Cевастопольскіе письма
Н. И. ПИРОГОВА
1854—1855.
править
Оригиналы «Севастопольскихъ писемъ» были переданы сыномъ Николая Ивановича Пирогова, Владиміромъ Николаевичемъ, Русскому Хирургическому Обществу Пирогова. Послѣднее возложило на насъ порученіе приготовить эти письма къ печати. Въ виду того, что въ 1899 г. вдовою Н. И., нынѣ, покойною А. А. Пироговой, Севастопольскія письма уже были, изданы, мы прежде всего сличили и свѣрили то изданіе съ оригиналами. Оказалось, что въ изданіи А. А. Пироговой письма были сильно сокращены и не менѣе сильно искажены, частью невольно, а частью вольно. Вслѣдствіе этого изданіе Севастопольскихъ писемъ въ полной ихъ неприкосновенности представлялось крайне желательнымъ. А между тѣмъ Русское Хирургическое Общество Пирогова не могло обезпечить матеріальной стороны изданія. И вотъ на помощь Обществу пришло книгоиздательство Ф. Павленкова и взяло на себя осуществленіе изданія, за что мы и приносимъ здѣсь отъ лица Русскаго Хирургическаго Общества Пирогова искреннюю признательность почтенному книгоиздательству.
Въ настоящемъ изданіи, кромѣ писемъ къ А. А. Пироговой, помѣщено еще бывшее уже въ печати «севастопольское» письмо Н. И. къ K. К. Зейдлицу, а также перепечатанъ «Историческій обзоръ» дѣятельности Крестовоздвиженской Общины, опубликованный Пироговымъ тотчасъ по его возвращеніи изъ Крыма въ «Морскомъ Сборникѣ» за 1856 г. Наконецъ, всему этому предпосланъ составленный нами очеркъ дѣятельности Н. И. Пирогова въ Севастополѣ.
Къ книжкѣ приложены портретъ Н. И. того времени и семейная группа — Н. И. съ своими обоими сыновьями, — воспроизведенная съ дагерротипа. Оба эти снимка предоставлены въ наше распоряженіе глубокоуважаемымъ Владиміромъ Николаевичемъ Пироговымъ. Остальными приложеніями являются группа сестеръ милосердія, репродуцированная изъ «Русскаго Художественнаго Листка» Тимма, видъ Севастополя и планъ окрестностей Севастополя, перечерченный спеціально для настоящаго изданія. Наконецъ, приложено также и fac-similé одного изъ писемъ.
«Севастопольскія письма» освѣщаютъ личность Пирогова съ двухъ сторонъ. Прежде всего мы видимъ предъ собою врача-гражданина, беззавѣтно преданнаго интересамъ своихъ больныхъ и съ неукротимой энергіей борющагося за эти интересы. Какъ защитники Севастополя грудью отстаивали осажденный городъ, такъ и Пироговъ грудью отстаивалъ жизнь и здоровье защитниковъ Севастополя. Съ другой стороны, въ каждой строкѣ этихъ писемъ виденъ образцовый семьянинъ, глубоко любящій своихъ близкихъ.
Рядомъ съ крупной фигурой великаго врача-севастопольца въ «Письмахъ» ярко вырисовывается скромный, глубоко симпатичный и свѣтлый образъ «севастопольской сестрички», какъ воплощеніе всѣхъ лучшихъ сторонъ русской женщины.
С.-Петербургъ,
13-го ноября 1906 г.
Н. И. ПИРОГОВЪ ВЪ СЕВАСТОПОЛѢ
правитьКъ началу Восточной войны 1854—55 г.г. мы застаемъ Н. И. Пирогова въ Петербургѣ на каѳедрѣ госпитальной хирургіи въ Императорской Медико-Хирургической Академіи, куда онъ перешелъ изъ Дерптскаго Университета. Это былъ самый блестящій періодъ его научно-практической дѣятельности. Н. И. занималъ созданную имъ же каѳедру госпитальной хирургіи, завѣдывалъ громадной хирургической клиникой, состоялъ также консультантомъ большихъ петербургскихъ больницъ Обуховской, Маріи Магдалины и Петропавловской, и, наконецъ, имѣлъ первую хирургическую практику во всей столицѣ. Кромѣ того, онъ несъ обязанности директора анатомическаго института, учрежденіемъ котораго Медико-Хирургическая Академія была всецѣло обязана Н. И. Пирогову.
Еще до Крымской кампаніи Н. И. Пироговъ заявилъ себя, какъ выдающійся военно-полевой хирургъ, участвуя въ Кавказской экспедиціи 1847 года, гдѣ онъ первый съ успѣхомъ примѣнилъ анестэзированіе на полѣ сраженія при подачѣ первой хирургической помощи раненымъ и вотъ, какъ только эхо пушекъ, громившихъ Севастополь, болѣзненно разнеслось по всей Россіи, Н. И. Пироговъ тотчасъ же заявилъ о своей готовности «употребить всѣ свои силы и познанія для пользы арміи на боевомъ полѣ». Поданная имъ въ этомъ смыслѣ просьба, однако, все странствовала по разнымъ инстанціямъ, а желанный отвѣтъ все не приходилъ. Въ то время, какъ въ Севастополѣ раненые гибли тысячами, первый хирургъ во всей странѣ, европейская знаменитость, Н. И. Пироговъ долженъ былъ просить, какъ милости, чтобъ его послали на театръ военныхъ дѣйствій. Дѣло, видимо, тормозили и онъ уже начиналъ отчаиваться въ успѣхѣ своей просьбы. Но совершенно неожиданно дѣло приняло благопріятный для него оборотъ. Н. И. Пироговъ получилъ приглашеніе явиться къ великой княгинѣ Еленѣ Павловнѣ, которая тотчасъ объявила ему, къ великой его радости, что взяла на себя разрѣшить его просьбу. Затѣмъ великая княгиня объяснила знаменитому хирургу свой гигантскій планъ организовать женскій уходъ за ранеными и больными на полѣ битвы. Великая княгиня задумала не болѣе не менѣе, какъ собрать сестеръ милосердія и отправить ихъ на поле сраженія и въ военные госпитали. Въ заключеніе великая княгиня Елена Павловна предложила Н. И. Пирогову самому избрать медицинскій персоналъ и взять управленіе всѣмъ дѣломъ на себя. Къ вечеру того же дня великая княгиня прислала ему собственноручную записку съ извѣстіемъ, что просьба его удовлетворена.
Чтобы правильно оцѣнить всю ту массу добра и благодѣянія, которую долженъ былъ принести несчастнымъ севастопольскимъ страдальцамъ проектъ великой княгини Елены Павловны, нужно знать, что такое умѣлый женскій уходъ за больнымъ со стороны сестеръ милосердія. Объ этомъ можетъ судить лишь тотъ, кто знакомъ съ дѣятельностью сестеръ милосердія не по наслышкѣ только. Каждый врачъ, которому приходилось работать съ сестрами милосердія, долженъ преклониться предъ ихъ дѣятельностью. Здѣсь ярко выступаютъ всѣ лучшія стороны женской натуры: «сестричка» окружаетъ больного атмосферой нѣжной заботливости, проникнутой сердечнымъ сочувствіемъ къ его горю и страданіямъ, она умѣетъ угадывать и предупреждать желанія больного, она терпѣливо выслушиваетъ его безконечныя жалобы и всегда находитъ въ своемъ женскомъ лексиконѣ слово утѣшенія, она умѣетъ внушить ему бодрость и заставить его забыть его безпомощность и оброшенность. Таково благотворное нравственное вліяніе сестры милосердія на ввѣреннаго ея попеченіямъ больного. Съ другой стороны, мягкость движеній при манипуляціяхъ надъ больнымъ, прирожденная ловкость движеній, чистоплотность, аккуратность и исполнительность дѣлаютъ такой женскій уходъ за больнымъ идеальнымъ. Сестра милосердія является благодаря этому незамѣнимой помощницей для врача, въ особенности для хирурга. Къ этому присоединяются еще поражающія каждаго наблюдателя выносливость и неутомимость въ работѣ сестры милосердія, какъ выраженіе эластичности женской натуры. Личность врача, подъ руководствомъ котораго работаютъ сестры, играетъ, конечно, немаловажную роль. Знающій и любящій свое дѣло врачъ встрѣчаетъ въ сестрѣ милосердія неутомимую помощницу.
