В. Н. ПОЛОВЦОВА
правитьОбзор книги:
правитьSt. v. Dunin-Borkowski, S. J. Derjunge de Spinoza. Leben und Werdegang im Lichte der Weltphilosophie. Münster i. W. Aschendorff. 1910. Mit zwei Vierfarbendrucken, dreizehn Autotypien und sieben Faksimiles XXIII+633 и др.
правитьБенедикт Спиноза: pro et contra
СПб.: РХГА, 2012. — (Русский Путь).
За несколько последних лет литература о Спинозе обогатилась целым рядом произведений, из которых некоторые представляют собою тома, по объему еще невиданные в этой области[1].
Мне представляется желательным остановиться на самом новом из этих трудов, а именно на труде Дунин-Борковского, пока стоящем вне конкуренции по «подробности изложения», причем появившийся в печати том является только первым томом — о юности Спинозы — и за ним должен следовать, по всей вероятности, не менее внушительный по размерам второй том об эпохе зрелого возраста Спинозы.
По своему объему, обещаниям, высказанным в предисловии, хорошей внешности издания и многим приложениям (правда, смешанного достоинства) это произведение в особенности может обратить на себя внимание, и потому тем более важно отметить его характер и сущность его содержания для того, чтобы лица, знакомые с жизнью и учением Спинозы, могли представить себе, что они могут найти в данном произведении, а мало знакомые с философом могли подойти с достаточно критической оценкой к претенциозному во всех отношениях произведению патера иезуитского ордена.
Историческая личность Спинозы вырисовывается в настоящее время с значительной степенью ясности, главным образом благодаря трудам Фрейденталя и Мейнсмы[2].
Отношение общества и науки к учению Спинозы прошло, как известно, целый ряд фаз, и только теперь это учение может, наконец, рассчитывать на соответствующую его содержанию оценку. Краткий, но отчетливый очерк этих фаз, в отношениях к Спинозе как к философу и человеку, и изображение тех связей, в которые может быть поставлено его учение с остальными философскими и историческими течениями, дает в итоге многих до сих пор произведенных исследований только что появившаяся статья Бенно Эрдмана1, на которую я обращаю попутно внимание лиц, интересующихся Спинозой и дальнейшим углублением его миропонимания[3].
Дунин-Борковский в своем исследовании поставил себе две задачи: во-первых, проследить развитие Спинозы с недостигнутой еще до сих пор никем обстоятельностью; во-вторых, дать историю тех течений, которые, по его мнению, стоят в более или менее тесной связи с мировоззрением Спинозы. Конечным пунктом своего исследования Дунин-Борковский намечает 1657 год; таким образом, главным источником для обсуждения является так называемый «Краткий трактат» (Tractatus de Deo etc.). Но автор привлекает к рассмотрению и все остальные сочинения Спинозы, особенно во всех тех случаях, где он пытается доказать заимствования.
Можно наметить следующие основные пункты в книге Д.-Б.
После «почти исчерпывающего» очерка биографических работ о Спинозе автор дает собственное описание его детства и юности; затем следует описание развития и руководящих идей; весьма пространными рассуждениями сопровождается выяснение отношений Спинозы к Талмуду и Каббале. К ним присоединяется вопрос о влиянии иудейской схоластики и об арабских источниках. Попутно подвергаются критике некоторые основы спинозизма.
Путем «Пирровой победы» над скепсисом и «минутного союза с натурализмом» Спиноза приходит, по мнению автора, к зачаткам достоверного познания. Влияние Гоббса и Декарта рассматривается автором с различных сторон их воздействия. Своим собственным открытием автор считает установление влияния на Спинозу некоторых второстепенных скрытых философских течений, мистических направлений и «платоновских тайн». Книга заканчивается изложением отношения Спинозы к христианству, к этическо-христианскому сектантству, к христианскому мистицизму, с другой стороны — к либертинизму2 его времени и, наконец, к Аристотелю и схоластикам.
