Ночные всадники (Каллум)

Ночные всадники
автор Риджуэлл Каллум, пер. Эмилия Кирилловна Пименова

Оригинал: англ. The Night Riders. A Romance of Early Montana, опубл.: 1906. — Перевод опубл.: 1927. Источник: az.lib.ru

Ридгуэлл Кэллэм
Ночные всадники

The Night Riders. A Romance of Early Montana

Глава I
Первые впечатления

Поселок Форкс, ютившийся около сорока лет тому назад под тенью Скалистых гор в Южной Альберте, больше не занимает места на карте Канады. Такова участь многих маленьких поселений в новых странах — быстро появляться на свет и также быстро исчезать, не оставляя следа в памяти людей.

Было далеко за полдень, когда Джон Треслер въехал в поселок, и его усталая лошадь ленивой трусцой направилась к зеленой поляне, служившей базарной площадью. Он подтянул поводья и осмотрелся. Вокруг было пусто. В такие жаркие безоблачные дни жители Форкса не любили без особенной надобности разгуливать по улицам.

Треслер не привык к долгой езде верхом. Горло у него пересохло, руки и ноги одеревенели. Монотонность прерии действовала на него удручающе, и новая страна представлялась ему неприветливой и скучной.

Теперь он смотрел на деревянные дома, обступившие площадь, и хотя все они были одинаково невзрачны, но после долгого пути по бесконечным отлогим волнам травяной степи каждый из них говорил ему о человеческом обществе — а это теперь было главным, в чем он нуждался. Наконец в одном из окон он увидел несколько лиц, с любопытством глядевших в его сторону. Этого было достаточно! Пришпорив свою лошадь, он направился к ним.

Вслед за тем жизнь проявилась еще в форме маленького человечка, робко обогнувшего угол дома и остановившегося перед Треслером. Это была забавная фигура с темно-коричневым лицом, похожим на степную дорогу, изборожденную колеями, с длинными волосами и волнистой бородой цвета свежего сена. Его одежда вполне соответствовала его наружности: грязные молескиновые штаны, поношенная черная куртка поверх синей рубашки, ярко-красный платок, повязанный вокруг шеи, и широкополая шляпа, сдвинутая на затылок.

Треслер придержал лошадь и с трудом соскользнул на землю.

— Это поселок Форкс? — спросил он с поощряющей улыбкой.

Незнакомец замигал глазами.

— Гм… да, — пробормотал он чуть слышно.

— Не можете ли вы указать мне гостиницу?

Незнакомец уставился на широченные бархатные штаны Треслера, сшитые специально для верховой езды, и был, казалось, совершенно поглощен невиданным зрелищем. Вместо ответа он только кивнул головой в сторону дома.

Треслер с сомнением поглядел на это здание, представлявшее собою простую двухэтажную избу, покосившуюся и весьма не привлекательную с виду.

В этот момент дверь гостиницы открылась и оттуда вышли еще двое, критически посматривая на Треслера и его лошадь. Они стали у дверей и, с явным пренебрежением к новому гостю, молча жевали табак.

Треслер решился задать последний вопрос. Это было его первое знакомство с прерией, и он еще не чувствовал уверенности в себе.

— Нет ли кого-нибудь, кто бы посмотрел за моей лошадью? — сказал он нерешительно.

— Привяжите ее к тому столбу и спросите сами в трактире, — заметил маленький человек, по-прежнему с интересом осматривая нижнюю часть его костюма.

Треслер послушно последовал его совету. Затем он снова подошел к маленькому человечку, рядом с которым казался почти великаном.

— Простите, — сказал он, — могу я узнать, с кем я имею удовольствие говорить? Меня зовут Джон Треслер. Я еду в Москито-Бёнд, в ранчо Джулиена Марболта. Как видите, я здесь совсем чужой человек! Вероятно, вы это уже заметили, — прибавил он, добродушно усмехаясь.

Однако внимание маленького человека нельзя было отвлечь от заинтересовавшей его бархатной материи, и он отвечал, не поднимая глаз:

— Мое имя Ренке, а прозвище «Кабачок».

— Хорошо, мистер Ренкс…

— Меня зовут Кабачок, — прервал его тот.

— Ладно, тогда мистер Кабачок, — проговорил Треслер, улыбаясь.

— Просто Кабачок.

Это слово было произнесено с некоторой гордостью. Оно представляло собою его собственную почетную кличку, освещенную обычаем прерии: Имя же Ренкс было передано ему по наследству от родителей и не имело в его глазах никакого значения.

Треслер расхохотался.

— Отлично, Кабачок! Не пройти ли нам выпить, а? Я страшно устал, и в горле у меня аравийская пустыня.

Он сделал несколько шагов по направлению к двери и оглянулся. Мистер Ренкс не двинулся с места. Только его удивленный взгляд продолжал следить за каждым движением нового знакомого.

— Разве вы не пойдете со мной? — спросил Треслер и продолжал: — Послушайте, какого черта вы уставились на мои ноги?

Инстинкт самосохранения заставил его внимательно осмотреть свои шаровары, но он не заметил ничего особенного.

Кабачок поднял глаза, блеснувшие неподдельным изумлением из-под нависших бровей, и широкая улыбка расплылась по его волосатому лицу.

— Пустяки, — заметил он более дружелюбным тоном. — Хотел бы я представить себе того парня, для которого сшили такие штаны! — Он сплюнул и глубокомысленно покачал головой. — Ручаюсь, что это какой-нибудь городской франт и большой неженка!

Треслер был готов резко ответить, но один взгляд на мистера Ренкса и сдержанные смешки, доносившиеся со стороны гостиницы, заставили его изменить свое намерение. Он быстро повернулся и был встречен взрывом хохота. И тогда ему все стало ясно.

— Придется платить за выпивку, — сказал он с некоторой грустью. — Что ж, идем все со мною. Да, я «неженка»!

Этот ответ сразу стяжал ему достойное место в обществе. Через каких-нибудь пять минут его лошадь была поставлена в конюшню, и сам он познакомился со всеми посетителями гостиницы, еще через пять минут он уже называл всех по их кличкам и прозвищам и угощал их контрабандным виски по неслыханной цене, которую хозяин трактира Айк Карней облагал, как данью, жителей Форкса.

Айк Карней изо всех сил старался быть любезным.

— Так вы едете в Москито-Бенд? — заметил он, подавая Треслеру сдачу со ста долларов. — Отличное место, вы увидите сами. Лучшее ранчо в нашем округе!

— Еще бы, — вмешался Кабачок, взбираясь на высокую табуретку перед буфетом. — Этот старый слепой мул сумел-таки недурно округлить свои владения.

— Мул! — с глубочайшим презрением произнес Шеки Пиндль, плотник, огромный, медлительный и мрачный человек, про которого его друзья говорили, что он неспособен улыбаться. — Видно, что ты не работал у него, Кабачок! По-моему, он просто обезьяна. Правда, он лягается, как мул, но на этом кончается сходство. Всякий мул — трудолюбивый, достойный гражданин, чего нельзя сказать о Джулиене Марболт.

— Что можно требовать от слепого? — сказал Треслер. — Подумайте о его положении.

Шеки потряс своей козлиной бородкой и процедил сквозь зубы:

— Его положение тут ровно ни при чем. Поверьте моему слову, эта слепая обезьяна и его управляющий, Джек Гарнак, вдвоем стоят целой тысячи чертей! Прошлым летом я строил у них амбар, так уж мне ли не знать.

— Весьма утешительно для меня, — заметил Треслер со смехом.

— О, вам он не покажет себя с дурной стороны, — сказал Карней.

— Как-никак мне предстоит три года учиться на этом ранчо, — продолжал Треслер, — и я должен знать, кому плачу деньги.

Его слова были покрыты дружным смехом всего общества за исключением невозмутимого Шеки. Особенно заливался Твирли, мясник, веселый, толстый и навязчивый. Он даже ухватился обеими руками за буфет, чтобы поддерживать свое грузное тело, сотрясавшееся от смеха.

— И вы еще ему платите за учение? — спросил он недоверчиво, когда прошел первый пароксизм веселости.

— Кажется, в этой стране ничто не дается даром, — Сухо ответил Треслер.

Его осмеяли в большей степени, чем он рассчитывал. Но он поборол свою досаду и, оглядев по очереди всех своих собеседников, задал им прямой вопрос:

— В чем дело? Что из себя представляет этот Джулиен Марболт?

Ответ последовал не сразу. Первым нарушил молчание Кабачок:

— Джулиен Марболт слеп, — сказал он тихо.

— Это я знаю, — нетерпеливо возразил Треслер. — Но я хотел бы знать больше.

Он посмотрел на окружающих. Мясник продолжал смеяться. Хозяин гостиницы покачивал головой. Наконец Треслер перевел взгляд на Шеки.

— Ладно, — сказал плотник с внушительным видом человека, взвешивающего каждое слово. — Я кое-что знаю о слепом хозяине. И то, что я знаю, отвратительно! Я видел такие вещи в этом ранчо, которые заставляли меня крепче сжимать топор, чтобы не махнуть им по головам вместо бревен. Я видел собственными глазами, как этот проклятый Джек Гарнак, управляющий, бил до полусмерти рабочих, а слепой хозяин стоял рядом, будто любовался этим зрелищем. И его безобразная рожа расплывалась от удовольствия при каждом ударе. Я видел, как некоторые из этих парней падали на землю и ползали у ног хозяина, точно побитые собаки. Я видел ад в этом ранчо! Вы спросите, почему они это терпят? А потому, что для них не найдется работы в нашей стороне после того, как с ними разделался Джулиен Марболт. «Где ты работал раньше?» — спросит какой-нибудь управляющий. «В Москито-Бенд», — ответит рабочий. «Проваливай, — скажет управляющий. — У нас не скотобойня!» Вот что такое Москито-Бенд, — закончил Шеки, с удивительной точностью плюнув через буфет прямо в плевательницу.

— Правильно, — подтвердил Твирли со смехом.

Разговор на время затих, пока Айк Карней наполнял стаканы. В комнате становилось темно. Треслер курил и раздумывал, стараясь отделить факты от вымысла в рассказе Шеки. Наконец он снова заговорил, и все глаза опять повернулись к нему.

— Разве нет закона? Никогда не поверю, чтобы люди сидели сложа руки при таком обращении.

Его слова относились непосредственно к Шеки.

— Закон! — воскликнул плотник. — В этих краях мы еще не знаем закона. Может быть, он придет, но пока что для нас существует один закон, тот, который сидит у нас на шее. Да, Джек Гарнак — скотина, каких мало, и по силе стоит двоих, а все-таки один раз и он сдался. Скажи, Айк, — с этими словами он повернулся к трактирщику, — ты помнишь тот день, когда Черный Антон поступил к нему на службу. С Черным Антоном шутки плохи!

— Пожалуй, — подтвердил Айк Карней. — Кроме него, не найдется другого человека, кто потягался бы с Джеком.

Мясник снова расхохотался, а Кабачок молча кивнул головою.

— Кто это Черный Антон? — спросил Треслер, обращаясь к хозяину гостиницы.

— Антон? Это конюх Марболта, французский метис. Сильный человек. Я думаю, вы его увидите.

— Одному я не могу поверить, — сказал Кабачок, внезапно оживляясь, — что Антон способен честно зарабатывать себе хлеб. Больно уж он тихий и скрытный. Кто его знает! Мы слышали о нем кое-что не очень лестное.

Разговор опять замер. Треслер с любопытством поглядывал на своих собутыльников. До сих пор он считал, что цивилизация является неотъемлемой принадлежностью белой расы. Но теперь он чувствовал, что попал на самую границу культурного мира, за которой начиналась новая неизведанная область.

Он был окружен примитивными людьми, уснащавшими свою речь отборной руганью, с кулаками и револьверами наготове. Быть может, иной благонамеренный наблюдатель причислил бы их к подонкам общества, тем не менее они сами завоевали себе право на жизнь, и эта черта выгодно отличала их от многих тысяч почтенных граждан, живущих по букве закона. Вопреки всему Треслер чувствовал к ним симпатию и даже некоторое уважение.

Подошло время ужина. Айк Карней не имел обыкновения угощать своих гостей чем-либо более существенным, чем виски. Поэтому Кабачок пригласил Треслера к себе. Его жена, Салли Ренкс, женщина необъятных размеров, неопрятная и крикливая, кормила ежедневно одиннадцать пансионеров разными кушаньями, для преодоления которых требовался чудовищный аппетит. Треслер оказался двенадцатым. В первый раз в жизни он сидел за столом без скатерти, орудуя ножом и вилкой, ни разу не чищенными с момента выпуска из завода, и пил вываренный чай из жестяной кружки, сохранившей следы эмали. Нет, он больше не был прежним Джоном Треслером, только что приехавшим из старой Англии. Он чувствовал себя заправским жителем прерий.

После ужина многие вернулись в трактир, и Треслер хотел последовать их примеру. Но Кабачок удержал его.

— Вот что, приятель, — сказал он тихо и дружелюбно, — тут трое парней желают сыграть в картишки. Это лучше, чем болтаться в трактире. Ставка не больше одного доллара.

И Треслер остался. Результат был неизбежен. К полуночи четверо жителей Форкса несколько разбогатели, а их гость соответственно обеднел — ровно на остаток со ста долларов, размененных им в трактире. Он не знал, как это случилось: была ли это нечестная игра или просто ему не повезло. Он слишком устал. Им овладела сонливость задолго до конца игры. Только на следующее утро он сообразил, что его каким-то таинственным образом оставили в дураках. Однако он принял это открытие с философским спокойствием, решив использовать его в будущем.

Эту ночь Треслер проспал на соломенной подстилке, брошенной на пол. Собственная одежда служила ему подушкой, и пара простынь сомнительного вида, предоставленные ему хозяйкой, составляли высший комфорт прерии. Около него спали еще четверо, наполняя громовым храпом маленькую комнату.

После утреннего завтрака он расплатился и приготовился к отъезду. Его первый знакомый в Форксе Кабачок — остался его другом до конца. Он позаботился о его лошади, сдержанно похвалил ее и на прощание снабдил ее владельца несколькими полезными советами.

— Треслер, — закончил он, добродушно усмехаясь и тряся его руку, — я очень рад, что мы встретились! А то вы, как новичок в наших краях, могли бы попасть в лапы каким-нибудь негодяям, которые не умеют обращаться с гостем. Черт их знает, сколько их развелось у нас в Форксе! И вот что, Треслер… Там, в Москито-Бенд, есть одна девушка. Это дочка слепого хозяина. Хороша собою, а только не советую вам волочиться за нею при старике.

Треслер расхохотался.

— Спасибо, — ответил он, вскакивая в седло, — и до свидания. Благодаря вашей любезности я сегодня умнее, чем был вчера. Нет, не буду волочиться за этой девушкой. Обещаю вам, Кабачок.

Глава II
Москито-Бенд

Гостеприимный поселок Форкс утонул далеко позади, в золотистом тумане знойного летнего дня.

Десять миль пути оставалось до ранчо Москито-Бенд, еще десять миль однообразной волнистой степи. Треслер уже привык к дороге, торопиться было некуда, и он предоставил своей лошади плестись трусцой.

Герой нашей повести сделал то, что делали многие предприимчивые люди до него и после. В двадцать пять лет, оказавшись обладателем небольшой суммы денег, полученной по наследству, не будучи при этом связанным ни семьей, ни профессией, отчего не попытать счастье на новых местах! Выросший и воспитанный в глухом уголке старой Англии, в бедном землею Корнуэллсе, он решил сколотить себе новый дом на тучной земле Западной Канады. Занятие скотоводством было его главной целью. Для этого он искал ранчо, в котором можно было бы основательно изучить дело, прежде чем начать собственное предприятие.

Из официальных источников он узнал о существовании Москито-Бенд. Б то время это было одно из самых крупных ранчо во всей стране. Треслер тотчас же вступил в переписку с его владельцем, Джулиеном Марболт. Условие было заключено, и он пустился в путь на запад, к Скалистым горам.

То, что он слышал в поселке Форкс, не поколебало его намерения. В конце концов он пришел к заключению, что эти страшные рассказы о хозяине и управляющем ранчо были вызваны какими-нибудь личными мотивами, а может быть, желанием смутить новичка и «неженку». Нет, Джон Треслер не был неженкой! Покачиваясь в своем седле, пока его лошадь бежала вперед, к неизвестному будущему, он думал о том, что в этой стране сила встречает силу и жестокость является печальной необходимостью.

Дорога медленно поднималась. Впереди, в юго-западном направлении, виднелась горная цепь, увенчанная снежными шапками. Треслер смотрел на них, пока они не утратили для него интерес новизны, и тогда его глаза снова обратились к безграничной равнине, расстилавшейся по обе стороны дороги. Он искал хотя бы одно деревце, речку или участок культивированной земли с колосящейся пшеницей. Но кругом на многие мили росла лишь тощая бурая трава, обожженная солнцем.

Затем вдруг, без всякого предупреждения, Треслер очутился на краю одной из тех многочисленных скрытых долин, в которые обрывается прерия вблизи Скалистых гор. Внизу извивалась широкая река, окаймленная лесом, похожая на тропу какого-нибудь доисторического чудовища. Шум бегущей воды доносился до него, вызывая заманчивое представление о прохладе и тени, и в первый раз за время своего долгого пути из Калфорда он забыл красоту парков и садов своей родины.

Слегка пришпорив лошадь, он стал спускаться по крутой тропинке и через каких-нибудь четверть часа достиг берега. Теперь оставалось выбрать путь: к западу или к востоку вдоль реки, или вперед, поперек ее.

По эту сторону реки возвышался величавый густой лес, прорезанный дорогой, как иглой готической церкви. Затем Треслер взглянул на противоположный берег, более отлогий и приветливый. Там, вдалеке, за лесом виднелась волнистая равнина, подобная той, которую он оставил позади. Без колебания он погнал свою лошадь в воду.

За рекою дорога круто сворачивала вправо, поднимаясь по узкой просеке между гигантскими соснами. Затем, через полмили пути, просека начала расширяться. Солнечные блики заиграли то там, то здесь в расступившейся чаще леса, освещая темную землю, покрытую шишками и хворостом.

За опушкою дорога пошла между низкорослым кустарником, на котором в разных местах красовалось белье, развешанное, по-видимому, для просушки. Вскоре Треслер услышал гнусавый мужской голос, распевавший заунывную песню и доносившийся откуда-то снизу, со стороны реки.

В том же направлении он заметил тропинку и, свернув с дороги, погрузился в заросли кустарника. Он был уверен, что неведомый певец поможет ему ориентироваться в местности.

На самом берегу реки Треслер увидел забавную сценку. Три лоханки на деревянных подставках были расположены полукругом, и над одной из них склонился маленький странного вида человечек, стиравший охапку белья, как заправская прачка. По правую сторону от него стоял железный очаг с большим котлом, из-под крышки которого выбивался пар. И всюду вокруг него кусты были покрыты бельем, развешанным для просушки.

— Добрый день! — крикнул Треслер, спрыгивая на землю.

Стирка тотчас прекратилась, и через плечо незнакомца выглянуло красное вспотевшее лицо с серыми бакенбардами и таким ртом, какого Треслер еще никогда не видывал. Он был скошен на одну сторону, и продолжением его служил красный шрам, проходивший через всю щеку, почти до уха.

— Где находится ранчо Москито-Бенд? — спросил Треслер, едва удерживаясь от смеха.

Маленький человечек опустил белье в лоханку и повернулся к Треслеру.

— Около мили дальше, — ответил он, уставившись серыми, внимательными глазами на своего собеседника. — Держитесь этой дороги, и через несколько минут вы будете у Слепого Черта.

— Может быть, вы сами оттуда… от Слепого Черта? — продолжал Треслер с улыбкой.

— Все может быть, — подтвердил тот. — Меня зовут Джо Нелсон. Когда-то я сам был скотопромышленником в Керрвилле, Техас… знаете? А теперь… — и он многозначительно провел рукой по воздуху, указывая на развешанное белье…

— Отлично! А я — Джон Треслер. Я еду в Мос-кито-Бенд.

— Значит, вы и есть «неженка»! — воскликнул Нелсон. — Вы тот самый парень из Англии, которого Джек должен обрабатывать?

— То есть, вы хотите сказать учить? — мягко заметил Треслер.

— Ну да, — пробормотал маленький человек любезно, но без особого убеждения. Одна половина его лица исказилась гримасой, другая — приветливо улыбалась.

— Вот вы только что упомянули Слепого Черта. Что это значит? — спросил Треслер, в то время как его собеседник уставился на его ноги.

— О, ничего! Это только такое прозвище. Скажите… — и он протянул несоразмерно длинную руку и дотронулся пальцем до великолепных шаровар Треслера, — вы не собираетесь… вы не собираетесь кататься на оленях в таком наряде?

На этот раз Треслер почувствовал себя задетым.

— Черт возьми! — воскликнул он раздраженно. — Неужели вы никогда не видели порядочных штанов? Вы — скотопромышленник!

— Видел и не такие, — спокойно ответил Нельзон. и, повернувшись к своим лоханкам, снова принялся за работу.

Треслер вскочил в седло и пришпорил лошадь.

Ранчо Москито-Бенд было расположено посреди обширной лужайки, окаймленной с одной стороны густым сосновым лесом. На склоне холма, отдельно от других строений, возвышался большой дом, с веранды которого открывался вид на прерию.

По-видимому, владелец ранчо был очень богатым человеком. Несмотря на это, Треслер испытал некоторое разочарование. Слишком тихим, слишком культурным показалось ему его будущее жилище. Он ожидал увидеть суетливую деятельность, услышать щелканье бичей, стрельбу и перекличку полудиких пастухов. Между тем, нигде поблизости не было видно настоящего стада, если не считать нескольких старых коров, молчаливо пасшихся на лужайке в обществе пары собак и одной лошади. И только небольшая группа рабочих, расположившихся в разных позах у низенького строения с соломенной крышей, дополняла эту мирную картину.

Треслер сошел с лошади и, оставив ее у пустого корраля, направился пешком к тому строению, где стояли люди.

На минуту глаза всех уставились на него, как будто он был каким-нибудь необыкновенным животным! Треслер почувствовал неловкость, вспомнив свою встречу с «Кабачком» и первое знакомство с Нелсоном, и невольно с тревогой посмотрел на свои бархатные штаны.

К счастью, оказанное ему внимание было весьма непродолжительным, и, когда он подошел, они как ни в чем не бывало возобновили прерванный разговор. Все это были настоящие пастухи, дети прерии. Широкополые шляпы украшали их буйные головы, и загорелые обветренные лица напоминали старую нечищеную бронзу.

Только один среди них выделялся своим бледным лицом, худобой и глубокими впадинами под глазами. Этот человек казался больным, только что поднявшимся с постели. Но зато он ораторствовал больше всех, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией.

— В следующий раз, — говорил он, сжимая кулаки, — если опять появится Красная Маска или другой конокрад, я и пальцем не пошевельну. Я больше не слуга Слепому Дьяволу! Посмотрите на меня, похож ли я на этого «неженку»? — Он презрительно указал на Треслера. — Я потерял ведро крови, и в груди у меня была такая дыра, что в нее можно было бы запихнуть целый куль пшеницы. А теперь, когда я только что начал поправляться, он выгнал меня из дома только за то, что я разговаривал с его дочерью.

— Скажи, Аризона, — прервал его с лукавой улыбкой один из слушателей, — о чем же вы беседовали? Ты всегда был неравнодушен к мисс Диане.

Аризона свирепо обернулся.

— Заткни свою глотку, Роу! Если ты не знаешь, что такое настоящая леди, я берусь тебе это доказать…

— Брось, Аризона! Не стоит! Рассказывай дальше! — послышались голоса.

Аризона с минуту помолчал, словно собираясь с духом.

— Мисс Диана любит поболтать с нашим братом, — продолжал он несколько более спокойно. — А я поездил на своем веку немало, и ей нравятся мои рассказы. Вы все знаете, какая она добрая! Она ухаживала за мною, как родная сестра, перевязывала мою рану и сидела около меня часами. А в последний раз, когда я рассказывал ей о моих приключениях в Кал-форде, вдруг входит этот мертвоглазый черт. Уставился на меня своими красными зрачками и говорит: «Довольно тебе торчать здесь, Аризона! Твое место в бараке с остальными рабочими. Я не позволю тебе болтать всякие глупости моей дочери». Я попробовал возразить, а он сразу затрясся и закричал: «Вон из моего дома! Чтобы твоего духу здесь не было! Сейчас же собирай свои вещи». Тогда мисс Диана подбежала к нему и говорит: «Стыдно, отец! Вспомни, как много Аризона сделал для тебя. Он спас тебе сотню голов скота. Он сражался с шайкой Красной Маски, пока не подошло подкрепление, пока сам он не упал с лошади, истекая кровью!» Много она говорила такого и даже заплакала, а все-таки ничего не вышло! И я должен был убраться. Держу пари, что эта скотина — Джек — попробует меня заставить работать. Но мы еще посмотрим…

Аризона опять потряс кулаком перед своим носом, но в этот момент один из рабочих крикнул:

— А вот и сам Джек, легок на помине!

Все головы сразу повернулись по направлению к дому, откуда по склону холма быстрыми шагами спускался управляющий. Треслер, стоявший на краю группы и слушавший рассказ Аризоны, с удивлением уставился на гигантскую фигуру, каждое движение которой обличало неслыханную силу. Он еще никогда не встречал таких людей.

Управляющий был еще довольно далеко, и Треслер не мог рассмотреть его лицо. Он видел только большую лопатообразную бороду и с неудовольствием подумал, что этот человек будет его начальником.

Разговор прекратился. Джек Гарнак взглянул на стоявшую внизу группу людей и замедлил шаги. Затем махнул рукой и крикнул:

— Эй, ты, красные штаны!

Вокруг послышались сдержанные смешки. Треслер понял, что этот зов относился к нему, и отвернулся, чтобы скрыть свою досаду.

— Ребята, пошлите-ка ко мне этого парня в красных штанах! — снова загремел голос управляющего. И Треслер больше не мог уклониться от неприятной ему встречи.

Таким образом состоялось первое знакомство двух людей, наиболее ответственных за события, описанные в настоящей повести.

Треслер увидел перед собой человека, ростом почти на целую голову выше его и настолько же шире в плечах. Верхняя половина его лица, с нависшими густыми бровями над парой смелых, жестоких глаз, отличалась своеобразной красотой, но черная курчавая борода настолько закрывала его рот, подбородок и щеки, что положительно нельзя было понять, откуда исходили громоподобные звуки его голоса.

Встреча отнюдь не была дружеской. Они смотрели друг на друга, не проявляя никакой попытки соблюсти подобающую вежливость. Ни один не протянул другому руки, и между ними сразу назрел тот антагонизм, который часто превращается в ненависть.

— Разве вы не слышали, как я кричал? — спросил наконец Джек Гарнак.

— Да, я слышал… — и Треслер спокойно взглянул прямо в темные глаза перед ним.

— Тогда какого же черта вы не шли!

— Я не мог знать, что это относилось ко мне.

— Не мог знать! — повторил тот, возвышая голос. — Я думаю, тут не найдется другого парня с такими штанами. Теперь вот что, молодой человек, вы должны зарубить себе на носу, что я управляющий этого ранчо и по отношению к моим рабочим я здесь — полный хозяин! Если я вас позову, вы должны идти, да поживее. Слышали?

Треслер с трудом сдержался.

— Когда я буду вашим рабочим, — ответил он сухо. — Но я должен сказать, что я хочу видеть мистера Марболт, а вовсе не его управляющего. Если я не ошибаюсь, — он указал на строение на вершине холма, — это его дом.

И, не дожидаясь ответа, он двинулся вперед. Но в ту же минуту тяжелая рука опустилась на его плечо.

— Нет, это тебе не удастся, мой мальчик! — вскричал Джек, сжимая железными пальцами его куртку.

Треслер отскочил в сторону и быстрым маневром высвободился из его рук.

— Троньте меня еще раз, и вам придется плохо, — сказал он, сверкнув глазами и напрягая все свои мускулы. — Повторяю вам, что мне до вас нет никакого дела, пока я не переговорю с вашим хозяином. Успеем еще встретиться…

Он не двинулся с места и только опустил правую руку в карман своей куртки, напряженно следя за своим противником.

Он видел, как Джек Гарнак весь сжался, как тигр, готовящийся к прыжку. Он видел его огромные руки, конвульсивно приподнявшиеся над чудовищным туловищем, и темные глаза, готовящиеся выскочить из-под нахмуренных бровей. И наконец голос, хриплый и прерывающийся от душившего его гнева, произнес:

— Черт! Я тебя раздавлю, я тебя…

— Не думаю! — Тон Треслера сделался ледяным. — Здесь женщина, — прибавил он, замечая краем глаза чье-то белое платье.

И в тот же момент его пальцы выпустили рукоятку тяжелого револьвера, лежавшего в его кармане.

Трудно сказать, что могло бы произойти, если бы не это своевременное вмешательство. Руки Джека упали, и выражение его лица изменилось с такой внезапностью, которая казалась почти комичной. Белое платье мелькнуло перед ними. Треслер обернулся и приподнял свою широкополую шляпу.

— Мисс Марболт, если я не ошибаюсь? — сказал он. с улыбкой. — Простите, что мне приходится представиться вам самому. Меня зовут Джон Треслер. Могу я видеть мистера Марболт?

Перед ним была девушка, показавшаяся ему в тот момент самым прелестным и самым печальным существом, какое он когда-либо видел. Ее загорелое лицо красиво оттенялось белизною платья, и нежный здоровый румянец щек казался отражением розового шарфа, повязанного вокруг шеи. Но наиболее сильное впечатление произвели на него ее глаза, темно-карие, отсутствующие и грустные, и легкая меланхолическая складка в уголках маленького рта.

Она взглянула на него из-под широкой соломенной шляпы и дружески протянула ему руку.

— Здравствуйте, мистер Треслер, — сказала она серьезно. — Мы вас ожидали. Но я боюсь, что вам не удастся увидеть отца сейчас. Он спит. Видите ли, для него день и ночь одинаковы. Он — слепой! И хорошо, что он может спать днем. По крайней мере, он забывает о своем несчастье. Поэтому я избегаю его будить. Но все-таки прошу вас к нам в дом. Вам надо позавтракать.

— Благодарю вас, мисс Диана.

Затем она повернулась к управляющему и смерила его холодным взглядом.

— Сегодня я никуда не поеду, Джек. Пока что распорядитесь подковать мою Бесси. Это давно пора сделать. Идемте, мистер Треслер,

Глава III
Слепой

Когда они подошли к веранде, Диана вдруг остановилась и, обернувшись, внимательно и спокойно оглядела своего гостя с ног до головы.

— Гожусь? — спросил он, улыбаясь.

— Я думаю.

Оба расхохотались.

— Вы уверены? — продолжал Треслер. — Нет ли во мне чего-нибудь неподходящего. Мои… мой костюм, например?

Он не мог понять поведения девушки. Ее темное лицо на минуту приняло озабоченное выражение, затем сразу прояснилось.

— О, я вижу, — сказала она нерешительно. —

Впрочем, нет… Вы еще новичок — «неженка»! Это пройдет, — прибавила она с уверенностью.

Последний лед был разбит.

— Отлично, — воскликнул Треслер. — Я знал, что мы будем друзьями, мисс Марболт! Я только боялся, что «они» — он посмотрел на свои ноги, — могут произвести на вас неблагоприятное впечатление. Откровенно говоря, из-за них я уже имел… э… маленькие неприятности.

— Да, я думаю, что мы будем друзьями, — подтвердила она спокойно, хотя в глазах ее все еще оставалась какая-то скрытая тревога.

Треслер был поражен обстановкой этого дома, заброшенного в прерии. Они прошли через обширную уютную гостиную с тремя большими окнами, выходившими на веранду, и дальше по широкому коридору в столовую, из которой открывался вид на опушку леса. Диана объяснила Треслеру, что спальня и кабинет ее отца расположены по ту сторону коридора. Ее собственная комната находилась на втором этаже, где также имелось несколько запасных комнат для гостей.

— Как видите, мы не держим женской прислуги, мистер Треслер, — сказала она, принеся из кухни кофейник и поставив его на стол. — Я сама и хозяйка, и прислуга. Мой единственный помощник — Джо Нелсон, который исполняет всю тяжелую работу по дому. Это замечательная личность!

— Да, я знаю! Я встретил его по дороге, — сухо заметил Треслер, принимаясь за кусок ветчины, который она положила ему на тарелку.

— Он настоящий англичанин, но совершенно американизировался за сорок лет, прожитые им в Техасе. Там у него была своя ферма, но он разорился и попал сюда. Я очень люблю старого Джо. Но я вовсе не о нем хотела бы с вами поговорить.

Диана присела на стул, спиною к незавешенному окну, за которым сияло яркое летнее солнце.

— Вы встретили Джека Гарнак и приобрели в нем врага, — сказала она внезапно и просто.

— Рано или поздно это должно было случиться!

Ее лицо снова приняло то выражение печали, которое заметил Треслер при их первой встрече.

— Да, я думаю, — прошептала она в ответ. Затем она вдруг поднялась со стула и спросила почти резко: — Что бы вы сделали, если бы он вас ударил? Он человек колоссальной силы!

Треслер улыбнулся.

— Это зависит от обстоятельств. Конечно, я бы попробовал ответить подобающим образом. Но у меня был выбор. Я бы мог его застрелить!

— О! — вскричала девушка с неподдельным ужасом.

— Что ж делать? — Треслер удивленно взглянул на нее и пожал плечами. — Разве я должен стоять на месте, как ягненок, и принимать удары? Нет, мы все имеем право на жизнь, если можем ее отстоять! Эту философию достаточно вколачивали в меня еще в школе. Конечно, я бы постарался сделать все возможное…

— Это ужасно! О, мистер Треслер! — Диана снова опустилась на стул и, протянув свою маленькую смуглую ручку, коснулась ею руки Треслера. — Обещайте мне, что вы не будете дразнить Джека. Вы не знаете его и не понимаете, какой опасности вы подвергаетесь.

— Наоборот, мисс Диана! Я благодарю судьбу, что узнал его. И я готов ко всему! Джек должен идти своей дорогой, а я своей. Я приехал сюда, чтобы учиться, а не подчиняться всяким грубым выходкам с его стороны. Оставим его в покое и поговорим о чем-нибудь более приятном. Мне очень понравилось местоположение вашего ранчо.

Диана беспомощно откинулась на спинку стула и с некоторым усилием проговорила:

— Да, это прелестное место! Но вы еще не успели оценить его красоту.

Треслер молчал, и ей пришлось отогнать назойливые мысли и заставить себя поддерживать разговор.

— Мы защищены здесь почти неприступной стеной гор. Зимою этот лес охраняет нас от северо-восточного ветра. А к югу и к востоку тянется бесконечная прерия. Отец построил это ранчо восемнадцать лет тому назад, когда мне было только четыре года. Кал-форд был тогда небольшим поселком, а Форкс вовсе еще не существовал. У нас не было никаких соседей ближе Калфорда, если не считать индейцев и метисов. Это было суровое время! Отец и его люди должны были отбиваться. И Джек был с нами всегда, с тех пор, как я себя помню. Как видите, — прибавила она, возвращаясь к прежней теме, — я хорошо знаю Джека! Мое предостережение достаточно серьезно.

— Зачем ваш отец держит такого человека? — спросил Треслер.

Диана пожала плечами.

— Джек — лучший управляющий ранчо во всем округе!

Наступило неловкое молчание. Треслер пил кофе и раздумывал. Но ни Джек, ни сам Джулиен Марболт не интересовали его настолько, чтобы надолго отвлечь его внимание от девушки, в обществе которой он находился. Ее речь и манеры показывали, что прерия не могла быть ее родиной, и она казалась ему чужеземным растением, занесенным в это уединенное ранчо.

Внезапно его мысли были прерваны странными звуками, похожими на чей-то робкий стук в завешенную портьерами дверь или на прерывистую работу телеграфного ключа.

— Что это? — спросил он, прислушиваясь.

Диана вскочила с места. В глазах ее был испуг.

— О, это отец! — сказала она вполголоса с печальной улыбкой. — Что-нибудь его потревожило. Он никогда не просыпается так рано.

Где-то в коридоре хлопнула дверь, щелкнул замок и зазвенели ключи. Затем послышались чьи-то мягкие шаги, сопровождаемые тем же странным, прерывистым стуком.

Треслер повернулся к двери и, хотя его внимание было поглощено этими звуками, он все же заметил, что Диана с какой-то неестественной поспешностью убирала все со стола.

Дверь оставалась открытой, и вскоре Треслер рассмотрел в глубине коридора высокую фигуру, завернутую в длинный серый балахон. Перед его глазами мелькнула большая голова с коротко остриженными седыми волосами. Затем она скрылась за поворотом.

Диана кивнула головой своему гостю, приглашая его следовать за нею.

— Отец, это мистер Треслер!

Они находились на веранде. Хозяин ранчо сидел в кресле, обратив в сторону гостя свое бледное массивное лицо с маленькой курчавой бородкой.

Его зрачки, черные, как смоль, и неестественно огромные, были отделены тонким синеватым кольцом от багрово-красных белков. Воспаленные веки, лишенные ресниц, и густые серые брови, нахмуренные, как будто от физической боли, еще более выделяли эти страшные мертвые глаза, невольно приковывая к ним все внимание.

— Очень рад, мистер Треслер, — сказал он тихим приличным голосом, таким неожиданным при его наружности. — Я уже знал, что вы здесь.

— Надеюсь, что я вас не потревожил? — пробормотал Треслер. — Мисс Марболт сказала мне, что вы спали…

— Вы в этом нисколько не виноваты. Дело в том, что я выработал в себе странную чувствительность, нечто вроде второго зрения. — Он усмехнулся с некоторой горечью. — Я проснулся в тот самый момент, как вы подходили к дому, и слышал, как вы вошли. Итак, вы приехали ко мне учиться хозяйству. Отлично! Диана, — обратился он к дочери, — опиши мне наружность мистера Треслера. Простите, сэр, но мне всегда хочется знать, с кем я имею дело.

Диана смущенно взглянула на улыбающегося гостя.

— Ну, дочь моя, — сказал Марболт, и в его голосе послышались нетерпеливые нотки.

Это заставило ее начать.

— Мистер Треслер высокого роста, широкоплечий…

— Да, да, — пробормотал Марболт, упрямо уставясь на нее своими мертвыми глазами. — Продолжай.

— Одет в английский костюм для верховой езды.

— Какое лицо?

— Черные волосы, серые глаза, черные ресницы и брови. Широкий лоб…

И так далее до мельчайших подробностей продолжалось это описание, прерываемое нетерпеливыми вопросами старика. Когда она кончила, воцарилось неловкое молчание. Губы слепого шевелились, как будто он что-то говорил про себя, но слов не было слышно. Наконец он очнулся и, повернув лицо в сторону гостя, заметил веселым тоном:

— Вы из Корнуэллса, мистер Треслер?

— Да.

— Хорошая страна, в которой родятся хорошие люди. Я бы хотел на вас посмотреть. Я уверен, — продолжал он с чем-то вроде улыбки, — что здесь вы сможете изучить все отрасли скотоводства. Мой управляющий не очень приятен в обращении с людьми, но, поверьте мне, знает свое дело. Вам следует с ним поладить. Это не так легко, но зато стоит труда!

Треслер не мог удержаться от улыбки. Он посмотрел на Диану, но она избегала его взгляда.

— Я думаю, что я могу завтра же приступить к делу, — сказал он, когда старик кончил.

— Нет, наш договор вступает в силу с сегодняшнего дня. Не нужно откладывать. Вы поступаете в число наших рабочих под непосредственное руководство Джека Гарнак. Дитя мое, — обратился он к дочери, — принеси мистеру Треслеру стул и позаботься о чае.

Когда Диана ушла, старик заговорил о своей далекой, давно оставленной родине, и его вопросы и меткие замечания немало удивили Треслера, в ушах которого все еще звучали проклятия по адресу Слепого Черта. Он смотрел в его невидящие глаза и, слушая мягкий, вкрадчивый голос и культурную речь, невольно переставал верить всему, что он до сих пор слышал о владельце Москито-Бенд.

За чаем его внимание сосредоточилось на отношениях между отцом и дочерью. Вскоре он пришел к заключению, что Диана не столько любила, сколько боялась своего слепого отца, с заметным усилием стараясь выказывать ему те чувства, которых не было в ее сердце. Но сам Марболт по-прежнему оставался для него загадкой. Трудно было решить, как он относился к своей дочери. Порою казалось, что он привязан к ней так, как только может быть привязан беспомощный, измученный человек к единственному близкому существу, служащему ему опорой. Но бывали моменты, когда он обращался с нею с таким нетерпением и недовольством, что казалось, будто он ее ненавидит.

Треслер почувствовал облегчение, когда чаепитие кончилось и он мог встать из-за стола и расстаться с этим человеком, которого он так и не сумел понять.

«Странное место и странные люди», — пробормотал он, спускаясь с холма.

Затем, увидев огромную фигуру управляющего, вышедшего из маленького уединенного дома у подножия холма, он направился к нему навстречу.

Он ожидал гневной вспышки или, по крайней мере, какой-нибудь недружелюбной выходки. Но ничего подобного не случилось. На этот раз Джек встретил его с любезностью, не оставлявшей желать лучшего.

— Ну что, побеседовали со стариком? — спросил он, отвернувшись и глядя куда-то в сторону прерии.

— Да, — ответил Треслер коротко и сразу перешел к делу.

— Каковы будут ваши распоряжения и где вы меня поместите?

— О, я думаю, для вас найдется место в бараке. Ребята уступят вам одеяло, пока не пришел ваш багаж. Что касается моих распоряжений, то я вас поставлю на работу с завтрашнего утра! А пока устраивайтесь.

— Значит, я не нужен вам сегодня?

— Нет! — Джек собрался продолжать свой путь и вдруг снова повернулся лицом к Треслеру. — Мне нужно сказать вам пару слов для начала. Мы имеем обыкновение устраивать для каждого новичка и «неженки» одно небольшое испытание. После этого мы поступаем соответственно… вы понимаете! Словом, предупреждаю вас, что здесь не салон и не гостиная. Итак, до свидания!

Рабочие еще не вернулись к ужину, и Треслер, подойдя к бараку, застал там одного Аризону, сидевшего в дверях на свернутом одеяле и устремившего взгляд на бесконечную бурую равнину, как будто ничто другое не интересовало его в целом свете.

Взглянув мельком на Треслера и подобрав конец одеяла, чтобы дать ему место, он снова погрузился в созерцание далекой прерии. И так они долго сидели рядом, размышляя каждый о своем.

Наконец Аризона первый нарушил молчание.

— Ну? — вкладывая в это короткое слово множество вопросов.

— Джек ставит меня на работу с завтрашнего дня. Сегодня я буду спать в бараке, — ответил Треслер.

— Я знаю. Когда-нибудь я застрелю этого парня, если никто не сделает этого раньше.