Женскій уходъ въ больницахъ существовалъ тогда уже и въ Европѣ (діакониссы), а также и у насъ (сердобольныя вдовы въ Маріинской больницѣ, Свято-Троицкая Община). Но доставить раненымъ и больнымъ на самомъ театрѣ военныхъ дѣйствій, на перевязочныхъ пунктахъ и въ полевыхъ лазаретахъ, ближайшихъ къ полю сраженія, благодѣянія женскаго ухода, — объ этомъ никто и не помышлялъ.(Эта смѣлая и совершенно новая мысль возникла въ Крымскую кампанію у великой княгини и великой женщины Елены Павловны. Императоръ Николай Павловичъ сомнѣвался въ успѣхѣ задуманнаго великой княгиней предпріятія, но, уступая ея просьбамъ, согласился допустить такой неслыханный экперименты. Великая княгиня обратилась тогда съ воззваніемъ къ патріотизму русскихъ женщинъ и собственной рукой въ госпитальной клиникѣ Пирогова наложила повязку на оперированнаго съ цѣлью доказать, что подобнаго рода помощь ближнему не можетъ имѣть ничего предосудительнаго. Русскія женщины откликнулись на призывъ великой княгини и изъ всѣхъ слоевъ общества явились желавшія самоотверженно принять на себя высокія и трудныя обязанности сестеръ милосердія. Такимъ образомъ, великой княгиней Еленой Павловной была основана «Крестовоздвиженская община сестеръ попеченія о раненыхъ и больныхъ». «Первымъ Крестовоздвиженскимъ сестрамъ, — говоритъ Н. И. Пироговъ, — пришлось прямо итти въ огонь страшной Крымской войны». Ему и предложила великая княгиня вести ихъ въ этотъ огонь и руководить ихъ дѣятельностью. Принимая это предложеніе, Пироговъ «принужденъ былъ признаться, что онъ только разъ въ жизни, и то лишь поверхностно, въ свое пребываніе въ Парижѣ, посѣщая госпитали, увидѣлъ тамъ женскую службу, и болѣе по инстинкту, нежели по опыту, онъ былъ убѣжденъ въ великомъ значеніи женскаго участія». Съ другой стороны, Пироговъ былъ также а priori убѣжденъ, что нравственный контроль сестеръ милосердія, благодаря женскому такту, ихъ чувствительности и независимому отъ служебныхъ условій положенію, гораздо дѣйствительнѣе можетъ вліять на отвратительныя злоупотребленія госпитальной администраціи, чѣмъ разнаго рода оффиціальныя комиссіи. А какова была эта администрація въ Крымскую кампанію и что творилось въ госпиталяхъ Севастополя въ началѣ войны, — это намъ достаточно полно рисуетъ одна маленькая фраза, сказанная впослѣдствіи Пироговымъ казанскому профессору Н. О. Ковалевскому и приводимая послѣднимъ въ его юбилейной рѣчи: («Въ то время, когда вся Россія щипала корпію для Севастополя, — говорилъ H. И., — корпіей этой перевязывали англичанъ, а у насъ была только солома».
Новое, вызванное великой княгиней къ жизни, учрежденіе было встрѣчено соотвѣтствующими административными сферами не особенно сочувственно. Люди стараго закала предвидѣли, что этимъ можетъ быть подорвано ненасытное хищничество госпитальной администраціи. Какъ единственный аргументъ противъ новаго института, эти «старые грѣшники», по выраженію Пирогова, позволяли себѣ дѣлать различные двусмысленные намеки. Но вскорѣ самоотверженная дѣятельность сестеръ заставила всѣхъ преклониться предъ ними. «Я защищалъ — читаемъ мы въ „Письмахъ“, — мысль введенія сестеръ въ военныхъ госпиталяхъ, противъ дурацкихъ нападеній старыхъ колпаковъ и моя правда осуществилась на дѣлѣ». Всѣ дѣйствія сестеръ въ отношеніи госпитальной администраціи и попеченія о больныхъ были таковы, что самые лживые языки и злѣйшіе враги новизны не могли рѣшительно ни къ чему придраться. И если вначалѣ лица изъ высшаго военнаго круга позволяли себѣ хотя и невинныя шутки вродѣ того, что «голубая лента на шеѣ сестры и ея голубые глазки напоминаютъ о небѣ», то впослѣдствіи они стали относиться къ сестрамъ съ полнѣйшимъ уваженіемъ. Безукоризненное во всѣхъ отношеніяхъ исполненіе своихъ непосильныхъ обязанностей всѣми сестрами категорически требовало подобнаго уваженія. «И замѣчательно — говоритъ Пироговъ, — что самыя простыя и необразованныя изъ нихъ выдѣляли себя болѣе всѣхъ своимъ самоотверженіемъ и долготерпѣніемъ въ исполненіи своихъ обязанностей». Одна изъ. такихъ сестеръ посѣщала по собственному желанію наши форты и была извѣстна, какъ героиня. Она помогала раненымъ на бастіонѣ подъ самымъ огнемъ непріятельскихъ пушекъ. Многія сестры были контужены и ранены.
Первый выборъ большей части сестеръ не могъ быть, конечно, по тогдашнимъ обстоятельствамъ, вполнѣ удачнымъ. Поэтому, роль руководителя молодой общины, взятая на себя Пироговымъ, была не изъ легкихъ. Сестры преимущественно были набраны въ Петербургѣ, при томъ съ большой поспѣшностью. Одна изъ сестеръ, довольно образованная, «отличалась невыносимымъ талантомъ къ смутьянству и сплетнямъ»; начальницы отдѣльныхъ отрядовъ, старшія сестры, различныя по своимъ характерамъ, не могли уживаться рядомъ и надо было такъ распредѣлить сестеръ, чтобы устранить возможность столкновеній. Первая главная начальница Общины А. П. Стаховичъ испортила не мало крови Пирогову. «Темный невѣжда и злой интриганъ-монахъ былъ данъ въ священники и духовные отцы сей женской Общинѣ». При такихъ условіяхъ, понятно, что Пирогову приходилось входить въ различныя женскія дрязги, устранять столкновенія, мирить и проч. /Община сестеръ милосердія — замѣчаетъ справедливо Пироговъ — «почти, можно сказать, была съимпровизирована бѣдствіями военнаго времени и поэтому имѣла свои слабыя стороны; но, несмотря на то, она отличалась въ уходѣ за ранеными и больными, презирая всѣ злоупотребленія администраціи, всѣ опасности войны и даже самую смерть». Въ общемъ Пироговъ съ восторгомъ отзывается о дѣятельности сестеръ. «О самоотверженной дѣятельности сестеръ милосердія въ Крымскихъ госпиталяхъ, — читаемъ въ письмѣ Н. И. къ Зейдлицу, — надо спрашивать не меня, такъ какъ я не безпристрастенъ, ибо горжусь тѣмъ, что руководилъ ихъ благословенной дѣятельностью, но самихъ больныхъ, которые пользовались ихъ уходомъ».
Такой же отзывъ даетъ о дѣятельности сестеръ и кіевскій профессоръ Гюббенетъ, авторъ «Очерка медицинской госпитальной части русскихъ войскъ въ Крыму въ 1854—1856 гг.», который, впрочемъ, тоже, «не безпристрастенъ», потому что не особенно благоволитъ къ Пирогову и въ Крыму сталъ почти въ оппозицію къ нему. «Только очевидецъ, — пишетъ Гюббенетъ, — могъ составить себѣ вѣрное понятіе о самоотверженіи и героизмѣ этихъ женщинъ (сестеръ милосердія). Съ рѣдкимъ мужествомъ переносили онѣ не только тяжкіе труды и лишенія, но и явныя опасности. Онѣ выдержали бомбардированіе съ геройствомъ, которое сдѣлало бы честь любому солдату. На перевязочныхъ пунктахъ и въ госпиталѣ онѣ продолжали дѣлать перевязки раненымъ, не трогаясь съ мѣста, не смотря на то, что бомбы то и дѣло летали кругомъ нихъ и наносили присутствующимъ тяжелыя раны».