Путем всех этих очень пространных рассуждений автор дает, по его мнению, «совершенно новое освещение» (р. IV) развитию Спинозы. Это верно во всяком случае в том смысле, что он зачастую совершенно перемещает те соотношения теней и света на историческом изображении Спинозы, которые рисуются нам из трудов других исследователей. Подробная критика отдельных взглядов автора была бы здесь неуместна; как на пример такой детальной критики и тех результатов, к которым она приводит, можно указать на появившуюся еще несколько лет тому назад статью Фрейденталя[4], в которой он, отстаивая правильность собственной обработки старейшей биографии Спинозы, вскрывает и целый ряд неточностей и неправильностей в данных Д.-Б. по тому же вопросу[5]. Этот разбор данных Д.-Б. ясно показывает, насколько осторожно надо относиться к его историческим изысканиям. Фрейденталь отмечает, между прочим, уже тогда явно выраженную черту в способе изложения автора, а именно его крайний апломб в сообщении далеко не выдерживающих критики положений (р. 190); эта же черта чрезвычайно характерна и для данного произведения.
Чтобы показать свойства разбираемой книги, в настоящем случае будет вполне достаточно привести из нее некоторые выдержки. Взятые как примеры, из многих им подобных, они легко дадут понятие о том, каково то новое освещение учения и личности Спинозы, которое предлагает своим читателям Д.-Б. Вообще, оно сводится главным образом к тому, чтобы заставить видеть учение Спинозы исключительно с точки зрения зависимостей и аналогий по отношению к предшествовавшим и современным ему течениям.
Этические идеалы Спинозы, притом не только идеалы его юности, но его идеалы вообще, по мнению автора, взяты почти целиком из изречений Талмуда (р. 132 и сл.). Претенциозное стремление указать источник для всякой детали заставляет автора при его «почти что исчерпывающих данных» видеть заимствования из Талмуда даже в таких вещах, как отрицательное отношение Спинозы к вспыльчивости (р. 133), или в его положительном отношении к труду (р. 140). Открыв взорам читателя целый «лес цитат из Талмуда», по выражению Д.-Б., последний пытается развешать по деревьям этого леса все этические воззрения Спинозы, не замечая, что для этого ему приходится разорвать единое целое на массу не имеющих самих по себе никакого значения отрывков. Но не только этические идеалы Спинозы заимствованы из Талмуда: «Возможно, что нет ни одного критического толкования в „Теолого-политическом трактате“, которое не было бы внушено тем или другим из старых учителей Талмуда или одним из его экзегетов» (р. 123).
Проникая затем в «сокровенные глубины Каббалы», Д.-Б. находит, что каббалистическим учениям Спиноза обязан в сущности всеми главнейшими руководящими идеями его спекулятивной философии. «Если кто-нибудь хотел бы дать набросок спинозовской спекулятивной философии, то ему было бы достаточно для этого выписать только теории Эрреры (Herrera)» (p. 189).
Иудейские философы (Gaon Saadja, Bachja, Ibn Gabirol и др.) приводятся как учителя Спинозы относительно различных источников познания (р. 204 и сл.). Понимание свободы воли у Хасдаи Крескаса, по мнению автора, «идентично» с пониманием ее у Спинозы (р. 213). Переходя к арабским философам, автор и здесь находит все те же черты: Спиноза в своей несамостоятельности черпает отовсюду полными горстями. Мысли аль-Фараби, в особенности в той форме, в какой они изложены в комментарии Измаила, проникают «в самый мозг спинозовской спекуляции» (р. 231). Учения аль-Фараби о сущности Бога перенесены «почти дословно» в спинозовскую этику (р. 335).
То, чего недостает Спинозе в области теории познания и психологии, он «добывает себе», притом не только из Декарта, но и «из произведений платонизирующих современников» (р. 245). Его теория познания — это связанные друг с другом теории платоников и Декарта (р. 316, 328). Среди всего этого потока заимствований «моральное легкомыслие» Спинозы склоняет его на короткое время «к союзу с популярным материалистическим натурализмом его поверхностных друзей» (р. 277 и сл.).
Таковы примеры освещения несамостоятельности Спинозы в общих вопросах его учения; в не менее режущем свете рисуются автору заимствования Спинозы в частностях.
