В. В. РОЗАНОВ
правитьОб одном забытом человеке
(Пропущенный юбилей)
править
Серия «Русский путь»
Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев): Pro et contra
Личность и творчество архимандрита Феодора (Бухарева) в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997
2 апреля этого года исполнилось сорокалетие со дня кончины замечательного русского человека, архимандрита Феодора Бухарева. Это была выдающаяся личность в Русской Церкви, в русском обществе, в истории русской мысли. Некоторые его выдающиеся рассуждения, как-то: «О миротворении»1 и «О православии в отношении к современности», были переизданы в 1906 г. петербургским Обществом религиозно-нравственного просвещения; биографические данные о нем собирал и печатал профессор Казанской Духовной академии Знаменский2; когда-то Погодин выражался, что в архимандрите Феод ope он встретил наряду с о. Матвеем Ржевским (но в совершенно противоположном духе) личность самого высокого религиозного настроения, какую он видел за всю свою жизнь3. Митрополит Филарет любил его и покровительствовал ему с самой его юности. И несмотря на все эти внутренние условия и внешние обстоятельства, жизнь, служба и мировоззрение его не «опочили тихим сном…» Вот как объясняет это один из почитателей его памяти, священник А. П. Устьинский: «Окончив курс в Московской Духовной академии, Бухарев сразу же принял монашество. Митрополит Филарет, хотя и расположенный к нему, смутился своеобразием его мышления, всегда пылкого, никогда не считающегося с обстановкою службы и установленными шаблонами богословского изложения, и перевел его из осторожности в Казанскую Духовную академию. Бескорыстный аскет и младенчески-чистая душа, арх<имандрит> Феодор вызвал здесь, как вызывал и ранее в Москве, восторженное отношение к себе юных студентов-учеников. Через несколько лет он передвинут был в Петербург и назначен духовным цензором. Здесь он начал печатать свое „Толкование на Апокалипсис“, но по проискам известного Аскоченского печатание это было приостановлено и самое толкование его запрещено. Это событие так поразило наивного, чистосердечного и уверенного в своем правомыслии отца Феодора, что он не счел возможным оставаться далее в рядах администрирующего в Церкви монашества и снял с себя как сан архимандрита, так и монашеские обеты. После сего он вступил в законный брак, прожил около восьми лет и помер в 1871 году, на 47-м году жизни. Супруга его, Анна Сергеевна, и доселе проживает в гор. Переславле, Владимирской губернии.
Главною, основною идеею, которую он проводил во всех своих сочинениях, была мысль о необходимости благодать и истину Христову распространять на все стороны, во все слои человеческой жизни, семейной, общественной, политической. В наше время, когда мы имеем под руками множество сочинений Вл. С. Соловьева, H. H. Неплюева и подобных, эта мысль для нас не новость, но первым ее провозгласил арх<имандрит> Феодор, и это в начале пятидесятых годов, когда у нас царил сухой и неподатливый служебный формализм, совершенно не считающийся с жизнью, совершенно, наконец, с нею не взаимодействующий. Архимандрит Феодор поистине послужил тем „упавшим на землю“ и потому, конечно, ото всех забытым зерном, из которого на самом деле выросло все современное нам пророческое направление русской мысли, на наших глазах приносящее такой обильный, такой роскошный, заставляющий истинно радоваться, духовный плод. Правоту своих воззрений Бухарев хотел практически подтвердить своей собственной жизнью: сняв с себя монашество и вступив в законный брак, он сбивал монашескую монополию на путь спасения только в безбрачии. В наши дни, когда повыше всех монахов вознесся светоч Иоанна Кронштадтского (писано в 1901 г.), т. е. лица из белого духовенства, простого священника и женатого человека, — тезис отца Феодора уже для всех оправдан». Позднее тот же свящ. Устьинский договаривал: «Все, что высказывал в своих печатных сочинениях и в устных беседах о. арх<имандрит> Феодор, совершенная истина. Но неточность его состояла в том, что высказываемое им он относил не к той Ипостаси Пресвятой Троицы, к какой следует. Он чуял истину, но не смог определить ее географию. Тем не менее его громадная заслуга состоит в том, что он всю область бытия и человеческой жизни и деятельности подвел под один покров религии».