Въ октябрѣ 1854 года Пироговъ съ отрядомъ врачей выѣхалъ въ Крымъ. Непосредственно за нимъ былъ отправленъ первый отрядъ сестеръ милосердія (I отдѣленіе) въ составѣ 28 сестеръ съ главной начальницей всей Общины А. П. Стаховичъ. Впослѣдствіи уже, кромѣ сестеръ милосердія, въ Крымъ были отправлены императрицей Маріей Александровной сердобольныя вдовы, которыя тоже были отданы въ вѣдѣніе и распоряженіе Пирогова.
Назначеніе Пирогова въ Крыму состояло, по словамъ (профессора Гюббенета, главнымъ образомъ въ томъ, чтобы устроить надлежащимъ образомъ хирургическую часть, чтобы сортировать и отдѣлять разнородные случаи ранъ, чтобы высказать свое мнѣніе на счетъ важнѣйшихъ недостатковъ и несообразностей въ дѣлѣ призрѣнія больныхъ и своимъ авторитетомъ и неутомимой дѣятельностью поднять и довести его до возможной степени совершенства. Вмѣстѣ съ тѣмъ въ кругъ его обязанностей входила научная и наставническая дѣятельность по отношенію къ молодымъ военнымъ врачамъ. Тутъ представилось его дарованіямъ и опытности широкое поле для введенія новыхъ цѣлесообразныхъ способовъ операцій, тутъ открылась для него возможность уяснить значеніе многихъ явленій при леченіи ранъ, распространить и провести въ жизнь свои воззрѣнія на счетъ показаній къ операціи, на счетъ хирургической терапіи и послѣдовательнаго леченія. Такой вполнѣ правильный взглядъ на назначеніе Пирогова въ Севастополѣ явился уже послѣдовательно, какъ вытекающій изъ его разносторонней и, кипучей дѣятельности, проявленной имъ въ Севастополѣ/ какъ результатъ этой дѣятельности.
Оффиціально же собственно Пироговъ былъ командированъ по высочайшему повелѣнію въ распоряженіе главнокомандующаго «для ближайшаго наблюденія за успѣшнымъ леченіемъ раненыхъ». Это создало Пирогову совершенно особое положеніе среди военной и военно-врачебной администраціи. И тѣмъ не менѣе какую войну, непрерывную и безуспѣшную съ этой самой администраціей пришлось ему вести, какую борьбу утомительную и безплодную вынести.
12-го ноября 1854 года Пироговъ прибылъ въ Севастополь.
«Я никогда не забуду, — разсказываетъ онъ въ своихъ „Началахъ общей военно-полевой хирургіи“, — моего перваго въѣзда въ Севастополь; это было въ позднюю осень въ ноябрѣ 1854 года. Вся дорога отъ Бахчисарая на протяженіи 30 верстъ была загромождена транспортами раненыхъ, орудій и фуража. Дождь лилъ, какъ изъ ведра; больные и между ними ампутированные лежали по двое и по трое на подводѣ, стонали и дрожали отъ сырости; и люди и животныя едва двигались въ грязи по колѣна; падаль валялась на каждомъ шагу; изъ глубокихъ лужъ торчали раздувшіеся животы павшихъ воловъ и лопались съ трескомъ; слышались въ то же время и вопли раненыхъ, и карканье хищныхъ птицъ, цѣлыми стаями слетавшихся на добычу, и крики измученныхъ погонщиковъ, и отдаленный гулъ севастопольскихъ пушекъ. Поневолѣ приходилось задуматься о предстоящей судьбѣ нашихъ больныхъ; предчувствіе было неутѣшительно. Оно и сбылось».
Теперь посмотримъ, что происходило за это время на театрѣ военныхъ дѣйствій, въ Крыму и подъ Севастополемъ. Но прежде всего скажемъ нѣсколько словъ о самомъ Севастополѣ, подъ стѣнами котораго разыгрывалась вторая Иліада.
Прекрасный портовый городъ, Севастополь расположенъ по обѣимъ сторонамъ своей бухты. Большая бухта раздѣляетъ такимъ образомъ городъ на двѣ части — на Сѣверную и Южную стороны. Въ свою очередь, Южная сторона раздѣлялась глубоковрѣзывающейся узкою Южной бухтой, расположенной недалеко отъ входа съ Севастопольскій рейдъ, перпендикулярно къ Большой бухтѣ, тоже на двѣ части: на Городскую сторону къ западу отъ Южной бухты и на Корабельную сторону къ востоку отъ Южной бухты. Самый рейдъ до начала обороны защищался 8-ю батареями, изъ которыхъ 5 были расположены на Южной сторонѣ: батарея № 10, Александровская, № 8, Николаевская и Павловская (на Павловскомъ мыскѣ, на Корабельной сторонѣ), и 3 батареи на Сѣверной сторонѣ: Константиновская, Михайловская и батарея № 4.
Противъ этого-то порта, какъ главнаго пункта Крымскаго полуострова, союзники направили всѣ свои силы., Съ 2-го по 6-е сентября 1854 года союзныя войска въ числѣ свыше 62,000 человѣкъ высадились на крымскій берегъ близъ Евпаторіи и направились къ Севастополю. При Альмѣ (8 сентября) непріятели были встрѣчены нашей арміей. Послѣ проиграннаго нами Альмскаго сраженія (потеря съ нашей стороны болѣе 5,000 человѣкъ) всѣ ждали быстраго штурма Севастополя съ Сѣверной стороны. 11 сентября произошло знаменитое потопленіе 7 кораблей Черноморскаго флота. Вмѣсто предполагаемаго штурма, непріятель сдѣлалъ обходное движеніе, подступилъ къ Южной сторонѣ и повелъ правильную осаду. Въ короткій промежутокъ времени, отъ перехода непріятеля на Южную сторону до начала осады, Севастополь былъ приведенъ въ оборонительное положеніе знаменитымъ Тотлебеномъ при безпрерывной работѣ днемъ и ночью всего города, не исключая женщинъ и дѣтей. 5 октября непріятельскія осадныя батареи и корабли открыли свои дѣйствія противъ Севастополя — началось такъ называемое первое бомбардированіе Севастополя (убыль 2,000 человѣкъ). За этимъ быстро послѣдовало дѣло при Балаклавѣ (9 октября) и сраженіе при Инкерманѣ (24 октября) — убыль около 11,000 человѣкъ.
Вся масса раненыхъ отправлялась изъ Севастополя главнымъ образомъ въ Симферополь, составлявшій узловой пунктъ всѣхъ дорогъ отъ осажденнаго города. Госпитальныхъ помѣщеній Симферополя не хватило на огромное количество раненыхъ и послѣдніе были размѣщены въ оставленныхъ казенныхъ зданіяхъ и частныхъ домахъ. Несчастные, наполнявшіе дома, были лишены почти всякаго ухода. Многіе валялись безъ матрацовъ, въ грязнѣйшемъ бѣльѣ, на грязномъ полу, безъ всякаго разбора и присмотра. Воздухъ здѣсь былъ страшно испорченъ; раны смрадны и воспалены. Недоставало ни умовъ, ни рукъ, чтобы хоть немного привести этотъ невообразимый хаосъ въ извѣстность и порядокъ. Для того, чтобы упорядочить положеніе этихъ несчастныхъ и уходъ за ними, Пироговъ оставилъ первую партію сестеръ въ Симферополѣ и ихъ попеченіямъ поручилъ раненыхъ и больныхъ, размѣщенныхъ здѣсь.
По пріѣздѣ въ Севастополь, Пироговъ немедленно представился главнокомандующему князю Меньшикову. Описаніе его первой встрѣчи съ «судьбою Севастополя», какъ Пироговъ называетъ Меньшикова, дышетъ ироніей и сарказмомъ. Фигура Меньшикова, этого прославленнаго остряка, — совершенно непригоднаго къ возложенной на него роли, стоитъ предъ нами, какъ живая.
Пироговъ первоначально поселился на Сѣверной сторонѣ на батареѣ № 4, и въ виду наступившаго затишья въ осадѣ, занялся разборкой раненыхъ подъ Инкерманомъ, находившихся въ севастопольскихъ госпиталяхъ въ числѣ около 1,500 человѣкъ. Втеченіи этого времени онъ упорядочилъ положеніе этихъ раненыхъ, распредѣлилъ больныхъ по отдѣленіямъ и произвелъ также не мало послѣдовательныхъ операцій, въ особенности резекцій локтя. Здѣсь онъ впервые сталъ примѣнять свою гипсовую повязку для иммобилизаціи поврежденныхъ конечностей, которыя можно было надѣяться спасти и сохранить, не прибѣгая къ ампутированію.