Треслер взглянул на него с удивлением.

— В чем дело? Что-нибудь новое?

Вместо ответа Аризона энергично сплюнул. Затем он произнес сквозь зубы:

— Это свинья!

— Которая не делает чести своей породе, — заметил Треслер с улыбкой.

— Не делает чести! — воскликнул Аризона, вращая белками и раздувая ноздри. — Смейся! Смейся, долговязая обезьяна! Может быть, ты забудешь о смехе, когда узнаешь, что тут делается.

— Не бойся! Ничто меня не удивит после того, как я повидал Джека.

Аризона затих и задумался. Затем вдруг протянул Треслеру длинную худую руку.

— Спасибо, товарищ, — сказал он прочувствованным тоном. — Спасибо за то, что ты проучил этого скота. Мы все видели.

И его дикие глаза любовно заглянули в лицо соседа.

В этот вечер Треслер узнал много нового, особенно в области сквернословия. Он ужинал в бараке вместе с остальными рабочими, и его новые товарищи всячески изощрялись для него, вокруг него и на его счет. Прислушиваясь к их разговору, к вспышкам диких инстинктов и примитивной дружбы, он начинал думать, что все они не знали забот и жили минутой. Даже их ненависть к управляющему и хозяину ранчо, казалось, затихала с каждым ругательством, которое они отпускали по их адресу.

Когда сгустились сумерки, рабочие начали расходиться. Аризона показал Треслеру предназначенную для него койку и, заботливо расстелив на ней одеяло, сказал ему на прощанье:

— Слушай, Треслер. Я человек бывалый и могу дать тебе один совет. Если тебе будут слишком досаждать, пускай в ход револьвер. Никто в мире не посмеет тронуть тебя пальцем, если ты умеешь брать прицел. Прощай!

Но Треслер удержал его.

— Еще одно дело, Аризона. Мы с тобой почти одного роста. Не можешь ли ты уступить мне пару обыкновенных штанов, какие у вас принято носить.

Пастух слабо улыбнулся и направился к своей койке. Минуту спустя он возвращался с парою новых молескиновых штанов и бросил их на койку Треслера.

— Получай их на память за то, что ты не побоялся Джека.

— Спасибо. Но я тебе заплачу…

— Ни за что на свете, мистер! Прощай!

Глава IV
Ночные Всадники

В эту ночь Треслер, несмотря на усталость, долго не мог уснуть. Слишком много мыслей шевелилось в голове, и непривычная окружающая обстановка не располагала его к покою. В бараке было душно, и два ряда коек с распростертыми на них человеческими телами, слабо освещенные двумя масляными лампами, производили впечатление тюрьмы.

Присев на край койки, он оглянулся на своих новых товарищей. Некоторые из них уже спали, другие молча курили, завернувшись в одеяла. Один держал в руке растрепанную книжку и напряженно всматривался в ее страницы.

Треслер набил трубку, зажег ее и с облегчением вышел на свежий воздух.

Было около десяти часов. Луна еще не взошла, но небо уже отливало синеватым сиянием, в котором все окружающие предметы принимали странную фантастическую форму. Воздух был наполнен слабым жужжанием насекомых. Изредка какая-нибудь из собак, охранявших ранчо, заливалась лаем, или слышался заунывный вой голодного койота, но затем все стихало, и ничто больше не нарушало спокойствия ночи.

Расхаживая взад и вперед вдоль темного барака, Треслер курил и раздумывал. И, как ни странно, его мысли неизменно возвращались к смуглому лицу Дианы Марболт, к ее грустным глазам, впервые взглянувшим на него из-под широкополой соломенной шляпы. Он чувствовал потребность узнать поближе историю этой странной девушки, разгадать и, может быть, устранить причину ее печали.

Выкурив свою трубку, он решил немного прогуляться и медленно пошел по направлению к строениям, расположенным по другую сторону лужайки.

Его внимание привлекло светящееся окно в доме управляющего. В этот час ему вовсе не хотелось встретиться с Джеком, и он поспешил пройти мимо. Но лишь только он достиг ближайшего сарая, дверь дома отворилась и на светлом фоне вырисовался маленький забавный силуэт, в котором он узнал Джо Нелсона. Вслед за ним на пороге появилась огромная фигура Джека, и Треслер явственно услышал их разговор.

— Завтра это должно быть сделано с утра, — сказал управляющий своим обычным грубым и хриплым голосом.

— Хорошо, — покорно отвечал Джо, — но ведь это седло не годится для того, кто к нему не привык.

— Не твое дело рассуждать! Слушайся, когда я говорю!

С этими словами Джек захлопнул дверь. Немного погодя маленькая фигурка Джо Нелсона вынырнула из тени на более светлую часть лужайки и заковыляла по направлению к бараку. И вдруг Треслер увидел нечто заставившее его улыбнуться. Джо Нелсон остановился и, обернувшись, погрозил кулаком в сторону дома управляющего. Затем спокойно продолжал свой путь.

Свет в окне погас, и Треслер направился дальше, к открытому навесу, под которым стояли телеги.

Пройдя несколько шагов, он снова услышал за собою стук открывающейся двери и чьи-то тяжелые шаги. Теперь он был уверен, что управляющий вышел наружу.

Укрывшись в тени навеса, Треслер подождал, когда затихнут шаги, и затем продолжал свою прогулку.

Перед ним была черная стена леса, тянувшаяся в обе стороны, сливаясь с сумраком ночи. Треслер свернул вправо и, поднявшись вдоль нее по склону холма, приблизился к большому дому настолько, что отчетливо различил, его очертания. Тогда он остановился с намерением отправиться в обратный путь.

Достав спички, он только что собрался снова закурить трубку, как вдруг перед ним блеснул луч света. Это продолжалось всего одну секунду, но все же достаточно, чтобы он мог определить, что свет исходил из окна большого дома, в том месте, где, по его предположениям, находилась спальня Джулиена Марболт.

Некоторое время он ждал, чтобы свет появился снова, но дом оставался по-прежнему темным и безмолвным. Тогда Треслер опять занялся своей трубкой, но, по-видимому, ему не суждено было закурить. Лишь только он поднес спичку к коробке, его слух, болезненно обостренный в окружавшей его тишине, явственно уловил топот конских копыт в чаще леса. Топот становился громче, и наконец Треслер услышал ржание лошадей. Невольно он отступил и укрылся в кусты, прислушиваясь и вглядываясь в полумрак. И это было как раз вовремя. Не прошло и минуты, как из темной глубины леса вынырнули два всадника и медленно двинулись прямо в его сторону.

Шагах в десяти от него они остановились и в течение нескольких минут, молчаливые и неподвижные, глядели на спящее ранчо. Треслер напрягал зрение, стараясь различить их лица, но темнота мешала ему, и только одна деталь не ускользнула от его внимания благодаря тому, что фигура одного из всадников вырисовывалась на фоне звездного неба. Лицо этого всадника было покрыто чем-то совершенно скрывавшим его профиль.

Все это произошло так быстро, так неожиданно было их появление, и так внезапно они исчезли в чаще леса, что Треслер готов был считать себя жертвой галлюцинации. Но треск валежника под копытами лошадей, медленно замиравший по мере их удаления, убедил его, что он видел живых людей.

Ему пришло в голову, что это могли быть двое пастухов, дежуривших ночью у какого-нибудь стада. Но затем он вспомнил, что все рабочие спокойно спали в бараке. Удивленный и несколько встревоженный, он вылез из кустов и побрел домой с твердым намерением лечь спать.

Однако его приключения еще не кончились. Невдалеке от барака он заметил фигуру человека, медленно двигавшуюся к нему навстречу с какой-то ношей. Минуту спустя перед ним оказался маленький Джо Нелсон с седлом на плече.

— Алло, Нелсон! — воскликнул он с удивлением. — Куда вы идете в такую пору?

Нелсон опустил седло па землю, прежде чем ответить, внимательно, с ног до головы, осмотрел выросшую перед ним фигуру.

— Куда я иду? — повторил он задумчиво. — Я исполняю одно поручение, чтобы не забыть его утром. Джек велел мне принести в конюшню мое седло. Но вы-то почему не в постели, мистер Треслер?

— Не надо никакого «мистера», Джо, — дружески заметил Треслер. — Позвольте, я пойду с вами. Мне так не хочется возвращаться в барак.

— Идем!

Джо снова поднял седло и, перекинув его через плечо, молча пошел вперед в сопровождении Треслера.

Когда они подошли к корралям, Джо положил свою ношу у подножия бревенчатой стены и повернулся к своему спутнику.

— Ну, теперь спрашивайте, — сказал он серьезно. — Я думаю, у вас кое-что вертится на языке.

Треслер рассмеялся.

— Однако как вы проницательны, Джо! — Он посмотрел вниз на седло. — Зачем это понадобилось Джеку?

Вопрос был задан им случайно. Он просто хотел выиграть время, чтобы лучше подойти к тому, что его интересовало в действительности.

Нелсон лукаво прищурился и свистнул.

— А это для одного парня, который будет скакать завтра утром. Эге!

Затем, смерив Треслера взглядом, он посмотрел на маленькое, короткое седло у своих ног и покачал головою. Но Треслер не обратил на это внимания.

— Присядем, Джо, — сказал он тихо и опустился на землю, спиной к стене конюшни. — Есть кое-что, о чем бы я хотел с вами поговорить.

Джо молча последовал его приглашению. Заложив себе в рот порцию табаку, он приготовился слушать.

— Есть ли здесь какие-нибудь соседи поблизости?

— Никаких, кроме метисов, да и те живут не ближе шести миль к югу, по ту сторону холмов.

Тогда Треслер рассказал ему о том, что он видел на опушке леса. Маленький человек слушал его с величайшим вниманием, пожевывая табак.

— Держу пари, что этот человек был в маске, — сказал он, когда Треслер кончил свой рассказ.

— Похоже на то.

— В красной маске?

— Возможно! Я не мог различить цвета. Было слишком темно.

Джо повернулся и посмотрел в лицо своему собеседнику.

— Вы ничего не слыхали о конокрадах? И о Красной Маске тоже ничего не слыхали? Впрочем, вы «неженка», — прибавил он с оттенком презрения в голосе.

— Дважды ошиблись, — улыбаясь, заметил Треслер. — Я слышал раньше и о конокрадах, и о Красной Маске.

— А, вы слышали раньше. Так вот, я думаю, что на этот раз вы видели и то и другое собственными глазами. И если бы вам удалось захватить его врасплох, вы сразу сделались бы самым знаменитым человеком во всей Альберте. Боже мой! Упустил такой счастливый случай! Впрочем, вы «неженка», — повторил он со вздохом.

Треслер готов был расхохотаться ему в лицо, но вовремя удержался, вспомнив о серьезности темы.

— Хорошо! Если это был Красная Маска собственной персоной, что это означает?

— Это означает, — ответил Джо сухо, — что самый большой конокрад и убийца во всей стране готовится к делу. Что-нибудь произойдет на этой же неделе.

— Кто он такой?

— Это он сам знает, а больше никто. Разное говорят. Известно только, что он угоняет ежегодно до тысячи голов скота.

— Что же нам делать теперь? — спросил Треслер.

Джо меланхолически жевал табак.

— Право, не знаю, — сказал он с грустью. — Если вы только заикнетесь, что вы были здесь ночью, Джек придет в бешенство. Видите ли, Джек влюблен в мисс Диану. И он страшно ревнив. Он даже ревнует ее ко мне, хотя, уж кажется, я не гожусь в женихи. А она его терпеть не может. Я это знаю, потому что мы с нею друзья. Тут, так сказать, ничего особенного нет. Но не в этом дело. Джек свернет вам голову, если вы ему скажете, где вы были.

— К черту Джека! — воскликнул Треслер, теряя терпение. — Мне надоели ваши застращиванья. К тому же, я просто гулял без всякой цели. Что он может сказать?

— Это его не удовлетворит. Нет, — заметил Джо и погрузился в размышления.

Наконец он сплюнул свою жвачку и торжественно произнес:

— Нашел.

— Что вы нашли, дружище? — спросил Треслер.

— А вот что. Мы не будем ничего говорить Джеку. Завтра я соберу ребят и сочиню для них целую историю. Я скажу им, что меня предупредил один метис, что Красная Маска опять появился в нашем округе. Для вас это будет лучше всего. Вы и так уже достаточно раздразнили Джека. Берегитесь его!

Глава V
Треслер начинает учиться

На следующее утро, когда Треслер пришел к корралям, трое рабочих, под начальством самого Джека, ловили большую коричневую кобылу. В корралях было около шестидесяти лошадей, но она выделялась между ними своим ростом и диким видом. Худая и поджарая, с длинной шеей и узкой головой, она напоминала гигантскую осу, и ее бока были испещрены следами, оставленными ее укротителями. Треслер имел достаточно дела с лошадьми, чтобы оценить по достоинству ее прекрасное сложение так же, как и ее злобные, блуждающие глаза, которые сверкали белками при каждом повороте.

Один из рабочих, Джекоб Смит, держал наготове веревку. Остальные с напряженным вниманием следили за его проворными движениями, когда он пустился преследовать кобылу, бегавшую вокруг корраля в поисках выхода.

Внезапно он сделал прыжок и очутился перед нею. Она сразу повернула, но двое других рабочих преградили ей отступление. На секунду она остановилась в нерешимости, затем, опустив голову и прижав уши, бросилась с открытой пастью на Джекоба. Но тот, поняв ее намерение, быстро отскочил в сторону. Ее задние копыта взметнулись на воздух, но в тот же самый момент просвистело лассо, и она упала на землю с опутанными ногами, беспомощная и хрипящая. Трое рабочих бросились к ней, чтобы довершить ее поражение.

И тогда послышался грубый голос управляющего.

— Это ваша лошадь, Треслер. Я думаю, она вполне пригодна для увеселительной поездки. Вы должны ее обработать. Правда, она немного дика, но все-таки она уже ходила под седлом. Впрочем, — прибавил он спокойным, презрительным тоном, — все англичане считают, что умеют ездить верхом, пока не попадут в наши края.

Треслер покраснел. Он понял приготовленную ему ловушку. Затем, вспомнив предостережение Нелсона, он взглянул на седло, все еще висевшее на стене корраля. Было бы верным самоубийством попытаться обуздать эту дикарку в таком седле, пригодном едва лишь для пятнадцатилетнего мальчика.

— Я думаю, что это самая необузданная тварь во всем ранчо, — ответил он спокойно, хотя его голубые глаза угрожающе засверкали. — В противном случае вы бы не предложили ее мне, подчеркнув при этом, что она уже была под седлом.

— Струсили? — спросил Джек с усмешкой.

— Нет. Я только подумал, что мое седло для нее не годится. Она порвет всю подпругу.

— Не беспокойтесь. Вот для вас седло. Оно висит здесь, на заборе.

— Благодарю вас, — иронически заметил Треслер. — Я должен иметь седло, подходящее для человека моего сложения, или скачите на этой кобыле сами.

Он посмотрел в упор на Джека, и его слова были сказаны таким тоном, к которому тот не привык. Тем не менее Джек ничем не обнаружил своего возмущения.

— Ребята, — обратился он к группе рабочих, — наш «неженка» боится обрезать свой зад об эту кобылу. Пусть кто-нибудь одолжит ему седло. А не то придется дать ему какую-нибудь старую клячу.

На этот раз Треслер попался.

— Это меня нисколько не задевает, товарищи, — сказал он с насильственным смехом. — Если кто-нибудь одолжит мне настоящее седло, я ее обуздаю… или сломаю себе шею.

Треслер был самым заурядным наездником. Еще никогда в жизни он не имел дела с подобной лошадью, но теперь он готов был оседлать самого черта. К тому же, даже в своей крайней ярости, он понимал, что такое испытание все равно ожидало его рано или поздно. Объездка диких лошадей входила в программу его учения.

Кто-то из окружающих предложил ему воспользоваться седлом Аризоны, который все еще считался больным, и Треслер с радостью ухватился за это предложение.

Двое рабочих вывели кобылу из корраля на открытое место. Они держали ее при помощи лассо, туго стянутых вокруг ее шеи, в то время как Джекоб с большим искусством прилаживал седло Аризоны и подтягивал подпругу и стремена. Теперь она стояла неподвижно, и только глаза ее выказывали нараставшую ярость.

Треслер был совершенно спокоен. Его товарищи бросали на него искоса сочувственные взгляды. Они хорошо знали эту лошадь. Наконец Джекоб кивнул ему головою.

— Все готово, — сказал он и прибавил тихо, чувствуя потребность исполнить товарищеский долг: — Не советую вам ехать на ней. Хуже ее нет во всем ранчо.

Но Треслер только улыбнулся и, подойдя ближе, погладил громадное животное. Она следила за ним вытаращенными глазами, не предвещавшими ничего хорошего. Затем он взял от Джекоба длинную плеть из сыромятного ремня и вскочил в седло. Кобыла, сдерживаемая двумя веревками, стояла как вкопанная, и только ее крупные бока вздымались, выдавая ее волнение.

Треслер подобрал поводья. По его знаку двое рабочих, державших лошадь, отскочили в сторону, и Джекоб быстрым движением скинул лассо с ее головы. И тогда началась борьба не на жизнь, а на смерть.

Голова кобылы опустилась книзу, и она подскочила на воздух, изогнув спину, так что ее передние и задние ноги сошлись копытами. Треслер подпрыгнул на целый фут над ее спиною, откинулся вперед, потом назад и, наконец, тяжело упал обратно в седло. Его рука коснулась свернутого холщового ремня позади седла, и он инстинктивно вцепился в него что было силы.

Кобыла снова подскочила и с легкостью перевернулась в воздухе, так что ее голова очутилась там, где только что был хвост. Это был удивительный кошачий прыжок, рассчитанный на то, чтобы сбить самого лучшего наездника. На этот раз Треслер едва не выпал из седла, но холщовый ремень спас его, и он опять опустился на место. Ее прыжки следовали один за другим, как выстрелы из скорострельного орудия. Треслер был оглушен, голова его кружилась, и кровь случала в ушах. С отчаянной решимостью он держался за спасительный ремень и только благодаря этому оставался в седле. Но он знал, что такая пляска не могла долго продолжаться.

Вслед за этим кобыла проделала новый фокус. Можно было подумать, что с нею произошло какое-нибудь несчастье. Ее ноги взметнулись в разные стороны, как будто это были четыре крыла диковинной птицы, и она шлепнулась на землю. Ее намерения были ясны. Но Треслер сразу вылетел из седла, и когда она стала кататься по земле, он уже стоял на ногах.

Заметив, что он ускользнул, она тотчас вскочила на ноги и бросилась на него с открытой пастью. Но в тот же момент просвистело лассо, брошенное искусной рукой Джекоба, и туго стянулось вокруг ее шеи. Треслер, тяжело дышащий и оглушенный падением, снова вскочил в седло прежде, чем Джекоб понял его намерение. Изо рта кобылы выступила пена, и струйки пота сбегали по ее бокам. Белки ее глаз налились кровью, и, когда ее снова освободили, она попыталась укусить наездника за ногу. Потерпев неудачу, она с силой подбросила голову кверху, и, не приготовленный к этому приему, Треслер получил удар прямо в рот. Затем она поднялась на дыбы, отчаянно махая передними ногами по воздуху, и в следующий момент рухнула спиною на землю. И опять Треслер спасся точно чудом. Выброшенный из седла, он отскочил в сторону.

На этот раз кобыла была поймана прежде, чем успела подняться на ноги. Но она все еще не сдавалась.

И снова Треслер вскочил в седло. Он чувствовал себя разбитым и дрожал, как в лихорадке. Между тем кобыла предприняла новый маневр. Все ее тело стало корчиться, проделывая какие-то странные змеевидные движения. Покончив с этим, она вдруг принялась мотать головою взад и вперед, низко опустив ее между передними ногами, отчего наездник начал скользить вместе с седлом к ее загривку. Внезапно холщовый ремень затрещал и лопнул, и Треслер, как ракета, полетел через голову лошади.

Седло было снова закреплено на место, но теперь Треслеру не за что было держаться. Пять раз он падал, и каждый раз, задыхающийся и весь исцарапанный, он снова садился верхом на эту четвероногую ведьму. Однако он уже выбился из сил, и только окружающие заметили то, что ускользало от его внимания. Кобыла была побеждена. Когда он поднялся в пятый раз, ее маневры не могли бы сбросить ребенка.

— Бей ее, товарищ! Выбей из нее дурь! — загремел Джекоб.

— Хлещи ее! Гони ее, пока она не сдохнет! — послышались другие голоса.

Треслер машинально повиновался. Собрав последние силы, он стал стегать плетью по взмыленным бокам лошади, и она, обезумев от боли, поднялась на дыбы, сделала могучий прыжок вперед и вихрем понеслась вниз по дороге.

Наступило уже время обеда, когда Треслер снова увидел ранчо. Кобыла, окончательно побежденная и послушная, едва переступала с ноги на ногу. Между тем ее наездник успел уже оправиться от пережитых потрясений и чувствовал себя сравнительно сносно.

После обеда началось настоящее учение. Один из рабочих, Лью Каули, был послан на отдаленное пастбище вместе с Треслером для исправления проволочной изгороди, прорванной бродячим стадом. Лью оставался с ним ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы научить его натягивать и закреплять колючую проволоку. Затем он уехал на другую работу, и Треслер остался один.

Пастбище, на котором он теперь находился, значительно отличалось от остальной прерии, выжженной солнцем и заросшей сорной травой. Оно было хорошо орошено, перепахано и засеяно тимофеевкой и клевером. Трава доходила почти до колен лошади, которая пировала вволю, пощипывая ароматные стебли, пока ее хозяин медленно объезжал поле.

Около четырех часов пополудни работа была окончена, и последний ряд проволоки натянут и закреплен на место. Треслер, за неимением дерева, в тени которого он мог бы отдохнуть, присел на траву у столба и закурил. Его лошадь, освобожденная от узды и подпруг, весело паслась рядом с ним.

Величавое спокойствие прерии захватило его, глубокая тишина убаюкала его утомленные нервы, трубка погасла, и он заснул.

Когда он проснулся, в первый момент он не мог сообразить, где он находится. Трубка выпала у него изо рта, и сам он оказался лежащим врастяжку на земле. Вслед за тем чей-то смеющийся голос достиг его слуха.

— Так-то вы учитесь сельскому хозяйству, мистер Треслер! Стыдитесь! Спать в самое лучшее время дня!

Это был голос Дианы Марболт. Она поглядывала на него сверху, сидя на своей крепкой степной лошадке Бесси, и в этот момент в ее глазах не было обычного печального выражения.

Треслер приподнялся на локте и, в свою очередь, смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Здесь, вдалеке от ранчо, она казалась ему совсем другой. Перед ним было настоящее дитя прерии, улыбавшееся солнцу и зеленому простору.

Очнувшись от своего оцепенения, он вскочил на ноги и проговорил, краснея:

— Пойман с поличным, мисс Марболт. Но, поверьте мне, я уже получил хороший урок за сегодняшний день. Об этом говорят мои царапины. Что же касается проволочной изгороди, то в этой области я нашел многое заслуживающим всестороннего изучения.

Он протянул ей свои израненные руки, и улыбка сразу исчезла с ее лица.

— О, вы не ленились! Я в этом не сомневаюсь, — сказала она поспешно. — Я видела вас на этой кобыле и думала, что вы убьетесь. Вы знаете, ведь ее старались укротить в течение двух лет подряд, и совершенно безрезультатно. Что произошло после того, как она вас понесла?

— Ничего особенного. Я проехался на ней до Форкса и обратно дважды.

— Сорок миль! Боже мой, что же от нее осталось?

Треслер усмехнулся.

— Джек уверяет, что я испортил ее окончательно, но я этого не думаю. У моей «Леди Изабеллы» сердце из камня, и нужен паровой молот, чтобы его разбить. Завтра же она снова примется за свои штуки.

— Так вы прозвали ее «Леди Изабелла»? — спросила она.

— Да! Это имя для нее подходит.

Диана молча кивнула головой. Ока была свидетельницей борьбы между «неженкой» и кобылой и теперь, когда все уже миновало, искренне радовалась его победе. Как настоящее дитя прерии, она была чужда сентиментальности и знала, что объездка диких степных лошадей часто сопряжена с жестокостью. Ей нравились упорство и смелость этого человека. Их встреча не была случайной. Она намеренно выехала из дому, чтобы увидеться с ним, и Треслер каким-то образом прочитал это в ее глазах.

Некоторое время оба не находили слов. Молчание становилось неловким. Даже темногривая Бесси, которую ее хозяйка небрежно похлопывала рукояткою плети, вдруг словно поняла эту неловкость и постаралась рассеять ее несколькими пируэтами. Когда она была успокоена, Диана слегка наклонилась вперед и взглянула прямо в лицо Треслеру.

— Я приехала сюда нарочно, чтобы поговорить с вами, — сказала она с обычной своей прямотою. — Я хочу раз и навсегда объяснить вам положение. То, что пришлось вам испытать сегодня утром, явилось результатом столкновения с Джеком. Но это только начало!

Треслер улыбнулся.

— Не беспокойтесь за меня, мисс Диана. Я не думаю, чтобы что-нибудь случилось. Правда, с Джеком нелегко иметь дело. Он отвратительно груб…

— Хуже, много хуже! Вы его недооцениваете.

Лицо девушки потемнело. Ее губы сжались, и злобный огонек загорелся в глазах.

— Вы не сознаете опасности, потому что вы смелый человек. Но я достаточно знаю Джека и знаю, что он не оставит вас в покое. Впрочем… — прибавила она поспешно, — не думайте, что я такая хорошая. Я — большая эгоистка! Я боюсь не только за вас. Представьте себе, какие могут быть неприятности из-за вашего конфликта с ним для моего отца, для меня… для всех!

Треслер не мог устоять против ее ласкового, доверчивого взгляда, в котором он читал страх, просьбу и еще что-то, чего он пока не мог понять.

— Мисс Марболт, — сказал он, протягивая ей руку, — обещаю вам, что я приложу все старания, чтобы сохранить мир с Джеком. А теперь, в благодарность за ваше предупреждение, позвольте и мне вас предупредить.

С минуту он помолчал, выжидая, но она не отвечала и рассеянно всматривалась в волнистую зеленую даль.

— Ваше ранчо посещают странные люди, мисс Марболт. Они появляются ночью, по-воровски, из чащи леса. Их лица закрыты масками, по крайней мере лицо одного из них…

Он не мог докончить фразы. Эффект его слов был изумительный. Диана быстро повернулась к нему, глядя на него испуганными глазами.

— Вы видели их? — вскричала она.

— Их? Кого?

— Этих… этих людей.

— Да.

— Как они выглядели?

Треслер рассказал ей историю своей ночной прогулки.

— Что же вы думаете делать? — спросила она, когда он кончил. На этот раз она не выказала никакого удивления. Казалось, что все это было ей давно известно и ее только интересовало, что он намерен предпринять.

— Право, не знаю, — ответил он. — Я хотел сказать об этом Джеку, но «Леди Изабелла» лишила меня памяти.

— Джеку? — повторила Диана. — Только не ему!

— Отчего?

Она хотела что-то ответить, но вдруг остановилась, словно испугавшись своей откровенности. И когда она снова заговорила, ее голос звучал глухо и умоляюще.

— Не спрашивайте меня, мистер Треслер. Не заставляйте меня сказать то, чего я не имею права говорить. Поверьте мне, я сама не знаю, чему верить. Я не знаю, что думать. Я только предупреждаю вас: не говорите Джеку. О, мистер Треслер! Я знаю, что могу на вас положиться.

Ее призыв возымел свое действие. Треслер подскочил к ней и схватил протянутые ему маленькие руки.

— Да, вы можете на меня положиться, мисс Марболт, — сказал он порывисто. — Признаюсь, ваши слова возбудили во мне подозрение, но вы… — Он замолчал, задумчиво поглядывая на ее руки, которые он все еще продолжал сжимать в своих руках. Затем, сразу очнувшись, выпустил их и рассмеялся. — Простите меня, — проговорил он, заглядывая в темные глаза девушки. — Я забылся. Поедем назад, в ранчо. Уже время. Клянусь богом, я начинаю думать, что я обязан Джеку очень многим.

— Вы не обязаны ему ровно ничем, — ответила Диана с оттенком раздражения в голосе.

Треслер вскочил в седло, и обе лошади поскакали по направлению к ранчо.

Глава VI
Убийство Менсона Орр

В ранчо Москито-Бенд господствовала тишина. Все его население было на работе. Джек не оставил без дела даже Аризону, заставив его обслуживать лошадей, стоявших в конюшне. Что касается Треслера, то он по-прежнему продолжал изучать хитроумное устройство проволочных изгородей.

В это утро ничто не указывало на близость каких-либо событий. Солнце с неслыханной жестокостью обрушивалось на иссохшую землю, жгло высокую траву и вздымало пыль на дорогах. Даже насекомые как-то особенно жалобно распевали свою монотонную песню под аккомпанемент чуть слышного журчанья далекой речки.

Внезапно тишина была нарушена топотом копыт. Вслед за тем из-за поворота дороги появился всадник, низко пригнувшийся над головою лошади и подгонявший ее хлыстом и шпорами. Доехав до веранды хозяйского дома, он соскочил на землю и принялся барабанить в закрытую дверь.

— Арчи Орр! — пробормотал Джек, выходя из своей хижины, и стал быстрыми шагами подниматься вверх по склону холма. — Эй ты, молокосос! — загремел он, подходя к веранде. — Какого черта ты расшумелся? Ты не у себя дома!

Арчи повернулся к нему при первом окрике. Его бледное юношеское лицо выражало испуг и отчаяние. Он не был трусом, но при виде чудовищной фигуры Джека, выросшей перед ним, почувствовал себя маленьким и беспомощным.

— Я приехал за помощью, — ответил он с неестественным спокойствием, потом, вдруг потеряв самообладание, разразился потоком слов: — Это Красная Маска! Это он и его шайка! Они убили моего отца. Они сожгли наш дом и угнали наш скот. Проклятие! Но я до него доберусь. Я его поймаю во что бы то ни стало. — Его голубые глаза сверкали, и лицо исказилось. — Вы слышите! — закричал он в припадке истерического возбуждения. — Кровь за кровь! Помогите мне! Дайте мне лошадей, и я поймаю его. Я…

— Прекратишь ли ты этот шум, — прорычал Джек, угрожающе подвигаясь к нему, — или я тебя уберу отсюда!

Арчи мгновенно отскочил назад и умолк. Этот быстрый эффект пришелся по вкусу управляющему, и он продолжал с насмешливой гримасой:

— Ты хочешь крови Красной Маски! Ты, который не нашел ничего лучшего, как бежать к соседям за помощью.

Юноша вспыхнул и готов был резко ответить, несмотря на весь свой страх перед Джеком. Но в этот момент дверь открылась, и послышался мелодичный голос:

— И хорошо сделали, Арчи!

С этими словами Диана вышла на веранду.

— Вы хотите видеть моего отца? — спросила она, ласково заглядывая в лицо юноши.

— Да, мисс Диана! Мне нужно занять у него несколько лошадей и вообще посоветоваться с ним.

Весь пыл его прошел в присутствии девушки. Теперь он стоял перед нею, склонив голову, с подавленным видом. Казалось, что он внезапно состарился.

— Сейчас я его разбужу, — спокойно сказала она, повернувшись к двери. — Я слышала, что вы говорили, и я все ему передам. Подождите здесь.

Уходя, она скользнула презрительным взглядом по мрачному лицу управляющего. Когда дверь снова закрылась, Джек разразился смехом.

— Посмотрим, — сказал он. — Марболта не так легко поймать на эту удочку. Ты еще пожалеешь, что поднял его с постели.

Арчи ничего не ответил. За дверью послышалось характерное постукивание палки в руке слепого. Вслед за тем хозяин ранчо появился на веранде в сопровождении дочери.

Некоторое время его голова покачивалась в разные стороны, как будто он нюхал воздух. Затем с каким-то сверхчеловеческим инстинктом он повернулся к Арчи.

— Эге! Значит, твой отец убит! — проговорил он, нисколько не смягчая тона. — Убит!

Арчи с трудом подавил в себе волнение.

— Да, сэр. Его застрелили в мое отсутствие. Я был в Форксе всю ночь и узнал об этом только сегодня утром.

Красные глаза Марболта уставились на него, и Арчи умолк, подавленный близостью этого человека.

— Продолжай, мой мальчик.

Теперь слепой говорил своим обычным тихим и приятным голосом. Но юноша все еще не мог найти слов.

— Арчи просит помочь ему, — сказала Диана, Чувствуя необходимость вмешаться.

— Да, сэр, — подхватил Арчи. — Только маленькую помощь. Наше ранчо сожжено дотла. Моя мать и сестра остались без крова. У нас угнали весь скот. Вот что я застал дома, когда вернулся. О, это ужасно. Ночью они проснулись от лая собак. Отец взял ружье и вышел из дому, думая, что это волки. Но когда он подошел к забору, мать, которая смотрела из окна, увидела несколько вспышек и услышала выстрелы. Отец упал на месте. А затем вся банда ворвалась к нам. Одни угоняли скот, другие жгли строения. Это был Красная Маска! Мать его видела. Он сам приказал ей выйти из дома, перед тем как его сожгли. Мистер Марболт, — продолжал он все более и более волнуясь, — помогите мне. Дайте мне лошадей, и я поймаю его. Я отомщу ему, далее если бы это стоило мне жизни. Это и в ваших интересах. Ведь он недавно еще ограбил вас. Ваше имущество тоже подвергается опасности. Соединимся вместе, чтобы расплатиться с ним за все его злодеяния. О, я это сделаю…

— А пока твоя мать и сестра будут умирать с голоду, — прервал его старик сухим тоном. И, убедившись в мгновенном действии своих слов, продолжал спокойно и деловито:

— Нет, нет, мой мальчик. Возвращайся домой и позаботься о них, прежде чем думать о мести. Когда ты создашь для них сносные условия существования, то можешь пуститься в какие угодно авантюры. Я уже стар, Арчи, и мой совет чего-нибудь стоит. Возвращайся немедленно к своей семье. Ты не получишь лошадей для этой глупой затеи.

Диана внимательно следила за отцом. Когда он кончил, она подошла к взволнованному юноше и положила руку на его плечо.

— Отец прав, Арчи, — сказала она ласково. — Возвращайся к этим несчастным одиноким женщинам. Они нуждаются в ваших заботах. Это ваш долг, Арчи.

Арчи опустил голову и задумался. Он не отличался твердостью характера, и его вспышка быстро прошла под влиянием ласкового взгляда и прикосновения дружеской руки. Он прошептал:

— Благодарю вас, мисс Диана! Вы мне указали мое место! Да, я поеду к ним. Но если когда-либо…

— И хорошо сделаешь, — прервал его Джек грубым смехом. — Твой отец заплатил свое, а ты будь умнее и не зазнавайся.

Глаза юноши угрожающе сверкнули, но Диана тотчас отвлекла его внимание в другую сторону.

— Арчи, — сказала она с улыбкой, — вы забыли о вашей лошади. Как она устала, бедняжка!

Арчи понял намек. Он протянул ей руку, и девушка подала ему свою. Затем, не говоря ни слова, он сбежал с веранды и направился к своей лошади.

Когда звук его шагов замер в отдалении, слепой повернулся и пошел к двери, постукивая палочкой. На пороге он остановился, и его мертвые глаза уставились на управляющего.

— Два дня подряд меня беспокоят, — проворчал он. — Вы плохо исполняете свои обязанности, Джек Гарнак!

— Отец!

Диана бросилась к нему в тревоге, но он резко остановил ее.

— А что тебя касается, мисс, помни свое место в доме! Какое тебе дело до этого глупого мальчишки? Пусть он идет своей дорогой. Может быть, теперь он сделается настоящим мужчиной, хотя я в этом сомневаюсь.

С этими словами он удалился.

Джек остался на веранде и, облокотившись на перила, смотрел вниз, на лужайку, где Арчи Орр, сидя на лошади, снова рассказывал свою историю группе рабочих, собравшихся вокруг него.

Диана подошла к управляющему, но он даже не взглянул на нее.

— Джек, — сказала она тихо, — мне нужна Бесси сейчас же. Пусть ее оседлают и поставят у кухонной двери.

— Зачем она вам понадобилась? — спросил он, не меняя положения.

— Я хочу поехать повидать этих бедных женщин.

— Это невозможно!

Джек повернулся и встретил ее взгляд.

— Я думаю, что это вполне возможно, — ответила она спокойно. — Идите и сделайте то, о чем я вас прошу.

Глаза великана гневно сверкнули. Казалось, что он готов был к резкому отпору. Но почему-то этого не случилось. Выражение его лица постепенно менялось, пока он смотрел на нее, его взгляд смягчился, и в нем появилось нечто новое, столь же ему несвойственное, как свет любви глазам тигра. Наконец он потупился и пробормотал:

— Хорошо! Через пять минут лошадь будет готова.

Тем временем Арчи Орр уехал. Рабочие ушли в барак, оживленно обсуждая его дело. По обыкновению, больше всех ораторствовал Аризона. На его изможденном лице горел румянец, и чувствовалось, что он вкладывал в свою речь весь энтузиазм, на какой был способен.

— Говорю вам, ничего другого не остается. Пойдем все к Слепому Черту и попросим его отправить нас в погоню за этими негодяями. У меня есть от них хорошее средство, и мне хочется еще раз его испробовать. Помнишь, Джо Нелсон, как мы повесили шестерых таких молодчиков на одном дереве. Мы сразу тогда очистили от них наш округ. А этот уже давно гуляет безнаказанно. Ну, я иду к хозяину. Кто со мной?

Он вскочил с места, и остальные теснее сплотились вокруг него.

— Аризона прав, — послышались голоса. — Бедный Арчи Орр! Каково ему с двумя женщинами! У них не осталось ни одного цента. Ни кола ни двора.

— А кроме того, — вмешался Джо Нелсон, который до тех пор молчал, — все их имение заложено и перезаложено у Слепого Черта. Нет, Арчи не должен был ждать помощи от хозяина. И если вы хотите просить разрешения линчевать Красную Маску, так уж лучше не заикаться о старом Орре и его семье. Поняли?

Наступило непродолжительное молчание, пока остальные старались уяснить себе, на что он намекал. Затем заговорил Треслер.

— Вот что, ребята, вы толкуете о суде Линча, а сами еще не знаете, как поймать Красную Маску. Неужели вы думаете, что Марболт освободит всех нас для этого дела? А разве два-три человека могут справиться с целой шайкой? Помните, что это не простой конокрад. Я думаю, лучше выждать, пока он сам не попадется к нам в лапы.

— Надо выждать, — подтвердил Джо Нелсон, тряхнув седой головой над кружкою с чаем. — Может быть, вы слыхали, что полиция уже прибыла в Форкс и, кажется, устраивает там постоянный пост.

— Это правда? — переспросил Треслер.

— Да.

— Черт возьми! Тогда дело разрешается просто. Ребята, не надо спешить. Красные куртки как раз подходят для Красной Маски.

Однако Аризона, поддержанный большинством собрания, не желал об этом слышать. Это были люди старого закала, которые признавали лишь старое и единодушно отвергали всякие мирные способы. Им нужен был суд Линча, и ничто не могло их убедить в противном. После ожесточенного спора, во время которого Джо Нелсон и Треслер тщетно взывали к благоразумию и выдержке, мнение Аризоны окончательно победило. Котелки с чаем были отставлены на пол, и вся масса рабочих, как один человек, двинулась вслед за своим вожаком. Треслер сознавал, что было бы бесполезно — и даже опасно — держаться в стороне. Джо Нелсон также, вопреки своему убеждению, присоединился к остальным и пошел по направлению к веранде большого дома.

Джек Гарнак вовремя заметил эту процессию и успел принять меры. Подойдя к веранде, они увидели высокую фигуру слепого в длинном сером балахоне. Весь его облик внушал уважение и страх. Даже неистовый Аризона остановился в нерешимости.

— Ну, что же? — спросил Марболт и, не получив ответа повторил свой вопрос.

Тогда Аризона выступил вперед.

— Вот в чем дело, хозяин, — начал он, — эти разбойники, как я думаю…

Но слепой не дал ему договорить. Мохнатые брови нахмурились над безжизненными глазами, которые уставились на пастуха с такой точностью, что, казалось, будто они видели.

— А! Значит, вы послушались молодого Орра, — сказал он спокойно. — Вы хотите организовать погоню за ними. — Он покачал головой. Затем его брови разошлись, и на лице его появилось нечто вроде улыбки. — Нет, друзья мои, это совершенно бесполезно. Я не могу отпустить людей. Если я пошлю достаточную партию, чтобы выдержать борьбу с их шайкой, мое ранчо останется без защиты.

— Но еще в прошлом году вы сами были ограблены, сэр, — возразил Аризона.

— Да, да! — В голосе старика послышались нетерпеливые нотки. — И я предпочитаю еще раз потерять несколько быков, чем подвергнуть все ранчо опасности быть сожженным дотла этими негодяями. Я не хочу брать на себя обязанностей полиции ради кого бы то ни было. Конечно, я вас не удерживаю, не могу удерживать. Но предупреждаю, — тут он сделал паузу, и следующие его слова прозвучали угрожающе: — Каждый из вас, кто оставит ранчо, чтобы ввязаться в эту нелепую затею, оставит его навсегда. Вот все, что я имею сказать.

Аризона был готов резко ответить, но Треслер, стоявший за его спиной, схватил его за руку. Как ни странно, это вмешательство подействовало на американца, и он больше не пытался возражать.

Рабочие потоптались на месте и начали расходиться. Никто из них не проронил ни слова, пока они не отошли на почтительное расстояние от дома, и только их мрачные лица и тяжелая походка выдавали их чувства.

Весь остаток дня в рабочем бараке и около него продолжалось обсуждение этого дела. Но даже в речах Аризоны не было прежней уверенности и силы. Весь их энтузиазм выдохся, и осталась только бессильная ненависть к хозяину и его управляющему, которые и на этот раз одержали легкую победу.

Когда стало смеркаться, Треслер, единственный, не принимавший участия в разговоре, расстался со своими товарищами и пошел мимо нижних корралей по направлению к реке. Там, присев на ствол упавшей сосны, он продолжал обдумывать план, который еще смутно вырисовывался в его голове. Этот план возник в связи с сообщением, сделанным Джо Нелсоном, об устройстве полицейского поста в поселке Форкс. Почему бы ему не отправиться туда и не сообщить о своих наблюдениях. И если Джек в действительности…

Но его мысли были прерваны стуком колес, за которым последовал плеск воды под ногами лошади, переходившей брод. Он повернулся в ту сторону, откуда доносились эти звуки, и вскоре увидел Бесси, запряженную в одноколку и поднимавшуюся вверх по склону гористого берега. Это Диана возвращалась из своего путешествия.

Треслер вскочил на ноги и снял шляпу. От его взгляда не ускользнул легкий румянец, появившийся на щеках девушки, когда она его увидела. Диана придержала лошадь, но в следующий момент одумалась и погнала ее вперед с ненужной поспешностью.

