ТОМ XIII
правитьОбъединение французских социалистов — совершившийся факт. Теперь во Франции, где до сих пор существовало несколько отдельных социалистических организаций и где взаимная борьба этих организаций приносила так много вреда делу пролетариата, есть только одна социалистическая партия, под знаменем которой пойдут, — по крайней мере, решили идти, — вместе все оттенки французского социализма. Социалистический пролетариат всего мира громко и радостно приветствовал это событие. И ему в самом деле нельзя не радоваться.
Мы не страдаем излишним оптимизмом с этой стороны.
Если бы нас спросили, уверены ли мы в прочности только что состоявшегося объединения, то мы, не колеблясь, ответили бы отрицательно. Такой уверенности у нас, к сожалению, пока еще нет. Мы сказали бы даже больше. Уже теперь, когда только еще начался медовый месяц объединения, мы видим во французской социалистической печати признаки, которые показывают, что разногласия, вызывавшие такие жестокие раздоры между французскими социалистами, далеко не устранены. Вот знаменательный пример. По случаю предстоящего приезда испанского короля в Париж возник вопрос, будет ли встречать его председатель парижского муниципального совета доктор Поль Брусе, — которого можно по всей справедливости назвать отцом французского социалистического оппортунизма, — или постарается уклониться от этой чести под тем или другим предлогом. Брусс поспешил категорически заявить, что уклоняться от встречи Альфонса XIII он совсем не намерен, а в органе Жореса «L’Humanité» появилась заметка, автор которой видит в заявлении Брусса отрадное доказательство того, что французскому социализму чужд дух демагогии. Совершенно так же рассуждали жоресисты во время приезда во Францию русского царя и итальянского короля. Это дает основание опасаться, что они после объединения остались такими же, какими были до него. А так как мы знаем, до чего доводило этих людей их своеобразное понимание «демагогии», то мы поневоле начинаем считать возможным новый разрыв их с революционными социал-демократами. Но, несмотря на это, мы решительно присоединяемся к тем, которые радуются делу, начатому еще в августе прошлого года в Амстердаме и законченному в Париже 23—25 апреля. Оно представляет собою большую победу революционного социализма, — иначе называемого ортодоксальным марксизмом, — над оппортунизмом.
Амстердамский международный социалистический съезд, как известно, высказался против той тактики, которой держались французские оппортунисты во главе с Жоресом и которой всем сердцем и всем помышлением сочувствовали социалистические оппортунисты всех других стран. В Амстердаме было жарко, как говорят французы. Жорес защищался с энергией отчаяния, и был момент, когда благодаря ловкому маневру социалистического «центра», руководимого В. Адлером и Вандервельде, казалось возможным, что оппортунистам удастся и на этот раз, — как удалось им это на Парижском международном съезде 1900 года, — помешать представителям международного пролетариата высказать ясно и решительно стою политическую мысль. Это опасение, к счастью, не оправдалось. Неприятная «оппортунистам» «дрезденская резолюция» была принята с маленькой поправкой совершенно несущественного свойства, и французским оппортунистам оставалось одно из двух: выйти из рядов всемирного пролетариата или подчиниться ре-шению международного съезда. Сознание этой, весьма неприятной для них, необходимости привело их в сильное раздражение. Осыпая упреками «узких догматиков» марксизма, будто бы неспособных понять самых важных политических задач современного рабочего движения, они упорно твердили, что резолюция Амстердамского съезда не заслуживает внимания, так как принявшее ее большинство состояло из делегатов преимущественно таких стран, в которых пролетариат еще не приобрел серьезного политического влияния. Это было не верно; но этому придавали внешний вид серьезного довода против ненавистной оппортунистам резолюции. И это еще не все. Немедленно по возвращении из Амстердама Жорес и наиболее видные из его единомышленников предприняли агитационную поездку на север Франции с целью защитить свою «отвергнутую» международным съездом тактику перед лицом французского пролетариата. Эта агитационная поездка увенчалась, по-видимому, блестящим успехам. Речи адвокатов оппортунизма вызывали шумные, долго несмолкаемые рукоплескания, а резолюции, предлагавшиеся этими адвокатами, принимались почти без оппозиции на многолюдных народных собраниях. Но весь этот громкий успех остался совершенно бесплодным: он не отменял строгого приговора, произнесенного над оппортунизмом в Амстердаме. Конечно, если бы французские пролетарии, рукоплескавшие красивым речам и трубному гласу Жореса, обнаружили решительное желание не подчиняться амстердамскому приговору, то положение, испорченное этим приговором, было бы до известной степени поправимо. Жоресисты продолжали бы держаться своей прежней тактики, а международная социал-демократия продолжала бы щадить их, не желая отталкивать от себя значительную часть французского рабочего класса. На следующем международном съезде можно было бы, пожалуй, добиться какого-нибудь компромисса, на деле равносильного отмене амстердамского решения, и, таким образом, пресловутая «новая метода» была бы спасена. Но — увы! — пролетарии, шедшие за Жоресом, поступили как раз наоборот. Они не только не обнаружили желания восстать против амстердамского решения, но дали ясно понять своим вождям, что это решение должно быть исполнено без проволочек. Уже в то самое время, когда Жорес совершал свою агитационную поездку по северу Франции и, по-видимому, так успешно защищал свою тактику, рабочие собрания, происходившие в самых различных местах французской территории, одно за другим и одно решительнее другого принимали резолюции, приглашавшие вожаков оппортунизма преклониться перед волей международного съезда. Это настроение крепло с каждым днем и с каждым днем становилось все больше и больше очевидным, что Жорес и его ближайшие единомышленники будут оставлены почти всей своей армией, если пойдут вразрез с ними. Убедившись в этом, главный штаб французского оппортунизма увидел себя вынужденным идти на уступки и заявить, что готов вступить в переговоры для объединения… на основе амстердамской резолюции.
