Василий Брусянин
правитьОбманы любви
правитьАнна Андреевна несколько дней не выходила из дома, нервничала, никого не принимала, злилась на кухарку и горничную, призывала даже старшего дворника и долго пилила его за нераспорядительность. Размашистым почерком написала письмо племяннику в Ригу. Племянник просил денег, а она отказала. Принесли какие-то счета из обойного магазина. Не уплатила и по счетам, хотя и могла: денег у нее всегда много. Могла и — не уплатила, потому что ей хотелось сделать что-нибудь неприятное не только владельцу обойного магазина, племяннику, дворнику и кухарке с горничной, но и всему миру. Приходили многочисленные родственники и их не приняла. Навещают они ее часто, потому что она избаловала их подачками… А больше других ей хотелось сделать что-нибудь неприятное этому ненавистному Динору… Аркадию Ивановичу Динору… Аркаше… О-о!.. — Аркаша! Аркаша! — шептала она. — Я тебя вывела в люди, отхлопотала у князя место в акцизе, обувала, поила, кормила тебя! Сколько ты у меня денег перебрал!.. Никогда не отказывала, и вот — благодарность!.. Благодарность…
Она шептала с каким-то шипеньем в голосе, протягивала перед собою руки с искривленными пальцами и как будто хотела исковырять и исцарапать красивое выхоленное лицо Аркаши.
Опустила руки, закрыла глаза и представила себе Аркашу… Вот он подходит к ней, садится рядом, обнимает, целует… Острые приятные мурашки пробегают по жилам, сердце замирает…
Анне Андреевне 58 л., но она прекрасно сохранила бюст, да и лицо ее еще свежее, и без особенно глубоких морщин. Есть маленькие морщинки и «лапки», но ведь против них есть и средства. Голубые глаза ее хотя и выцвели, но стоит только подвести их немного и они блестят и молодеют. Передние зубы у нее еще сохранились, а если и есть кое какие дефекты рта, так об этом только и знает дантист.
Одевалась она прекрасно у лучшей портнихи. Квартиру обставила шикарно и модно. А кто же не знает, что Анна Андреевна домовладелица. У нее великолепный дом на лучшей улице Петербурга и квартиры в этом доме заняты лучшими жильцами. Подъезды с солидными швейцарами, у окон мостовая из торцов, а домом управляет присяжный поверенный, а не какой-нибудь гвардейский унтер-офицер в запасе.
С Аркашей она встретилась, когда он был еще студентом. Это был какой-то херувимчик, розовенький, пухленький, с темными «маслянистыми» глазами. Аркаша провинциал, сын бедных родителей, в Петербурге жил уроками и корректурой. Встретилась с ним Анна Андреевна, приласкала его, внесла за него обычную плату за слушание лекций и попросила бывать его в доме.
Скоро они сошлись. Конечно, странно было смотреть, когда 22-летний Аркаша обнимал и целовал 58-летнюю Анну Андреевну… В минуты одиноких раздумий Анна Андреевна и сама не верила в клятвы Аркаши и была убеждена, что Аркаша на стороне имеет еще и другую женщину, моложе ее… Когда же Аркаша обнимал и целовал ее, она верила. А потом опять колебалась и думала:
— Ну, и пусть лжет! Пусть притворяется! А все же мне хорошо с ним… Аркаша! Милый мой мальчик!..
Три года носилась Анна Андреевна в вихрях страсти. За это время Аркаша успел сдать государственный экзамен и все благодаря тому, что она устроила его жизнь так, что он мог отдаваться только науке. А когда Аркаша сдал экзамен и сделался кандидатом прав, Анна Андреевна шепнула князю X., своему состарившемуся поклоннику, и тот определил молодого человека в акциз на приличное содержание. И вот теперь Аркашу переводят куда-то в провинцию с повышением.
Когда Анна Андреевна узнала об этом, сердце ее сжалось от боли, а в глазах встал туман.
— Аркаша, милый! Ну, какая тебе нужда ехать в провинцию? Оставайся здесь!.. Я уволю управляющего домом и ты будешь моим помощником…
— Милая Аня, — говорил он. — Но ведь меня переводят с повышением. Если я поеду, предо мною открывается карьера. Князь непременно хочет этого, — «Вы, говорит, там скорее выдвинитесь, а потом мы вас и переведем прямо в секретари»…
Анна Андреевна хмурилась и говорила:
— Ты просто хочешь меня оставить!.. Ну, да… конечно… Что же я для тебя?.. Я — старая дура! Я — развалина!..