— Не меняйте доброго намерения, мисс Марболт, — крикнул Треслер, которому вовсе не хотелось, чтобы она проехала мимо.

Ее румянец разгорелся еще ярче, однако на этот раз она остановила лошадь и повернулась к нему, стараясь улыбнуться.

— Нет ничего лучше неожиданной радости, — продолжал Треслер. — Надеюсь, вы не захотите оставить меня наедине с моими мрачными мыслями.

Диана опустила вожжи к себе на колени.

— У вас мрачные мысли? — сказала она, встречая его восторженный взгляд. — Я не удивлюсь этому после того, что случилось! Я только что заезжала по пути в Москито-Рич. Все ранчо стерто с лица земли. О, мистер Треслер, что нам делать? Мы не должны молчать, и тем не менее мы ничего не знаем. У нас нет никаких доказательств, кто это сделал.

— А что сталось с миссис Орр и ее дочерью? — спросил Треслер, игнорируя ее вопрос.

— Они уехали в Форкс.

— Как же они будут жить? У них нет ни денег, ни крова!

Диана пожала плечами.

— Я позаботилась об этом.

— Это так похоже на вас, мисс Марболт, — сказал он просто. — Вы ездили туда специально для того, чтобы им помочь. — Заметив недовольную гримаску на лице девушки, он сразу перешел к другой теме. — Кое-что мы все-таки можем сделать. Полицейский отряд уже в Форксе.

— Я знаю. И отец знает. Он хочет послать письмо сержанту Файле, начальнику отряда, и пригласить его к себе. Файле — это здешняя знаменитость. Впрочем, отец сомневается, чтобы полиции удалось поймать этих людей. Он говорит, что это не простая шайка бандитов, а, по-видимому, очень умные люди и хорошо организованные. Полиция ему нужна только для охраны его собственности.

— Пожалуй, он прав. Но у меня есть тоже маленькая идея. Простите меня, мисс Марболт, за мою настойчивость, но я должен вернуться к разговору о Джеке. Вы его не любите. Более того, я заметил, что вы его боитесь.

Диана ответила не сразу. Этот человек обезоруживал ее своей прямотой, граничившей с грубостью. Приходилось или говорить с ним начистоту или вовсе отказываться от разговора.

— Мне кажется, что я его боюсь, — ответила она наконец со вздохом. Затем вдруг лицо ее вспыхнуло. — Я боюсь его, как всякая девушка боится того, кто, несмотря на ее ненависть, продолжает оказывать ей внимание. Я боюсь его потому, что он надеется когда-нибудь завладеть этим ранчо, всей нашей землей и стадами. Отец погибнет. Как это случится, я не знаю. И тогда я… я буду рабыней Джека. Вот почему я его боюсь, если уж вы так хотите знать.

— Благодарю вас, мисс Марболт. — Дружеский тон, которым были произнесены эти слова, сразу успокоил ее. — Еще один вопрос. Этот Джо Нелсон, кажется, очень близок к вам? Насколько ему можно доверять?

— Вполне, мистер Треслер, хоть на всю жизнь! — воскликнула она с энтузиазмом. — Бедный Джо никому не делает худого, только самому себе. Мне стыдно признаться, но когда я чувствую себя очень одинокой, я всегда прибегаю к его помощи. Он такой добрый. Я очень, очень люблю старого Джо!

Треслер отошел от экипажа и посмотрел вдоль дороги, ведущей к ранчо. Его чуткий слух уловил вдалеке чьи-то шаги. Затем он снова повернулся к Диане.

— Ладно! Джо мне поможет, как он помогал вам. — Он улыбнулся и снова подошел к девушке. — Мисс Диана, — сказал он тихо, и она опустила глаза под его взглядом, — вы не будете рабыней Джека, пока я жив!

В этот момент из-за поворота дороги появилась высокая темная фигура.

Незнакомец быстрыми крадущимися шагами подошел к экипажу. Его темно-коричневое лицо со слегка выдающимися скулами, тонкий орлиный нос, красиво очерченные брови над большими черными глазами и своеобразная кошачья грация придавали всему его облику изящество и привлекательность.

Не обращая никакого внимания на Треслера, он сразу заговорил с девушкой.

— Хозяин злится: «Иди, Антон, и приведи ее назад». Он, хозяин, совсем бешеный. Он говорит: «Лучше бы она не родилась». — Метис нагло улыбнулся, показав два ряда сверкающих зубов. — И я пошел. Я видел, как этот экипаж спускался к реке. Я смотрел оттуда, — он указал в сторону леса. — Я видел, что ты разговаривала с англичанином, и ждал. Вот что я делал.

Глаза Дианы сверкнули, и два пятна выступили на ее щеках. Повернувшись к Треслеру, она протянула ему руку.

— Спокойной ночи, мистер Треслер, — сказала она резко и погнала свою лошадь вперед.

Антон поглядел ей вслед и слегка пожал плечами.

— Черт возьми! — пробормотал он себе под нос. — Она тоже сумасшедшая. Все они сумасшедшие!

С этими словами он поплелся обратно, по направлению к ранчо.

Треслер смотрел на удалявшуюся фигуру метиса, и его мысли возвращались к разговору в трактире поселка Форкс. Он вспомнил слова и характеристику «Кабачка». Так вот каков был этот Черный Антон, — человек, явившийся неведомо откуда, единственный, который мог потягаться с Джеком.

Глава VII
Пьянство и его последствия

Убийство Менсона Орр вызвало сильное волнение во всем округе и заставило многих призадуматься над этим событием. К числу таких людей принадлежал Треслер, который очень тщательно исследовал место преступления. Он заинтересовался также поселением метисов, в шести милях от Москито-Бенд. Он рыскал в горах, заглядывая в самые малоизвестные долины и ущелья. Конечно, он должен был все это проделывать с величайшей осторожностью, чтобы не вызвать каких-либо подозрений в ранчо. Но, несмотря на все старания, он ничего не мог открыть и только сильно упал в мнении Аризоны, а Джеку доставил повод к самым грубым насмешкам.

Прошло две недели, и о Красной Маске больше ничего не было слышно. Мало-помалу об этом событии стали забывать, и оно попало в длинный список легенд, рассказываемых с прикрасами такими людьми, как Ренкс и Шеки из поселка Форкс.

Единственное, что все-таки поразило жителей округа, и то лишь потому, что подлило масла в огонь и усилило их глубокую ненависть к Джулиену Мар-болту, было его обращение с молодым Арчи Орром и отказ, организовать погоню за разбойниками. Имя слепого, всегда вызывавшее самые нелестные отзывы у всех, теперь осыпалось проклятиями еще в большей степени, чем прежде. Все эти дни рабочий барак кипел, словно котел, пропитанный духом возмущения и протеста. В конце концов Джулиен Марболт послал свое запоздалое приглашение сержанту Файлсу приехать для расследования дела. Призыв полиции из Форкса возбудил надежды молодежи, но Аризона и более пожилые рабочие продолжали выражать по этому поводу большие сомнения.

Треслер надеялся, что ему будет поручено отвезти письмо полицейскому сержанту, с которым он хотел познакомиться как можно скорее, не вызывая всеобщего внимания. Но его постигло разочарование, так как Джек послал с письмом Джо Нелсона. Треслер был также огорчен тем, что теперь он не мог видеться с

Дианой. Нелсон сообщил ему, по ее поручению, что Черный Антон донес ее отцу о их встрече у брода, после чего старик запретил ей выходить из дома не иначе как в сопровождении Джека или Черного Антона, — двух приставленных к ней шпионов.

Наступил вечер, а Джо Нелсон, посланный в Форкс, все еще не вернулся. В бараке уже поужинали, дневная работа была закончена, и оставалось только покормить и напоить лошадей. Аризона, совершенно оправившийся после своей раны, готовился к тому, чтобы на следующий день снова начать работу. Он стал очень раздражительным и угрюмым вследствие того, что до сих пор не мог сесть на лошадь и приняться за свое обычное дело. Во время его болезни и выздоровления ему пришлось много оставаться с Треслером, и между ними возникло нечто вроде дружбы. Аризона сначала относился пренебрежительно к англичанину, смеялся над его неопытностью и ошибками, но в конце концов полюбил его. В свою очередь, Треслер ценил открытую честную натуру индейца, одинаково способного как на самый самоотверженный поступок, так и на то, чтобы стереть с лица земли человека, в котором он видел своего врага. Неистовый Аризона всегда готов был схватиться за оружие, полагая, что это лучший способ разрешить все затруднения. В той среде, где он находился, никто не считал это предосудительным. К тому же Аризона всегда первый выступал в защиту товарища, и потому его все любили, несмотря на неистовый и вспыльчивый нрав.

Перспектива на другой день сесть верхом на свою лошадь и скакать по безграничной прерии вернула Аризоне хорошее расположение духа, и он относился добродушно к насмешкам своих товарищей, которые раньше зачастую вызывали его вспыльчивость.

— Джо, должно быть, не вернется сегодня ночью, — заметил Аризона. — Он ведь не может пройти мимо кабака и, я думаю, здорово напился там, на Техасской дороге.

Они заговорили о Джо Нелсоне и о том, что его ожидает по возвращению в ранчо. Джек не даст ему спуску.

— Да, — заметил Аризона. — Очень уж он любит выпить. А что он честен, так это правда. Мне даже смешно, когда я подумаю об этом. Он настолько честен, что отдал бы свои шерстяные чулки, если бы старая овца пришла к нему и потребовала бы обратно свою шерсть. Знаю ли я его? Как же! Мы ведь вместе работали с ним раньше в Мониаре. Я был чем-то вроде надсмотрщика, а он был пастухом. Кабак в нашем поселке славился своими напитками, и об этом стало известно в округе. И вот однажды к нам приехал какой-то гладко выбритый парень. Где-то по соседству находился отряд общества Трезвости, и он был из этого отряда. Все это были ораторы и так мягко говорили, точно расстилали фланель. Я созвал наших парней из корралей, и он обратился к ним с речью по поводу пьянства. В пять минут он наговорил больше горячих слов, чем локомотив под высоким давлением мог бы выпустить пара через пятидюймовую течь в течение полугода. Да, он умел говорить и убедить упрямого мула, что он должен делать то, что ему не хочется делать и никогда не захочется. Когда все собрались, то он главным образом обратил внимание на Джо и сосредоточил на нем свой взгляд. Правда, бедный Джо не мог стоять прямо. И вот, выражаясь в переносном смысле, он осыпал его ударами своего красноречия, брал его за шиворот и встряхивал, как побитого щенка. Он засыпал его градом слов, начинавшихся с большой буквы, валил ему на голову груду изречений и бичевал его статьями из газет, издаваемых обществом Трезвости. И так он подействовал своими речами на бедного Джо, что тот начал плакать о своих грехах, да и все мы готовы были плакать вместе с ним. Тогда оратор говорит нам: «Идите и принесите сюда этот ядовитый напиток, этот нектар дьявола, эту гадость, которая отнимает у семей их опору и приводит целые расы к гибели». И все в таком роде. Что ж бы вы думали! Мы ведь принесли ему то, что он требовал. Да, принесли, словно глупые, прыгающие ягнята. Мы принесли ему шесть бутылок самого скверного пива, какое когда-либо изготовлялось на свете. После этого мы молчали, точно пристыженные. Нехорошо, — думали мы, — что в нашем поселке не нашлось ни одного человека, не пропитанного спиртом и ведущего жизнь приличного гражданина. Поэтому мы потащили Джо Нелсона к реке и выкупали его, чтобы отрезвить. Затем мы улеглись. Я слышал, как некоторые из наших парней произносили молитвы, и не было ни одного, который бы не поклялся ничего не пить в течение недели. Вдруг, около полуночи, ко мне, в мою хижину, явился Джим Ярд и вызвал меня. Он сказал мне, что в поселке происходит шум и беспорядок. Оратор общества Трезвости напился пьян до потери сознания и поднял стрельбу… Понимаете, я почувствовал страшную ярость, но все-таки овладел собой, спокойно вышел из своей хижины и позвал своих парней. Те, которые вечером произносили молитвы, впервые присоединились ко мне. Мы пошли и покончили с этим… Ах, вон идет Джек. Верно, ему что-нибудь нужно.

Аризона тотчас же вернулся к своему седлу, которое он приводил в порядок, и сделал вид, что не замечает управляющего. Это был его способ показывать Джеку свое нерасположение. Джек, в свою очередь, бросил на него недружелюбный взгляд и обратился к Треслеру.

— Сейчас же поезжайте в Форкс, Треслер, — сказал он. — Разыщите этого негодяя, этого койота, Джо Нелсона и приволоките его сюда. Наверное, он напился пьян. Если он не доставил письма сержанту, то уж вы сами позаботьтесь об этом. Задайте хорошую встрепку старому пьянице, без всякого снисхождения.

— Я доставлю его сюда, — спокойно ответил Треслер.

— Да по приезде вздуйте его хорошенько, — настаивал Джек.

— Нет! Я не бью пьяных!

— Ну, хорошо. Он получит свое потом. Я уж позабочусь об этом.

Треслер, не говоря ни слова, повернулся и вышел. Он всегда боялся потерять самообладание в присутствии Джека. Поэтому старался как можно реже сталкиваться с ним.

Через несколько минут Треслер уже выезжал на дорогу. По обыкновению, ему пришлось сначала вступить в борьбу со своей строптивой «Леди Изабеллой», которая никогда сразу не покорялась воле наездника. Проделав несколько фокусов, она понесла его туда, куда ей заблагорассудилось, и к тому времени, когда он уже должен был подъезжать к Форксу, он оказался в десяти милях расстояния в противоположном направлении. Однако в конце концов он, как всегда, оказался победителем и заставил ее повернуть на дорогу к Форксу.

Было уже около десяти часов вечера, когда он увидал сквозь листву очертания домов, освещенных луною. Дорога шла по склону холма, через лес, и внизу все было окутано темнотой. Треслер внимательно смотрел вперед, потому что малейший шорох заставлял его лошадь бросаться в сторону. Так и случилось, когда из темноты внезапно выскочила лошадь без седока, бежавшая по дороге к ним навстречу. Треслер едва удержался в седле, так как «Леди Изабелла» внезапно повернула и помчалась за другой лошадью. Впрочем, на этот раз Треслер не рассердился на нее. Он сам хотел нагнать и поймать эту неизвестную лошадь. Ему это быстро удалось. Он узнал пони и старое седло Джо Нелсона, но куда делся всадник, что с ним случилось, — это был вопрос, который еще надлежало разрешить.

Поймав за повод пони, Треслер повернул назад, по направлению к поселку, и на этот раз «Леди Изабелла» не выказала никакой строптивости. Но у подножия холма, где все было окутано тьмой, она вдруг остановилась и стала пятиться назад, очевидно, сильно напуганная. Треслер пытался разглядеть причину ее испуга, и вскоре ему показалось, что в темноте хлопают какие-то огромные крылья, точно летит гигантская летучая мышь. Вдруг он невольно вскрикнул и схватился за револьвер. Это загадочное существо медленно двигалось прямо по направлению к нему. Испуганные лошади чуть не вырвались из его рук. Теперь он уже ясно различал какую-то темную кучу возле опушки леса. То, что казалось крыльями, как будто волочилось по земле во время движения этого странного безмолвного существа, и вдруг оно остановилось, словно залегло в траве прерии, и затем внезапно поднялось на задние ноги и, медленно раскачиваясь, стало приближаться.

Это движение было ему знакомо. Он много читал и слышал про страшных медведей Скалистых гор и теперь был уверен, что перед ним один из больших экземпляров гризли. Он выхватил оружие и приготовился стрелять, испытывая то острое ощущение, которое так знакомо каждому охотнику, впервые в жизни встречающемуся лицом к лицу с хищным зверем.

Треслер тщательно прицелился в приближающегося к нему хищника, но вдруг, в тот момент, когда он собрался спустить курок, зверь поднял голову, и луна осветила его. Треслер вздрогнул и выронил револьвер, — он увидал лицо Джо Нелсона…

В первую минуту он совершенно оторопел. Он содрогнулся при мысли, что мог убить или смертельно ранить несчастного старика. Джо снова опустился на землю и пополз на четвереньках, придерживая складки широкого коричневого одеяла. Тогда Треслер все понял и не мог удержаться от смеха. В самом деле, страшный гризли превратился в безобидного пьяного Джо Нелсона, который едва держался на ногах и, очевидно, свалился с лошади.

Треслер соскочил на землю и, подойдя к нему, с силой приподнял его и заставил стать на ноги. Джо шатался из стороны в сторону и никак не мог сообразить, что случилось. Треслер усадил его под кустом, и сам пошел успокаивать перепуганных лошадей. Когда это ему удалось, он вернулся к Джо, но все-таки не мог добиться от него осмысленного ответа, — передал ли он письмо сержанту Файлсу. Он обыскал его карманы, но письма не нашел. Что, если он его не передал и, напившись пьяным, потерял где-нибудь по дороге?.

— Плохо тебе придется, несчастный пьяница, — говорил он Джо. — Джек не простит тебе, спустит с тебя шкуру.

Но Джо только уставился на него бессмысленными глазами.

— Ну, старый черт, я все же вытряхну из тебя хмель по дороге в ранчо. Вставай!

Он с силой поднял Джо, встряхнул его и посадил в седло, взяв пони под уздцы и другой рукой держа повод своей лошади, которая, к удивлению, присмирела, точно удивленная случившимся. Они медленно взбирались по дороге, идущей в гору, и Треслер не спускал глаз с пони, который вез на себе пьяный груз. Однако спустя некоторое время Джо несколько протрезвился и тогда вспомнил о письме. Он доставил его по назначению, но на обратном пути, проезжая мимо кабака, не мог удержаться и зашел туда. Он, видимо, старался оправдать себя в глазах Треслера и даже высказал ему обиду за то, что он мог сомневаться в исполнении поручения.

— Прекрасно, Джо! Но, шутки в сторону, вам придется расплатиться за ваше пьянство. Я видел по глазам Джека, когда уезжал, что он вам этого не простит, — сказал Треслер.

— Я знаю, — ответил Джо спокойно.

— Так зачем вы это делаете?

— Не все ли равно зачем? Джек уже много раз мог убить меня. Я знаю, что в конце концов он прикончит меня. Завтра он, конечно, набросится на меня, но все равно это ничего не изменит. Для меня существует только две радости на этом свете, и одна из них — выпивка. Но ведь я никому не делаю вреда, когда бываю пьян, никому не мешаю и не изменяю своему долгу. Я чувствую себя счастливым, когда пьян. Если это так, то кому какое дело до того, что мне доставляет удовольствие…

Он взглянул на Треслера своими маленькими блестящими глазками.

— Зачем беспокоить себя мыслями о своей жизни? — продолжал он. — Она этого не стоит! Ведь нас не спрашивают, хотим ли мы родиться на свет или нет. И я думаю, что люди не правы, говоря, что мы обязаны что-то делать потому, что родились на свет…

— Какая же другая вещь, которой вы дорожите в вашей жизни? — спросил Треслер, прерывая его рассуждения.

— Она… ее жизнь… Цветок, который я так оберегал до сих пор! — воскликнул он умиленно. — А теперь плевелы, сорная трава грозят задушить ее. У меня не хватает сил справиться с ними. Нет спасения… Ее жизнь превратится в ад…

— Чья жизнь? Про кого вы говорите?

— Про кого? Вы не догадались? Конечно, про мисс Диану!

— Кто же ей угрожает?

— Кто? Джек… и ее отец!

Треслер несколько минут молчал, потом спросил:

— Поэтому вы и остались так надолго в этом ранчо?

— Да, поэтому. Но много ли я, несчастный пьяница, могу сделать!.. Джек непременно хочет завладеть ею. Джек, которому парой может быть только волчиха. А отец ее ненавидит. Я никогда не мог узнать почему. Он не позволяет себе того, что Джек со мной, но действует хитро, как дьявол. Иногда я готов плакать, как дитя, видя как она мучается. Он постоянно грозит ей, что выдаст ее замуж за Джека. И она никогда не жалуется, никогда. Ах, вы не знаете этого

Слепого Дьявола. Он вовсе не намерен выдавать ее за Джека, и, я полагаю, она знает это. Но все равно, так или иначе, он ее замучает.

Треслер смотрел на пьяного Джо и с удивлением думал о том, как много человечности в этом опустившемся существе.

— Джо, — сказал он наконец, — я хочу пожать вам руку и считать вас своим другом.

Старик крепко пожал протянутую руку и дрожащим голосом проговорил:

— Треслер, вы хороший человек… Я буду говорить вам все, что знаю, и все, что видел. Если Джек принудит Слепого Дьявола, — а он может это сделать, — то да спасет господь бедную девушку. Но я клянусь, что разобью ему череп чем попало, если он завладеет мисс Дианой…

— Скажите, чем я могу помочь ей, и положитесь на меня, — сказал Треслер.

— Я думаю, вы сами знаете. Когда дело дойдет до этого, вы должны быть возле нее. Возьмите девушку в свой собственный корраль и наложите на нее свое клеймо. Вот что нужно сделать.

— Я понимаю. Жениться на ней, да?

— А почему бы и нет. Вы даже ее не стоите. И никого здесь нет, кто бы стоил ее… Но это единственный способ спасти ее от Джека. Вы сделаете это. Я вижу по вашему лицу, что вы это сделаете…

Они подъехали к ранчо и расстались.

Глава VIII
Первое вмешательство Треслера. Бешеная скачка

Энтузиазм составляет главную движущую силу жизни ковбоя. Без энтузиазма ковбой неминуемо опускается на уровень обыкновенного наемного работника, что далеко не одно и то же в социальных условиях этой области.

Ковбой иногда бывает хорошим человеком, с точки зрения прописной морали, но чаще бывает дурным.

Он не признает никаких полумер. К своей лошади он питает такую же нежность, как мать к своему ребенку. Он будет играть в покер до тех пор, пока у него не останется в кармане ни одного цента. Когда он пьет, то также не знает меры. Он всегда готов к ссоре и всегда доводит ее до конца У него есть много хороших сторон, но, чтобы получить истинное и неприкрашенное понятие об этом детище прерий, всего лучше, конечно, узнать его недостатки.

Ковбой прежде всего наездник. Он так гордится своим искусством верховой езды, что это почти граничит у него с манией. Он до мелочности разборчив во всем, что касается его лошади, его одежды, сапог, шляпы, яркого шелкового шейного платка и рукавиц. Вообще, он хочет быть франтом, и его франтовство составляет целую науку. Но это не мешает ему быть превосходным наездником. Он не обязан объезжать лошадей, но он любит укрощать молодых жеребцов. Это служит для него развлечением и отдыхом от скучной, однообразной работы, клеймения скота, кормления, загона его в коррали, исправления изгородей и всего того, что ему приходится исполнять в ранчо.

Поимка и укрощение диких лошадей должны были происходить в Москито-Бенд на следующий день, и все рабочие ранчо находились поэтому в возбужденном состоянии, в бараке господствовал шум и веселье в то время, как приготовлялся завтрак. Марболту удалось заключить контракт о снабжении полиции большим количеством верховых лошадей, и по условиям договора все эти лошади должны были быть обучены ходить под седлом и хорошо выезжены.

Треслер встал одновременно со всеми остальными рабочими фермы, чтобы принять участие в ловле лошадей. Пока приготовлялся завтрак, он пошел за своим седлом. Надо было осмотреть, в порядке ли оно, так как он ведь купил его из вторых рук, от одного из своих товарищей. Осматривая седло, он думал о своем разговоре с Джо Нелсоном прошлой ночью. Этот разговор заставил его уяснить себе свое положение в ранчо. Он не мог уже считать себя простым учеником, наблюдателем, присматривающимся к работе в ранчо и в известной мере свободным в своих поступках. Раньше он мог делать то, что ему хотелось, мог отделить себя от ранчо и умыть руки относительно всего, что там делалось. Теперь это изменилось! Хочет ли он или нет, но он должен сыграть свою роль. Он занял известное положение, возлагавшее на него ответственность, от которой он не хотел отказываться.

Седло было приведено в порядок, лошадь вычищена и накормлена. Покончив со всем этим, он отправился в барак завтракать. Проходя мимо домика управляющего, он услышал голос Джека, который окликнул его с какой-то непривычной приветливостью:

— Доброе утро, Треслер! Поздненько вы вернулись прошлой ночью!

Треслер подошел и остановился в дверях.

— Да, — ответил он холодно. — Лошадь пустилась вскачь и отнесла меня на десять миль к югу. Когда я вернулся на дорогу в Форкс, то встретил Нелсона, возвращавшегося домой.

— О, ваша лошадь — настоящий дьявол! Как же вы справляетесь с ней?

— Ничего. Я все же предпочитаю ее какой-нибудь неуклюжей кляче. Это самая прекрасная породистая лошадь, на какой мне когда-либо приходилось ездить.

— Да, я думаю, вы правы. Хозяин всегда ее ценил. Лошадь эта нездешняя. Он ее купил у каких-то метисов, проходивших со своим скарбом через эту страну, года три тому назад. Так, по крайней мере, он рассказывал мне. Мы тщетно пробовали ее объездить. Вам это все-таки удается… А скажите, Нелсон объяснил вам, почему он так запоздал? — вдруг спросил Джек, кончив зашнуровывать свои тяжелые, высокие сапоги и выпрямляясь.

— Нет, — ответил Треслер. — Я его не спрашивал.

— Я думал, он сказал вам. Он был пьян?

— Нет.

— Так, что же могло задержать эту свинью? — воскликнул Джек свирепым тоном.

— Это меня не касается, — так же холодно возразил Треслер. — Нелсон отдал письмо, мне же ничего другого не оставалось, как поторопить его и вернуться домой.

— Я готов поклясться, что он целый день пропьянствовал в кабаке! Ну, я увижу его позднее…

Треслер равнодушно пожал плечами и пошел своей дорогой. Никто не вызывал в нем такого раздражения, как этот человек. Рано или поздно произойдет кризис, — он это чувствовал, несмотря на все успокоительные уверения Дианы.

В бараке уже кончили завтракать, и Треслеру пришлось самому раздобывать себе пищу. Повар, очень благоволивший к нему, дал ему хорошую порцию бобов со свининой и большой кусок свежеиспеченного хлеба.

Когда он разговаривал с поваром, приятно улыбаясь в предвкушении, вкусного завтрака, откуда-то со стороны конюшни донесся жалобный, заглушенный крик. Треслер нахмурил брови, прислушиваясь. Крик повторился, и он тотчас же, не раздумывая, бросил завтрак и выбежал из барака. По дороге он захватил тяжелую плеть из сыромятного ремня. На ногах у него были мягкие мокасины, и его шагов совершенно не было слышно.

Около домика Джека он услыхал его голос, изрыгавший ругательства, и вслед за тем сдавленный крик, в котором едва можно было распознать голос Нелсона, жалобно призывающий на помощь.

В один миг Треслер очутился по другую сторону хижины. Там, на земле, лежал Джо Нелсон, защищая руками свою голову, а Джек, с искаженным лицом, бил его своими тяжелыми сапогами, подбитыми железом.

Кровь бросилась в голову Треслеру. Не раздумывая, он поднял свою плеть, которая взвилась над головой Джека и ударила его по лицу. Это произошло так внезапно, что великан не успел опомниться. С криком боли он схватился руками за окровавленное лицо, но следующий удар плети свалил его на землю.

Его падение сразу отрезвило Треслера. В это время из барака сбежались люди, с изумлением смотревшие на эту сцену. Треслер поднял на руки избитого старика и понес его в барак, в сопровождении безмолвных товарищей. Там он положил Джо на свою кровать, и тогда все окружили его и закидали вопросами. Аризона говорил меньше всех, но оказал наибольшую помощь. Вместе с Треслером он раздел старика, находившегося в бессознательном состоянии, и осмотрел нанесенные ему повреждения. Кости рук и ног у него не были сломаны, но относительно ребер Аризона был в сомнении. На голове у него было несколько ран от ударов сапога, что, вероятно, и было причиной его обморока. Соединенными усилиями и с помощью холодной воды Аризоне и Треслеру удалось привести в чувство старика. Тогда Треслер обратился к стоящим вокруг него людям.

— Ребята, — сказал он. — Помните, то, что случилось, касается только нас троих: Джо Нелсона, меня и Джека. Я сам разрешу это по-своему. А теперь мы должны заняться своей работой.

В ответ на это послышался ропот. Аризона хотел что-то возразить и высказать общее мнение товарищей. Но Треслер прервал его на полуслове:

— Слушай, Аризона. Ведь мы все добрые друзья здесь! Ты бы не захотел, чтобы я вмешивался в твою ссору?

— Да… но…

— Никаких «но». — И Треслер открыто и смело взглянул в лицо Аризоне, неистовый индеец невольно подчинился его влиянию и сдержался.

— Пойдем, ребята! — сказал он, обращаясь к окружающим. — Он прав! Пора приняться за работу.

Как только все ушли, Треслер запер за ними дверь и вернулся к старику.

— Тебе лучше, Джо? — спросил он.

— Да, — отвечал тот слабым голосом. — Кажется, у меня кости целы…

Треслер уселся возле него на скамье. Джо закрыл глаза.

— Не говорите об этом мисс Диане, — прошептал он.

— Она, наверное, услышит об этом, — сказал Треслер.

— Лучше бы меня убили, — опять заговорил Джо. — Вам не надо было вмешиваться в эту историю. Ведь теперь вас постараются выгнать из ранчо. Вы не обо мне должны были заботиться, а о мисс Диане.

— Не беспокойтесь, Джо, — возразил Треслер. — Меня не могут выгнать.

— Ах… Вам не надо ссориться с Джеком, — продолжал старик. — Ради мисс Дианы вы должны остерегаться этого… Идите на работу… Не задерживайтесь здесь.

Треслер понимал, что Джо был прав, и поэтому ответил:

— Хорошо, Джо! Я пойду… Я буду сдерживаться в будущем. Но и вы не напивайтесь больше. Не давайте повода…

Он вышел, но на пороге столкнулся с Дианой. В руках у нее была корзинка, в которой лежали кое-какие припасы, принесенные ею для Джо. Она была очень взволнована, и Треслер постарался ее успокоить, сказав ей, что старик скоро поправится, так как никаких серьезных повреждений у него нет.

— Я думала, что он уже умер, когда увидала, что вы взвалили его себе на плечи, — сказала девушка. — Я так была встревожена, что не могла больше оставаться дома. Только я не знала, как мне прийти сюда незамеченной. Но приехал сержант Файле, и отец ушел с ним в контору. Я подождала, пока Антон удалился с лошадью полицейского, и тотчас же побежала сюда.

— Ну что ж, войдите, мисс Диана. Старый Джо будет рад видеть вас. Здесь еще ничто не убрано, но, я надеюсь, вы на это не обратите внимания. Только не оставайтесь здесь долго и не позволяйте Джо разговаривать. Будьте осторожны!

Девушка кивнула головой. Треслер посмотрел в сторону конюшни. Все люди уже сидели на своих лошадях. Он увидал, что Аризона ведет двух оседланных лошадей, и узнал, что одна из них была его «Леди Изабелла». Его очень тронуло такое внимание со стороны Аризоны.

— Сержант Файле находится здесь, — сказала с ударением девушка. — Ночные всадники… Вы знаете.

— Я повидаюсь с ним, — отвечал Треслер.

«Леди Изабелла» тотчас же принялась за свои фокусы, когда он вскочил в седло. Он с трудом сдерживал ее, и она то и дело становилась на дыбы, плясала и поворачивалась из стороны в сторону. Как раз в самый разгар его борьбы с лошадью на дороге показался другой всадник, который остановился и с восхищением смотрел на эту сцену. Но только когда «Леди Изабелла», убедившись в бесполезности своих усилий сбросить наездника, покорилась своей участи, Треслер заметил незнакомца и тотчас же догадался по его костюму, кто он был.

— Сержант Файле? — спросил он, подъезжая.

— Да, — отвечал полицейский офицер, с любопытством оглядывая всадника и в особенности его лошадь.

Наружность сержанта была совсем не внушительная. Он был небольшого роста, довольно плотный человек, очень здоровый на вид и больше похожий на сельского работника или на фермера, нежели на полицейского офицера. Но, несмотря на свою неказистую, простоватую наружность, он обладал недюжинным умом, был хитер и ловок, как кошка. Его наружность обманывала многих, считавших его недалеким, добродушным человеком и словно не замечавших холодного, проницательного взгляда его глаз, спрятавшихся под густыми нависшими бровями.

— Ваша лошадь замечательно хороша! Чистокровная! И вы недурно справляетесь с нею, — заметил сержант. — Скажите мне ваше имя.

— Треслер… Джон Треслер.

— Вы здесь недавно?

Тон полицейского был холодно-официальный.

Треслер отвечал кивком головы.

— А! Значит, вы переведены сюда из другого ранчо?

— Вовсе нет! — засмеялся Треслер. — Я приехал сюда добровольно, чтобы учиться фермерскому хозяйству. Хочу завести собственное ранчо потом… Но я поджидал вас, сержант. Мне надо поговорить с вами.

Сержант устремил на него свои проницательные глаза.

— В этой стране происходят странные вещи. Вы, может быть, слышали об этом? — нерешительно проговорил Треслер.

— В скотопромышленных районах можно творить что угодно, если клеймо на скоте легко изменить и нет никого, кто бы занялся расследованием таких дел, — холодно заметил полицейский, не спуская глаз со стройных ног «Леди Изабеллы».

— Опять Красная Маска? — спросил Треслер.

— Разумеется!

— Вы слыхали рассказ об его последнем набеге? Об убийстве Менсона Орра?

— Слыхал от Марболта… и от других. Слепой предложил пять тысяч долларов награды за поимку разбойника.

— Это лучше, чем я мог ожидать, — заметил Треслер. — Видите ли, слепой как-то странно отнесся к этому. Он сам потерял скот, но когда наши люди предложили ему погнаться за Красной Маской, то он отнесся к этому предложению недоброжелательно и пригрозил уволить каждого, кто покинет ранчо с этой целью.

— Я нашел, что он очень предупредителен, — возразил сержант.

— Конечно, — ответил Треслер несколько разочарованно. Очевидно, сержант не был расположен разговаривать с ним. Но больше всего Треслера раздражало особенное внимание, которое он оказывал лошади. Теперь сержант Файле пристально рассматривал плечо «Леди Изабеллы», где были едва заметны следы старого клейма.

— Мне надо кое-что рассказать вам, сержант, — снова заговорил Треслер. — Вы, в качестве официального лица, может быть, найдете это интересным. Ввиду последних событий я, во всяком случае, считаю это заслуживающим вынимания.

— Говорите, — отвечал сержант, не сводя глаз с лошади.

«Что он находит в ней замечательного?» — подумал Треслер и тоже со вниманием посмотрел на ноги и плечи своей лошади. Хотя полицейский офицер и не проявил особенного интереса к словам своего собеседника, но Треслер все же подробно рассказал ему о том, что он видел в первую ночь после своего приезда в Москито-Бенд, а также передал рассказы других лиц, бывших случайными свидетелями появления ночных всадников.

— Видите ли, сержант, — прибавил он в заключение. — Я думаю, что я был прав, не говоря никому об этом до разговора с вами. Все это случалось здесь уже несколько раз и, без сомнения, случится опять. Что вы думаете об этом?

— Это самое прекрасное животное, какое мне только приходилось видеть! Единственно только… — вдруг сказал Файле, но, заметив нетерпеливый жест Треслера, удивленного этими словами, не имевшими отношения к его рассказу, сержант точно спохватился и прибавил: — Да, все это очень интересно, конечно…

— Вам Марболт рассказывал что-нибудь о прежних посещениях ночных всадников? — спросил Треслер.

— Он много говорил мне… У меня не было времени выслушать его до конца.

— Что он рассказал вам?

— Главным образом, он говорил мне о революционном духе, который обнаруживается теперь в ранчо.

— Вот как…

Треслер понял ловушку, которая была расставлена ему.

— Вы, по-видимому, подозреваете, что между ночными всадниками и кем-то в ранчо существует соглашение? — заметил он полицейскому.

— Да! Я имел в виду, что вы поймете это!

— Кого же вы подозреваете? И какие у вас основания? — быстро спросил Треслер.

— Мои подозрения ни на чем не основываются пока, — отвечал Файле, и затем, взглянув прямо в лицо Треслеру, прибавил: — Я рад, что у нас с вами был такой разговор. Я убедился, что вы наблюдательны и осторожны. Если у вас появятся основания подозревать кого-нибудь и вы захотите сообщить мне об этом, то вы можете снестись со мною в любое время дня и ночи. Я хорошо знаю репутацию этого ранчо и сюда приехал специально, чтобы повидаться с вами. Как видите, я вас тоже знаю! У нас есть общие знакомые в Форксе. Вы понимаете, конечно, что вы не можете иметь со мною открытые сношения. Поэтому обратите внимание на эту речку. Наверное, вы найдете способ послать мне сообщение таким путем. У меня поставлен дальше, вниз по течению реки, тайный патруль. По некоторым причинам я не хочу, чтобы об этом знали, но он всегда находится на месте. Однако без положительной необходимости не вызывайте патруля. Но если я получу от вас послание таким способом, то буду действовать немедленно. Я узнал очень многое сегодня, так много, что, мне кажется, мистер Треслер, вам придется, пожалуй, скоро обратиться к этой реке, как к способу сношения со мною. Я прошу вас только быть осторожным, очень осторожным!

Сержант опять обратил свое внимание на лошадь Треслера.

— Что за красавица… Это ваша собственная лошадь? — спросил он.

— Нет! Она принадлежит хозяину ранчо. Мне она дана только в пользование, — отвечал Треслер. — Джек говорил мне, что слепой купил ее у метисов. Хозяин очень ценит эту лошадь, но объездить ее оказалось невозможным. Это было три года тому назад. Я думаю, Что она семилетка.

— Да. Ей семь лет. Это благородное животное, — сказал Файлс.

— Вы как будто знаете ее?

Сержант ничего не ответил и, приложив руку к шляпе, повернул свою лошадь налево кругом. На прощание он еще раз крикнул:

— Не забывайте реку.

В течение нескольких минут Треслер смотрел ему вслед, как вдруг его лошадь попятилась назад и плюхнулась в воду. Выбравшись на берег, «Леди Изабелла» закусила удила, затем, сердито фыркая, вытянула шею и поскакала во весь опор вдоль по дороге. Теперь Треслер знал, что удержать ее невозможно и что ему оставалось одно из двух — либо держаться в седле изо всех сил, пока лошадь не угомонится сама, либо соскочить с нее при первом удобном случае. Взбесившаяся лошадь мчалась как стрела, не обращая внимания на препятствия, и на повороте прямо устремилась в лесную чащу. К счастью, она попала на тропинку, протоптанную скотом. Треслер едва успел увидеть темную тень леса, как уже погрузился в нее. Низко опустив голову и почти зарывшись Лицом в развевавшуюся гриву лошади, чтобы защититься от веток, он предоставлял им хлестать свою спину.

Смерть подстерегала его на каждом шаху! В лесу были глубокие ямы, куда он мог свалиться вместе с лошадью и, в лучшем случае, искалечить себя и ее. Несмотря на это, он ощущал какое-то жуткое чувство радости, нечто вроде опьянения от этой головокружительной скачки в сумраке леса, где эхо гулко разносило стук копыт. Тяжело дыша и прижимаясь к шее лошади, он ждал конца.

И вдруг сумрак пронизал луч солнца! Треслер чуть не свалился с седла, потому что лошадь на всем скаку свернула в сторону. Он отчаянно вцепился в ее гриву и обнял ее за шею. Все это продолжалось несколько секунд. Когда же ему удалось восстановить равновесие, то он увидел перед собою старую, давно заброшенную лесную дорогу, свободную от всяких преград. Деревья расступились, и открылась широкая просека, над которой сияла безоблачная лазурь летнего неба.

Треслер был изумлен. Куда могла вести такая дорога? Далеко впереди, возвышаясь над густой листвой, виднелись мерцающие снеговые вершины, а ближе, совсем близко — опушка леса и неровная, бугристая поверхность предгорий. Непосредственная опасность миновала, и он уже мог обдумать свое положение. Необходимо было во что бы то ни стало остановить или, по крайней мере, умерить неистовый бег лошади, но все усилия задержать ее оказались напрасны. Однако ему бросалась в глаза какая-то перемена в ней, она уже не мчалась слепо вперед, как раньше. Местность как будто была ей знакома. Вскоре Треслер заметил другие следы на этой дороге. Он начал было надеяться, что скачка скоро прекратится. Но и эта надежда была обманута… Зная нрав своей лошади, он понял, что ему предстоит еще скакать несколько миль.

Просека постепенно расширялась, и лес редел с, каждой стороны. Почва становилась все более неровной и постепенно повышалась. Треслер знал, что он скоро попадет в лабиринт леса, скал и оврагов, образующих подножие гор. Лес кончился сразу, и перед глазами Треслера открылось пространство, покрытое обломками каменных глыб и изрезанное зияющими пропастями. Чем дальше, тем хаотичнее нагромождались скалы, становясь все выше и выше. Эта пустынная местность носила какой-то особенно зловещий отпечаток. Однако перемена окружающей обстановки не оказала никакого влияния на лошадь, которая продолжала мчаться вперед по знакомой дороге. Треслер стал искать глазами реку. Он знал, что она должна находиться где-нибудь поблизости. Он посмотрел направо и действительно увидал реку Москито, которая текла узким пенящимся потоком между высокими скалистыми берегами. Вверх по течению берега реки скрывались в тени почти обнаженных холмов, образующих узкий вход в долину, находившуюся за ними.

Треслер был не на шутку встревожен. Отверстие между холмами казалось очень узким, дорога же вела прямо в эту расщелину. Он еще раз взглянул на реку внизу и впервые вздрогнул при мысли о надвигающейся опасности. Скалы близко сходились впереди него, и он не мог избежать этого пункта, так как был прикован к своей лошади. Никакой надежды остановить ее у него не было.

Скалы быстро мелькали перед его глазами. Холм с левой стороны превратился в крутой утес, и вся местность, лежавшая перед ним, приобрела вид грозного ущелья. Дорога слегка поднималась, извиваясь так сильно, что он ничего не мог разглядеть впереди.

Вдруг он увидал справа другую, чуть заметную тропинку, ответвлявшуюся от дороги, по которой он ехал. В первую минуту он испугался, что лошадь его свернет на эту тропинку. Он знал, что она вела к реке. Но страх его оказался напрасным. «Леди Изабелла» не имела намерения покинуть избранный ею путь.

Вслед за тем дорога внезапно оборвалась, и лошадь неслась уже по узкой плоской поверхности, едва покрытой мелким ветвистым кустарником. Треслер боялся думать, что будет дальше. Они достигли уже самого узкого пункта ущелья, между двумя утесами. Там, на расстоянии пятидесяти ярдов впереди, протекала река, и они мчались прямо к ней.

