Оазис (Дорошевич)/ДО
| Оазисъ : Картинка современной семейной жизни |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Папильотки. — М.: Редакція журнала «Будильникъ», 1893. — С. 144. |
«Когда супруги вдвоемъ проживаютъ,
Брачныя узы имъ бремя большое,
Но это бремя они забываютъ,
Когда въ ихъ союзѣ участвуютъ…
Парисъ Ивановичъ Мамочкинъ — человѣкъ любящій. По его словамъ, «любовь есть самое пріятное въ жизни». Онъ всегда думаетъ о чемъ-нибудь «этакомъ» и сны видитъ самые нѣжные. Парисъ Ивановичъ пробовалъ служить, но его выгнали за то, что онъ однажды въ экстазѣ написалъ любовное письмо начальнику отдѣленія. Его выгнали, — и это дало Парису Ивановичу полную возможность больше ни о чемъ, кромѣ любви, не думать. Онъ цѣлый день гуляетъ, ходитъ къ окнамъ художественныхъ магазиновъ посмотрѣть не выставлено-ли какой-нибудь «купальщицы». По дорогѣ мечетъ взоры дамамъ подъ шляпки, устремляетъ глазенапа на ажурный чулочекъ, виднѣющійся изъ-подъ приподнятаго чуть-чуть платья, щуритъ масляные глазки и облизывается. Въ свободное отъ прогулокъ время Парисъ Ивановичъ занимается тоже чѣмъ-нибудь этакимъ, нѣжнымъ: читаетъ пикантный романъ, разсматриваетъ имѣющуюся у него коллекцію фотографическихъ карточекъ, фабритъ усики или просто, закрывши глаза, предается воспоминаніямъ о видѣнныхъ сегодня чулочкахъ. Парисъ Ивановичъ женатъ. Его супруга Любовь Безпредѣловна, урожденная Психопатова, еще двѣнадцати лѣтъ отъ роду прочитавъ о жертвоприношеніяхъ въ Египтѣ, — рѣшила сама себя принести въ жертву. Ее очень тронула роль приносимаго въ жертву барана или овечки. «Я тоже буду жертвой», рѣшила она, и на этомъ ея умственное развитіе кончилось. Она принесла себя въ жертву такому ходячему кумиру любви, какъ Парисъ Ивановичъ.
— Ахъ! — говорила она, — что это за человѣкъ! Совершенный ребенокъ: только о женщинахъ и думаетъ!
— Помилуйте! — возражали ей, — что-же тутъ хорошаго! Семейный человѣкъ и вдругъ…
— Ахъ, не говорите. У него это наслѣдственное! У него во всемъ роду такъ. Его дѣдушка даже сдѣлался пожарнымъ, чтобы понравиться своей кухаркѣ, его дядю двадцать разъ сѣкли въ деревнѣ парни за ухаживанья, а его отецъ писалъ стихи, — и всегда «къ ней»! Они всѣ такіе «амуропаты». Онъ не виноватъ. Онъ — такая поцѣлуйная натура. Онъ — ребенокъ, и этому ребенку я принесу себя въ жертву… въ жертву!.. въ жэээррртву!!!
Тутъ Любовь Безпредѣловна кричала и разѣвала ротъ такъ, что даже родной отецъ плюнулъ и отрекся.
— Чортъ съ тобой! Погибай!
У Париса Ивановича есть сыновъ, младенецъ 3-хъ лѣтъ. Много думъ рождаетъ въ головѣ отца одинъ видъ младенца:
— Счастливый! — говоритъ Парисъ Ивановичъ, — мать беретъ еще тебя съ собою вмѣстѣ въ маскарадъ. Счастливый!
— Любинька, — сказалъ однажды Парисъ Ивановичъ, — я потребую отъ тебя жертвы.
— Жэээррртвы?! — встрепенулась Любовь Безпредѣловна, — жэээррртвую!
— Ты будь мнѣ только другомъ. Извини, я цѣловаться съ тобой не могу. Ты, знаешь-ли, какъ-то губами шмякаешь. Очень нехорошо! Словно не поцѣлуешь въ щеку, а пощечину дашь. И даже щелкаешь какъ-то, и носомъ свистишь. Не цѣлуй меня больше. Будь мнѣ другомъ.
— Жэээррртвую! — крикнула Любовь Безпредѣловна.
— Къ тому-же я влюбленъ, — продолжалъ Парисъ Ивановичъ, — влюбленъ въ даму, пріятную во всѣхъ отношеніяхъ: въ Елену Афродитовну Прекраснову. Ахъ, пріятна сія дама во всѣхъ отношеніяхъ! Въ носу свиста не замѣчается, и губки сердечкомъ! М-мъ, мамочка!
Парисъ Ивановичъ закатилъ глазки и затѣмъ продолжалъ:
— Я даже думаю, знаешь-ли, ее къ себѣ перевезти. Оазисъ этакій устроить.