— Да нет же! — воскликнул он и старался сделать свой голос искренним.
— Знаю я, знаю тебя!.. Какая неблагодарность!..
Аркаша встал и даже выпрямил спину, и сверкнул глазами.
— Ты меня оскорбляешь подозрениями!..
Говорил с негодованием и удивлялся, что может играть своим голосом так, как надо, чтобы внушить доверие.
Объяснение тянулось два дня с патетическими причитаниями Анны Андреевны, с упреками, примирениями и новыми ласками и клятвами. Анна Андреевна все же надеялась, что Аркаша раздумает и останется с нею. Она намекала ему даже на желательность брака. Но он наотрез отказывал:
— Я давно высказал свою точку зрения! Я принципиально не могу жениться на богатой особе!..
— Ты просто не любишь меня!.. Ты любишь мои деньги!..
При этих словах Аркаша снова выпрямился во весь рост, изменился с лица и, переходя на «вы», вымолвил:
— Вы оскорбляете меня, Анна Андреевна!..
— Аркаша!.. Ну, Аркаша!.. Не сердись… — молила она.
Последнего свидания перед разлукой не произошло. Аркаша обещал заехать проститься в пятницу, а сегодня уже понедельник и его нет. Еще в пятницу вечером Анна Андреевна поняла все, а в субботу послала Аркаше письмо с посыльным. Вернулся посыльный и сказал только два слова: «они уехамши!..» И эти два слова были последними, переполнившими чашу страдания Анны Андреевны.
Вот проходит уже четвертый день, а она не может успокоиться. Обещал Аркаша писать с дороги открытки каждое утро. Мало надежды, но все же Анна Андреевна каждое утро ждет открытку. Приносят почту — газеты, журналы, письма родственников и серые конверты со штемпелями разных подрядчиков и фабрикантов, — а желанной открытки нет и нет.
Анна Андреевна ходит по пустым комнатам, одинокая, злая и проклинает и человечество! и мир! и небо! и себя! и Аркашу!.. Главное — Аркашу… Мысленно называет его «милостивым государем» и выкрикивает:
— Милостивый государь!.. Вы не меня любили!.. Вы деньги мои любили!.. Идите вон!.. Вон!..
Топает по полу ножкой, и странно гулко, странно-одиноко разносится по пустым комнатам это ее «вон!..» Точно это не слово, не слабый звук человеческой речи, а взрыв какой-то большой бомбы…
В среду утром Анна Андреевна немного успокоилась. Одно весьма простое обстоятельство успокоило ее. В «Нов. Врем.» она прочла такое объявление: «Одинокую даму просит интеллигентный слепой, которому нужно ехать в столицу ради лечения, о великодушии дать ему на несколько месяцев бесплатно стол и квартиру». Далее значился точный адрес интеллигентного слепого.
Анна Андреевна даже привскочила с кресла, как молоденькая дамочка.
Голову ее осенила счастливая мысль: «Пошлю ему письмо, вызову и пусть у меня поживет!» На великолепной бледно-розовой бумаге написала интеллигентному слепому письмо, прося немедленно приехать. Потом одумалась и написала новое письмо, в котором слово «немедленно» заменила словами: «когда представится вам возможным в зависимости от состояния вашего здоровья».
Новые три дня она волновалась более, нежели после разлуки с Аркашей. Ей почему-то все казалось, что интеллигентный слепой не приедет. По временам она ожидала: вот-вот в передней позвонят и войдет он.
В воскресенье утром позвонили. И этот звонок был какой-то особенно робкий, как будто кто-то нечаянно нажал у двери кнопку. Вошел в белом фартуке человек в железнодорожной форме, а за ним входил, протягивая вперед руки, человек лет 35, брюнет, с красивой бородкой и в котелке.
— А-a! Пожалуйте! Пожалуйте! — воскликнула Анна Андреевна, вцепившись в руку гостя и крепко пожимая худые пальцы.
Горничная помогла слепому раздеться, а железнодорожный носильщик внес в прихожую чемодан и мягкие вещи в портпледе. Анна Андреевна сунула в руку провожатого рубль и провела гостя в зал, где усадила его на диван у круглого стола.
