В. В. Розанов
правитьОбщество и правительство
правитьЕще черный год минул: вместе с 1904 годом это такое лихолетье, подобного которому Россия не переживала с XIII века. Но тогда это была маленькая, слабая, покрытая удельными княжествами страна, которая не имела самых органов ощущения такой остроты, как теперь. Россия, при полной яркости даже научного сознания и при всех средствах быть осведомленною о каждом уголке своего отечества каждый день, пережила удары неслыханной силы и неслыханного несчастья, под которыми дрожал ее корабль, как стена осажденного города дрожит под ударами в нее тарана. Весь 1905 год прошел собственно в сплошном освободительном движении. Если бы это движение определенно, сознательно, твердо и бесповоротно началось год назад, при первых же несчастиях нашей родины на Востоке, то, вне всякого сомнения, Россия не пережила бы тех внутренних ужасов, какие заставили ее в 1905 году содрогнуться в некоторые дни проигранных битв. Правительство, вовремя снявшись лагерем, шло бы в голове освободительного движения; народу и обществу не оставалось бы ничего, как следовать за ним. Но правительство все благодушествовало и ждало добрых вестей с Востока, пока близкий шум вокруг не показал ему, что возмущено самое гражданство, что это гражданство менее считает виновником русских поражений «дерзкого и коварного врага», нежели ленивых и беззаботных распорядителей судеб своих у себя дома, в столице и по губерниям. Тогда, видя, что никого за него и все против него, правительство поднялось и побежало. И все это движение приняло несчастнейшую форму бегства от трусости, вместо того чтобы быть мужественным движением вперед: правительство то побежит, то остановится, то пытается обернуться и противостать напору негодования и презрения сзади, то опять, показав спину, бежит далее и далее. Всяческие «свободы», «дозволения», «разрешения» оно выкидывало не с сознанием, что это нужно, что это целительно для здоровья народного, что это точно спасительно для государственного корабля, где вместе, в одной каюте и с одною судьбою и будущим сидит правительство, общество и народ.
Все движение получило какой-то литературно-идейный или, точнее, литературно-словесный характер, а не государственный, строгий и убежденный вид. Все было страшно поспешно, нисколько не систематично и очень мало обдумано. Все увидели правительство растерянным и нисколько не увидели правительство, дружно и разом поведшее русскую жизнь вперед к новым основаниям жизни, строя, к новым исцеляющим понятиям. Мы впали внутри в полную дезорганизацию, где общество и правительство смешались в какую-то толчею слов, где эти слова произносились без убеждения и не в соответствии с нуждою и где собственно народ, и собственно государство во всей громаде его материального строя и страшных физических, экономических язв, был весьма и весьма на втором плане. Выкидывая «подачки свободы», правительство каждый раз запаздывало, иногда запаздывало очевидно на 2 — 3 месяца: так, в августе оно дало то, на что никак не решалось в марте — апреле, и дало в октябре и декабре то, чего не хотело дать в августе. В этом движении бюрократия русская показала себя такою же бездарною, беспрограммною и неловкою, как и в технике обороны страны и внешней политики. При ослабевших и побежавших чиновных сферах стала всероссийски видною и всероссийски значительною Россия земская, гражданская, земельная, обывательская. Она и стала более сознательно, убежденно и систематично во главе освободительного движения, которое после всех колебаний туда и сюда дошло до манифеста 17 октября, который можно было бы назвать благодетельным переломом в страдальческой болезни внутренней России, если бы, к величайшему несчастью, незрелые русские «крайние» партии, и белая и красная, не поторопились в ожесточенной борьбе между собой толкнуть Россию в такую кровавую смуту, где слова манифеста перестали читаться сколько-нибудь ясно и слышно, где померк рассудок и закричали дикие страсти. Вся задача, и притом всего здорового в России, заключается сейчас в том, чтобы вытащить из этой смуты манифест 17 октября целым и невредимым и положить его в основу новой русской гражданской и государственной жизни. «Никуда одно правительство, правительство без общества и без народа» — вот один лозунг нашего времени; «Никуда общество поверх правительства и без правительства» — вот другой лозунг. Телега русская и конь русский точно разорвались в 1905 году, распряглись. Конь — без тяжести за собою государственной телеги; телега — без коня, без кровных сил народа и общества. Нужно их вновь соединить. Нужно восстановить упряжь.
Впервые опубликовано: «Новое Время». 1906. 3 янв. № 10706.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_obchestvo_i_pravitelstvo.html.