Образумленная злая жена (Шекспир)/ДО

Образумленная злая жена
авторъ Уильям Шекспир, переводчикъ неизвѣстенъ
Оригинал: англійскій, опубл.: 1594. — Источникъ: az.lib.ru

ОБРАЗУМЛЕННАЯ ЗЛАЯ ЖЕНА.

править
КОМЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ,
соч. ШЕКСПИРА.
Переводъ съ англійскаго.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА,

ВЪ ПРОЛОГѢ:

править

ЛОРДЪ.

ХРИСТОФОРЪ СЛЯЙ, пьяный мѣдникъ.

ТРАКТИРЩИЦА.

ПАЖЪ, АКТЕРЫ, ЕГЕРЯ и другіе служители, сопровождающіе ЛОРДА.

ВЪ КОМЕДІИ:

править

БАПТИСТА, богатый дворянинъ изъ Падуи.

ВНИЧЕНТІО, старый дворянинъ изъ Пизы.

ЛЮЧЕНТІО, сынъ Винчентіо, влюбленный въ Біянку.

ПЕТРУККІО, веронскій дворянинъ, обожатель Катарины.

ГРЕМІО, ГОРТЕНЗІО, обожателя Біанки.

ТРАНІО, БІОНДЕЛЛО, служители Лючентіо.

ГРУМІО, КУРТИСЪ, служители Петруччіо.

ПЕДАНТЪ, старикъ, заставленный по неволѣ играть роль Винчентіо.

КАТАРИНА, упрямица, БІАНКА, сестра, дочери Баптиста.

ВДОВА.

ПОРТНОЙ, ГАЛАНТЕРЕЙЩИКЪ и служители Баптисты и Петруккіо.

Дѣйствіе происходитъ частію въ Падуѣ, частію въ помѣстьѣ Петруккіо.

ПРОЛОГЪ.

править

СЦЕНА I.

править
Предъ трактиромъ въ полѣ.
Выходятъ трактирщица и Сляй.
СЛЯЙ.

Право, мнѣ хочется поколотить тебя.

ТРАКТИРЩИЦА.

Въ колодку тебя, негодяй!

СЛЯЙ.

Бабенка! Сляи никогда не были негодяями; загляни въ хроники; мы ведемъ свой родъ со временъ Вильгельма завоевателя. И такъ paucas pallabris; дай міру покой, Sessa![1]

ТРАКТИРЩИЦА.

Такъ ты не хочешь платить мнѣ за разбитую посуду?

СЛЯЙ.

Нѣтъ, ни одной денежки! проходи, говоритъ Іеронимъ, ступай на твою холодную носгель и грѣйся.

ТРАКТИРЩИЦА.

Ну, да я возьму свои мѣры; вотъ только приведу десятскаго.

(уходитъ).
СЛЯЙ.

По мнѣ, хоть десятскаго, хоть сотскаго, хоть пятисотскаго; я раздѣлаюсь съ ними но закону. Не тронусь съ мѣста ни на одинъ дюймъ, дѣтина; пускай его придетъ, и прекрасно.

(Ложится на землю и засыпаетъ.)
(Трубятъ въ рога. Лордъ возвращается съ охоты съ егерями и служителями,)
ЛОРДЪ.

Послушай, егерь, присмотри хорошенько за гоньчими: Нахаломъ — бѣдненькій выбился изъ силъ — да и за Лѣшимъ съ Горланомъ. Ты не видалъ, какъ славно Серебряный забиралъ на краю засѣки по простывшимъ слѣдамъ? За эту собаку я не взялъ бы двадцати фунтовъ стерлинговъ.

1-й ЕГЕРЬ.

Вѣдь и Колоколъ ничѣмъ не хуже его, милордъ. Онъ изъ кожи вылѣзалъ при малѣйшей потерѣ, и однако жъ дважды отыскивалъ самый глухой слѣдъ; повѣрьте мнѣ, я считаю его самою лучшею собакою.

ЛОРДЪ.

Дуракъ ты; будь Эхо также проворенъ, онъ стоилъ бы у меня дюжины такихъ. Ну, накорми ихъ получше, да смотри у меня за всѣми; завтра я думаю опять на охоту.

1-й ЕГЕРЬ.

Слушаю, милордъ.

ЛОРДЪ.

Кто это здѣсь? Мертвый или пьяный? Посмотри, дышетъ ли онъ?

2-й ЕГЕРЬ.

Онъ дышетъ, милордъ. Если бъ его не подогрѣвало пиво, то эта постель была бы слишкомъ холодна для такаго крѣпкаго сна.

ЛОРДЪ.

Ахъ, уродъ! Лежитъ какъ палка! Угрюмая смерть! какъ отвратителенъ и гнусенъ твой образъ! Послушайте, молодцы, я попробую позабавиться надъ этимъ пьяницею. Что, если перенести его на постель, одѣть въ тонкое спальное платье, на пальцы надѣть перстни, поставить у его постели самый роскошный обѣдъ и окружить его разодѣтою прислугою, и когда этотъ нищій проснется, какъ вы думаете, не позабудетъ ли онъ самаго себя?

1-Й ЕГЕРЬ.

Безъ сомнѣнія, милордъ; я думаю, иначе и быть не можетъ.

2-й ЕГЕРЬ.

Это покажется ему чуднымъ, когда онъ пробудится.

ЛОРДЪ.

Какъ обольстительный сонъ, или пустая мечта. Такъ возьмите жъ его и сыграйте шутку поискуснѣе: перенесите его поосторожнѣе въ лучшую мою комнату, увѣшайте ее соблазнительными картинами; опрыскайте его глупую голову душистыми водами; окурите благовоннымъ порошкомъ его новую квартиру; соберите музыкантовъ и прикажите имъ, какъ скоро онъ проснется, услаждать его самыми восхитительными звуками; и если онъ вздумаетъ заговорить, то вы будьте наготовѣ, и тотчасъ съ самымъ глубочайшимъ подобострастіемъ спросите у него: «Что угодно приказать вамъ, лордъ?» Пусть одинъ ожидаетъ его съ серебрянымъ тазомъ, налитымъ розовой водою и усыпаннымъ кругомъ цвѣтами; другой пусть держитъ кувшинъ, третій полотенце и спроситъ: «Не угодно ли вамъ, лордъ, прохладить руки?» Кто-нибудь одинъ долженъ стоять на-готовѣ съ богатою одеждою и спросить его: какое платье угодно ему будетъ надѣть? Другой пусть разскажетъ о его лошадяхъ и собакахъ, и какъ его жена огорчается его болѣзнію. Увѣрьте его, что онъ былъ въ лунатизмѣ, и когда онъ объявитъ свое званіе, скажите, что онъ бредитъ, потому-что онъ не что иное, какъ могущественный лордъ. Такъ сдѣлайте это, любезные, да поискуснѣе; это будетъ самое веселое препровожденіе времени, только бы съумѣть воспользоваться этою прекрасной выдумкою.

1-Й ЕГЕРЬ.

Ручаюсь вамъ, милордъ, мы такъ ловко сыграемъ свои роли, что онъ принужденъ будетъ считать себя въ самомъ дѣлѣ тѣмъ, чѣмъ мы станемъ называть его.

ЛОРДЪ.

Подымите же его поосторожнѣе и отнесите на постель, а когда онъ проснется, пусть каждый занимаетъ свой постъ.

(Нѣсколько слугъ уносятъ Сляя прочь; трубятъ.)

Человѣкъ, посмотри-ка, что это за трубы? (слуга уходитъ.)

Вѣрно какой-нибудь благородный джельтменъ думаетъ отдохнуть съ дороги. (слуга возвращается.)

Ну что, кто такой?

СЛУГА.

Если угодно будетъ, то актеры готовы предложить вамъ свои услуги.

ЛОРДЪ.

Позови ихъ сюда. (Входятъ актеры.)

А, любезные, добро пожаловать.

1-й АКТЕРЪ.

Благодаримъ васъ, лордъ.

ЛОРДЪ.

Не хотите ли остановиться у меня на ночь?

2-й АКТЕРЪ.

Если вашей милости угодно принять наши услуги.

ЛОРДЪ.

Отъ всего сердца. Я знакомъ еще съ этимъ молодцомъ; онъ игралъ когда-то старшаго сына фермера, — гдѣ еще такъ искусно волочился за дѣвушкою. Я забылъ тогдашнее твое имя, но, по чести, роль была хорошо понята и естественно выполнена.

1-Й АКТЕРЪ.

Вы говорите, конечно, о роли Зото.

ЛОРДЪ.

Точно такъ; ты сыгралъ ее превосходно. Ну, вы пришли въ добрый часъ, тѣмъ болѣе, что я только что задумалъ сыграть одну комедію, въ которой вы можете помочь мнѣ своимъ искусствомъ. Нынѣшнюю ночь одинъ лордъ будетъ смотрѣть на вашу игру. Только я сомнѣваюсь въ вашей скромности. Боюсь, что, смотря на его странные пріемы (вѣдь его милость никогда не видалъ сценическихъ представленій), вы не удержитесь отъ смѣха и такимъ образомъ разсердите его; говорю вамъ, господа, если вы только улыбнетесь, такъ у него лопнетъ терпѣніе.

1-й АКТЕРЪ.

Не безпокойтесь, милордъ, мы съумѣемъ удержаться, будь онъ хоть единственный чудакъ въ свѣтѣ.

ЛОРДЪ.

Человѣкъ, отведи ихъ на мызу, сдѣлай каждому дружескій пріемъ и не отказывай ни въ чемъ, что только можно достать въ моемъ домѣ.

(Служитель уходитъ съ актерами.)

(Къ одному изъ слугъ). А ты ступай къ моему пажу, Варѳоломею, наряди его въ полный дамскій костюмъ; потомъ отведи его въ комнату пьяницы, называй его мадамъ и обращайся съ нимъ какъ можно почтительнѣе. Скажи ему отъ меня (если онъ хочетъ заслужить мою благосклонность), чтобы онъ съ тою деликатностію, какую онъ только когда-нибудь замѣчалъ въ въ обращеніи благородныхъ дамъ съ своими мужьями, велъ себя и съ этимъ пьяницею. Потомъ пусть самымъ нѣжнымъ голосомъ и съ самымъ глубокимъ реверансомъ спроситъ у него; что угодно приказать вамъ, чѣмъ бы ваша супруга и ваша покорная жена могла доказать готовность исполнять свою обязанность и показать свою любовь? И тогда обнявши его съ нѣжностію и маня къ поцѣлую, — пусть склонитъ свою голову на его грудь и зальется слезами, будто бы отъ радости, что видитъ въ добромъ здоровьѣ своего благороднаго супруга, который въ продолженіе четырнадцати лѣтъ считалъ себя ни чѣмъ не лучше убогаго и жалкаго нищаго. Если этотъ мальчикъ не имѣетъ дара женщины располагать по своей волѣ проливнымъ дождемъ слезъ, такъ даръ этотъ замѣнить ему луковица; стоитъ только завернуть се въ платокъ и поднести къ глазамъ, она противъ воли наполнитъ ихъ влагою. Смотри же, кончи это, какъ можно скорѣе. Я сейчасъ дамъ тебѣ еще нѣкоторыя приказанія.

. (Слуха уходитъ.)

Я знаю, что мальчикъ хорошо воспользуется граціею, голосомъ, походкою и обращеніемъ благородной дамы; слышу, какъ онъ называетъ пьяницу супругомъ, и какъ мои люди едва удерживаются отъ смѣха, съ почтительностію прислуживая простому мужику. Пойду туда самъ и распоряжусь ими. Можетъ-быть, мое присутствіе какъ-нибудь уйметъ ихъ смѣхъ, который иначе можетъ выйдти изъ предѣловъ.

СЦЕНА II.

править
Спальня въ домѣ лорда.
(Сляй въ богатомъ спальномъ платьѣ; множество служителей: одни держатъ платья, другіе — тазъ и прочія принадлежности. Входитъ лордъ, переодѣтый слугою.)
СЛЯЙ.

Ради Бога, кружку пива.

1-Й СЛУГА.

Не угодно да вамъ, лордъ, выпить бокалъ хереса?

2-й СЛУГА.

Не угодно ли, сударь, вамъ покушать этого сахарнаго варенья?

3-й СЛУГА.

Какое платье угодно будетъ вамъ надѣть сегодня?

СЛЯЙ.

Я Христофоръ Сляй, не называйте меня ни лордомъ, ни сударемъ. Я отъ роду не пивалъ хереса; если вы хотите дать мнѣ какого-нибудь варенья, такъ дайте варенья изъ говядины. Не спрашивайте также, какое я надѣну платье; у меня столько же дублетовъ, сколько кожъ на спинѣ, столько чулокъ, сколько икръ, и столько башмаковъ, сколько ступней, а иногда болѣе ступней, нежели башмаковъ, или такіе башмаки, что мои пальцы смотрятъ сквозь передки.

ЛОРДЪ.

Да сохранитъ небо васъ отъ этихъ пусгыхъ грёзъ! О, отчего этотъ могущественный лордъ, такого происхожденія, при такомъ богатствѣ и съ такою знаменитостію, занятъ такими низкими мыслями!

СЛЯЙ.

Что? Вы хотите сдѣлать меня сумасшедшимъ? Развѣ я не Христофоръ Сляй, сынъ стараго Сляя изъ Буртонъ-Гита, по рожденію разносчикъ, по воспитанію карточный мастеръ, потомъ, по обстоятельствамъ, медвѣдникъ, а теперь, по настоящему ремеслу, мѣдникъ? Спросите Маріанну Гаккетъ, толстую трактирщицу въ Винкотѣ, знаетъ ли она меня? Когда она скажетъ, что на мнѣ не записано сорокъ пенсовъ долгу за чистое пиво, то запишите меня въ число самыхъ негодныхъ обманщиковъ въ Христендомѣ. Вѣдь я не сошелъ съ ума. Здѣсь….

1-й СЛУГА.

О, это-то и огорчаетъ вашу супругу.

2-й СЛУГА.

О, это-то и печалитъ вашихъ слугъ.

ЛОРДЪ.

Отъ того-то ваши родственники чуждаются вашего дома, какъ бы боясь вашего страннаго лунатизма. О, благородный лордъ, вспомни о своемъ происхожденіи; возврати изъ изгнанія прежній твой умъ и изгони отсюда эти негодныя низкія грезы. Посмотри, какъ слуги твои нетерпѣливо ожидаютъ твоихъ приказаній; каждый готовъ исполнять свою обязанность, но одному твоему мановенію. Хочешь ли ты послушать музыки? Прислушайся! играетъ Аполлонъ, двадцать соловьёвъ поютъ въ клѣткахъ. Или чувствуешь расположеніе къ покою? Тебя ожидаетъ постель роскошнѣе и мягче сладострастнаго ложа, приготовленнаго для Семирамиды. Скажи, что тебѣ угодно, прогуляться? И мы усыплемъ путь твой цвѣтами. Или хочешь проѣхаться верхомъ? Мы уберемъ твоихъ коней, надѣнемъ на нихъ сбрую, унизанную золотомъ и перлами. Не нравится ли тебѣ соколиная охота? У тебя есть соколы, которые взовьются выше утренняго жаворонка. Или любишь травить звѣрей? Твои собаки заставятъ сводъ небесный вторить имъ и вызовутъ эхо изъ безднъ земли.

1-й СЛУГА.

Скажи, не хочешь ли порыскать за зайцами? Твои гончія быстры, какъ легкіе олени, рѣзвы, какъ серны.

2-й СЛУГА.

Не любишь ли ты картинъ? Тотчасъ мы принесемъ тебѣ Адониса, который изображенъ сидящимъ у журчащаго ручейка, и Цитеру, скрывающуюся въ травѣ, которая, кажется, прихотливо играетъ ея грудями, будто колеблющаяся травка въ заговорѣ съ вѣтеркомъ.

ЛОРДЪ.

Мы покажемъ тебѣ Юнону, когда она была дѣвушкой, и какъ была обольщена и захвачена врасплохъ; все это такъ живо нарисовано, какъ будто бы было на самомъ дѣлѣ.

3-й СЛУГА.

Или Дафна, бродящаго но тернистому кустарнику, съ оцарапанными ногами; смотря на нихъ поклянешься, что изъ нихъ течетъ кровь, и при этомъ зрѣлищѣ плачетъ грустный Аполлонъ; такъ искусно нарисованы кровь и слезы.

ЛОРДЪ.

Ты лордъ и больше ничего, какъ лордъ. Ты имѣешь супругу, которая гораздо прекраснѣе всѣхъ женщинъ въ нынѣшнія плохія времена.

1-й СЛУГА.

И въ то время, какъ слезы, проливаемыя о тебѣ, подобно быстрому потоку, орошали ея прелестное лице, — она казалась прелестнѣйшимъ твореніемъ въ свѣтѣ; да и теперь еще но уступитъ ни одному.

СЛЯЙ.

Неужели я въ самомъ дѣлѣ лордъ? Неужели я въ самомъ дѣлѣ имѣю такую супругу? Не сонъ ли это? Не сплю ли я еще и теперь? Нѣтъ, я не сплю. Я вижу, слышу, говорю, ощущаю прекрасное благовоніе о нѣжусь на такомъ мягкомъ ложѣ. Клянусь моею жизнію, я точно лордъ, а не мѣдникъ, не Христофоръ Сляй. Хорошо, попросите-ка сюда нашу леди, да, повторяю, кружку лучшаго пива.

2-й СЛУГА.
(Слуги подносятъ тазъ, кувшинъ и полотенце.)

О, какъ мы рады возвращенію вашего разсудка! О, наконецъ-то вы узнали, кто вы! Цѣлыя пятнадцать лѣтъ вы находились въ какой-то дремотѣ; и когда пробуждались, то пробуждались такъ, какъ будто спали.

СЛЯЙ.

Цѣлыя пятнадцать лѣтъ! Клянусь моею феею, я порядочно подремалъ. Но во все это время я никогда не говорилъ!

1-й СЛУГА.

О, нѣтъ, милордъ; но языкъ нашъ произносилъ самыя несвязныя слова. Хотя вы лежали здѣсь — въ этой прекрасной комнатѣ, но говорили, будто васъ выгнали за дверь; бранили трактирщицу и грозили притащить ее въ судъ, за то, что она отмѣрила вамъ каменною кружкою, а не казенною квартою, а иногда кликали Цецилію Гаккетъ.

СЛЯЙ.

А, а, дочь трактирщицы.

СЛУГА.

Но вѣдь вы, сударь, не знаете ни трактора, ни подобной дѣвушка, ни другихъ особъ, которыхъ мы называли по имени: напримѣръ, Стсфэвъ Сляй, старикъ Джонъ Нансъ, Петръ Торфъ, Генрихъ Пимпервель и еще съ двадцать подобныхъ именъ и лицъ, которыхъ никогда не было, и которыхъ никто не знаетъ.

СЛЯЙ.

Теперь, благодареніе Богу, за мое благополучное выздоровленіе!

ВСѢ.

Аминь.

СЛЯЙ.

Благодарю тебя; вѣдь ты ничего отъ этого не потеряешь.

(Входить пажъ, одѣтый дамою, со свитою.)
ПАЖЪ.

Каково чувствуешь себя, мой благородный лордъ?

СЛЯЙ.

Не дурно, слава Богу; потому-что здѣсь довольно весело. А гдѣ моя жена?

ПАЖЪ.

Здѣсь, благородный лордъ; что вамъ угодно отъ нея?

СЛЯЙ.

Вы моя жена и не хотите называть меня мужемъ? Люди мои должны называть меня лордъ; а я вашъ милый муженекъ.

ПАЖЪ.

Мой супругъ и господинъ, мой господинъ и супругъ; я ваша жена, во всемъ вамъ покорная.

СЛЯЙ.

Я знаю это очень хорошо. но какъ я долженъ называть ее?

ЛОРДЪ.

Мадамъ.

СЛЯЙ.

Алиса мадамъ, или Жанна мадамъ?

ЛОРДЪ.

Мадамъ, и больше ничего; такъ лорды зовутъ своихъ женъ.

СЛЯЙ.

Мадамъ жена, они говорятъ, что я дремалъ и спалъ пятнадцать лѣтъ, да еще и слишкомъ.

ПАЖЪ.

Да, и эти годы показались мнѣ за тридцать.

(Входить слуга.)
СЛУГА.

Актеры вашей милости, слыша о вашемъ выздоровленіи, просятъ позволенія сыграть веселую комедію; это развлеченіе для васъ доктора считаютъ очень полезнымъ; замѣтивъ, какъ много скука охладила вашу кровь (а меланхолія есть кормилица сумасшествія) они рѣшили, что вамъ очень полезно выслушать піесу и настроить свой духъ къ веселому и забавному, а это прекращаетъ тысячи опасностей и продолжаетъ жизнь.

СЛЯЙ.

Ладно, я согласенъ; пусть ихъ сыграютъ. Это комедія что ли, или вертепъ, или кривлянья паяца?

ПАЖЪ.

Нѣтъ, мой добрый господинъ, матерія гораздо лучше.

СЛЯЙ.

Ужъ не домашняя ли набойка?

ПАЖЪ.

Это родъ исторіи.

СЛЯЙ.

Хорошо, посмотримъ. Ну-ка, мадамъ жена, садись-ка подлѣ меня, и оставимъ въ покоѣ міръ; вѣдь мы никогда не будемъ моложе.

(Садятся.)

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

править

СЦЕНА I.

править
(Падуя. Площадь.)
Выходятъ Лючентіо и Траніо.
ЛЮЧЕНТІО.

Траніо, во мнѣ поселилось пламенное желаніе видѣть прекрасную Падую, колыбель искусствъ, и вотъ я пріѣхалъ въ плодоносную Ломбардію, этотъ веселый садъ прелестной Италіи; и пользуясь любовью и позволеніемъ моего отца, я вооружился его деньгами и твоимъ веселымъ сообществомъ, мой вѣрный, испытанный слуга; здѣсь мы отдохнемъ и благополучно выслушаемъ курсъ ученія и умозрительныхъ наукъ. Пиза, знаменитая великими гражданами, дала существованіе мнѣ и моему отцу, негоціанту богатѣйшей торговой компанія въ свѣтѣ, Винчентіо, изъ рода Бентиволія. Сынъ его Винчентіо воспитывался во Флоренціи съ тою цѣлію, чтобы оправдать всѣ надежды, обольщавшія отца, и придать блескъ его богатству добрыми дѣлами. Поэтому и я, Траніо, хочу изучить добродѣтель и усвоить себѣ ту часть философіи, которая учитъ, что счастіе пріобрѣтается единственно добродѣтелію. Скажи откровенно свое мнѣніе о моемъ намѣреніи. Не правда ли, что я оставилъ Пизу и пріѣхалъ въ Падую, подобно тому, кто оставляетъ мелкую лужу для того, чтобъ броситься въ море и удовлетворить до пресыщенія свою жажду.

ТРАНІО.

Mi perdonate, благородный господинъ мой, я согласенъ съ вами во всемъ; радуюсь, что вы приняли рѣшительное намѣреніе высосать сладость изъ сладкой философіи. Только, добрый господинъ, удивляясь этой добродѣтели и этой нравственной наукѣ, пожалуйста, не будьте ни стоикомъ, ни столбомъ, и не посвящайте себя Аристотелевымъ положеніямъ такъ, чтобы оставить Овидія, какъ отверженнаго изгнанника. Говорите логически съ вашими знакомыми и пользуйтесь реторикою въ своемъ обыкновенномъ разговорѣ; занимайтесь музыкой и поэзіей, чтобы оживить себя; а за математику и метафизику беритесь тогда, когда желудокъ свой найдете въ хорошемъ состояніи; въ чемъ нѣтъ удовольствія, въ томъ нѣтъ пользы; словомъ, сударь, занимайтесь тѣмъ, что болѣе вамъ нравится.