Въ январѣ 1855 года осада стала ожесточеннѣе, число раненыхъ стало увеличиваться, а перевозка ихъ съ Южной стороны на Сѣверную черезъ бухту при 6—10? (мороза, безъ теплой одежды, чрезвычайно вредно вліяла на раненыхъ. Тогда Пироговъ принялъ на себя завѣдываніе главнымъ перевязочнымъ пунктомъ въ Севастополѣ, на Городской сторонѣ, и временными лазаретами, устроенными также на Городской сторонѣ, въ Николаевской батареѣ и въ частныхъ домахъ, и переселился со своимъ отрядомъ на Южную сторону. Здѣсь онъ организовалъ правильную помощь раненымъ.
Отрядъ врачей, во главѣ котораго находился Н. И., «его штабъ», какъ онъ выражался, состоялъ изъ шести человѣкъ, прибывшихъ сюда на средства великой княгини Елены Павловны, а именно: Тарасова, Каде, Пабо, Беккерса, Реберга и Тюрина, изъ двухъ, прикомандированныхъ къ Н. И. изъ петербургскихъ госпиталей — Обермиллеръ и Хлѣбникова, и двухъ, прикомандированныхъ изъ полковъ — Доброва и Пастухова. Кромѣ того, въ отрядѣ находился лекарскій помощникъ Калашниковъ, сопровождавшій Пирогова на Кавказъ и бывшій съ нимъ подъ Салтами, и фельдшеръ Никитинъ.
Къ этому времени въ Севастополь прибыли 2 партіи сестеръ милосердія — 2-е Отдѣленіе — со старшей сестрой Меркуровой и 3-е Отдѣленіе — со старшей сестрой Е. М. Бакуниной, о которой Н. И. говоритъ съ восторгомъ.
Уже съ перваго момента личность великаго «хирурга мыслителя» и его отношеніе къ дѣлу произвели на сестеръ неотразимое впечатлѣніе. Страстная и кипучая дѣятельность Пирогова, проникнутая беззавѣтнымъ желаніемъ облегчить страданія раненаго и больного «человѣка», должна была неизбѣжно и невольно увлекать каждаго. «Нельзя было не послѣдовать его великому примѣру; пишетъ въ своихъ „Воспоминаніяхъ Крымской войны“ одна изъ сестеръ милосердія, А. М. Крупская: — какъ родной отецъ о дѣтяхъ, такъ онъ заботился о больныхъ, и примѣръ его человѣколюбія и самопожертвованія сильно на всѣхъ дѣйствовалъ; всѣ одушевлялись, видя его; больные, къ которымъ онъ прикасался, уже какъ бы чувствовали облегченіе». Въ воспоминаніяхъ другой сестры, столь отличившейся въ Севастополѣ, Е. М. Бакуниной, мы встрѣчаемъ слѣдующія строки: «И вотъ собрались Доктора и, разумѣется, первымъ явился неутомимо работающій, живой, одушевленный и возбуждающій и въ другихъ одушевленіе и ревность къ труду, Николай Ивановичъ Пироговъ».
Съ самаго начала осады главный, такъ называемый перевязочный пунктъ, былъ устроенъ въ прекрасномъ по архитектурѣ и положенію на берегу залива севастопольскомъ домѣ Дворянскаго Собранія. Просторный, изящно-отдѣланный танцъ-залъ, буфетъ и билліардная комната Собранія были превращены въ операціонныя и перевязочныя. Первое время здѣсь не оставляли раненыхъ за исключеніемъ выдающихся оперативныхъ случаевъ, а потомъ стали оставлять оперированныхъ и тяжело раненыхъ. Послѣднее обстоятельство привело къ тому, что здѣсь стали развиваться рожа, гангрена и проч., между тѣмъ, какъ вначалѣ ничего подобнаго не было. Поэтому Пироговъ прежде всего распорядился очистить Дворянское Собраніе, а оперированныхъ и больныхъ перевелъ частью въ Николаевскую (казематированную) батарею, частью въ два новыхъ помѣщенія для нечистыхъ ранъ (дома купцовъ Гущина и Орловскаго), гдѣ Пироговъ и устроилъ гангренозное отдѣленіе. Дворянское Собраніе чистилось и провѣтривалось втеченіи 6 недѣль. Главный перевязочный пунктъ былъ перенесенъ на это время въ Инженерный домъ (Инженерный дѣловой домъ, у самой Артиллерійской бухты). На всѣ эти лечебные пункты Пироговъ распредѣлилъ извѣстное число врачей и сестеръ милосердія. До этой минуты, — разсказываетъ Н. П., — мнѣ не случалось почти совсѣмъ быть въ столкновеніи съ оберъ-медиками; но когда я взялъ на себя попеченіе о главномъ перевязочномъ пунктѣ и о всѣхъ госпиталяхъ, сейчасъ же начались разныя контры между мною и администраціей. Теперь (писано въ 1876 г.) никто не можетъ себѣ представить всю отвратительность и тупоуміе тогдашняго оффиціальнаго администрировавшаго медицинскаго персонала. Эти господа сразу смекнули, куда поведетъ учрежденный мною нравственный присмотръ и контроль административнаго попеченія надъ руководителями госпитальныхъ порядковъ. Дѣла эти поручены были мною сестрамъ-женщинамъ и моимъ собственнымъ помощникамъ. Это смутило г.г. администраторовъ и они стали громко роптать на превышеніе власти (съ моей стороны), и только благодаря благосклонному вниманію генераловъ Сакена и Васильчикова я обязанъ тѣмъ, что, несмотря на всѣ интриги, за сестрами былъ удержанъ весь надзоръ за госпиталями… М. Бакунина вела всѣ дѣла присмотра за уходомъ больныхъ съ такимъ тактомъ, энергіей и совѣстливостью, что полученный успѣхъ оказался блестящимъ и для всѣхъ здравомыслящихъ людей неоспоримымъ. Все, что прежде удерживали и не выдавали, и теперь еще старались удерживать, но Бакунина, пунктуально исполняя мои и другихъ медиковъ предписанія, настоятельно вытребовала недоданное. Не удивительно, что подобное вмѣшательство и такая дѣятельность женщинъ не могли быть пріятны г.г. командирамъ и оффиціальнымъ инспекторамъ".
Въ каждомъ отдѣльномъ лечебномъ пунктѣ Н. И. раздѣлилъ сестеръ, чтобы придать стройность ихъ работѣ, на три группы: на сестеръ перевязывающихъ, аптекаршъ и хозяекъ. Сестры перевязывающія помогали врачамъ при операціяхъ и перевязкахъ, а также совмѣстно съ фельдшерами занимались приготовленіемъ перевязочнаго матеріала. На рукахъ сестеръ-аптекаршъ находились всѣ необходимыя лекарства, приготовленіе которыхъ не терпѣло отлагательства. Онѣ обязаны были наблюдать за правильной раздачей лекарствъ и контролировать дѣйствія фельдшеровъ. Сестры-хозяйки надзирали за чисткой бѣлья, за дѣйствіями служителей и вообще за содержаніемъ больныхъ.
Пироговъ въ Севастополѣ выработалъ первый прекрасную систему сортировки раненыхъ въ тѣхъ случаяхъ, когда они поступали на перевязочный пунктъ сотнями. До того на перевязочныхъ пунктахъ господствовали страшный безпорядокъ и хаосъ. «Желая помогать всѣмъ разомъ, — говорилъ Н. И., — и безъ всякаго порядка перебѣгая отъ одного раненаго къ другому, врачъ теряетъ, наконецъ, голову, выбивается изъ силъ и не помогаетъ никому». Система Пирогова состояла въ томъ, что прежде всего раненые раздѣлялись на 4 главныя категоріи. Первую группу составляли смертельно раненые, безнадежные, которые поручались священнику и сестрамъ милосердія; этимъ страдальцамъ сестры старались доставлять послѣдній уходъ и предсмертныя утѣшенія. Во вторую категорію входили раненые, требующіе безотлагательной оперативной помощи тутъ же на перевязочномъ пунктѣ. Третья категорія обнимала собою тѣхъ раненыхъ, которые подлежали операціямъ на слѣдующій день или позднѣе, а пока, слѣдовательно, должны были быть отправлены въ госпиталь. Наконецъ, четвертая категорія заключала легко раненыхъ, которыхъ перевязывали и отправляли обратно въ части. Благодаря введенію такой простой и весьма разумной сортировки, рабочія силы не разбрасывались, и дѣло помощи раненымъ шло быстро и толково. Многіе врачи, бывшіе ученики Пирогова, работавшіе въ отрядахъ войскъ, расположенныхъ кругомъ Севастополя, познакомившись съ этой системой, приняли ее также.