Сделать это, конечно, можно двояко: сжимая, сдавливая, стискивая жизнь. Это — средние века, это католичество, это монашество. «Лишнее» в жизни, не умещавшееся за церковный «переплет», сжигалось в аутодафе4. Но не таково наше сельское, немудрящее православие: спазма делается в горле, когда нужно что-нибудь сжечь. — «Лучше я погожу», «лучше я помолчу». Так оно стояло до XIX века. Но жизнь все росла, развертывалась. Шли реформы 60-х годов. «Как же православие?» Архимандрит Феодор первый ответил, и в нашем простом русском духе, истинно историческом. Он начал пантеизироватъ православие. «Пантеизм» — неприятное слово уже потому, что иностранное. Но мысль его содержится уже в православном обычае — кропить святою водою, т. е. церковного, домашний скот, — как и служить молебны о дожде. Православие не враждебно природе; православие «везде видит Бога» (мужики, паче того бабы; Лесков, Достоевский; Л. Толстой до перелома «мировоззрения»). Но все это не имело, так сказать, семинарского и академического выражения, фразировки, оказывания; все это был «обычай сел», а не доктрина схоластики. Арх<имандрит> Феодор и дал первый этим народным залежам духа богословское оправдание, «догматическое» изъяснение. Отсюда нападение на него Аскоченского и растерянность современных ему богословов, просто «не нашедшихся». На самом деле арх<имандрит> Феодор «все спасал» в религии, говоря, что «современность» с нею не расходится: новая техника, прогресс, реформы, просвещение, светские школы. «Все в моих объятиях», — говорил любящий, кроткий, тихий (по портрету судя) архимандрит-жояах. — «Как ты смеешь: ведь ты — монах, отрекся от всего», — завопили кругом, завопил не один Аскоченский. «Монашество не отречение, а примирение», — ответил тихий инок. «Но если вы так понимаете монашество, как вражду ко всему, вражду к самому человеку и его счастью на земле, вражду к его „лучше“, то я предпочитаю уже лучше снять монашество, нежели возненавидеть мир».
И снял. И исполнил.
Это историческая заслуга, великая.
Монашество само теперь глубоко меняется, если уже не изменилось: оно есть не суровая борьба с миром, но тихая молитва о мире же, но в стороне от мира, для тишины, для «лучше» в молитве. Это совсем другое дело. Само монашество пантеизируется. Оно не тонкая и горячая стрела, все пронзающая и кровянящаяся; это было, но это отходит. Монашество скорее разливается теперь в озеро, тихое лесное озеро, в котором отражаются звезды, отражаются леса, пьют из него лесные звери… Таков образ инока, нашего русского инока, который дал Св. Серафим Саровский, ничему не враждебный, все благословляющий. Вообще, «каковы мы, таковы и небеса»: важнее догматов перемена в духе времен… Этот «дух» смягчился; этот «дух» растворился… В него именно вошла влага, влажное начало мира… Еще и по Фалесу, «вода родила богов и людей». Огонь — палит, жжет и уничтожает. Это католицизм. Бог с ним. Наши поля широкие, наши леса прохладные; грибком попахивает, мхом, папоротником. Ну какое тут «аутодафе». На ум не придет; наши раскольники по лесам и «иконки» расставили. «Кто-нибудь, неведомый человек, пройдет и помолится». Все это, сумма этого и есть пантеизм, или, уклоняясь от греков и возвращаясь к славизмам, — «Божеское все и во всем». Не забудем же того, кто хорошо послужил этому, даже до страдания, до колючек терний на голове, архимандрита Феодора Бухарева. Вечная ему память и мирный покой в земле…
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: Новое время. 1911. № 12610. 22 апреля. С. 3.
1 Розанов ошибается: брошюра о. Ф. «О миротворении» (точнее: «Изъяснение первой главы Книги Бытия о миротворении»; «О миротворении» она названа на обложке) выходила при жизни Бухарева в 1862 и 1864, но не была переиздана в 1906.
2 См. в наст. изд. статью П. В. Знаменского «Печальное двадцатипятилетие».
3 См. в наст. изд. в «Воспоминаниях…» М. П. Погодина.
4 Аутодафе — буквально: дело веры (португал.); в средневековой Испании — публичное сожжение еретиков или книг.