Обращенный скупец
правитьКаразан, купец багдадский, был славен во всех странах Востока своим богатством и скупостью. Происхождение его скрывалось во мраке; он нажил чрезмерное богатство неутомимым трудолюбием; в бедности любил человечество и справедливость; наполнил сундуки свои золотом, и выгнал из сердца жалость. Может быть Каразан обманулся во многих людях, и видя их коварство, решился жить для одних денег; может быть в самом богатстве есть смертоносный яд для чувствительности — как бы то ни было, но Каразан тем более обожал деньги, чем менее ими пользовался, и рука времени, осыпав снегом его волосы, мало-помалу превратила его сердце в камень.
Однако, забыв, как угощают странников в доме, как помогают бедным, Каразан всякий день ходил в мечеть, исполнял с точностью все обряды религии, и щедро награждал иманов. Благочестие сердечное всегда соединено с любовью к ближнему, и мило всякому доброму сердцу; но притворная набожность лицемеров ненавистна людям. Когда седой Каразан, крепко замкнув двери свои, выходил на улицу и боязливо кругом осматривался, тогда багдадские жители, указывая его друг другу, говорили: вот жестокий человек! И никто не хотел ему кланяться.
Так жил Каразан, и в таком расположении был к нему народ, когда объявили во всем городе, что «он переселился в огромный дом, и зовет к себе знакомых и незнакомых, бедных и странников». Народ со всех сторон толпами к нему стекался, и в великолепных чертогах его предлагали нагим одежду, голодным яства. На лице хозяина сияло человеколюбие и сердечное удовольствие. Народ изумлялся; всякий хотел изъяснять такое чудо по-своему; спорили и шумели. Каразан дал знак рукой: все замолчали. Он удовлетворил любопытству людей таким образом:
«Тому, Который к горам прикасается, да горы дымятся — Благому и Всесильному честь и слава во веки веков! Он повелел сновидению наставить меня, и свет Его во тьме ночной озарил ум мой! Когда я сидел уединенно в гареме своем, и слабая лампада горела предо мной; когда, размышляя о своих богатствах, я восхищался душевно: тогда рука Иеговы осенила меня, и крепкий сон смежил глаза мои. Тогда ангел смерти, подобно грозному облаку, явился предо мной, и поразил меня… я оставляю мир, и с быстротой молнии несусь в пространствах небесных. Уже земля кажется мне ничтожным атомом, и сияние звезд озаряет меня светлее солнца. Врата райские открываются взору; но внезапный блеск, несносный для слабого зрения, устрашает мое сердце: содрогаюсь!.. Глас Вечного долженствовал произнести судьбу мою. Прошли дни испытания: невозможно было ничем уменьшить злых дел моих, и ничего прибавить к добрым. Ожидая своего вечного жребия, и зная, что все силы Натуры не могут применить его, я трепетал, ужасался и безмолвствовал. Из глубины неприступного света загремели слова Божественные… Внимаю:
„Каразан! Небо не прияло жертв твоих, ибо их предлагало хладное сердце; и справедливость твоя недостойна награды, ибо не любовь была ее источником. Ты не обижал никого единственно для пользы своей; молился Всесильному только о самом себе. Взор твой никогда не изъявлял Небу благодарности, людям милосердия. Смертные конечно безумствуют; смертные порочны: но если безумство и пороки оправдывают нечувствительность, то благость Небесная достойна укоризны: единую ли добродетель озаряет солнце, орошает дождь питательный? Не для всех ли благоухают нежные уста весны, рука осени льет изобилие?.. Ты изгнал сожаление из сердца, держал богатство свое в руке железной, жил только для себя — и потому во веки веков будешь в уединении! Удались от света небесного и чувствительных созданий! Всегдашняя пустота есть обитель твоя: там минуты вечности да обратятся для тебя в медленные эоны, и мрак да умножит твое отчаяние!“
Он рек — и буря на крыльях своих помчала меня сквозь лучезарный Океан творения. В единое мгновение я пролетел мимо бесчисленных миров и достиг до крайних пределов Натуры. Тут открылась мне страшная, бесконечная пустота, неизмеримость уединения, безмолвия и ночи!… Неизъяснимый ужас овладел мной, и душевное мое отчаяние излилось в словах: Ах! Почто не сужден я мучиться с другими? Там сострадание утолило бы мою лютую муку, и самое жгущее пламя не истребило бы во мне утешительного чувства бытия! Почто гнев небесный не осудил меня страдать во мраке Кометы, которая хотя через тысячу лет возвращается в страны света и жизни? Отдаленная надежда озаряла бы некоторым лучом эту тьму ужасную, и радостная перемена могла бы соединить вечность со временем!
Уже отдаленнейшая звезда скрылась от глаз моих, и бесконечный мрак поглотил бледное сияние света. С каждым мгновением возрастало мое отчаяние, ибо каждое мгновение удаляло меня от последнего обитаемого мира. С ужасом воображала душа моя, что стремясь вперед, далее и далее, в течение миллиона веков не найду никакого предела, и буду вечно углубляться в неизмеримый Океан мрака и пустоты, без всякого путеводителя и сотоварища, без всякой цели и предмета, один с моим отчаянием!.. Тут, проливая горестные слезы, я поднял руки, и всей душой устремился к области бытия, с пылким сердечным волнением, которое — пробудило меня.
Тут я узнал, сколько мило сообщество людей! Сердце мое воспламенилось благодетельностью — и отныне ревностно буду делиться счастьем с другими, помня, что присутствие единого из бедных, которых надменность моя от себя удаляла, в страшном уединении вечности утешило бы меня более, нежели злато Африки и драгоценные камни голькондские».
Сказав, тронутый Каразан воззрел на небо с умилением и благодарностью. Речь и пример его поразили все собрание. Калиф, узнав о том, велел описать этот случай для блага потомков.
Обращенный скупец: [Вост. притча]: (Из англ. журнала) / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 3, N 9. — С. 44-49.