Идея сортировки раненыхъ представляетъ видную заслугу Пирогова въ военно-полевой хирургіи. «Я горжусь этой заслугой, — писалъ впослѣдствіи не безъ горечи Пироговъ, — хотя ее и забылъ сочинитель „Очерковъ медицинской части въ 1854—1856 г.г.“ Дѣйствительно, проф. Гюббенетъ, авторъ только что названнаго сочиненія, описывая сортировку раненыхъ на севастопольскихъ перевязочныхъ пунктахъ, ни разу не обмолвился, что эту сортировку ввелъ Пироговъ.
Во второй половинѣ февраля 1855 г. произошла смѣна главнокомандующаго. Мѣсто князя Меньшикова заступилъ князь Горчаковъ.
Какъ только новый главнокомандующій прибылъ въ Севастополь, Пироговъ тотчасъ же подалъ ему докладную записку, въ которой доказывалъ, что „мы теперь также мало приготовлены принять и устроить большое число раненыхъ, какъ и въ началѣ осады послѣ Инкерманскаго сраженія“, и предложилъ двѣ главныя и по его убѣжденію единственныя мѣры для предупрежденія подобнаго неустройства. Первою мѣрою должна была служить совершенная эвакуація (опорожненіе) городскихъ госпиталей путемъ безпрерывной транспортировки раненыхъ и больныхъ. Второй необходимой мѣрой являлось устройство госпитальныхъ палатокъ на безопасномъ мѣстѣ на Сѣверной сторонѣ Николаевскую батарею, какъ единственное въ городѣ безопасное помѣщеніе, казематированное и блиндированное, могущее принять 800 больныхъ, Пироговъ совѣтовалъ предоставить исключительно для поданія первой помощи раненымъ, которыхъ уже немедленно слѣдовало отправлять въ кроватяхъ и на пароходахъ на Сѣверную сторону и тамъ размѣщать въ госпитальныхъ палаткахъ. Госпитальныя палатки, числомъ около 400 съ 20-го койками каждая, тоже не должны были принимать болѣе 2,000 больныхъ, а прочія койки должны оставаться пустыми на случай нужды. Какъ только число больныхъ превыситъ 2,000, излишекъ долженъ быть сейчасъ удаленъ постоянной транспортировкой. Далѣе въ докладной запискѣ Пироговъ указываетъ на отсутствіе вина, хинина и т. п. и вообще изображаетъ то безотрадное медицинское положеніе нашей арміи, которое достигало геркулесовыхъ столбовъ неустройства. Такъ напр., на требованіе хины и хинина, отправленное въ Херсонъ въ декабрѣ 1854 г., не было, еще никакого отвѣта въ мартѣ 1855 г. Въ декабрѣ 1854 г. при сильномъ морозѣ и самой дурной погодѣ перевозили больныхъ и раненыхъ въ татарскихъ арбахъ въ Симферополь и Перекопъ, непокрытыхъ, безъ шубъ, оставляя ночевать подъ открытымъ небомъ. Такія транспортировки продолжались отъ 10 до 12 дней. Въ войскахъ господствовали тифъ, „крымская лихорадка“ и были спорадическіе случаи холеры.
Между тѣмъ военно-медицинская администрація находила все къ лучшему въ этомъ лучшемъ изъ міровъ и генералъ-штабъ-докторъ Шрейберъ, „хотя уже сѣдой и рябоватый, видѣлъ все въ розовомъ свѣтѣ“.
Втеченіи февраля мѣсяца были заложены наши передовые редуты: Селенгинскій, Волынскій и Камчатскій. Это давало поводъ къ очень жаркимъ ночнымъ стычкамъ. Въ виду важности Камчатскаго люнета, находившагося впереди Малахова кургана, было нѣсколько кровопролитныхъ дѣлъ у него. Поэтому 4 марта главный перевязочный пунктъ былъ снова перенесенъ изъ Инженернаго дома въ очищенное и провѣтренное Дворянское Собраніе.
„Это прекрасное строеніе, пишетъ Бакунина, — гдѣ прежде веселились, открыло вновь свои богатыя краснаго дерева съ бронзой двери для внесенія въ нихъ окровавленныхъ носилокъ; большая зала изъ бѣлаго мрамора съ пилястрами изъ розоваго мрамора чрезъ два этажа, а окна только вверху. Паркетные полы. А теперь въ этой танцовальной залѣ стоитъ до 100 кроватей съ сѣрыми одѣялами и зеленые столики; все очень чисто и опрятно. Въ одну сторону большая комната; это — операціонная, прежде бывшая билліардная; за ней еще двѣ комнаты; въ другую сторону еще двѣ комнаты съ прекрасными съ золотомъ обоями и въ нихъ тоже койки“…[1].
Въ Инженерномъ домѣ, откуда теперь вынесенъ былъ перевязочный пунктъ, оставляли и туда переносили изъ другихъ пунктовъ трудныхъ ампутированныхъ. Николаевская батарея, превращенная въ это время въ огромный госпиталь, заключала въ себѣ 600 раненыхъ, которыхъ приносили туда съ главнаго перевязочнаго пункта. Въ домахъ Гущина и Орловскаго помѣщалось гангренозное отдѣленіе подъ завѣдываніемъ лекарскаго помощника Калашникова. Сюда направляли тѣхъ страдальцевъ, раны которыхъ испортились отъ антонова огня, или состояніе которыхъ сдѣлалось не только безнадежнымъ, но и вреднымъ для другихъ».
«Кто знаетъ, — говоритъ Н. И., — только по слухамъ, что значитъ это memento mon — отдѣленіе гангренозныхъ и безнадежныхъ больныхъ въ военное время, тотъ не можетъ себѣ представить всѣ ужасы бѣдственнаго положенія страдальцевъ. Огромныя вонючія раны, заражающія воздухъ вредными для здоровья испареніями; вопли и страданія при продолжительныхъ перевязкахъ, стоны умирающихъ, смерть на каждомъ шагу въ разнообразныхъ ея видахъ: отвратительномъ, страшномъ и умилительномъ, — все это тревожитъ душу даже самыхъ опытныхъ врачей, посѣдѣвшихъ въ исполненіи своихъ обязанностей». Неудивительно поэтому, если сестры находили, что на дверяхъ дома Гущина должна быть та же надпись, что и на дверяхъ ада Данта: «Lasciate ogni speranza, voi chi’ntrate».
Въ это время Пирогову приходилось и жить и работать подъ пушечными выстрѣлами въ буквальномъ и ужасномъ смыслѣ этого слова. Крыша дома, гдѣ онъ жилъ, была пробита бомбой. Въ домикъ напротивъ Артиллерійской бухты, гдѣ квартировалъ Пироговъ, вскорѣ послѣ его отъѣзда, влетѣла бомба и отбила весь уголъ гдѣ стояла его кровать. Одну изъ боковыхъ комнатъ Дворянскаго Собранія пробило бомбой изъ непріятелькой канонерской лодки, близко подошедшей ночью. «Если уже въ обыкновенной жизни, — писалъ Пироговъ изъ Севастополя, — человѣкъ можетъ преспокойно умереть каждую минуту, т. е. 1440 разъ (въ сутки), то возможность возрастаетъ здѣсь, по крайней мѣрѣ, до 36,400 разъ въ сутки (число непріятельскихъ выстрѣловъ)». Эта сторона дѣла не имѣла, однако, никакого вліянія на расположеніе духа Пирогова; напротивъ, онъ былъ тѣмъ, болѣе расположенъ къ бесѣдамъ и шуткамъ, чѣмъ болѣе кровавой и утомительной была работа на перевязочномъ пунктѣ. «Кровь, грязь и сукровица, — писалъ Н. И., — въ которыхъ я ежедневно вращаюсь, давно уже перестали дѣйствовать на меня, но вотъ что печалитъ меня, что я не вижу утѣшительныхъ результатовъ, не смотря на всѣ мои старанія и самоотверженіе, хотя я безпрестанно твержу моимъ младшимъ товарищамъ по наукѣ, которые еще болѣе меня упали духомъ, чтобъ бодрились и надѣялись на лучшія времена и результаты».