ЛЮЧЕНТІО.

Спасибо, Траніо; твои совѣты хороши. Если Біонделло причалитъ къ берегу, то мы должны уже быть готовы и нанять такую квартиру, въ которой бы можно было принимать всѣхъ друзей, какими со временемъ подаритъ насъ Падуя. Но погоди пока. Что это за компанія?

ТРАНІО.

Какая-нибудь парадная встрѣча вамъ въ столицѣ.

(Входятъ Баптиста, Катарина, Біанка, Греміо и Гортензіо. Лючентіо и Траніо стоять въ сторонѣ,)
БАПТИСТА.

Господа, не безпокойте меня болѣе; вы знаете, на что я твердо рѣшился, то-есть не отдавать моей младшей дочери замужъ, пока не сыщу мужа для старшей. Если кто-нибудь изъ васъ любитъ Катарину, то, зная и уважая васъ, я предоставляю вамъ счастливо ухаживать за нею.

ГРЕМІО.

Лучше уходить ее. Она слишкомъ неугомонна для меня….. что, Гортензіо, не хотите ли вы такой жены?

КАТАРИНА (къ Баптистѣ,)

Скажите мнѣ, сударь, неужели вы хотите торговать мною предъ этими сосѣдями?

ГОРТЕНЗІО.

Сосѣдями, сударыня! Что вы подъ этимъ разумѣете? Къ вамъ не присосѣдишься, пока не сдѣлаютъ васъ покорнѣе и смирнѣе.

КАТАРИНА.

Право, милостивый государь, вы очень рано опасаетесь. А знаю, что вы еще не на половинѣ пути къ ея сердцу. Но если бъ это случилось, повѣрьте, она позаботилась бы разчесать намъ голову трехногою скамейкою, раскрасить ваше лицо и сдѣлать изъ васъ паяца.

ГОРТЕНЗІО.

Всеблагій Боже! О, да избавимся мы отъ всѣхъ подобныхъ демоновъ.

ТРАНІО.

Тише, господинъ! Здѣсь идетъ славная перебранка; эта дѣвка или совсѣмъ безумная или удивительно своенравная.

ЛЮЧЕНТІО.

Но изъ молчанія другой я вижу, что она дѣвушка скромная и умная. Молчи, Траніо.

ТРАНІО.

Знатно сказано, господинъ; эге! любуйтесь ею до сыта.

БАПТИСТА.

Господа, чтобъ оправдать, что я сказалъ…. Біанка, поди отсюда, да не печалься, милая Біанка; я никогда не перестану любить тебя, дитя мое.

КАТАРИНА.

Пригожая баловница! Хорошо бы заплакать, когда бъ было отъ чего.

БІАНКА.

Забавляйтесь, сестрица, моею грустью. Батюшка, я повинуюсь вашей волѣ. Книги и музыка будутъ моими собесѣдниками; занятіе ими будетъ моимъ развлеченіемъ.

ЛЮЧЕНТІО, (въ сторону).

Послушай, Траніо! Ты можешь теперь имѣть понятіе о голосѣ Минервы.

ГОРТЕНЗІО.

Синьоръ Баптиста отчего вамъ хочется быть такимъ? Я очень жалѣю, что наша любовь будетъ причиною грусти Біанки.

ГРЕМІО.

Что это вамъ вздумалось, синьоръ Баптиста, запереть ее, по милости этого адскаго бѣсенка и заставить ее нести эпитимію за язычекъ другой.

БАПТИСТА.

Будьте покойны, господа; это уже рѣшено; поди Біанка (уходитъ Біанка). Мнѣ извѣстно, что она любитъ музыку и поэзію, поэтому я хочу пригласить въ свой домъ учителей для образованія юныхъ ея способностей. Если вы, Гортензіо, или вы, синьоръ Греміо, знаете кого-нибудь изъ подобныхъ людей, то представьте ихъ мнѣ; я буду очень щедръ для умныхъ людей и ничего не пожалѣю для воспитанія моего собственнаго дитяти. И такъ прощайте. Катарина, ты можешь остаться; мнѣ нужно еще кое о чемъ поговоритъ съ Біанкою.

(Уходитъ.)
КАТАРИНА.

Надѣюсь, что и я могу также идти; ужели не могу? вотъ, стану я разбирать назначенные часы; какъ будто я не знаю, за что приняться и что оставить? А! (Уходитъ).

ГРЕМІО.

Можешь идти къ чертовой матери; твои дарованія такъ хороши, что никто не захочетъ удерживать тебя здѣсь. Любовь обоихъ не такъ горяча, Гортензіо, чтобы намъ не пришлось отдувать свои ногти. Нашъ пирогь не совсѣмъ допекся на обѣ корки. Прощайте. Впрочемъ, изъ любви къ моей прекрасной Біанкѣ, я постараюсь отыскать, если только могу, опытнаго учителя, который станетъ преподавать ей то, что она любитъ, и представлю его ея отцу.

ГОРТЕНЗІО.

Вѣдь и я тоже хотѣлъ, синьоръ Греміо; но одно слово. Хотя свойство нашей тяжбы до-сихъ-поръ не позволяло намъ заключать никакой сдѣлки; однако жъ теперь, судя по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, приходится намъ обоимъ позаботиться особенно и обработать одно дѣльце, чтобъ получить снова доступъ къ нашей прекрасной повелительницѣ и быть счастливыми соперниками въ любви Біанки.

ГРЕМІО.

Что жъ такое, скажите пожалуйста?

ГОРТЕНЗІО.

Ну само собою разумѣется, сударь, найдти супруга ея сестрѣ.

ГРЕМІО.

Супруга!

ГОРТЕНЗІО.

Я говорю, супруга.

ГРЕМІО.

Положимъ, что отецъ ея и очень богатъ, но неужели ты думаешь, что найдется такой глупецъ, который бы рѣшился соединиться ужами брака съ адомъ?

ГОРТЕНЗІО.

Полно, Греміо; вѣдь мы только съ тобою не можемъ терпѣть ея громкаго будильника, но есть, братъ, на свѣтѣ добрые люди, — стоитъ только поискать ихъ, — которые возьмутъ се со всѣми недостатками и порядочнымъ приданымъ.

ГРЕМІО.

Не могу спорить, только я охотнѣе бы взялъ ея приданое съ тѣмъ условіемъ, чтобы меня сѣкло каждое утро на площади.

ГОРТЕНЗІО.

Право, судя по вашимъ словамъ, плохой выборъ между гнилыми яблоками. Ну, да хорошо, ужъ когда эта рогатка дѣлаетъ насъ друзьями, такъ дружбу эту намъ должно поддерживать до тѣхъ поръ, пока не пріищемъ супруга старшей дочери Баптисты, а младшей откроемъ дорогу подъ вѣнецъ, и потомъ опять примемся за дѣло. Прелестная Біанка! Счастливецъ, кому она достанется на долю! Кто быстрѣе побѣжитъ, тотъ достанетъ кольцо. Что вы скажете, синьоръ Греміо?

ГРЕМІО.

Я согласенъ, и пожалуй подарилъ бы ему лучшаго коня въ Падуѣ, чтобы подъѣхать къ ней съ сватомъ, сосватать ее, обвѣнчаться съ ней, и избавить отъ нея домъ. Пойдемъ. (Уходятъ Греміо и Гортензіо.)

ТРАНІО (приближаясь).

Прошу васъ, сударь, сказать мнѣ, возможно ли, чтобъ любовь съ разу овладѣла подобною крѣпостію?

ЛЮЧЕНТІО.

О, Траніо, пока не увѣримся въ этомъ, я никогда не считалъ этого пи возможнымъ, ни вѣроятнымъ; но вотъ смотря на нее отъ нечего дѣлать, я испыталъ силу любви на досугѣ. А теперь прямо нужно сознаться тебѣ, что для меня также таинственно и дорого, какъ Анна для карѳагенской царицы — долженъ сознаться, Траніо, что я сгорю, истомлюсь, умру, Траніо, если не получу руки этой молодой, скромной дѣвушки. Посовѣтуй мнѣ, Траніо, вѣдь я знаю, что ты можешь: помоги мнѣ, Траніо, вѣдь я знаю, ты захочешь.

ТРАНІО.

Не время теперь, сударь, бранить васъ, страсти не выбранить изъ сердца. Если любовь задѣла васъ, то ничего не остается какъ поступить такъ: Redime te captum, quam queas minimo[2].

ЛЮЧЕНТІО.

Спасибо, дружокъ; далѣе; это отрадно для меня. Докончи исцѣленіе, твои совѣты спасительны.

ТРАНІО.

Вы такъ долго, сударь, смотрѣли на дѣвушку, можетъ ли быть, чтобъ вы не замѣтили, въ чемъ сущность всего?

ЛЮЧЕНТІО.

О да, я видѣлъ прелестную красоту ея лица, подобную красотѣ дочери Агепора, которая заставила великаго Юпитера склониться къ ея рукѣ, когда онъ своими колѣнами коснулся берега Крита.

ТРАНІО.

Болѣе ничего вы не видали? Ужели вы не замѣтили, какъ сестра ея начала браниться и подняла такую бурю, что ухо смертнаго едва ли могло бы вывести ея шумъ?

ЛЮЧЕНТІО.

Траніо, я видѣлъ, какъ она открывала свои коралловыя уста, какъ она своимъ дыханіемъ разливала ароматъ въ воздухѣ; все, что я видѣлъ въ ней, было прекрасно.

ТРАНІО.

Нѣтъ, пора бы ужъ его пробудить изъ этого очарованія. Пожалуйста, проснитесь, сударь. Если вы любите дѣвушку, то употребите весь свой умъ и изобрѣтательность, чтобъ получить ея руку. А дѣло вотъ въ чемъ: старшая сестра ея такъ зла и упряма, что, пока отецъ не сбудетъ ея съ рукъ, ваша любезная, сударь, должна жить дѣвушкою дома, и потому онъ накрѣпко заперъ се, чтобы ей не досаждали волокиты.

ЛЮЧЕНТІО.

Ахъ, Траніо, какой онъ жестокій отецъ! Но неужели ты не замѣтилъ, что онъ обѣщался поискать для нея опытнаго учителя?

ТРАНІО.

Да, конечно, сударь, я придумалъ уже и планъ.

ЛЮЧЕНТІО.

И я тоже, Траніо.

ТРАНІО.

Даю руку, сударь, на отсѣченіе, наши планы, мнѣ кажется, сходны.

ЛЮЧЕНТІО.

Скажи мнѣ сперва твой.

ТРАНІО.

Вы хотите быть учителемъ и возьметесь учить дѣвушку. Вотъ вамъ планъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Ну да. Удастся ли онъ?

ТРАНІО.

Невозможно. Кто жъ будетъ играть вашу роль и представлять здѣсь въ Падуѣ сына Вничентіо? Кто станетъ занимать домъ и трепать его книги, принимать своихъ друзей, посѣщать соотечественниковъ и задавать пиры?

ЛЮЧЕНТІО.

Баста! будь спокоенъ; я выполню свой планъ. Насъ еще не видали ни въ одномъ домѣ, и не могутъ распознать по нашимъ лицамъ, кто господинъ и кто слуга. Изъ этого слѣдуетъ вотъ что: ты, Траніо, вмѣсто меня будешь господиномъ, будешь пользоваться домомъ, гардеробомъ и прислугою точно также, какъ бы мнѣ слѣдовало. А я хочу быть другимъ, Флорентинцемъ или Неаполитанцемъ или какимъ-нибудь простымъ человѣкомъ изъ Пизы. Что высадится, то и выйдетъ. Раздѣвайся-ка, Траніо; надѣвай мою цвѣтную шляпу и плащъ. Когда придетъ Біонделло, онъ будетъ служатъ тебѣ; но я заговорю прежде его языкъ.

ТРАІНО.

Того требуетъ необходимость (перемѣняются одеждами). Однимъ слономъ, сударь, если вамъ это угодно, то я обязанъ повиноваться; (такъ батюшка нашъ мнѣ приказывалъ, провожая васъ: служи моему сыну, говорилъ онъ, хотя, по моему мнѣнію, это было сказано въ другомъ смыслѣ). Траніо согласенъ быть Лючентіо, потому-что онъ очень любитъ Лючентіо.

ЛЮЧЕНТІО.

Быть такъ, Траніо, потому-что Лючентіо любитъ. А я буду слугою, чтобъ заслужить эту дѣвушку, которая однимъ взглядомъ покорила мои раненые глаза.

(входитъ Біонделло.)

Вотъ идетъ плутъ. Гдѣ ты это прятался, пріятель?

БІОНДЕЛЛО.

Гдѣ я прятался? Нѣтъ? что это значитъ, куда вы запрятались? Товарищъ мой что ли укралъ у насъ платье, или вы у него украли? или оба украли другъ у друга? Скажите, пожалуйста, что это за новости?

ЛЮЧЕНТІО.

Поди сюда, пріятель, теперь не время шутить, а поэтому веди себя, какъ требуетъ время. Вотъ твой товарищъ, Траніо, чтобъ спасти мою жизнь, одѣлся въ мое платье и санъ, а я въ его, чтобы убѣжать. Только-что я вышелъ на берегъ, какъ въ дракѣ убилъ человѣка, и теперь боюсь, чтобъ меня не открыли. Приказываю тебѣ служить ему, какъ должно, а я между-тѣмъ удалюсь отсюда, чтобъ снасти свою жизнь. Ты понимаешь меня?

БІОНДЕЛЛО.

Я, сударь? ни крошки.

ЛЮЧЕНТІО.

И чтобъ ни крошки, Траніо; не было въ твоемъ рту; Траніо преобразился въ Лючентіо.

БІОДЕЛЛО.

Тѣмъ лучше для него; ахъ кабы и мнѣ также!

ТРАНІО.

Въ такомъ случаѣ, дружокъ, пожалуй, во мнѣ родится другое желаніе — чтобъ Лючентіо завладѣлъ младшею дочерью Баптисты. Но, пріятель, не ради меня, а ради своего господина, совѣтую тебѣ благоразумнѣе обращаться со мною при всякомъ случаѣ. Когда я одинъ, ну, такъ я Траніо, но во всякомъ другомъ мѣстѣ твой господинъ — Лючентіо.

ЛЮЧЕНТІО.

Траніо, пусть будетъ такъ. Остается еще одно, что тебѣ нужно исполнить, — сдѣлаться однимъ изъ этихъ жениховъ. Если ты спросишь: для чего? то, sufficit, мои причины важны и хороши.

(Уходятъ.)
1-й СЛУГА.

Милордъ, вы дремлете; вѣрно, вамъ не нравится игра.

СЛЯЙ.

Да, клянусь св. Анною, это правда. Подлинно, изрядная матерія; выйдетъ ли что-нибудь болѣе изъ этого?

ПАЖЪ,

Милордъ, это только начало.

СЛЯЙ?

Славный кусокъ работы, мадамъ жена; ахъ, кабы этимъ кончилось!

СЦЕНА II.

править
(Тамъ же. Передъ домомъ Гортензіо.)
Выходятъ Петруккіо и Груміо.
ПЕТРУККІО.

Я выпросилъ на время отпускъ изъ Вероны, чтобъ повидаться съ своими друзьями въ Падуѣ; но особенно съ любезнѣйшимъ и вѣрнѣйшимъ другомъ Гортензіо; я думаю, это его домъ. Груміо, стукни-ка, здѣсь хорошенько.

ГРУМІО.

Стукнуть сударь! кого стукнуть! Кто здѣсь васъ обидѣлъ?

ПЕТРУККІО.

Дурачина, говорю я, стукни у меня здѣсь покрѣпче?

ГРУМІО.

Стукнуть васъ здѣсь, сударь? какъ, сударь, кто я такой, сударь, чтобъ стукнуть васъ здѣсь, сударь?

ПЕТРУККІО.

Дуракъ, говорю я, стукни у меня въ эту дверь, да хорошенько, или я стукну твою дурацкую голову,

ГРУМІО.

Мой господинъ сдѣлался придирчивымъ. Стукни васъ прежде, такъ ужъ я знаю, что мнѣ придетъ послѣ хуже.

ПЕТРУККІО.

Такъ ты не хочешь? Ну, пріятель, ты не хочешь стучать, такъ я заставлю; я попытаю, какъ ты можешь пѣть sol, fa.

(деретъ Груміо за уши.)
ГРУМІО.

Помогите, братцы, помогите! мой господинъ сошелъ съ ума.

ПЕТРУККІО.

Ну, ступи, когда я приказываю тебѣ, бездѣльникъ, негодяй!

(выходитъ Гортензіо.)
ГОРТЕНЗІО.

Что это значитъ! за что это? Старинный пріятель Груміо! и мой добрый другъ Петруккіо! Какъ вы поживаете въ Веронѣ?

ПЕТРУККІО.

Синьоръ Гортензіо, вы пришли разнять драку? Con tutto il core bene trovato, могу сказать.

ГОРТЕНЗІО.

Alla nostra casa benevenuto,

Molto honorato signior mio Petruchio.

Вставай, Груміо, вставай; мы помиримъ эту ссору.

ГРУМІО.

Нѣтъ, нужды нѣтъ, что онъ читаетъ по-латыни. Не законная ли причина для меня оставить свою службу?…. Посудите сами, сударь…. онъ приказалъ мнѣ стукнуть его и стукнуть покрѣпче, сударь; ну, пристало ли слугѣ такъ поступать съ своимъ господиномъ; вѣдь мнѣ, статься можетъ, (сколько я знаю) есть два и тридцать безъ очка?

Ну ужъ, Господи, когда бъ я стукнулъ-то его хорошенько прежде, такъ Груміо не пришлось бы хуже.

ПЕТРУККІО.

Безтолковый дуракъ! любезный Гортензіо, я приказалъ бездѣльнику стукнуть въ вашу дверь, и ни за что въ свѣтѣ не могъ заставить его.

ГРУМІО.

Стукнуть въ дверь! О небеса! не сказали ль вы ясно и внятно: молодецъ, стукни меня здѣсь, побей меня здѣсь, стукни меня хорошенько и стукни меня покрѣпче? А теперь подъѣхали съ чѣмъ — постучать въ дверь?

ПЕТРУККІО.

Молодецъ, я совѣтую тебѣ уйдти, или замолчать.

ГОРТЕНЗІО.

Терпѣніе, Петруккіо, я ручаюсь за Груміо. Это такъ только непріятный случай замѣшался между вами и имъ, — вашимъ старымъ, вѣрнымъ и веселымъ слугою, Груміо. Но скажите мнѣ теперь, милый другъ, какой счастливый вѣтеръ примчалъ васъ изъ древней Вероны сюда въ Падуу?

ПЕТРУККІО.

Такой же вѣтеръ, какой гоняетъ молодежь по свѣту, чтобы поискать счастія за порогомъ своего дома гдѣ опытность скупо зрѣетъ. Но короче, синьоръ Гортензіо, со мной случилось вотъ что: Антоніо, отецъ мой, умеръ, и я бросился въ этотъ водоворотъ міра, чтобъ счастливо жениться и поживиться какъ нельзя лучше. Въ кошелькѣ моемъ есть казна, а дома имѣніе, и такъ я пришелъ посмотрѣть на свѣтъ въ чужихъ краяхъ.

ГОРТЕНЗІО.

Петруккіо, не обратиться ли мнѣ къ тебѣ по-просту и не найдти ли тебѣ злую и дурную жену? Ты не совсѣмъ будешь благоларенъ мнѣ за совѣтъ, но я обѣщаю, что она будетъ богата и очень богата…. Но ты ужъ черезъ чуръ мой другъ и я не стану тебѣ сватать ее.

ПЕТРУККІО.

Синьоръ Гортензіо, между такими друзьями, какъ мы, ненужно много словъ: поэтому, если ты знаешь какую-нибудь дѣвушку довольно богатую для жены Петруккіо (такъ какъ богатство есть припѣвъ моей свадебной плясовой пѣсни); то, будь она также гадка, какъ возлюбленная Флорентина[3], также стара, какъ Сивилла и также зла и упряма, какъ Сократова Ксантиппа, или еще хуже, она не задушитъ, по крайней мѣрѣ, не потушитъ во мнѣ страсти, если бы даже она также бушевала, какъ штормъ на Адріатическомъ морѣ. Я пріѣхалъ жениться богато въ Падуѣ, -а богато въ Падуѣ значитъ счастливо.

ГРУМІО.

Вы видите, сударь, онъ говоритъ вамъ напрямикъ, что думаетъ. Э, дайте ему побольше золота и жените его на куклѣ, болванѣ или на старой хрычовкѣ, у которой нѣтъ ни одного зуба во рту, хотя бы она имѣла столько болѣзней, сколько найдется у пятидесяти-двухъ лошадей: отъ того не терпятъ убытка что приноситъ прибыль.

ГОРТЕНЗІО.

Петруккіо, когда мы зашли уже такъ далеко, то я стану продолжать то, что затѣялъ въ шутку. Я могу, Петруккіо, найдти тебѣ жену, довольно богатую, молодую и прекрасную; воспитана она, какъ слѣдуетъ благородной дѣвицѣ. Въ ней одинъ недостатокъ (и недостатокъ большой), она такъ нестерпимо зла, упряма и своенравна, что, будь мое состояніе хуже теперешняго, я не женился бы на ней за цѣлую гору золота.

ПЕТРУККІО.

Полно, Гортензіо; ты не знаешь силы золота. Назови мнѣ имя ея отца и этого довольно; я возьму ее на абордажъ, хотя бы она ревѣла такъ же сильно, какъ громъ, разрывающій осеннія облака.

ГОРТЕНЗІО.

Отецъ ея Баптиста Минола, гостепріимный и образованный дворянинъ; а ея имя Катарина Минола, извѣстная въ Падуѣ по своему бранчивому языку.

ПЕТРУККІО.

Я знаю ея отца, но ея не знаю ея. Баптиста Минола хорошо зналъ моего покойнаго отца. Я не усну, Гортензіо, пока не увяжу ея; и поэтому позвольте мнѣ быть съ вами такъ смѣлымъ, чтобы оставить васъ при этой первой встрѣчѣ, если только вы не хотите проводить меня туда.

ГРУМІО.

Прошу васъ, сударь, позвольте ему идти, пока есть у него охота. О, честное слово, если бы она знала его такъ, какъ я, то увидѣла бы, что бранью немного хорошаго сдѣлаешь изъ него. Пожалуй, называй его полдвадцать, или двадцать разъ плутомъ; да это ничего. Я вотъ что скажу вамъ, сударь, подзадорь она его только чуть-чуть, такъ онъ тотчасъ нарисуетъ фигуру на ея лицѣ и такъ обезфигуритъ ее, что у ней уже не будетъ болѣе такихъ зоркихъ глазъ, какъ у кошки. Вы не знаете его, сударь.

ГОРТЕНЗІО.

Погоди, Петруккіо, я пойду съ тобою; у Баптисты хранится мое сокровище; онъ держитъ въ заперти бриліантъ моей жизни, свою младшую дочь, прекрасную Біанку; и прячетъ ее отъ меня, а еще болѣе отъ другихъ такихъ же обожателей и моихъ соперниковъ. Считая вещію невозможною (по причинѣ тѣхъ грѣшковъ, о которыхъ я прежде говорилъ), чтобы Катарина когда-либо вышла замужъ, Баптиста сдѣлалъ слѣдующее распоряженіе: что никто не будетъ имѣть доступа къ Біанкѣ, пока не выдастъ своей сварливой Катарины.