У него оставалась единственная надежда! Он знал, что река в этом месте суживалась. Может быть, еще возможен прыжок? Он заставит лошадь прыгнуть, как только она подбежит к берегу. А может быть, это капризное животное само почует опасность и сделает все, чтобы спасти свою жизнь. Он боялся думать и надеяться и все-таки надеялся…

Он мог теперь рассмотреть пропасть и убедился, что она была шире, чем он предполагал. Кроме того, противоположный берег был ниже, и его края были покрыты зарослями кустарника. Он слышал внизу шум потока, и ему казалось, что этот шум исходит откуда-то из самых недр земли.

Пропасть приближалась к нему с огромной быстротой. Он напряг все свои силы, чтобы удержаться в седле, понимая, что его жизнь зависит от этого, а главное — от сил его лошади. Пригнувшись к ее голове, он громко крикнул ей в ухо, натянув поводья и вонзая шпоры в ее бока. Это произвело мгновенное действие. Точно какая-то невидимая сила приподняла ее, и ему показалось, что лошадь летит в воздухе, увлекая его вместе с собою. Он ничего не слышал, ничего не видел и только изо всех сил старался удержаться, ухватившись за гриву лошади. Затем он почувствовал сильнейший толчок, и прежняя бешеная скачка продолжалась.

Оглянувшись назад, он увидел за собою зияющую бездну. Прыжок был такой необыкновенный, что он невольно почувствовал восхищение и, нагнувшись, ласково потрепал взмыленное плечо лошади. Ее бешеный темперамент нашел, по-видимому, удовлетворение в этом диком прыжке. Треслер даже засмеялся. Он мог теперь смеяться, потому что видел конец своего путешествия. Он попал теперь на дорогу, которая, наверное, являлась продолжением прежней. Она пересекала реку и, прихотливо извиваясь, поднималась вверх, к вершине холма. Подъем был настолько крутой, что, пожалуй, он не придется по вкусу и самой «Леди Изабелле».

Так и случилось. Она попыталась взобраться наверх, но рыхлая песчаная поверхность и крутизна несколько раз заставляли ее споткнуться, и, наконец, она упала на колени и остановилась.

Треслер тотчас же соскочил с седла и потянул за повода, в то время как лошадь делала усилия, чтобы подняться на ноги. Она запыхалась так же, как и ее хозяин, и оба они в течение нескольких минут стояли рядом на склоне холма, стараясь отдышаться. Теперь Треслер мог хорошо рассмотреть речку внизу и оценить сделанный его лошадью прыжок. А немного дальше глазам его представился удивительный вид. В том месте, где течение реки суживалось, через нее был переброшен мост, грубо сколоченный из сосновых бревен. Некоторое время Треслер в раздумье смотрел на него и наконец воскликнул:

«Куда, к какому черту, ведет эта дорога?»

Потом он повернулся и стал всматриваться туда, где дорога огибала холм, исчезая за ним. Треслер решил исследовать это место и, взяв за повод лошадь, стал взбираться на холм.

«Леди Изабелла» даже налегке едва держалась на ногах. Песок был глубокий и рассыпался под ногами на каждом шагу. Наконец они достигли того пункта, где дорога исчезала. Они находились на вершине утеса, имевшего не более двадцати футов в ширину и пятидесяти в длину.

Утес возвышался над долиной, простиравшейся вдаль и представлявшей собой углубление среди больших холмов у подножия горного хребта. Вершины этих холмов точно сторожили долину, а внизу, насколько хватало глаз, расстилалось зеленеющее ущелье, дно которого представляло чудесное пастбище, покрытое сочной травой. Холмы были крутые и поднимались прямо над дном долины, но кое-где бока их становились отлогими, и по ним можно было спуститься. Там, где стоял Треслер, утес обрывался в пропасть, и единственным доступом к нему была дорога, извивавшаяся по другую сторону холма.

Но здесь как раз заключалась разгадка этой таинственной дороги. Сбоку крутого утеса прилепилась маленькая хижина, сложенная из бревен, хвороста и глины и вбитая в скалу. У нее была одна дверь и окно, заделанное пергаментом. Такие хижины можно было найти у трапперов прежних времен, устраивавших свои жилища по возможности на недоступных местах ради безопасности от нападения индейцев.

Но какое великолепное стратегическое положение занимало это жилище! Забаррикадировав единственный доступ к нему, осажденный мог смести своим ружейным огнем целый отряд, который пытался бы добраться до него.

Треслер подошел к самой хижине. Дверь была закрыта, а пергаментное окно не позволяло заглянуть внутрь. Наружный вид хижины указывал на то, что она была недавно подновлена. Треслер, внимательно рассматривая постройку, обошел ее с трех сторон и вдруг увидал еще одно доказательство предусмотрительности старых трапперов. Скала, почти отвесно поднимавшаяся на двести или триста футов, сзади становилась отлогой, и тут было высечено в ней нечто вроде примитивной лестницы. Она была достаточно опасна и могла вызвать головокружение у того, кто смотрел на нее. Ступени поднимались все выше и выше, к самой верхушке утеса. Треслер попробовал подойти к началу лестницы, но тотчас же отпрянул назад. Внизу была пропасть, по крайней мере в пятьсот футов глубины.

Его воображению представилась целая картина.

Какой-нибудь бедняга-охотник, преследуемый и осажденный воюющими индейцами, бежал темною ночью из маленького укрепления. Этот страшный утес казался ему единственным спасением. Он начал взбираться на него. Казалось, верхушка была уже близка. Но вот, один неверный шаг, и он скользит вниз. Он цепляется руками за известняк, но не может удержаться и летит все ниже и ниже…

Треслер поторопился отвернуться от этой лестницы, испытывая непривычное сосущее чувство. Он привязал лошадь к железному кольцу, вделанному в стену хижины, и продолжал свои исследования. Дверь хижины оказалась запертой на обыкновенную задвижку, и ему нетрудно было открыть ее. Но им овладело какое-то странное чувство, когда он переступил порог этого таинственного жилища, которое, быть может, служило убежищем какому-нибудь охотнику за пушным зверем. Он остановился в дверях, прислушиваясь, и наконец громко крикнул: «Алло!» Ответа не последовало. Тогда он вошел в комнату.

В первый момент он ничего не мог рассмотреть. Переход от яркого света к полутьме, господствовавшей внутри лачуги, был слишком резок. Но когда его глаза привыкли к сумраку, он увидел только пустые стены, обмазанные глиной, и жалкую обстановку, заключавшуюся в двух поломанных стульях, шкафе, сделанном из ящика, где хранилась кое-какая хозяйственная утварь, и в столе, который имел только две ноги и стоял прислоненный спиной к центральному столбу, поддерживавшему крышу. В дальнем углу стояла кровать из досок, положенных на деревянные козлы. Вместо матраца лежал коричневый мешок, набитый соломой, и на нем два скомканных одеяла. Несколько таких же одеял валялось на полу вместе с оторванными от них кусками, служившими, вероятно, для починки других одеял или же верхних рубашек.

Никаких других признаков обитателя этого убогого жилища нигде не было видно, но все-таки можно было заметить, что недавно тут кто-то был. Треслер с удивлением думал, какой человек мог жить в такой лачуге, и, решив наконец, что она служила лишь временным случайным убежищем, вышел наружу, тщательно заперев за собою дверь. Его лошадь встретила его радостным ржанием. Очевидно, и ей хотелось поскорее выбраться из этого места.

Спуск оказался таким же трудным, как подъем, и, пожалуй, еще более опасным! В конце концов все сошло благополучно, и у подножия холма Треслер мог снова сесть верхом на свою лошадь, которая теперь сделалась такой послушной и спокойной, как будто она никогда и не была другой.

На обратном пути Треслер невольно задумался над тем, каким образом бревна, из которых выстроена хижина, были доставлены на вершину утеса. На склоне холма не росло ни одного дерева, ничего, кроме мелкого кустарника. Один человек, конечно, не мог этого сделать. Он не мог бы также построить и мост, переброшенный через реку. Несомненно, здесь работало несколько человек. Но Треслер терялся в догадках, кто были эти люди.

Глава IX
Снова ночные всадники

Прошла неделя, прежде чем Треслер снова увиделся с Джеком. Когда он вернулся из своей неожиданной поездки в горы, поимка молодых жеребцов и их объездка уже были в полном ходу, но ему не пришлось участвовать в этом веселом развлечении. Джекоб Смит ждал его с предписанием от Марболта немедленно ехать в Калфорд и там все приготовить к приемке молодых лошадей, предназначенных для полиции. Треслер отлично понял, что его отсылали, чтобы дать время Джеку успокоиться и устранить опасность дальнейшего конфликта.

Получив инструкции, он тотчас же приготовился к отъезду. Старый Джо был искренне огорчен, Аризона же сделал ему характерное предостережение. Он только что отстегал упрямого молодого жеребца, не пожелавшего сдвинуться с места, после того как его оседлали. Увидев Треслера, который уже собрался в путь, Аризона подошел к нему и, тяжело дыша от усталости, прохрипел ему на ухо:

— Держите оружие наготове! Это самый лучший товарищ, на которого вы можете всегда положиться. Остерегайтесь только пускать его в ход без нужды.

В этом совете не было особой надобности. Поездка Треслера была для него настоящим отдыхом после пережитых им волнений. Он хорошо выполнил свое поручение и, когда прибыли лошади, передал их властям. С большим интересом он наблюдал, как полицейские обращались со своими лошадьми, как терпеливо и методично они приучали их к себе. Закончив свои дела, Треслер поехал назад в ранчо в сопровождении Роу Гаррисса и Лью Каули, которые привели лошадей в город.

Возвращение Треслера в Москито-Бенд было совсем не похоже на его первый приезд туда. Ему казалось теперь, что прошло бесконечно долгое время с тех пор, как все встречные осмеивали его костюм для верховой езды. Столько событий произошло с тех пор! Теперь уже Треслер считал себя настоящим жителем прерии. Правда, многому еще надо было научиться, но костюм у него был такой же, как у других ковбоев. Он носил такие же молескиновые штаны, такую же лисью куртку, мексиканские шпоры и мягкую широкополую шляпу. Его больше не называли «франтом в штанах», как в первые дни, и он искренно гордился таким превращением и тем, что теперь все считали его своим товарищем. Он чувствовал свою близость к этой стране, жизнь которой, несмотря на всю ее грубость и суровость, более всего отвечала его натуре.

Был уже вечер, когда Он приехал в Москито-Бенд. Солнце низко опустилось над западными холмами, и длинные тени потянулись к земле. Верхушки деревьев и вершины холмов, покрытые лесом, были освещены красноватым заревом заката. В тени, отбрасываемой холмами, на зеленых склонах раскинулось ранчо с его разнообразными постройками и большим домом, наблюдавшим сверху за своим обширным хозяйством.

Треслер был рад вернуться в Москито-Бенд, каково бы ни было будущее, которое ожидало его там. Ему не хватало его товарищей, не хватало Аризоны с его пылким, неукротимым духом, не хватало Джо с его добродушной смешной наружностью и честным, стойким сердцем. Но, конечно, он больше всего хотел увидеть Диану, услышать ее голос. Каждый день, проведенный им в отсутствии, он думал с тревогой о том, что могло случиться с нею. Джо был при ней и, конечно, должен был все сообщать ему, но этого было недостаточно для него. Иногда его тревога была так сильна, что он готов был бросить работу и поскакать домой.

Его чувства достигли высшей степени напряжения, когда он миновал брод и выехал на дорогу в ранчо. Он не говорил ни с кем из своих спутников, да и они, по-видимому, не были склонны к разговорам. Все трое молча проехали коррали и подъехали к бараку. Дружеские излияния не в обычае у ковбоев. В прерии редко говорят «прощай», разве только в том случае, если кто-нибудь из товарищей вступит на «путь без возврата», то есть умирает. Но и тогда прощание бывает лишено всякой аффектации.

Джек стоял в дверях своего домика, когда Треслер подъехал к нему, чтобы дать отчет о своей поездке. На лице Джека еще были заметны следы от удара плетью, и Треслер, заметив это, почувствовал сожаление о своем поступке. Однако он не выдал своих чувств. К его удивлению, Джек проявил по отношению к нему только холодную вежливость, и ни одного резкого замечания не сорвалось с его уст.

Кончив свой доклад, Треслер поехал к конюшне и распряг свою лошадь на ночь. Затем он направился к бараку, но по дороге его остановил Джо, который, очевидно, поджидал его. Они не здоровались друг с другом, и Треслер только спросил его:

— Ну что?

— Она три раза спрашивала о вас, — отвечал старик, точно сразу поняв, в чем дело. — Она спрашивала, почему вы опять уехали? Я сознался, что ничего не знаю. Бй это было неприятно…

Он сделал паузу, поглядел в сторону дома управляющего и прибавил:

— Она плакала прошлой ночью… Она плакала сегодня…

Он произнес эти слова с каким-то особенным выражением, точно ожидая чего-то от Треслера.

— Что случилось? — коротко и резко спросил Треслер.

— Может быть, она чувствует себя одинокой, — ответил Джо.

— Нет, это не оттого! Вы знаете какую-нибудь другую причину!

Джо посмотрел в сторону и сказал:

— Джек приходил. Но я думаю, что она все же одинока. Она спрашивала про вас.

Треслер понимал его мысли. Если бы Джо мог поступать по своему желанию, он проводил бы их обоих к ближайшему пастору. На это потребовалось бы не больше времени, чем сколько нужно, чтобы оседлать двух лошадей.

— Я увижу ее сегодня ночью, — спокойно ответил Треслер. — А теперь вы лучше уходите к себе. Может быть, я приду к вам потом.

Джо тотчас же удалился. Джек видел их обоих, но это не возбудило в нем особых подозрений. Он думал о ссадинах на своем лице и еще о чем-то другом, что заставило его злобно усмехнуться.

Прием, оказанный Треслеру его товарищами в бараке, был очень радушный. Все были рады его видеть. Кругом шел веселый говор, сыпались шутки, подчас грубые, но всегда чистосердечные. Треслера все любили в ранчо. Пусть он «неженка», но он хороший парень, а это главное.

После ужина Треслер ушел под тем предлогом, что ему нужно вычистить свою лошадь и седло. Он взял ведро с водой и, пройдя к нижним корралям, разложил там свои принадлежности, но не принимался за работу, пока не увидел Аризону. Этот странный человек прошел мимо Треслера с равнодушным видом, точно ему было все равно, вернулся он или нет.

Треслер прекрасно знал повадки своего товарища и продолжал усердно чистить свое седло, не обращая на него внимания. Тогда Аризона уселся на упавшее бревно, сплюнул табачный сок и, обхватив одно колено обеими руками, заговорил свойственным ему решительным тоном.

— Слушай! Джек спрятал свои зубы! Но он еще покажет их…

— Ты думаешь?

— Ну да! Если б я был на его месте, то не оставил бы этого так. Наверно, он что-нибудь замышляет. Ты в такой же безопасности теперь, как если бы попал в лагерь индейцев, готовящихся к войне.

— Какой же новый удар он готовит для меня? — спросил с улыбкой Треслер.

— Ну, я не обладаю такой силой воображения, чтобы угадать это. Никогда не знаешь, какую дорогу изберет слепой мул, чтобы удариться головой. Я только советую тебе наблюдать за ним. Не смотри на восток, когда он находится на западе. Эх вы, британцы! — прибавил он с негодованием. — Какая польза ударить человека и сделать ему больно! Ведь это только приведет его в бешенство. Револьвер в руку и стреляй без промаха — вот что нужно. Ты только наделал себе хлопот. Нет, вы, парни, совсем не годитесь для наших условий.

— Может быть, — отвечал Треслер, добродушно улыбаясь. — Ну, а ты возвращаешься к диким временам, к доисторическим…

— Я мало знаком с теми временами, которые были до меня, — возразил Аризона с важным видом. — Но если ты имеешь в виду таких парней, которые колотили друг друга по голове дубинками, то я позволю себе сказать, что у них было больше здравого смысла, чем у ваших британцев.

Аризона был в ударе и продолжал высказывать свое нелестное мнение о британцах, не встречая возражений со стороны Треслера. Потом он вдруг заговорил о Джо Нелсоне, который в последнее время очень изменился. Как будто его что-то сильно беспокоило.

— Может быть, это религия, — сказал задумчиво Аризона. — Ведь ничто так не путает мысли в голове, как религия. А Джо всегда имел к этому склонность.

— Не думаю, — с улыбкой заменил Треслер. — У Джо есть другие причины для беспокойства. Джек его серьезно преследует, и если Джо все-таки остается здесь, то, вероятно, он имеет в виду какую-нибудь цель. Джо достаточно умен, чтобы добиться своей цели, какова бы она ни была.

— Возможно, — согласился Аризона. — А все-таки религия тоже сбивает с толку. Я видел, как этот самый Джо, ухлопавший человека, напавшего на него на большой дороге, плакал, как новорожденный ребенок, потому что в поселке Лон Брек не оказалось церковных книг, а он сам забыл все молитвы. И вот вместо того, чтобы похоронить убитого как подобает, Джо оставил его лежать там, в добычу койотам. Но это было раньше. Теперь Лон Брек изменился. Теперь у них есть Библия. Она лежит на кафедре в молитвенном доме, и все парни могут ходить туда и любоваться на нее… Нет, религия бедовая вещь, если ей дать ход, — прибавил он, глядя на Треслера своими блестящими Глазами. — Нечто вроде лихорадки. Меня ведь она тоже коснулась там, в Техасе, на мексиканской границе. Была там одна леди, к которой я был расположен. В большинстве случаев мы заражаемся религией от женщин. Она является внезапно и отделаться от нее нелегко. И признаки этой болезни всегда одинаковы. Мы вдруг начинаем возмущаться, если люди разражаются проклятиями и богохульством. Мы охотно помогаем их выпроваживать. Мы ненавидим пьянство и осуждаем тех, кто часто прибегает к бутылке. И сами не можем пить, потому что водка выворачивает наше брюхо. Это все важные признаки. Тот, у кого они появляются, лучше всего сделает, если отправится прямо в молитвенный дом. Так было со мной…

— И ты пошел? — спросил Треслер.

— Да. Это было не так легко, признаюсь. Мои нервы выдерживают многое. Но с религией дело другое! Притом же всегда найдутся парни, которые рады тебя морочить. Тебе говорят и то, и другое. У кабатчика Насси Уилкса была когда-то религия, но, я думаю, он позабыл многое с тех пор, Как уселся за стойку. Однако мне он кое-что рассказал, например, что они употребляют много воды и большею частью купают в ней новичков. По этому случаю я влил себе в глотку с дюжину чарок виски, что должно было предохранить меня от простуды. Таким образом я пошел на молитвенное собрание.

— Какой секты? — спросил Треслер с любопытством. — Какой религии? — прибавил он, видя, что Аризона не понял его вопроса.

— Я не знаю хорошенько, — ответил Аризона. — Мне кажется, наши парни называли их «перекрещенцами». Но разве в этом дело! — с жаром воскликнул он, недовольный тем, что его прерывают. Треслер смолчал, и Аризона, успокоившись, продолжал свой рассказ:

— Молитвенный дом был почти пуст, когда я пришел. Был там только один парень, который играл на гармониуме. Я готов был плакать, глядя на него. Лицо у него было такое благородное, его длинные волосы были смазаны жиром, и глаза его были устремлены к потолку. Он играл, ни на что не обращая внимания, и его никто не мог остановить. Собрались другие люди, и пришел дьякон, который и велел ему перестать. Я был рад, что пошел на это собрание. Я чувствовал себя прекрасно и думал, что больше никогда не притронусь к оружию, никогда не буду богохульствовать, хотя бы мне заплатили десять долларов за каждое ругательство. Я сидел и смотрел на всех этих людей, собравшихся на религиозный митинг, и думал, что я всех их могу любить, как братьев…

Аризона с минуту помолчал, и взгляд его как будто смягчился. Потом он глубоко вздохнул и снова заговорил:

— Но так не могло долго продолжаться! Нет, религия не для таких, как я. Нельзя быть чертом и путаться с ангелами. Они выгонят тебя, и это вполне естественно. Знаешь, я ведь жевал табак, а сплевывать было некуда. От этого все и вышло. Сидел против меня на скамье какой-то паренек со своей девицей, и, должно быть, табачный сок попал прямо на ее шелковую юбку. Я видел, что она посмотрела на пол, подобрала свои юбки и вытерла руки платком. Затем она огляделась кругом и взглянула на меня. Я же был полон дружеских чувств и потому улыбнулся ей, не зная, что она возмущена моим поведением. Она шепнула что-то своему соседу, после чего тот повернулся ко мне и, выпучив на меня свирепые глаза, заявил: «Этот дом не для тех, кто жует табак, мистер! Откуда вы притащились сюда?» Но если он забыл, что мы находились в молитвенном доме, то я хотел ему доказать, что я-то не забываю этого, и потому я вежливо ответил ему с улыбкой: «Сэр, я признаю, что мы пьем не из одного и того же корыта». Я видел, однако, что это ему не понравилось. Затем кто-то поднялся сзади и крикнул: «Тише!» Я думал, что дело обойдется, но этот упрямый, тупоголовый мул оказался очень сварливым и пожаловался другому на то, что я жую табак, и тот сказал мне: «Вы не можете жевать табак здесь. Вы пачкаете даме платье». Я все-таки человек и готов был вспылить, но, не желая вызывать ссоры, выплюнул свою жвачку. И вдруг я увидел перед собою дуло револьвера, и этот парень обрушился на меня с ругательствами. Все повскакали со своих мест. Проповедь прервали и позабыли о всякой молитве. Но я не стал больше ждать. Я понял, что случилось: мой второй плевок как раз угодил в локоть даме, когда она оправляла свои юбки. Потом я увидел его высокую, как печная труба, шляпу под лавкой. В один момент я схватил ее и, прежде чем он успел спустить курок, всадил ее ему на голову так глубоко, что закрыл ему глаза и он не мог видеть. Я крикнул ему: «Выходите наружу, и мы решим это дело, как честные граждане». С этими словами я выбежал из молитвенного дома. Он тоже вышел. Мы разрешили это дело. Он умел владеть оружием, и я целый месяц хромал после этого. Но в городе это вызвало большой переполох.

— Ты убил его? — спросил Треслер.

— По правде говоря, мне не было времени расспрашивать о подробностях. Я поторопился исчезнуть как можно скорее, позабыв о религии… Нет, сэр, религия не для меня!

Аризона вздохнул с сожалением. Пока он рассказывал, Треслер успел кончить свою работу. Несколько раз ему хотелось рассмеяться, но один взгляд на серьезное выражение лица Аризоны удерживал от этого. Ему было жаль этого бродягу, у которого не было будущего. Треслер знал, что, несмотря на все свои хорошие задатки, Аризона будет жить так, как жил до сих пор, погонщиком скота, пока будет находить место. Но если когда-нибудь он останется без заработка, то займется тем, чем занимается большинство ковбоев, когда они лишаются работы: начнет воровать скот и кончит свои дни, вероятно, на конце веревки, свешивающейся с какого-нибудь высокого дерева.

Треслер собрался уходить, когда Аризона внезапно поднялся и остановил его жестом.

— Я ведь хотел говорить с тобой о другом, — сказал он. — Я хотел рассказать тебе, что тут было, когда ты уехал. Я слышал разговор Джека и мисс Дианы. Он ей сказал: «Вы больше не будете видеться с Треслером. Ваш отец знает, что вы с ним переговаривались, и это его взбесило. Предупреждаю вас. Вам же я хочу сказать следующее: вы выйдете замуж за меня. Старик вас заставит, если вы сами не хотите». Но мисс Диана расхохоталась ему в лицо, хотя смех ее был не совсем искренний. «Отец никогда не позволит мне выйти замуж ни за кого! И вы это прекрасно знаете…» — «Тогда я заставлю его, — ответил Джек, и лицо его приняло злобное выражение. — Все его великолепное ранчо, весь его скот и земля, все его богатство не помогут ему, если он не отдаст вас мне. Я могу заставить его лизать мои сапоги, если мне захочется. Понимаете!..» Больше не было сказано ни слова.

— Что же, по-твоему, это значит? — спокойно спросил Треслер.

Аризона вспылил. Его дикий нрав вырвался наружу.

— Я не задумывался над этим! — воскликнул он, сверкнув глазами, и затем, подойдя вплотную к Треслеру, проговорил шепотом: — Это должно случиться. Ему нельзя жить. Вот что я думаю. Я пойду прямо в его хижину и скажу ему, кто он… вы понимаете. Он обозлится… прекрасно. Я заплачу ей свой долг благодарности. Другим путем я не могу его уплатить. Я уж позабочусь о том, чтобы моя пуля попала в его голову, прежде чем он попадет в меня…

Аризона поглядел с торжеством на Треслера. Он находил свой план великолепным. Ведь он сразу разрешал все затруднения и навсегда должен был избавить Диану от Джека. Индеец почувствовал себя обиженным, когда Треслер неодобрительно покачал головой и сказал ему:

— Ты плохо уплатишь ей свой долг, если сделаешь это. Джек, вероятно, хотел только попугать ее. Не забудь, что он управляющий ее отца, человек, которому ее отец доверяет и на которого он полагается.

— У вас нет никакой смелости, знаете ли, — возразил Аризона с негодованием. — Ведь ему не нужно будет никакого управляющего, если Джека не будет на дороге. Вы женитесь на его дочери и тогда…

Но Треслер прервал его.

— Довольно, Аризона, — сказал он серьезно. — Больше мы не будем говорить об этом. Мне надо идти. У меня есть еще другие дела.

Они пошли вместе по дороге, но уже больше не разговаривали. Аризона угрюмо молчал, а Треслер был слишком погружен в свои мысли. Хорошо, что Аризона заговорил с ним о своем плане, прежде чем привел его в исполнение. Но, во всяком случае, из его слов Треслер вывел заключение, что ему надо подумать о том, как помочь Диане. Он должен объясниться с ней. Она не давала ему права вмешиваться в ее дела, но это право дает ему его чувство к ней. Он имеет право, как и всякий другой, добиваться ее любви и стараться победить сопротивление старика.

Было уже совсем темно, когда он снова вышел из барака и направился в сторону леса. Он вспомнил свою прогулку в первую ночь своего прибытия в ранчо и хотел теперь подойти той же дорогой к дому слепого.

Тишина и мрак окутывали ранчо. В прерии смолкли все звуки: мычание скота, лай собак, голоса людей и топот лошадиных копыт. Только жалкое кваканье лягушек на реке Москито, да изредка завывание койота, доносившееся издали, нарушали спокойствие летней ночи.

Во время этой прогулки Треслер впервые испытал на себе влияние, которое, рано или поздно, прерия оказывает на каждого человека, серьезно желающего приобщиться к ее жизни. Она начинает подчинять его своему очарованию лишь тогда, когда пройдет первый период приспособления., Безграничность, молчание и глубокая уединенность прерии, не исчезающая даже в ее поселениях и городках, подавляет человека, действуя на его примитивные чувства и возвращая его из области европейской культуры к первобытной жизни и ее требованиям. И тогда дикарь, скрывающийся под обличием цивилизованного человека, вырывается на свободу. Что ж удивительного, если над всем берет верх главный инстинкт — инстинкт самосохранения!

Каждый имеет право защищать себя от нападения врагов, и так всегда поступали люди, которые были теперь товарищами Треслера. Он лучше понимал их теперь, и, под влиянием этих мыслей, ему начинало казаться, что цивилизованные народы придают слишком большую цену человеческой жизни. Он уже больше не возмущался тем, что здесь прибегали к оружию по малейшему поводу. Это составляло одну из главных особенностей пограничной жизни, где не существовало суда и каждый считал себя вправе отстаивать свою жизнь и свою собственность.

Раздумывая об этом, Треслер сам приписывал свои мысли деморализующему влиянию окружающих условий и его товарищей, не признающих законов. Но, несмотря на это, он чувствовал, что в них было нечто более глубокое, более прочное и жизненное, чем казалось с первого взгляда. И он чувствовал, как росла и крепла его связь с этими примитивными людьми.

Он уже миновал окраину леса и возвращался домой. Густые ветви деревьев заслоняли от него ранчо. Он пристально всматривался, не мелькнет ли где-нибудь огонек. Рабочий барак был окутан темнотою, но в домике Джека все еще виднелся свет. Впрочем, это не казалось ему подозрительным. Он знал, что управляющий имел обыкновение долго не тушить свою лампу. Может быть, он читал по ночам. Треслер улыбнулся при этой мысли. Интересно бы знать, какого рода литература приходится ему по вкусу!

Однако свет в домике Джека скоро погас. Треслер дошел до опушки леса, как раз напротив строений ранчо, как вдруг какой-то непривычный звук заставил его вздрогнуть. Он услышал шёпот голосов, доносившийся издали. Говорившие, кто бы они ни были, по-видимому, не двигались с места. Голоса их не затихали, но и не становились громче. Треслер был заинтересован и осторожно начал приближаться. Шагов его не было слышно благодаря мокасинам, которые он носил. Он старался определить, откуда доносились голоса. Ему казалось, что откуда-то по соседству, из отдельной конюшни фермера. Но он еще не был уверен в этом.

По мере того, как он приближался к конюшне, голоса становились громче. Он слышал повышение и понижение звуков, но не мог разобрать, кто говорил. Из осторожности он снова остановился. Было небезопасно двигаться дальше. Любопытство, однако, не давало ему покоя, и при обыкновенных обстоятельствах он, конечно, рискнул бы приблизиться к говорившим. Но теперь это могло повредить его главной цели.

Он растянулся под низким кустом, откуда мог наблюдать, оставаясь незамеченным. Быть может, это был тот самый куст, под которым он лежал в ту памятную ночь. Это воспоминание вызвало у него зловещие предчувствия, которые не замедлили оправдаться.

Он услыхал, как была заперта дверь, и голоса внезапно умолкли. Немного позже послышался треск сосновых шишек под копытами лошадей. Это было повторением уже виденного им раньше. Два всадника приближались по направлению к дому. Казалось, он должен был схватиться за оружие, но инстинкт прерии — древний инстинкт самосохранения — уже достаточно овладел им. Он быстро отдернул руку, которая уже прикоснулась к кобуре револьвера.

Может быть, это был «Красная Маска». Даже весьма вероятно! Но Треслер не хотел повредить своим планам таким внезапным, необдуманным нападением на разбойника. Если «Красная Маска» и Джек были одним и тем же лицом, то, хладнокровно застрелив его вблизи ранчо, Треслер оказался бы в глазах полиции простым убийцей, и никакие его показания не убедили бы присяжных Москито-Бенд, что управляющий ранчо был грабителем скота.

Через минуту он мог разглядеть очертания лошадей. Их было две, как и прошлый раз, но все-таки он не мог хорошо рассмотреть всадников. В лесу было темно, и лошади проехали от него довольно далеко.

Они исчезли, как безмолвные тени, и только стук копыт обнаруживал, что это были живые существа.

Треслер подождал, пока звуки замерли окончательно, и тогда поднялся и пошел дальше. Но то, что он видел, навело его на грустные размышления. Ночные всадники опять отправились в свой разбойничий поход. Убийство и грабеж на их пути! Он думал о том, кому суждено стать их жертвой в эту ночь, и с содроганием вспомнил Менсона Орр. Теперь он досадовал на себя за то, что дал им спокойно проехать мимо. Но тут он вспомнил о молодой девушке, такой одинокой и беспомощной в своем собственном доме. Он должен прежде всего позаботиться о ней. В ушах его прозвучали снова характерные слова Джо Нелсона: «Ты должен как можно скорее взять эту девушку в свой корраль и наложить на нее свое клеймо»…

Глава X
Гроза

Треслер продолжал соблюдать величайшую осторожность, хотя всадники были уже далеко и не могли его слышать. Теперь ему надо было пройти мимо комнаты слепого, а он знал, что этот человек обладал почти сверхъестественным слухом. Предполагая, что он еще не спит, Треслер двигался очень тихо, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Он подошел к самой конюшне, но не услыхал ничего, кроме тяжелого дыхания животных и бряцания цепей. Ему хотелось бы произвести дальнейшее исследование, потому что стук закрываемой двери исходил как раз отсюда, но од удержался. Было бы совершенно излишним и, пожалуй, даже опасным поднимать Антона, который спал над конюшней, а между тем не было другого способа узнать, что произошло.

Треслер продвигался неслышными шагами, прячась в тени большого дома. Он уже миновал опасное место, куда выходило окно из спальни фермера, и добрался до кухни. Но тут его ждало первое разочарование. Сначала он обрадовался, увидев там свет, но тотчас же заметил, что плотная штора была опущена, и не было ни одной щелки, через которую он мог бы рассмотреть, что делалось в комнате. Он не решался подойти к двери, не зная, кто находится за нею, и на мгновение остановился в нерешимости. Тут он вспомнил, что в кухне было другое окно с противоположной стороны дома, но для того, чтобы подойти к нему, надо было снова идти через открытое место.

Не колеблясь, он обошел кругом. Он старался не производить никакого шума, но, по-видимому, и это было излишним, так как спальня слепого находилась с другой стороны. Кроме того, если его подозрения были справедливы, то Джек уже отправился на свой ночной промысел.

На этот раз судьба была более благосклонна. Штора была спущена, но нижняя часть оконной рамы оказалась поднятой, и, отодвинув штору, Треслер мог заглянуть в комнату. Он так и намеревался поступить. Вдруг он услышал чей-то тихий плач. Он остановился, прислушиваясь, и затем, затаив дыхание, схватился за конец шторы. Он знал, кто плакал. Это могла быть только Диана!

Любовь к ней, так внезапно вспыхнувшая в его сердце, теперь, при звуке ее рыданий, охватила все его существо. Он быстрым движением отодвинул штору и заглянул в комнату.

Диана сидела в самом дальнем углу кухни, раскачиваясь на стуле, точно под влиянием физической боли. Ее прелестная головка была низко опущена, и все тело ее вздрагивало от сдерживаемых рыданий. Треслер сразу заметил, что ее руки, обнаженные до локтя, распухли и были покрыты ссадинами. Он стиснул зубы и, позабыв всякую осторожность, с силою раскачал плотную штору.

— Диана, это я, Треслер…

Девушка вскочила и посмотрела на окно, прикрывая глаза рукой и стараясь спустить рукава. Ее мужественные усилия совладать со своим горем были напрасны. Она сделала шаг к окну, но тотчас же быстро отпрянула назад, и в ее глазах, наполненных слезами, появилось выражения ужаса. Треслер окинул взглядом комнату, чтобы отыскать причину ее испуга, но не увидел ничего, кроме осколков разбитой лампы на полу и дремлющей кошки. Затем, по ее позе напряженного внимания он догадался, что она прислушивается к знакомому и грозному постукиванию палки ее отца. Треслер тоже прислушался, но все было тихо кругом, и он снова прошептал:

— Я должен говорить с вами, мисс Диана. Откройте мне дверь.

Он тотчас же понял, как странно должна была звучать эта просьба в ушах девушки. Ведь она не знала о его решении прийти к ней на помощь и не могла даже подозревать, какое чувство им руководило. Поэтому он с некоторой тревогой ждал ее ответа. Она вытерла слезы и быстро подошла к окну.

— Подойдите к двери скорее! — прошептала она и снова поспешно отошла от окна, точно ей угрожала какая-то невидимая опасность.

Треслер обошел кругом и остановился в тени, ожидая, пока дверь откроется. Щелкнул засов, и дверь тихо приотворилась. Тогда он тотчас же проскользнул в комнату.

— Мы должны закрыть его, — сказал он, указывая на окно.

Диана беспрекословно повиновалась. Потом она подошла к нему и взглянула на него с таким трогательным доверием, что он сразу почувствовал себя ответственным за всю ее жизнь.

— Нам нужно о многом поговорить с вами, и другие не должны слышать этого, — сказал он.

— Кто эти другие? — спросила она с тревогой.

Треслер решил, что лучше говорить прямо.

— Ваш отец, например.

— В таком случае нам лучше запереть дверь в коридор, — заметила она и тотчас же пошла сделать это. Она вернулась на прежнее место, спокойная, и глаза ее были сухие.

— При чем тут мой отец? — спросила она резко.

Треслер, не отвечая ей, указал на разбитую лампу на полу.

— Здесь у вас что-то произошло! — заметил он. Его голубые глаза не отрывались от ее лица.

— Да, — отвечала она после едва заметного колебания и затем с досадой прибавила. — Но ведь вы не ответили на мой вопрос.

— Я отвечу позднее, а теперь позвольте мне действовать как я нахожу нужным.

Его серьезность произвела на нее впечатление. Она чувствовала, как он подчинял ее своему влиянию.

А между тем ей хотелось бы многое скрыть от него. В то время как они разговаривали, она натянула рукава платья на свои израненные руки.

— Подождите, мисс Диана. Дайте мне посмотреть…

Он хотел взять ее за руки, но она отодвинулась от него.

— Сомневаюсь, чтобы это было случайно, — сказал он, пожимая плечами и смело заглядывая ей в глаза.

Диана нетерпеливым жестом откинула голову назад, и легкий румянец гнева окрасил ее щеки.

— А если и так, если это не была случайность! — проговорила она.

— Ссадины на ваших руках или разбитая лампа? — спросил он.

— И то и другое.

— В таком случае это дело рук злобного человека. Вы не станете по своей воле ранить себя, Диана… Есть ли у вас какое-нибудь основание не доверять мне? — продолжал он, и голос его сразу смягчился. — Я хочу избавить вас от неприятности рассказывать мне. Ваш отец был здесь, и все это его дело.

Выражение гнева исчезло с лица девушки, и она исподлобья взглянула ему в глаза.

— Но как вы… — смущенно проговорила она и замолчала.

— Я не знаю, что тут произошло между вами, и не стараюсь узнать, — продолжал Треслер, не обратив внимания на ее восклицание. — Для меня достаточно видеть результаты. Вы несчастны! Вы были необыкновенно несчастны в течение всех этих дней. Вы много плакали! А теперь на ваших руках видны знаки насилия.

Под его взглядом Диана потупила голову и посмотрела на разбитую лампу.

— Должен ли я говорить дальше, все рассказать вам? Пожалуй, это будет лучше.

Диана кивнула головой, все еще не поднимая глаз.

— Вы знаете многое, но, может быть, смотрите на это иначе, чем я, — продолжал он твердо. — Мы находимся в самом центре гнусного заговора, и нам надо его разрушить. А вам угрожает брак с негодяем, которого следовало бы стереть с лица земли. И это все работа одного человека, которого мы считаем бичом этой страны. Мы называем его Красной Маской или

Джеком Гарнак, смотря по тому, когда и где мы встречаемся с ним. Но разве так может продолжаться без всякого протеста с нашей стороны? Можете ли вы покориться этому? Должен ли быть принесен в жертву ваш отец?

Девушка покачала головой.

— Нет, — ответила она, с трудом справляясь со своим волнением. — Но что же мы можем сделать? Я предостерегала отца. Я сказала ему все, что вы говорили мне. Он рассмеялся. Тогда я рассердилась. Он тоже рассердился и… вот это было результатом… О, он ненавидит вас, потому что верит рассказам Джека. Он отвергает все мои обвинения против Джека и обращается со мной хуже, чем с какой-нибудь сплетницей-служанкой. Что же мы можем сделать?

— Мы можем, и мы сделаем. Конечно, не в одиночку, а вместе, вы и я, — сказал он с жаром.

Что-то в его взгляде и в его манерах заставило ее снова опустить глаза. Но он уже не мог остановиться.

— Диана, вы одиноки, так страшно одиноки, и я не знаю, чем это может кончиться, если так будет продолжаться! — воскликнул он. — Я люблю вас, Диана, и хочу быть вашим защитником. Вам нужен преданный друг, я вижу это, и вы сами это понимаете. Поверьте мне, я вовсе не пустой хвастун. Пока я жив, я буду защищать вас. Я принадлежу вам, все равно, возьмете ли вы меня или нет.

Диана имела время оправиться от своего первоначального смущения. Она знала, что любит Треслера, что она полюбила его с первой минуты знакомства с ним. Он был так не похож на других обитателей ранчо. Но она всегда боялась выдать ему свои чувства. Ведь она почти не имела никаких сношений с другими женщинами. Отец старался изолировать ее и держал около себя, как рабыню. Но она не умела притворяться, и теперь, когда он высказал ей все, она без колебания протянула ему руку.

— Джо был моим верным защитником в течение многих лет, мистер Треслер, — сказала она тихо. — Я знаю его и ценю. Но я… я хотела бы иметь вас своим другом.

Треслер больше не сдерживался. В этом теперь не было никакой надобности, и глаза Дианы наполнились слезами, но то были уже другие слезы — слезы счастья.

— А теперь, дорогая моя, мы должны вернуться к действительности, — сказал Треслер, выпуская ее из своих объятий.^ — Если я хочу быть твоим защитником, то это серьезно, и я должен помнить свое дело. Нам не время предаваться мечтам, это…

Он вдруг остановился, легкое движение шторы позади него привлекло его внимание.

— Я думал, что ты заперла окно?

— Я тоже думала, что заперла его. Но, может быть, я этого не сделала.

Она хотела подойти, чтобы удостовериться, заперла ли она окно как следует, но Треслер отстранил ее и сам подошел к окну. Оно оказалось приоткрытым. Тогда он запер его на задвижку и вернулся к ней с беспечной улыбкой, которая, однако, не обманула девушку.

— Да, ты оставила окно открытым, — сказал он и тотчас же прибавил: — Теперь нам надо торопиться. Джек может угрожать сколько ему угодно, но тебе он ничего не сделает. Прежде чем случится что-нибудь такое, что может тебе повредить, я буду возле тебя. Джо — прошу у него прощения — будет нашей сторожевой собакой. Помни, что ты больше не одинока. Мне нужно, чтобы ты зорко следила за своим отцом и постаралась разузнать, как ведет себя Джек с ним. Боюсь, что Джек замышляет что-то относительно твоего отца. Мы даже не можем угадать всех его планов. Он может попытаться тем или иным способом заставить меня умолкнуть, прежде чем приведет их в исполнение.

— Как? — В голосе Дианы прозвучал испуг.

— Я не знаю, но это не важно. Я уже все обдумал. Важнее всего то, что ночные всадники снова отправились в поход. Я видел их по дороге сюда, в том самом месте, где видел их раньше. На этот раз я не буду скрывать, что знаю это.

— Вы хотите сказать это Джеку прямо в глаза!

Диана испуганно и в то же время восхищенно взглянула на него.

— Конечно, — ответил Треслер. — Для меня это единственный способ вмешаться в борьбу. Тогда я подвергнусь открытому нападению, если только наши догадки справедливы… Но становится поздно, и я должен идти. Я хочу видеть их возвращение.

Диана с застенчивой улыбкой подошла к нему. Она старалась быть мужественной, но, видимо, была взволнованна.

— Мистер Треслер, — сказала она.

— Меня зовут Джон, — прервал он ее.

— Джон, — повторила она, слегка краснея. И то, что она произнесла его имя, казалось, закрепило связь между ними. — Разве так уж абсолютно необходимо говорить Джеку?