Наступили грозные дни второго бомбардированія Севастополя (съ 28 марта по 8 апрѣля). Пироговъ со своими помощниками переѣхалъ на постоянное жительство въ Дворянское Собраніе. Все это время Пироговъ и его помощники, не раздѣваясь, оставались безпрерывно на перевязочномъ пунктѣ. «Нельзя не удивляться выносливости Пирогова въ эти незабвенные и ужасные дни, — говоритъ въ своихъ воспоминаніяхъ Каде. Когда мы (ассистенты), послѣ краткаго отдыха въ платьяхъ рано утромъ являлись на перевязочный пунктъ, я помню, что неоднократно уже заставали Н. И. оперирующимъ при помощи фельдшера, сторожа и сестры милосердія».
Во время этой бомбардировки число раненыхъ, прошедшихъ черезъ руки Пирогова, доходило до 5,000 человѣкъ. Ниже читатели найдутъ, какъ онъ самъ еще подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ пережитаго описываетъ (1856 г.) главный перевязочный пунктъ въ Дворянскомъ Собраніи и «неусыпную» дѣятельность медицинскаго персонала на немъ.
Нѣкоторое наглядное представленіе о той «неусыпной» 'дѣятельности, которую проявилъ Пироговъ въ Севастополѣ, можно себѣ составить, если принять въ соображеніе, что однѣхъ ампутацій произведено было Пироговымъ лично или подъ его наблюденіемъ до 5,000, тогда какъ безъ его участія сдѣлано было всего только около 400. Но, конечно, не въ оперативной дѣятельности лежалъ да и долженъ былъ лежать центръ тяжести пребыванія Пирогова въ Севастополѣ. «Кто думаетъ, — читаемъ мы въ „Письмахъ“, — что я поѣхалъ въ Севастополь только для того, чтобы рѣзать руки и ноги, тотъ жестоко ошибается: этого добра я ужъ довольно передѣлалъ». Обладая выдающимся организаторскимъ талантомъ, Пироговъ имѣлъ въ виду, стремясь на театръ военныхъ дѣйствій, поставить тамъ правильно все дѣло помощи раненымъ и, больнымъ, внести порядокъ и систему въ этотъ хаосъ, обусловленный съ одной стороны «беззаботностью славянской и непредусмотрительностью», а съ другой — недобросовѣстностью, интригами и личными счетами. Въ этомъ, смыслѣ «содѣйствовать къ улучшенію участи раненыхъ», — вотъ чего страстно желалъ Пироговъ, и эта задача была вполнѣ ему по плечу и только ему. Но эта его дѣятельность не только не встрѣчала сочувствія и поддержки, но и вызывала сильнѣйшее противодѣйствіе со стороны военно-медицинской администраціи, для которой Н. И. Пироговъ являлся своего рода enfant terrible. Высшія же власти, совершенно лишенныя широты взглядовъ, были неспособны оцѣнить но достоинству Пирогова и его гигантскую работу на пользу севастопольскихъ раненыхъ.
Маленькой иллюстраціей къ только что сказанному служить такой фактъ. Въ Симферополѣ скопилась такая масса раненыхъ, что на каждаго имѣвшагося здѣсь врача приходилось по 180 и по 200 перевязочныхъ больныхъ. «Если бы положить самое меньшее 5 минутъ на перевязку каждаго, — пишетъ Пироговъ, — то нѣтъ физической возможности, чтобы врачъ осмотрѣлъ всѣхъ; между тѣмъ въ Крыму теперь слишкомъ 400 военныхъ и гражданскихъ врачей, а больныхъ всего около 20,000, слѣдовательно, приходилось бы только по 50 больныхъ на каждаго врача, если бы дѣятельность ихъ была распредѣлена равномѣрно; — вотъ образчикъ нашей распорядительности, вотъ чего я добивался у правительства, чтобы оно обратило вниманіе на такіе вопіющіе недостатки, а про меня разгласили, что я хочу быть главнокомандующимъ!»
Одними изъ немногихъ, цѣнившихъ и понимавшихъ все значеніе самоотверженной дѣятельности Пирогова, были начальникъ севастопольскаго гарнизона Остенъ-Сакенъ и начальникъ штаба князь Васильчиковъ. Въ приказѣ по севастопольскому гарнизону отъ 26 апрѣля 1855 г. первый указываетъ на неисчислимыя заслуги въ особенности операторовъ и сравниваетъ службу операторовъ со службой на батареяхъ и траншеяхъ. Помимо своего ходатайства о наградахъ медицинскихъ чиновъ, начальникъ гарнизона «считаетъ пріятной обязанностью свидѣтельствовать о подвигахъ медицинскихъ чиновниковъ передъ севастопольскимъ гарнизономъ и изъявить живѣйшую душевную признательность свою завѣдующимъ перевязочными пунктами: севастопольскимъ — академику профессору д. с. с. Пирогову и корабельной стороны — ординарному профессору хирургіи к. с. Гюббенету». «Полную благодарность» онъ объявилъ въ числѣ прочихъ всему отряду Пирогова вплоть до лекарскаго помощника Калашникова.
Не смотря на всѣ происки и массу неблагопріятныхъ условій, неизсякаемой энергіи Пирогова удалось создать правильно организованную хирургическую помощь раненымъ защитникамъ русской Трои. Введенный и широко поставленный Пироговымъ женскій уходъ сестеръ милосердія круто измѣнилъ весь строй госпитальной жизни къ небывалому и невиданному до того времени благополучію больныхъ. Слѣдуя указаніямъ своего великаго руководителя, слишкомъ хорошо знакомаго по горькому опыту съ госпитальными порядками и безпорядками, сестры заботились о доставленіи больнымъ надлежащей порціи пищи и непремѣнно хорошаго качества, смотрѣли за чисткой и смѣной бѣлья, наблюдали за прачешными, слѣдили за частой перемѣной соломы въ матрацахъ и неотступно требовали отъ госпитальной администраціи, чтобы все то, что полагалось и отпускалось на больныхъ, дѣйствительно было выдаваемо. Опытъ, вынесенный Пироговымъ при превращеніи имъ авгіевыхъ конюшенъ Петербургскаго 2 военно-сухопутнаго госпиталя въ благоустроенную клинику и при искорененіи царившаго тамъ «воровства, не ночного, а дневного», служилъ ему прекраснымъ оружіемъ въ его борьбѣ съ севастопольскими казнокрадами. Улучшенная обстановка и идеальный уходъ, по крайней мѣрѣ, по самоотверженности и гуманному отношенію къ больнымъ, въ первое время просто поражали несчастныхъ страдальцевъ, совершенно непривыкшихъ къ этому. Раненый матросъ, удивленный, со слезами на глазахъ задаетъ ухаживающей за нимъ сестрѣ вопросъ: «Матушка, откуда вы явились?» Когда сестра проходила по палатамъ, до нея долетали слова: «Вотъ сестра идетъ, ахъ, дай Богъ ей здоровья, — да и тѣмъ, кто прислалъ ихъ сюда; кто досмотритъ насъ хорошо — сестра, кто покормитъ, напоитъ, какъ мать ребенка — сестра, кто постарается бѣлье чистое дать — сестра, все сестра да сестра». Эти и иные трогательные эпизоды, рисующіе взаимное отношеніе больныхъ и сестеръ, мы встрѣчаемъ на страницахъ безыскусственныхъ воспоминаній сестры милосердія А. М. Крупской.