Он был прилично одет: темный сюртук, свежие воротнички, новый галстук. Волосы на голове его курчавились, хотя и были коротко острижены. Из-за темно-дымчатых очков в золотой оправе как-то робко и тускло глядели темно-карие большие глаза с тем особенным тупым выражением, какое только и наблюдается у слепых.
— Уж вы извините меня, сударыня, я совсем ничего не вижу, — почему-то начал он извиняться. — Испортил глаза три года назад. Служу я в окружном суде, работы вечерней много… Лечили-лечили, но что же у нас в провинции за лечение. Посоветовали поехать в Петербург, полечиться у профессоров и специалистов… Уж я и не знаю, как мне поблагодарить вас, сударыня…
Слепой потянулся к Анне Андреевне с рукою и та протянула ему свою руку и пожала его тонкие и худые пальцы. И что-то почувствовала такое, отчего даже голос ее дрогнул.
— А как вас зовут? — спросила она.
— Артемий Иваныч Сущевский… А вас?..
— Я — Анна Андреевна Дурасова.
В первый же вечер перед сном они расстались друзьями. Анна Андреевна долго изучала паспорт Сущевского и осталась довольна. Чего же еще надо: Артемий Иваныч дворянин и даже коллежский регистратор, ему 35 лет, он — холост. Поместился Артемий Иваныч в угловой комнате в два окна. Дня через два, когда Артемий Иваныч отдохнул от поездки, Анна Андреевна повезла его к специалистам по глазным болезням.
Началось систематическое лечение глаз под наблюдением профессора- специалиста. Ассистент знаменитости являлся каждый день в дом Анны Андреевны, наблюдал больного и лечил его. Ссылаясь на ограниченные средства, Артемий Иваныч долго не соглашался на это, но Анна Андреевна настояла, потому что взяла все расходы на себя. Артемий Иваныч не знал, как благодарить свою благодетельницу. О нем Анна Андреевна заботилась как о близком родном. Он ей нравился за тихий нрав и вкрадчивый голос. Прекрасными она находила и его рост, и волосы, и «аристократические» руки с тонкими пальцами. Нравилась ей в нем и какая-то особенная провинциальная мягкость характера. Так и казалось, что захочешь, то с ним и сделаешь. Не то, что требовательные столичные молодые люди… нахалы!..
С большой осторожностью Анна Андреевна стала наводить разговор и о сердечной жизни гостя, но Артемий Иваныч или отмалчивался, или говорил робея. И всегда из его разговора на сердечную тему можно было сделать вывод, что сам-то Артемий Иваныч, после того, как лишился зрения, считает себя как бы не имеющим права на любовь. Анна Андреевна, разумеется, старалась уверить его в обратном.
Однажды между ними произошел такой разговор. Это было вечером, часу в одиннадцатом, когда они сидели в гостиной у круглого стола, пили «бенедиктин» и ели шоколад,
— Ведь вот, по-настоящему-то, мне и ликера-то не следовало бы пить, да и шоколад-то вреден, — говорил серьезным тоном Артемий Иваныч.
— Почему?.. Что вы, Артемий Иваныч! Рюмочка-другая «бенедиктина»… ха-ха… вы меня смешите… Да ведь это же лекарственное вино!. Недаром его монахи изобрели…
— Все-таки… доктора говорят, чтобы я вообще избегал нервных возбуждений…
— Не может быть! Профессор ничего мне не сказал… Напротив, он сказал, что вам надо поддерживать настроение… дух… чтобы не чувствовать ни угнетения, ни скуки…
— Скука какая же… Мне у вас не скучно! Вы так заботливо ко мне относитесь…
Анна Андреевна пересела на диван, ближе к Артемию Иванычу. Слепой почувствовал ее близость, замер в каком-то новом ожидании и сердце его как будто что-то укололо, тонкое, приятное… Они помолчали, смакуя ликеры и закусывая приятный напиток шоколадом.
— Уж я и не знаю, как мне вас отблагодарить, — сказал слепой.
— Пустое! Что вы, Артемий Иваныч!.. Разве я из-за благодарности отношусь к вам так?.. Ведь я богата и мне ничего не стоит помочь вам…
И она слегка пожала ему руку.
В этот вечер Артемий Иваныч стал скоро хмелеть и подумывал было о том, чтобы уйти поскорее в свою комнату и лечь. Но Анна Андреевна увлекла его газетой. Она вслух читала газету, а слепой слушал с удовольствием, так как интересовался политикой.