— Да, да, абсолютно необходимо, дитя мое, — торопливо проговорил он, обнимая и целуя ее. — Но ты должна доверять мне. Я не буду поступать необдуманно. Я сделаю все, что мне нужно сделать. Но помни одно: если со мною что-нибудь случится, у тебя остаются два друга, на которых ты можешь положиться: Джо и Аризона. Они никогда не допустят, чтобы ты сделалась добычею Джека. Но я надеюсь, что со мною ничего не случится. Не теряй мужества, дорогая моя!

— Джон! Я постараюсь быть мужественной и помогать тебе как умею. Прощай, Джон!

Они еще раз поцеловались, и Треслер быстро вышел наружу- Там он остановился и напряженно прислушался. Он нисколько не обманывался и прекрасно знал так же, как знала и Диана, что она закрыла окно. Кто-то открыл его снаружи. Но кто и с какой целью?

Ночь изменила свой облик. Темнота увеличилась, и на небе не было видно ни одной звезды. Только свет из окна кухни мог служить ему руководителем в окружающем мраке. Он подождал с минуту у крыльца, но, по-видимому, ничего не было такого, что могло бы возбудить его тревогу, и он двинулся в путь.

Теперь — ему надо было обойти маленькую пристройку, где спал Джо. Дверь этого помещения оказалась открытой. Треслер заглянул туда и хотел было разбудить Джо, но его не оказалось на месте. Это озадачило Треслера. Где же мог находиться старик, и что он делал в такой час ночи?..

Треслер медленно пошел дальше, раздумывая об этом. По привычке он не оставлял ни малейшей подробности, не подвергнув ее тщательному исследованию. Так же, как открытое окно, отсутствие Джо требовало объяснения, хотя он и не считал его способным на измену.

Надвигалась гроза. Сильный порыв ветра подхватил Треслера, и невидимый дождь стал хлестать ему в лицо. Через минуту сверкнула молния, и послышался отдаленный гром.

Он ускорил шаги и, обойдя дом, вышел на открытое место, не защищенное деревьями. В кухне уже не было света, — очевидно, Диана ушла спать. Вторая молния осветила окно возле него. Он машинально протянул руку и ощупал подоконник. Теперь окно было плотно закрыто.

Гроза приближалась, и дождь начал лить потоками. Треслер бросился бежать. Он хотел видеть возвращение ночных всадников, но при таких обстоятельствах это было невозможно.

Пробежав несколько шагов, он вдруг остановился. Ему показалось, что он слышит сквозь шум дождя где-то, недалеко, топот ног. Но дождь еще усилился и поглотил все звуки. Бесполезно было ждать дальше. Он быстро направился мимо корралей к бараку, но через несколько шагов снова остановился. Сверкнувшая молния осветила двух бегущих людей. Один бежал прямо на него, другой же подбегал сзади, с левой стороны. Он ясно видел обоих и, невзирая на дождь, стал ждать, когда снова сверкнет молния. Тут было что-то странное, и он хотел разгадать эту тайну.

Гроза продолжалась всего несколько минут, и следующая молния заставила себя долго ждать. Наконец небо на западе снова осветилось, и тогда Треслер увидел перед собою человеческую фигуру с каким-то тяжелым орудием в руке. Он отскочил в сторону, но было уже поздно. Сильный удар по голове свалил его на землю. В ушах его загудело, и он потерял сознание. Затем слабая, отдаленная молния на мгновение осветила человека, нагнувшегося над ним и, по-видимому, желавшего удостовериться в его смерти.

Через полчаса дождь прекратился, и на небе снова засияли звезды. Треслер продолжал лежать, распростертый на земле, в пятидесяти ярдах расстояния от ранчо. Но теперь уже кто-то другой склонился над ним. Это было маленькое смешное существо с седой головой и сморщенным лицом.

Джо Нелсон пустил в ход все свое искусство, чтобы привести в сознание своего приятеля. В течение долгого времени все его усилия казались тщетными, и, когда он уже начал терять надежду, Треслер вдруг пошевелился. Вскоре он пришел в себя и приподнялся, схватившись рукою за голову. На лице его появилось выражение сильного страдания.

— Что это со мной? — пролепетал он. — Моя голова… Джо…

— Тебя чуть было не убили, — сказал Джо. — Я следил за этим негодяем более часа, но затем потерял его из виду. Будь он проклят!..

В этом восклицании вылилась вся ненависть, на которую он только был способен.

— Кто? — спросил Треслер коротко.

— Здесь есть только один человек, который, как мне кажется, готов вас убить.

— Джек? — сказал Треслер тем же тоном.

— Конечно, — решительно ответил Джо.

— Не может быть, Джо! Я видел, что ночные всадники сегодня ночью уехали. Это было за полчаса до начала грозы…

Джо промолчал. Затем он спокойно потребовал, чтобы Треслер отправился домой, и повел его к бараку.

Глава XI
Треслер бросает вызов

Эта ночь надолго запечатлелась в памяти Треслера. Он устал душевно и телесно, но так и не мог уснуть, когда улегся на свою койку. Голова его страшно болела, в висках стучало, но не это одно мешало ему спать. Мысли его вертелись вихрем, и разные сцены, одна за другой, проносились у него перед глазами без всякой последовательности. Ему казалось даже, что он сходит с ума.

Он долго разговаривал ночью со своим верным советником Джо Нелсоном, и прямым результатом этого разговора было то, что все его подозрения и выводы оказались неправильными. Джек и «Красная Маска» был не одним и тем же лицом. По всей вероятности, Джек не имел ничего общего с этим разбойником. Они пришли к такому заключению на основании того факта, что в то время, как Треслер наблюдал за выездом ночных всадников, Джо разыскивал следы Джека, но эти следы ни разу не направлялись к собственной конюшне Марболта. Очевидно, Джек сам кого-то выслеживал. Джо был в этом совершенно уверен. Он шел по его следам целых полчаса. Джек прошел через рощу к реке, потом, под покровом темноты, пробрался к веранде дома, точно подстерегая кого-то. На некоторое время Джо потерял его из вида в тени деревьев, и это, по-видимому, совпало с таинственным эпизодом с окном на кухне. Без сомнения, это он открыл окно, и был свидетелем того, что происходило в кухне. Это и было причиной его внезапного нападения. Но кого выслеживал Джек раньше, — Треслера или кого-нибудь другого? Тут была какая-то тайна.

Треслер заснул только перед самым рассветом. Джо позаботился о том, чтобы его товарищи, вернувшиеся на заре, не мешали спящему, и выпроводил их, рассказав им какую-то небывалую историю, которая, однако, их вполне удовлетворила. После того он быстро справился с своими непосредственными утренними обязанностями и стал терпеливо ждать пробуждения своего друга.

Треслер проснулся поздно. Сон освежил его. Головная боль прошла, и к нему вернулась прежняя бодрость. Он присел на скамье и, увидев Джо, спокойно смотревшего на него, быстро забросал его вопросами:

— Что, приятель? Кажется, уже поздно? Который час?.. А где же остальные ребята?.. Что ты здесь делаешь?

Но Джо не любил терять времени на лишние разговоры. Он пожал плечами и жестом показал, что все уже ушли на работу. Пока Треслер совершал свой туалет, он занялся собственным делом.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Прекрасно, — отвечал Треслер.

— Пойдешь к Джеку?

— Да. А где он?

— В своей лачуге. Послушай, — прибавил старик с несколько смущенным видом, — я полагаю, что сегодня ночью мы с тобою придумывали сказки. Но Джеку ты лучше не рассказывай этого и не слишком припирай его к стене. Такими разговорами на него не подействуешь. Он только посмеется над нами… А может быть, он укажет нам путь, если сам тут не участвует. Понимаешь?

Треслер не отвечал. В сущности, он не совсем понимал старика. Пристегнув к поясу револьвер, он собрался уходить и сказал спокойно:

— Увидим. Я намерен руководствоваться обстоятельствами.

— Это так, — возразил старик. — Но обстоятельствами руководствуются все. Я и прошу тебя сгладить острые углы для этих обстоятельств, чтобы не наткнуться на них.

Треслер улыбнулся. На этот раз совет старика был достаточно ясен.

— Увидим, — повторил он и поспешил выйти.

Джо посмотрел ему вслед и затем отправился на кухню к повару Тедди Джинксу, как будто хотел поговорить с ним, а на самом деле потому, что из окон кухни была видна хижина, где жил Джек.

Треслер быстрыми шагами пошел по направлению к ней. Никогда еще он не испытывал столь сильного желания встретиться с Джеком лицом к лицу. Все его дальнейшее поведение будет зависеть от исхода этого свидания, — он это знал, но о возможных результатах пока не думал. Он предполагал действовать, опираясь на свое знание характера своего соперника, и только на этом основывал свои надежды на успех.

«Там будет видно», — сказал он себе.

Джек, как оказалось, тоже встал поздно, и Треслер застал его за завтраком. Увидев его, Джек вскочил и чуть не опрокинул стол.

— Все хорошо, Джек, — сказал Треслер, улыбаясь. — Я прихожу к вам с самыми мирными намерениями.

С минуту Джек смотрел на него сверкающими глазами, не зная, как поступить. Треслер, не дожидаясь приглашения, сел на скамью и уставился прямо ему в лицо. Припоминая все события прошлой ночи, он чувствовал облегчение, что может презирать человека, который готов был сделаться убийцей.

— Что вам здесь нужно? — резко спросил Джек, потом, поразмыслив, прибавил: — Отчего вы не на работе?

Треслер облокотился на локоть и, положив нога на ногу, небрежно ответил:

— Вероятно, по той же причине, по которой и вы так поздно завтракаете сегодня. Я проспал.

Джек подавил свой гнев. Очевидно, он понял, что в данный момент лучше всего соблюдать холодную Сдержанность в отношении своего посетителя. Вместо того, чтобы разразиться бранью, он спросил с наружным спокойствием:

— В чем же дело?

Треслер понял его настроение и сразу принял деловой вид.

— Я должен бы извиниться за мое внезапное вторжение к вам, — сказал он, — но когда вы выслушаете меня, то поймете, что это было необходимо. В эту ночь у меня было серьезное дело.

Но если он рассчитывал, что его слова произведут какое-нибудь впечатление на Джека, то должен был испытать разочарование. Джек продолжал угрюмо молчать, смотря на него.

— Да, — проговорил Треслер. — Этих всадников и «Красную Маску» — или как его еще называют, — я видел прошлой ночью. Я видел их здесь, в ранчо.

Джек встрепенулся. Он точно хотел пронзить своим взглядом противника, чтобы узнать его мысли.

— Вы видели Красную Маску… прошлой ночью? — спросил он.

— Да. Я видел его и одного из его спутников, — отвечал Треслер.

— Почему вы это рассказываете мне?

— Очень просто. Ведь вы же управляющий ранчо. Интересы мистера Марболта прямо касаются вас.

— Это так. Но я бы желал знать, что вы делали здесь, около дома, в этот час ночи, — возразил Джек.

Треслер ожидал этого. Но он прекрасно знал также, что Джек не ждал ответа, да и не стал бы настаивать на нем.

— Это мое личное дело, Джек, — ответил Треслер. — Но в данный момент мы оставим в стороне личные дела. Без сомнения, у нас есть счеты, которые надо свести. Но то, о чем я хочу говорить с вами теперь, касается интересов каждого в этом округе… То, что я видел сегодня ночью, не было новостью для меня. Я видел то же самое в первую же ночь, как приехал сюда. Но я был тогда новичком и не придал этому значения. Теперь дело другое. Вот почему я и пришел к вам. Но перед тем я тщательно взвесил и обсудил все подробности: время и место появления этих ночных посетителей, которых иногда видели по соседству и другие люди — все это вместе взятое произвело на меня такое впечатление, что именно тут, в ранчо, надо искать главного двигателя всего этого дела.

— Ну а кто же, по-вашему, этот главный двигатель? — спросил Джек, по-видимому, сильно заинтересованный.

Треслер внимательно наблюдал за действием, которое произвели на Джека его слова.

— Кого же здесь, в ранчо, можно подозревать? Только одного человека — Черного Антона!

Треслер играл большую игру, и если бы ему не удалось втянуть в нее Джека, то было бы плохо. Наступившая пауза казалась ему бесконечной. Наконец Джек заговорил с неожиданной откровенностью.

— Я бы хотел знать наши взаимные отношения, прежде чем мы займемся этим вопросом, хотя, заметьте, я не спрашиваю вас об этом. Я искренно говорю вам, что не питаю к вам расположения, и уверен, что даже в микроскоп не удалось бы увидеть никаких признаков вашего расположения ко мне. Ввиду этого я спрашиваю себя: что привело вас ко мне? Почему вы это рассказали мне? Тут могут быть две причины: или вы думаете, в глубине души, что я кое-что знаю и смотрю на это сквозь пальцы. Другая же причина может быть та, что вы честны и хотите действовать прямо. Я прошу вас не обижаться, если я скажу, что вы до глупости честны. Если б я этого не думал, то… вы, вероятно, были бы выброшены теперь же из этой лачуги.

Джек протянул руку через стол и достал пачку жевательного табаку, от которого откусил кусок своими большими крепкими зубами.

— А теперь я скажу вам, — продолжал он, — что нас разделяет нечто такое, из-за чего мы никогда не сможем сделаться друзьями. Когда-нибудь я с вами посчитаюсь. Но пока оставим это. Говорю вам, что вы честны в этом деле, и я буду честен с вами.

«Хитрость!», — промелькнуло в голове Треслера. Но вслух он серьезно заметил:

— Я рад, что вы так думаете, Джек. Моя цель — проникнуть в самую суть дела.

Они разговаривали друг с другом, точно два адвоката, стараясь сохранять любезный тон, но нисколько не доверяя друг другу.

— Ну вот, — сказал Джек, пытаясь выказать добродушие, — так как вы были настолько проницательны, что напали на настоящий след, то я готов рассказать вам все, что знаю. Хотя я еще не захватил их, но уже выследил. Антон — вот кто тут действует. Я выследил его с другой стороны. Его настоящее имя Теф Мак Куллок. Кажется, я знаю о нем все, что только можно знать, и знаю его историю, которая довольно-таки гнусная. Его требуют в Монтану в суд за убийство. И не за одно убийство, а за полдюжины убийств. Хотите знать, что он здесь делает? Он выезжает отсюда ночью и присоединяется к шайке паршивых метисов, таких, как он сам, и они-то и совершают набеги вокруг нас. Антон же — я готов поставить на карту свой последний доллар, — именно и есть тот самый парень, который носит красную маску. Слушайте, я знал, что он отправился прошлой ночью с двумя лошадьми. Я обходил кругом. А на рассвете я пошел в конюшню в то время, как он спал, и этот дурак даже не потрудился стереть на спине лошадей следы от седел… Ну вот, если вы готовы приложить руку к поимке этого негодяя, то вполне можете рассчитывать на меня. Мы с вами не можем, по известной причине, ударить по рукам, но вашего слова мне достаточно.

— Ничего лучшего не желаю, — отвечал Треслер, стараясь угадать цель Джека.

— Хорошо! Теперь пойдем в конюшню. Вы можете сказать, была ли какая-нибудь лошадь недавно под седлом, даже если ее и вычистили после того?

— Могу.

— Тогда я покажу вам. Имейте в виду, что ни Марболт, ни мисс Диана не приказывали седлать для себя лошадей. Это Антон взял их.

Джек встал, но Треслер остановил его.

— Одну минуту, Джек. Я не хочу вас обидеть, но все же я хотел бы знать, почему вы, зная так много относительно Антона, предоставили вещи своему течению? Вспомните убийство Орра, рану Аризоны и многие другие злодеяния, которые и мне известны.

Джек несколько мгновений молча смотрел на него. Никаких признаков гнева у него не было заметно. Он слабо улыбнулся, и Треслеру послышалась насмешка в его тоне, когда он ответил:

— Я думал, что вы уже кой-чему научились здесь, где Каждый стоит сам за себя. Разве вы не видите, что нет еще ни одной достаточной улики против этого человека? Разве вы когда-нибудь слышали, куда он гоняет свои стада? Разве кто-нибудь заглянул под эту маску? Нашелся ли кто-нибудь, могущий узнать его по фигуре? Нет! Красная Маска — это блуждающий Огонь. Это — призрак. Я не так глуп, чтобы идти прямо к Антону и сказать ему: «Ты — Красная Маска». Он засмеется мне в лицо, а потом я послужу мишенью для его выстрела. Если я укажу на него хозяину, то этим подставлю хозяина под пулю. Это было бы самое худшее. Удерживая же его здесь и действуя осторожно, мы можем не впутывать в это дело никого. Нет, сэр, мы тут имеем дело с самым ловким негодяем к западу от Виннипега. Но я его захвачу. Мы его поймаем. До сих пор никому не удавалось провести меня. Ну, а теперь идем.

Они вышли из хижины.

— Как-никак, а вы уже немало потратили времени на это дело, — заметил с улыбкой Треслер, пока они проходили по открытому пространству.

Джек не обиделся, и только глаза его засверкали. На его темном лице появилась сардоническая усмешка.

— Эх! — нетерпеливо воскликнул он. — Разве поспешность когда-нибудь приносила пользу? С грабителями скота совладать нелегко, и я не двинусь, пока не буду иметь в руках все, что нужно.

Треслер не отвечал, и оба дошли до конюшни, не обменявшись более ни одним словом. Там они нашли Антона, который чистил сбрую. Треслер посмотрел на него с удвоенным вниманием. Темное лицо Антона было совершенно неподвижно, но Треслеру почудилось в его черных глазах какое-то дьявольское выражение, и он удивился, почему не замечал его раньше.

Джек кивнул ему, и они прошли к стойлу Бесси.

— Это самая лучшая кобыла, Треслер, во всем ранчо. Осмотрите хорошенько все ее статьи, ее масть. Не правда ли, картина? Я думаю, что в вашей стране дали бы за нее не одну сотню долларов.

Он говорил все это ради Антона, поглаживая спину Бесси. Треслер последовал его примеру и сразу ощутил рукой отпечаток седла на ее волосяном покрове. После этого он с видом знатока осмотрел ее ноги, а затем они занялись другой лошадью. Поговорив об относительных качествах обеих лошадей, они вышли наружу. Антон не выказал ни малейшего интереса к тому, что они делали, хотя ничто не ускользнуло от его острых глаз.

Когда они отошли на такое расстояние, что Антон уже не, мог их слышать, Джек повернулся к Треслеру и спросил:

— Ну что?

— Обе лошади были оседланы.

— Прекрасно! Значит, этот факт у нас установлен. Вы слышали, как они подкрадывались к конюшне и слышали стук двери. Вы видели-двух человек, и один из них должен быть Антон. Во всяком случае он дал им лошадей. Но я утверждаю, что Антон сам ехал на одной из этих лошадей, а на другой сидела какая-нибудь девка, его подруга… Ну, хорошо. Теперь мы пойдем к хозяину.

— Зачем? — спросил Треслер.

— Чтобы передать ему ваш рассказ, — коротко ответил Джек.

Глава XII
Знаменательный разговор

Треслер нисколько не обманывался насчет перемирия, которое было заключено между ним и Джеком. Он прекрасно понимал, что Джек употребит это время, чтобы подготовить оружие против своего врага. Но чтобы помочь девушке, которую он любил, Треслер должен был неотступно находиться на поле битвы. Впрочем, с того момента, как они заключили свое сомнительное соглашение, он уже знал, что его ожидало. Если его догадки справедливы, то именно он явится центром атаки. Тем не менее он испытывал приятное возбуждение и с большим любопытством следовал за Джеком, ожидая дальнейшего развития событий.

Диана несколько встревожилась, увидев их вместе. Сначала она отказывалась вызвать слепого, как этого требовал Джек, но Треслер с улыбкой кивнул ей, и этого было достаточно.

— Хорошо, Джек, — холодно ответила она. — Полагаю, вы не спешили бы беспокоить отца из-за пустяков.

Вскоре после ее ухода послышалось постукивание палки слепого в коридоре. Джек с беспокойством посмотрел на дверь, и Треслер, следя за переменой в выражении его лица, невольно подумал о приближении какого-нибудь восточного деспота, перед которым падают ниц его подданные.

Джулиен Марболт на мгновение остановился в дверях. Высокий, аскетического вида, с седой головой, он напоминал священника в своем длинном халате, который мог сойти за рясу.

— Ну, Джек, — сказал он глухим, ласковым голосом, — что тебя привело ко мне в этот час? Какие-нибудь новые Затруднения?

— Да, — ответил Джек с легкой усмешкой. — Треслер расскажет об этом.

Холодная дрожь пронизала Треслера, когда незрячие глаза старика, повинуясь какому-то чудовищному инстинкту, устремились на него.

— Ах, это вы, Треслер! Ну хорошо, хорошо! Послушаем, что вы скажете?

Марболт медленно, без помощи палки, двинулся к столу и уселся возле него.

— Это старое дело, — сказал Джек. — Все те же грабители скота. Они снова обнаружены около ранчо.

— Ну! — Марболт повернулся к Треслеру, и тот начал свой рассказ.

Он повторил все, что говорил раньше Джеку, только лишь вскользь упомянул, что находился поблизости дома. Марболт слушал внимательно и с большим спокойствием. Только один раз у него вырвался нетерпеливый жест, когда Треслер упомянул, что Джек разделяет его подозрения относительно Антона. Выслушав все до конца, слепой повернулся в сторону Джека и, указывая на Треслера, сказал:

— Для нас, Джек, в этой истории нет ничего нового. Я бы хотел, чтобы это было новостью, тогда мы могли бы над этим посмеяться. Но нет, смеяться тут. нельзя, — прибавил он с огорчением. — Нет, прошлый опыт научил нас многому. Это очень серьезная вещь. Тут кроется опасность. Но у вас явились подозрения, которые я не могу вполне разделить. Я не говорю прямо, что вы ошибаетесь, — он обратился к Треслеру, — но не могу без оговорок признать справедливость ваших слов. Джек и раньше подозревал Антона, хотя он никогда не говорил мне этого так прямо, как сказал, по-видимому, вам.

Он сделал паузу и затем снова заговорил.

— Я становлюсь стар. Я видел, как развивалась эта страна. Я видел, как поселенцы устраивались здесь на мелких участках и сеяли хлеб. Я отдавал им внаем луга, продавал им скот. Я наживал деньги, и они тоже наживали их, и страна процветала. Мне особенно приятно вспоминать это, потому что я был первым. Я был господином этой страны. Джек был моим помощником. Индейцы уже больше нас не тревожили, и я видел перед собой только мир и процветание. Говорю открыто: я деловой человек, и все, что я делаю здесь в ранчо, покоится на серьезном деловом основании. Затем является этот призрак — Красная Маска. Антон был со мной три года, когда появился этот разбойник. С тех пор здесь было не менее двадцати грабежей, сопровождавшихся даже убийствами… Да, двадцать восемь грабежей! И я, вместе с другими, вычислил Стоимость скота, похищенного этим негодяем. Круглым счетом похищено пять тысяч голов скота на сумму в сто пятьдесят тысяч долларов, только из одного этого округа, в течение нескольких лет… Сто пятьдесят тысяч долларов! — повторил он с ударением. Потом вдруг лицо его приняло злобное выражение. — И я в общем потерял 500 быков, — почти крикнул он, — пятнадцать тысяч долларов, не считая лошадей! Некоторые из моих людей были ранены, даже убиты.

Он снова замолчал и задумался. Оба, Джек и Треслер, напряженно наблюдали за ним. Его личность приковывала к себе внимание Треслера. Ему казалось, что он теперь может объяснить себе то влияние, которое должен был оказывать Марболт на людей вроде Джека, не обладавших большой нравственной силой.

Наконец Марболт встрепенулся и продолжал:

— Красная Маска опустошал страну совершенно безнаказанно. Он осуществлял свою волю везде, где только хотел, невидимый и неведомый, известный только по одному своему прозвищу. А вы говорите, что он и Антон — одно и то же лицо. Это великий человек, — потому что он велик в своем роде и на целую голову возвышается над обыкновенными преступниками! И еще скажу вам, в течение трех ночей, когда это чудовище совершало свои опустошительные набеги, Антон возил меня, или, во всяком случае, был со мной. Один раз он возил меня в Форкс и два раза по направлению к Калфорду. Я знаю, что Антон мошенник, или был им, но он хорошо и верно служит мне с тех пор, как находится у меня. А что касается отметок седла на спине лошади… — Старик откинулся на спинку стула, и на лице у него появилась добродушная улыбка. — Нет, нет, Треслер, этого недостаточно. Не забудьте, что Антон метис и молодой человек. С точки зрения метисов он недурен собой. Поблизости есть лагерь метисов, и там бывают всякие пляски и оргии. Мы должны расспросить его. Я думаю, что он просто воспользовался моими лошадьми.

— Но вы забываете, что лагеря метисов уже нет здесь, — поспешил заметить ему Джек. — С тех пор, как полиция явилась в Форкс, они исчезли, и мы еще не определили их местонахождение. Я думаю, что они удалились в горы.

— Конечно" Джек, — холодно возразил Марболт, поворачиваясь к своему управляющему. — Я и забыл, что ты мне уже говорил об этом. Но это ровно ничего не значит. Я не сомневаюсь, что Антон знает, где они находятся… Но я вовсе не питаю особенного пристрастия к Антону. — С этими словами он снова обратился к Треслеру. — Если бы у меня хоть на мгновение явилась уверенность, что это так, я сам с удовольствием постоял бы рядом, пока его будут вешать на одном из моих деревьев. Я наслаждался бы его криками, хотя бы его подвергали самым ужасным пыткам. Если вы можете доказать, что Антон негодяй, он должен умереть, каковы бы ни были последствия этого. Мы не станем ждать вмешательства закона. Но вы напали на ложный след, я в этом убежден.

Старик опять вернулся к своей прежней добродушной манере, но Треслер почувствовал, что в эту минуту он его почти ненавидит.

— Вы хорошо защищаете Антона, мистер Марболт, — заметил он. — Но после того, что я слышал сегодня ночью, я не могу поверить, что он не находится в союзе с этими людьми.

— Я не защищено никого, Треслер. И тем более не защищаю метиса. Я лишь указываю вам, в чем вы не правы. Ваша неопытность прискорбна, но вы тут ничего не можете сделать. Если я не сумел вас убедить, идите со своим рассказом в полицию. Пусть там обсудят ваши доказательства, и если такой умный и ловкий человек, как Файлс, найдет их достаточно убедительными, то я уплачу вам сто долларов.

Резкий тон, которым были сказаны эти слова, задел Треслера за живое. Однако слепой, вероятно раскаиваясь в своей излишней резкости, сразу изменил свое обращение.

— Вы все-таки хорошо сделали, что пришли ко мне, — торопливо прибавил он. — Я сердечно благодарю вас. Судя по прошлому, то, что вы видели, означает злодейский набег. Может быть, он совершен сегодня ночью… Ты ничего не слышал об этом? — обратился он к Джеку.

— Нет, — ответил тот.

— Во всяком случае, мы предупреждены благодаря вам, Треслер. И не я буду виноват, если мы не вооружимся заранее. Мы должны послать предостережение в ближайшие поселки. Я в самом деле не знаю, что произойдет, если так будет продолжаться.

— Но отчего не прибегнуть к объединенным действиям? — возразил Треслер. — Отчего не сделать того, что предлагали недавно: организовать сторожевой отряд?

Марболт покачал головой и повернулся к Джеку, точно ожидая от него поддержки.

— Что ты на это скажешь, Джек? Я думаю, мы должны предоставить это полиции, а сами быть настороже.

— Конечно, — поторопился ответить Джек. — Мы должны быть настороже. Пожалуй, следует еще установить ночную стражу в некоторых пунктах.

При этих словах он с чуть заметной улыбкой бросил взгляд на Треслера.

— В особенности надо послать людей в Уиллоу Блеф.

— Почему именно туда? — спросил Марболт с некоторой тревогой.

— Там мы подготовляем к отправке двести быков. Они уже проданы, как вам известно, и только два метиса, Джим и Лаг Гендерсон, присматривают за ними. Ведь это была бы настоящая находка для Красной Маски и его шайки! А станция эта уединенная, в двадцати милях отсюда.

Джулиен Марболт на минуту задумался.

— Ты прав, — сказал он наконец, — Мы пошлем туда ночных сторожей. Позаботься об этом. Отряди на несколько дней двух вполне надежных человек в Уиллоу Блеф.

Джек повернулся к Треслеру.

— Подойдет ли это вам, Треслер? — спросил он. — Впрочем, нет, вы, пожалуй, не годитесь. Вы не из тех людей, которые умеют ловить воров. Это грубая работа и требует грубых людей.

Треслер попал в ловушку. Кровь у него вскипела, и он забыл всякую осторожность.

— Не думаю, чтобы я не годился, — горячо возразил он. — Странно, что говорите это вы, имеющий основание знать, что я умею постоять за себя. Вы должны помнить, что я могу справиться и с людьми посильнее меня.

Джек подскочил к нему и голосом, хриплым от злости, прошипел ему прямо в лицо:

— Я ничего не забыл. И клянусь…

Но слепой уже был около него и так крепко схватил его за руку, что он невольно скорчился.

— Остановись! — яростно крикнул Марболт. — Остановись, безумец! Еще одно слово, и я…

Джек старался высвободить свою руку, но Марболт крепко держал его.

— Назад! Слышишь! Я не хочу убийства здесь… Назад, черт возьми! — И Джек, несмотря на его сопротивление, был отброшен к стене. Марболт приставил дуло револьвера к его лицу, говоря: — Я застрелю тебя, как собаку, если ты двинешься.

Быстрота и ловкость движений слепого были почти невероятны, но Треслер убедился в этом собственными глазами и невольно вспомнил все рассказы, которые слышал про этого человека. Его действительно можно было бояться. Огромный, неистовый Джек был в его руках как ребенок. Теперь он стоял прижатый к стене, с лицом, искаженным ненавистью и страхом.

Усмирив Джека, Марболт повернулся к Треслеру.

— Не распускайте языка и помните, что я здесь господин! — сказал он холодно и после короткого молчания спросил: — Ну, а как относительно людей для Уиллоу Блефа?

Треслер поспешил ответить без малейшего колебания:

— Я бы хотел отправиться туда, мистер Марболт.

Он взглянул в сторону Джека и снова увидел на его лице слабую улыбку.

— Отлично, Треслер, — отвечал Марболт. — Можете сами выбрать себе спутника. Идите и собирайтесь в дорогу. А с тобою, Джек, мне надо еще поговорить.

Треслер вышел, чувствуя, что сделал он какой-то промах.

Между тем двое людей, оставшись наедине, некоторое время прислушивались к его шагам, и, когда они совсем затихли, Марболт сказал:

— Джек, ты сущий идиот! Отчего ты не оставишь в покое этого парня? Он совершенно безвреден, а мне полезен.

— Безвреден… полезен! — повторил Джек, расхохотавшись. — Мне кажется, слепота поразила и ваши мозги. Лучше было бы, если б вы предоставили мне уничтожить его, лучше для нас… и для вас.

— Я так не думаю. Ты забываешь про деньги! — Слепой произнес это очень тихо. — Ты забываешь, что он хочет купить здесь ранчо и скот, что у него есть двадцать пять тысяч долларов, которые он намеревается истратить. Ба! Я никогда не сделаю из тебя делового человека.

— А как же относительно вашей девочки? — спросил Джек, не обращая внимания на его слова.

— Моей девочки? — Марболт тихо засмеялся. — Ты все только и твердишь об одном. Она прекрасно знает мои желания и будет мне повиноваться. Он оставит ее в покое. Мне нужны его деньги. И если ты усмиришь свой дьявольский нрав, то они будут мои. Твоя доля обеспечена в этом, как и во всех других делах.

На этот раз засмеялся Джек.

— Он оставит ее в покое, — так вы сказали. Ого! А вы знаете, что он делал сегодня ночью, когда видел этих грабителей? Или мне надо сказать вам?

— Говори, — холодно отвечал Марболт.

— Он искал вашу дочь! И что еще важнее, он видел ее. А главное — они целовались!

— Что такое? Повтори!

В словах слепого сквозила какая-то зловещая холодность.

— Я сказал, что он был у вашей дочери и они целовались.

— А…

Несколько минут продолжалось молчание. Красные, незрячие глаза были обращены к окну. Наконец Марболт глубоко вздохнул.

— Я увижу ее… и увижу его… после того, как он вернется из Уиллоу Блефа.

Джек, привыкший к манерам Марболта, прочел в его словах гораздо больше, чем они выражали. Он все же подождал, не скажет ли тот ему еще что-нибудь. Но Марболт таким резким тоном велел ему выйти, что он поспешил повиноваться.

Глава XIII
Уиллоу Блеф

Треслер был не прочь повидаться с Дианой раньше, чем ехать в Уиллоу Блеф, но по зрелому размышлению он отказался от своего намерения, — ведь он подверг бы ее ненужному риску. После того, что он видел сегодня, он решил действовать как можно осторожнее.

Своим спутником он выбрал Аризону и послал за ним Джо. Через полчаса индеец явился. Треслер должен был рассказать ему со всеми подробностями, что произошло. Он скрыл только то, что касалось его и Дианы. Выслушав все, Аризона дал волю своему гневу и разразился бранью по адресу Джека, назвав его гнусным негодяем, который пользуется слепотой хозяина. Затем он спросил недоверчиво:

— Значит, мы едем вместе, ты и я?

— Ну да, Аризона. Но ты волен отказаться, если тебе это не по вкусу. Марболт предоставил мне право выбора, и я выбрал тебя.

— Хорошо! Тогда мы отправимся. В Уиллоу Блеф есть где остановиться. Нам будут нужны только наши одеяла и запас пищи, а также хороший запас патронов. Я все приготовлю.

Он поспешно вышел.

Через два часа все уже было готово к отъезду. Треслер, через посредство Джо, отправил Диане успокоительное письмо.

Они выехали. Около брода Треслер слез с лошади и достал из кармана флягу в соломенном чехле. Держась одной рукой за ветвь дерева, нависшую над водой, он забросил флягу как можно дальше в реку. Затем простоял несколько минут, наблюдая за тем, как ее подхватило и увлекло течение. Аризона с величайшим любопытством следил за его действиями. Вернувшись на дорогу и опять вскочив на лошадь, Треслер сказал ему:

— Отряд Файлса стоит внизу по течению реки. Это послание, которое я отправил, заключает в себе просьбу оказать помощь в Уиллоу Блефе. Я привел ему хорошие основания для этого, которые сержант Файле должен будет понять.

Аризона выразил удивление.

— Вижу, что я совсем отстал теперь. Мне это и в голову не пришло бы.

Пока они ехали по лесной тропинке вдоль реки, ни тот, ни другой не проронили ни слова. Треслер наслаждался лесным уединением, которое ничем не нарушалось, кроме слабого жужжания насекомых над рекой. Спустя некоторое время тропинка отклонилась от реки и постепенно стала подниматься. Скоро кустарник поредел, и свежий, бодрящий воздух равнин проник на просеку, по которой они ехали.

Аризона встрепенулся. Он был настоящим жителем прерий, и лесная чаща угнетала его. На просторе он сразу становился экспансивным и разговорчивым.

— Мне кажется, Треслер, — сказал он, — ты без всякой необходимости взвалил на себя это дело. Совершенно не понимаю, зачем ты в это вмешиваешься?

— Зачем человек делает что-нибудь? — равнодушно ответил Треслер.

— Обыкновенно по двум причинам, либо он пьян, либо тут замешана женщина. Но я не слыхал, чтобы ты был таким любителем бутылки, — прибавил Аризона, бросая подозрительный взгляд на своего спутника.

Треслер улыбнулся.

— Может быть, я кажусь тебе безумцем… Но я не могу равнодушно смотреть на то, что происходит и что угрожает одинокой девушке.

— Значит, тут причина в женщине.

— Если хочешь, да.

— Но я все-таки не понимаю, при чем тут эти проклятые грабители, — сказал Аризона.

— Они тут замешаны косвенно. Я не буду вдаваться в подробности, только скажу тебе, что я хочу видеть эту шайку. И знаешь почему? Потому что я хочу открыть, кто такой Красная Маска. От его личности зависит единственная для меня возможность помочь той, которая в этом нуждается. Я должен как-нибудь освободить ее от Джека.

Худая фигура Аризоны нагнулась в седле, и его блестящие глаза заглянули прямо в лицо Треслеру.

— Скажи, это правда… истинная правда? — спросил он серьезно.

— Да, когда я все улажу с ее отцом и… Джеком.

Аризона протянул ему свою большую, мозолистую руку.

— Бери ее, — сказал он. — Я рад, действительно рад!

— Мы все бываем жертвой этого, рано или поздно, Аризона, — проговорил Треслер. — Это случается один раз в жизни, к добру или худу.

— Со мной — два раза! Первая умерла, а вторая…

Треслер взглянул на него.

— Разве ты женат? — спросил он.

— Да.

— А где твоя жена теперь?

— Я не знаю хорошенько. Видишь ли, я поступал не особенно хорошо, как женатый человек. Спустя некоторое время она заскучала. Думаю, что я отчасти испортил ей жизнь. Она любила дом, любила свое хозяйство. Ей хотелось, чтобы в доме было уютно, чтобы там были хорошие вещи. Ну, а я об этом не заботился. Она всегда была со мною ласкова и весела. А я не любил сидеть дома. Я тащил ее с собою в кабак и заставлял ее пить. Я сам себя возненавидел за это. Чтобы сгладить все, я ушел из дому, снова сделался пастухом и отдавал ей все свое жалованье до последнего цента. Но это не поправило дела…

Голос Аризоны стал хриплым от волнения.

— И вот, я был в отсутствии несколько недель, сгонял стада и, когда вернулся, нашел свою хижину пустой. Она ушла. Может быть, ей надоело одиночество. Исчезли также телега, одеяла и большинство кухонной утвари. Соседи открыли мне глаза. Соседи большей частью так поступают! Они сделали это по дружбе. Явился один парень из Монтаны, красивый, сильный метис. Он был известен под именем Теф Мак Куллок.

Треслер вздрогнул. Но Аризона не заметил этого. Его взгляд был устремлен на безграничную прерию.

— Он вертелся все время около хижины, — снова заговорил Аризона после минутного молчания, — а накануне моего возвращения они нагрузили телегу и уехали в горы. Я бросился за ними, но найти их следов никогда не мог. Он оставил на столе послание. Это было одно из его ружей — заряженное. Вероятно, ты не поймешь меня, но я сохранил это ружье. С тех пор я ее не видел… Слушай, Треслер, я терял свиней, терял коров, но на свете ничего нет подлее, как потерять жену…

Треслер промолчал. Произнесенное имя звенело у него в ушах. Ведь под этим именем Антон был известен в Монтане. Треслер раздумывал, как ему поступить. Сказать Аризоне? Нет, он не решался. Насколько он знал американца, за этим немедленно последует убийство.

— Ты знаешь этого человека? — внезапно спросил он.

— Никогда не видал его. Но думаю, что когда-нибудь столкнусь с ним, — отвечал Аризона.

— А что означает оставленное ружье?

— Это обычай у них в Техасе. Заряженное ружье — своего рода вызов. И это вызов на всю жизнь…

— Понимаю.

Остальную часть путешествия они почти не разговаривали друг с другом.

Теперь можно было убедиться, как далеко простирались владения слепого. Они проехали двадцать миль по прямой линии и все еще не достигли их границ. На замечание Треслера по этому поводу Аризона сказал, что они заходят за линию горизонта.

Уиллоу Блеф представлял собою лесистый мыс при слиянии двух рек. К югу и западу была открытая прерия. Вся станция состояла только из одной небольшой хижины и группы больших корралей, где могли поместиться тысячи голов скота: Когда Треслер с Аризоной приблизились к станции, они увидели на прилегающей прерии мирно пасущихся быков.

— Хорошее местечко, — заметил Аризона.

— Да, и очень удобное для набега, — возразил Треслер, мысли которого были заняты грабителями.

Они отыскали Джима Гендерсона, молодого метиса, и сразу заставили его приняться за работу и вычистить хижину. Хижина была недурная, но, по свойственной метисам нечистоплотности, они сильно загрязнили ее. Однако, когда она была вычищена, Треслер убедился, что они могут недурно устроиться в ней на время своего пребывания на станции.

По вечерам наступало наиболее горячее время для погонщиков скота. Надо было загонять быков в коррали на ночь. Нельзя было позволять им разбегаться в разные стороны, так как они были уже проданы и должны были быть готовы к отправке во всякое время. Эта работа и счет быков требовали большого искусства от погонщика. Быков отделяли от остального стада группами по пятидесяти штук и загоняли в коррали. Когда все. коррали бывали заполнены и все стадо устроено на ночь, быкам приносили свежее сено, чтобы занять их на то время, пока они еще не спали. В этой работе Аризона был незаменим, и она давала ему заметное удовлетворение.

Пока работа не была закончена, приятели почти не разговаривали друг с другом. Только когда последний корраль был заперт, Аризона, облокотившись на ограду, сказал:

— Теперь надо поставить ночную стражу.

— Да, — ответил Треслер. — Эти парни довольно ловкие, как мне кажется. Мы предоставим им сторожить два часа, до полуночи, а остальное время будем сторожить сами попеременно. Наши лошади должны быть оседланы.

— А где эти полицейские?

— Этого я не могу сказать. Пока их нигде не видно.

Таким образом, все было устроено. В сущности,

Треслер и Аризона не могли вполне положиться на метисов. Они знали, что им пришлось бы рассчитывать только на свои силы, если бы разбойникам вздумалось произвести нападение.

Первая и вторая ночь прошли спокойно. Никаких тревожных известий не было получено. На третий день явился Джекоб Смит, сторож патруля, объезжавший станции на окраинах. Его известия тоже были успокоительного характера. Никаких признаков присутствия Красной Маски не было заметно нигде.

— Но Красная Маска имеет свои привычки, — заметил он, приготовляясь к отъезду. — Вы сторожите здесь ночью? Я бы не стал этого делать для Слепого Дьявола! — сказал он. — Ну, прощайте. Мне еще надо объехать сорок миль, прежде чем я вернусь домой.

И он отправился в путь, беспечный, как всегда, не думая о действительной опасности, которая окружала его.

Теперь Треслеру хотелось вернуться в ранчо. Он отлично понимал, что своим отъездом помог планам Джека. Он проклинал свою глупость и то, что так легко дал себя провести. Он ведь был устранен с дороги, и уж, конечно, управляющий позаботится о том, чтобы он пробыл в отсутствии как можно дольше. Аризона тоже был в дурном настроении и бранил пастухов-метисов. Никакого ответа на послание Треслера полиции до сих пор не было получено. Ежедневно они осматривали всю местность, но нигде ничего не было видно.

На третью ночь один из метисов пришел разбудить Треслера, который должен был сменить его. Треслер сразу проснулся и был очень удивлен, увидев, что Аризона сидит на бревне возле него. Подождав, когда метис удалился, Треслер спросил Аризону:

— Что случилось?