— Оооааазисъ! — раскрыла пасть Любовь Безпредѣловна.
— Съ тобой я буду говорить, а съ нею цѣловаться. Я буду счастливъ и доволенъ. Любинька, ты должна принести эту жертву!
— Жэээррртвую! — вновь завопила Любовь Безпредѣловна.
Ея желанная мечта сбылась. Она становится жертвою. Какое счастіе! Любовь Безпредѣловна всю ночь видѣла себя во снѣ овцой, которую взяли за заднія ноги и тащатъ куда-то приносить въ жертву какому-то турецкому идолу, котораго зовутъ будто-бы Парисомъ Ивановичемъ.
На утро она пошла къ Еленѣ Афродитовнѣ Прекрасновой.
Елена Афродитовна пила въ это время шоколадъ, курила пахитоску и читала романъ: «Похожденія прекрасной Элеоноры въ Махмутовомъ гаремѣ».
— Сударыня, — завопила Любовь Безпредѣловна, кидаясь передъ нею на колѣни: позвольте вамъ объясниться въ любви. Мой мужъ васъ любитъ. Онъ меня терпѣть не можетъ. Спасите его!
— Вашъ мужъ? — протянула Елена Афродитовна, — какой такой вашъ мужъ? Черненькій, съ черненькими усиками?
— Ахъ, нѣтъ! Бѣленькій, съ бѣленькими усиками. Парисъ Ивановичъ.
— Ахъ, Парисъ! Помню. Я, кажется, и сама его люблю.
— Поселимся вмѣстѣ и создадимъ оазисъ!
— Идетъ! Это очень оригинально! Кажется, я что-то читала въ дѣтствѣ въ одномъ запрещенномъ заграничномъ романѣ. Но все таки это очень оригинально.
Пока Любовь Безпредѣловна ѣздила приносить себя въ жертву, Парисъ Ивановичъ былъ въ такой любовной ажитаціи, что три раза принимался самъ себя цѣловать въ зеркало.
Его ужасно какъ интриговалъ вопросъ: «пріѣдетъ или не пріѣдетъ?» Если пріѣдетъ — устрою оазисъ и, такъ сказать, буду отдыхать подъ тѣнью двухъ пальмъ. Не пріѣдетъ — пойду, поцѣлую и убью кинжаломъ. Ужасно какъ пріятно совершить убійство любовное! Во всѣхъ романахъ такъ пишутъ.
Но во время этихъ мечтаній дверь внезапно отворилась. Елена Афродитовна вошла подъ руку съ торжествующей Любовью Безпредѣловной, урожденной Психопатовой.
— Елена!.. Парисъ!.. вырвались два крика, и Елена съ Парисомъ замерли другъ у друга въ объятіяхъ.
— Дѣти мои, будьте счастливы! — завопила Любовь Безпредѣловна, растопыривая надъ ними руки, — а я собой жэээррртвую!..
Тутъ всѣ поцѣлуи перепутались. Всѣ другъ друга цѣловали. Губы хлопались другъ о друга, и поцѣлуи звучали, словно апплодисменты геніальной выдумкѣ.
Первой очнулась Любовь Безпредѣловна.
— Дѣти мои! — зовопила она, — я буду вамъ матерью. Ты, Парисъ, будешь мужемъ своей матери, братомъ своего сына и самъ себѣ племянникомъ. Ты, Елена, будешь женою моего сына, мачихой его брата, моей сестрою, теткой моего мужа и сама себѣ племянницей. Вотъ наши взаимныя отношенія!
Съ тѣхъ поръ Елена и Парисъ потонули въ блаженствѣ. А Любовь Безпредѣловна при семъ присутствовала.
Всѣ имъ завидовали.
— Молодецъ Парисъ Ивановичъ! Какъ устроился!
— И замѣтьте: за свое семейное счастіе не боится: у него жена за женой наблюдаетъ.
— Экономія какая! Платья, пальто, шубы, всего этого по двѣ штуки закупаетъ, — скидку ему дѣлаютъ.
— Бѣлье въ стирку не отдаетъ: Любовь стираетъ.
— Галстуковъ не покупаетъ: жена шьетъ.
— Жены съ нимъ не ссорятся: одна передъ другой отличиться стараются!
— Оазисъ! Только, пожалуй, дорогонько этотъ оазисъ ему стоитъ?
— Ни гроша. Живетъ въ долгъ, а какъ взыскивать начнутъ, — прійдетъ, проситъ: войдите въ мое положеніе, двѣ жены на шеѣ. Всякій тронется.
— Еще-бы! Одна жена у человѣка, и то губить жаль, — а двѣ, — значитъ, вдвойнѣ!
— Оазисъ!
Но никто не догадывается о главной прелести оазиса. Знаетъ о ней одинъ Парисъ Ивановичъ. Знаетъ и молчитъ:
— У двухъ женъ двѣ и горничныя, и обѣ мамочки…
Оазисъ процвѣтаетъ.