М. Н. Катков
правитьОбвинение «Московских Ведомостей» в колебании государственного порядка и нигилизме
правитьНыне полученный нумер «Вести» весь посвящен нам. На нас наскакивают эти господа с четырех разбегов, в четырех статьях и статейках. Это страшное движение в лагере «Вести» причинено нашими заметками по поводу ее выходок против военной реформы и лиц, стоящих во главе военного управления. Ярость, овладевшая этими господами, так велика, что они не посовестились употребить в дело даже очевидную и им совершенно сведомую опечатку в пометке нашей передовой статьи: «Москва, 30 октября» вместо «31 октября». Выписываем ради курьеза следующую направленную против нас улику:
«Московские Ведомости» отвечают на статью нашу о военной реформе, и отвечают с поснешностию поистине изумительною. В самом деле, в передовой статье этой газеты, помеченной: «Москва, 30 октября», между прочим сказано: «В полученном сегодня нумере она („Весть“)…» Между тем нумер «Вести», о котором идет речь, вышел в Петербурге того же 30 октября. Итак, этот номер был переслан в редакцию московской газеты тем способом, в котором было отказано одному крестьянину… Человек этот, узнав о существовании телеграфов, просил переслать своему сыну сапоги по телеграфной проволоке. Оставляя, однако, в стороне эту потребность, в которой виноватым окажется, вероятно, корректор…
Из обстоятельности, с которою изложен этот «изумительный случай», нельзя не заключить, что имелось в виду произвести этим некоторый эффект в некоторых сферах. В самом деле, не странно ли, что мы в Москве писали замечание на статью «Вести» в тот же самый день, когда она появилась в Петербурге? Не изумительно ли, что эту длинную статью в несколько столбцов нам передавали по телеграфу? Значит, подумают иные, тут скрывается нечто необыкновенное…
А между тем лица, писавшие и печатавшие всю эту историю, видели и знали, что тот нумер «Московских Ведомостей», о котором идет речь, вышел в пятницу 1 ноября и что, стало быть, он составлялся 31 октября, когда получен был в Москве нумер «Вести», вышедший 30-го.
Вот образчик тактики и совестливости этих господ!
Но это только «подробность». Сущность же заключается в том, что мы якобы подкапываемся под общественное благоустройство, колеблем государственный порядок и дисциплину и под видом патриотизма действуем совершенно в одном направлении с бывшими органами нигилизма.
Видите, как быстро идут дела!
Впрочем, что мы мятежники, это уже для нас не новость; об этом мы давным-давно знаем из известного памфлета нашего доброго друга г. Шедо-Ферроти. Что мы коммунисты и демагоги, это мы так же давно, к нашей чести, читали в стольких немецких и французских газетах, служивших орудием клеветы и вражды против России. Что мы изверги и враги человечества, это мы наизусть выучили из польских газет, начиная с 1863 г. Весьма естественно, что и на счету у «Вести» мы находимся между людьми, которым место в Сибири или в остроге.
Однако почему же «Весть» зачисляет нас в эту компанию? Выписываем обвинительный против нас акт:
Стоит вспомнить яростные статьи «Московских Ведомостей», направленные против администрации северо-западного края за удаление некоторых чиновников, оказавшихся, по их мнению, непригодными для службы. Этого было достаточно «Московским Ведомостям», чтобы прокурорским тоном обвинять администрацию северо-западного края чуть не в сообщничестве с польскою интригой, — приписывать ей тайные намерения снять военное положение с поляков и подчинить ему только русских чиновников.
Несменяемость служащих лиц допускается только в области судебной, а никак не в административной. В этой последней особенные свойства служебной дисциплины (восстановление которой требует в нас в настоящее время более сильных приемов) вызвали везде существующее право начальника удалять от службы лиц, по его мнению, не соответствующих своим должностям. Отрицание этого права, не подлежащего контролю, обвинение в предательстве русского дела за применение этого права, конечно, не могут быть рассматриваемы как средства восстановить пошатнувшуюся от веяния нигилизма служебную дисциплину, а скорее способны поколебать восстанавливающийся после рескрипта 13 мая авторитет власти.
Все это очень хорошо, но, к сожалению, здесь все неправда от первого слова до последнего.
Вот что мы писали, вот ipsissima verba [слово в слово (лат.)] «Московских Ведомостей» (No от 27 апреля): «Мы не считаем себя вправе задавать вопрос, почему одни из служащих лиц заменяются другими, и не имеем основания сетовать по поводу новых назначений в администрации западного края. Власть, несущая ответственность за управление краем, имеет бесспорное право окружать себя деятелями, которые ей более известны или могут более соответствовать ее видам».
Следует ли из этих строк, что мы подвергали сомнению право начальника удалять от службы лиц, по его мнению, не соответствующих своим должностям, как обвиняет нас «Весть»?
Но этого мало; мы говорили далее: «Мы уверены, что по крайней мере некоторые из новых назначений в северо-западном крае, и притом важнейшие, отнюдь не таковы, чтобы могли внушить надежды партии, которая почему-то считает себя в эту минуту торжествующею и которая, по всему вероятию, будет так же разочарована, как за полтора года пред сим, когда в Вильну был назначен новый генерал-губернатор».
Это ли можно назвать яростным нападением на личность нового начальника края?