ГРУМІО.

Сварливой Катарины! Это прозваніе для дѣвушки самое дурное изъ всѣхъ прозваній.

ГОРТЕНЗІО.

Теперь мой другъ Петруккіо сдѣлаетъ мнѣ милость, и представитъ меня, переодѣтаго въ степенное платье, старому Баптистѣ, какъ опытнаго учителя музыки для обученія Біанки; посредствомъ этой уловки я, по крайней мѣрѣ, могу имѣть свободу и случай объясниться съ нею въ любви, и, не подавъ подозрѣнія, присвататься къ ней, чрезъ все же саму.

(Входятъ Греміо; съ нимъ переодѣтый Лючентіо съ книгою подъ мышкою,)
ГРУМІО.

Здѣсь нѣтъ плутовства! Посмотрите-ка какъ молодежь сговорилась провесть стариковъ! Господинъ, посмотрите-ка кто это здѣсь идетъ? А?

ГОРТЕНЗІО.

Молчи, Груміо; это мой соперникъ. Петруккіо, погоди минутку.

ГРУМІО.

Молодой повѣса, а настоящій влюбленный! (Они отходятъ въ сторону).

ГРЕМІО.

О, очень хорошо; я перечиталъ каталогъ. Слушайте, сударь, покрасивѣе переплетите мнѣ ихъ. Смотрите, чтобы книги были только любовныя; а другихъ книгъ не читайте ей. Вы понимаете меня. Я заплачу за это щедро, сверхъ того чѣмъ наградитъ васъ великодушіе синьора Баптисты. Возьмите также бумаги и извольте мнѣ получше надушить ихъ, потому-что къ кому пойдутъ онѣ, та пріятнѣе самыхъ ароматовъ. Что вы будете читать съ нею?

ЛЮЧЕНТІО.

Что бы ни читалъ, я буду отдавать вамъ отчетъ во всемъ, какъ моему патрону, (будьте въ томъ увѣрены) такъ вѣрно, какъ будто вы были сами тамъ. Да, и, быть-можетъ съ большею отчетливостію, нежели вы, даромъ, что вы ученый, государь мой!

ГРЕМІО.

О, эта ученость! Что въ ней!

ГРУМІО.

Э, такъ этотъ тетеревъ! Какой онъ оселъ!

ПЕТРУККІО.

Молчать!

ГОРТЕНЗІО.

Тсъ, Груміо! Помогай Богъ, синьоръ Греміо!

ГРЕМІО.

Счастливая встрѣча, синьоръ Гортензіо. Знаете ли вы, куда я илу? Къ Баптистѣ Минолѣ. Я далъ слово похлопотать объ учителѣ для прекрасной Біанки и, по счастію, нашелъ очень хорошаго въ этомъ молодомъ человѣкѣ; потому-что по учености и по поведенію своему онъ годится въ ея учители; хорошо знаетъ поэзію и другія науки, увѣряю васъ.

ГОРТЕНЗІО.

Это хорошо. Мнѣ тоже попался человѣкъ, который обѣщаетъ найдти мнѣ другаго учителя, хорошаго музыканта. Я также не хочу ни на шагъ отстать сзади въ услугахъ прекрасной Біанкѣ, которую я такъ люблю.

ГРЕМІО.

А какъ люблю, это докажутъ мои дѣла.

ГРУМІО (въ сторону).

И тоже докажетъ его кошелекъ.

ГОРТЕНЗІО.

Греміо, теперь не время толковать о любви. Выслушайте меня, и если угодно, я разскажу вамъ новости пріятныя для. обоихъ насъ. Этотъ благородный господинъ, котораго я нечаянно встрѣтилъ, хочетъ просить руки Катарины, да, и жениться на ней, если понравится ея приданое.

ГРЕМІО.

Сказано, сдѣлано; хорошо. Гортензіо, разсказали ль вы ему о ея недостаткахъ.

ПЕТРУККІО.

Я знаю, что у нея злой и скучно бранчивый языкъ; если это все, господа, то я не вижу еще ничего худаго.

ГРЕМІО.

Нѣтъ, серьозно? Откуда вы?

ПЕТРУККІО.

Изъ Вероны, сынъ стараго Антоніо. Отецъ мой умеръ, оставивъ мнѣ все богатство. И я надѣюсь жить счастливо а долго.

ГРЕМІО.

О, милостивый государь, такая рѣшимость жить и съ подобною женою кажется странною. Но станете ли вы сватать эту дикую кошку?

ПЕТРУККІО.

Ужели мнѣ не жить?

ГРУМІО (въ сторону).

Будетъ ли онъ сватать ее? а нето я выгоню ее.

ПЕТРУККІО.

Для чего же я пришелъ сюда, какъ не съ этимъ намѣреніемъ? Вы думаете, что маленькій шумъ испугаетъ мои уши? Развѣ я въ свое время не слыхалъ рыканія львовъ? Развѣ я не слыхалъ, какъ море, бичуемое вѣтрами, ярится, подобно свирѣпымъ кабанамъ, покрытымъ кровавымъ потомъ? Не слыхалъ что ли я многочисленной артиллеріи на полѣ сраженія и артиллеріи небесной, гремящей въ облакахъ? Развѣ я не слыхалъ въ пылу битвы громкихъ криковъ, ржанія коней и звуковъ трубъ? И вы говорите мнѣ о языкѣ женщины, который и вполовину не производитъ такого сильнаго удара для слуха, какой производитъ каштанъ на очагѣ фермера? Полно, полно! пугайте дѣтей домовымъ….

ГРУМІО (въ сторону).

А домоваго ничемъ не испугаешь.

ГРЕМІО.

Послушай, Гортензіо! Этотъ господинъ пріѣхалъ въ счастливый часъ, моя душа предчувствуетъ его счастіе и наше.

ГОРТЕНЗІО.

Я обѣщалъ; мы должны принять участіе и всѣми средствами помогать успѣхамъ его сватанья.

ГРЕМІО.

Да, непремѣнно. Если бъ онъ только побѣдилъ ее.

ГРУМІО (въ сторону).

И я также, въ ожиданіи хорошаго обѣда.

(Входятъ Траніо, хорошо одѣтый, и Біонделло).
ТРАНІО.

Богъ помощь, господа! Смѣю спросятъ васъ, укажите мнѣ ближайшую дорогу къ дому синьора Баптисты Менолы?

ГРЕМІО.

Не того ли, у котораго двѣ прекрасныя дочери…. (въ сторону къ Траніо), вы о немъ говорите?

ТРАНІО.

Да, о немъ, Біонделло!

ГРЕМІО.

Послушайте, милостивый государь, вы не думаете ли къ ней….?

ТРАНІО.

Можетъ-быть, къ нему и къ ней, милостивый государь, что вамъ за дѣло?

ПЕТРУККІО.

Позвольте васъ спросить, сударь, не къ той ли досадной крикуньѣ?

ТРАНІО.

Я не люблю, сударь, кто мнѣ досаждаетъ. Біонделло, пойдемъ.

ЛЮЧЕНТІО, (въ сторону.)

Хорошо начинаешь, Траніо.

ГОРТЕНЗІО.

Милостивый государь, одно слово прежде, нежели уйдете. Вы любите дѣвушку, о которой говорите? да, или нѣтъ?

ТРАНІО.

А если бы и такъ, милостивый государь, кого это оскорбятъ?

ГРЕМІО.

Никого; если вы безъ дальнихъ объясненій удалитесь отсюда.

ТРАНІО.

Почему такъ, позвольте васъ спросить, сударь, развѣ улицы не одинаково свободны для меня и для васъ?

ГРЕМІО.

Улицы такъ, но не она.

ТРАНІО.

А почему жъ? спрошу я васъ.

ГРЕМІО.

Потому, если вы хотите знать, что она уже предметъ любви синьора Греміо.

ГОРТЕНЗІО.

И она же избранная синьора Гортензіо.

ТРАНІО.

Потише, господа! Если вы благородные люди, докажите мнѣ свое право на благородство…. выслушайте меня терпѣливо. Баптиста знатный дворянинъ, которому не совсѣмъ незнакомъ мой отецъ; и, будь его дочь еще прекраснѣе, она имѣла бы еще болѣе обожателей и меня въ числѣ ихъ. У дочери прекрасной Леды было до тысячи обожателей; поэтому прекрасная Біанка очень можетъ имѣть однимъ болѣе; и такъ она будетъ имѣть у себя еще одного обожателя; Лючентіо будетъ этимъ однимъ, хотя бы пришелъ и самъ Парисъ, въ надеждѣ сдѣлаться единственнымъ.

ГРЕМІО.

Что! Этотъ господинъ хочетъ заговорить всѣхъ?

ЛЮЧЕНТІО.

Опустите ему, сударь, вожжи; такъ онъ забурлитъ, какъ дрожжи.

ПЕТРУККІО.

Гортензіо, къ чему всѣ эти слова?

ГОРТЕНЗІО.

Милостивый государь, позвольте спросить васъ, видѣли вы когда-нибудь дочь Баптисты?

ТРАІНО.

Нѣтъ, сударь. Но и слышалъ, что у него двѣ; одна прославилась своимъ бранчивымъ языкомъ, а другая прелестною скромностію.

ПЕТРУККІО.

Милостивый государь, милостивый государь, первую предоставьте мнѣ; ее мимо.

ГРЕМІО.

Да, предоставьте этотъ трудъ великому Геркулесу. Съ нею гораздо труднѣе справиться, нежели съ двѣнадцатью Алкидами.

ПЕТРУККІО.

Милостивый государь, вы узнаете это отъ меня, не правда ли? доступъ къ младшей дочери, о которой вы навѣдываетесь, прегражденъ ея отцомъ для обожателей; а пока его старшая дочь не выйдетъ замужъ, онъ обѣщалъ не выдать младшую ни за кого. Тогда только она будетъ свободна, но не прежде.

TPAHIO.

Если такъ, то вы сдѣлаете намъ всѣмъ величайшее одолженіе; и конечно, когда пробьете ледъ и выкините эту штуку — завладѣете старшею, и къ младшей откроете для насъ доступъ — то кому посчастливится получить ея руку, не останется не благодарнымъ.

ГОРТЕНЗІО.

Вы хорошо говорите и понимаете дѣло; и съ-тѣхъ-поръ, какъ вы поступили въ число ея обожателей, также какъ и мы, вы должны быть признательнымъ къ этому господину, которому мы всѣ обязаны.

ТРАНІО.

Я не оплошаю, милостивый государь. И въ знакъ этого, проведемъ повеселѣе нынѣшній вечеръ и попьемъ за здоровье нашихъ очаровательницъ; поступимъ какъ адвокаты въ тяжебныхъ дѣлахъ, которые хотя и сильно спорятъ, но ѣдятъ и пьютъ какъ друзья.

ГРЕМІО И БІОНДЕЛЛО.

Превосходное предложеніе! пойдемте, друзья.

ГОРТЕНЗІО.

Въ самомъ дѣлѣ, недурное предложеніе, быть такъ, Петруккіо, я буду вашимъ ben venuto.

(Уходятъ.)

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

править

СЦЕНА I.

править
(Тамъ же. Комната въ домѣ Баптисты.)
Входитъ Катарина и Біанка.
БІАНКА.

Милая сестрица, не срамите ни меня, ни себя, не заставляйте быть невольницей и служанкой, — это несносно; а эти пустые наряды, — развяжите только мнѣ руки, — я всѣ ихъ сброшу съ себя, или прикажите мнѣ, что вамъ угодно, я все сдѣлаю, я очень хорошо знаю свои обязанности къ старшимъ.

КАТАРИНА.

Приказываю тебѣ, скажи мнѣ, кого ты любишь больше изъ всѣхъ своихъ обожателей. Да, смотри, не скрытничай.

БІАНКА.

Повѣрьте мнѣ, сестрица, изъ всѣхъ мужчинъ на снѣгѣ, я еще не замѣтила такого, котораго бы лицо мнѣ особенно нравилось.

КАТАРИНА.

Лжешь ты, баловница… А Гортензіо?

БІАНКА.

Если онъ нравится вамъ, сестрица, то клянусь, я сама уговорю его быть вашимъ.

КАТАРИНА.

О, такъ вѣрно тебѣ нравится больше богачъ; ты хочешь за Греміо, чтобъ побогаче наряжаться.

БІАНКА.

Такъ изъ-за него-то вы такъ завидуете мнѣ? Нѣтъ, вы шутите; теперь я хорошо понимаю, что вы во все это время шутили надо мною. Пожалуйста, Катенька, развяжите мнѣ руки.

КАТАРИНА.

Если это все была шутка, такъ вотъ и другая.

(Бьетъ ее.)
Входитъ Баптиста.
БАПТИСТА.

Э! что это значитъ, сударыня? откуда взялась такая дерзость?.. Біанка, отойди отъ нея! Бѣдненькое дитя, она плачетъ. Поди, сядь за иголку, не связывайся съ нею. Но стыдно ли тебѣ, негодный бѣсенокъ, за что ты обижаешь ее, когда она ни чѣмъ не досадила тебѣ? Сказала ли она тебѣ, хоть одно обидное слово?

КАТАРИНА.

Она смѣется надо мною своимъ молчаніемъ, и я отомщу ей.

(Бросается на Біанку).
БАПТИСТА.

Какъ! при моихъ глазахъ? Біанка, уйди отсюда.

(Біанка уходитъ.)
КАТАРИНА.

Вы не позволяете! А! теперь я вижу, что она сокровище ваше, что вы хотите выдать ее за мужъ; а я принуждена буду танцовать босикомъ на ея свадьбѣ и, по милости вашей любви къ ней, весть обезьянъ въ адъ. Не говорите со мною; я пойду сидѣть и плакать, пока не найду случая отмстить за себя.

(Катарина уходитъ.)
БАПТИСТА.

Былъ ли когда-нибудь такой несчастный отецъ, какъ я? Но кто это идетъ сюда?

(Входятъ Греміо съ Лючентіо, въ одеждѣ простаго человѣка, Петруккіо; съ Гортензіо, преобразившимся въ музыкальнаго учителя, и Траніо съ Біонделло, который несетъ лютню и книги.)
ГРЕМІО.

Добраго утра, сосѣдъ Баптиста!

БАПТИСТА.

Здравствуйте, сосѣдъ Греміо… Мое почтеніе, господа!

ПЕТРУККІО.

И вамъ равномѣрно, добрый синьоръ. Скажите на милость, у васъ есть дочь прекрасная и предобрая, которую зовутъ Катариною?

БАПТИСТА.

У меня есть, сударь, дочь, которую зовутъ Катариною.

ГРЕМІО.

Ужъ это слишкомъ на-прямокъ; объясняйтесь пообстоятельнѣе.

ПЕТРУККІО.

Вы мнѣ мѣшаете, синьоръ Греміо, дайте мнѣ просторъ…. Я, сударь, веронскій дворянинъ; слыша объ ея умѣ, красотѣ, обходительности, застенчивой скромности, удивительныхъ способностяхъ и кроткомъ поведеніи, я осмѣлился явиться незванымъ гостемъ въ вашемъ домѣ, чтобы своими глазами удостовѣриться въ справедливости молвы, которая такъ часто повторялась; и, вмѣсто предисловія къ моему новому знакомству, я представляю вамъ моего друга, (представляя Гортензіо), опытнаго въ музыкѣ и математикѣ, который можетъ научить ее вполнѣ этимъ предметамъ, въ которыхъ, какъ мнѣ извѣстно, она не несвѣдуща. Примите его, или иначе, вы оскорбите меня; его имя Личіо, родомъ изъ Мантуи.

БАПТИСТА.

Прошу пожаловать, милостивый государь. Но что касается до моей дочери, Катарины, то, къ великому моему прискорбію, долженъ сказать, что она не годится вамъ.

ПЕТРУККІО.

Я вижу вамъ не хочется разстаться съ нею; или иначе, я самъ не нравлюсь вамъ.

БАПТИСТА.

Не толкуйте моихъ словъ въ дурную сторону; я говорю правду. Откуда вы, сударь? какъ ваше имя?

ПЕТРУККІО.

Мое имя Петруккіо, сынъ Антоніо, человѣка очень извѣстнаго во всей Италіи.

БАПТИСТА.

Я хорошо знаю его; и по немъ покорно прошу васъ пожаловать.

ГРЕМІО.

Будетъ съ васъ, Петруккіо, позвольте намъ, бѣднымъ просителямъ, говорить также. Посторонитесь! Вы удивительно проворны.

ПЕТРУККІО.

О, извините, синьоръ Греміо; но мнѣ хотѣлось бы кончить.

ГРЕМІО.

Я не сомнѣваюсь въ томъ, сударь; но вы будете проклинать свое сватовство. Сосѣдъ, я увѣренъ, что это подарокъ самый пріятный. Чтобы съ своей стороны доказать свою вѣжливость, которою вы меня обязывали болѣе, нежели кто-нибудь другой, я представляю вамъ этого молодаго учителя, (представляя Лючентіо), который долго обучался въ Реймсѣ, и также свѣдущъ въ греческомъ, латинскомъ и другихъ языкахъ, какъ другой въ музыкѣ и математикѣ. Имя его Камбіо, прошу принять его услуги.

БАПТОСТА.

Тысяча благодарностей, синьоръ Греміо; прошу пожаловать, добрый Камбіо. Но, благородный синьоръ (къ Траніо), мнѣ кажется, вы пришли, какъ посторонній, смѣю ли я узнать причину вашего посѣщенія?

ТРАНІО.

Извините меня, милостивый государь, что я, чужестранецъ въ этомъ городѣ, осмѣливаюсь искать руки вашей дочери, прекрасной и добродѣтельной Біанки. Мнѣ отчасти извѣстна ваша твердая рѣшимость выдать сперва за мужъ старшую; я прошу только одной милости, чтобы, узнавши о моемъ происхожденіи, позволили мнѣ быть въ числѣ другихъ ея жениховъ, пользоваться вашею благосклонностію и свободнымъ къ вамъ входомъ, наравнѣ съ другими. А для образованія вашей дочери, я принесъ простой инструментъ и нѣсколько греческихъ и латинскихъ книгъ. Принявъ ихъ, вы придадите имъ цѣны.

БАПТИСТА.

Ваше имя Лючентіо? Откуда вы, позвольте спросить?

TPAHIO.

Изъ Пизы, сударь; сынъ Винчентіо.

БАПТИСТА.

Знаменитый человѣкъ въ Пизѣ; по слухамъ я знаю его очень хорошо; покорнѣйше прошу пожаловать, сударь. (Къ Гортензіо) Вы берите лютню, (къ Лючентіо) а вы эти книги. Сейчасъ же вы увидите своихъ ученицъ. Эй! кто тамъ?

(Входитъ слуга).

Человѣкъ, отведи этихъ господъ къ моимъ дочерямъ, и скажи имъ, что они ихъ учители, и чтобъ они приняли ихъ получше. (Слуга уходитъ съ Гортензіо, Лючентіо и Біонделло.) А мы пройдемся не много по саду и потомъ пообѣдаемъ. Я чрезвычайно вамъ радъ, господа.

ПЕТРУККІО.

Синьоръ Баптиста, мои дѣла требуютъ поспѣшности, и поэтому я не могу приходить къ вамъ каждый день свататься. Вы хорошо знали моего отца; слѣдовательно и меня единственнаго наслѣдника всего его движимаго и недвижимаго имѣнія, которое я скорѣе увеличилъ, чѣмъ промоталъ, — такъ скажите мнѣ, если я пріобрѣту любовь вашей дочери, то какое получу за нею приданое?

БАПТИСТА.

Послѣ моей смерти, половина моего имѣнія, а теперь въ распоряженіе двадцать тысячъ кронъ.

ПЕТРУККІО.

А, за такое приданое, я обезпечиваю ея вдовство, — если только она переживетъ меня, — всѣмъ моимъ наслѣдственнымъ и благопріобрѣтеннымъ имѣніемъ. Ну, да объ этомъ объяснимся пообстоятельвѣе, чтобы договоръ скрѣпилъ выгоды той и другой стороны.

БАПТИСТА.

Да, когда главное обстоятельство приведено будетъ въ ясность, то-есть ея любовь; потому-что это главное.

ПЕТРУККІО.

О, это ничего; сказать по правдѣ, я также настойчивъ, какъ она горда; а гдѣ два жестокіе огня встрѣтятся вмѣстѣ, они пожираютъ то, что питаетъ ихъ пламя, хотя маленькій огонекъ увеличивается при маломъ вѣтрѣ, но сильный вѣтеръ задуваетъ огонь и все; я приступлю къ ней, и она уступитъ мнѣ; вѣдь я удалой и не стану ухаживать, какъ ребенокъ.

БАПТИСТА.

Ну, такъ ухаживай за нею, желаю тебѣ счастливаго успѣха. Но на всякой случай вооружись противу всѣхъ возможныхъ колкостей.

ПЕТРУККІО.

Да, твердостію, какъ горы противъ вѣтровъ, которые хоть и постоянно дуютъ, а горъ не колеблютъ.

(Входитъ Гортензіо съ разбитою головою.)
БАПТИСТА.

Что это значитъ, мой другъ? Отчего ты такъ блѣденъ?

ГОРТЕНЗІО.

Увѣряю васъ, я поблѣднѣлъ отъ страха.

БАПТИСТА.

Что, обѣщаетъ ли моя дочь хорошую музыкантшу?

ГОРТЕНЗІО.

Мнѣ кажется, она скорѣе обѣщаетъ солдата; съ ружьемъ бы ей возиться, а не съ лютней.

БАПТИСТА.

Неужели ты не могъ пріучить ея пальцовъ летать по струнамъ лютни?

ГОРТЕНЗІО.

О. нѣтъ, потому-что лютня разлетѣлась въ дребезги о мою голову. Я только сказалъ ей, что она ошиблась въ ладахъ, и поправилъ ея руку, какъ она вспыхнула и закричала: «вы это называете ладами? вотъ я ихъ прилажу.» Съ этимъ словомъ она ударила меня по головѣ, а я стоялъ нѣсколько времени пораженный, какъ позорный столбъ. Между-тѣмъ какъ она называла меня негоднымъ скрипачомъ и глупымъ паяццомъ, и двадцатью подобными именами, какъ будто нарочно училась ругать меня.

ПЕТРУККІО.

О, клянусь вселенною, они превеселая дѣвица, я люблю ее въ десять разъ болѣе, нежели прежде. Ахъ, почему я давно не поболталъ съ нею!

БАПТИСТА.

Ну, пойдемъ со мною, да не будь такъ трусливъ, впередъ ты будешь заниматься съ моею младшею дочерью; она имѣетъ способности и будетъ благодарна за хорошія наставленія. Синьоръ Петруккіо, не угодно ли вамъ съ нами? или послать къ вамъ дочь мою, Катю?

ПЕТРУККІО.

Сдѣлайте одолженіе, я буду ожидать ее здѣсь, (Баптиста, Греміо, Траніо и Гортензіо уходятъ) и шутя сосватаю ее за себя, когда она придетъ. Начни она браниться, ну, такъ я скажу ей прямо, что она поетъ также пріятно, какъ соловей, нахмурься она, я скажу, что она смотритъ также весело, какъ утренняя роза, освѣженная росою. Если она будетъ нѣмою и не станетъ говорить со мною ни слова, такъ я разхвалю ея оборотливость въ разговорахъ и скажу, что она говоритъ поразительно-краснорѣчиво. Если она прикажетъ мнѣ убраться, я поблагодарю ее, какъ будто она пригласила меня остаться съ нею на цѣлую недѣлю. Если она откажется выйдти за меня за мужъ, я спрошу, когда ей угодно будетъ объявить о помолвкѣ и назначить день брака. А вотъ она идетъ, ну, Петруккіо начинай.