В эту ночь Артемия Иваныча беспокоили странные сны. Он видел во сне и Анну Андреевну. Высокая, стройная, веселая, она вышла откуда-то из тьмы, окружавшей Артемия Иваныча, вышла в нарядном платье, с пышно зачесанными волосами, с лукаво улыбающимися глазами. Видеть что-нибудь во сне для него, слепца, это было величайшей наградой неба. Снилось ему: появилась она, протянула к нему руки, а потом села рядом с ним на диван и так же, как и вечером, пожала его руку…
На другой день вечером Анна Андреевна опять читала Артемию Иванычу газету, а когда голос ее стал срываться и прерываться хрипотой, она предложила интеллигентному слепому «бенедиктина» и шоколада.
— Опять вы, Анна Андреевна, соблазняете? А?.. Ха-ха-ха…
— Так ведь это же для циркуляции крови!..
— Вредны мне нервные-то волнения!.. Сегодня вот всю ночь плохо спал и видел какие-то странные сны…
Вспомнив о своих сновидениях, Артемий Иваныч почему-то спросил:
— Простите, Анна Андреевна, за нескромный вопрос: сколько вам лет?.. Я видел вас во сне…
— Мне… мне… тридцать четыре, — отвечала Анна Андреевна и голос ее дрогнул.
Артемий Иваныч понял, что вопрос его, предложенный даме, был весьма неуместным и дрогнувший голос дамы смутил его.
— Ну, да… да… значит я вас видел!.. — забормотал он.
Он услышал шелест шелковых юбок. Его опахнуло запахом пряных духов. Анна Андреевна пересела на диван и предложила Артемию Иванычу новую рюмку ликера.
— Выпьемте, Артемий Иваныч, еще… Так приятно, право, ваше общество!
— Да… и мне приятно!
Артемий Иваныч пожелал чокнуться с Анной Андреевной и они чокнулись.
— Я очень рада, что вам у меня хорошо!
Интеллигентный слепой, вздохнул, и этот вздох был искреннейшим выражением его расположения к Анне Андреевне. Старушка чутким ухом уловила этот вздох, поняла его и, слегка привалившись к его плечу, сказала:
— А расскажите, Артемий Иваныч, как вы видели меня во сне?
— Это трудно, Анна Андреевна…
— Ну, милый, голубчик, расскажите!..
Анна Андреевна положила руку на руку интеллигентного слепого и пожала его тонкие, белые пальцы.
— Будто было темно… коридор или комната какая-то… Ну… иду я и сам не знаю — куда. Зрячим я сам себе во сне-то представляюсь. И так приятно это! Так хорошо!.. И вот будто вы выходите ко мне в нарядном платье… выходите и идем мы с вами… Тут… знаете, как во сне-то часто бывает, вдруг все перемешалось… Другие люди мелькают, а мне видится, будто я все держу вас за руку…
— Ха-ха-ха!.. — рассмеялась Анна Андреевна и еще сильнее привалилась к плечу собеседника.
— И мне было очень приятно!..
Старческое тело Анны Андреевны вдруг точно пламенем охватило. По спине, по ногам рассыпались приятные мурашки. Она еще плотнее примкнула к плечу Артемия Иваныча и крепко сжала его руку. И он стал жать ее руки, сначала робко и нежно, потом порывисто и крепко.
— Милый мой! Милый!.. Полюбите меня… — шептала она.
Он подался к ней, склонил голову и обнял за талию… И они замерли в первом поцелуе.
Они любили друг друга, как любят только молодожены. Анна Андреевна была на верху блаженства. Думы об изменнике Аркаше как будто уплыли куда-то. Она жила новым увлечением…
А он… Он так мало знал женщин за всю свою молодую жизнь, погруженный в заботе об этой жизни и занятый скучным и неблагодарным трудом. Встречи с «продажными» женщинами всегда оставляли какой-то особенно скверный привкус, и жить после таких встреч становилось скучно.
Были у него встречи и с чистыми женщинами и он начинал за ними ухаживать, но делал это как-то робко и неумело. А красивые, молодые и симпатичные девушки, за которыми он ухаживал, проходили мимо него и доставались кому-то другому. А он опять томился и снова желал и жаждал новых встреч.
Потеряв зрение, он впал в тоску и собственная его жизнь стала ему казаться ненужной ни ему, ни другим… Все его крошечные и как бы случайные радости прошлой жизни и все его мечты о будущей жизни утонули во тьме, его окружавшей. Все переменилось в его жизни, новыми стали и все его переживания. Как будто судьба втиснула его в какой-то тесный и темный мешок, оставив ему одни страдания, и этот мешок ввергла в тьму.