Но должностные лица, которые удалялись из северо-западного края и из коих многие были лица вполне почтенные и заслуженные, осыпались гнусными нареканиями в «Вести» и «Новом Времени»; верные слуги Государю и отечеству, боровшиеся с мятежом и изменой, выдавались сами за революционеров, заговорщиков и врагов общественного порядка. Ввиду этого вопиющего скандала, вот что писали мы вслед за вышеприведенными словами:
Но нельзя допустить, чтобы с такою наглостию публично пред целою страной подвергались огульному поруганию лица, которые добросовестно и по крайнему разумению служили государству в трудную пору и в трудном месте. Где же интересы России найдут слуг, вполне преданных им, если со свистом и гамом (в «Вести» и «Новом Времени») выпроваживают людей не за какие-либо злоупотребления, которых никто не обнаружил, но за то, что они верно исполняли программу призвавшей их власти, принятую ею во время борьбы с врагами государства? Цель, которую верховная власть предпоставила в западном крае, остается, нет сомнения, неизменною, ибо с нею соединяется величайшая государственная необходимость, но правительство в том или другом отношении может изменить систему действий ввиду лучшего достижения той же цели; следует ли, однако, из этого, чтобы люди, исполнявшие прежнюю программу, должны были отдаваться на поругание врагам, чтобы в насмешку над Россией клеймили их званием революционеров?
Итак, в чем же дело? Новое начальство северо-западного края нашло нужным уволить множество должностных лиц, служивших там при прежних генерал-губернаторах. Мы заявили этот факт, но не только не делали из него никаких неблагоприятных заключений, а напротив, старались объяснить его самым удовлетворительным образом. Мы заявили также другой факт, именно тот, что два петербургские органа (в их же характере нельзя сомневаться), выдававшие себя за друзей новой администрации, с неслыханною яростью нападали на удалявшихся оттуда должностных лиц, которые могли не соответствовать видам нового начальства, но которые отнюдь не заслужили того, чтоб их огулом позорили как людей преступного образа мыслей и действий.
Но дело не ограничивалось сменой и увольнением от должности. Происходило в северо-западном крае и еще кое-что. Что чиновники увольнялись и сменялись другими, это один факт; но вот другой, не имеющий с ним ничего общего и подлежащий иной оценке. Русские люди, не находившиеся при должностях, даже духовные лица православного вероисповедания высылались из края под стражей или получали предписание выехать оттуда во столько-то дней под угрозой быть высланными с жандармами. Мы заявляли и этот факт и напечатали объяснение одного из удаленных таким образом лиц, который никакой вины за собой не знал, кроме только той, что служил усердно и с честью в ведении других начальников в западном крае. Мы установили факт во всей правде и предоставляли всякому делать из него такие или другие заключения. Всякий мог сказать: если это люди преступного образа мыслей, то зачем же их не предают суду? зачем из Виленской или Минской губернии выбрасывают таких людей в Тульскую или Костромскую?
Мы сообщали, что виленская администрация предполагает снять с подлежащих ее ведению местностей военное положение, но так, однако, чтоб оно оставалось в силе по отношению к служащим там русским чиновникам. Имелось ли такое предположение? Правду ли мы говорили или это была клевета? Вопрос только в этом. Если наши показания были справедливы и не лишены основания, если мы сообщали факт подлинный, то не мы виноваты в том, что он подает повод к тем или другим заключениям. Обращаемся к словам, которые выше выписаны нами из «Вести». Эта газета находит, что «снять военное положение с поляков и подчинить ему только русских чиновников» значит не что иное, как «сообщничество с польскою интригой».
Сообщничество с польскою интригой! Это не мы говорим, это говорит «Весть».
Итак, если администрация северо-западного края имеет намерение при снятии военного положения удержать его, однако, в силе относительно русских чиновников, то по заключению, которое делает «Весть», это значит действовать заодно с польскою интригой.
Виноваты ли мы, что эти господа сами делают такое заключение из факта, в котором мы также отнюдь не виноваты?
Всем, конечно, памятна история злополучного Минкевича, который двенадцать лет томился в монастырских казематах (да и до сих пор состоит под надзором полиции) за то, что сделал донос на злоумышленный заговор против России и царствующего в ней Дома. Сообщая факт, мы не только не делали никаких неблагоприятных заключений об административных лицах, под рукою которых он совершился, но, напротив, старались объяснить его как случайную ошибку, как печальное недоразумение, всегда и везде возможные. Это один факт; другой же факт тот, что мы получили официальное сообщение, которое должны были по закону напечатать; из этого сообщения, как бы в назидание нигилистам, явствовало, что Минкевич поступил предосудительно, изъявляя приверженность к правительству, и что хотя большая часть его показаний подтвердилась, а прочая оставлена без исследования, он тем не менее заслужил ту кару, которой подвергся. Вот факт, который даже не мы и заявляли для публики. Мы только выставили его в надлежащем свете и полной рельефности и благодаря случайно имевшимся у нас под рукой документам восстановили для публики честь и доброе имя пострадавшего за свою приверженность к правительству.
Мы никогда не беремся оценивать внутренние побуждения и намерения лиц, и никогда в наших суждениях не отправляемся от личностей; никто не может доказательно укорить нас в этом. Но мы стараемся установить факт, и не наша вина, если он подаст повод к тем или другим заключениям. Нас иногда укоряют в резкости, — но резкость заключается не в словах и не суждениях наших, а в разъясненном и установленном факте. Каков бы ни был факт, мы никогда не позволяем себе вменять его намерению лица, и в том, что поражает нас, склонны видеть только случайность, ошибку, недоразумение. Раскрывая во всей силе смысла факт, мы думаем прежде всего принести пользу тем, кто его попускает или совершает.
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1868. 6 ноября. № 240.