(Входитъ Катарина).

Здравствуйте, Катя; вѣдь я слышалъ, что васъ такъ зовутъ.

КАТАРИНА.

Вы слышали, да немного не дослышали; всѣ, кто говоритъ со мною, называютъ меня Катариной.

ПЕТРУККІО.

Нѣтъ, сударыня; васъ называютъ и просто Катею, и милою Катею, а иногда и злою Катею; но Катя премиленькой котеночекъ въ Христендомѣ; Катенька изъ всѣхъ котенковъ мой прелакомый котеночекъ, потому-что всѣ котята лакомы, и потому, Катя, выслушай меня, Катя — моя утѣха; слыша, какъ не всѣхъ городахъ превозносили твою скромность и трубили о твоей добродѣтели и красотѣ (хотя не такъ громко, какъ бы слѣдовало), я двинулся сватать тебя. Притомъ же, говорили, что ты молода и легка.

КАТАРИНА.

Слишкомъ легка для такого рохли, какъ вы, чтобъ поймать меня, но точь-въ-точь такъ тяжела, сколько во мнѣ тянетъ вѣсу отъ ногъ до чела[4].

ПЕТРУККІО.

Пчела? такъ должна жужжать.

КАТАРИНА.

Хорошо, словилъ, какъ будто ястребъ.

ПЕТРУККІО.

О, уставшая голубка! Словилъ тебя ястребъ!

КАТАРИНА.

Да, если онъ принимаетъ ее за голубку, а ловитъ онъ ястребицу.

ПЕТРУККІО.

Полно, полно, ты оса; я вѣрю, что ты очень зла.

КАТАРИНА.

Если бъ я была оса, такъ боялись бы моего жала.

ПЕТРУККІО.

Такъ у меня есть средство вырвать его.

КАТАРИНА.

Да, если простофиля можетъ найдти, гдѣ оно хранится.

ПЕТРУККІО.

Кто не знаетъ, гдѣ оса носитъ свое жало? Въ хвостѣ.

КАТАРИНА.

Въ язычкѣ.

ПЕТРУККІО.

Въ какомъ язычкѣ?

КАТАРИНА.

Въ вашемъ, если вы говорите о хвостахъ: и такъ прощаете.

ПЕТРУККІО.

Какъ съ моимъ языкомъ въ вашемъ хвостѣ? Нѣтъ, воротитесь, милая Катя; я дворянинъ.

КАТАРИНА.

Я это сейчасъ узнаю. (Бьетъ его,)

ПЕТРУККІО.

Клянусь, я вамъ дамъ оплеуху, если вы въ другой разъ ударите меня.

КАТАРИНА.

Такъ вы должны потерять свою дворянскую грамату. Если вы ударите меня, такъ вы не дворянинъ; а если не дворянинъ, такъ не имѣете дворянской граматы.

ПЕТРУККІО.

Герольдъ, Катя? О, внеси меня въ свои книги!

КАТАРИНА.

Какой вашъ гербъ? Пѣтушій гребень?

ПЕТРУККІО.

Нѣтъ, полно, Катя, полно, не смотри же такъ кисло.

КАТАРИНА.

У меня такой обычай, когда я увожу лѣсное яблоко.

ПЕТРУККІО.

Здѣсь нѣтъ лѣснаго яблока; не смотри же такъ кисло.

КАТАРИНА.

Есть, есть.

ПЕТРУККІО.

Такъ покажи его мнѣ.

КАТАРИНА.

Если бъ у меня было зеркало, я показала бы.

ПЕТРУККІО.

Какъ? вы говорите о моемъ лицѣ?

КАТАРИНА.

Хорошо угадано для такого молокососа.

ПЕТРУККІО.

Да, я слишкомъ молодъ для васъ.

КАТАРИНА.

А такъ изсохли.

ПЕТРУККІО.

Это отъ безпокойствъ.

КАТАРИНА.

Я не хочу васъ больше безпокоитъ.

ПЕТРУККІО.

Нѣтъ, послушайте, Катя, право, вы не уйдете такъ.

КАТАРИНА.

Я разсержу васъ, если останусь; позвольте мнѣ удалиться.

ПЕТРУККІО.

Нѣтъ, нисколько. Я нахожу васъ чрезвычайно милою. Мнѣ говорили, будто ты груба, задорлива и упряма, а теперь я вижу, что молва была совершенно ложная, потому-что ты весела, игрива и очень вѣжлива; и хотя скупа на слова, но мила, какъ весенній цвѣтъ, ты не можешь ни хмуриться, ни смотрѣть косо, ни закусывать губъ, какъ дѣлаютъ сердитыя дѣвицы; ты не любишь колоть словами, но обращаешься съ своими женихами благосклонно, вѣжливо, нѣжно и ласково. Съ чего это взялъ свѣтъ, что Катя прихрамываетъ? О, злой свѣтъ! Катя стройна и пряма, какъ орѣховая вѣтвь; также смугла, какъ орѣхъ, и пріятнѣе орѣховаго ядрышка. О, позволь мнѣ видѣть твою походку, вѣдь ты не хромаешь.

КАТАРИНА.

Ступай, дуракъ, и приказывай своимъ слугамъ.

ПЕТРУККІО.

Украшала ль когда-нибудь такъ рощу Діана, какъ Катя украшаетъ эту комнату своею величественною поступью? О, будь ты Діаною, а ей предоставь быть Катею; и тогда Катя будетъ цѣломудренною, а Діана сладострастною!

КАТАРИНА.

Гдѣ заучили вы всѣ эти красивыя фразы?

ПЕТРУККІО.

Это экспромтъ изъ моего остроумія, которымъ надѣлила меня мать.

КАТАРИНА.

О, остроумная мать! твой сынъ лишенъ остроумія.

ПЕТРУККІО.

Развѣ я не остроуменъ!

КАТАРИНА.

Да; держите себя потеплѣе.

ПЕТРУККІО.

Разумѣется, прелестная Катарина. И потому, шутки въ сторону, я объяснюсь безъ околичностей: вашъ батюшка согласенъ, чтобъ вы было моею женою; о вашемъ приданомъ также условилось; и хотите, или не хотите, а я женюсь на васъ. Да, Катя, я супругъ къ вашимъ услугамъ; потому-что клянусь этимъ свѣтомъ, который освѣщаетъ для меня красоту твою (красоту, которая заставила меня страстно полюбить тебя), ты кромѣ меня не должна принадлежать никому. Я на то рожденъ, чтобъ усмирить тебя, Катя, изъ дикаго котенка сдѣлать тебя смирною Катенькою, какъ всѣ домашніе котята. Вотъ идетъ вашъ отецъ; я долженъ, я хочу имѣть Катерину своею женою.

(Баптиста, Греміо и Траніо возвращаются.)
БАПТИСТА.

Каково вы успѣваете, сеньоръ Петруккіо, съ моею Катею?

ПЕТРУККІО.

Конечно хорошо. Какъ же иначе? Невозможно, чтобъ я успѣлъ худо.

БАПТИСТА.

Ну, дочь моя, Катарина, а твое горе?

КАТАРИНА.

Вы называете меня дочерью? А, понимаю, вы оказываете теперь нѣжную отеческую заботливость, чтобъ выдать меня за полуумнаго, сумасшедшаго забіяку, который клянется, какъ паяццъ и думаетъ, что божбою прикроетъ ложь.

ПЕТРУККІО.

Дѣло вотъ въ чемъ, батюшка: вы и весь свѣтъ, что не толковали о ней, толковали превратно. Она нелюдима, такъ только, изъ политики. Она не упряма, — нѣтъ, она кротка, какъ голубь; она не горяча, — нѣтъ, но умѣренна, какъ утро. По терпѣнію, это вторая Гризельда, по цѣломудрію, римская Лукреція. А въ заключеніе, мы ужъ условились, чтобъ свадьба была въ воскресенье.

КАТАРИНА.

Мнѣ бы хотѣлось видѣть, какъ бы ты повѣсился въ слѣдующее воскресенье.

ГРЕМІО.

Слышишь, Петруккіо! ей бы хотѣлось видѣть, какъ ты повѣсился.

ТРАНІО.

Такъ это-то вашъ успѣхъ? Въ такомъ случаѣ покойной ночи вамъ.

ПЕТРУККІО.

Терпѣніе, господа! Я избралъ ее для себя. Если мы съ нею шутимъ, то вамъ нѣтъ нужды? У насъ съ ней такой ужъ договоръ, что при людяхъ она пока еще будетъ казаться злою. Я вамъ скажу, трудно повѣрить, какъ сильно она меня любитъ! О, чувствительная Катенька! она повисла у меня на шеѣ, и такъ осыпала меня поцѣлуями, такъ увѣряла меня клятвою за клятвой, что въ мигъ покорила мое сердце! Новички вы! Люди увидятъ, какою шелковою и ручною можно сдѣлать самую злую упрямицу, Дай мнѣ свою ручку, Катя, я ѣду въ Венецію закупать нарядовъ къ свадьбѣ: вы, батюшка, устройте праздникъ, пригласите гостей; я увѣренъ, что моя Катарина будетъ очаровательна на праздникѣ.

БАПТИСТА.

Не знаю, что сказать, но дайте мнѣ ваши руки; да будетъ надъ вами благословеніе Божіе; Петруккіо! вы обручены.

ГРЕМІО И ТРАНІО.

Аминь, говоромъ мы; мы будемъ свидѣтелями.

ПЕТРУККІО.

Батюшка, невѣста и друзья, прощайте! Я ѣду въ Венецію, скоро наступитъ воскресенье, понадобятся кольца, разныя вещицы и щегольскій нарядъ; ну, поцѣлуй меня, Катя; въ воскресенье мы обвѣнчаемся.

(Петруккіо и Катарина уходятъ въ разныя стороны.)
ГРЕМІО.

Соединилась ли, хоть одна чета, такъ неожиданно?

БАПТИСТА.

Право, друзья, я играю роль купца, который рискуетъ наудалую.

ТРАНІО.

А товаръ-то у васъ залежался-было; а теперь онъ или принесетъ барышъ или погибнетъ въ морѣ.

БАПТИСТА.

Барышъ, въ этомъ случаѣ, какого я ищу, — спокойствіе четы.

ГРЕМІО.

Безъ сомнѣнія, вѣдь ему досталась добыча безъ боя. Теперь, Баптиста, о вашей младшей дочери; день, котораго мы такъ долго ждали, недалекъ; я вашъ сосѣдъ и сдѣлалъ предложеніе, прежде.

ТРАНІО.

А я люблю Біанку болѣе, нежели я могу выразить словами, а вы проникнуть вашимъ умомъ.

ГРЕМІО.

Молокососъ, ты не можешь любить ее такъ нѣжно, какъ я.

ТРАНІО.

Сѣдая борода! твоя любовь заморозитъ ее.

ГРЕМІО.

Твоя изсушитъ; стань поодоль, вертопрахъ; старость питаетъ.

ТРАНІО.

Но юность въ глазахъ дѣвушки цвѣтетъ.

БАПТИСТА.

Успокойтесь, господа, я рѣшу этотъ споръ. Призъ получитъ тотъ, кто побѣдитъ: кто можетъ обезпечить дочь мою большимъ богатствомъ, тому достанется Біанка. Говорите, синьоръ Греміо, чѣмъ вы можете обезпечить ее?

ГРЕМІО.

Во-первыхъ, вы знаете, что мой домъ въ городѣ блеститъ золотомъ и серебромъ; въ немъ есть вазы и чаши, будетъ въ чемъ умывать ей нѣжныя свои ручки; стѣны обиты тирскими тканями, сундуки изъ слоновой кости наполнены кронами; въ кипарисныхъ ящикахъ мои одѣяла, шали, дорогія матеріи; занавѣсы, балдахины, тонкое бѣлье, турецкія подушки усыпаны перлами, венеціанскіе подзоры вышиты золотомъ; мѣдь и золото и все, что нужно для домашняго обихода. Потомъ, на моей мызѣ стоятъ сто дойныхъ коровъ, изъ которыхъ каждая даетъ по ведру молока; шесть паръ тучныхъ воловъ въ стойлахъ, и при этомъ заведеніи находятся всѣ угодья. Должно создаться, я самъ уже въ дѣтяхъ; умри я завтра, она всему наслѣдница, если только, пока я живу, она будетъ принадлежать мнѣ одному.

ТРАНІО.

Одному и прядется быть. Выслушайте меня, сеньоръ; я единственный сынъ и наслѣдникъ моего отца: если вы отдадите за меня свою дочь, я оставлю ей три или четыре такихъ прекрасныхъ дома въ стѣнахъ богатой Пизы, какой только одинъ у стараго синьора Греміо въ Падуѣ; сверхъ того, двѣ тысячи дукатовъ ежегоднаго доходу съ плодоносныхъ земель; все это будетъ ея вдовьимъ наслѣдствомъ. Что, зарѣзалъ я васъ, синьоръ Греміо?

ГРЕМІО.

Двѣ тысячи дукатовъ годоваго дохода съ земель? мои хутора не приносятъ такъ много въ сложности, но я оставлю ей еще корабль, который стоитъ теперь на рейдѣ, въ Марсельской гавани. Что, задушилъ я васъ купеческимъ кораблемъ?

TPAHIO.

Греміо, извѣстно, что у моего отца не меньше трехъ кораблей, кромѣ того двѣ галеры и двѣнадцать прочныхъ гальотовъ, которые откажу ей, и вдвое еще болѣе, сколько ты выставишь впередъ.

ГРЕМІО.

Нѣтъ, я все ужъ выставилъ; больше ничего не имѣю и она не можетъ имѣть болѣе того, сколько я имѣю; если я вамъ нравлюсь, то она будетъ владѣть мною и моимъ добромъ.

TPAHIO.

Такъ дѣвушка моя, передъ цѣлымъ свѣтомъ, по вашему обѣщанію; Греміо спасовалъ.

БАПТИСТА.

Я долженъ сознаться, что первенство на вашей сторонѣ и, если вашъ отецъ подтвердитъ ваши слова, то она ваша; въ противномъ случаѣ, вы извините меня: случись, что вы умрете прежде своего отца, гдѣ ей будетъ мыкать свое вдовство?

ТРАНІО.

Ну, это крючки. Онъ старъ, а я молодъ.

ГРЕМІО.

Развѣ молодые не умираютъ также, какъ и старые?

БАПТИСТА.

Ну, господа, вотъ мое рѣшеніе: вы знаете, что въ слѣдующее воскресенье будетъ свадьба моей дочери Катарины; такъ въ другое воскресенье Біанка будетъ вашею женою, Траніо, если вы представите поручительство вашего батюшки; а нѣтъ, такъ синьора Греміо. И такъ свидѣтельствую вамъ мое почтеніе и благодарю васъ обоихъ.

(Уходитъ.)
ГРЕМІО.

Прощайте, добрый сосѣдъ! Теперь я не боюсь тебя, дружекъ, молоденькой франтикъ; твой отецъ былъ бы глупъ, если бъ отдалъ тебѣ все и на старости лѣтъ служилъ при твоемъ столѣ. Шутка! бездѣлка! Старая итальянская лисица не такъ щедра, мой голубчикъ.

(Уходитъ.)
ТРАНІО.

Мщеніе на твою коварную голову; однако жъ я вскрылъ противъ него козырную десятку; теперь мнѣ нужно подумать, какъ бы услужить доброму своему господину. Я не вижу другаго способа, какъ мнимому Лючентіо пріискать отца, назвавъ его мнимымъ Винчентіо. Удивительно, — но обыкновенно, — отцы наживаютъ себѣ дѣтей, а вотъ по случаю этого сватовства, сынъ долженъ нажить себѣ отца, если у меня достанетъ столько хитрости.

(Уходитъ.)

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

править

СЦЕНА I.

править
(Комната въ домѣ Баптисты.)
Выходятъ Лючентіо, Гортензіо и Біанка.
ЛЮЧЕНТІО.

Перестаньте скрыпѣть; вы слишкомъ горячитесь, сударь. Неужели вы такъ скоро забыли привѣтствіе, какимъ васъ встрѣтила сестра ея Катарина?

ГОРТЕНЗІО.

Задорный педантъ! Біанка — покровительница небесной гармоніи. И такъ уступите мнѣ первенство; и когда мы позаймемся съ нею музыкою одинъ часокъ, тогда и вамъ останется время для чтенія.

ЛЮЧЕНТІО.

Безтолковый оселъ! ты такой невѣжда, что даже не знаешь, для чего создана музыка! Не для того ли, чтобы, послѣ занятій и обыкновенныхъ трудовъ, услаждать душу человѣческую? Такъ предоставь мнѣ читать ей философію, а когда мнѣ. нужно будетъ перевести духъ, въ то время пригодится твоя гармонія.

ГОРТЕНЗІО.

Невѣжда, я не перенесу этихъ дерзостей.

БІАНКА.

Ахъ, господа, вы меня оскорбляете вдвойнѣ, ссорясь за то, ито зависитъ отъ моего выбора. Вѣдь я не школьникъ, котораго секутъ розгами; я не связываюсь ни опредѣленными часами, ни опредѣленнымъ временемъ, но беру уроки, когда мнѣ вздумается. А чтобы рѣшить споръ, садитесь здѣсь; берите инструментъ и настраивайте пока; его чтеніе кончится прежде, нежели вы настроите.

ГОРТЕНЗІО (къ Біанкѣ).

Такъ вы перестанете съ нимъ заниматься, когда я настрою?

(Удаляется.)
ЛЮЧЕНТІО.

Этого никогда но будетъ…. Настраивай свой инструментъ.

БІАНКА.

На чемъ мы остановились?

ЛЮЧЕНТІО.

А вотъ сударыня:

Наc ibat Simois; hic est Sigeia tellus;

Hic steteral Priami regia celsa senis.

БІАНКА.

Объясните это.

ЛЮЧЕНТІО.

Hac ibat, объ этомъ я говорилъ вамъ прежде, — Simois, я Лючентіо, — hic est, сынъ Винчентіо изъ Пизы; — Sigeia tellus, такъ, переодѣлся для того, чтобъ пріобрѣсть вашу любовь, — hic steterat, а тотъ Лючентіо, который сватается за васъ, — Priami, мой слуга Траніо, — regia, представляетъ мою особу, — celsa senis, чтобъ провесть намъ стараго шута.

ГОРТЕНЗІО, (возвращаясь).

Сударыня, мой инструментъ настроенъ.

БІАНКА.

Послушаемъ; (Гортензіо играетъ.) Фи! Фи! дискантъ рознитъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Поплюй въ дирочку, пріятель, да настраивай снова.

БІАНКА.

Теперь выслушайте, такъ ли я поняла: Наc ibat Simois, я не знаю васъ; hic est Sigeia tellus, я не вѣрю вамъ; — Hic steterat Priami, берегитесь, чтобъ насъ не подслушали; regia — но надѣйтесь; — celsa senis, не отчаявайтесь.

Гортензіо.

Теперь настроено.

ЛЮЧЕНТІО.

Все, кромѣ баса.

ГОРТЕНЗІО.

Басъ вѣренъ; это басъ вотъ этого негодяя рознить. Какъ дерзокъ и прытокъ вашъ педантъ! О, клянусь моею жизнію, негодяй волочится за моею, любезною. Pedascule, я стану стеречь за тобою получше.

БІАНКА.

Со временемъ, можетъ-быть, повѣрю, а теперь не вѣрю.

ЛЮЧЕНТІО.

Нельзя не вѣрить; извѣстно, что Эакидъ былъ Аяксъ, получившій это названіе отъ своего дѣда.

БІАНКА..

Я должна вѣрить моему учителю; иначе, клянусь, я считала бы это еще сомнительнымъ. Но оставимъ это. Теперь къ вамъ, Личіо; любезные наставники, прошу васъ, не сочтите невѣжливостію, что я такъ шучу съ вами.

ГОРТЕНЗІО (къ Лючентіо).

Вы можете вдти, и дати намъ просторъ; мои уроки не терпятъ въ музыкѣ тріо.

ЛЮЧЕНТІО.

Неужели вы такъ формальны, сударь? (на сторону) Хорошо, а буду ждать и вмѣстѣ стеречь за нимъ; нашъ тонкій музыкантъ, если только не обманываюсь, порядочно влюбленъ.

ГОРТЕНЗІО.

Сударыня, прежде нежели вы возметесь за инструментъ, изучите методу моей игры; я начну съ основныхъ началъ искусства; вы заучите со мною гамму гораздо скорѣе, пріятнѣе, живѣе и основательнѣе, нежели съ кѣмъ-нибудь изъ моихъ собратовъ. Вотъ здѣсь она прекрасно написана.

БІАНКА.

Да я уже давно зняю гамму.

ГОРТЕНЗІО.

Но прочитайте гамму Гортензіо.

БІАНКА (читаетъ).

«Гамма я, основаніе всѣхъ аккордовъ. A-re, ходатайствую о страсти Гортензіо; B-mi Біанка, отдай ему свое сердце и руку; C-out, онъ любитъ со всею силою страсти; D-sol-re, у меня одинъ ключъ и двѣ ноты; Е-la-mi, сжалься, или я умру. Вы называете это гаммою? Фи! она мнѣ не нравится? я предпочитаю старыя манеры, у меня не такой тонкій вкусъ, чтобы истинными правилами пожертвовать страннымъ нововведеніямъ.

(Входитъ слуга).
СЛУГА.

Сударыня, батюшка проситъ васъ оставить свои книги и помочь вашей сестрицѣ убрать ей комнату; вы знаете, что завтра свадьба.

БІАНКА.

Прощайте, милые наставники, мнѣ нужно уйдти.

(Уходятъ Біанка и слуга).
ЛЮЧЕНТІО.

Въ такомъ случаѣ, сударыня, и я не имѣю причины оставаться здѣсь.

(Уходитъ),
ГОРТЕНЗІО.

Но я имѣю причину смотрѣть за этимъ педантомъ; мнѣ кажется онъ смотритъ глазами влюбленнаго. Но если твои мысли, Біанка, такъ низки, что ты бросаешь свои блуждающіе взоры на встрѣчнаго и поперечнаго, то бери себѣ, кого хочешь. Если Гортензіо увидитъ, что ты непостоянна, то онъ поквитается съ тобою.

(Уходитъ),

СЦЕНА II.

править
(Тамъ же. Передъ домомъ Баптисты.)
Выходятъ Баптиста, Греміо, Траніо, Катарина, Біанка, Лючентіо и свита.
БАПТИСТА (къ Траніо).

Синьоръ Лючентіо, вотъ ужъ наступилъ день, назначенный для свадьбы Катарины и Петруккіо, а мы еще не слышимъ ни вѣсточки о своемъ зятѣ. Что скажутъ люди? Какія насмѣшки посыплются на насъ, когда служители церкви будутъ уже готовы начать торжественный обрядъ бракосочетанія, а жениха нѣтъ, какъ нѣтъ? Что скажетъ Лючентіо объ этомъ срамѣ нашего дома?

КАТАРИНА.

Весь срамъ падетъ на меня одну. Меня противъ воли заставили отдать руку какому, то сумасшедшему грубіяну, ипохондрику, который сватался на-скоро, а жениться думаетъ на досугѣ. Я вѣдь говорила вамъ, что это бѣшеный шутъ, скрывающій самыя злыя свои шутки подъ простотою. И чтобъ прослыть забавникомъ, посватается тысячу разъ, назначитъ день свадьбы, наберетъ друзей, пригласитъ ихъ и объявитъ о помолвкѣ; но никогда и не подумаетъ жениться, гдѣ бы онъ ни сватался. Теперь свѣтъ будетъ указывать пальцами на бѣдную Катарину и говорить: вотъ невѣста сумасшедшаго Петруккіо, когда-то онъ только пріѣдетъ и возметъ ее.