Так, учение Спинозы об атрибутах показывает, по мнению Д.-Б., «совершенно поразительное совпадение с учением о триединстве» (р. 342 и сл.). Спиноза запутывается, однако, в неразрешимых трудностях, «так как он пускает в ход взятые им из спекуляций о триединстве аналогии без достаточного знания этого в высшей степени сложного лабиринта мыслей» (р. 346). Что касается бесконечной, но неделимой протяженности, о которой говорит Спиноза, то о ней учили, по мнению Д.-В., все более тонкие метафизики 17 века «точь-в-точь так же», как Спиноза (р. 357). Также и воззрение на душу, как на идею тела, ни в каком случае не составляет открытия Спинозы (р. 384). Врач из Праги Маркус Марци, «детски набожный и строго верующий католик», должен быть назван как самый значительный пионер этого учения (р. 388). Психологические и виталистические теории англичанина Глиссона, создавшиеся отчасти под влиянием Маркуса Марци, «являются настолько глубоко обоснованными в противоположность к поверхностному легкомыслию „Короткого Трактата“, что бесполезно и невозможно предполагать воздействие (на Глиссона) несвязных спинозовских тезисов»; напротив, естественно, по мнению автора, предположить обратное, и целый ряд положений из второй книги «Этики» представляются автору «дословно заимствованными у Глиссона» (р. 392).
Автор видит у Спинозы повсюду только заимствования и аналогии. Не удивительно поэтому, что Спиноза является для него исключительно «аналогирующим умом», «гением собирания» (Sammelgenie, p. 166), «эклектиком» («хотя и не в дурном смысле слова»!) (р. 167). Спиноза, по представлению Д.-В., старается соединить в себе, «как в собирательном зеркале, все выдающиеся по значению мысли, всю мудрость мира» (р. 143). И для этого он собирает «направо и налево» (р. 286). В тех случаях, где аналогии отказываются служить ему, «оказывается несостоятельной и его метафизика» (р. 407). При таких обстоятельствах понятно, что в глазах автора Спиноза пятнает себя неблагодарностью (р. 126, 137, 224) к своим «учителям», имена которых он избегает приводить «с досадною скромностью» (р. 42).
Приведенные выдержки, число которых могло бы быть увеличено в неопределенной степени, достаточно ясно говорят о тенденциозности иезуитского патера по отношению к философу, глазам которого, по мнению Д.-В., никогда не открывалось «величественное явление мировой церкви, сущность сверхъестественного, историческая и социальная понятность учения Христа» (р. 486), притом только потому, что Спиноза «слишком рано остановился в своих философских исследованиях». Еще с большею резкостью выступает тенденциозность автора в освещении им жизни Спинозы, несмотря на то, что в предисловии автор проповедует справедливость и беспристрастие и пытается придать своим нападкам характер научности. Несколько взятых и здесь для примера цитат смогут опять-таки наиболее очевидным образом вскрыть все то же настроение автора по отношению к Спинозе и в этих биографических данных. Всем, читавшим произведения Спинозы, хорошо известны его мысли в начале «Трактата об исправлении человеческого интеллекта» (Tractatus de intellectus emendatione). Всякий человек самой высокой нравственности мог бы повторить их по отношению к себе, если бы он со всею строгостью разобрал не только свои поступки, которые со всех точек зрения могли бы быть безупречными, но и свои самые сокровенные и мимолетные помыслы. Д.-Б. находит нужным толковать их следующим образом: Спиноза испытал на себе «тиранию чувственности; он страдал от пожирающей страсти к богатству и почестям и чувствовал себя беспомощным перед этими страстями. Многочисленные друзья, по всей вероятности, подстрекали со своей стороны внутренние вожделения молодого мыслителя». И если, тем не менее, до нас не дошло ни одного факта, который говорил бы в пользу какого-нибудь выдающегося заблуждения Спинозы, то это можно объяснить только тем, что «надо было невероятно много», «чтобы выделиться в то время, которое непростительно много прощало» (р. 247). В сущности, этой одной выдержки было бы достаточно, чтобы оценить стремление автора; но не мешает отметить, что вся книга полна бесчисленными более или менее скрытыми инсинуациями до поводу характера и жизни Спинозы (см., например, стр. 115, 152, 198, 243, 255, 449 и многие другие). И, тем не менее, самому автору чувствуется, что все его обвинения и ссылки на непритязательность эпохи недостаточны, чтобы быть противопоставленными положительным результатам исторических исследований, которые дают достоверные указания на высоконравственные черты жизни и характера Спинозы, не представляя абсолютно никаких точных данных для противоположных допущений. Ввиду этого Д.-Б. прибегает еще к одному средству, а именно, он пытается по крайней мере умалить достоинства Спинозы и делает это следующим образом: «Прямо-таки невероятно, — говорит Д.-Б., — как мало знакомы историки философии с биографиями 17 столетия. Только этим можно объяснить то обстоятельство, что они восхваляют тихие и прекрасные добродетели Деспинозы как что-то необычное и особенное». И далее: «Хотя я знаком только с самой малой долей биографий лиц, живших с 1600 по 1700 г., но я с первого взмаха мог бы насчитать сотню лиц, которые по нравственной высоте стояли наравне, а частью и выше Деспинозы» (р. 474). Автор не приводит, впрочем, ни одного из этой сотни лиц, не говоря уже об умолчании им его критериев сравнения, для которых вряд ли вообще можно ожидать в подобных психологически сложных случаях каких-либо научных оснований.