В конце декабря уполномоченные от различных социалистических организаций[1] пришли к окончательному соглашению относительно тех принципов, которыми должны будут руководствоваться объединенные французские социалисты в своей политической деятельности. И достаточно бросить самый беглый взгляд на «объединительную декларацию», заключающую в себе изложение этих руководящих принципов, чтобы увидеть, как далеко идут уступки, сделанные революционной «ортодоксии» французским социалистическим оппортунизмом.
Впрочем нет, мы выражаемся неточно. Оппортунизм не уступил, а просто-напросто сдался своему противнику, очистив перед ним все свои позиции. Чрезвычайно интересно то место декларации, где говорится, что «по своей цели, по своему идеалу, по средствам, употребляемым ею, социалистическая партия является партией классовой борьбы и революции, а не реформы, хотя и добивается в то же время непосредственных реформ, требуемых рабочим классом». Правда, оппортунисты могут утверждать, — и утверждали, — что от классовой борьбы они собственно не отказывались и что хотя их бывший товарищ Мильеран предпочитал ей «сотрудничество классов», зато Жорес всегда говорил о ней в самых прочувствованных и возвышенных выражениях. Но на деле классовая борьба принимала у них самый безобидный для буржуазии вид и утрачивала всякий революционный характер Если бы французский пролетариат усвоил себе тактику оппортунистов, то французский социализм очень скоро совершенно превратился бы в мирную партию буржуазной социальной реформы. В области теории такой переход чрезвычайно облегчился бы для него теми рассуждениями о социальном развитии, которым с особенной охотой предавались немецкие оппортунисты и в результате которых получался успокоительный вывод, гласивший, — «рассудку вопреки», наперекор истории, — что самое понятие о социальной революции есть чистейшая бессмыслица. Теперь французские оппортунисты торжественно признали несостоятельность этого вывода; теперь они открыто стали под знамя социальной революции. Это — огромный шаг вперед, и мы очень довольны им. Но что скажет по этому поводу г. Бернштейн? Что скажут «социал-демократы», группирующиеся вокруг редакции журнала «Sozialistische Monatshefte»?
Не менее интересно, — а с практической точки зрения особенно важно, — и заключающееся в декларации указание на то, что представители социалистической партии составят во французском парламенте отдельную группу, противостоящую всем буржуазным партиям, что эта группа обязана голосовать против бюджета и, наконец, что даже при исключительных обстоятельствах она не имеет права входить в договоры с другими парламентскими группами, если не получит предварительно разрешения на такой шаг от представляемой ею партии. Прощай, «республиканский блок»! Прощай, независимость социалистических депутатов! Отныне все они будут подчинены контролю организованного социалистического пролетариата, который, надеемся, сумеет предохранить их от повторения политических ошибок, доставивших большинству из них не совсем лестную известность в течение последних лет.
Мы пишем все это вовсе не затем, чтобы попрекать недавним прошлым наших товарищей, принадлежащих к правому крылу французской социалистической партии. К чему бесполезные упреки? Прошлого не воротишь. Но именно потому, что мы не уверены в прочности мира, только что заключенного между двумя фракциями французского социализма; именно потому, что уже теперь, когда только что прекратилась междоусобная война, некоторые оппортунисты исподтишка затягивают свою старую лесенку, мы считаем необходимым напомнить нашему читателю важнейшие из обстоятельств, подготовлявших и сопровождавших интересующее нас событие. Только приняв в соображение эти обстоятельства, можно выяснить себе его истинный смысл.