ТРАНІО.

Терпѣніе, милая Катарина; подождите, Баптиста; клянусь моею жизнію, Петруккіо не такъ дурно мыслитъ: какое-нибудь обстоятельство не позволило ему сдержать своего слова. Хотя онъ и грубъ, но мнѣ извѣстно, что онъ очень благоразуменъ; хотя онъ и забавникъ, но вмѣстѣ и пречестный человѣкъ.

КАТАРИНА.

О, если бы Катаринѣ вовсе не видать его!

(Уходитъ въ слезахъ, въ сопровожденіи Біанки и другихъ).
БАПТИСТА.

Поди, дитя мое; я не могу теперь осуждать тебя за слезы; подобное оскорбленіе огорчило бы всякую, тѣмъ болѣе упрямую дѣвушку съ такимъ нетерпѣливымъ характеромъ.

(Входитъ Біонделло.)
БІОНДЕЛЛО.

Господинъ! новости, старыя новости, такія новости, какихъ вы никогда не слыхали!

БАПТИСТА.

Новыя и старыя вмѣстѣ! можетъ ли это быть?

БІОНДЕЛЛО.

Вотъ! Развѣ не новость для васъ слышать о пріѣздѣ Петруккіо?

БАПТИСТА.

Пріѣхалъ онъ?

БІОНДЕЛЛО.

Нѣтъ еще, сударь.

БАПТИСТА.

Какъ же такъ?

БІОНДЕЛЛО.

Онъ еще тащится.

БАПТИСТА.

Когда же будетъ здѣсь?

БІОНДЕЛЛО.

Когда станетъ, гдѣ я, и увидитъ васъ тамъ, гдѣ вы.

ТРАНІО.

Но довольно объ этомъ. Теперь старыя твои новости?

БІОНДЕЛЛО.

Ну, Петруккіо ѣдетъ въ новой шапкѣ и старомъ кафтанѣ; старые штаны три раза выворочены; сапоги не разъ служили ящикомъ для свѣчей, одинъ съ заплатой, а другой съ прорѣхою; старый заржавленный мечъ взятъ изъ городскаго арсенала, съ изломаннымъ эфесомъ и безъ перевязи, острее съ обѣихъ сторонъ иззубрено. Конь его ковыляетъ подъ източеннымъ молью сѣдломъ, съ непарными стременами; кромѣ того у коня его сапъ и мохъ на спинѣ; онъ страдаете ящеромъ и почечуемъ, на лодыжкахъ наросли грибы; изчахъ отъ желтухи и неизлѣчимыхъ железъ, головокруженія, подкожныхъ червей; крестцы слабые, въ плечахъ грыжа, хромъ на переднія ноги: удила полуизломанныя; узда изъ бараньей кожи, которая отъ частаго осаживанія лошади, чтобы не споткнулась, во многихъ мѣстахъ порвалась и вся въ узлахъ; далѣе шесть разъ стаченая подпруга, бархатныя пахви изъ-подъ дамскаго сѣдла, на которыхъ написаны двѣ литеры ея имени, красиво усаженныя гвоздиками и кое-гдѣ приштопанные дратвою.

БАПТИСТА.

Кто ѣдетъ съ нимъ?

БІОНДЕЛЛО.

О, сударь, его лакей наряженъ не лучше коня; бѣлевой чулокъ на одной ногѣ, а суконная карпетка на другой; одна нога подвязана красною, а другая синею покромками; старая шляпа, уродливая, истинно уродливая одежда, совсѣмъ не приставшая настоящему слугѣ или лакею.

ТРАНІО.

Какая-нибудь странная причуда заставила его такъ нарядиться, но онъ иногда еще хуже одѣвается.

БАПТИСТА.

Я радъ, что онъ тащится, какъ бы ужъ ни притащился.

БІОНДЕЛЛО.

Да онъ, сударь, не тащится.

БАПТИСТА.

Да вѣдь ты сказалъ, что онъ тащится?

БІОНДЕЛЛО.

Что? что Петруккіо тащится?

БАПТИСТА.

Да, что Петруккіо тащится.

БІОНДЕЛЛО.

Нѣтъ, сударь, я говорю, его конь тащится, а Петруккіо на немъ.

БАПТИСТА.

Да это все одно.

БІОНДЕЛЛО.

Нѣтъ, клянусь, ставлю противъ этого гривну; конь и человѣкъ болѣе, нежели одно, и менѣе, нежели много.

(Входятъ Петруккіо и Груміо.)
ПЕТРУККІО.

Ну, гдѣ эти щеголи? Кто дома?

БАПТИСТА.

Съ благополучнымъ пріѣздомъ, синьоръ.

ПЕТРУККІО.

Но я не совсѣмъ благополучно пріѣхалъ.

БАПТИСТА.

Но вѣдь вы не останавливались.

ТРАНІО.

Вы не такъ хорошо одѣты, какъ бы мнѣ хотѣлось.

ПЕТРУККІО.

Хоть бы лучше, а все также бъ пріѣхалъ. Но гдѣ Катя? Гдѣ моя милая невѣста? Каково пожинаетъ батюшка? Господа, мнѣ кажется, вы надулись; потому вся ваша добрая компанія и зѣваетъ, какъ будто видитъ какой-нибудь дивный монументъ, какую-нибудь комету, или необыкновенное чудо?

БАПТИСТА.

О, сударь, вы знаете, что нынче вашъ брачный день; сперва мы печалились, боясь, что вы не пріѣдете; а теперь еще печальнѣе оттого, что вы пріѣхали въ такомъ дурномъ нарядѣ. Фуй! скиньте это платье, оно неприлично вашему состоянію, и будетъ колоть намъ глаза на этомъ торжественномъ праздникѣ.

TPAНIO.

А скажите, какой важный случай, продержавши васъ такъ долго вдали отъ вашей невѣсты, примчалъ наконецъ сюда такъ непохожими на самихъ себя?

ПЕТРУККІО.

Долго бы было разсказывать и скучно слушать. Sufficit, я пріѣхалъ сдержать свое слово, хотя, по нѣкоторымъ обстоятельствамъ принужденъ былъ нѣсколько отступить; въ чемъ на досугѣ я такъ извинюсь, что вы всѣ будете довольны. Но гдѣ Катя? я слишкомъ долго не вижу ея; утро на исходѣ; пора бы въ церковь.

ТРАНІО.

Не показывайтесь вашей невѣстѣ въ этой безобразной одеждѣ; пойдемте въ мою комнату; надѣньте которое-нибудь изъ моихъ платьевъ.

ПЕТРУККІО.

Повѣрьте, не нужно; я и въ этомъ платьѣ сдѣлаю ей визитъ.

БАПТИСТА.

Но, по крайней мѣрѣ, не въ этомъ платьѣ вы будете вѣнчаться съ нею.

ПЕТРУККІО.

Право, такъ и пойду въ церковь, и потому не теряйте по-пусту словъ; она будетъ вѣнчаться со мною, а не съ моимъ платьемъ. Если бъ я могъ вознаграждать также легко то, что она будетъ у меня изнашивать, какъ я могу сбросить это худое платье, такъ это было бы хорошо для Кати, а еще лучше для меня. Но что я за дуракъ, что такъ заболтался съ вами, когда бы мнѣ слѣдовало поздороваться съ своею невѣстою и запечатлѣть право жениха поцѣлуемъ любви?

(Уходятъ Петруккіо, Груміо и Біонделло).
TPAНIO.

Онъ съ какимъ-нибудь умысломъ такъ гадко одѣлся. Убѣдимъ его, если можно, одѣться получше, прежде нежели онъ отправится въ церковь.

БАПТИСТА.

Пойду за нимъ и посмотрю, что будетъ.

(Уходитъ).
ТРАНІО.

Ну, сударь, къ согласію ея любви съ нами нужно еще прибавить согласіе вашего батюшки. Для исполненія этого намѣренія, какъ я вамъ прежде сказывалъ, я найду человѣка, каковъ бы онъ ни былъ, тутъ не требуется большаго искусства; мы употребимъ его къ своимъ услугамъ, и онъ будетъ у насъ Винчентіо изъ Пизы, и дастъ поручительство, здѣсь, въ Падуѣ, въ гораздо большей суммѣ, нежели какую я обѣщалъ. Такимъ образомъ вы будете спокойно наслаждаться своимъ счастіемъ и женитесь на прелестной Біанкѣ съ согласія батюшки.

ЛЮЧЕНТІО.

Если бъ товарищъ мой учитель не такъ строго слѣдилъ каждый шагъ Біанки, то лучше, кажется, было обвѣнчаться намъ тайно; когда совершится бракъ, пусть говоритъ весь свѣтъ: нѣтъ, я буду утверждать, что она моя на зло всему свѣту.

ТРАНІО.

Мы постепенно будемъ слѣдить за ходомъ дѣлъ и сторожить свои выгоды. Мы перехитримъ сѣдую бороду, Греміо, строго присматривающаго батюшку, Минолу, чопорнаго музыканта, влюбленнаго Личіо, все на счетъ моего господина, Лючентіо.

(Греміо возвращается).

Синьоръ Греміо! вы пришли изъ церкви?

ГРЕМІО.

Такъ же охотно, какъ бывало изъ школы.

TPAНIO.

А молодая съ сердечнымъ идутъ домой?

ГРЕМІО.

Сердечнымъ, говорите вы? Сказали бъ лучше сердитымъ; онъ въ самомъ дѣлѣ пресердитый, презлѣйшій, молодая это узнаетъ.

TPAНIO.

Неужели онъ злѣе ея? Полно, это невозможно.

ГРЕМІО.

Онъ дьяволъ, дьяволъ, настоящій бѣсъ.

TPAНIO.

А она сатана, сатана, чортова бабушка.

ГРЕМІО.

Полноте! это овечка, голубка, глупенькая въ сравненіи съ нимъ. Никогда не видано такой свадьбы. Чу! Чу! играютъ менестрели.

(Музыка).
(Входятъ: Петруккіо, Катарина, Біанка, Баптиста, Гортензіо, Груміо и свита).
ПЕТРУККІО.

Господа и друзья, благодарю васъ за труды: я знаю, вы думали сегодня пообѣдать со мною и приготовить множество припаеовъ для свадебнаго пира; но, къ сожалѣнію, меня отзываютъ отсюда дѣла, не терпящія отлагательства. Поэтому я думаю распрощаться съ вами.

БАПТИСТА.

Возможно ли? вамъ ѣхать ночью?

ПЕТРУККІО.

А потому-то мнѣ и надобно уѣхать за-свѣтло, еще прежде наступленія вечера. Не удивляйтесь этому; если бъ вы знали мои дѣла, то сами бъ велѣли мнѣ скорѣе уѣзжать, чѣмъ оставаться и медлить здѣсь долѣе. Ну, почтенное собраніе, благодарю васъ всѣхъ за то, что вы были свидѣтелями моего брака съ этою скромною, прелестною и доброю дѣвицею. Отобѣдайте съ батюшкою, выпейте за мое здоровье; а мнѣ нужно ѣхать, прощайте.

ТРАНІО.

Позвольте васъ просить, побыть съ нами хоть до тѣхъ поръ, пока пообѣдаемъ.

ПЕТРУККІО.

Невозможно.

ГРЕМІО.

Позвольте мнѣ просить васъ.

ПЕТРУККІО.

Невозможно.

КАТАРИНА.

Позвольте мнѣ просить васъ.

ПЕТРУККІО.

Согласенъ.

КАТАРИНА.

Согласны остаться?

ПЕТРУККІО.

Согласенъ на то, чтобъ ты просила меня остаться, но я не останусь, проси ты сколько хочешь.

КАТАРИНА.

О, если вы меня любите, то останетесь.

ПЕТРУККІО.

Груміо, лошадей!

ГРУМІО.

Э, сударь, онѣ готовы; лошади уже поѣла овесъ.

КАТАРИНА.

Ну такъ дѣлай ты, что хочешь, я не ѣду сегодня, и ни завтра, и до тѣхъ поръ, пока не захочу. Ворота отворены, сударь, вамъ лежитъ дорога, ступай, толкись, пока сапоги не обносились, а я не поѣду, пока мнѣ не заблагоразсудится: повѣрьте, вамъ попался бойкій и упрямый слуга, если онъ съ перваго дня такъ храбро защищается.

ПЕТРУККІО.

Катя, успокойся, не сердись.

КАТАРИНА.

Нѣтъ, я буду сердиться. Что ты мнѣ сдѣлаешь? Будьте покойны, папенька; онъ останется до тѣхъ поръ, пока мнѣ будетъ угодно.

ГРЕМІО.

Да, конечно, сударь, это начинаетъ походить на правду.

КАТАРИНА.

Господа, прошу покорно къ столу. Я вижу, что женщина тотчасъ попадетъ въ дуры, когда у ней не достанетъ духу сопротивляться.

ПЕТРУККІО.

Они пойдутъ, Катя, по твоему приказанію. Повинуйтесь невѣстѣ, она вамъ приказываетъ; садитесь за столъ, попивайте и веселитесь; осушайте бокалы за ея дѣвичество, бѣситесь и веселитесь — или хоть повѣшайтесь; но что до моей доброй Кати, то она поѣдетъ со мною. Полно, не смотри такъ сердито, не топай ногами, не дуйся и не скрипи зубами, я хочу быть господиномъ своей собственности! Вѣдь ты-мое добро, мое движимое имѣніе, мой домъ, моя домашняя рухлядь, моя нива, моя рига, моя лошадь, мой волъ, мой оселъ, словомъ все мое. Вотъ она стоитъ, осмѣлься-ка кто тронуть ее. Я докажу дерзкому, который осмѣлится загородить мнѣ дорогу въ Падуу! Груміо, вынимай свое оружіе, насъ окружаютъ разбойники; выручай свою госпожу, если ты мужъ! Не бойся, мое сокровище; они не тронутъ тебя, Катя! Я твой щитъ, будь ихъ хоть милліонъ.

(Петруккіо, Катарина и Груміо удаляются.)
БАПТИСТА.

Ну, пускай ихъ съ Богомъ! Смирная чета!

ГРЕМІО.

Не уйди они такъ скоро, я бъ умеръ со смѣху.

TPAНIO.

Изъ всѣхъ сумасшедшихъ партій никогда не было подобной!

ЛЮЧЕНТІО.

Сударыня, что вы думаете о вашей сестрицѣ?

БІАНКА.

Бѣшеная, и вышла за мужъ за бѣшенаго.

БАПТИСТА.

Сосѣди и друзья, хоть и недостаетъ невѣсты и жениха, чтобы занимать почетныя мѣста при столѣ, но на столѣ не будетъ недостатка во вкусныхъ блюдахъ. Лючентіо, займите мѣсто жениха, а Біанка пусть займетъ мѣсто своей сестры.

ТРАНІО.

Такъ прелестная Біанка попытается играть роль невѣсты?

БАПТИСТА.

Да, Лючентіо. Ну, прошу, пожаловать, господа.

(Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

править

СЦЕНА I.

править
(Зала въ загородномъ домѣ Петруккіо.)
Выходить Груміо,
ГРУМІО.

Провалъ возьми всѣхъ усталыхъ клячъ! всѣхъ сумасшедшихъ господъ! всѣ скверныя дороги! Былъ ли когда-нибудь на свѣтѣ человѣкъ такъ избитъ? такъ утомленъ? такъ измученъ! Меея послали впередъ развести огонь, а вслѣдъ за мною они ѣдутъ грѣться; не будь я только маленькой горшечикъ, и не нагрѣвайся скоро, такъ губы мои примерзли бы къ зубамъ, языкъ къ нёбу, а сердце къ легкимъ, прежде чѣмъ я дотащился бы къ огню, чтобъ разтаять. Но постой, я стану раздувать огонь и отогрѣюсь, вѣдь эта погодка прохватитъ и не такого великана, какъ я. Эй, послушай, Куртисъ!

(Входитъ Куртисъ.)
КУРТИСЪ.

Кто тамъ кричитъ такъ, какъ будто закостенѣлъ отъ холода?

ГРУМІО.

Кусокъ льда! Не вѣришь, такъ можешь прокатиться съ моихъ плечъ до пягъ также скоро, какъ съ моей головы до моей шеи. Огня, добрый Куртисъ!

КУРТИСЪ.

А баринъ съ своею женою ѣдутъ, Груміо?

ГРУМІО.

Да, Куртисъ, да; и поэтому огня, огня; не лей воды.

КУРТИСЪ.

Такъ ли она пылитъ и упрямится, какъ говорятъ?

ГРУМІО.

Была пылка, добрый Куртисъ, до мороза; но ты знаешь, зима дѣлаетъ смирными и мужчину, и женщину, и скотину; потому-то она усмирила и моего стараго господина, и мою новую госпожу, и меня самаго, братъ Куртисъ.

КУРТИСЪ.

Убирайся ты трехъ-дюймовый дуракъ! я не скотина.

ГРУМІО.

Развѣ во мнѣ росту только три дюйма? Твой рогъ въ футъ, а я по крайней мѣрѣ длиною съ него. Но разведешь ли ты огня, или я принужденъ буду жаловаться на тебя нашей госпожѣ, которой руку (видъ она ужъ подъ рукой) ты скоро почувствуешь, къ холодному утѣшенію, за то, что ты такъ медлишь исполнять обязанность, которая требуетъ горячаго усердія.

КУРТИСЪ.

Любезный Груміо, скажи, пожалуйста, что дѣется въ свѣтѣ?

ГРУМІО.

Куртисъ, въ свѣтѣ холодно исполняются всѣ обязанности, кромѣ твоей; и поэтому, огня. Исполняй свой долгъ, и не вводи себя въ долгъ, потому-что мой баринъ и барыня чуть не замерзли до смерти.

КУРТИСЪ.

Огонь готовъ, а ты, добрый Груміо, разскажи теперь мнѣ, что новаго?

ГРУМІО.

Охъ, шутъ малой! Охъ малой! да столько новаго, сколько хочешь.

КУРТИСЪ.

Полно шутить, ты все такой же надувало!

ГРУМІО.

Ну, такъ разводи огонь, вѣдь меня порядочно понадуло холодомъ. Гдѣ поваръ? Готовъ ли ужинъ, выметены ли комнаты, усыпаны ли тростникомъ[5], обметена ли паутина? Одѣты ли люди въ свои новые камзолы и бѣлые чулки? Всѣ, ли лакеи въ свадебныхъ ливреяхъ? Вымыты ли карафины, вытерты ли бокалы? Разостланы ли ковры, и все ли въ порядкѣ?

КУРТИСЪ.

Все готово; и поэтому скажи, пожалуйста, что новаго?

ГРУМІО.

Во-первыхъ, знай, что мой конь усталъ. Баринъ и барыня упали.

КУРТИСЪ.

Какъ такъ?

ГРУМІО.

Изъ сѣдла въ грязь. Изъ этого вышла исторійка.

КУРТИСЪ.

Ахъ, скажи, добрый Груміо, я послушаю.

ГРУМІО.

Наклони свое ухо.

КУРТИСЪ.

Сюда?

ГРУМІО (бьетъ его по уху).

Туда.

КУРТИСЪ.

Вѣдь, это называется почувствовать исторію, а не послушать.

ГРУМІО.

И по этому-то называется чувствительная исторія. Я постучалъ въ твое ухо для того, чтобы вызвать оттуда слухъ. Теперь начинаю: Imprimis, мы спускались съ грязнаго холма; баринъ, ѣхалъ, позади барыни.

КУРТИСЪ.

Оба на одной лошади?

ГРУМІО.

Тебѣ-то что?

КУРТИСЪ.

Ну, лошадь….

ГРУМІО.

Разсказывай же самъ исторію. Вотъ если бы ты не перебилъ меня, такъ услышалъ бы, какъ упалъ ея конь, а она подъ него, ты услышавъ бы, на какомъ это было грязномъ мѣстѣ, какъ она загрязнилась, какъ онъ оставилъ ее лежать подъ конемъ, какъ онъ колотилъ меня за то, что упала ея лошадь, какъ она бродила по грязи, чтобъ отнять у него меня; какъ онъ ругался, какъ она умоляла, чего прежде съ ней не случалось; какъ я кричалъ; какъ вырвались и побѣжали кони; какъ порвалась узда ея лошади, какъ я потерялъ свои пахви, и еще множество другихъ достопримѣчательныхъ вещей, которыя теперь умрутъ въ забвеніи; и ты не узнаешь ихъ до самой могилы.

КУРТИСЪ.

Судя по этому, онъ еще упрямѣе ея.

ГРУМІО.

Да; и это ты и самые дерзкіе изъ васъ узнаютъ, когда онъ пріѣдетъ домой. Но что я болтаю объ этомъ? Позови-ка Наѳaнаила, Іозефа, Николая, Филиппа, Валтера, Шугерсона и другихъ; пускай поглаже причешутъ волосы, вычистятъ свои синіе кафтаны, и свои вязаеныя на одинъ манеръ подвязки. Пусть станутъ на одно колѣно лѣвой ноги и не смѣютъ прикоснуться даже къ волоску на хвостѣ лошади моего барина, пока не поцѣлуютъ рукъ у своихъ господъ. Всѣ ли они готовы?

КУРТИСЪ.

Да!

ГРУМІО.

Позови ихъ сюда.

КУРТИСЪ.

Слышите ли, эй? Вы должны встрѣтить барина и отдать почтеніе своей барынѣ.

ГРУМІО.

Да она и безъ того почтенная женщина.

КУРТИСЪ.

Кто не знаетъ этого?

ГРУМІО.

Ты, кажется, что приказываешь людямъ отдать ей почтеніе.

КУРТИСЪ.

Я зову ихъ довѣрить ей….

ГРУМІО.

Э! она не будетъ ничего занимать у нихъ.

(Входятъ разные служители.)
НАѲАНАИЛЪ.

Поздравляю съ пріѣздомъ, Груміо.

ФИЛИППЪ.

Здравствуй, Груміо.

ІОСИФЪ.

А! Груміо!

НИКОЛАЙ.

Братъ, Груміо!

НАѲАНАИЛЪ.

Какъ поживаешь, старый молодецъ!

ГРУМІО.

Здорово; каково ты пожинаешь? А? ты; — ты, братъ; ну, да полно здороваться. Ну, веселые товарищи, все ли готово, и все ли убрано!

НАѲАНАИЛЪ.

Все готово. Развѣ баринъ уже близко?

ГРУМІО.

Очень близко, тотчасъ прикатитъ. Тише вы, пѣтушьи горла, — молчать; я слышу голосъ барина.

(Входить Петруккіо и Катарина.)
ПЕТРУККІО.

Гдѣ эти плуты? Какъ? ни одного человѣка у воротъ, который бы подержалъ стремя, и взялъ моего коня! Гдѣ Наѳанаилъ, Григорій, Филиппъ?

ВСѢ.

Здѣсь, здѣсь, сударь! здѣсь, сударь!

ПЕТРУККІО.

Здѣсь, сударь! здѣсь, сударь! здѣсь, сударь! здѣсь, сударь! Ахъ, тупоголовый, необтесанный народъ! Какъ? ни почтенія? ни уваженія? ни услужливости? Гдѣ тотъ болванъ, котораго я послалъ впередъ.

ГРУМІО.

Здѣсь, сударь, и такой же болванъ, какъ прежде.

ПЕТРУККІО.

Негодяй! мерзавецъ! не приказывалъ ли я тебѣ встрѣтить меня въ паркѣ, и привести туда вмѣстѣ съ собою этихъ негодныхъ плутовъ?