Как видно из двух последних цитат, Д.-Б. находит нужным изменять в тексте имя (де) Спиноза в Деспиноза; однако для этого пока все еще нет не только «отличных», как утверждает автор, но и вообще никаких решающих оснований. Не говоря уже о том, что Спиноза сам в единственном изданном им самим и под своим именем произведении пишет Де Спиноза, и что ясное разделение букв D и S в постоянно употребляемой им печати говорит за отделение частицы de, но и исторические исследования в этом направлении и имеющиеся сырые материалы ни в каком случае не ведут к необходимости настоятельно желаемого Д.-Б. изменения[6].
Приведенных выдержек достаточно, чтобы представить себе общий характер разбираемого произведения. Как положительные стороны можно отметить необычайную начитанность автора и обусловленные ею небезынтересные, хотя слишком растянутые, исторические экскурсы, например, в описании скепсиса 17 века или религиозно-этических течений того времени. Для знакомых со Спинозой книга Д.-Б. может представить поэтому в ее отдельных пунктах повод к проверкам и более детальным исследованиям и, таким образом, косвенно может дать положительные результаты.
Однако, эти положительные стороны отступают далеко на задний план перед тем общим отрицательным впечатлением, которое производит «новое освещение» Д.-Б. личности и учения Спинозы.
Лицам, мало знакомым с другими данными о Спинозе, книга Д.-Б. даст искаженный образ Спинозы как человека и как философа. С этой стороны появление этой книги не может быть встречено с сочувствием.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по: Половцова В. Н. Обзор книги: St. v. Dunin-Borkowski, S. J. Der junge de Spinoza. Leben und Werdegang im Lichte der Weltphilosophie // Вопросы философии и психологии. 1910. Кн. V (105). С. 325—332.
Половцова Варвара Николаевна (1877—1936), первый русский философ-спинозист, защитила диссертацию по микробиологии в Рейнском университете Бонна, затем работала там в должности ассистента философского семинара профессора Бенно Эрдмана — видного неокантианца, академика, издателя трудов Канта. Половцова перевела спинозовский «Tractatus de intellectus emendatione» и написала подробный комментарий к трактату.
Соч.: Untersuchungen über Reizerscheinungen bei den Pflanzen. Jena: Fischer, 1909; По поводу автобиографии Фр. Ницше // Вопросы философии и психологии. 1909. Кн. 98; К методологии изучения философии Спинозы // Вопросы философии и психологии. 1913. Кн. 118 (отд. изд.: М., 1913); Перевод с латинского языка, предисловие, введение и примечания к кн.: Спиноза Б. Трактат об очищении интеллекта и о пути, наилучшим образом ведущем к истинному познанию вещей. М., 1914 (2-е изд.: Ростов-на-Дону, 2007).
Двумя заметками на первый том книги католического священника Станислауса фон Дунин-Борковского «Молодой де Спиноза. Жизнь и развитие в свете мировой философии» начала свою карьеру в спинозоведении В. Н. Половцова. Немецкая версия рецензии опубликована в журнале «Historische Zeitschrift» (1911. Bd. 108. H. 1. S. 111—115).
