П. А. Вяземскій
Н. М. Карамзинъ.
(Письмо къ редактору С.-Петербургскихъ вѣдомостей).
1846—1847.
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
I.
правитьПрочитавъ вчера въ 111-мъ No Вѣдомостей С.-Пстербургской Полиціи статью о Н. М. Карамзинѣ, считаю обязанностью сообщить вамъ нѣкоторыя на нее замѣчанія, покорнѣйше прося дать имъ мѣсто въ издаваемой вами газетѣ. Упоминая о лицахъ, которыя были близки къ нему и находились при кончинѣ его, написавшій эту статью забылъ упомянуть о тѣхъ, которыя ближе всѣхъ были въ сердцу его: о семействѣ, о женѣ, на рукахъ коей онъ умеръ, о дѣтяхъ, изъ коихъ двѣ дочери, уже тогда взрослыя, раздѣляли вмѣстѣ съ матерью нѣжныя и безпрерывныя о немъ попеченія Памятникъ, возвышающійся надъ прахомъ его, поставленъ его вдовою. Она обсадила кустами приготовленное ею для себя мѣсто подлѣ супруга, чтобы и послѣ смерти своей не разлучаться съ тѣмъ, съ коимъ провела она въ мирѣ и любви болѣе двадцати лѣтъ жизни своей и коего память, преданно и свято хранимая, почила Божьимъ благословеніемъ на семейство, такъ нѣжно и заботливо имъ любимое.
В. А. Жуковскаго не было при кончинѣ его: онъ въ то время былъ за границею, по причинѣ разстроеннаго здоровья. Меня также тогда не было въ Петербургѣ, куда пріѣхалъ я изъ Москвы только на другой день кончины его, о коей узналъ дорогою, въ Царскомъ Селѣ, отъ А. А. Воейковой. Въ числѣ близкихъ пріятелей Н. М. Карамзина, бывшихъ при немъ въ послѣдніе дни жизни его, должно, вмѣстѣ съ А. И. Тургеневымъ, наименовать: графа Блудова и Д. П. Сѣверина, нынѣ находящагося посланникомъ при Баварскомъ дворѣ. Н. М. Карамзинъ умеръ на 60-мъ году жизни своей, а не на 59-мъ, какъ сказано въ статьѣ, по невѣрному исчисленію лѣтъ, ибо онъ родился 1 декабря 1766, а скончался 22 мая 1826 года. Для полноты свѣдѣній о кончинѣ незабвеннаго нашего исторіографа, не излишнимъ будетъ упомянуть, что онъ умеръ въ Таврическомъ дворцѣ, гдѣ, по приказанію Государя Императора, были отведены ему комнаты, дабы онъ, во время болѣзни своей, могъ пользоваться чистымъ воздухомъ и тишиною уединеннаго мѣста.
II.
правитьБіографическая часть, которая придаетъ литтературѣ такъ много красокъ, движенія и личности, была долго у насъ въ совершенномъ забвеніи. Можно было думать, что книги наши писаны какими-то жителями луны, о коихъ ни малѣйшихъ свѣдѣній не имѣемъ. Нынѣ біографическая любознательность пробудилась. Мы не довольствуемся знать печатнаго автора, но хотимъ узнать рукописнаго, неизданнаго человѣка. Вопрошаемъ не одни гласныя свидѣтельства, оставленныя намъ литтературною дѣятельностію его, но подслушиваемъ и келейный голосъ его, съ позволительною нескромностію шаримъ въ письменномъ столѣ его, перебираемъ частную переписку, прокрадываемся въ домашній бытъ его. И прекрасно! Конечно, главное въ жизни хорошаго писателя, это письменныя творенія его, но для полнаго изученія его самого, для извлеченія изъ нихъ всей возможной пользы, нужно иногда провѣрить его съ ними. Да къ тому же, кромѣ ожидаемой пользы, можно принять здѣсь въ соображеніе и ожидаемое удовольствіе. Любопытство, даже нѣкотораго рода нескромность, впрочемъ въ границахъ благонамѣренности и приличія, служатъ намъ побужденіемъ въ пріобрѣтенію истинныхъ наслажденій: что ни говори, а мы всѣ правнуки Евы. Мы всѣ причастны грѣху любопытства. Кто изъ насъ по врожденной слабости не любитъ, но не всѣ признаются, что любятъ, подслушивать сплетни городскія, благопріобрѣтать чужія тайны?