ГРУМІО.

У Наѳанаила, сударь, не былъ еще готовъ кафтанъ, а у Гавріила сапоги были безъ каблуковъ, а тамъ еще не успѣли достать сажи, чтобы подкрасить шапку Петра, да и Валтеровы ножны были еще не отдѣланы. Порядочно были одѣты только Адамъ, Дальфъ и Григорій; всѣ прочіе таскались, какъ нищіе въ изорванныхъ лохмотьяхъ; вотъ они, на-лицо, въ чемъ были, въ томъ и вышли къ вамъ на встрѣчу.

ПЕТРУККІО.

Пошли, бездѣльники; ступайте, несите ужинъ.

(Нѣкоторые изъ слугъ уходятъ.)

(Поетъ) Гдѣ жизнь прошедшая моя…..

Что жъ они запропастились?… садись, Катенька, привѣтствую тебя, моя красоточка, милочка, ангельчикъ!

(Возвращаются слуги и приносятъ ужинъ.)

Ну, живѣе, говорю я!…. Будь же веселѣе, моя милая Катя…. Долой мои сапоги, вы, воры, мошенники! проворнѣй!

(Поетъ) То братъ былъ, старый и убогой,

Онъ шелъ впередъ своей дорогой…..

Стой, стой, разбойникъ! ты дергаешь вкось мою ногу. Вотъ тебѣ за труды, впередъ не станетъ такъ дергать. (Бьетъ ею.) Будь веселѣе, Катенька!… Подайте воды сюда; кто тамъ, эй! Гдѣ мой Троилъ? Человѣкъ, сбѣгай, позови сюда моего кузена, Фердинанда! (Слуга уходитъ.) Катя, тебѣ надобно поцѣловать его, и познакомиться съ немъ. Гдѣ мои туфли? Дождусь ли я воды? (приносятъ умывальницу.) Катя, умойся, я привѣтствую тебя отъ всего сердца. (Слуга роняетъ кувшинъ.) Негодный болванъ! Какъ смѣешь ты ронять?

(Бьетъ его.)
КАТАРИНА.

Простите его, онъ сдѣлалъ это ненамѣренно.

ПЕТРУККІО.

Негодяй, дуракъ, неповоротливый олухъ! Поди, садись, Катенька! Я знаю, что тебѣ хочется ѣсть. Ты будешь читать молитву, Катя, или я? Что это? Баранина?

1-Й СЛУГА.

Да.

ПЕТРУККІО.

Кто принесъ ее?

1-Й СЛУГА.

Я.

ПЕТРУККІО.

Ее пережгли! И всѣ блюда тоже! Что за собаки такія! Гдѣ негодный поваръ? Какъ вы смѣли, негодяи, принесть мнѣ, когда я терпѣть не могу пережаренаго? Прочь все со стола! (Бросаетъ блюда и проч. на полъ,) Безмозглые глупцы, необтесаные грубіяны! Какъ? еще ворчать? Постой, я доберусь до васъ!

КАТАРИНА.

Пожалуйста, не сердитесь, мой другъ; кушанье довольно хорошо, вы бы отвѣдали прежде.

ПЕТРУККІО.

Я говорю тебѣ, Катенька, совершенно пережарено и засушено; а такое кушанье строго запрещено мнѣ, потому-что оно разливаетъ желчь и производитъ раздражительность; а лучше намъ съ тобою попоститься (вѣдь мы съ тобою по природѣ холерическаго темперамента), чѣмъ ѣсть это пересохшее до нельзя мясо. Потерпи! Завтра мы это поправимъ, но эту ночьку поговѣемъ, такъ и быть, за компанію. Пойдемъ со мною, я провожу тебя въ твою брачную спальню.

(Уходятъ Петруккіо, Катарина и Куртисъ.)
НАѲАНАИЛЪ (приближаясь).

Ну, Петръ! видалъ ли ты когда-нибудь такого хвата?

ПЕТРЪ.

Онъ мучаетъ ее ея же причудами.

(Куртисъ возвращается.)
ГРУМІО.

Гдѣ онъ?

КУРТИСЪ.

Въ ея комнатѣ, и проповѣдуетъ ей о воздержаніи, сердится, бранитъ, журитъ ее такъ, что она, бѣдняжка, не знаетъ уже, какъ стать, смотрѣть и говорить, и сидитъ, какъ будто сама не своя. Прочь, прочь! вотъ онъ идетъ сюда. (Уходятъ.)

(Петруккіо возвращается,)
ПЕТРУККІО.

Я мудро началъ свое правленіе о надѣюсь счастливо окончить. Мой соколъ теперь крутъ и совершенно голоденъ, и пока онъ не умается, не нужно обременять его желудка; иначе онъ никогда не станетъ слушать моего свистка. Но у меня есть еще другое средство — сдѣлать ручнымъ моего дикаго ястреба; я заставлю его слушаться и узнавать голосъ своего хозяина. Она не будетъ у меня смыкать глазъ, какъ не смыкаютъ своихъ глазъ эти ястребы, которые дерутся и клюютъ, а не хотятъ покориться. Сегодня она не ѣла, да и завтра не будетъ ѣсть; прошедшую ночь не спала, да и нынѣшнюю не уснетъ. Въ кушаньи нашелъ выдуманный порокъ, найду что-нибудь дурное и въ постели; туда брошу пуховикъ, сюда подушки, въ одну сторону одѣяло, въ другую простыню, и среди этой суматохи буду показывать видъ, — что дѣлаю все это изъ нѣжной заботливости о ней; а въ заключеніе она не будетъ у меня спать всю ночь. Задремлетъ она чуть-чуть, я начну шумѣть, браниться, кричать до тѣхъ поръ, пока она не проснется. Вотъ средство измучить жену нѣжностію; и этакъ я уломаю ея бѣшеный и упорной правъ. Кто знаетъ, какъ лучше усмирить упрямицу, прямо скажетъ: средство для этого — притворная нѣжная заботливость.

СЦЕНА II.

править
(Падуа. Предъ домомъ Баптисты)
Выходятъ Траніо и Гортензіо,
ТРАНІО.

Возможно ли, другъ Лачіо, чтобы Біанка любила кого-нибудь другаго, кромѣ Лючентіо? Я говорю вамъ, сударь, что она благоволитъ ко мнѣ.

ГОРТЕНЗІО.

Чтобъ оправдать мои слова, прошу васъ, сударь, станьте въ сторонѣ, наблюдайте методъ его преподаванія.

(Становятся въ сторонѣ.)
(Выходятъ Біанка и Лючентіо.)
ЛЮЧЕНТІО.

Скажите жъ, сударыня, приноситъ ли вамъ пользу то, что вы читаете?

БІАНКА.

А что вы читаете, г. учитель? Сперва разрѣшите мнѣ это.

ЛЮЧЕНТІО.

Я читаю то, что преподаю; искусство любить.

БІАНКА.

А можете доказать, сударь, что вы мастеръ своего искусства!

ЛЮЧЕНТІО.

Да, когда вы, прекраснѣйшая изъ женщинъ, сдѣлались владычицею моего сердца.

(Они удаляются.)
ГОРТЕНЗІО.

Эге! Какъ они быстро успѣваютъ! Теперь, скажите мнѣ, осмѣлитесь вы поклясться, что ваша повелительница Біанка никого такъ не любитъ въ свѣтѣ, какъ Лючентіо?

ТРАНІО.

О, коварная любовь! о, женское непостоянство! Я говорю вамъ, Личіо, это удивительно.

ГОРТЕНЗІО.

Не обманывайтесь болѣе: я не Личіо, не музыкальный учитель, какимъ кажусь, нѣтъ! Я съ прискорбіемъ скрылся подъ этою маскою, для той, которая оставляетъ дворянина и дѣлаетъ своимъ кумиромъ подобную тварь. Узнай же, сударь, что меня зовутъ Гортензіо.

ТРАНІО.

Синьоръ Гортензіо! Я часто слышалъ о вашей пламенной страсти къ Біанкѣ; и съ тѣхъ поръ, какъ глаза мои были свидѣтелями ея вѣтренности, я вмѣстѣ съ вами — если только вы будете тѣмъ довольны — отказываюсь отъ Біанки и любви ея на-всегда.

ГОРТЕНЗІО.

Посмотрите, какъ они цѣлуются и милуются! Синьоръ Лючентіо, вотъ моя рука, и здѣсь я въ первый разъ клянусь, никогда не свататься за нее болѣе, и отказываюсь отъ нея, какъ недостойной всѣхъ прежнихъ нѣжностей, которыя я такъ страстно расточалъ ей.

TPAНIO.

Здѣсь равно и я даю непритворную клятву никогда не жениться на ней, хотя бы она умоляла меня. Наплевать на нее! Посмотрите, какъ сладострастно она ластится къ нему.

ГОРТЕНЗІО.

О, когда бы весь свѣтъ, кромѣ его, отказался отъ ея руки! Что до меня, то я тѣмъ вѣрнѣе сдержу сбою клятву, что, прежде нежели пройдутъ три дня, женюсь на богатой вдовѣ, которая такъ сильно меня любила, какъ я любилъ эту необразованную, презрѣнную дикарку. И такъ прощайте, синьоръ Лючентіо. Любовь мою покоритъ женская нѣжность, а не прекрасные взоры. И такъ я оставляю васъ съ полною рѣшимостію остаться вѣрнымъ своей клятвѣ.

(Гортензіо уходитъ. Лючентіо и Біанка приближаются.)
TPAHIO.

Госпожа Біанка, да ниспошлются на васъ всѣ блага, которыя достаются на долю счастливыхъ любовниковъ! Я подстерегъ васъ, милый ангелъ, и отказался отъ васъ вмѣстѣ съ Гортензіо.

БІАНКА.

Ты шутишь, Траніо; такъ вы оба отказались отъ меня?

TPAHIO.

Да, сударыня.

ЛЮЧЕНТІО.

Значитъ, мы избавились отъ Личіо?

ТРАНІО.

Навѣрное; у него теперь есть въ виду вдова, на которой онъ на дняхъ посватается и женится.

БІАНКА.

Пошли ему Господь счастіе!

ТРАНІО.

Да, и онъ исправитъ ее.

БІАНКА.

Онъ такъ говоритъ, Траніо?

TPAНIO.

Въ самомъ дѣлѣ онъ отправился въ исправительную школу.

БІАНКА.

Въ исправительную школу? Развѣ есть подобное заведеніе?

TPAНIO.

Да, сударыня, и Петруккіо учителемъ въ немъ; онъ научаетъ слишкомъ одиннадцати и двадцати уловкамъ для усмиренія упрямицъ и заговариванія ихъ болтливаго языка.

(Вбѣгаетъ Біонделло.)
БІОНДЕЛЛО.

Господинъ, господинъ, я такъ долго стерегъ, что усталъ, какъ собака; но наконецъ я замѣтилъ человѣчка, спускающагося съ холма, который поможетъ намъ.

TPAНIO.

Кто онъ, Біонделло?

БІОНДЕЛЛО.

Маркитантъ, сударь, или педантъ, не знаю кто, но порядочно одѣтъ и по походкѣ и пріемамъ очень похожъ на отца.

ЛЮЧЕНТІО.

Что жъ съ нимъ дѣлать, Траніо?

TPAНIO.

Если онъ легковѣренъ, и повѣритъ моей выдумкѣ, то я заставлю его съ радостію играть роль Винчентіо и дать поручательство Баигистѣ Минолѣ, какъ будто бы онъ былъ настоящій Винчентіо. Берите свою возлюбленную, и оставьте меня одного.

(Уходятъ Лючентіо и Біанка.)
(Входитъ Педантъ,)
ПЕДАНТЪ.

Здравствуйте, сударь,

TPAНIO.

Здравствуйте, сударь, мое почтеніе. Вы намѣрены путешествовать далѣе, или остановиться здѣсь?

ПЕДАНТЪ.

Да, сударь; на недѣлю или на двѣ; но потомъ далѣе; до Рома, а оттуда до Триполи, если Богъ продлитъ мнѣ жизнь.

TPAНIO.

Позвольте спросить, откуда вы родомъ?

ПЕДАНТЪ.

Изъ Мантуи.

ТРАІНО.

Изъ Мантуи, сударь? охъ, сохрани Богъ! и пришли въ Падую съ опасностію своей жизни!

ПЕДАНТЪ.

Моей жизни, сударь? какъ, позвольте спросить? это что-то страшно.

TPAНIO.

Смерть опредѣлена каждому, кто изъ Мантуи пріѣзжаетъ въ Падуу. Развѣ вы не знаете? Ваши корабли задерживаютъ въ Венеціи, и герцогъ по случаю частной ссоры своей съ дожемъ объявилъ объ этомъ и публиковалъ гласно. Удивительно; впрочемъ вы недавно еще пришли, иначе бы сами слышали, какъ объявляли объ этомъ повсюду.

ПЕДАНТЪ.

Ахъ, сударь, это было бы тѣмъ хуже для меня; у меня есть нѣсколько векселей изъ Флоренціи, которыя я долженъ здѣсь размѣнять.

TPAНIO.

Хорошо, сударь; чтобъ доказать вамъ свое расположеніе, я помогу вамъ въ этомъ и вотъ что посовѣтую: во-первыхъ скажите мнѣ, бывали ль вы когда въ Пизѣ?

ПЕДАНТЪ.

О, сударь, въ Пизѣ я часто бывалъ; Пиза славится знаменитыми гражданами.

TPAНIO.

Между ними не знаете ли бы Винчентіо?

ПЕДАНТЪ.

Я не знаю его, но слыхалъ о немъ; это купецъ необыкновенно богатый.

ТРАНІО.

Это мой отецъ, сударь; и, сказать по правдѣ, по нѣкоторымъ чертамъ очень похожъ на васъ.

БІОНДЕЛЛО (въ сторону.)

Какъ яблоко на устрицу, да все равно.

ТРАНІО.

Чтобъ спасти вашу жизнь въ этой крайности, я радушно васъ принимаю за него; и думаю, это не повредитъ вамъ, что вы походите на синьора Вничентіо. Возмите на себя его имя и кредитъ и живите въ моей квартирѣ; постарайтесь вести себя, какъ должно; вы понимаете меня, сударь; такимъ образомъ вы останетесь у насъ, пока окончатся ваши дѣла въ городѣ. Если вамъ это пріятно, сударь, то прошу васъ принять мое предложеніе.

ПЕДАНТЪ.

О, сударь, я согласенъ; и всегда буду почитать васъ спасителемъ моей жизни и свободы.

TPAНIO.

Такъ пойдемте со мною поговорить о дѣлѣ подробнѣе; дорогой я объяснюсь съ вами; отца моего ожидаютъ здѣсь со дня на день, чтобы взять съ него поручательство, обезпечивающее въ приданомъ бракъ между мною и дочерью здѣшняго жителя Баптисты. Я разскажу вамъ эти обстоятельства; пойдемте со мною, сударь, чтобъ одѣть васъ, какъ вамъ прилично.

(Уходятъ.)

СЦЕНА III.

править
(Комната въ домѣ Петруккіо.)
Выходятъ Катарина и Груміо.
ГРУМІО.

Нѣтъ, нѣтъ, право; я не смѣю, клянусь моею жизнію.

КАТАРИНА.

Тѣмъ больнѣе для меня, чѣмъ болѣе обнаруживается явное намѣреніе его издѣваться надо мною. Какъ! развѣ онъ для того женился на мнѣ, чтобы уморить меня голодомъ? Нищіе, которые подходятъ къ дверямъ моего отца, и просятъ подаянія, получаютъ милостыню; если и нѣтъ, такъ въ другомъ мѣстѣ они находятъ состраданіе. А я, которая никогда не знала, какъ просятъ милостыню и которую никакая нужда не могла заставить просить милостыню, — умираю съ голода и страдаю головокруженіемъ отъ безсонницы; бранью мнѣ не даютъ покоя и кормятъ ворчаньемъ. А что всего болѣе досаждаетъ мнѣ, что онъ дѣлаетъ все это подъ видомъ совершенной любви, и какъ будто хочетъ сказать, что, если я отдохну или поѣмъ, такъ отъ этого произойдетъ смертельная болѣзнь, или даже настоящая смерть. Я прошу тебя, поди и принеси мнѣ чего-нибудь поѣсть! Какое бы ни было это кушанье, я не забочусь о томъ, только бъ можно было его ѣсть.

ГРУМІО.

Что скажете вы о коровьей ногѣ?

КАТАРИНА.

Ахъ, очень хорошо; принеси мнѣ ее, пожалуйста.

ГРУМІО.

Боюсь, это слишкомъ раздражительная пища. Что вы скажете о жирныхъ кишкахъ, прекрасно изготовленныхъ?

КАТАРИНА.

Я очень люблю ихъ; поди принеси, добрый Груміо.

ГРУМІО.

Не знаю какъ сказать; боюсь, что это кушанье тоже раздражительно. Что вы скажете о кускѣ говядины съ перцомъ?

КАТАРИНА.

Это блюдо особенно нравится мнѣ.

ГРУМІО.

Да, но перецъ тоже немножко горячитъ.

Катарина.

Ну такъ одной говядины, а перецъ можно оставить.

ГРУМІО.

Нѣтъ, такъ я не хочу; вамъ принесутъ перецъ, или иначе вы не получите отъ Груміо говядины.

КАТАРИНА.

Такъ оба, или одно, или какъ хочешь.

ГРУМІО.

Ну такъ перцу безъ говядины.

КАТАРИНА.

Ступай, пошелъ вонъ! и ты, коварный рабъ, издѣваешься надо много; (бьетъ его) ты кормишь меня только одними названіями блюдъ. Будьте прокляты, ты всѣ негодяи забавляющіеся надъ моимъ несчастіемъ! ступай, пошелъ вонъ, пошелъ вонъ, говорю тебѣ.

(Входятъ Петруккіо съ блюдомъ кушанья и Гортензіо).
ПЕТРУККІО.

Что ты дѣлаешь, Катя? Какъ, душа моя, все печалишься?

ГОРТЕНЗІО.

Какъ поживаете, сударыня?

КАТАРИНА.

Право, такъ скучно, какъ только можетъ быть.

ПЕТРУККІО.

Ободрись, посмотри на меня повеселѣе. Вотъ, милочка, посмотри, какъ я забочусь о тебѣ; самъ приговилъ для тебя кушанье и принесъ тебѣ.

(Ставитъ блюдо на столь).

Надѣюсь, милая Катя, что эта заботливость заслуживаетъ благодарности. Какъ! ни слова. Ну такъ, знать тебѣ не нравится оно; всѣ мои труды пропала напрасно. Гой! возми прочь это блюдо.

КАТАРИНА.

Сдѣлайте милость, пусть оно останется.

ПЕТРУККІО.

За малѣйшую услугу должно платить благодарностію, и такъ слѣдуетъ отблагодарить за мою услугу, прежде нежели вы дотронетесь до кушанья.

КАТАРИНА.

Благодарю васъ, сударь:

ГОРТЕНЗІО.

Фи! синьоръ Петруккіо; вы сами виноваты. Позвольте, сударыня, быть нашимъ компаньономъ.

ПЕТРУККІО.
(Въ сторону).

Съѣшь все, Гортензіо, если ты меня любишь. А много добра принесетъ это твоему нѣжному сердцу! Катя, ѣшь не спѣша, — теперь, моя милочка, мы возвратимся въ домъ твоего отца; ты можешь пощеголять тамъ своими шелковыми платьями, шляпками, золотыми кольцами, манжетами, кружевами, фижмами и другими нарядами; блеснуть шарфами, вѣерами, янтарными браслетами, бисерными ожерельями и другими бездѣлками. Что! пообѣдала ли ты? Тебя ожидаетъ портной, чтобы убрать твой станъ своими пышными нарядами.

(Входить портной).

Ну-ка, портной, покажи намъ свои наряды; разверни это платье.

(Входитъ галантерейщикъ).

Что новенькаго, сударь?

ГАЛАНТЕРЕЙЩИКЪ.

Вотъ, шляпка, которую вы заказывали.

ПЕТРУККІО.

Да она слѣплена на суповую чашу; бархатное блюдо; фи! фи! гадко, мерзко. Да это куколь, скорлупа грецкаго орѣха, дрянь, бездѣлка, игрушка, дѣтская потѣха; прочь съ нею; пошелъ, принеси мнѣ побольше.

КАТАРИНА.

Я не хочу большой; эта самая модная; дамы хорошаго тона вездѣ носятъ такія шляпки.

ПЕТРУККІО.

Когда вы будете хорошаго тона, такъ у васъ будетъ такая шляпка, но пока не теперь.

ГОРТЕНЗІО.
(Въ сторону).

Этого еще не скоро дождемся.

КАТАРИНА.

Надѣюсь, сударь, что мнѣ позволено говорить и говоритъ, что угодно; я не дитя, по ребенокъ. Ваше лучше вынудило меня сказать, что у меня на душѣ; а если вы не можете выслушать меня, такъ лучше заткните себѣ уши. Moй языкъ будетъ выражать гнѣвъ моего сердца; въ противномъ случаѣ, если я скрою свой гнѣвъ, то мое сердце разорвется на части; а чтобъ предупредить это, я хочу быть свободною въ словахъ, какъ мнѣ угодно, даже до крайности.

ПЕТРУККІО.

Да, ты говоришь правду; это пустая шляпка, вздутая яишница, дрянь, шелковая лепешка. Я люблю тебя тѣмъ больше, что она тебѣ не нравится.

КАТАРИНА.

Любите меня, или не любите, а шляпка мнѣ нравится; и я беру ее себѣ, а другой не возьму ни за что.

ПЕТРУККІО.

Твое платье? о, да; ну-ка, портной, покажи намъ. О, просто Господи! что за маскерадный костюмъ? Что это? рукавъ? онъ похожъ на гаубицу. Какъ! внизу и вверху изрѣзанъ, какъ яблочный тортъ? Здѣсь лоскутки, клинушки, прорѣхи, надрѣзы, рубцы, какъ будто бы въ курильницѣ у брадобрѣя[6]. Какимъ чертовскимъ именемъ ты называешь это платье, портной? а!

ГОРТЕНЗІО.
(Въ сторону).

Мнѣ кажется, это походитъ на то, что у ней не будетъ ни шляпки, ни платье.

ПОРТНОЙ.

Вы приказали мнѣ сдѣлать его покрасивѣе и получше, по модѣ и послѣднему покрою.

ПЕТРУККІО.

Разумѣется, я приказалъ; но ты забылъ, что я не приказывалъ портить его по модѣ. Ступай, прыгай черезъ канавы до самого дому, потому-что ты, пріятель, прыгнешь отсюда безъ покупки. Не нужно мнѣ твое платье; убирайся, сдѣлай изъ него что-нибудь получше.

КАТАРИНА.

Лучше, наряднѣе, красивѣе и моднѣе платья я никогда не видывала. Вѣрно мы хотите нарядить меня куклою.

ПЕТРУККІО.

Право, такъ; онъ думаетъ одѣть тебя, какъ куклу.

ПОРТНОЙ.

Она говоритъ, что вы хотите нарядить ее куклою.

ПЕТРУККІО.

Ахъ, надменная тварь! лжешь ты, нитка, наперстокъ, аршинъ, три четверти, полуаршинъ, четверть, вершокъ; блоха, зимній сверчокъ ты. Умничать въ моемъ домѣ съ моткомъ нитокъ! Прочь, ты, тряпка, мѣрка, обрѣзокъ; или я такъ тебя смѣряю твоимъ аршиномъ, что ты перестанешь врать, чѣмъ только и живешь! Говорятъ тебѣ, что ты испортилъ ея платье.