Международная социалистическая «ортодоксия» победила в Амстердаме международный социалистический оппортунизм. Парижский мир между социалистами был первым крупным плодом этой победы. И этот крупный плод мог созреть только в здоровой атмосфере современного массового движения пролетариата. Если бы дело объединения зависело в последнем счете от принадлежащих к французской интеллигенции сторонников «новой методы», то оно не только не увенчалось бы успехом, но все более и более становилось бы безнадежным. Мы никогда не были врагами интеллигенции, — по крайней мере той интеллигенции, которая была достаточно интеллигентна для усвоения великой революционной идеи нашего времени, — но мы не смотрим на нее через призму идеализации, мы видим ее недостатки. «Интеллигент» всегда хоть немножечко принадлежит к породе «сверхчеловеков», а «сверхчеловеки», страстно любящие повелевать, не выносят даже и легкого прикосновения дисциплины. Было бы совсем неуместно разбирать здесь, какими социальными причинами вызываются эти психологические черты. Мы ограничимся тем, что констатируем их существование и попросим читателя представить себе, что должно происходить внутри партии, состоящих главным образом из таких «сверхчеловеков». Мы думаем, что в таких партиях перевороты, расколы, coups d'état и всяческие междоусобия будут по необходимости происходить так же часто, как революции в латинских государствах Америки. Замечательно, что социалистическая интеллигенция, пока она не растворилась в рабочем классе, нигде не могла сложиться в единую, прочную партию. Это объясняет нам, почему расколы между социалистами составляют обычное явление в тех странах восточной Европы, где социалистические партии до сих пор состоят главным образом из «интеллигентов». И единственным, — не «паллиативным», — лекарством от таких «сверхчеловеческих» болезней может служить лишь придание социалистическим партиям истинно пролетарского характера. Когда «рабочие партии» этих стран сделаются партиями рабочих, тогда и расколы станут там не правилом, а исключением, и распри интеллигентов перестанут вредить делу пролетариев…
Возвращаясь к нашей теме, повторим, что мы не очень верим в прочность только что создавшегося объединения социалистических сил Франции. Общественная жизнь современного «демократического» государства слишком богата соблазнами, способными вовлечь в политические грехи социалистов, склонных к оппортунизму. Возможно, что прежние разногласия, по-видимому совершенно устраненные теперь «объединительной декларацией», скоро возобновятся во французской социалистической среде с новой силой. Но в чем мы уверены совершенно твердо, так это в том, что в случае нового раскола огромная часть тех рабочих, которые шли когда-то за оппортунистами, останется в рядах революционной социалистической армии. И эта твердая уверенность заставляет нас сильно радоваться выгодному и почетному для революционеров миру, заключенному в Париже 23 — 25 апреля.
Если бы мы захотели, в заключение, оглянуться на тот «кризис французского социализма», который теперь закончился, по крайней мере на время, то мы должны были бы сказать, что он в самом деле был кризисом роста, как его назвал, кажется, Поль Лафарг.
С конца восьмидесятых годов в ряды французских социалистов стало притекать чрезвычайно много новых пришельцев. Число голосов, подаваемых за социалистических кандидатов, удваивалось чуть не при каждых новых выборах. Рядом с этим замечалось ослабление сил левого крыла буржуазии — радикальной партии. Избиратели, голосовавшие прежде за радикалов, отдавали сваи голоса социалистам. Это отразилось, конечно, и на французской интеллигенции. Прежде совершенно глухая к голосу социализма, она стала выдвигать из своей среды довольно значительное число социалистов. Но эти новые социалисты принесли с собою из своего прежнего лагеря порядочный запас старых мелкобуржуазных предрассудков. И когда они сравнивали свои взгляды со взглядами французских марксистов, они неизбежно открывали большую разницу между ними. Эта разница, обусловленная их отсталостью, объяснялась ими как отсталость марксизма от новых требований жизни. И вот они заговорили о необходимости «критики Маркса» и придумали «новую методу». Борьба, вызванная этой методой, продолжалась несколько лет и закончилась, как мы видим, победой марксизма. Парижский обвинительный съезд похоронил «новую методу». Многие и многие из ее бывших сторонников, открыв истинный источник своего заблуждения и став социалистами в полном смысле этого слова, уже никогда к ней не вернутся. Но у нее могут явиться новые сторонники между теми людьми, которые впредь станут переходить к социалистам из буржуазного лагеря. Такие люди будут, конечно, появляться вплоть до самой революции. И чем больше будет таких людей, т. е. чем больше станет притягательная сила социализма, тем больше будет расти возможность появления новых кризисов в социализме и новых «критиков Маркса». А так как рост притягательной силы социализма показывает нам, что правы были теоретики, обнаружившие объективную необходимость этого роста, то мы решаемся выставить следующее, на первый взгляд парадоксальное, положение:
«Кризисы в современном социализме будут тем чаще, чем больше правильность его теории, — т. е. марксизма, — будет подтверждаться ходом развития современного общества».
Но именно по той причине, что эти кризисы будут возникать не оттого, что марксизм ошибочен, а оттого, что он верен, всякий новый кризис будет вести к новому торжеству «ортодоксии» и к все более и более сильному сплочению рядов революционного пролетариата.
- ↑ Кроме французской социалистической партии (жоресистов) и социалистической партии Франции (гэдисты и бланкисты) в переговорах участвовали еще: социально-революционная рабочая партия (аллеманисты) и независимые федерации устьев Роны, Эро, Бретани, Соммы и Ионы.