И вот теперь, ни на что не рассчитывая, он неожиданно встретился с женщиной, которая подошла к нему так близко и которую он так быстро и так страстно полюбил.
Лаская Анну Андреевну, он с душевным замиранием думал:
«Ну, наконец-то… наконец-то и мне улыбнулось счастье»…
А по ночам он долго молился и благодарил Бога за неожиданное счастье.
Слепой разочарованный человек, впервые вкусивший сладость настоящей любви, и зрячая, одинокая женщина, чувствовавшая, как с каждым годом все дальше и дальше отходит от нее возможность любви, — сошлись в одном: он обманывал себя бессознательно, она сознательно шла навстречу обману…
И оба они в обмане были счастливы…
Они любили друг друга и наслаждались своей любовью каждый по-своему.
Как-то раз, после одного из визитов к «самому» глазному профессору, Артемий Иваныч возвращался домой особенно веселым, радостным и счастливым. Ехал на извозчике и все думал:
«Вот скоро вылечит меня профессор и я опять буду зрячим, буду на человека походить… Вылечит же он меня… Сегодня откровенно сказал: дело поправляется, буду я с глазами… Обвенчаемся мы с Анной Андреевной и заживем по-семейному… Она — женщина со средствами, службу брошу и перееду в Петербург»…
И ему представлялась красивая перспектива будущей жизни… с любимой и любящей женщиной.
— Анна Андреевна!.. Профессор сказал, что лечение идет весьма и весьма успешно! — выпалил он радостным голосом, снимая в передней пальто. — Через месяц я буду различать предметы, а через два, много — через три месяца, могу приступить и к занятиям… Так сказал профессор!..
— Да что вы?.. Артемий Иваныч, как я рада! — пожимая его руки, восклицала Анна Андреевна,
Она искренно выражала свой восторг. Она обнимала и целовала его больше обыкновенного и кокетничала с Артемием Иванычем, как никогда.
А вечером в зале у круглого стола они опять сидели счастливые и радостные и пили ликеры и кушали шоколад.
— Профессор сказал, что мне можно пить ликеры сколько угодно! — говорил веселым голосом Артемий Иваныч и глаза его за дымчатыми стеклами очков блестели. — Вот от водки и пива профессор советовал остерегаться…
Артемий Иваныч втайне даже подивился на самого себя. Никогда он не думал, что сумеет лгать с такой смелостью и развязностью. Профессор, напротив, запретил ему употребление спиртных напитков. А он не смутился этих предостережений и сам шел навстречу яду…
Надежда на скорое выздоровление сделала Артемия Иваныча неузнаваемым. Вдруг захотелось жить полной, радостной жизнью! Вдруг захотелось скорее вернуть безвозвратно умчавшиеся три года, когда приходилось довольствоваться только каким-то суррогатом жизни!..
И они пили на радостях ликеры и ласкали друг друга.
В мечтах Артемия Иваныча образ Анны Андреевны оживал и носился таким, какой он видел ее во сне. Этот образ становился для него живым портретом молодой, красивой, страстной женщины! И эта женщина — Анна Андреевна, его милая, дорогая Анна Андреевна…
И мечтая о ее красоте, он не знал, не видел, какая развалина упивается его ласками…
Поздно ночью, когда Артемий Иваныч ушел к себе в комнату, Анна Андреевна долго не могла заснуть. Ее безмятежное счастье спугнула одна непрошенная скверная мысль…
«А что будет, что будет с нашей любовью, когда он излечит глаза? Когда он прозреет?.. Он узнает, что мне не 34 года… Я старая, дрянная!.. Боже!.. И он оттолкнет меня, как Аркаша!.. Боже!.. Боже!..»
К утру ей снился Аркаша. Франтоватый, в смокинге и в белом жилете, он подошел к ее постели и, поблескивая наглыми глазами, усмехался и не громко спрашивал:
"А?.. Как же, Анна Андреевна, быть-то, когда ваш Артемий Иваныч прозреет?.. А?.. Что же будет с вашей любовью?..
Часу в двенадцатом Анна Андреевна проснулась в скверном расположении духа и целый день нервничала.
Первая публикация: журнал «Пробуждение» № 8, 1911 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.