— Видишь ли, Треслер, я только что хотел просить тебя поменяться со мной дежурством, — проговорил Аризона каким-то изменившимся, усталым голосом. — Я что-то не могу заснуть! Может быть, я ослабел… Я лучше засну потом, после первого дежурства… Я чувствую какую-то тяжесть в груди.

Треслер моментально вскочил на ноги. У него явилось подозрение, что Аризона заболел.

— Глупости, приятель! — воскликнул он. — Иди и ложись сейчас же. Я буду сторожить до рассвета.

— Благодарю, — невозмутимо заметил Аризона. — Но все равно это бесполезно — я спать не могу!

— Хорошо, как тебе угодно. Но я буду дежурить до рассвета.

Треслер говорил решительно, и Аризона как будто согласился с ним.

— Ну, хорошо, — сказал он, — если уж ты так хочешь, я останусь здесь сидеть, пока не задремлю.

Треслер был не на шутку встревожен его поведением, но не показал этого и с равнодушным видом. отправился в обход вокруг корралей, стараясь идти в тени ограды. Когда он вернулся к своему посту, то застал Аризону сидевшим на прежнем месте.

Несколько минут продолжалось молчание, затем Аризона спокойно вытащил свой револьвер и стал осматривать заряды. Треслер наблюдал за ним.

— Это хорошая вещица, — заметил Аризона, поймав устремленный на него взгляд Треслера. — А вот эта штучка, — прибавил он, вытащив из кобуры второй револьвер, — убивает быка на расстоянии пятидесяти шагов… А почему ты не носишь своего револьвера на поясе?

— Пояс служит мне для брюк, а револьверы лежат у меня в карманах.

— Неправильно! Нужно носить их на поясе. Это безопаснее.

— Вряд ли они могут мне понадобиться, — возразил с улыбкой Треслер. — А впрочем, кто знает?..

Аризона спрятал револьверы и вгляделся в темноту.

— Я перевел наших лошадей на другое место, — сказал он. — Они тут, в углу, где этот корраль соединяется со следующим. Тут для них лучше, и легче их достать. Луна покажется не скоро, только перед рассветом.

Он опять взглянул на небо. Треслер внимательно наблюдал за ним. В манерах Аризоны было что-то странное: он сделался болтлив и перескакивал с предмета на предмет.

— Слушай, — сказал он вдруг, — я никогда не спрашивал тебя, как ты думаешь разрешить свои затруднения с Джеком? Я видел тебя… видел Джека… — Он встал, вглядываясь в темноту, и продолжал говорить монотонным голосом. — Есть ведь разные способы. Если ты имеешь дело с честным гражданином, то ты честно поступаешь с ним. Я ведь знаю тебя. — Он внезапно обратил свой взор на Треслера, но затем тотчас же стал опять напряженно всматриваться в темную прерию. — Ты будешь говорить разумно и предоставишь решение девушке… — Его рука медленно опустилась к бедру, и он вдруг повернулся к своему приятелю с каким-то свирепым выражением. — Знаешь ли ты, как это бывает между двумя мужчинами? А вот как!.. — Он вдруг вытащил свой шестиствольный револьвер и вытянул руку по направлению к прерии. Треслер отскочил в сторону, думая, что он направляет свое оружие на него. Аризона засмеялся. — Вот как это будет, — сказал он. — Вы выберете место, и если около вас будут друзья, они будут наблюдать за тем, чтобы все было правильно. Я думаю, они будут считать до трех. Вот так: раз, два, три…

Сверкнул огонь, и раздался выстрел. Вслед за тем резкий крик пронизал тишину ночи. Треслер бросился к Аризоне, думая, что он сошел с ума, но раздавшийся крик заставил его остановиться. В тот же момент он почувствовал, что сильная рука Аризоны схватила его и потащила вокруг корраля. Послышался стук лошадиных копыт.

— Это они…

То было единственное объяснение, данное Аризоной. Оба уже подбежали к лошадям и вскочили в седла.

— Нагнись! — шепнул Аризона. — Эти стены спасут нас, мы же можем хорошо видеть все ворота корраля. Стреляй наверняка. Наблюдай за мысом.

Неопытный Треслер понял теперь маневр своего товарища. А он-то думал, что Аризона болен, принимал его за сумасшедшего. По каким-то признакам Аризона узнал, что разбойники приближаются, но не был в этом абсолютно уверен и старался замаскировать свои подозрения, чтобы не вызвать ложной тревоги. Их теперешнее положение было результатом тщательно обдуманной стратегии. Находясь под прикрытием, они имели то преимущество, что все ворота корраля находились у них под выстрелом.

Времени для обдумывания не было. Если явится полиция, тем лучше! Между тем безмолвный, призрачный отряд из двенадцати всадников подвигался к корралям, и единственный шум, который он производил, был топот лошадиных копыт.

Треслер и Аризона, пригнувшись к шеям своих лошадей, не спускали глаз с приближающихся людей. Аризона должен был стрелять первым, и один из всадников со стоном свалился с лошади. После этого выстрелил Треслер, но не с таким успехом, как его товарищ, и вызвал только ответный залп со стороны разбойников.

Это послужило сигналом к настоящей битве. Засада была открыта, и нападающие разделились, чтобы окружить корраль. Но Аризона не зевал. Он повернул лошадь и поскакал к выходу с другой стороны. Треслер последовал за ним, Темнота ночи скрывала их, и нападающие проскочили мимо.

Но дело было уже проиграно. Какой-то из отставших разбойников увидал их и поднял тревогу. Началась погоня. Раздался крик:

— Кругом корралей…

Аризона повернулся в седле и выстрелил в толпу. Град выстрелов раздался в ответ, и вокруг них засвистали пули. Аризона был хладнокровен и осмотрителен, как будто происходила охота на кроликов. Еще двое разбойников свалилось на землю. Но вдруг он заметил, что его спутник ранен. Он вовремя подошел, чтобы не дать ему выпасть из седла.

— Держись, дружище! — крикнул он ему. — Оставайся в седле, насколько хватит сил. Гони лошадь. Я буду удерживать их.

Раненый собрал остаток сил, и обе лошади помчались, как вихрь. Они снова очутились впереди. Хотя Аризона стрелял превосходно, но все же это была безнадежная борьба. Треслер слабел от потери крови и не мог уже хорошо целиться, но старался удержаться в седле. Они мчались по направлению к мысу, и вдруг Аризона осадил свою лошадь так, что она взвилась на дыбы. Лошадь Треслера Также остановилась, как вкопанная.

Странный поступок Аризоны был вызван тем, что он внезапно увидел впереди одинокого всадника, смотревшего на них. Аризона прицелился, не обращая внимания на преследователей, но в тот же миг позади него раздался крик: «Полиция!», и всадник тотчас же повернул лошадь и исчез в темноте. Вслед за ним бежали и остальные разбойники, преследуемые полицией, стрелявшей по ним.

— Вы пропустили его! — крикнул Аризона, обращаясь к стрелявшим. — Он ускакал к реке. Это Красная Маска! Я видел его.

Но тут внимание Аризоны было привлечено его спутником, который свалился вперед, на луку седла. Аризона соскочил с лошади, снял его с седла и осторожно опустил на землю. Затем, взяв под уздцы его лошадь, дотащил раненого до хижины. Там он исследовал его рану на шее, откуда медленно сочилась кровь. Его медицинские познания были невелики, но он все же обмыл решу и сделал грубую перевязку. Затем спокойно зарядил свои револьверы.

Глоток виски несколько оживил раненого, и Аризона поторопился взвалить его на лошадь. Потом сам вскочил на нее. Понадобились вся его сила и умение, чтобы справиться с упрямым животным, не желавшим нести на себе двойную тяжесть.

Но Аризона быстро подчинил ее себе и заставил пуститься галопом, зная, что от быстроты ее бега зависит спасение жизни раненого.

Глава XIV
Отец и дочь

Рассвет уже начался, когда изнуренная лошадь прискакала в ранчо, пройдя все расстояние от Уиллоу Блефа в два с четвертью часа. Аризона прямо подъехал к пристройке, где спал Джо, и громко позвал его, не думая ни о хозяине, ни об управляющем. Все мысли его были сосредоточены на раненом.

— Это ты, Аризона? — спросил заспанный Джо, с трудом рассмотревший всадника в неясном свете раннего утра.

— Конечно, я, — сказал Аризона. — Но я не стану отвечать на глупые расспросы! Удовольствуйся следующими сведениями: Красная Маска напал на Уиллоу Блеф, Треслер ранен…

— Треслер ранен? — послышался испуганный голос девушки из дверей кухни.

Аризона осторожно приподнял Треслера, передавая его на руки Джо.

— Я не знал, что вы здесь, мисс, — ответил Аризона. — Осторожнее, Джо, осторожнее… Он очень плох!..

Да, его ранили, мисс… в шею. Нужна перевязка… Джо, черт тебя возьми, держи же его плечи и голову. Он изойдет кровью, если ты не будешь осторожен. Стой, проклятая! — крикнул он лошади, испугавшейся белого платья Дианы, которая подбежала помочь. — Нет, мисс, не надо! Вы выпачкаетесь!

Тут он заметил, что она была в ночном одеянии. Очевидно, она прямо прибежала сюда, вскочив с постели. Она непременно хотела помочь Джо снять раненого с лошади. Наконец общими усилиями это удалось, и тогда Аризона с величайшей осторожностью поднял раненого на своих сильных руках. Он хотел внести его в конуру Джо, но Диана запротестовала:

— Нет, не туда. Несите его в дом, через кухню. Я сейчас приготовлю ему постель наверху… А почему же нет? — воскликнула она с жаром, заметив смущение Аризоны. — Он принадлежит мне. Зачем вы стоите, как дурак! Несите поскорее. Вы сказали, что он может изойти кровью… Он не умер? Нет?.. Скажите мне, он не умер?..

— Умер? Ха! Ха! — Аризона разразился смехом. — Я думаю, он не умер… Вздор… Вот вы не спрашиваете, мисс, обо мне. А ведь я мог бы захворать из-за этой проклятой лошади, с которой едва справился… Идите же, приготовьте постель, как хорошая девушка… А ваш отец, мисс?

— Не думайте об отце. Идите за мной…

Она побежала вперед. Аризона последовал за нею со своей бесчувственной ношей. Они прошли через кухню, и в передней Аризона увидел слепого в дверях его спальни.

— Что это такое? — спросил он, наморщив брови.

— Треслер ранен, — сказал Аризона. — Шайка разбойников напала на Уиллоу Блеф, будь они прокляты!

— А куда же ты его несешь?

— Наверх, — коротко ответил Аризона, потом, вспомнив о своем долге по отношению к хозяину, прибавил: — Думаю, что скот цел, и вы должны поблагодарить за это полицию. Мисс Диана пошла устроить койку для раненого.

Несмотря на свою обычную самоуверенность, Аризона никогда не чувствовал себя хорошо в присутствии слепого. Но обращение слепого внезапно изменилось.

— Да, да, — сказал он ласково. — Неси беднягу наверх и отправляйся за доктором. Ты можешь потом сообщить мне подробности.

Он вернулся в свою комнату. Аризона внес наверх раненого и, положив его на постель, указал молодой девушке на его шею. Посоветовав ей поправить перевязку, он быстро сбежал с лестницы, сел на лошадь и поскакал в Форкс, чтобы привести оттуда ветеринара, единственного сведущего в медицине человека в этой части страны.

Когда Диана очутилась одна с лежащим на кровати раненым, похожим на мертвеца, то в первую минуту у нее из глаз хлынули слезы. Но скоро она овладела собой и, собрав все свое мужество, осторожно сняла пропитанную кровью повязку. Как только она удалила ее, кровь полила снова. Испугавшись, она быстро побежала в свою комнату и принесла оттуда материал для перевязки. Сделав тампон, она прижала им раненую артерию и тщательно забинтовала шею. Потом поспешно оделась, чтобы быть готовой к приезду доктора.

Когда она опять заняла свое место у кровати раненого, на лестнице послышались осторожные шаги. Это был ее отец. В первый раз, с тех пор как она себя помнила, он поднялся наверх.

Джулиен Марболт переступил порог и слегка повернул голову, точно желая удостовериться, где находится его дочь. На мгновение его глаза уставились на лампу, и затем он перевел их на свою дочь.

— Где он? — холодно спросил слепой. — Я слышу только твое дыхание. Он умер?

Диана вскочила с места и нагнулась над раненым.

— Нет! Просто он без сознания вследствие потери крови. Аризона…

— Что такое Аризона! Я хочу говорить с тобой. Дай мне руку и подведи меня к кровати. Я хочу сидеть здесь. Мне это место незнакомо.

Диана исполнила его желание. Она была бледна, но глаза ее выражали решимость.

— Что с тобою, девочка? — спросил он. — Ты дрожишь?

Мягкость его речи не могла ее обмануть.

— Со мною? Ничего! — ответила она холодно.

— А, ты думаешь о нем, — сказал слепой и протянул руку, чтобы дотронуться до Треслера.

Диана ничего не ответила и только пристально смотрела на отца, точно желая проникнуть в его мысли.

— Эти люди поступили хорошо, — продолжал слепой. — Они спасли скот. Аризона дал знать полиции. Я не знаю подробностей, но, кажется, этот человек тоже оказал помощь. Если так, то это очень хорошо с его стороны.

— Да, отец, он честный и смелый, — тихо ответила девушка.

— Смелый? Он только исполнял свой долг, — сердито возразил слепой. — Ты слишком интересуешься им. Меня предупреждали об этом. Я говорил тебе, предостерегал тебя. Если этого недостаточно, то я…

Но он не договорил свой угрозы.

— Нет, этого недостаточно! — воскликнула девушка с пылающими щеками. — Вы не имеете права запрещать мне разговаривать с ним. Я подчинилась вашему решению относительно других людей в ранчо. Там вы, может быть, имели основания запрещать. Но мистер Треслер другой человек. Он джентльмен, и вы сами признаете, что у него безукоризненный характер. Это нелепая тирания с вашей стороны, и я отказываюсь повиноваться вам.

Старик нахмурился, и Диана с отчаянным спокойствием ждала бури. Однако на этот раз все обошлось. Та непреклонная воля, которая внушала страх всем, приходившим с ним в соприкосновение, помогла Марболту подавить свою ярость.

— Ты неблагодарная и глупая девчонка, — сказал он внешне спокойно. — Неблагодарная — потому, что ты отказываешься повиноваться мне, а глупая — потому что думаешь выйти за него замуж.

Диана вскочила с места.

— Я? — воскликнула она. — Как вы можете?..

— Ш-ш! Не протестуй! Я ведь знаю, что ты обещала ему быть его женой. Если ты станешь отрицать это, то солжешь.

Она снова бессильно опустилась на стул.

— Так-то лучше, — проговорил он. — Будем же разумны, не так ли? — Тон его голоса был такой, какой бывает у взрослого, когда он уговаривает ребенка.

— Ты должна прекратить это безумие. Иначе мне придется другим путем заставить тебя повиноваться моим требованиям.

Волнение девушки возрастало с каждой минутой, но она молчала, ожидая, что будет дальше.

— Ты никогда не выйдешь замуж за этого человека, — проговорил он с ударением. — Ты не выйдешь замуж ни за кого, пока я жив! Замужество не существует для тебя, моя милая! И чем безукоризнее характер человека, тем невозможнее для тебя брак с ним.

— Я не понимаю вас, — сказала Диана, стараясь говорить хладнокровно.

— Да, конечно, ты не понимаешь! — И он зло рассмеялся.

Слезы хлынули из глаз девушки. Она больше не могла сдерживаться. В душе ее поднялся горячий протест.

— Почему я не могу выйти замуж? Почему? Я должна иметь право, как и всякая женщина, выйти замуж за своего избранника. Я знаю, отец, что вы нехорошо относитесь ко мне, и я не могу понять почему? Ведь я всегда повиновалась вам, всегда исполняла свой долг. Если я не выказывала очень большой привязанности к вам, то не по своей вине! С тех пор, как я помню себя, вы старались уничтожить во мне любовь, которую я могла бы отдать вам. Вы сказали, что я неблагодарна! Но за что мне быть благодарной? Никогда вы не выказывали мне ни малейшей доброты. Вы создали преграду между мной и остальным миром за пределами этого ранчо. Я здесь настоящая пленница! И по какой причине? Разве я заслужила ненависть? Разве я не имею права на вашу снисходительность? Разве я не ваша собственная плоть и кровь?..

— Нет!

Слепой проговорил это слово с чрезвычайной силой. Очевидно, он потерял терпение. Но больше он ничего не сказал. Диана смертельно побледнела, и губы у нее так дрожали, что она с трудом могла спросить:

— Что такое? Что вы хотите сказать?

— Твое безумное упрямство довело меня до этого, — отвечал слепой. — О, не бойся! Никакого позорного пятна не лежит на тебе. Но есть нечто, что должно быть еще чувствительнее для тебя, как мне кажется.

— Боже мой, что вы хотите сказать?..

Его слова заставили ее вспомнить кое-какие прежние рассказы и намеки, касавшиеся ее матери. У нее перехватило горло, и она не могла выговорить ни слова.

— Что я хочу сказать? Ты же знаешь историю моей слепоты. Ты знаешь, что я провел три года, посещая в Европе всех известных окулистов. Но чего ты не знаешь и что теперь должна узнать, это вот что: когда я вернулся в Ямайку по истечении трех лет, то увидел себя отцом маленькой девочки, родившейся за три дня до моего приезда.

Он заскрипел! зубами, и на его лице отразилось застарелое страдание.

— Да, — проговорил он, скорее обращаясь к самому себе, — да, я вернулся для этого и для того, чтобы услышать последние слова, сказанные твоей матерью при жизни, и видеть ее агонию…

Диана вскрикнула, и это заставило отца встрепенуться.

— Ну что же? Теперь ты оставишь этого человека?

Она молчала, словно не слыша его вопроса, и он

снова повторил его. Чувство полнейшей беспомощности овладело ею. Все рушилось, все! У нее не было иного выхода, и она знала, что должна покориться воле отца. Она чувствовала на себе ненавистный взгляд его незрячих глаз. Он покорил ее своей воле, как покорял каждого человека.

— Я понимаю, — проговорила она, и голос ее дрогнул. — Я бы сама отказалась от него, если б знала это раньше. Я бы не могла покрыть его позором моего рождения. Но, вы… вы это скрывали от меня все эти годы, дожидаясь, в своем бессердечии, именно такого момента, чтобы сказать мне… Зачем вы мне сказали?.. Зачем удерживали меня возле себя?.. О, я ненавижу вас!

— Да, да, ты меня ненавидишь, — спокойно ответил Марболт, почти не затронутый ее словами. — Теперь, только теперь ты начинаешь отчасти понимать горе моей жизни. И это хорошо! Грехи родителей падают на детей. Да, ты, конечно, можешь чувствовать…

— Умоляю, оставьте меня! — крикнула девушка.

— Нет еще, я не кончил. Этот человек… — слепой нагнулся над лежащим и, нащупав его тело, положил руку на его сердце. — Было время, когда я обрадовался, что он сюда приехал. У меня были основания для этого. Его деньги как будто уже лежали в моем кармане. Он купил бы у меня скот за хорошую цену… Ну, а теперь я изменил свое мнение. Я готов этим пожертвовать. И может быть… может быть… Нет, он еще не умер. Но он может умереть. Правда, Диана! Было бы лучше, если бы он умер, это избавило бы тебя от объяснений с ним. Да, предоставь ему умереть! Ты не можешь выйти за него замуж. И, конечно, тебе будет неприятно, если он женится на другой. Пусть он умрет! Это будет лучше для тебя…

— Вы… вы чудовище! — вскричала девушка. — Этот человек готов был пожертвовать жизнью, защищая ваши же интересы. Этот человек, ум и храбрость которого вы сами же хвалили… Вы хотите, чтобы я даже не оказала ему помощи. Вам недостаточно, что вы разлучили нас, вы хотите еще отнять у него жизнь…

Она вдруг нагнулась над кроватью и схватила руку отца, лежавшую на груди раненого.

— Не смейте к нему прикасаться, — кричала она, точно безумная. — Вы…

Но дальше она не могла выговорить ни слова. Худая, жилистая рука ее отца сжала обе ее руки, как клещи. Она вскрикнула от боли.

— Слушай же! — сказал он. — Его унесут отсюда. Я скажу Джеку утром, чтобы он это сделал! Ты увидишь, что значит противиться мне.

Он вдруг выпустил ее руки и повернулся к выходу, но остановился, услыхав ее ответ.

— Я буду ухаживать за ним,

— Ты не посмеешь!..

Девушка истерически засмеялась.

— Увидим! — крикнула она ему вслед, когда он выходил.

Все ранчо пришло в сильнейшее волнение, когда Аризона вернулся с доктором Ослер. К ним присоединился и Файле, который встретил их, возвращаясь из своей неудачной экспедиции. Он лично старался выследить Красную Маску, но разбойник ловко ускользнул от него и скрылся в густой чаще на берегу реки. Также были безуспешны и поиски остальных разбойников, скрывшихся в горах, где, очевидно, было их убежище. У них были великолепные лошади, и полиция не могла тягаться с ними, в особенности в гористой местности. Словом, вся эта экспедиция кончилась ничем.

Доктор прямо прошел к раненому, который все еще был без сознания, а Файле в это время присоединился к хозяину ранчо и его управляющему, чтобы вместе с ними обсудить события ночи.

Беседа в комнате хозяина была прервана приходом посланного от Дианы, сообщившего, что доктор требует к себе ее отца и полицейского сержанта. Марболт выказал при этом необычайную поспешность и сразу отправился наверх в сопровождении сержанта.

Диана была бледна, но вид у нее был решительный. Лицо ее отца выражало величайшее участие и озабоченность. Доктор стоял у окна и смотрел на пастбища, но он тотчас же повернулся к входившим и сказал:

— Скверно, мистер Марболт, очень скверно! Артерия ранена пулей. Ваша дочь очень искусно остановила кровотечение. Величайшая ей благодарность от нас. Положение очень сомнительное. Но рана пока не представляет опасности. Только истощение вследствие потери крови. Если кровотечение возобновится — неминуемая смерть! Но этого не будет, артерия хорошо перевязана… Мисс Марболт говорит, что вы желаете отправить раненого на его прежнюю квартиру. Я этого не разрешаю. Если его тронут с места, я не ручаюсь за последствия. Сержант Файле, я строго предписываю, чтобы его оставили здесь. Прав ли я, скажите?

— Без сомнения, — поспешил ответить Файле и, повернувшись к слепому, сказал: — Приказания доктора для всех закон, мистер Марболт, — и вы отвечаете, если они будут нарушены.

Слепой кивнул головой в знак согласия.

— Хорошо, — сказал доктор, потирая руки. — Пока мне тут нечего делать. Вернусь завтра. Мисс Марболт — превосходная сиделка! Я бы хотел быть ее пациентом. Он поправится в две недели. Артерия маленькая, здоровье у него хорошее, и он молод… О, да, не бойтесь! Только истощение от потери крови… Надеюсь, вы поймаете негодяев… Хорошо, что пуля не задела яремной вены… Прощайте!

Доктор Ослер поклонился девушке и вышел, бормоча:

— Чудесная сиделка… и такая хорошенькая!

Как только он вышел, Марболт встал и ощупью пробрался к двери. Проходя мимо дочери, он ласково потрепал ее по плечу и проговорил:

— Дитя мое! Я думаю все же, что ты не права! Ему было бы лучше на его собственной квартире в привычной обстановке и среди своих друзей. Ты совершенно неопытна, а эти люди умеют обращаться с пулевыми ранами не хуже всякого доктора. Но пусть будет по-твоему! Я надеюсь, что тебе не придется в этом раскаиваться…

Глава XV
При свете зажженной лампы

Диана одержала победу, но это не доставило ей особенной радости. Инстинкт подсказывал ей, что опасность все еще существует, и надо быть готовой Ко всему. Впрочем, она была уверена, что ее отец постарается каким-нибудь способом обойти приказания полицейского офицера:. Но в какой форме выразится это, она не знала. Раздумывая об этом, она решила поговорить со своим постоянным советником Джо и с этой целью сошла вниз, в пристройку, где он помещался. Она нашла там и Аризону, который ждал вызова хозяина, все еще продолжавшего совещаться с Джеком и полицейским сержантом. Она хотела поговорить конфиденциально только с Джо, но, вспомнив, что Треслер любил Аризону, решила и его взять своим поверенным.

— Друзья, — сказала она, входя, — я пришла просить у вас небольшой помощи.

— Я очень рад, мисс, — с живостью ответил Аризона.

Джо только вопросительно взглянул на нее.

— Хорошо, — сказала Диана. — Дело в следующем: Треслера нельзя оставлять одного в течение ближайших дней. Я его сиделка, но ведь у меня есть домашние обязанности, и я вынуждена временами покидать его. Вы, Аризона, не можете быть здесь днем, потому что вы заняты в ранчо. Я подумала о вас, Джо! Вы могли бы помочь мне, оставаясь в кухне как можно больше. Там вы можете слышать каждый звук. Ведь комната находится как раз над кухней. Таким образом я буду иметь возможность заниматься своими домашними обязанностями.

— Кажется, вам было не очень-то легко устроить его наверху? Доктор что-то говорил об этом, уходя, — сказал Джо.

Диана отвернулась. Проницательные глаза старика видели ее насквозь.

— Да, — ответила она чуть слышно. — Отец хотел, чтобы его отнесли обратно в барак.

— Конечно, я могу дежурить около него. Лучше всего ночью, — заметил Джо.

— Ночью я могу сидеть около него, — поспешно возразила девушка. — Нет, Джо, вы мне нужны днем.

Джо был не совсем доволен таким решением. Тогда вмешался Аризона с предложением своих услуг:

— Я буду ждать снаружи, мисс. Если вы постучите в окно, я буду знать, что вам надо привести доктора и сейчас же явлюсь к вам за приказаниями.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза, как бы желая угадать его мысли. Она чувствовала, что ни тот, ни другой не могут дать настоящего совета.

— Вы славные парни, оба, и я благодарю вас, — сказала она.

— Благодарить тут не за что, мисс, — спокойно возразил Аризона. — Я думаю, что доктор — самая необходимая вещь, если кто-нибудь болен.

— Ив особенности в ночное время, — серьезно заметил Джо.

— Ну, а теперь я пойду к своему больному, — сказала Диана и поспешно побежала в дом. В тот же момент они услыхали тяжелые шаги Джека и поняли, почему она так заторопилась.

Весь этот день Диана, при помощи Джо, охраняла раненого. Они никогда не оставляли его одного надолго, а если это бывало абсолютно необходимо, то острый слух Джо не пропускал ни одного звука, ни одного движения наверху, а глаза зорко следили за дверью спальни слепого. Он не знал, что может случиться, но всегда был настороже, и в кармане у него были заряженные револьверы. Аризона был послан сопровождать Файлса в Уиллоу Блеф, так как там были раненые, личность которых надо было удостоверить.

— Но он вернется ночью, — объявил Джо. — В этом вы не сомневайтесь!

Диана была довольна, но с приближением ночи снова почувствовала тревогу. Однако спокойствие ни разу не было нарушено. Второй и третий день прошли благополучно, но Треслер все еще был без сознания. Доктор приезжал ежедневно. После своего третьего визита он покачал головой в ответ на расспросы Дианы.

— Он должен бы уже очнуться, — сказал он. — Мне это не нравится! Сильное истощение! Он должен скорее прийти в себя, а не то… Три дня… нехорошо! Но вы не падайте духом. Продолжайте лечение. Пошлите за мной, как только он придет в себя.

Доктор, потрепав Диану по плечу, ушел, оставив ее в слезах. Трое суток такого напряженного состояния и бодрствования измучили ее. Она почти не спала все это время, да и то лишь в короткие промежутки, а теперь ей предстояла еще одна ночь. Она так устала, что даже подумала было призвать Джо на помощь. Ведь она могла бы тихонько провести его наверх, после того как ее отец поужинает и удалится в свою спальню. Однако она все-таки не могла прийти к определенному решению. Когда она кончила свою обычную вечернюю работу, то сказала Джо, что пойдет наверх.

Она говорила почти шепотом и устало облокотилась на стол.

— Слушайте, мисс Диана, — сказал Джо. — Доктор говорил, что он еще три дня может быть без сознания. Это достаточно долгое время. Я думаю, что вы должны быть при нем, когда он придет в себя.

— О, конечно, я буду возле него, Джо. Я не засну, — отвечала девушка.

Джо покачал головой. Он кончил мыть посуду и, вытерев свои мокрые руки, подошел к ней.

— Я совсем не могу спать теперь. Я останусь возле него, мисс Диана. Я слыхал, что на больных имеет влияние общее состояние человека, ухаживающего за ними. А вы ведь утомлены и упали духом. Вам надо выспаться хорошенько, чтобы восстановить свои силы. Вы сами можете заболеть…

— Нет, нет, Джо, — возразила она почти с нежностью. — Я знаю, что вы все готовы сделать для меня и поделились бы со мною последней коркой хлеба, хотя бы сами умирали с голоду. Вы много работаете, и вам нужен отдых. Я не допущу, чтобы ради меня вы лишали себя сна.

— Да вовсе не ради вас, мисс. Вы ошибаетесь! Это ради него. Аризона и я, мы ведь отчасти зависим от него. Разве вы не знаете? Видите ли. Он хотел приобрести здесь ранчо… Тогда мы с Аризоной получили бы у него хорошую работу. Ну вот…

— Вы говорите вздор, Джо, и сами это знаете, — прервала его Диана. — Все это вы выдумали для того, чтобы заставить меня лечь спать. Я понимаю… Как будто можно поверить, что вы, Джо Нелсон, думаете о своей выгоде в эту минуту…

«Три дня… последний срок… — думала она. — Он должен очнуться… или…»

Она не могла удержаться от слез, поднимаясь наверх, в комнату больного. Он лежал неподвижно по-прежнему. Усевшись возле его кровати, она в течение часа старалась бороться со сном, но почти незаметно начинала дремать. И вдруг Треслер пошевелился. Это заставило ее моментально очнуться. Она вскочила на ноги и нагнулась над ним, приготовившись дать ему лекарство, которое оставил ей доктор. Свет лампы падал на лицо Треслера, и Диане показалось, что оно уже не было таким мертвенно-бледным, как раньше. Сердце у нее забилось.

Вдруг она вспомнила с тревогой, что чуть-чуть не заснула, сидя вбзле него, и могла бы даже не заметить, что он пошевелился. Эта мысль испугала ее. Чтобы прогнать сон, она стала ходить по комнате, потом пошла к двери, ведущей на площадку, и тогда ей пришло в голову забаррикадировать ее. Она взяла два стула и поставила их на лестнице таким образом, чтобы они могли свалиться от малейшего толчка. Затем она опять принялась ходить взад и вперед.

Часы тянулись медленно, и ночь казалась бесконечной. Полночь уже давно миновала. Девушка с трудом могла держать глаза открытыми. Ей так хотелось спать. Несколько раз она спотыкалась и чуть не падала, расхаживая взад и вперед. Наконец, в отчаянии, она взяла лампу и, пройдя в свою комнату, окатила лицо холодной водой. Это ее немного освежило. Она присела на кровать, чтобы отдохнуть, и вдруг ее глаза закрылись против ее воли. Она не могла больше бороться со сном…

Между тем Треслер начал понемногу возвращаться к жизни. Но он был еще слишком слаб и не мог стряхнуть с себя оцепенения, овладевшего им. Он находился в полудремотном состоянии, хотя мысль его усиленно работала. Он отчасти сознавал, что лежит на кровати, но ему казалось, что он скован железными цепями и не может пошевелиться, а Джек смотрит на него и смеется. Он старался освободиться и под конец, изнемогая, стал звать на помощь Аризону. Ему казалось, что он закричал громко, но не мог расслышать собственного голоса. Потом ему показалось, что его оставили совершенно одного. Он лежит в прерии, распростертый на земле, в ручных и ножных кандалах. Светит луна, и он слышит отдаленный крик койотов и степных собак. Он понял, что это сделали с ним его враги. Они бросили его на съедение хищникам прерии.

Прислушиваясь к крикам койотов, которые все приближались, он ждал, когда они бросятся на него. Он видел их, освещенных луной. Они подходили медленно-медленно. Один, самый крупный, шел впереди. И когда он подошел ближе, Треслер увидел у него лицо Марболта, слепые глаза которого блестели, точно два раскаленных угля. Человек-волк остановился около него. Он стоял на задних ногах и, к своему удивлению, Треслер заметил, что на нем был надет такой же халат, какой всегда носил слепой хозяин ранчо.

Несчастный, скованный по рукам и ногам, не мог оказать никакого сопротивления. Он был во власти странного существа, смотревшего на него дикими глазами. Вот оно нагнуло над ним голову и длинными руками прикоснулось к его шее.

Вдруг произошла перемена, одна из тех фантастических перемен, какие бывают только во сне. Яркий свет осветил все вокруг и точно ослепил хищника, движения которого стали нерешительными. Его руки соскользнули с повязки на шее раненого, которую он начал распутывать. И Треслеру показалось, что он смеется и что невидимые койоты смеются вместе с ним…

Внезапно послышался другой человеческий голос, испуганный и удивленный.

— Что вы здесь делаете, отец?.. Боже мой!.. Повязка!.. Уходите прочь!.. Если вы осмелитесь прикоснуться ко мне, я брошу эту лампу вам в лицо. Я позову на помощь… Помощь близка, она тут внизу… вооруженная помощь!..

Наступило молчание. Человек-волк пристально смотрел на свет и бормотал что-то непонятное. Затем он удалился, двигаясь ощупью, точно слепой. Вскоре исчез и свет, замолкли крики койотов, и только луна продолжала сиять, как прежде…

Видение исчезло, исчезло и воспоминание о нем. Темнота и тишина окружили раненого, и он погрузился в глубокий сон.

Глава XVI
Объяснение

Утреннее солнце светило в окно комнаты, где лежал Треслер, когда он наконец пришел в полное сознание. Но, странным образом, Диана не сразу заметила, какая разительная перемена произошла в нем. Он все еще лежал неподвижно, как деревянный, вперив глаза в потолок, и, хотя сознание уже вернулось к нему, он был еще слишком слаб и беспомощен.

Диана всецело находилась под влиянием пережитого! Могла ли она забыть, что жизнь Треслера подвергалась опасности, вследствие попытки открыть его рану. Она припоминала все подробности ночного кошмара с того момента, как она внезапно проснулась ночью. Она сразу бросилась искать лампу. У нее было сознание своей вины, что она могла так крепко заснуть, и она инстинктивно пошла на цыпочках к площадке на лестнице. К своему ужасу она заметила, что построенная ею баррикада разобрана. Дверь в комнату раненого оказалась закрытой. Когда она открыла ее, то увидела своего отца, нагнувшегося над раненым и старавшегося сорвать с него повязку. И теперь еще, когда уже прошло несколько часов после того, она не могла успокоиться и дрожала при одном воспоминании о том, с каким страхом она поправляла повязку на шее Треслера, думая, что свершилось непоправимое.

И вдруг она заметила, что он вернулся к жизни.

— Джон! — прошептала она с нежностью.

— Где я? — спросил он слабым голосом.

Она сделала ему знак, чтобы он не говорил, дала ему лекарство и тогда только ответила на его вопрос.

— Ты находишься в комнате рядом с моей.

Он слабо улыбнулся и через несколько минут снова закрыл глаза и заснул.

Диана поспешила вниз, чтобы сообщить радостную новость старику Джо. Затем она пошла разыскивать Джека, так как хотела просить его послать кого-нибудь за доктором.

Теперь все представлялось ей в совершенно ином свете. Казалось, солнце светило ярче обыкновенного, и все здания ранчо в этом освещении имели праздничный вид. Даже неуютные коррали больше не походили на тюрьмы. Но больше всего ее поразило поведение Джека. Он улыбался и поздоровался с нею самым приветливым образом.

— Я рад, что этот парень поправляется, — сказал он. — Да, я должен сознаться, что дурно думал о нем. Однако он молодец! Между нами было маленькое недоразумение. Как бы то ни было, но теперь это не имеет значения, так как он уезжает.

— Уезжает? — с удивлением спросила девушка.

— Само собою разумеется, — отвечал Джек, на этот раз своим обычным резким тоном. — Вы знаете, что ваш отец очень настроен против него. Да, я хорошо знаю Джулиена Марболта, но никогда еще не видал его разъяренным до такой степени. Как только Треслер немного поправится, он должен уехать.

— Мистер Треслер останется в нашем доме до тех пор, пока доктор не разрешит ему уехать, — твердо сказала девушка. — А если вам интересно знать, то я скажу еще, что доктор Ослер не даст этого разрешения, пока я не захочу.

Джек презрительно фыркнул.

— Я нисколько не забочусь о Треслере. Желаю ему всего хорошего! Пусть он остается здесь, сколько угодно! Ну, а когда он поправится, то уедет отсюда, и тогда, может быть, вы сами поймете, что вам лучше выйти за меня замуж. Не смотрите на меня такими глазами. Меня вы не испугаете. Идите же к вашему красавцу, ухаживайте за ним пока. Это все, что вы когда-либо можете сделать для него…

Диана ничего не ответила и поспешила уйти. Она чувствовала, что больше не может выносить присутствия Джека. Но она знала, что он был прав, говоря о ненависти ее отца к Треслеру.

Пришел доктор и успокоил ее относительно состояния больного. По его словам, он уже находился на пути к выздоровлению. Назначив укрепляющую диету и лечение, он прибавил, что надо тщательно очищать и перевязывать рану, чтобы не случилось каких-либо осложнений.

Быстро пролетели три недели. Треслер провел их в полном спокойствии, окруженный самым внимательным уходом. Но большинство поселенцев в этом округе находилось в состоянии сильнейшей тревоги. Отпор, полученный ночными всадниками в Уиллоу Блефе, по-видимому, только возбудили их энергию. Раньше их нападения совершались через сравнительно большие промежутки времени, а теперь четыре набега были произведены один за другим. Полиции был брошен настоящий вызов, и она оказалась совершенно бессильной. Много скота было уведено. Кое-где защитники были убиты. Разбойники действовали где хотели и как хотели. Полиции были присланы подкрепления, но никакой пользы они не принесли и своими неудачными действиями только усилили неудовольствие поселенцев. В стране возник настоящий террор. Многие поселенцы объявили о своем желании уехать и поискать других мест. Пусть земля стоит дороже, но, во всяком случае, они будут спокойнее за свою жизнь и свое имущество.

Таково было положение вещей, когда Треслеру наконец было позволено двигаться по комнате и сидеть в кресле у открытого окна, наслаждаясь солнечным светом и весенним воздухом. Однако ему было известно о набегах ночных всадников, и он часто разговаривал об этом с Дианой. Она ничего не рассказывала ему ни о себе, ни о своем отце, и он не знал, что Марболт был против его присутствия в доме. Он ничего не знал также об его угрозах и о его попытке сорвать повязку с раны.

Мирные, спокойные дни скоро пришли к концу. Марболт ни разу не упоминал имени Треслера после той памятной ночи, но вот однажды, встав из-за стола после ужина, он остановился в дверях своей комнаты и сказал, обращаясь к дочери:

— Этот человек, Треслер, уже поправился и может вернуться в барак. Позаботься об этом.

Он оставил Диану совершенно подавленной. Она понимала, что дальнейшее сопротивление невозможно и что даже доктор Ослер не в состоянии ей помочь. Настала решительная минута, и ей надо все сказать Треслеру. Откладывать дольше невозможно.

Треслер сразу заметил, что она была чем-то озабочена, когда она пришла к нему и, по обыкновению, села против него за маленький столик с работой в руках. Она не знала, как ей приступить к разговору, и долго оттягивала эту неприятную минуту. Треслер сидел в своем покойном кресле и курил, искоса поглядывая на нее.

— Джон, — сказала она наконец, собравшись с духом и не глядя на него, как будто занятая исключительно своей работой. — Ты никогда не спрашивал меня, но я все-таки хочу рассказать тебе о себе.

Он улыбнулся и, нагнувшись к ней, хотел ее поцеловать, но она ласково отстранила его.

— Не прерывай меня, — сказала она. — Выслушай мою историю. Отец мой был моряком еще задолго до моего рождения. Сначала он был капитаном китоловного судна, а затем купил собственное судно и плавал вокруг Вест-Индских островов. Он часто говорил мне об этом времени, но не потому, чтобы у него было желание рассказать мне что-нибудь. Мне казалось, что это просто облегчало его, когда он бывал в дурном настроении. Какую торговлю он вел на своем судне, я не знаю, но он часто говорил о риске, с которым она была сопряжена. Зато эта торговля приносила ему массу денег. Должно быть, отец действительно много зарабатывал в это время. Потом он женился на моей матери. Он купил красивый дом и землю около Кингстона на Ямайке, и у него было множество чернокожих слуг. Он всегда говорил мне, что все его несчастья начались с того времени, как он женился на моей матери, но я не могу считать его добрым человеком и не сомневаюсь в том, что ей было очень тяжело с ним. Впрочем, я не стану касаться этого…

Она сделала небольшую паузу и потом продолжала:

— Вскоре после свадьбы он отправился в свое последнее плавание. Он был вызван на Яву. Джек был у него штурманом, и они должны были вернуться через шесть месяцев с обильной добычей «черной слоновой кости», как они это называли. Я думаю, что это были какие-нибудь местные товары, потому что они добывали их в туземных деревнях. По крайней мере, он так говорил мне. Однако плавание было прервано через три недели. Отец заболел желтой горячкой, и с того дня до этой минуты он больше не видел дневного света… Когда он выздоровел, его привезли домой, и он сам назвал себя «старым негодным судном». Мать ухаживала за ним, вернула ему здоровье и силы, но не могла вернуть ему зрение. Я рассказываю вам то, что слышала от него, когда он становился общительным. Я ясно представляю себе, что все это время он жил в состоянии бессильной ярости против всего мира и главным образом — против той, к которой он должен был бы чувствовать благодарность, — против моей матери. Все его приятели покинули его из-за его дурного нрава, — все, за исключением Джека. Наконец, в отчаянии, он решил ехать в Европу. Сначала мать хотела поехать с ним, но, хотя денег у него хватило бы на это, он вдруг переменил свое намерение и решил ехать один. Он продал свое судно, устроил свои дела и в течение трех лет путешествовал по Европе, посещая всех знаменитых окулистов во всех больших городах. Но это не принесло ему никакой пользы, и он вернулся еще более угрюмым и злым. Я родилась как раз во время его отсутствия.

Диана умолкла. Очевидно, ей было нелегко говорить об этом. Прошло несколько мгновений, прежде чем она возобновила свой рассказ.

— Ко всем затруднениям отца прибавилось еще то, что мать моя была серьезно больна и в тот день, когда он вернулся, она умерла в его присутствии… После этого его характер стал еще ужаснее. В припадках злобы ему доставляло какое-то странное удовольствие говорить о том, какую ненависть и отвращение он внушал всем жителям Кингстона.