ПОРТНОЙ.

Вы обманываетесь; платье сшито мною такъ, какъ заказывали моему хозяину. Груміо далъ образчикъ, какъ оно должно быть сшито.

ГРУМІО.

Я не давалъ ему образчика, а далъ матерію.

ПОРТНОЙ.

Но какъ вы приказывали его сшить?

ГРУМІО.

Разумѣется, иголкою да ниткою.

ПОРТНОЙ.

Но развѣ вы не просили изрѣзать его?

ГРУМІО.

Ты ужъ вѣрно слишкомъ много срѣзалъ.

ПОРТНОЙ.

Сколько нужно.

ГРУМІО.

Такъ не срѣжь меня. Ты многихъ одѣлъ, не поддѣнь меня; я не хочу ни срѣзаться ни быть поддѣтымъ. Вотъ что скажу тебѣ: я приказывалъ твоему хозяину изрѣзать т. е. скроить платье, а не изрѣзать его въ куски: ergo ты лжешь.

ПОРТНОЙ.

А вотъ эта записка будетъ свидѣтелемъ, что я не лгу.

ПЕТРУККІО.

Прочитай ее.

ГРУМІО.

Ну и записка въ его горлѣ, если онъ скажетъ еще, что сказалъ.

ПОРТНОЙ.

Imprimis, платье на тучное тѣло.

ГРУМІО.

Баринъ, если я когда-нибудь говорилъ: платье на тучное тѣло, то вшейте меня въ полоть его и забейте до смерти концомъ синей нитки. Я сказалъ: платье.

ПЕТРУККІО.

Продолжай.

ПОРТНОЙ.

Съ маленькимъ круглымъ воротничкомъ.

ГРУМІО.

Я говорилъ: съ воротничкомъ.

ПОРТНОЙ.

Съ широкимъ рукавомъ.

ГРУМІО.

Съ двумя рукавами.

ПОРТНОЙ.

Рукава поуродливѣе изрѣзать.

ПЕТРУККІО.

Да это низко.

ГРУМІО.

Описка, сударь, описка; я приказалъ рукава изрѣзать, т. е. скроить и сшить опять; я докажу это тебѣ, хотя твой маленькій пальчикъ вооруженъ наперсткомъ.

ПОРТНОЙ.

Я говорю правду; если бъ я засталъ гдѣ-нибудь тебя одного, ты бы поразвѣдался со мною.

ГРУМІО.

Я готовъ; бери записку, а мнѣ давай аршинъ, и не щади меня.

ГОРТЕНЗІО.

Господи помилуй, Груміо! да этакъ для него невыгодно.

ПЕТРУККІО.

Ну, братецъ, одномъ словомъ, платье это ее для меня.

ГРУМІО.

Вы правы, сударь; оно для моей барыни.

ПЕТРУККІО (въ сторону).

Гортензіо, скажи, что ты заплатишь портному. Ступайте отсюда; пошелъ, и ни слова больше.

ГОРТЕНЗІО.

Портной, я заплачу тебѣ за платье завтра; не обижайся его необдуманными словами. Ступай, говорю я; кланяйся отъ меня своему хозяину.

(Портной уходитъ).
ПЕТРУККІО.

Ну, Катя, пойдемъ; мы поѣдемъ къ вашему батюшкѣ въ этой почтенной, простой одеждѣ; пусть наши кошельки дуются, а платье будетъ скромно; вѣдь душа только дѣлаетъ богатымъ тѣло; и какъ солнце свѣтятъ сквозь мрачныя облака, такъ честь свѣтится сквозь простое платье. Развѣ соя драгоцѣннѣе жаворонка, потому только, что ея перья красивѣе? Или змѣя лучше угря, потому-что ея разноцвѣтная чешуя прельщаетъ взоръ? О! нѣтъ, милая Катенька; ты ни чѣмъ не хуже и въ этомъ бѣдномъ платьѣ и простомъ нарядѣ. Если ты это считаешь стыдомъ для себя, то сложи все на меня, слѣдовательно все это пустяки; мы ѣдемъ отсюда праздновать и веселиться въ домѣ твоего отца. Поди, позови моихъ людей, и поѣдемъ прямо къ нему; пусть они выведутъ нашихъ коней на конецъ длинной аллеи, тамъ сядемъ на нихъ, а туда дойдемъ пѣшкомъ. Такъ похлопочи же объ этомъ; я думаю теперь только семь часовъ, омы прямо поспѣемъ туда къ обѣду.

КАТАРИНА.

Смѣю увѣрить васъ, сударь, теперь около двухъ часовъ, и мы не прежде пріѣдемъ туда, какъ къ ужину.

ПЕТРУККІО.

Пробьетъ семь, прежде нежели я сяду на коня. На что это похоже! Что бы я ни говорилъ, что бы ни дѣлалъ, что бы ни задумалъ дѣлать, вы всегда поперечите. Пойдемте, друзья. Теперь и не поѣду днемъ; не прежде тронусь съ мѣста, пока не пробьетъ столько часовъ, сколько я сказалъ.

ГОРТЕНЗІО.

Каково! этотъ храбрецъ хочетъ повелѣвать солнцу.

(уходятъ.)
ЛОРДЪ.

Эй! кто тамъ? (входитъ слуга.) Опять заснулъ. Подымите его поосторожнѣе и одѣньте опять въ прежнія лохмотья. Смотрите, не разбудите.

СЛУГА.

Слушаю, милордъ. Эй! помогите-ка мнѣ вытащить его..

(Слуги вытаскиваютъ Сляя вонъ.)

СЦЕНА IV.

править
Падуа. Передъ домомъ Баптисты.
Выходятъ Траніо и педантъ, одѣтый, какъ Винчентіо.
TPAНIO.

Вотъ тотъ домъ, сударь; угодно вамъ, чтобъ я постучался.

ПЕДАНТЪ.

Конечно, какъ же иначе? И, если не обманываюсь, синьоръ Баптиста долженъ помнить меня. Около двадцати лѣтъ тому назадъ, мы въ Генуѣ квартировали вмѣстѣ у Пегаза.

ТРАНІО.

Это недурно; но во всякомъ случаѣ, ведите себя поважнѣе, какъ слѣдуетъ отцу.

(Входитъ Біонделло.)
ПЕДАНТЪ.

Положитесь въ этомъ на меня. Но вотъ, сударь, идетъ вашъ человѣкъ; хорошо бы и ему растолковать это.

ТРАНІО.

Не бойтесь за него. Біонделло, совѣтую тебѣ исполнять свою обязанность въ точности; вообрази, что этотъ господинъ настоящій Винчентіо.

БІОНДЕЛЛО.

За меня не бойтесь.

ТРАІНО.

А что твое порученіе къ Баптистѣ?

БІОНДЕЛЛО.

Я сказалъ ему, что отецъ вашъ въ Венеціи и что вы сегодня ожидаете его въ Падуу.

ТРАНІО.

Ты рѣдкій слуга; вотъ тебѣ на водку. А вотъ идетъ и Баптиста: соберитесь съ духомъ, сударь.

(Входятъ Баптиста и Лючентіо,)

Синьоръ Баптиста, вы кстати встрѣтились. (Къ педанту) Батюшка; это тотъ господинъ, о которомъ я говорилъ вамъ; прошу васъ, походатайствуйте за меня теперь, какъ добрый отецъ, доставьте мнѣ Біанку въ наслѣдство.

ПЕДАНТЪ.

Тише, тише, сынокъ! Съ позволенія вашего, милостивый государь. Пріѣхавъ въ Падуу за долгами, слышу отъ своего сына, Лючентіо, о важномъ дѣлѣ взаимной любви между имъ и вашею дочерью, и такъ какъ я очень много слышалъ объ васъ хорошаго, а онъ питаетъ любовь къ вашей дочери и она къ нему: то, не муча его слишкомъ долго, я согласился, изъ отеческой любви къ нему, на его женитьбу. Если и вамъ, милостивый государь, пріятно это условіе, какъ и мнѣ, то послѣ нѣкоторыхъ взаимныхъ соглашеній, я съ большою охотою готовъ породниться съ вами; я не хочу съ вами хитрить, синьоръ Баптиста, слыша объ васъ столько хорошаго.

БАПТИСТА.

Извините меня, милостивый государь, въ томъ, что я вамъ скажу. Мнѣ очень нравится ваша откровенность. Сущая правда, что вашъ сынъ, Лючентіо, полюбилъ мою дочь и она любитъ его, или они оба притворяются во взаимной глубокой страсти. Поэтому, объявите только, что вы дадите ему какъ отецъ, чтобы обезпечить мою дочь достаточнымъ имѣніемъ, — и условія брака заключены, и все кончено. Тогда я охотно отдамъ вашему сыну мою дочь.

ТРАНІО.

Благодарю васъ, милостивый государь. Но гдѣ вамъ кажется лучше сдѣлать нашу помолвку и заключить свадебный контрактъ по взаимному согласію, съ той и другой стороны?

БАПТИСТА.

Не въ моемъ домѣ, Лючентіо; знаете, здѣсь стѣны имѣютъ уши, да и народу-то у меня много; кромѣ того старый Греміо постоянно подслушиваетъ; и намъ легко могутъ помѣшать.

TPAНIO.

Такъ въ моей квартирѣ, если вамъ угодно, сударь. Тамъ остановился мой батюшка и тамъ, нынѣшнею ночью, мы тихо и безъ помѣха устроимъ это дѣло. Пошлите своего слугу за вашею дочерью, а мой человѣкъ пригласитъ къ намъ сейчасъ нотаріуса. Худо только, что при худыхъ сборахъ, вы попадете, конечно, на плохой и скудный обѣдъ.

БАПТИСТА.

Мнѣ это очень полезно. Ну, Камбіо, сбѣгай ко мнѣ въ домъ я скажи Біанкѣ, чтобъ она была тотчасъ готова, а пожалуй скажи ей и то, что случилось; что отецъ Лючентіо пріѣхалъ въ Надуу и она, быть-можетъ, скоро будетъ женою Лючентіо.

ЛЮЧЕНТІО.

О, дай-то Богъ, чтобъ это случилось!

ТРАНІО.

На Бога надѣйся, а самъ не плошай; бѣги-ка себѣ, бѣги. Синьоръ, Баптиста, позволите ли указать вамъ дорогу? Прошу пожаловать! Одно только блюдо составитъ нашъ пиръ. Пойдемте, сударь! Въ Пизѣ попируемъ получше.

БАПТИСТА.

Я слѣдую за вами.

БІОНДЕЛЛО.

Камбіо!

ЛЮЧЕНТІО.

Что скажешь, Біонделло?

БІОНДЕЛЛО.

Замѣтили ли вы, какъ мой баринъ мигалъ вамъ глазами и смѣялся въ слѣдъ вамъ?

ЛЮЧЕНТІО.

Что жъ изъ этого, Біонделло?

БІОНДЕЛЛО.

Право, ничего; но онъ предоставилъ мнѣ истолковать вамъ смыслъ и таинственное значеніе его знаковъ и миганья.

ЛЮЧЕНТІО.

Ну-ка, объясни таинственное значеніе ихъ.

БІОНДЕЛЛО.

Вотъ что. Баптисты теперь нечего опасаться: онъ занятъ болтовнею съ мнимымъ батюшкою мнимаго сынка.

ЛЮЧЕНТІО.

Ну такъ что жъ?

БІОНДЕЛЛО.

Вы должны будете привесть дочь его къ ужину.

ЛЮЧЕНТІО.

А потомъ?

БІОНДЕЛЛО.

Старый священникъ церкви св. Луки, во всякое время, готовъ къ услугамъ вашимъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Къ чему все это?

БІОНДЕЛЛО.

Не могу знать, кромѣ того, что они заняты фальшивымъ обязательствомъ, а вы обезпечьте себя обязательствомъ съ ея стороны. Ступайте въ церковь; просите священника, пономаря и нѣсколькихъ достопочтенныхъ свидѣтелей. Если вы не того ищете, такъ мнѣ нечего болѣе сказать, развѣ только то, что вы должны проститься съ Біанкою навѣки и на всю жизнь.

(Удаляется.)
ЛЮЧЕНТІО.

Послушай, Біонделло!

БІОНДЕЛЛО.

Я не могу медлить, — я знаю, что дѣвушка пойдетъ къ вѣнцу послѣ полудня, когда она придетъ въ садъ нарвать петрушки для начинки кролика, а вы должны ожидать ее тамъ, сударь; а такъ прощайте, сударь. Баринъ приказалъ маѣ попросить священника, чтобъ онъ приготовился принять васъ.

(Уходитъ.)
ЛЮЧЕНТІО.

Я долженъ и хочу, если она согласна. Ей угодно, такъ что же мнѣ сомнѣваться? Будь, что будетъ, а я сейчасъ иду къ ней; жестоко будетъ, если Камбіо придетъ безъ нея.

СЦЕНА V.

править
Большая дорога.
Выходитъ Петруккіо. Катарина и Гортензіо.
ПЕТРУККІО.

Ну, ну, съ Богомъ! поскорѣе бы къ вашему батюшкѣ. Господи! какъ ясно и привѣтливо свѣтитъ мѣсяцъ!

КАТАРИНА.

Мѣсяцъ?…. Солнце! теперь еще нѣтъ мѣсяца.

ПЕТРУККІО.

Я говорю, что мѣсяцъ свѣтитъ такъ ясно.

КАТАРИНА.

А я вижу, что солнце свѣтитъ такъ ясно.

ПЕТРУККІО.

О, клянусь сыномъ моей матери, т. е. самимъ собою, что это долженъ быть мѣсяцъ, звѣзда, или что мнѣ угодно; или прежде нежели отправимся къ вашему батюшкѣ…. ворочусь и велю отвесть нашихъ лошадей назадъ. Вѣчно поперечитъ и ничего больше, какъ поперечитъ!

ГОРТЕНЗІО.

Говорите, какъ онъ говоритъ, или мы никогда не поѣдемъ.

КАТАРИНА.

Впередъ, прошу насъ; ужъ если мы прошли такъ далеко, то будь это мѣсяцъ, солнце, или что вамъ угодно, назовите хоть фонаремъ, я повторю, что это правда.

ПЕТРУККІО.

Я говорю, что это мѣсяцъ.

КАТАРИНА.

Я вижу, что такъ.

ПЕТРУККІО.

Анъ вы лжете; это благословенное солнце.

КАТАРИНА.

Благословенъ Господь! это благословенное солнце. Но не солнце, когда вы скажете: нѣтъ; и мѣсяцъ тоже измѣняется, смотря по вашимъ мыслямъ; чѣмъ назовете вы, тѣмъ и будетъ и тѣмъ на-всегда останется для Катарины.

ГОРТЕНЗІО.

Петруккіо, продолжайте свой путь; поле сраженія за вами.

ПЕТРУККІО.

Ну, хорошо, впередъ, впередъ», шаръ покатился даже противъ покатости. Но стой; что это за компанія?

(Входитъ Винчентіо въ одеждѣ путешественника.)

(Къ Винчентіо) Здравствуйте, милая красавица; куда Богъ несетъ? Скажи мнѣ, милая Катенька, и скажи по правдѣ, видала ли ты красавицу прелестнѣе? Посмотри, какъ бѣлизна споритъ съ румянцемъ на ея щекахъ! Какая звѣзда на небѣ блеститъ такъ прекрасно, какъ два глаза блестятъ на этомъ небесномъ лицѣ? Прелестная милочка, здравствуй снова. Милая Катя, обними ее за красоту.

ГОРТЕНЗІО.

Онъ взбѣситъ этого человѣка, принимая его за женщину.

КАТАРИНА.

Молоденькій, не распустившійся цвѣтокъ, прекрасная, милая и прелестная дѣвушка, куда ты идешь, или гдѣ обитаешь? Счастливы родители, у которыхъ такое прелестное дитя; еще счастливѣе мужчина, кому счастливая звѣзда назначила раздѣлять съ тобою дни свои.

ПЕТРУККІО.

Какъ! что это, Катя? Надѣюсь, ты не сошла съ ума; это мужчина, старый, морщинистый, сгорбившійся, отжившій свой вѣкъ, а не дѣвушка, какъ ты называешь его.

КАТАРИНА.

Извини, дѣдушка, мои глаза обманулись; они такъ ослѣплены солнцемъ, что имъ все кажется зеленымъ. Теперь я вижу, что ты почтенный старикъ, извини, прошу тебя, мою глупую ошибку.

ПЕТРУККІО.

Извини ее, дѣдушка, а вмѣстѣ, скажи, въ какую сторону идешь; если вмѣстѣ съ нами, мы рады попутчику.

ВИНЧЕНТІО.

Честный господинъ; и вы, моя насмѣшливая красавица, ваше странное привѣтствіе очень изумило меня. Имя мое — Винчентіо; мѣстопребываніе — Пиза; путешествую въ Падую; мнѣ нужно навѣстить тамъ своего сына, съ которымъ я давно не видался.

ПЕТРУККІО.

Какъ его имя?

ВИНЧЕНТІО.

Лючентіо, благородный господинъ.

ПЕТРУККІО.

Счастливая встрѣча; еще счастливѣе для твоего сына. Теперь самое родство, не только почтенный возрастъ, даютъ мнѣ право называть тебя моимъ любезнымъ батюшкою; сестра моей жены, этой благородной дамы, на дняхъ обвѣнчается съ твоимъ сыномъ. Не удивляйся и не горюй; она дѣвушка достойная, съ богатымъ приданымъ и хорошаго происхожденія. Сверхъ того, съ такими качествами, какія только приличны супругѣ благороднаго господина. Позволь мнѣ обнять тебя, старый Винчентіо. И послѣ этого пустимся вмѣстѣ отыскивать твоего сына, который чрезвычайно будетъ радъ твоему прибытію.

ВИНЧЕНТІО.

Но правда ли это? или вы забавляетесь, подобно веселымъ путешественникамъ, шутя надъ попутчиками, которые васъ догоняютъ.

ГОРТЕНЗІО.

Увѣряю тебя, старикъ, что это правда.

ПЕТРУККІО.

Ну, пойдемъ далѣе и увидимъ, правда ли это; наша первая забавная встрѣча сдѣлала тебя недовѣрчивымъ.

(Уходятъ Петруккіо, Катарина и Винчентіо.)
ГОРТЕНЗІО.

Прекрасно, Петруккіо; твои уроки запали мнѣ въ сердце; теперь къ моей вдовѣ; если она будетъ крута, такъ ты научилъ Гортензіо быть неуступчивымъ.

(Уходитъ.)

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

править

СЦЕНА I.

править
Падуа. Передъ квартирою Лючентіо.
Съ одной стороны входятъ Біонделло, Лючентіо и Біанка, а на другой Греміо прохаживается взадъ и впередъ.
БІОНДЕЛЛО.

Скорѣе, проворнѣе, сударь: священникъ уже готовъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Бѣгу, Біонделло; но можетъ-быть ты нуженъ будешь дома, такъ оставь насъ.

БІОНДЕЛЛО.

Нѣтъ; я провожу васъ глазами до церкви, а потомъ побѣгу къ моему барину, какъ можно скорѣе.

ючептіо, Біанка и Біонделло уходятъ.)
ГРЕМІО.

Странно, Камбіо не идетъ до-сихъ-поръ.

(Входятъ Петруккіо, Катарина, Винчентіо и свита.)
ПЕТРУККІО.

Ботъ дверь, сударь; это квартира Лючентіо. Мой батюшка живетъ ближе къ площади; я пойду туда, а васъ оставлю здѣсь.

ВИНЧЕНТІО.

Ну какъ можно; прежде выпьемъ; думаю, что я властенъ принять васъ здѣсь и, вѣроятно, найдется чѣмъ угостить васъ.

(Стучитъ.)
ГРЕМІО.

Вѣроятно домашніе чѣмъ-нибудь заняты, вы бы постучали покрѣпче.

ПЕДАНТЪ (сверху изъ окна).

Кто это тамъ стучитъ, будто хочетъ выломать двери?

ВИНЧЕНТІО.

Дома ли синьоръ Лючентіо, сударь?

ПЕДАНТЪ.

Дома, сударь, да не можетъ говорить съ вами.

ВИНЧЕНТІО.

А если бы кто-нибудь принесъ ему сто или двѣсти фунтовъ стерлинговъ, чтобы провести повеселѣе время?

ПЕДАНТЪ.

Поберегите ваши сто фунтовъ для себя; онъ не нуждается въ нихъ, пока я живъ.

ПЕТРУККІО.

Ну вотъ, вѣдь я говорилъ вамъ, что вашего сына любятъ въ Падуѣ. Послушайте-ка, сударь, безъ околичностей, скажите пожалуйста, синьору Лючентіо, что отецъ его пріѣхалъ изъ Пизы и ожидаетъ здѣсь у дверей, желая поговорить съ нимъ.

ПЕДАНТЪ.

Ты лжешь; отецъ его уже пріѣхалъ изъ Пизы и смотритъ здѣсь изъ окна.

ВИНЧЕНТІО.

Развѣ ты его отецъ?

ПЕДАНТЪ.

Да, сударь, такъ говоритъ мнѣ его мать, если надобно ей вѣрить.

ПЕТРУККІО.

Э! вотъ что, почтеннѣйшій! (къ Винчентіо.) Да это явное мошенничество, принять на себя имя другаго.

ПЕДАНТЪ.

Схватите мошенника; я увѣренъ, что онъ многихъ въ городѣ морочитъ моимъ именемъ.

БІОНДЕЛЛО (возвращается).

Я видѣлъ ихъ вмѣстѣ въ церкви. Дай Богъ счастливаго плаванія! Но кто это здѣсь? Мой старый баринъ, Винчентіо? Ну, пропали мы теперь, погибли до конца.

ВИНЧЕНТІО (увидя Біонделло).

Поди сюда, нечесаная мычка.

БІОНДЕЛЛО.

Надѣюсь, что и у меня есть воля, сударь.

ВИНЧЕНТЮ.

Поди сюда, мошенникъ! Какъ, развѣ ты забылъ меня?

БІОНДЕЛЛО.

Васъ забылъ? Нѣтъ, сударь; я не могъ позабыть васъ, потому-что я никогда не видалъ васъ.

ВИНЧЕНТЮ.

Что, отъявленный плутъ! Ты никогда не видалъ отца твоего господина, Винчентіо?

БІОНДЕЛЛО.

Какъ? моего стараго, достопочтеннаго стараго господина? О, разумѣется, сударь; вотъ онъ смотритъ изъ окна.

ВИНЧЕНТЮ.

Право такъ? (Бьетъ Біонделло.)

БІОНДЕЛЛО.

Помогите, помогите, помогите! этотъ сумасшедшій хочетъ убить меня.

(Убѣгаетъ.)
ПЕДАНТЪ.

Помоги, сынокъ, помогите, синьоръ Баптиста!

ПЕТРУККІО (отходитъ отъ окна.)

Катя, отойдемъ, пожалуйста, въ сторону и подождемъ конца этой ссоры.

(Отходятъ въ сторону.)
Выходятъ изъ дома Педантъ, Баптиста, Траніо и слуги.
ТРАНІО.

Кто вы такой, сударь? какъ смѣете вы бить моего человѣка?

ВИНЧЕНТЮ.

Кто я, сударь? Кто вы такой, сударь? Ахъ, разряженный идутъ! Шелковый камзолъ! бархатные штаны! алаго сукна плащъ! остроконечная шляпа! О, я погибъ! Ты хлопочешь дома, какъ добрый хозяинъ, а мой сынокъ съ своимъ слугою проматываютъ.

TPAНIO.