Философское творчество Спинозы в изображении Дунина-Борковского предстает как череда заимствований и влияний, находимых буквально повсюду: в своих книгах Спиноза собрал «всю мудрость мира». Вскоре у графа Дунин-Борковского появится и англоязычный брат по разуму — Гарри Вульфсон, автор еще одного, полного эрудиции и цитат на иврите, двухтомника. "Разрежем на кусочки философские книжки, доступные Спинозе, бросим кусочки в воздух — из рассыпавшихся по полу кусочков мы сможем восстановить «Этику» (Wolfson H. A. The Philosophy of Spinoza: Unfolding the latent processes of his reasoning: 2 vols. Harvard, 1934. Vol. I. P. 3). Результатом такой «реконструкции» учения Спинозы, собственно, и стала книга Дунина-Борковского.
Против превращения «цельной системы» Спинозы в «сшитую из отдельных лоскутьев комбинацию взглядов» выступал еще Куно Фишер (Фишер К. История новой философии: Бенедикт Спиноза. М., 2005. С. 195—196), и Фрейденталь предостерегал от взгляда на спинозовское учение как «лоскутное одеяло» (Spinoza und die Scholastik. S. 137).
К этой второй партии примыкает Половцова. Для ее работ характерна та воинствующе-полемическая тональность, в которой ведется обсуждение книги «иезуитского патера», плюс по-немецки скрупулезный анализ текста. Половцова не была против изучения схоластической литературы — наоборот, считала это необходимым условием понимания языка Спинозы, но призывала, вслед за самим Спинозой, видеть за внешним сходством терминов и оборотов речи различия смыслов — «понятий, которые душа имеет о вещи без слов или вне их» [KV II, cap 16].
С началом I Мировой войны Половцова вернулась в Петроград и, к великому сожалению, прекратила занятия философией; рукопись ее книги о Спинозе осталась неизданной. К осени 1917 года она уехала в Англию, где работала в российских, а затем в советских представительствах. (Подробнее см.: Майданский А. Д. У истоков русского спинозизма: творчество и судьба Варвары Половцовой // Старейшее жизнеописание Спинозы. Спиноза Б. Трактат об очищении интеллекта. Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. С. 240—324.)
1 Эрдман, Бенно (Erdmann, 1851—1921) — немецкий философ-неокантианец, академик Прусской Академии наук, ректор Боннского университета. Издал собрание сочинений Канта, известен также благодаря своей полемике с Гуссерлем о характере законов логики. Много занимался философией Спинозы (не путать с однофамильцем, J. Ed. Erdmann, писавшим о Спинозе еще во времена Гегеля и в гегельянском ключе).
2 Либертинизм (от лат. libertinus, вольноотпущенник) — течение в среде европейских интеллектуалов, культивировавшее вольномыслие и питавшееся идеями ренессансного скептицизма (М. Монтень и П. Шаррон). У истоков либертинизма стоял Сирано де Бержерак.
- ↑ Fr. Erhardt. Die Philosophie des Spinoza im Lichte der Kritik. Leipzig, Reisland, 1908. VII+502 S.; A. Wenzel. Die Weltanschauung Spinozas. Bd. I. Spinozas Lehre von Gott, von der menschlichen Erkenntnis und von dem Wesen der Dinge. Leipzig, Engelmann, 1907. V+479.
- ↑ Недавно появившийся немецкий перевод известного произведения Мейнсмы (К. О. Meinsma. Spinoza en zijn kring. 1896) делает его доступным и для лиц, не знакомых с голландским языком.
- ↑ Benno Erdmann. Betrachtungen über die Deutung und Wertung die Lehre Spinozas. Genethliakon, Cari Robert zum 8 März 1910. Berlin, Weidmannsche Buchhandlung. 1910.
- ↑ Freudenthal I. Über den Text der Lucasschen Biographie Spinozas, Zeitschrift fur Philosophie und philosophische Kritik. Bd. 126. S. 189 ff.
- ↑ См. статью Д.-Б. в Archiv für Geschichte der Philosophie. Bd. XVIII. Ответ Д.-Б. на указанную статью Фрейденталя, данный в примечании на стр. 530 разбираемой книги, не ослабляет веской критики Фрейденталя.
- ↑ См., например, данные, приводимые Фрейденталем в его труде: Die Lebensgeschichte Spinozas etc. Leipzig, 1899: «Urkunden», 109 ff. См. также: A. Baltzer. Spinoza’s Entwicklungsgang. Kiel, 1888, p. 160.