Судя по его собственным словам, он давал им повод для этого… Впрочем, это не имеет никакого отношения к моему рассказу. Лично я ничего не помню, кроме этого ранчо, но я думаю, что он пробовал возобновить свою прежнюю торговлю в Вест-Индии. По каким-то причинам это ему не удалось, произошли какие-то затруднения, и он бросил все и приехал сюда.

По его собственным словам, он бежал от людей и от всего того, что ему мешало… Вот вкратце вся наша история…

— Да, это как раз такая история, которую должен был иметь твой отец. Очень печальная, — заметил Треслер, удивленный тем, что она не понимала значения слов: «черная слоновая кость».

В течение нескольких минут оба молчали. Потом Диана опять заговорила.

— Я не все сказала… Отец не любит тебя…

— Вряд ли он кого-нибудь любит, кроме Джека, — сказал Треслер.

— Джека он любит больше, чем кого-либо другого. Во всяком случае он доверяет ему, — возразила она.

— Да, но это равносильно любви у такого человека, как он.

— Отец не хочет, чтобы я говорила с тобою… Он говорит, что я должна отказаться от тебя.

Треслер медленно повернулся к ней и заглянул ей прямо в глаза.

— А ты? — спросил он.

— О, это так тяжело… так тяжело! — проговорила она со вздохом. — Но я должна отказаться от тебя. Я не должна выходить за тебя замуж… Я не смею…

— Не смеешь? Отчего?

— Он говорит это… О, разве ты не понимаешь… Он ведь слепой, а я… я ведь у него единственная… Ах, что я говорю…

Треслер покачал головою.

— Я думаю, что ты говоришь вздор, моя милая девочка, — возразил он. — Я не могу относиться серьезно к твоим словам. Неужели ты откажешься от меня только потому, что он тебе приказывает?

— Не только потому, — прошептала она.

— Ну, так скажи мне другую причину.

Он нежно взял ее за руки, заглядывая ей в глаза. Он догадывался, что она что-то скрывала от него.

— Отец говорит, что ты должен покинуть этот дом сегодня же… А потом тебя выселят из ранчо. Этого не случилось раньше только потому, что полиция поддержала приказание доктора не трогать тебя.

Треслер рассмеялся каким-то необычным злобным смехом.

— Вот оно что! — воскликнул он. — Ну, так послушай меня. Твой отец, конечно, может выгнать меня из своего дома. Впрочем, я избавлю его от этого сам. Но из ранчо он меня выселить не может. Я заплатил за свое пребывание здесь вперед за три года. Мой договор подписан им, и к нему приложена печать. Нет, нет, он должен выдумать что-нибудь получше. Ну, милая моя, говори же, в чем дело? Я вижу, что ты боишься чего-то. Расскажи же мне все, Диана! Во мне ты можешь быть уверена. Ничто не может разлучить нас.

— Разве ты не хочешь поверить мне на слово, Джон?

— В этом случае, нет!

— О, не заставляй меня говорить! — вскричала она с мольбой.

— Я должен знать, — сказал он твердо.

Она колебалась с минуту и наконец проговорила едва слышно:

— Он… мой отец… он только законный отец… не настоящий… Он был в отсутствии три года… Я родилась за три дня до его возвращения.

— А! — воскликнул Треслер. — Теперь я понимаю! — Обняв ее, несмотря на все ее сопротивление, он прибавил: — Поверь мне, моя дорогая, что я никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым, как в эту минуту, когда узнал, что Джулиен Марболт не твой отец.

— Но ведь это позор для меня!

— Позор? — Он расхохотался, не выпуская ее из своих объятий. — Не смей никогда повторять эту глупость в моем присутствии. Я тебе прямо говорю, Диана, что я никому тебя не отдам, и ты должна оставаться со мной до конца моей жизни!

Глава XVII
По горячим следам

Возвращение Треслера в рабочий барак, к прежним товарищам было для него настоящим триумфом. Он убедился, что они действительно любят его и считают его своим настоящим другом. Их заботливость трогала его. За ужином они старательно выбирали для него лучшие куски и усадили его как можно удобнее. Джо и Аризона также пришли, чтобы отпраздновать его возвращение.

Треслер с удовольствием слушал разговоры своих товарищей, их грубые шутки и смех. Он даже просидел как можно дольше за общей трапезой и неохотно встал, когда она кончилась и пора было расходиться.

Набив свою трубку, он прошел вместе с Аризоной к конюшне, где стояла его «Леди Изабелла», которой он справедливо гордился.

— Как жаль, — заметил Аризона, — что у сержанта не было такой лошади, когда он погнался за Красной Маской. Он бы нагнал его.

Треслер ласково гладил свою лошадь.

— Ездил на ней кто-нибудь, пока я лежал? — спросил он индейца.

— Никто. Она все время стояла здесь.

— Пройдет еще немало дней, прежде чем я в состоянии буду снова сесть в седло, — задумчиво сказал Треслер.

Они вышли из сарая и остановились в воротах. Солнце уже спустилось к самому горизонту, и в восточной части неба потянулись ночные тени, окрашенные пурпурным отблеском заката.

— Аризона, — продолжал Треслер немного погодя, — мне надо выполнить одно очень неприятное дело. Я только что видел Марболта в окне его логовища. А мне надо сказать ему несколько слов.

— Относительно мисс Дианы? — спросил Аризона.

— Ты угадал.

— Так иди сейчас. Я останусь здесь и подожду. Может быть, я тебе понадоблюсь.

Треслер засмеялся.

— Ну, ведь я буду иметь дело не с Джеком, — сказал он.

— Конечно! И пожалуй, это еще хуже, — прибавил Аризона.

Треслер пошел по направлению к дому Марболта, Он был слаб и поэтому шел очень медленно. К тому же он был неспокоен. Конечно, его разговор с Мар-болтом будет простой формальностью, но он должен это сделать ради Дианы. Он горько улыбнулся, думая о том, насколько это бесполезно. Разве Марболт не знает, как обстоит дело, и разве он не высказал окончательно своего решения.

Аризона сидел и смотрел вслед Треслеру, который шел, пошатываясь, к дому Марболта. Американец мысленно награждал своего приятеля разными нелестными эпитетами, негодуя на его безумие. Вскоре к нему присоединился Джо, также заинтересованный тем, куда пошел Треслер.

В это время Треслер уже вошел в дом и находился в маленьком кабинете, у слепого хозяина ранчо. Марболт сидел у окна, уставясь красными, незрячими глазами на заходящее солнце. Он даже не повернулся, когда Треслер назвал себя.

— Мне необходимо поговорить с вами, мистер Марболт.

Слепой ответил не сразу, но тон его ответа был более вежлив, чем это можно было ожидать.

— Если вы находите это нужным, то я вас слушаю.

— Вы знаете, как обстоит дело между мной и вашей дочерью?

— Да.

— Я пришел, чтобы формально попросить у вас согласия на нашу помолвку.

Слепой перевел свои глаза на Треслера, стоявшего перед ним.

— У меня может быть только один ответ для вас. Вы были всегда мне неприятны здесь, в ранчо, и я буду рад, если вы удалитесь отсюда как можно скорее. Я вам выплачу обратно ваши деньги, и наше соглашение может быть уничтожено.

— Итак, вы отказываете мне? — спросил Треслер.

— Я уже ответил вам.

Лицо слепого было похоже на маску.

— Я решительно отказываюсь уехать отсюда, хотя мое присутствие и неприятно вам, — ответил Треслер, стараясь говорить как можно спокойнее. — Отказываюсь также от возвращения мне денег. Я хочу пробыть здесь для изучения дела ровно три года, за которые я заплатил вперед, согласно условию. Вы поймете, что не в вашей власти удалить меня отсюда, легальным или насильственным образом. Если же вы вздумаете прибегнуть к насилию, то это обойдется вам дорого.

Сказав это, Треслер ожидал взрыва ярости со стороны слепого, но ничего подобного не случилось.

— Очень жаль, — ответил Марболт с чем-то вроде улыбки. — Но вы вынуждаете меня прибегнуть к такой мере, которая может быть неудобна для нас обоих. Моя дочь уедет. Я был готов к этому, потому сделал уже некоторые распоряжения, касающиеся ее отъезда. Она отправится к одним нашим друзьям через две недели и пробудет там неопределенное время. Вы понимаете, Треслер? Вы ее больше не увидите. Она останется там, пока вы не уедете отсюда. Если вам придет в голову следовать за нею, то, конечно, наше соглашение будет расторгнуто этим поступком. Тогда она вернется сюда, но вопрос об удалении вас силой будет всецело зависеть от меня. Я должен предупредить вас, что во время своего отсутствия она будет жить в очень отдаленном и уединенном поселении, за много миль отсюда, и все письма, адресованные ей, будут вскрываться раньше, чем попадут к ней в руки.

С этими словами слепой повернулся к выходу, показывая этим, что беседа окончена. Но Треслер остался на месте, понимая, что это бесполезно.

— Во всяком случае, она будет счастливее вдали от этого дома, — заметил он многозначительно.

— Не знаю, — возразил слепой.

Треслер не мог больше сдерживаться.

— Вы бесчеловечно поступаете с вашей дочерью!

— Моей дочерью? — насмешливо повторил слепой.

Но Треслер не обратил внимания на его тон и продолжал, раздражаясь все более и более:

— Вы не имеете права становиться между нами. У вас нет для этого никаких разумных оснований. Говорю вам прямо, я не подчинюсь вам. Когда ваша дочь достигнет совершеннолетия, я увезу ее из этого дома, который никогда не был для нее родным домом, так же как и вы никогда не были для нее отцом.

— Это правда, — отвечал слепой с невозмутимым спокойствием.

— Вы не можете помешать мне. Закон…

— Довольно говорить глупости, — прервал его Марболт, впервые выказывая нетерпение. — Вы никогда не женитесь на Диане, никогда, пока я жив. А теперь уходите прочь…

Треслер невольно повиновался. Он вышел из дома и направился к бараку так быстро, как только позволяла ему слабость. Но, прежде чем он дошел туда, его остановил Джек, очевидно, дожидавшийся его возвращения.

— Ну, что? — спросил он с злорадной улыбкой. — Со стариком оказалось не так легко совладать? Вам придется уехать отсюда.

— Нет, — отвечал Треслер. — Я останусь здесь до окончания срока.

Ему пришло в голову подразнить Джека.

— Да, я остаюсь здесь. Но мисс Марболт отсылают отсюда на все время, пока я не уеду из ранчо. Почти на три года, Джек! — прибавил он, усмехаясь.

Джек был поражен неожиданностью, но постарался скрыть свои чувства.

— Так она уезжает! Когда же? — спросил он.

— Через две недели, — отвечал Треслер.

— Ага, через две недели…

Джек смерил соперника с головы до ног и спокойно заметил:

— Было бы лучше, если бы он сейчас же отправил ее отсюда.

С этими словами он пошел к своей хижине.

Через неделю Треслер мог уже сидеть в седле. Силы быстро возвращались к нему, и его товарищи удивлялись, как он скоро поправился. Свежий воздух и физический труд лучше действовали на него, чем все тонические средства, которые давал ему доктор.

Разбойники пока не давали о себе знать, но результаты их недавних набегов еще не исчезли. Полиция находилась в постоянных сношениях с ранчо, и сержант Файлс часто посещал Джулиена Марболта и совещался с ним. Было установлено дежурство для вызова полицейских патрулей. Треслер замечал, что предпринимаются какие-то серьезные действия, но в каком направлении, он определить не мог. И он и Джо, оба были убеждены, что полиция получила какие-то тайные сведения, но проникнуть в эту тайну и разгадать маневры хитрого сержанта они не могли.

Треслеру ни разу не удалось говорить с сержантом после инцидента в Уиллоу Блефе. Файле не подходил к нему, и это удивляло Треслера. И вот однажды, находясь на отдаленном пастбище, где паслась небольшая группа годовалых животных, Треслер увидал знакомую фигуру полицейского офицера, который пустил свою лошадь рысью по направлению к нему.

Это неожиданное свидание открыло глаза Треслеру на многое. Он узнал кое-что относительно той системы шпионства, которая тонкой сетью окружила всю эту местность, узнал, между прочим, и о действиях Джека. Оказалось, что он находился в постоянных сношениях с группою метисов, пользовавшихся самой дурной репутацией, и вел какую-то подпольную работу. Файле сказал, кроме того, что старания Треслера предупредить полицию перед набегом в Уиллоу Блефе были оценены должным образом. Поэтому Файле хотел бы и впредь действовать в полном согласии с ним.

Заручившись обещанием Треслера, сержант сообщил ему еще некоторые подробности, которые могли бы служить ему руководством в его дальнейших действиях, и уехал так же внезапно, как и появился, скрывшись за холмами.

В течение всех этих дней Треслер получал очень мало известий от Дианы. Только один раз Джо принес ему коротенькую записку от нее, сообщавшую, что ее отец взял в дом Антона со специальной целью наблюдать за ней и не допускать ее сношений с Треслером. Все это было известно ему и раньше. Он был бессилен помочь ей и начинал раздумывать о том, хорошо ли он сделал, оставаясь в ранчо против воли Марболта. Может быть, это только ухудшало ее положение. Но, с другой стороны, если бы она уехала отсюда, то освободилась бы от Джека, а каковы бы ни были люди, к которым отсылал ее отец, все же нельзя было представить себе худших условий, чем те, которые существовали для нее в ранчо.

Вскоре Джо сообщил ему, что день отъезда Дианы назначен через два дня и что она уже начала укладываться.

Джек был в прекрасном настроении все это время, и рабочие в ранчо говорили, что никогда им не было так легко, как теперь. Он почти не вмешивался в работу и только делал перекличку по утрам. Треслера он явно игнорировал. Как бы то ни было, но, несмотря на предстоящий отъезд Дианы, он был непривычно весел, и Джо это отметил. Он стал наблюдать за Джеком и побудил Треслера также обратить внимание на его ночные похождения. Джо заметил, что Джек каждую ночь куда-то уходил из ранчо, притом всегда пешком, и оставался в отсутствии несколько часов.

Два раза за последнюю неделю он возвращался только на рассвете, но ничего не происходило такого, что могло бы дать им ключ к объяснению его поведения.

Наступил последний день пребывания Дианы в ранчо. Джек вызвал Диану из кухни и долго разговаривал с нею вне дома. Джо наблюдал за ними издали и, конечно, тотчас же сообщил об этом Треслеру, который в это время ужинал в бараке.

— Тут что-то затевается, — сказал Джо с тревогой. — Я не мог расспросить мисс Диану. Она как будто рассердилась и сразу ушла в свою комнату, а Джек отправился в свою хижину.

Треслер задумался. Не пойти ли ему прямо к Диане? Он вспомнил Антона и повернулся к Джо, чтобы спросить его о нем. Но в этот момент Джо увидел, что дверь хижины управляющего раскрылась и тот появился на пороге. Схватив Треслера за руку, Джо указал ему на Джека, который направился в сторону житницы. Он шел неверной походкой, слегка покачиваясь.

— Послушай, он, кажется, пьян! — прошептал Джо.

Треслер кивнул головой. Это было что-то новое. Несмотря на все свои недостатки, Джек до сих пор не выказывал пристрастия к спиртным напиткам. Наоборот, он даже отличался среди других своей трезвостью.

— Я посмотрю, в чем дело! — быстро решил Треслер. — Видишь, он пошел к конюшне Марболта.

Уже стемнело, и рабочие давно разошлись по своим делам. Треслер и Джо оставались одни. Они стояли в тени барака, и разглядеть их было трудно. Но Треслер видел, несмотря на возраставшую темноту, неясную фигуру Джека и следил за его движениями. Как только он исчез из виду, Треслер отправился к житнице и спрятался около нее. Он мог оттуда видеть и слышать все, что происходило.

Джек подошел к дверям конюшни и с силою постучал в них.

Глава XVIII
Катастрофа

Треслер, не на шутку встревоженный, решил продолжать свои наблюдения. Но так как стало совсем темно и уже трудно было различать окружающие предметы, то он вышел на открытое место, не заботясь о том, что его могут увидеть. Его мучили дурные предчувствия, надвигалось какое-то несчастье, но какое — он не знал и не мог определить, кому угрожала опасность. Какое-то чувство подсказывало ему, что теперь главным действующим лицом будет Джек.

Он стал напряжённо прислушиваться. На стук Джека дверь конюшни открылась, и показалась стройная фигура метиса, освещенная желтоватым светом фонаря, горевшего внутри.

Джек заговорил первый, и его громкий, хриплый голос вполне соответствовал его неуверенной походке. Теперь можно было не сомневаться, что он пьян.

— Антон, где ты был прошлой ночью? — спросил он сердито.

— А где я мог быть, по-вашему, мистер Джек? — насмешливо проговорил метис.

— Это не ответ, — крикнул Джек.

Метис пожал плечами с равнодушным видом.

— Ты, чертов сын! — закричал Джек необычно визгливым голосом. — Ты будешь отвечать мне. Я бы мог тут же свернуть тебе шею, но я оставлю ее для веревки, которая ожидает тебя… Я скажу тебе, где ты был ночью. Тебя не было здесь на месте. Ты выезжал с лошадьми. Слышишь? И ты не был в лагере метисов. Я-то знаю, где ты был!

— Лучше заткните свою глотку, — возразил Антон с каким-то угрожающим спокойствием. — Я вам говорю, что я был здесь. Я никуда не уезжал. Вы с ума сошли, вот что!

Джек поднял руку, собираясь ударить метиса, но вовремя спохватился. Треслер невольно затаил дыхание: сцена могла бы иметь кровавый конец. Но Джек только прошипел в ответ: «Ты лжешь, чертов сын, ты лжешь!..» и, быстро повернувшись, ушел по направлению к дому Марболта, словно ища спасения в бегстве.

Треслер так заинтересовался метисом, что на время забыл о Джеке. Антон все еще стоял в дверях, и его черные глаза горели ненавистью. Он смотрел вслед уходившему Джеку, пока тот не достиг веранды дома, и потом, вдруг словно что-то надумав, быстро исчез в конюшне. Тогда Треслер снова вспомнил о Джеке. У него тотчас же возникло решение непременно повидаться с Дианой. Ему хотелось предостеречь ее, но от чего — он и сам не знал! В сущности, в посещении Джека не было ничего необычного. Он имел обыкновение каждый вечер приходить к хозяину.

Треслер обошел дом, стараясь держаться в тени. Подойдя к кухне, он услыхал, как слепой позвал дочь и велел ей принести огонь. Когда Диана вернулась, исполнив приказание отца, Треслер уже ждал ее на кухне. Сначала она испугалась и быстрым движением хотела запереть дверь, ведущую в столовую, но он остановил ее.

— Не закрывай! Я пришел сюда именно за этим… Слушай!

До них донеслись звуки голосов, как будто споривших, раздраженных, но слов не было слышно.

— Затевается какое-то дьявольское дело, — шепнул Треслер, — Данни! Я проберусь в переднюю и постараюсь услышать, что там говорится. Я должен быть наготове… Слышишь? Они бранятся. Подожди меня здесь.

Треслер пробрался в переднюю и оттуда к кабинету слепого. Подойдя ближе к открытой двери, он огляделся в поисках какого-нибудь укромного местечка, где бы он мог спрятаться. Передняя была неосвещена, и только слабый свет проникал туда из кабинета. На противоположной стене, прямо против двери, висел длинный плащ. Треслер потихоньку, стараясь держаться в тени, прокрался к нему и спрятался в его складках. Он поместился в нем так удобно, что мог все видеть, что делалось в комнате.

Марболт сидел прямо против двери возле маленького столика, на котором стояла лампа особой конструкции, специально сделанная для него ввиду его слепоты. Его красные глаза были устремлены в ту сторону, где, как предполагал Треслер, должен был сидеть Джек. Пристальный взгляд незрячих глаз производил такое сильное впечатление, что Треслер невольно глубже запрятался в плащ, как будто слепой мог его видеть.

По-видимому, Джек сидел или стоял за дверью. Треслер слышал только его глухой, хриплый голос, но слов разобрать не мог. Поэтому он сосредоточил все свое внимание на слепом и пытался по выражению его лица и его движениям угадать, что происходило.

Красные глаза слепого горели настоящим огнем. Вероятно, это был отблеск лампы, стоявшей на столе. Его густые брови были наморщены. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, как будто совершенно обессиленный, и рука его лежала около лампы, а пальцы лениво выстукивали по доске стола.

Если бы Треслер мог заглянуть за дверь, то, наверное, изумился бы перемене, происшедшей в управляющем ранчо. Джек был страшно возбужден и как будто позабыл обо всем на свете, кроме своей цели. Рабского подчинения слепому хозяину, какое прежде наблюдал в нем Треслер, теперь не было и следа. Очевидно, спирт внушил ему отвагу, и в этот момент он не боялся никого и ничего на свете.

— Для вас нет выбора, Марболт, — бормотал Джек пьяным голосом. — Но вы и мне никогда не оставляли выбора. Я был настоящим дураком в ваших руках, и никогда ни с одним человеком так не поступали, как вы со мной. Сколько лет мы работали вместе! Вспомните те дни, когда мы были товарищами, прежде чем вы ослепли, и вам надо было избегать людей. Вспомните, как мы боролись с чернокожими в Вест-Индии, как мы с вами ссорились и опять мирились. Я любил вас, Марболт, и честно работал для вас. Вы тогда не поступали так гнусно и только не любили расставаться с долларами. Но я не требовал больше, чем мне было нужно. А затем вы ослепли и совершенно изменились. Вы забыли, что было между нами, и для вас я стал не лучше других. Но не стоит теперь говорить об этом. Я всегда оберегал вас и был бы огорчен, если бы вы умерли. А теперь то, что я хочу иметь, я должен получить от вас. Тут никаких отговорок уже быть не может… И говорю вам прямо: я хочу иметь вашу дочь.

Он замолчал, Марболт сохранял невозмутимое спокойствие и по-прежнему слегка барабанил пальцами по столу. Наконец он проговорил:

— Так ты желаешь получить мою девочку?..

— Ну да! — воскликнул Джексе жаром. — Мне она сделалась близка с той минуты, как я вытащил ее из воды. Вы помните? Вы объяснили, что она сама упала за борт. Это было после того, как я вытащил ее наверх, отбив ее от акул. Вот что вы рассказывали тогда, мистер Марболт.

Он многозначительно замолчал. Но если он надеялся, что Марболт станет возражать, то должен был испытать разочарование, — слепой сидел в прежней позе и по-прежнему лениво постукивал пальцами.

— Продолжай, — спокойно проговорил он.

— Хорошо! Я повторяю: эта девушка должна стать моей женой. Было время, когда вы были рады отделаться от нее. Это было тогда, когда она упала за борт. Если вы тогда хотели расстаться с нею, то отчего не хотите теперь? Я возьму ее или… А что вы получите взамен? Вы знаете уже. Я даже готов остаться вашим управляющим, если вы захотите. Я буду продолжать то дело, о котором нам обоим известно, и вам нечего будет бояться. Это честная и правильная сделка, которую я вам предлагаю.

— Ого… и чрезвычайно великодушная! — проговорил Марболт.

Даже пьяный, Джек понял сарказм, заключавшийся в этих словах, и гнев его усилился. Но он не обратил внимания на то, что пальцы Марболта перестали стучать по столу и придвинулись к медной лампе, стоявшей на нем.

— Я жду вашего^ ответа, — резко сказал Джек.

— Потише, Джек, потише, — возразил Марболт. — Я хочу хорошенько переварить то, что ты мне так красноречиво изложил.

Язвительный тон его слов стал еще более заметен, и Джек не в состоянии был больше сдерживаться. Он почти прорычал в ответ:

— Вы должны согласиться на мою цену, не то я…

— Тише ты, глупый хвастун! — прошипел Марболт, стиснув зубы.

— Проклятый слепой! — крикнул Джек, вскакивая на ноги и бросаясь на середину комнаты. — Довольно с меня! Больше я разговаривать не буду… Да или нет? Но только помните, — он нагнулся над сидевшим Марболтом и с яростью грозил ему кулаками, — помните, что теперь я ваш господин! И если вы не сделаете так, как я говорю… я заставлю вас визжать и молить о пощаде.

В ответ на это послышался звон брошенной на пол лампы и разбитого стекла. Огонь взвился кверху и сразу погас. Наступила темнота, и среди тишины послышались какие-то странные звуки, словно крадущиеся шаги хищника, готовящегося к нападению.

Треслер ничего не мог видеть, но знал, что смерть подстерегает кого-то в темноте. Он услышал стук передвигаемого стола и хриплый, задыхающийся голос Джека:

— Ты смеешь… смеешь! Правда, или ты, или я…

Треслер хотел броситься вперед. Он даже сам не

знал, с какой целью. Но прежде чем он успел сделать шаг, кто-то схватил его за руку сзади и голос Дианы шепнул ему на ухо:

— Нет, Джон! Предоставь это мне… Я могу спасти его… Джека.

— Джека? — переспросил он удивленно.

— Да.

Она вышла и через минуту вернулась с зажженной кухонной лампой. Затем она быстро вошла в комнату и остановилась посредине, держа лампу высоко над головою. Джек, спрятавшийся позади стола, стоял, шатаясь и глядя с изумлением на девушку. Но не он, а слепой приковал к себе внимание Треслера. Он пробирался ощупью, беспомощно цепляясь за край стола и издавая какое-то рычание. В руке он сжимал большой охотничий нож, на острие которого Треслер заметил кровь.

Внезапно Марболт повернулся к девушке.

— Ты, негодяйка! — Он сделал движение, словно хотел броситься на нее.

Треслер выскочил вперед, чтобы защитить ее, но в этот момент внимание слепого было отвлечено в сторону. Джек воспользовался минутой заминки и бросился к двери. Слепой хотел схватить его, но наткнулся на стол и чуть не свалился на пол. Воспользовавшись этим, Диана быстро выбежала вслед за Джеком из комнаты, хлопнула за собой дверью и заперла ее на ключ.

Все это совершилось с такой быстротой, что Треслер не успел опомниться. Он даже не мог хорошенько понять, что все это означало. Джек его не заметил, он так быстро пробежал через переднюю наружу, что ничего не видел.

Треслер сознавал в эту минуту только то, что Диана находилась в безопасности. Он взял ее за руку и привел в кухню. Но девушка не хотела терять времени.

— Нет! — сказала она. — Иди! Следи за Джеком. Джо сидит на кухне и в случае нужды защитит меня. Скорее! Посмотри за Джеком. Нельзя допустить убийства.

Треслер, против своей воли, должен был повиноваться ей.

Джек покинул веранду, и Треслер мог разглядеть при свете луны его огромную фигуру, спускавшуюся с холма по направлению к его хижине. Он быстро последовал за ним и все-таки опоздал. Он видел все, что произошло, но не мог предупредить. Из конюшни Марболта выскочил какой-то человек. Треслер увидел, что он вытянул руку и что-то крикнул. Джек обернулся, но в то же мгновение раздался выстрел, и он свалился лицом вниз. Треслер бросился к нему, но, прежде чем он успел добежать, раздались еще два выстрела, и пуля просвистела над его головой. Тогда он бросился за человеком, который стрелял. Он знал, что это был Антон. Но быстроногий метис вбежал в конюшню, где стояла уже оседланная лошадь, вскочил в седло и скоро исчез в направлении соседнего леса.

Убедившись, что догнать его невозможно, Треслер подбежал к раненому. Опустившись возле него на колени, он приподнял его огромную голову. Джек был еще жив. Тогда Треслер стал звать на помощь людей из рабочего барака.

— Бесполезно… — прохрипел Джек. — Со мною покончено! Этот чертов сын… Теф Мак Куллок… убил меня. Я должен был предвидеть…

Послышались шаги бегущего человека, и громкий голос Аризоны позвал Треслера. Судорога пробежала по огромному телу Джека.

— Скорее, Треслер, — прошептал он слабеющим голосом. — Времени мало… Слушайте. Отправляйтесь в Уидоу Дэнглей… сегодня ночью… два часа утра… все…

Кровь хлынула у него из горла и прервала его слова. Но он все же успел сказать достаточно. Треслер понял его.

Когда Аризона подбежал, Джек уже лежал неподвижно.

— Это Антон, — сказал Треслер Аризоне. — Джек поссорился с ним. Антон застрелил его и ускакал в лес на одной из лошадей Марболта. Скорее, слушай дальше… Другие бегут сюда. Антон — это Теф Мак Куллок…

— Кто сказал тебе?

— Джек. Я раньше не говорил тебе, потому что… потому что…

— Он ускакал в горы?.. Да…

Аризона поднялся на ноги. Никакого волнения в нем нельзя было заметить. Можно было подумать, что он вел самый обыкновенный разговор. Подбежали остальные, и послышался громкий голос Марболта, спрашивавшего, что случилось.

Треслер, не обращая внимания на вопросы Марболта, ответил Аризоне, указывая на горы. Они пожали друг другу руки, и Аризона пошел в сторону конюшен, а Джека бережно подняли и понесли в его хижину грубые, мозолистые руки рабочих. Среди этих людей не было ни одного, который не оказал бы ему помощь, если б эта помощь не была уже бесполезной. В прерии смерть заглаживает многое.

Глава XIX
Уидоу Дэнг Лей

В той самой хижине, в которой Джек так долго был хозяином, рабочие ранчо собрались около койки, на которой он лежал. Они так много терпели от него прежде, но преступление, жертвой которого он сделался, поразило всех. Джек Гарнак, которого все в ранчо боялись, больше не существовал. Это казалось почти невероятным.

Треслер снял одежду с убитого, так как доктор и полицейский инспектор, за которыми послали, должны были осмотреть раны. Роу Гаррис, помогавший Треслеру, обратил его внимание на то, что ран было четыре, а не три, как думал Треслер.

— Эта рана нанесена ножом. Края ее слишком чистые, — заметил Роу Гаррис.

Но вопрос о том, было ли произведено три или четыре выстрела, не представлял интереса для присутствующих. Только один Треслер задумался над этим. Четвертая рана, он это знал, была нанесена не метисом.

В то время, как он стоял нагнувшись над трупом, в дверях произошло движение, и он услышал постукивание палки слепого, ощупывавшего дорогу. Сильное волнение охватило его, когда он услыхал этот знакомый звук. Он смотрел на слепого, как смотрел бы на какого-нибудь хищного зверя, не будучи в состоянии оторвать от него глаз. Отвращение и ужас боролись в его душе, а также ожидание чего-то необыкновенного, что должно было произойти. Он не мог выговорить ни слова, не мог швырнуть в лицо слепому обвинение, опасаясь еще худших последствий. Поэтому он молчал и только устремил напряженный взгляд в таинственную глубину красных незрячих глаз, и в его воображении снова пронеслась картина того, что он наблюдал в его комнате.

— Где он… где Джек? — спросил слепой, остановившись прямо у кровати.

Вопрос не был обращен ни к кому специально, но Треслер счел нужным ответить:

— Он лежит на кровати, перед вами.

Слепой быстро повернулся в сторону говорившего.

— А… Треслер! — проговорил он.

Нагнувшись над телом убитого, он стал ощупывать его руками и, дотронувшись до свернувшейся крови вокруг одной из ран, он вдруг отпрянул назад.

— Он еще жив? — спросил он с какой-то странной стремительностью, обращаясь к тем, кто стоял вокруг него.

— Нет, умер, — ответил Треслер.

— Кто?.. Кто сделал это? — Слепой задал этот вопрос еще более резким тоном.

— Антон, — ответили хором люди, окружавшие его. Личность преступника была важнее самого преступления, и так как они все думали о нем, то его имя сразу сорвалось у них с уст.

— Антон? — повторил слепой. — А где же он? Вы поймали его?..

— Антон уехал на одной из ваших лошадей, — отвечал Треслер. — Я хотел нагнать его, но он значительно опередил меня.

— Хорошо! Но вы все, зачем стоите здесь? Отчего ни один из вас не догадался броситься в погоню за ним? — спросил слепой, оборачиваясь к стоявшим.

— Аризона поскакал за ним. Он не потеряет его следов, не упустит его, а тем временем явится полиция, — многозначительно сказал Треслер.

Слепой резко повернулся к нему и спросил:

— Что вы хотите сказать?

— А то, что Аризона не любит Антона, — спокойно ответил Треслер.

— А… Ну, а Джек. Кто нашел его?.. Кто был при нем, когда он умер.

Марболт уставился в лицо Треслера и тот не колеблясь ответил:

— Я нашел его. Он был уже мертв. Его смерть, вероятно, была мгновенной.

— Та-ак! — протянул Марболт и повернулся к кровати. Несколько минут он стоял молча над телом убитого и затем вдруг заговорил тихим голосом, выражавшим глубокое горе:

— Бедный старый Джек! Зачем я не послушался тебя и не выгнал этого негодяя! И ты сделался его жертвой!.. Как это могло произойти? Вероятно, ты был слишком вспыльчив, мой старый друг. Треслер! — воскликнул он, указывая на неподвижное тело. — Вот лежит самый преданный, единственный друг, который был у меня. Этот человек оставался со мной, когда все другие покинули меня… Мы сражались бок о бок с индейцами. Помню время, когда он готов был собственным телом защищать меня. У него были свои недостатки, но кто же их не имеет… Бедный, бедный Джек! И мы никогда не узнаем, что вызвало это преступление. Будь проклят убийца! Слышите вы, каждый из вас, я назначаю тысячу долларов тому, кто поймает Антона и доставит его сюда, живого или мертвого! Тысячу долларов! Слышите! Кто отправится?

Треслер не мог больше выдержать.

— Не беспокойтесь, мистер Марболт, — сказал он холодно. — Незачем вам предлагать награду. Тот самый человек, который погнался за Антоном, найдет его. И вы можете быть довольны, — он ничего не возьмет от вас за это. Вы, может быть, не знаете Аризону, но я-то знаю его.

— Вы доверчивы, — возразил Марболт недовольным тоном.

— Я имею основания для этого, — последовал решительный ответ.

Марболт покачал головой.

— Надеюсь, что это будет так, как вы говорите. Но я все же сомневаюсь. А теперь у нас есть другое дело, — прибавил он более спокойным голосом. — Надо позвать доктора. Пошлите за ним и за полицией завтра утром. Нет нужды беспокоить их сегодня ночью. У полиции есть своя ночная работа, и они будут недовольны, если мы оторвем их от нее. Ничего нельзя сделать до наступления дня. А доктор нужен только, чтобы удостоверить смерть. Бедный Джек…

Он отвернулся, глубоко вздохнув. По дороге к двери он вдруг остановился.

— Треслер, — сказал он, — вы уж позаботьтесь обо всем сегодня ночью. Дверь заприте… А вы уверены, что Аризона поймает этого человека? — прибавил он с беспокойством.

— Вполне, — ответил Треслер. Ему казалось, что он понимал настойчивость Марболта.

Наступило молчание. Затем палка слепого снова застучала, и он вышел, сопровождаемый любопытными взглядами остальных людей. Треслер задумчиво посмотрел ему вслед. Затем он перевел взгляд на своих товарищей, которые продолжали угрюмо молчать, хотя постукивание палки Марболта уже затихло вдали. Джо не было между ними. Треслер знал, что он находился возле Дианы.

— Роу Гаррис, — сказал Треслер. — Хочешь ли ты поехать за доктором?

— Он ведь сказал завтра утром, — возразил Гаррис.

— Я знаю. Но если ты хочешь доставить мне удовольствие, поезжай сегодня же ночью и предупреди доктора. А затем отправляйся в Уидоу Дэнглей, где мы все будем ждать тебя. Там будет устроена засада.

Гаррис посмотрел на него с удивлением, и все в комнате сразу заинтересовались. Что-то в тоне Треслера заставило их встрепенуться, и глаза их заблестели.

— Что это такое? — заносчиво спросил Джекоб.

— Это не какая-нибудь шутка? — заметил Гаррис.

— Я говорю совершенно серьезно, — отвечал Треслер. — Слушайте, ребята: я хочу, чтобы вы поехали все, тихонько, один за другим. Это восемь миль отсюда, в Уидоу Дэнглей. Устройте так, чтобы быть там в половине первого ночи и… не забудьте свое оружие. Там есть большая роща, прилегающая к дому. Я буду немного раньше, а также будет полиция. Готовьтесь к драке. Я не могу вам пока объяснить. На этот раз я не хотел спрашивать разрешения Марболта. Вы помните, что он сказал однажды. Не стоит рисковать второй раз.

— Я еду с тобой, — решительно ответил Гаррис.

Все выразили согласие и вышли один за другим.

Треслер потушил лампу и запер дверь за собою. Потом он прокрался к кухне Марболта и заглянул в окно. Там была Диана и с нею был Джо, у которого на поясе висели два револьвера. Они сразу заметили Треслера, и девушка забросала его вопросами, но он не стал отвечать на них. Он только спокойно предупредил ее.

— Не ложись спать в эту ночь, моя дорогая. Но только устрой так, чтобы твой отец ничего не знал об этом. — Затем он обратился к Джо и сказал ему: — Джо, если ты заснешь хотя бы на одну минуту сегодня ночью, я тебе никогда этого не прощу…

Треслер ушел, уверенный, что никто из них не изменит своему обещанию. Он оседлал свою лошадь и стал ждать, пока в ранчо не погасли огни. Тогда он выехал на дорогу и, обогнув коррали, углубился в темную сосновую рощу позади дома Марболта.

Ранчо Уидоу Дэнглей казалось при лунном освещении гораздо более обширным, чем оно было на самом деле. В этом странном серебристом свете все принимало увеличенные размеры, ночные тени казались строениями, а контуры настоящих строений искажались до неузнаваемости. В действительности это была самая обыкновенная маленькая деревушка.

Ранчо помещалось в узкой извилистой долине, где протекал ручей, журча прокладывавший себе путь среди густых зарослей кустарника к реке Москито. Это была одна из тех долин, которыми изобилует прерия, представляющих собою природный дренаж для нее. Такая долина незаметна сверху, и путник открывает ее случайно, неожиданно увидав перед собою узкий овраг, покрытый густыми зарослями кустов и деревьев. Обломки скал и красный песок по берегу ручья точно рассыпаны какой-то щедрой рукой среди огромных пространств травяной степи.

Дом, стоявший на северном склоне оврага, был окружен с трех сторон сосновой рощей. С правой стороны дома помещались хозяйственные строения, а на расстоянии 150 ярдов от них — хорошо скрытые в роще коррали для скота.

Треслер приехал в сопровождении сержанта Файлса и еще двух своих спутников.

— Где ваши люди? — спросил его полицейский сержант.

— Они должны быть в роще, позади корралей.

— Сколько их?

— Четыре, считая повара.

— Четверо ваших и шестнадцать моих, итого — двадцать, а с нами двумя будет двадцать два. Это хорошо.

Сержант прямо направился к роще. Ковбои были уже там. Им дана была инструкция держаться вблизи корралей, защищать их до последней возможности или же действовать в качестве подкрепления, если борьба произойдет в другом месте. Треслер и Файлс стали спускаться в долину по очень крутому склону, поверхность которого осыпалась под ногами лошадей. Файле поглядел на небо, которое становилось слегка облачным.

— Это хорошо, — сказал он. — Лунный свет нам не особенно полезен. Мы должны, главным образом, полагаться на то, что появление наше будет неожиданным.

В глубине долины уже собрался весь отряд полиции. Файлс разделил его на две части, одна из которых должна была находиться в засаде под командой Треслера. Через четверть часа после их прибытия все уже были на своем посту. В долине снова водворился безмятежный сон.

Условленный час приближался. Луна стояла уже высоко на небе, но свет ее становился мерцающим вследствие скопления облаков, временами сгущавшихся в тяжелые тучи. Иногда они прерывались, и серебристый луч отражался на поверхности ручья. Все кругом тогда принимало какой-то фантастический облик. В ароматном воздухе слышалось мелодичное жужжанье насекомых. Ночной мир пробуждался…

Но люди, сидевшие в засаде, ждали молча и напряженно, не замечая никакой красоты в окружавшей их природе. Для них это было поле битвы, и они думали только об условиях и выгодах своего стратегического положения.

Наконец раздался условный сигнал. Где-то прокричала сова, и вслед за тем издалека донесся неясный гул. Один из людей Треслера также ответил криком совы, и третий такой же крик раздался со стороны корралей, где находилась стража.

Гул становился явственнее, и хотя глаз не мог еще различить ни одного движущегося предмета на дороге, но изощренный слух уже улавливал топот лошадиных копыт. Этот топот приближался, и луна, внезапно появившись в облаках, сразу осветила всю картину. Отряд из восемнадцати всадников быстрым галопом обогнул изгиб долины и устремился прямо к засаде. Тогда раздался голос Файлса:

— Стой! Или мы будем стрелять!

Всадники сразу натянули поводья, но ответом был пистолетный выстрел, направленный в ту сторону, откуда раздался голос. Это послужило сигналом для Треслера, который тотчас же сделал знак своим людям. Первый залп произвел смятение в рядах всадников. Битва приняла серьезный характер. Полицейские вскочили на лошадей и наступали с фронта и с тыла на попавших в ловушку всадников. Четыре ковбоя, забыв инструкции, бежали вниз от корралей, чтобы принять участие в схватке. На бегу они кричали во всю глотку, точно рассчитывали навести этим панику на врага и сойти за целый грозный отряд.

Однако их вмешательство принесло пользу. Ночные всадники оказались очень серьезным противником. Когда прошла первая минута замешательства, они устремились прямо на отряд Треслера с такой решительностью, что им удалось преодолеть сопротивление и форсировать свободный проход. Внезапное появление ковбоев отбросило их назад, а в тылу у них находились полицейские силы. Несколько лошадей, лишившихся своих всадников, вырвались на волю в разгар схватки. Один из полицейских выпал из седла рядом с Треслером. В темноте невозможно было с точностью определить, кого еще постигла такая же участь. Шайка Красной Маски попала в западню, и теперь обе стороны решили биться до конца.

Все это время Треслер и Файле высматривали их вожака — человека, которого они непременно хотели захватить в плен. Темнота, благодаря которой они могли устроить засаду, теперь мешала им ориентироваться. Трудно было даже отличить друзей от врагов, а тем более разглядеть кого-нибудь. Ряды сомкнулись, и возникла жаркая рукопашная схватка. Треслер, помимо воли, был увлечен своей бешеной лошадью в самую гущу сражающихся. Она подвергла его смертельной опасности, но она же своими неистовыми скачками спасла его от многих пуль и, наконец, вынесла его из толпы сражающихся. Треслер не мог совладать с нею. Она понеслась вперед и в своей бешеной скачке прямо наткнулась на лошадь Файлса как раз в тот момент, когда он прицелился в человека, носившего красную маску. Столкновение было таким неожиданным, что всадники и лошади чуть не свалились на землю. «Леди Изабелла» взвилась на дыбы, а Файле, отчаянно ругаясь, едва удержался в седле. И, прежде чем он и Треслер опомнились, человек в красной маске уже исчез в темноте, по направлению к тому месту, где начинался крутой подъем.