Не мудрено, что имя Н. И. Пирогова, которому больные севастопольскихъ госпиталей были обязаны всѣми этими реформами, было очень популярно среди нихъ. Этому еще способствовала доступность, отличавшая всегда П. И. Больные знали, что могутъ обращаться къ нему со всевозможными жалобами, претензіями и съ самыми наивными просьбами, что онъ всегда выслушаетъ ихъ и сдѣлаетъ для нихъ все, отъ него зависящее. Объ оперативномъ же искусствѣ знаменитаго хирурга простодушные севастопольскіе герои были столь высокаго мнѣнія, что считали Пирогова способнымъ просто чудеса творить. Прелестную иллюстрацію этого мы находимъ въ «Воспоминаніяхъ» той же Крупской. "Однажды, — разсказываетъ она, — на перевязочный пунктъ несли на носилкахъ солдата безъ головы; докторъ, стоя въ дверяхъ, махалъ руками и кричалъ солдатамъ: «Куда несете? Вѣдь видите, что онъ безъ головы». — Солдаты отвѣчали: «Ничего, ваше благородіе, голову несутъ за нами, г. Пироговъ какъ-нибудь привяжетъ, авось еще пригодится нашъ братъ-солдатъ!» Въ Севастополѣ сложилась также легенда, будто бы Пироговъ ѣздилъ въ непріятельскій лагерь на небывалую консультацію.
А какіе ужасные моменты приходилось переживать Пирогову, какъ человѣку и хирургу, которому дороги его оперированные, можно судить по слѣдующему возмутительному факту безграничной небрежности военной администраціи. Въ одну ночь въ апрѣлѣ Пироговъ получилъ предписаніе изъ штаба перевести всѣхъ раненыхъ и ампутированныхъ, въ числѣ 500 человѣкъ, послѣ второй бомбардировки города изъ Николаевской батареи на Сѣверную сторону. Пирогова увѣрили, что тамъ все уже приготовлено для ихъ пріема; самъ онъ не имѣлъ времени отлучиться съ перевязочнаго пункта, куда постоянно подносили свѣжихъ раненыхъ. Оказалось на дѣлѣ, что тамъ, куда повезли этихъ ампутированныхъ, не существовало даже никакого приготовленнаго зданія для ихъ принятія.. «И вотъ, — разсказываетъ Н. И., — всѣхъ этихъ трудно оперированныхъ свалили зря, какъ попало, въ солдатскія палатки… До сихъ поръ съ леденящимъ ужасомъ (писано въ 1876 г.) вспоминаю эту непростительную небрежность нашей военной администраціи. Но этого было мало. Надъ этимъ лагеремъ мучениковъ вдругъ разразился ливень и промочилъ насквозь не только людей, но даже и всѣ матрацы подъ ними. Несчастные такъ и валялись въ грязныхъ лужахъ. Можно себѣ представить, каково было съ отрѣзанными ногами лежать на землѣ по три и по четыре человѣка вмѣстѣ; матрацы почти плавали въ грязи, все подъ ними и около нихъ было насквозь промочено; оставалось сухимъ только то мѣсто, на которомъ они лежали не трогаясь, но при малѣйшемъ движеніи имъ приходилось попадать въ лужи. А когда кто-нибудь входилъ въ эти палатки-лазареты, то всѣ вопили о помощи и со всѣхъ сторонъ громко раздавались раздирающіе, пронзительные стоны и крики, и зубовный скрежетъ, и то особенное стучаніе зубами, отъ котораго бьетъ дрожь. Врачи и сестры могли помогать не иначе, какъ стоя на колѣняхъ въ грязи. По 20 и болѣе ампутированныхъ умирало каждый день, а ихъ было всѣхъ до 500. Отъ 10 до 20 мертвыхъ тѣлъ можно было находить межъ ними каждый день, и не многіе изъ нихъ пережили двѣ недѣли послѣ этой катастрофы».
Благодаря представленіямъ Пирогова, возмущеннаго до глубины души такимъ безчеловѣчнымъ отношеніемъ къ жизни и здоровью сотенъ людей, было сдѣлано строгое разслѣдованіе; больныхъ положили на койки, положили и двойные матрацы, но «прошлаго не воротишь, и страшная смертность продолжалась еще двѣ недѣли послѣ».
Положеніе перевязочныхъ пунктовъ и госпитальныхъ помѣщеній на Южной сторонѣ становилось съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе опаснымъ. Непріятельскія батареи послѣ занятія нашихъ передовыхъ редутовъ осыпали бомбами и главный перевязочный пунктъ на Городской сторонѣ, гдѣ былъ Пироговъ, и другой перевязочный пунктъ на Корабельной, гдѣ былъ Гюббенетъ. На послѣдній пунктъ были между прочимъ доставлены тяжело раненые плѣнные французы, которымъ и дѣлали ампутаціи подъ градомъ французскихъ бомбъ. Плѣнные просили извѣстить соотечественниковъ, что своими выстрѣлами они дѣйствуютъ противъ своихъ же братьевъ, даже затѣмъ подтвердили это на бумагѣ за общей подписью; но бумага все-таки не была отправлена, потому что опасались, какъ бы непріятель не подумалъ, что плѣнныхъ принудили подписать ее.
Въ виду такого положенія въ послѣднихъ числахъ мая главный перевязочный пунктъ былъ перенесенъ на Сѣверную сторону въ Михайловскую батарею, а раненые были по предложенію Н. И. эвакуированы въ окрестности Севастополя къ сѣверу: въ палаточные госпитали (изъ суконныхъ палатокъ) близъ деревни Бельбекъ (въ 6 верстахъ отъ Севастополя) и на Инкерманскихъ высотахъ, въ 3 верстахъ отъ Севастополя.
1 іюня 1855 года Пироговъ, измученный физически и нравственно, уѣхалъ изъ Севастополя въ Петербургъ. Вмѣстѣ съ Пироговымъ уѣхалъ и его отрядъ врачей. Сестры остались, но, разумѣется, отсутствіе Пирогова отразилось на внутренней сторонѣ ихъ работы.
«И теперь, послѣ отъѣзда Пирогова, — пишетъ Е. М. Бакунина, — работали непрерывно, аккуратно, но не было того оживленія, той живости, того душевнаго участія!»
6 іюня союзныя войска рѣшились произвести штурмъ Севастополя. Съ громадными потерями этотъ первый штурмъ былъ отбитъ. Опять наступило затишье. Положеніе Севастополя дѣлалось отчаяннымъ. Тотлебенъ, русскій Вобанъ, какъ его называли французы, былъ раненъ, а душа севастопольской обороны, Нахимовъ, былъ убитъ. Малаховъ курганъ, ключъ къ Севастополю, на которомъ въ самомъ началѣ осады палъ Корниловъ, въ концѣ ея сдѣлался могилой для Нахимова. Сраженіе при Черной рѣчкѣ (4 августа) послужило толчкомъ къ усиленію непріятельскихъ дѣйствій противъ осажденнаго города. 24 августа началось такъ называемое шестое бомбардированіе Севастополя, а 27 августа непріятель пошелъ, на штурмъ и овладѣлъ Малаховымъ курганомъ. Это рѣшило участь Севастополя. Въ ночь на 28 августа городъ былъ оставленъ, и все переселилось на Сѣверную сторону.
Отдохнувъ нѣсколько лѣтомъ въ Ораніенбаумѣ, Пироговъ въ сентябрѣ снова вернулся въ Севастополь.
Здѣсь ему пришлось увидѣть «двѣ знаменитыя развалины: Севастополь и Горчакова». Видъ каждой изъ этихъ развалинъ будилъ далеко неодинаковыя чувства. По пріѣздѣ Пироговъ прежде всего засталъ множество раненыхъ послѣ штурма Малахова кургана. Несчастные кучами лежали въ палаткахъ на Сѣверной сторонѣ. Другихъ приготовляли къ отсылкѣ въ Симферополь или въ Бахчисарай на крестьянскихъ телѣгахъ.
Теперь весь вопросъ попеченія о раненыхъ и больныхъ сводился къ дальнѣйшему ихъ транспорту изъ Симферополя, куда прежде всего направляли всѣхъ раненыхъ. Въ этомъ пунктѣ скопилось свыше 13,000 больныхъ и раненыхъ. Въ городѣ не хватало мѣста и въ госпиталяхъ его царствовалъ такой безпорядокъ, происходили такія неурядицы и злоупотребленія, что въ результатѣ послѣдовало высочайшее назначеніе слѣдственной комиссіи.