Судя по вашей одеждѣ, сударь, подумаешь, что вы почтенный, пожилой господинъ; но ваши слова показываютъ въ васъ сумасшедшаго. Ну какая вамъ нужда, что на маѣ золото и перлы? Благодаря моему батюшкѣ, у меня достанетъ денегъ на эти бездѣлки.

ВИНЧЕНТІО.

Твоему батюшкѣ? Ахъ, мошенникъ! Да вѣдь твой отецъ парусный мастеръ въ Бергамѣ.

БАПТИСТА.

Вы ошибаетесь, милостивый государь, ошибаетесь. А какъ, по вашему мнѣнію, зовутъ его?

ВИНЧЕНТІО.

Какъ зовутъ его, сударь? Будто я не знаю его имени? я поилъ и кормилъ его съ трехъ лѣтъ; его зовутъ Траніо.

ПЕДАНТЪ.

Прочь, прочь, глупый оселъ! Его зовутъ Лючентіо; онъ единственный сынъ и наслѣдникъ всего моего имѣнія, у меня, синьора Винчентіо.

ВИНЧЕНТЮ.

Лючентіо! о такъ онъ сгубилъ своего господина! схватите его, повелѣваю вамъ именемъ герцога! О, мой сынъ, мой сынъ! Скажи мнѣ злодѣй, гдѣ мой сынъ Лючентіо?

ТРАІНО.

Позовите-ка стражу. (Входить слуга со стражею.) Отведите этого сумасшедшаго въ тюрьму. Батюшка, Баптиста, постарайтесь, пожалуйста, отправить его.

ВИНЧЕНТЮ.

Меня отвести въ тюрьму!

ГРЕМІО.

Постой, нѣтъ нужды брать его подъ караулъ.

БАПТИСТА.

Молчите вы, синьоръ Греміо; я говорю, что его нужно взять подъ караулъ.

ГРЕМІО.

Берегитесь, синьоръ Баптиста, чтобы не попасться вамъ въ сѣти; я готовъ побожиться, что это настоящій Винчентіо.

ПЕДАНТЪ.

Побожись, когда смѣешь.

ГРЕМІО.

Нѣтъ, я и не стану божиться въ этомъ.

ТРАНІО.

Пожалуй, ты еще скажешь, что и я не Лючентіо.

ГРЕМІО.

Да тебя я знаю подъ именемъ синьора Лючентіо.

БАПТИСТА.

Долой съ глазъ этого сумасброда; въ тюрьму его.

ВИНЧЕНТІО.

Такъ притѣснять и обижать странника! о гнусный злодѣй!

(Возвращается Біонделло съ Лючентіо и Біанкою.)
БІОНДЕЛЛО.

О, мы погибли! вотъ онъ, откажитесь и отрекитесь отъ него, иначе мы всѣ пропали.

ЛЮЧЕНТІО (становясь на колѣни).

Простите, любезный батюшка!

ВИНЧЕНТІО.
Ты живъ, мой милый сынъ?
(Біонделло, Траніо и Педантъ убѣгаютъ).
БІАНКА (становясь на колѣни предъ Баптистою).

Простите, милый папенька!

БАПТИСТА.

Да, въ чемъ же твое преступленіе? Гдѣ Лючентіо?

ЛЮЧЕНТІО.

Здѣсь Лючентіо, настоящій сынъ настоящаго Винчентіо, который и женился на вашей дочери въ то время, какъ плутовского продѣлкою мы залѣпили вамъ глаза.

ГРЕМІО.

Такъ это былъ ловкій заговоръ, которымъ провели васъ всѣхъ!

ВИНЧЕНТІО.

Гдѣ этотъ окаянный злодѣй, Траніо, который такъ меня встрѣтилъ и угостилъ?

БАПТИСТА.

Но скажите мнѣ, развѣ онъ не Камбіо?

БІАНКА.

Камбіо превратился въ Лючентіо.

ЛЮЧЕНТІО.

Любовь сдѣлала это чудо. Любовь къ Біанкѣ побудила меня помѣняться мѣстами съ Траніо, который на время игралъ мою роль въ городѣ; наконецъ я благополучно вошелъ въ ожиданную съ нетерпѣніемъ пристань моего блаженства. Траніо поступалъ, по моему приказанію, и потому простите его ради меня, милый батюшка.

ВИНЧЕНТІО.

Я раскрою ему носъ, этому человѣку, который хотѣлъ посадить меня въ тюрьму.

БАПТИСТА (къ Лючентіо).

Но послушайте, сударь, вы женились на моей дочери, не испросивши моего согласія?

ВИНЧЕНТІО.

Не бойтесь, Баптиста, мы сочтемся съ вами, а теперь я пойду вымѣстить на этомъ лицѣ такую мошенническую продѣлку.

(Уходитъ.)
БАПТИСТА.

Пойду и я туда же, ощупаю дно этой продѣлки.

(Уходитъ.)
ЛЮЧЕНТІО.

Не блѣднѣй, Біанка; твой батюшка не станетъ сердиться.

(Лючентіо и Біанка уходятъ.)
ГРЕМІО.

Вѣрно пирогъ мой еще не допекся; такъ пойду ужъ и я за ними, но за чѣмъ другимъ, какъ попировать вмѣстѣ съ ними.

(Уходить.)
КАТАРИНА (приближаясь вмѣстѣ съ Петруккіо).

Милый дружокъ, пойдемъ, посмотримъ, чѣмъ кончится эта суматоха.

ПЕТРУККІО.

Сперва поцѣлуй меня, Катя, а потомъ и пойдемъ.

КАТАРИНА.

Какъ, середи улицы?

ПЕТРУККІО.

Что жъ, развѣ ты стыдишься меня?

КАТАРИНА.

Нѣтъ; сохрани Богъ! но стыжусь поцѣловать тебя здѣсь.

ПЕГРУККІО.

Ну такъ поѣдемъ назадъ домой. Эй! малый, назадъ!

КАТАРИНА.

Нѣтъ, нѣтъ, я поцѣлую тебя, только останься, миленькій, пожалуйста.

ПЕТРУККІО.

Чѣмъ же это не хорошо? Пойдемъ-ка, милая Катя! лучше однажды, чѣмъ никогда.

(Уходятъ.)

СЦЕНА II.

править
Комната въ квартирѣ Лючентіо. Приготовленъ банкетъ.
Входятъ Баптиста, Винчентіо, Греміо, Педантъ, Лючентіо, Біанка, Петруккіо, Катарина, Гортензій и вдова. Траціо, Біонделло, Груміо и другіе *.
  • Банкетъ былъ въ родѣ нашего десерта, онъ состоялъ тѣ пирожковъ, прянныхъ блюдъ и плодовъ.
ЛЮЧЕНТІО.

Наконецъ, хотя и не скоро, наши спорные пункты соглашены. Теперь, когда жестокая война окончилась, пора позабавиться надъ тѣмъ, какъ мы подвергались опасностямъ и лавировали. Милая Біанка, просо моего батюшку, а я попрошу твоего. Братецъ Петруккіо…. сестрица Катарина…. о ты Гортензіо, съ своею милою вдовушкою, попируемте получше, прошу пожаловать; банкетъ мой поправитъ ваши желудки послѣ порядочной нашей пирушки. Прошу садиться; мы теперь сядемъ болтать и ѣсть.

(Садятся за столь.)
ПЕТРУККІО.

Ничего болѣе, какъ сидѣть и сидѣть, ѣсть и ѣсть.

БАПТИСТА.

Падуа щедра на это.

ПЕТРУККІО.

Падуа щедра только на одно доброе.

ГОРТЕНЗІО.

Желалъ бы, чтобы эти слова были справедливы на счетъ обоихъ насъ.

ПЕТРУККІО.

О, клянусь моею жизнію, Гортензію труситъ съ своею вдовушкою.

ВДОВА.

Не думайте однако жъ, чтобы я была труслива.

ПЕТРУККІО.

Вы смышлены, однако прозѣвали смыслъ моихъ словъ; я хотѣлъ сказать, что Гортензіо труситъ васъ.

ВДОВА.

У кого голова идетъ кругомъ, тотъ думаетъ, что весь міръ вертится кругомъ.

ПЕТРУККІО.

Круглый отвѣтъ.

КАТАРИНА.

«У кого голова идетъ кругомъ, тотъ думаетъ, что весь міръ вертится кругомъ.» Растолкуйте пожалуйста, что вы хотѣли этимъ сказать.

ВДОВА.

Вашъ мужъ, не зная куда дѣваться отъ своей упрямицы, намѣряетъ печаль моего мужа своимъ горемъ. Теперь вы понимаете смыслъ моихъ словъ?

КАТАРИНА.

Самый простой смыслъ.

ВДОВА.

Право, я просто разумѣла васъ.

КАТАРИНА.

А я спроста разумѣю, что это относится къ вамъ.

ПЕТРУККІО.

Къ ней, Катя!

ГОРТЕНЗІО.

Къ ней, вдовушка!

ПЕТРУККІО.

Ты говоришь, какъ должностной человѣкъ. Твое здоровье, повѣса!

(Пьетъ, обращаясь къ Гортензіо.)
БАПТИСТА.

Какъ нравится тебѣ, Гортензіо, тотъ остроголовой народецъ?

ГРЕМІО.

Повѣрьте, сударь, они славно колятъ другъ друга.

БІАНКА.

Головами колятъ? находчивый острякъ, пожалуй, сказалъ бы, что у нихъ на головахъ есть рога.

ВИНЧЕНТІО.

Ага, милая невѣстушка, ты проснулась.

БІАНКА.

Да, но не съ испуга, и потому опять усну.

ПЕТРУККІО.

Такъ нѣтъ, этого не будетъ; когда вы начали, такъ и не увернетесь отъ одного, или двухъ выстрѣловъ колкихъ насмѣшекъ.

БІАНКА.

Развѣ я птица? Ну такъ я думаю перелетѣть въ другой кустъ, тогда гоняйтесь за мною съ натянутымъ лукомъ. Будьте всѣ здоровы!

(Біанка, Катарина и вдова уходятъ).
ПЕТРУККІО.

Она предупредила меня. Вотъ въ эту птичку, синьоръ Траніо, вы метили, хотя и не попали; за здоровье всѣхъ, которые стрѣляютъ и промахиваются.

ТРАНІО.

Ахъ, сударь! Лючентіо помыкалъ мною, какъ своею старою собакою, которая ловитъ сама, но ловитъ для своего господина.

ПЕТРУККІО.

Преудачное сравненіе, только немножко собачье.

ТРАНІО.

Это хорошо, сударь, что вы охотитесь для себя; думаютъ однако жъ, что олень вашъ не поддается вамъ.

БАПТИСТА.

Ого, Петруккіо! Траніо-то попалъ въ васъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Спасибо тебѣ, добрый Траніо, за этотъ сарказмъ.

ГОРТЕНЗІО.

Сознайтесь, сознайтесь, вѣдь онъ подстрѣлилъ васъ?

ПЕТРУККІО.

Признаюсь, онъ немножко задѣлъ меня; но чтобы отразить отъ себя насмѣшку, ставлю десять противъ одного, что вы оба больше меня мучитесь.

БАПТИСТА.

Сказать по правдѣ, сынъ мой, Петруккіо, я думаю, у тебя самая упрямая жена изъ всѣхъ.

ПЕТРУККІО.

Ладно: я говорю — нѣтъ; а чтобы доказать это, пусть каждый изъ насъ пошлетъ за своею женою, и чья жена безпрекословно придетъ къ своему мужу по первому его требованію, тотъ выиграетъ условленный закладъ.

ГОРТЕНЗІО.

Согласенъ: — какой закладъ?

ЛЮЧЕНТІО.

Двадцать кроновъ.

ПЕТРУККІО.

Двадцать кроновъ! я рискую больше на моего сокола, или собаку, но на мою жену въ двадцать разъ больше.

ЛІОЧЕНТІО.

Такъ сто.

ГОРТЕНЗІО.

Согласенъ.

ПЕТРУККІО.

Идетъ; рѣшено.

ГОРТЕНЗІО.

Кто начнетъ?

ЛЮЧЕНТІО.

Я. Поди, Біонделло, скажи своей женѣ, чтобы она пришла ко мнѣ.

БІОНДЕЛЛО.

Слушаю.

(Уходитъ.)
БАПТИСТА.

Я вашъ половинщикъ, сынъ; Біанка придетъ.

ЛЮЧЕНТІО.

Не надобно мнѣ половинщиковъ, беру все на себя.

(Біонделло возвращается.)

Что это значитъ? что за новости?

БІОНДЕЛЛО.

Моя госпожа приказала вамъ сказать, что она занята и не можетъ придти.

ПЕТРУККІО.

Какъ! она занята и не можетъ придти! это отвѣтъ?

ГРЕМІО.

Да, и еще хорошъ: дай-то Богъ, чтобы ваша жена не приказала вамъ сказать чего-нибудь похуже.

ПЕТРУККІО.

Надѣюсь получше.

ГОРТЕНЗІО.

Біонделло, ступай попроси мою жену, придти ко мнѣ сюда.

(Біонделло уходитъ,)
ПЕТРУККІО.

Ого! попроси ее! нѣтъ, за чѣмъ ей приходить.

ГОРТЕНЗІО.

Я боюсь за свою, сударь, но вы бойтесь еще больше; ваша жена не умолима.

(Возвращается Біонделло,).

Ну, гдѣ моя жена?

БІОНДЕЛЛО.

Она говорятъ, что вамъ вѣрно хочется подшутить, она не хочетъ идти, а проситъ васъ придти къ ней.

ПЕТРУККІО.

Часъ отъ часу не легче; она не хочетъ идти! о это гадко, несносно, нестерпимо. Малый, Груміо, поди къ своей госпожѣ, скажи, что я приказываю ей придти ко мнѣ.

(Груміо уходитъ.)
ГОРТЕНЗІО.

Я знаю ея отвѣтъ.

ПЕТРУККІО.

Какой?

ГОРТЕНЗІО.

Она не захочетъ придти.

ПЕТРУККІО.

Тѣмъ хуже для меня, а вотъ конецъ.

(Входитъ Катарина.)
БАПТИСТА.

О, клянусь, это Катарина!

КАТАРИНА.

Что намъ угодно? вы посылали за мною?

ПЕТРУККІО.

Гдѣ наша сестрица и жена Гортензіо?

КАТАРИНА.

Онѣ заняты жаркимъ разговоромъ.

ПЕТРУККІО.

Подите, приведите ихъ сюда; если станутъ отказываться, такъ притащите ихъ насильно къ своимъ мужьямъ; ступай, говорю и, и приведи ихъ сюда поскорѣе.

(Катарина уходить.)
ЛЮЧЕНТІО.

Вотъ чудо, если вамъ нужно чудо.

ГОРТЕНЗІО.

Да, это правда, что-то только оно предвѣщаетъ?

ПЕТРУККІО.

Конечно оно предвѣщаетъ миръ, любовь и спокойную жизнь, однимъ словомъ все, чего нѣтъ пріятнѣе и счастливѣе.

БАПТИСТА.

Ну, будь счастливъ и благословеніе мое надъ тобою, добрый Петруккіо! Ты выигралъ закладъ, а я хочу придать къ ихъ потерямъ двадцать тысячъ кроновъ, другое приданое другой дочери; вѣдь она теперь не то, чѣмъ была прежде.

ПЕТРУККІО.

Нѣтъ, я выиграю закладъ свои еще лучше; и покажу болѣе знаковъ ея покорности, ея вновь созданной добродѣтели и повиновенія…

(Катарина возвращается съ Біанкою и вдовою.)

Посмотрите, вотъ она идетъ и ведетъ женъ, какъ плѣнниниковъ ея женскаго убѣжденія. Катарина, эта шляпка нейдетъ къ вашему лицу; долой эту дрянь, бросьте ее подъ ноги.

(Катарина снимаетъ свою шляпку и бросаетъ подъ ноги.)
ВДОВА.

О, Боже! не допусти мнѣ вздыхать до тѣхъ поръ, пока я дойду до подобныхъ глупостей.

БІАНКА.

Фи! что за безразсудное повиновеніе.

ЛЮЧЕНТІО.

Я желалъ бы, чтобъ ваше повиновеніе было также безразсудно; ваше умничанье въ повиновеніи, прекрасная Біанка, лишило меня ста кроновъ во время ужина.

БІАНКА.

Тѣмъ безразсуднѣе вы, что побились объ закладъ о моемъ повиновеніи.

ПЕТРУККІО.

Катарина, приказываю тебѣ, скажи этимъ своенравнымъ женскимъ головамъ, какое повиновеніе должны имѣть онѣ къ своимъ властелинамъ и мужьямъ.

ВДОВА.

Полноте, полноте, вы насмѣхаетесь; мы не хотимъ слушать.

ПЕТРУККІО.

Ну же, говорю я, и сперва начни съ нея.

ВДОВА.

Она не станетъ.

ПЕТРУККІО.

Станетъ, говорю я; — и сперва начни съ нея.

КАТАРИНА.

Фи, фи! разгладь это грозное, наморщеное чело, но бросай презрительныхъ взглядовъ изъ своихъ глазъ, которыми ты хочешь какъ бы пронзить своего господина, своего повелителя. Это помрачаетъ твою красоту, какъ морозъ обезображиваетъ луга; потрясаетъ твою репутацію, какъ вихрь, прекрасныя почки цвѣтовъ; въ этомъ нѣтъ ни чувства приличія, ни скромности. Вспыльчивая женщина подобна мутному фонтану, тинистому, грязному, безцвѣтному, нечистому; а когда онъ будетъ находиться въ такомъ состояніи, то ни одинъ усталый, истомленный жаждою путникъ не захочетъ напиться изъ него воды и отвѣдать хоть одну каплю. Твой мужъ есть твой господинъ, твоя жизнь, твой хранитель, твоя голова, онъ заботится о тебѣ и о твоей жизни; подвергаетъ тѣло свое тяжкимъ трудамъ на морѣ и на сушѣ; бодрствуетъ ночью среди бурь, а днемъ на морозѣ; между-тѣмъ, какъ ты безпечно и беззаботно покоишься въ теплѣ дома, отъ тебя не требуютъ другой дани, кромѣ любви, милыхъ взглядовъ и истиной покорности, очень очень малая плата за столь большіе труды его. И когда она своенравна, причудлива, брюзглива, упорствуетъ и не покоряется его безукоризненной волѣ, кто она, какъ не низкій, неблагодарный измѣнникъ, своего любящаго властелина? Я стыжусь, что женщины возбуждаютъ войну тамъ, гдѣ онѣ должны просить на колѣняхъ мира, или ищутъ власти первенства и перевѣса тамъ, гдѣ онѣ обязаны служить, любить и повиноваться. Для чего наша природа такъ слаба, нѣжна, безсильна, неспособна къ общественнымъ трудамъ и заботамъ, какъ не для того, что наши нѣжныя души и сердца должны согласоваться съ нашею внѣшнею участію? Да, да, вы гордые и безсильные черви! Моя душа нѣкогда была также надменна, какъ и ваша, мое сердце было также гордо, быть-можетъ у меня было и болѣе основаній, чтобы за слово платить словомъ, за непріятность непріятностями. Но теперь я вожу, что наши копья — соломенки, наши силы такъ слабы, наши слабости такъ превышаютъ всякое сравненіе, что, кажется, это будетъ самое высочайшее титло для насъ, если назвать насъ слабѣйшими существами. И такъ, выбросьте изъ головы своей гордость, она безполезна; и положите свои руки у ногъ своихъ господъ. Въ знакъ этого повиновенія, моя рука готова, если это ему будетъ угодно, только бы доставить ему спокойствіе.

ПЕТРУККІО.

Вотъ жена, такъ жена! Пойдемъ же, поцѣлуй меня, Катя.

ЛЮЧЕНТІО.

Ступай, старый повѣса, я заплачу, что слѣдуетъ.

ВИНЧЕНТІО.

Пріятно слышать, что дѣти покорны.

ЛЮЧЕНТІО.

Но несносно слышать, что женщины упорны.

ПЕТРУККІО.

Пойдемъ, Катя. Мы трое женились, но вы двое поспѣшили.

(Къ Лючентіо.)

Я выигралъ закладъ, хотя вы били на бѣлую[7], и какъ выигравшій желаю вамъ покойной ночи.

(Петруккіо и Катарина уходятъ.)
ГОРТЕНЗІО.

Ну, ступай своей дорогой, ты усмирилъ презлую упрямицу.

ЛЮЧЕНТІО.

Это чудо, съ вашего позволенія, что она такъ усмирилась.

(Уходятъ.)

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

править
Трактиръ въ полѣ.
Два служителя приносятъ Сляя, одѣтаго по-прежнему и кладутъ его на землю.
(Выходитъ Подносчикъ.)
СЛЯЙ (просыпаясь).

Эй! бокалъ вина! что комедіанты ушли?… Развѣ я не лордъ?

ПОДНОСЧИКЪ.

Лордъ? чортъ побери! Неужели ты еще не проспался?

СЛЯЙ.

Кто это? Подносчикъ? О! я видѣлъ прекраснѣйшій сонъ, о какомъ ты не слыхивалъ во всю свою жизнь!

ПОДНОСЧИКЪ.

Вѣрно; однакожъ лучше бы тебѣ идти домой; а то вѣдь жена будетъ журить тебя, что ты прогрезилъ здѣсь цѣлую ночь.

СЛЯЙ.

Журить? Не бось, теперь я знаю, какъ уломать сердитую и упрямую бабу. Мнѣ цѣлую ночь снилось объ этомъ, и ты прервалъ лучшій мой сонъ, какой я когда-либо видѣлъ. Ну, да пойдти къ своей женѣ, а если она станетъ досаждать мнѣ, такъ я съумѣю усмирить ее.

(Уходить.)
"Сынъ Отечества", № 1, 1849



  1. Сляй искажаетъ испанскія слова: posas palabras — въ немногихъ словахъ, и Cessa — перестань.
  2. Выкупай себя изъ плѣна, какъ можно подешевле.
  3. Одинъ молодой человѣкъ, по имени Флорентинъ, былъ такъ прельщенъ блескомъ и цвѣтами драгоцѣнныхъ камней, жемчуговъ, колецъ, тканей, шалей, кружевъ, золота, блестокъ и другихъ затѣйливыхъ мелочей, что влюбившись ночью въ одну дѣвушку, сходилъ съ ума пока не женился на ней. Ео утромъ разсмотрѣлъ, что она прикрашивалась только румянами, а на самомъ дѣлѣ была чрезвычайно гадкое, желтое, морщинистое и безобразное твореніе, и потому никогда не жилъ съ нею; и принужденъ былъ молчать, что онъ женился на гниломъ скелетѣ, подкрашенномъ и одѣтомъ въ красивое платье, а потомъ началъ чахнуть съ горя и отравилъ себя ядомъ. Gomesins Libr. III. de Sal. Gen. cap. 22.
  4. Въ подлинникѣ — Петруккіо слово be (быть) принимаетъ за bee (пчела); въ переводѣ этого оборота съ точностію передать нельзя.
  5. Scripus lacustris.
  6. Курильницы (censer) эти, какъ видно изъ старинныхъ газетъ, по формѣ, походить на и внѣшнія жаровни (brasieres). Онѣ не только служили для очищенія воздуха въ цирюльнѣ, но еще подогрѣвали воду и просушивали костюмы. Steevens.
  7. Hit the whit — фраза, заимствованная изъ терминологія стрѣлковъ въ цѣль; обыкновенно цѣль означалась бѣлымъ кружкомъ. Здѣсь Шекспиръ дѣлаетъ намекъ на значеніе имени: Біанка — бѣлая.