Перепуганная «Леди Изабелла» сделала новый прыжок и помчалась вниз по долине. Треслер успел только заметить, что сержант продолжал свое преследование Красной Маски. Через минуту шум битвы остался позади, но Треслер еще долго продолжал сражаться со своей лошадью. Наконец ему кое-как удалось справиться с нею и вскарабкаться вверх на откос. Он решил, что должен исправить ошибку. По его вине, или по вине его лошади, они упустили Красную Маску. Он должен настигнуть его во что бы то ни стало. Он не мог думать ни о чем, кроме преследования, и теперь, когда лошадь повиновалась ему, он снова вполне оценил ее силу и верность ее шага. Она легко преодолевала все препятствия, перескакивая через кусты и ямы. Песок и щебень рассыпались под ее сильными копытами. Она почти под прямым углом вскочила на вершину откоса, и всадник едва удержался за луку седла.

Треслер промчался мимо Файлса, который с трудом взбирался на крутизну.

— На много ли он опередил нас? — успел спросить Треслер.

— Только что поднялся на вершину, — крикнул Файле.

Треслер вонзил шпоры в бока своей лошади. Теперь вершина холма неясно обрисовывалась на фоне неба, опоясанная густой чащей кустарника. Нагнув голову и почти касаясь носом земли, «Леди Изабелла» прямо ринулась в чащу, Треслер едва успел пригнуться и уцепиться за шею. Он даже не успел хорошенько сообразить, что случилось, когда лошадь пронесла его сквозь чащу и в следующий момент очутилась в открытой прерии.

«Леди Изабелла» закусила удила и летела вперед, подобно птице. Треслер уже не мог управлять ею. Он всматривался в даль, надеясь увидеть того, кого искал. Но все было окутано мраком. Тогда он решил довериться случаю и инстинкту своей лошади. Вдруг луна выглянула из облаков и осветила горизонт всего только на несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы различить вдали всадника, повернувшего в правую сторону, к реке Москито.

Его охватило отчаяние. Расстояние более мили отделяло их. «Леди Изабелла» сама, без принуждения, ускорила свой бег, точно почуяла далекого товарища.

Треслер потрепал ее по шее и постарался, по жокейски, облегчить свой вес.

— А теперь, ведьма, — ласково проговорил он, — хоть раз веди себя как следует и скачи что есть духу.

Глава XX
Преследование Красной Маски

Казалось невозможным догнать всадника, опередившего их на целую милю и скакавшего во весь опор. Даже Треслер, знавший превосходные качества своей лошади и быстроту ее бега, почти не надеялся на это. Тем не менее бешеная скачка продолжалась, и невозможное становилось возможным. Проскакав восемь миль, он уже почти настиг всадника в маске.

Треслер нисколько не удивился, когда вдруг выехал на знакомую дорогу вдоль берега реки. Теперь он мог бы сделать короткий объезд, чтобы преградить беглецу путь, но он опасался, что тот воспользуется временным прекращением погони и ускользнет от него.

Дорога вела прямо в ранчо, и заросли кустарника вдоль нее тянулись до самого речного брода. Треслер продолжал нестись вперед. Время от времени он ласково обращался к своей лошади, и она, как будто понимая его слова, старалась превзойти себя. Они достигли речного брода, откуда дорога поворачивала в сторону ранчо. Луна скрылась за деревьями. Треслер уже больше не мог видеть всадника и только слышал стук копыт его лошади, бежавшей впереди. У самого брода этот стук внезапно прекратился. Треслер остановил свою лошадь у поворота дороги и стал напряженно прислушиваться. Наконец он различил слабый треск ломаемых ветвей где-то впереди. Тогда он повернул лошадь и направил ее прямо в кусты. Это была та самая заросль, в которую он однажды попал нечаянно. Но теперь он уже не чувствовал ни малейшего колебания. Он знал, куда ехал. «Леди Изабелла» помчалась через густые заросли, прокладывая себе путь к заброшенной дороге, по которой Треслер когда-то уже проезжал.

Беглец опять значительно опередил его. Треслер в первый раз с тех пор, как началась погоня, стал пришпоривать свою лошадь и даже стегнул ее, чтобы она прибавила шагу. Она замахала головой и хвостом и фыркнула, словно протестуя против такого обращения. Но нетерпение наездника усиливалось. Он чувствовал, что наступает последний акт драмы и конец погони уже недалек. Теперь или никогда!

Вскоре разделявшее их расстояние опять сократилось. Лес внезапно кончился. Начинало светать, и в сером сумеречном свете Треслер увидел, что его отделяли лишь тридцать ярдов, или немного более, от всадника, за которым он гнался.

Оба достигли теперь той неровной, бугристой местности, которую Треслер прекрасно запомнил. Перед ним была плоская возвышенность, которая вела к утесу над рекой. Он помнил, что дорога здесь разветвлялась, направляясь к мосту и образуя широкую дугу. Если он спустится прямо к реке, то выиграет, по крайней мере, пятьдесят ярдов. Однако при таком неверном свете это было, конечно, большим риском. С минуту он колебался, но затем решил одним ударом покончить все. Лошадь беглеца уже заметно начала уставать.

Треслер доехал до края обрыва и ласково потрепал свою лошадь по шее, поощряя ее к последнему усилию. К нему опять вернулось доверие к ней. Он чувствовал, что она может еще совершить подвиг, который он от нее требовал.

Он видел, что человек в красной маске направился по дороге к мосту. Треслер бросил тревожный взгляд на небо. Серые предрассветные сумерки еще не рассеялись. Ни один луч восходящего солнца еще не пробился сквозь густой слой облаков. Однако у него не было выбора. Будет ли светло или нет, а он не может возвращаться назад.

На мгновение он даже забыл о Красной Маске. Все его мысли были сосредоточены на том великом усилии, которое он должен был сделать, и глаза его были устремлены вперед на реку. Сможет ли его лошадь после такой скачки переплыть реку и достигнуть берега? Его нервы были напряжены до последней степени. Окружающие предметы становились отчетливее, кусты были яснее очерчены, и ему казалось, что он уже различает оба берега реки.

«Леди Изабелла», насторожив уши, точно прислушивалась к журчанию воды, которое все приближалось. Треслер бессознательно сжал коленями бока лошади, и тело его так изогнулось, как будто он сам собирался сделать прыжок.

Наступил критический момент. Лошадь, как стрела, устремилась вниз и в одно мгновение была уже на берегу. Но, вероятно, царивший вокруг сумрак обманул ее. Она прыгнула дальше, чем было нужно, и, ударившись передними ногами о скалу, перевернулась и свалилась головой вперед, выбросив своего всадника из седла на мягкий речной песок.

Треслер, совершенно невредимый, сразу вскочил на ноги, но «Леди Изабелла» продолжала лежать в том сеймом месте, где упала. Горькое чувство сожаления и безнадежности охватило Треслера, когда он вернулся к ней, а в это время всадник в красной маске гнал свою измученную лошадь по склону холма. Он был всего на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов, но Треслер не обратил на него внимания. Взглянув на свою неподвижную лошадь, он понял, что убил ее. Она сломала себе шею и обе передние ноги.

Убедившись в этом, Треслер сразу отошел от нее и взглянул наверх. Медлить было нельзя. Всадник уже исчез, но его несчастная лошадь стояла на полпути к вершине холма, увязая почти до колен в рыхлом песке. Очевидно, у нее уже не хватило сил выбраться оттуда. Не раздумывая, Треслер стал карабкаться наверх, к утесу. Красная Маска не намного опередил его, однако спуск с другой стороны был слишком крут и опасен, поэтому вряд ли можно было опасаться, что он ускользнет от своего преследователя. Становилось светлее, облака рассеялись, и небо окрасилось розовым сиянием, предвестником солнца.

Наконец, задыхаясь от напряжения, Треслер влез на плоскую возвышенность, усыпанную гравием. Она была пуста! Он посмотрел на утес, поднимавшийся над его головою, но и там не было видно никаких признаков человека. Затем он увидел знакомую лачугу, построенную неизвестным охотником, и направился к ней, держа револьвер наготове.

Неожиданно дверь ее распахнулась. Перед ним, лицом к лицу, был не кто иной, как сам Джулиен Марболт. Он выскочил наружу с револьвером в руке, смелый и стремительный, но когда поток солнечных лучей упал на него, сразу с криком отчаяния отпрянул назад. Он не рассчитывал на такой резкий переход от сравнительной темноты к дневному свету. Подозрения Треслера подтвердились: Марболт бывал слеп только при ярком свете.

Его замешательство продолжалось лишь одно мгновение. Затем он сразу с изумительной быстротой ринулся вбок и, обогнув лачугу, побежал к ступенькам, проделанным в скале.

Треслер громко окликнул его по имени, но Марболт не обернулся. Нащупав первую ступеньку, он стал карабкаться наверх. Теперь достаточно было бы одного выстрела, но Треслер не хотел прибегать к этому. Он полагался на свои руки и свою силу. Однако когда он подбежал к лестнице, Марболт был уже недосягаем. Ничего другого не оставалось как стрелять или лезть на почти отвесную скалу по этой головокружительной лестнице.

— Ни шагу дальше, или я вас сброшу оттуда пулей! — крикнул Треслер. Но в ответ на это слепой с удвоенной энергией полез выше. У Треслера, наблюдавшего его снизу, начинала кружиться голова. Наконец он решился выстрелить, целясь в скалу, возле правой руки слепого. Он видел, как от удара пули посыпался известняк, и рука слепого снова поднялась, ища следующую ступеньку.

Треслер не знал, что делать. Если этот человек доберется до верхушки утеса, то все пропало. А он приближался к ней шаг за шагом, цепляясь за шероховатую поверхность скал. Треслер наблюдал это восхождение, не будучи в состоянии оторвать от него глаз. По-видимому, слепой руководствовался только своим инстинктом. Его движения напоминали движения каракатицы, выпускающей свои щупальцы.

— Предупреждаю вас в последний раз! Я буду стрелять… — крикнул Треслер.

И опять-таки единственным ответом на это было удвоенное усердие карабкавшегося человека.

Треслер уже приготовился спустить курок, но вдруг ужас сковал его движения. Слепой оступился. Ему оставалось только несколько ступенек, чтобы достигнуть цели, и он изо всех сил старался удержаться. Но это ему не удалось, и он начал быстро скользить вниз, судорожно цепляясь руками за скалы. Треслер бросил на землю свой револьвер и закрыл глаза. Раздался пронзительный крик. Вслед за тем что-то тяжелое и мягкое шлепнулось на край плато и покатилось дальше.

Все произошло в одно мгновение, и наступила тишина. Когда Треслер открыл глаза, то ему показалось, будто ничего не произошло. Никакого следа, ни клочка одежды, ни пятнышка крови, ничего! Но он знал: там, внизу, лежало все, что осталось от владельца ранчо Москито-Бенд!

Сержант Файле и Треслер стояли на дне долины, возле тела погибшего Марболта. Файле снял с его лица маску и стал ее рассматривать. Это был кусок красного одеяла.

— Гм, да… — пробормотал он. — Игра сыграна!

— Наверху, в хижине я видел такие же куски, — заметил Треслер. — Это одеяла метисов, — пояснил Файле и, сложив маленький кусок материи, тщательно засунул его в карман. Затем он повернулся и взглянул на зиявшее перед ним ущелье, которое уходило между величественными обрывами в недра гор. — Да, игра была ловкая, — прибавил он. — Видали вы когда-нибудь это место?

— Только один раз, — ответил Треслер и рассказал полицейскому офицеру о своей первой поездке верхом.

Файле слушал его с интересом.

— Жаль, что вы мне раньше не рассказали об этом. Но вы упустили все-таки самое главное. Взгляните вниз, туда, под тень утеса. Там, на расстоянии мили, находятся коррали достаточной величины, чтобы вместить десять тысяч голов скота. Все они расположены очень искусно.

Треслер только теперь заметил это. Ряды корралей тянулись на большое расстояние, прилегая одной стороной к крутым стенам долины. Потом он перевел взгляд наверх, на выступ скалы, откуда сорвался слепой, и на высеченные в известняке ступени.

— Я бы хотел знать, что находится по другую сторону? — сказал он.

— Все очень просто! Там метисы.

— Какое-нибудь селение?

— Вроде этого. Вы помните, что недавно они покинули свой прежний лагерь. Мы не могли найти их местопребывание. Когда они попадают в горы, то искать их там все равно, что искать иголку в стоге сена. Может быть, и наш приятель Антон скрывается там.

— Сомневаюсь, — возразил Треслер. — Теф Мак Куллок к ним не принадлежит, как я уже говорил вам. Он пришел сюда из-за границы, а теперь он удирает с такой быстротой, на какую только способна его лошадь. И, если я не ошибаюсь, Аризона мчится по его следу.

Файле задумчиво посмотрел на своего спутника и направился к ближайшей заросли кустарника.

— Капрал Моней отправился за телегой и вернется не раньше, чем часа через два. Нам придется подождать его здесь, в компании с ним. — Он указал на мертвеца.

Они уселись на землю и закурили трубки.

— Я должен быть вам благодарен, — снова заговорил Файле.

— Нет, не мне, а моей лошади, — возразил Треслер. — Я ведь не уверен, что он не ускользнул бы от нас, если бы не его случайное падение. Знаете, я всегда начинаю колебаться в такие минуты. Мне трудно заставить себя хладнокровно проливать кровь.

— Нет, он не ушел бы от нас. Я все время наблюдал за ним снизу. Но ваша лошадь действительно благородное животное.

— Да. Я не стыжусь признаться, что ее смерть тяжело поразила меня. Несмотря на ее нрав, моя лошадь была лучшей в ранчо, — сказал Треслер.

— Вы думаете, что это была ваша лошадь? — спросил Файле с некоторым удивлением.

— Конечно, нет. Она принадлежала Марболту.

— И не ему! — возразил Файле. — Она принадлежала полиции и вместе с остальными была украдена.

— Но Марболт говорил Джеку, что он купил ее у метисов.

— Конечно, он это говорил… Когда я увидал вас верхом на этой лошади, то это ранчо сразу заинтересовало меня. Но слепота Марболта сбивала меня с толку. Мне нетрудно было убедиться, что Джек в этом не участвовал, не участвовали также и рабочие ранчо. Антон был тут замешан, но я тоже убедился, что он не был главным вождем. Оставался Марболт, но он был слеп. Прошлой ночью, когда вы пришли ко мне и рассказали, что случилось в ранчо, и эту историю с зажженной лампой, меня вдруг осенила мысль. Очевидно, он был слеп при дневном свете, но видел в темноте и сумерках. Не знаю, что это за болезнь, черт побери. Надо признаться, что он хорошо скрывал свою тайну.

Треслер кивнул головой.

— Да, он провел всех нас, даже свою дочь! Что вы намерены делать в первую очередь?

Файле пожал плечами.

— Придется занять ранчо, произвести расследование и допрос. Что касается собственности, то это решит правительство.

— Сержант, я надеюсь, что вы избавите мисс Марболт, насколько это будет возможно, от этих неприятностей, — обратился к нему Треслер. — Она вела с ним очень несчастную жизнь. Могу вас уверить, что она ничего не знала. Я готов в этом поклясться…

— Я вполне верю вам, дорогой мой! Мы вам слишком многим обязаны и не можем сомневаться в вас. Насколько возможно, мы оставим ее в покое. Но она ведь знала об этой слепоте, иначе она не вошла бы тогда с зажженной лампой к нему в комнату. Ей все-таки придется дать показание.

— Я уверен, что она даст его.

— Конечно!.. Ага, я слышу стук колес. Это едет телега.

Файлс привстал, потом снова сел и продолжал:

— Джек, из всех нас, был самый догадливый. Я не думаю, чтобы ему кто-нибудь говорил о странной слепоте его хозяина. Он сам узнал это. И он играл тут большую игру. И все ради женщины…

— Вероятно, он находил, что она стоит этого, — заметил Треслер.

— Разумеется, — ответил Файлс, улыбаясь. — Беда в том, что он уже был не молод. Он издевался над вами, когда присоединился к вам в ваших подозрениях относительно Антона. Он знал, что вы находитесь на верном пути, и хотел сбить вас с толку. Я понимаю, почему вас послали в Уиллоу Блеф. Вы слишком много знали, слишком допытывались. Ваша настойчивость была опасна. От вас надо было отделаться, как уже раньше отделывались от других… Да, все это было ловко подстроено. И ведь он не щадил и свой собственный скот. Похищал у себя самого стадо быков и отправлял в эти коррали, а позднее, как я предполагаю, он опять переправлял их на свои пастбища. Все это делалось для отвода глаз. Меня только удивляет, почему, владея таким ранчо, он подвергал себя подобному риску.

— Может быть, это пережиток старого. Ведь он когда-то торговал невольниками. Я думаю, что тот скот, которым он первоначально снабдил свое ранчо, был награблен им у индейцев. А потом, когда явились белые и индейцы исчезли, он продолжал свою грабительскую деятельность по привычке.

Файле нахмурил свои густые брови.

— А, так он был торговец невольниками! Кто же вам сказал это?

— Мисс Марболт. Она говорила мне, что он торговал в Вест-Индии «черной слоновой костью». Конечно, она не понимала, что это значит!

— Разумеется!.. А вот и телега!..

Файле вскочил на ноги. Капрал Моней подъехал.

— Хорошие новости, сержант. Мы захватили всю шайку, — крикнул он.

Глава XXI
Возвращение

Управление делами ранчо временно взял на себя сержант Файле. Глядя на него, Треслер часто думал, что сельская обстановка и мирная профессия фермера гораздо более подходили к нему, чем та напряженная военная атмосфера, среди которой ему приходилось жить.

Диана, по совету Треслера, уехала в Форкс, к доктору Ослеру, жена которого охотно приютила у себя молодую девушку и ухаживала за ней, как за больным ребенком. Благодаря влиянию Файлса и его сочувствию к ней она была избавлена от присутствия на суде в Кал форте, где разбиралось это громкое дело. Но ей пришлось все-таки дать свое показание на предварительном следствии.

Она не видела Треслера больше месяца, но думала о нем невольно, проникаясь уверенностью, что запрет ее отца все еще тяготеет над нею. Ведь она дочь убийцы! Разве может уважающий себя человек жениться на ней! Она скажет ему это, когда увидит его и уедет отсюда навсегда. Она не может здесь оставаться. Здесь кругом живут люди, пострадавшие от ее отца. Могут ли они хорошо относиться к ней? Они должны презирать ее, как дочь Каина!

А между тем не было ни одного человека среди рабочего населения поселка, который не относился бы к ней с величайшей предупредительностью и сочувствием. Большинство этих людей были неграмотны и вели очень тяжелую борьбу за существование. Уделом их был постоянный тяжелый труд. Но под их суровой оболочкой скрывалась настоящая человеческая душа, и они избегали говорить при ней о недавних кровавых событиях, понимая, насколько были мучительны для нее эти воспоминания.

Наконец Треслер приехал в Форкс. Он остановился у трактира Карнея, и первый, кто его встретил, был его старый знакомый Ренкс, по прозвищу Кабачок. В его наружности не произошло никакой перемены с тех пор, как его видел Треслер в последний раз. Он носил ту же самую одежду, и она не стала ни грязнее, ни чище с того времени. Впрочем, и вся окружающая обстановка в трактире осталась в прежнем виде, такая же неприглядная, как была, и во всем поселке не заметно было никаких перемен. Да и какие перемены могли быть? Здесь был полный застой!

— Ну вот, Слепой Черт умер! — воскликнул Кабачок при виде Треслера. — Я думаю, правительство наградит вас за это.

Треслер промолчал. Такое напоминание было ему неприятно. Понимая, однако, что он должен как-нибудь отвечать на приветствия старых товарищей, он позвал хозяина трактира и велел подать виски.

— Я очень рад, — сказал Кабачок, когда узнал, что Треслер намерен с неделю пожить в поселке. Он тотчас же предложил ему поселиться в его доме. Но Треслер отказался, сказав, что Карней, хозяин трактира, конечно, найдет для него свободную комнату.

Кабачок вернулся к столу, за которым играли в покер. Игроки снова заняли свои прежние места, покинутые ими, когда вошел Треслер, и скоро все так увлеклись игрой, что уже забыли о нем.

Треслер смотрел на них и думал, что такую жизнь они ведут из года в год и будут вести еще многие годы. Работа, карты и виски! Но он хорошо знал, как они борются за существование и как трудна их жизнь. Он знал, что в этом благословенном крае человек, оставшийся без заработка, умирает как собака под пыльным придорожным кустом.

Вскоре пришел Файле и сказал ему:

— Там, снаружи, вас ждет Джо Нелсон. Он не хочет войти сюда. Выйдем к нему.

Джо ожидал у дверей, сидя верхом на лошади, но Треслер заставил его слезть и войти с ним в трактир.

— Джо, я хочу просить тебя об одном одолжении, — сказал он.

Улыбка расплылась по морщинистому лицу Джо Нелсона.

— Видишь ли, мне нужен человек, который мог бы оказать мне дружескую помощь. Я заарендовал маленький участок земли и хочу там устроить собственное ранчо. И вот я хотел бы, чтобы ты, Джо, помог мне в моем хозяйстве. Это все.

В первую минуту Джо растерялся. Он странно заморгал глазами, наконец откашлялся и протянул руку по направлению к Треслеру, но таким решительным жестом, точно собирался ударить его в зубы. Треслер невольно откинулся назад.

— Бери ее! — проговорил Джо хриплым от волнения голосом.

Треслер взял протянутую руку и потряс ее.

— И, может быть, наше поле будет без сорной травы, — заметил он, улыбаясь.

— Мистер Треслер, сэр, обещаю вам…

— Зачем тут «мистер» или «сэр», Джо! — прервал его Треслер. — Мы ведь старые товарищи, знаем друг друга хорошо… А теперь, Файле, — обратился он к полицейскому сержанту, — есть у вас какие-нибудь известия для мисс Марболт?

— Да, решение состоялось, и документ у меня в кармане, — хмуро ответил Файле. — Имущество конфисковано!

— Хорошо! Но прошу вас, ничего не говорите мисс Марболт, пока я не повидаюсь с нею. Потом вы придете и скажете ей, что ее ожидает… Я хочу, чтобы и ты, Джо, пришел вместе с сержантом, — прибавил он, обращаясь к старику.

— Хорошо, сэр!..

— Нет, Джо, не надо «сэра»!

— Хорошо, Треслер, — пробормотал старик.

Когда Треслер пришел, Диана не бросилась к нему в объятия, как он этого ожидал. Она указала ему на стул подальше от себя и сказала, что должна поговорить с ним.

— Хорошо, — ответил ей Треслер, усевшись с нахмуренным и серьезным видом, — я выслушаю тебя. Даю тебе час времени на размышления, но заявляю прямо, что они ни к чему не приведут. Ты должна будешь согласиться на мое решение. Ну, говорите скорее, мисс Марболт, высказывайте все, что у вас есть на душе. Вот часы. Я вам даю достаточно времени.

Она взглянула на Треслера и заметила, что он недоволен. На лбу у него появилась складка. Конечно, он рассчитывал на встречу другого рода.

— Я могу сказать вам все, что нужно, гораздо скорее, — начала она слегка дрожащим голосом. — Целый час — это слишком много. Я только прошу вас понять меня.

Она на минуту умолкла и потом продолжала:

— Джон, вы не должны сомневаться во мне, но… но я ведь не все сказала на следствии, что знаю…

Треслер не пришел к ней на помощь. Он продолжал сидеть молча и только смотрел на нее.

— Я знала, что отец мой мог видеть ночью, — снова заговорила она. — Он был, как это сказал доктор Ослер, никта… никталоп, — так, кажется, это называется. Это очень странная болезнь. Это не настоящая слепота, как я понимаю. Он не мог видеть при дневном свете. Что-то такое было в его глазах, отчего внутрь проходило слишком много света, и поэтому всякое зрительное ощущение было парализовано. При этом он чувствовал чрезвычайно сильную боль. Но когда наступал вечер и вообще в полумраке он мог видеть, и даже зрение становилось у него очень острым. Как он мог скрывать эту тайну в течение стольких лет, — я, право, не знаю. Я понимаю теперь, почему он это скрывал, но все-таки не могу понять, что заставляло его совершать те ужасные дела, которые он совершал все это время. Ведь он же был достаточно богат и не нуждался в деньгах… Джон, я ведь открыла его тайну, то есть что он видит в темноте, в то время, когда вы лежали, раненный, перед тем, как к вам вернулось сознание. — И здесь она впервые рассказала ему события той ночи, когда она застала своего отца у его постели.

— Отец сердился на то, что вы находитесь у него в доме, и в особенности на то, что я ухаживаю за вами… Я понимала, что должна была быть осторожна и не оставлять вас, но вот, однажды ночью, чувствуя большое утомление и боясь заснуть, я забаррикадировала лестницу. Я всеми силами боролась со сном, но от усталости присела на свою кровать и тотчас заснула. Потом я внезапно проснулась, не знаю от чего, и тотчас же встревожилась за вас. Я взяла лампу и пошла в переднюю. Там я увидела, что моя баррикада на лестнице разобрана…

— И ваш отец был возле моей постели, и руки его ощупывали мое горло… Не так ли? — спросил Треслер.

— Да… Он хотел развязать повязку…

— Зачем?

— Чтобы раскрыть рану и… и вызвать кровотечение и смерть…

— Вот что! Я вспоминаю теперь. Я видел эту сцену во сне… А вы?

— У меня была в руках зажженная лампа, и в тот момент, когда свет упал ему в глаза, он стал совершенно слеп, и уже не мог выполнить своего намерения. Я думаю, он хотел броситься на меня, но я пригрозила ему лампой и тем, что позову на помощь.

— Я понимаю, — сказал Треслер. — Поэтому-то вы и знали, что надо было сделать, когда он набросился на Джека.

Девушка кивнула головою.

— Файле был прав, — проговорил задумчиво Треслер. — Вы знали о странной болезни вашего отца.

— Скажите, Джо, я дурно поступила, что не рассказала об этом на следствии? — спросила она. — Ведь он умер!..

— Нет, вы были правы, — отвечал Треслер. — Все равно, это не принесло бы никакой пользы. Но во всяком случае, вы должны были сказать это мне.

— Я не знала, как поступить, — прошептала она, опустив глаза. — Ведь мне никогда не приходило в голову, что он имеет какое-нибудь отношение к грабежу скота и что он был или мог быть Красной Маской. Я видела в его поступке только покушение на вашу жизнь, и заботилась только о том, чтобы это больше не повторилось. Говорить вам об этом не имело смысла. Ужас, который я испытывала, даже думая об этом…

— Да, я понимаю, — прервал он ее. — Вам трудно было говорить об этом, хотя это навело бы нас на правильный след. Ну, да все равно! Теперь установлено, кем был Джулиен Марболт с самого начала. Вы должны знать, что под торговлей «черной слоновой костью» подразумевается торговля невольниками. Вовсе не его слепота была причиной того, что он совершал преступления. Не было виновно в этом и поведение вашей матери. Он был негодяем раньше этого. Слепота только давала ему возможность вести большую игру. Но это все равно… Сколько бы мы ни обсуждали его характер, теперь уже ничего не изменить. Диана Я хочу поговорить с тобою о другом. Я приобрел маленькое ранчо в этом же округе, и уже заручился стариком Джо в качестве помощника. Там есть дом. Я его перестрою для нас. Осенью, после загона, я куплю скот, а теперь я хочу знать, когда будет наша свадьба?

— Джон… но подумай. Мой отец… он был убийцей, — пролепетала девушка.

— Мне все равно, чем он был! Ведь я не на нем женюсь! — воскликнул Треслер со смехом.

— Но твои родные?.. Что скажут они? И все люди здесь!

— Не говори глупостей! — сказал он, насильно беря ее руки и притягивая ее к себе. — При чем тут мои родные! Пусть они женятся на ком хотят. Пусть они выбирают себе добродетельных девиц с безупречной родословной. Что за выдумки, Диана! То ты отказываешь мне потому, что ты не дочь своего отца, то потому, что вдруг вообразила себя его дочерью. Даже если бы это было так… Мои товарищи не осудят тебя, а что касается меня, то я убедился, что тут каждый богатый землевладелец, в основе своей, и грабитель, и убийца. Выходят же их дочери замуж, черт возьми!

Диана взглянула на него с удивлением.

— Что ты говоришь, Джон? Это все честные люди!

— Честные люди! — проворчал Треслер. — А ты не знаешь, как они околпачивали, грабили и избивали индейцев! Как они эксплуатировали переселенцев и выбрасывали их за ограду своих ранчо! Убить и ограбить можно не только собственными руками!

— Джон! — прошептала Диана. — Но ведь ты тоже хочешь устроить собственное ранчо! Значит ли это, что тебе придется убивать и грабить?

Треслер помолчал немного и наконец проговорил с улыбкою:

— Я слишком беден для этого. Мы попробуем работать собственными руками: Джо, Аризона и я. Кстати, я до сих пор не знаю, где Аризона?

Глава XXII
Аризона

Зима наступает в Канаде сразу и без всяких колебаний. Снег выпадает и остается. Солнце сияет на небе, но тепла не дает. Холодный, леденящий воздух проникает сквозь всякое одеяние, сквозь меха, мокасины и меховые сапоги. Мороз очень чувствительно пощипывает тело. Фермеры ищут убежища в своих домах, и почти все работы на открытом воздухе прекращаются, как только зима накладывает свою печать на страну.

Пороги покрываются снежными сугробами, и редко на них можно встретить людей. Иногда появляется одинокий всадник, отправляющийся посетить кого-нибудь, или сани, нагруженные дровами. Случается порой, что какой-нибудь фермер с женой отправляется в отдаленный город за покупками в больших санях на тройке лошадей, запряженных цугом, или же едет в одиночных санках с одной лошадью. Но все это представляет собою редкое явление, и дороги большею частью остаются совершенно пустынными. В сущности, жизнь замирает на все время зимы, и фермеры как сурки могут спать, отдыхая от напряженной работы в течение трех четвертей года.

Даже самый яркий солнечный свет не может оживить огромного мертвого пространства, засыпанного снегом. Дальше, на несколько сот миль к северу от Форкса, где дорога разветвляется и отходит к востоку, общий вид местности становится еще суровее, еще безотраднее вследствие отсутствия листвы на деревьях, растущих на покрытых снегом пригорках. Ветви протягиваются, точно руки скелетов, и ни одно дерево больше уже не может служить защитой против порывов ветра, налетающих со свистом на злополучного путника, застигнутого зимней бурей. Впрочем, зимой эти проселочные дороги обыкновенно никем не посещаются, и редко кто рискует отправляться по ним в далекое путешествие.

На этот раз было очевидно, что какой-то всадник недавно проезжал через поросшую лесом возвышенность. На одной из перекрестных дорог, на той тропинке, которая идет откуда-то со стороны холмов, ясно видны свежие следы копыт лошади, но они оканчиваются в том месте, где начинается перекресток. Там они поворачивают в лес и снова теряются.

В этом пустынном месте, как раз там, где следы сворачивают в лес, стоит одинокая сосна, сожженная молнией, совершенно голая и почерневшая. К одной из почерневших ветвей прикреплена такая же черная доска, как раз на высоте головы всадника. На этой доске находится странная надпись. Крупные буквы этой надписи тщательно выведены мелом, а ниже нарисована рука с вытянутым пальцем, указывающим по направлению тропинки. Надпись гласит: «Путь без возврата!» Каждый житель прерии, прочтя эту надпись, по всей вероятности, постарается избежать указанного пальцем пути. Он даже предпочтет сделать объезд по другой дороге, если ему надо непременно отправиться в ту сторону.

Зачем здесь находится эта доска? Кто прикрепил ее здесь? «Путь без возврата!» Это предостережение не шутка!..

Холодное зимнее солнце уже село, и одинокий всадник въехал на своей лошади в лес. Там он скрылся из виду. Настала долгая, холодная ночь, но когда наступил рассвет, всадник снова показался из лесу и поехал вдоль дороги. К вечеру он снова вернулся, снова исчез в лесу и к рассвету опять появился на дороге. Так продолжается изо дня в день в одно и то же время. И с каждым днем он едет медленнее и в изнеможении опускается в седле. К концу недели вследствие сильного исхудания он становится похожим на тень. Голод положил свой отпечаток на его изможденное лицо, и глаза его лихорадочно блестят.

Лошадь его, по-видимому, чувствует себя не многим лучше.

Наконец, однажды вечером, как всегда, он въезжает в лес, но на следующее утро не появляется на опушке. В продолжение всего этого дня между деревьями слышался слабый шорох. Это двигалась стреноженная лошадь, человек же больше не показывался.

С наступлением ночи одинокий всадник опять остановился у дороги, за стеной кустов, закрывающих его. Он сидел неподвижно, тяжело опустившись на седло в своей крайней слабости. Его лошадь низко опустила голову и, по-видимому, дремала, но всадник не спал. Глаза его были широко раскрыты и горели, точно глаза ночной совы, высматривающей добычу.

На заре положение не изменилось. Всадник по-прежнему сидел, низко опустившись в седле. Но как только рассеялся мрак и сероватый утренний свет проник в лесную чащу, лошадь подняла голову и, насторожив уши, смотрела на дорогу. Взгляд всадника устремился туда же.

Вскоре с дороги донесся слабый шорох. Всадник встрепенулся. Он различил заглушенный снегом стук лошадиных копыт, и на изможденном лице его появилась слабая улыбка. Именно этого он так долго и терпеливо ждал. Он осадил лошадь назад в кусты, и рука его опустилась к кобуре револьвера.

Звуки приближались. Острый слух всадника различил, что другой одинокий всадник уже вступил в лес и сошел с лошади, шагая по снегу рядом с нею. Время тянулось бесконечно, но терпение всадника, по-видимому, еще не истощилось. Больше недели тому назад он приехал сюда, в эту снежную пустыню, со скудным запасом пищи, и ждал этого свидания.

Теперь, сквозь заросли кустов, он увидел путника, ведущего свою лошадь. Он был небольшого роста, закутан в меха, и, судя по мрачной улыбке, озарившей лицо поджидавшего, это был именно тот самый человек, которого он желал видеть. Было заметно, что одинокий путник боязливо озирался вокруг и в его черных глазах появился тревожный блеск.

Наконец он увидел на дереве черную доску со странной надписью и остановился, как вкопанный.

Он несколько раз прочел ее, повторяя написанные слова, и взгляд его обратился в сторону, указанную рукой, нарисованной на доске.

По его темному лицу пробежала какая-то странная гримаса. Он инстинктивно понял, что это предостережение относилось к нему. Быть может, где-то здесь, недалеко, его подстерегала смерть. И все-таки он не повернулся и не бежал. Он просто смотрел и думал. Взор его то и дело возвращался к надписи на доске, и он опять прочитывал ее.

В его памяти проносились сцены, о которых он хотел бы забыть. Он несколько раз подносил ко лбу руку в меховой рукавице.

Внезапно в кустах раздался треск. Его лошадь шарахнулась в сторону, и он едва удержался в седле. Он быстро обернулся и сразу же отпрянул назад, увидев дуло тяжелого револьвера, направленного на него.

Оба противника смотрели прямо в глаза друг другу. Но ничто не нарушало мертвенной тишины. Выстрела не последовало. Оружие служило только для того, чтобы заставить противника сдаться. В этой стране револьвер был законодательной и исполнительной властью.

Путник, оправившийся от первого замешательства, понял это и покорился. Его положение было невыгодным, особенно вследствие того, что на руках у него были надеты тяжелые меховые рукавицы.

Аризона опустил оружие, не спуская, однако, глаз с рук своего противника. Выпрямившись в седле, чтобы не обнаружить своей слабости, он наконец заговорил медленным, резким голосом.

— Я поджидаю тебя здесь целую неделю, Теф Мак Куллок! Ты хорошо скрывался, но я все-таки узнал твое местопребывание. Теперь ты уже не уйдешь от меня. С той минуты, как ты бежал, как трусливая собака, стараясь замести следы, я не переставал искать тебя. Ты знаешь, что нам надо свести счеты, и я здесь нахожусь только для этого.

Лицо Аризоны оставалось неподвижным, и в тоне его не было заметно ни малейшего раздражения. Он говорил холодно и спокойно, с некоторым оттенком презрительности. Но и того, что испытывал метис, стоявший перед ним, также нельзя было прочесть на его лице. Оно только как будто еще более потемнело.

По-видимому, он все еще находился под впечатлением странной надписи на доске. Он указал на нее Аризоне:

— Эта штука… Это твоя работа? А!

— Да! И я думаю, ты понимаешь, что это значит. Перед каждым из нас, товарищ, лежит такой «путь без возврата!» Это гладкая дорога, по которой легко идти сначала, когда вступишь на нее. Но вернуться уже нельзя. Она облита слезами и кровью. Не особенно длинен этот путь, даже очень короток и обрывается внезапно. Иногда концом бывает веревка, закинутая на дерево, иногда нож или револьвер, вроде моего. Но все это ведет к одному — к смерти! Товарищ, мы с тобою подошли к этому концу. В особенности ты.

Понимаешь, ты должен пройти первым. Может быть, и я пойду вслед за тобой, когда буду готов. Спорить об этом не будем. Я хочу поговорить с тобою о другом, об этой женщине… жене твоего товарища, который никогда не сделал тебе ничего дурного. Но прежде оставь в покое свои руки. Ты как будто хочешь стащить рукавицы?

Метис не обратил внимания на его слова и холодно посмотрел ему в лицо.

— Руки вверх! — проревел Аризона, и тогда метис невольно поднял руки над головою, точно получил удар.

Аризона подошел к нему и обшарил его карманы. Вынув большой револьвер и удостоверившись, что у него нет другого оружия, он спокойно вернулся на свое прежнее место.

— Я вот что хотел сказать, — снова заговорил он. — Ты поступил как свинья в отношении своего товарища. Не скажу, чтобы я был хорошим мужем, но это уже тебя не касается. Ты бродил, как койот, вокруг да около, выжидая удобного случая. Ты употреблял все способы, чтобы сманить ее. Ты понимаешь, что я должен убить тебя за это! Но я не койот. Я поступлю с тобою так, как ты не стал бы поступать со мною, если б я был на твоем месте. Ты пойдешь по «пути без возврата», но ты пройдешь его как человек, а ты этого не заслуживаешь.

Хладнокровный тон Аризоны действовал раздражающим образом на метиса, но он ничем не выказывал этого. Он ограничился только циничным замечанием:

— Я обращался с нею прилично.

Наконец Аризона потерял терпение.

— Ты обращался с нею прилично! Ты, знавший, что ее муж жив… Ты, у которого, может быть, есть с полдюжины жен живых и столько же мертвых. Ты поступал прилично. Хорошо. Ты ответишь теперь за это. Ответишь своей кровью…

Метис вздрогнул. Он старался скрыть свое волнение, но в душе проклинал себя за то, что надел огромные рукавицы, стеснявшие его движения. Он наблюдал за Аризоной, когда тот слезал с седла, и заметил у него признаки слабости, которую тот уже больше не мог скрывать. Но теперь это не имело никакого значения и не могло принести ему пользы. Он знал, что должен был подчиниться и ждать. Блестящее дуло револьвера удерживало его в повиновении, и он не смел, да и не пытался, пошевелиться. Аризона погнал свою лошадь в лес и вернулся к метису, который продолжал стоять на месте, стараясь выказать полное равнодушие.

— Видишь этот револьвер? — сказал Аризона, расчистив ногою маленькую площадку в снегу. — Я кладу его здесь. Затем я отсчитываю назад пятнадцать шагов и останавливаюсь. А теперь, Теф Мак Куллок, или Антон, или как ты себя еще называешь, ты умрешь прилично, хоть ты свинья! Ты умрешь на дуэли, как джентльмен, хотя ты этого не заслуживаешь. Да, не сомневайся, ты должен умереть! Слезай с лошади и стань на том месте. А я буду считать до трех: раз, два, три! Вот так! И тогда мы должны поднять оружие и стрелять. Я надеюсь, что ты упадешь первый, потому что я тебя убью. Ну, а теперь, сделай одолжение и слезай с лошади.

Но метис не шевелился. Тогда Аризона прикрикнул на него, и он сразу исполнил приказание. По-видимому, мужество совершенно покинуло Мак Куллока. Однако, заметив, что Аризона едва держится на ногах от слабости, он не терял надежды ускользнуть.

— Ты напрасно так уверен, — проговорил он сквозь зубы. — Быть может, ты потом запоешь другую песню. Ба, ты заставляешь меня смеяться. Ну вот, я готов.

— Иди на свое место и смейся, — невозмутимо ответил Аризона. — А пока ты будешь смеяться, я попрошу тебя снять твою овечью куртку. Это неподходящая одежда для тебя в данный момент. Во всяком случае, она слишком толста. Снимай же ее. Живо!

Метис снова повиновался, и они неподвижно стояли друг против друга. Никогда еще Аризона не имел такого внушительного вида, как в эту минуту. Он казался еще выше ростом, и его глаза, ввалившиеся и огромные, сверкали так, что взгляд их был почти невыносим. Следы разгула и пьянства на его лице исчезли и сменились выражением какой-то спокойной внутренней силы. Человек, который стоял перед ним, отнял у него женщину. Он должен умереть!

— Когда я скажу «три», поднимай револьвер с земли и стреляй, — торжественно сказал Аризона.

Наступило молчание. Аризона слегка наклонился и, положив свой револьвер на землю, быстро выпрямился. Потом громко проговорил: раз! Метис нагнулся, точно собираясь прыгнуть.

— Два! — сказал Аризона.

Метис с необычайной быстротой схватил револьвер, и вслед за тем раздались два громких выстрела, после чего он швырнул на землю свое дымящееся оружие. Аризона не пошевелился, хотя его лицо побледнело. Он знал, что он ранен.

— Три! — произнес он и нагнулся, чтобы поднять свой револьвер. Метис бросился к своей лошади, намереваясь вскочить в седло. Аризона прицелился, и выстрел грянул в тот момент, когда метис просунул ногу в стремя. Затем раздался второй выстрел, и метис свалился, как мешок. Белый снег окрасился кровью, вытекавшей из раны на его виске.

Снова наступила тишина.

Аризона медленно и с трудом прошел, шатаясь, через лес и опустился на краю дороги. У него темнело в глазах, он сделал над собою усилие и все-таки не упал, а кое-как опустился на снег. Он сел, обхватив руками колена, и облокотился спиной на дерево. Он чувствовал, что пришел конец. Теплая струя текла по его груди и смачивала одежду. Но он не чувствовал боли. Жизнь уходила постепенно. Несколько мгновений он сидел с закрытыми глазами, потом вдруг открыл их и осмотрелся кругом. Белый снег потемнел, и все предметы стали неясными, расплывчатыми.

— Что ж… я готов, — прошептал он. Руки его ослабели, и ноги выпрямились сами собой. Он повернулся и, как усталый бродяга, ищущий покоя, лег лицом в снег.

Аризона прошел до конца свой «путь без возврата!».