Сплетни, это всеобщая исторія человѣка и человѣчества въ маломъ видѣ. Чѣмъ человѣкъ извѣстнѣе и замѣчательнѣе, тѣмъ болѣе дорожимъ и маловажными указаніями и дополнительными о немъ подробностями. Но здѣсь должны мы руководствоваться нѣкоторыми правилами общежитія, осторожности и добросовѣстности. Бываютъ нескромности позволительныя, но есть и такія, которыя предосудительны. Есть сплетни невинныя и даже благонамѣренныя, есть сплетни и вредныя. Есть пересказы, но есть и наговоры. Не всякому слуху вѣрь, твердитъ народная поговорка. Тѣмъ болѣе не всякій слухъ передавай, а особенно не всякій слухъ печатай. Тамъ, гдѣ тысячеручная и тысячегласная печать вертится въ вѣчномъ движеніи, тамъ хватаетъ она и ловитъ на лету все, что ни попадется ей для насыщенія ея алчной и безостановочной дѣятельности. Тамъ отъ злоупотребленій гласности, отъ предосудительныхъ нескромностей, отъ умышленныхъ и неумышленныхъ, вольныхъ и невольныхъ выдумокъ, отъ всякой неправды и кривды не убережешься.
Въ подобныхъ случаяхъ мы не имѣемъ подобнаго оправданія. Мы можемъ и должны быть осмотрительнѣе и строже и принимать только то, что носитъ на себѣ печать достовѣрности. Гласность не погоняетъ насъ, не кричитъ вамъ безпрестанно, какъ на Западѣ: иди! иди! давай! давай! Особенно обязаны мы держаться осторожности, когда рѣчь идетъ о людяхъ знаменитыхъ и тѣмъ болѣе о людяхъ, всею жизнію оправдавшихъ свою знаменитость. Всѣ эти мысли родились во мнѣ при чтеніи статьи, помѣщенной въ 24 No Московскаго городскаго листка, о пребываніи Карамзина въ Москвѣ. Авторъ ея передалъ намъ нѣсколько вѣрныхъ замѣтокъ о добродушіи и врожденной сердечной ласковости Карамзина. И въ этомъ отношеніи замѣтки эти имѣютъ цѣну. Но всѣ прочія подробности о домашней жизни его или ничтожны, или вовсе ошибочны; другія при ошибочности своей даже и неприличны. Читая ихъ, можно даже заключить, что онѣ переданы были автору кѣмъ-нибудь на обумъ и лицомъ, которое не имѣло никакихъ личныхъ сношеній съ Карамзинымъ. Иначе, какъ объяснить, что человѣкъ, который дѣлаетъ вамъ подробную опись дома Карамзина, знаетъ, гдѣ и за чѣмъ, въ 1814—1815 гг., вбитъ былъ такой-то гвоздь въ стѣну кабинета его, не знаетъ между тѣмъ, что онъ въ тоже самое время былъ не вдовъ, а вторымъ бракомъ женатъ съ 1804 года и имѣлъ уже нѣсколько дѣтей отъ второй жены. Какъ не знать того о Карамзинѣ, который велъ всегда семейную жизнь и всегда окруженъ былъ семействомъ своимъ? Непонятно, какъ человѣкъ, который имѣетъ до высшей степени способность мѣстной наблюдательности, который помнитъ счетомъ всю прислугу Карамзина, не знаетъ, что въ то время были у него каммердинерами (здравствующіе и нынѣ) Матвѣй и Лука, и что никогда никакая Наталья, ни Наташа не была и никогда не могла быть у него въ подобной должности.
Всѣ тѣ ошибки тѣмъ страннѣе и прискорбнѣе, что онѣ передаются за достовѣрныя свѣдѣнія въ Москвѣ, гдѣ воспоминаніе о пребываніи Карамзина такъ еще должно быть свѣжо въ памяти многихъ и гдѣ такъ много еще найдется людей, бывшихъ съ нимъ въ пріятельскихъ и короткихъ сношеніяхъ. Авторъ упоминаемой статьи говоритъ, что онъ за эти свѣдѣнія обязанъ одному изъ просвѣщенныхъ почитателей Карамзина. О просвѣщеніи его судить не могу, но во всякомъ случаѣ могу сказать утвердительно, что этотъ почитатель вовсе не свѣдущъ въ томъ, что относится лично до Карамзина. Тутъ же сказано, что эти свѣдѣнія должны послужить автору въ дополненіе къ собираемымъ имъ матеріаламъ для полнаго жизнеописанія исторіографа. Осмѣливаемся совѣтовать будущему біографу и убѣдительнѣйше просимъ его быть впредь менѣе легковѣрнымъ и болѣе осмотрительнымъ и строгимъ въ выборѣ матеріаловъ и тѣхъ источниковъ, къ которымъ онъ будетъ прибѣгать.