Пироговъ перенесъ свою дѣятельность изъ занятаго непріятелемъ Севастополя въ Симферополь и старался всѣми силами упорядочить госпитальный уходъ за больными и ихъ дальнѣйшій транспортъ. Для помѣщенія больныхъ были построены бараки изъ досокъ, лишенные всякихъ удобствъ, не имѣвшіе даже половъ, вслѣдствіе чего въ нихъ постоянно поднималась невозможная пыль. Бараки эти не защищали больныхъ ни отъ холода, ни отъ дождя. И бараки и квартиры для сестеръ милосердія были холодны, сыры и совершенно не имѣли вентиляціи. Госпитальная же администрація во главѣ со своимъ начальникомъ ген. Остроградскимъ, какъ всегда, желала, чтобы врачи находили все удовлетворительнымъ и очень неохотно отпускала дрова, теплую одежду и горячую пищу. «Я долженъ былъ, — разсказываетъ Пироговъ, — неустанно жаловаться, требовать и писать. При этомъ частомъ писаніи мнѣ невозможно было всегда обдумывать слова и выраженія, какія считаются умѣстными въ оффиціальныхъ бумагахъ, и чрезъ это нѣсколько разъ выходили непріятности. Нѣкоторыя мои выраженія въ письменныхъ моихъ просьбахъ оказались „не, соотвѣтственными“ или недостаточно вѣжливыми. Особенно обидчивымъ на этотъ счетъ показалъ себя начальникъ госпитальной администрацій г. Остроградскій. Однажды послѣ неоднократныхъ и напрасныхъ моихъ просьбъ къ нему о томъ, чтобы онъ снабдилъ насъ дровами для отопленія нашихъ ледяныхъ бараковъ и помѣщеній сестеръ, Остроградскій напалъ на одно мое „неприличное выраженіе“ въ письмѣ („имѣю честь представить на видъ“) и пожаловался на меня князю Горчакову и вслѣдствіе этой жалобы мы дровъ не получили, но я зато получилъ рѣзкій выговоръ сперва отъ Горчакова, а позднѣе отъ самого государя».
Организація транспорта раненыхъ и больныхъ находилась въ весьма неприглядномъ положеніи. Транспортируемые глубокой осенью и зимою за 400, 500 и даже 700 верстъ раненые и больные зачастую гибли вовремя продолжительной перевозки, лишенные всякаго ухода, или же платились своими конечностями. Больные съ отмороженными въ транспортахъ ногами наполняли крымскіе госпитали.
Для того, чтобы обставить по возможности лучше транспортъ раненыхъ, которыхъ отправляли изъ Симферополя въ Перекопъ, Екатеринославъ и Бериславъ, Пироговъ устроилъ особое отдѣленіе сестеръ (особый отрядъ) подъ названіемъ транспортнаго со старшей сестрой Бакуниной.
Отправляя Бакунину въ первый разъ сопровождать транспортъ, Н. И. поручилъ ей представить ему отчетъ, который заключалъ бы въ себѣ отвѣты и разъясненія на слѣдующіе вопросы. Вопросы эти, написанные собственноручно Пироговымъ, приведены въ ея «Воспоминаніяхъ».
Вотъ эта «инструкція», какъ ее называетъ Бакунина: 1) въ какой мѣрѣ возможна перевязка раненыхъ на этапахъ и сколько, примѣрно, нужно сестеръ на каждую сотню раненыхъ?
2) какимъ образомъ утоляется жажда раненыхъ на пути и снабжены ли они или сопровождающіе транспортъ средствами, необходимыми для этой цѣли?
3) выдаются ли раненымъ, кромѣ ихъ шинелей, еще каждому одѣяло или халатъ или же (трудно-больнымъ) полушубокъ?
4) какъ приготовляется пища на этапахъ и возможно ли снабдить этапъ теплыми напитками въ холодное время?
5) осматриваютъ ли транспортъ, растянутый иногда на цѣлую версту и болѣе, отъ однаго этапа до другого, врачи или фельдшера?
6) соблюдается ли порядокъ, назначенный въ снабженіи больныхъ пищей, т. е. кормятъ ли ихъ на тѣхъ этапахъ, гдѣ изготовлено должно быть для этой цѣли?
На всѣ эти вопросы дѣйствительность давала самые печальные отвѣты!;
Сестры транспортнаго отряда должны были сопровождать транспорты и вести особые путевые журналы.
. «Проводить цѣлые дни и даже недѣли въ холодѣ и сырости, вязнуть въ грязи на проселочныхъ этапныхъ дорогахъ, наблюдать за больными, разсѣянными въ этапныхъ аулахъ, иногда на протяженіи одной и болѣе верстъ, не всегда имѣя достаточно средствъ помочь больнымъ при внезапныхъ перемѣнахъ болѣзни; едва возвратившись назадъ, снова пускаться въ знакомый путь — вотъ въ чемъ состоитъ транспортная служба сестеръ», — писалъ въ 1856 г. Пироговъ.
Несмотря на массу работы, Пироговъ находилъ время читать лекціи собравшимся въ Симферополѣ врачамъ.
Въ декабрѣ Пироговъ отправился въ Петербургъ и по пути посѣтилъ госпитали въ Перекопѣ, Херсонѣ и Николаевѣ.
Крымская война легла мрачной и гнетущей тучей на отзывчивую душу Пирогова. Среди массы тяжелыхъ, страшныхъ и возмущающихъ душу впечатлѣній, пережитыхъ Пироговымъ въ Севастопольскую оборону, когда по справедливости каждый мѣсяцъ считался за годъ, однимъ изъ немногихъ свѣтлыхъ лучей являлась трогательная и самоотверженная дѣятельность русской женщины-сестры милосердія. Отмѣтить это отрадное явленіе — вотъ было первое, о чемъ заговорилъ Н. И. послѣ Крымской войны. Въ «Историческомъ обзорѣ дѣйствій Крестовоздвиженской Общины сестеръ попеченія о раненыхъ и больныхъ въ военныхъ госпиталяхъ въ Крыму» Пироговъ представилъ яркую картину этой благотворной и святой дѣятельности, этого «святого» служенія. Рисуя своимъ соотечественникамъ высоко симпатичный и свѣтлый образъ сестры милосердія, Пироговъ одновременно съ этимъ познакомилъ, выпустивъ «Историческій обзоръ» отдѣльной брошюрой на нѣмецкомъ языкѣ, и иностранцевъ съ тѣмъ, что такое была «севастопольская сестричка». Своей дѣятельностью на перевязочныхъ пунктахъ осажденнаго Севастополя и въ Крымскихъ госпиталяхъ Пироговъ оправдалъ свои слова: онъ дѣйствительно «употребилъ всѣ свои силы и познанія для пользы арміи на боевомъ полѣ». Но большинство людей, среди которыхъ ему пришлось дѣйствовать въ Севастополѣ, обладали слишкомъ низкимъ нравственнымъ цензомъ. Гуманный «хирургъ-мыслитель» и человѣкъ живого дѣла, для котораго выше всего стояли жизнь и здоровье ввѣренныхъ ему раненыхъ и больныхъ, столкнулся съ бездушными «чиновниками», для которыхъ вездѣ и во всемъ преобладали ихъ личные интересы. Понятно, что между Пироговымъ и этими людьми должна была завязаться упорная борьба. Противники Пирогова старались изо всѣхъ силъ противодѣйствовать всѣмъ его начинаніямъ и вредить ему, какъ только и гдѣ только это было возможно. Другія же лица не умѣли или же не хотѣли, за весьма малыми исключеніями, понять и оцѣнить все значеніе дѣятельности Пирогова. «Вотъ почему онъ изъ Севастополя не вышелъ тѣмъ колоссомъ геніальности ума и самоотверженія предъ правительствомъ и народомъ, какимъ онъ дѣйствительно былъ» — говоритъ о Пироговѣ въ своихъ «Воспоминаніяхъ о Восточной войнѣ» д-ръ Генрици.
По возвращеніи изъ Крыма Пироговъ вскорѣ оставилъ каѳедру хирургіи въ медико-хирургической академіи и принялъ предложенное ему мѣсто попечителя Одесскаго учебнаго округа.
Участіемъ Пирогова въ Крымской кампаніи закончилась его оффиціальная хирургическая дѣятельность. Севастополь — вотъ послѣдняя страница блестящаго и многосторонняго періода служенія Пирогова хирургической наукѣ въ роли наставника, клинициста и военно-полевого хирурга.
- ↑ Бакунина, Е. М. Воспоминанія сестры милосердія Крестовоздвиженской Общины. Вѣстникъ Европы 1898 г. 3—5.