Новь (Тургенев)/Глава 27

Новь — Часть вторая, глава XXVII
автор Иван Сергеевич Тургенев

Дата создания: 1876, опубл.: 1877. Источник: http://az.lib.ru/t/turgenew_i_s/text_0300-1.shtml

XXVII

Соломин выскочил к воротам фабрики, как только прибежали ему сказать, что какой-то господин с госпожой приехали в тележке и спрашивают его. Не поздоровавшись с своими гостями, а только кивнув им несколько раз головою, он тотчас приказал мужичку-кучеру въезжать на двор — и, направив его прямо к своему флигельку, ссадил с телеги Марианну. Нежданов спрыгнул вслед за нею. Соломин повел обоих через длинный и темный коридорчик да по узенькой кривой лесенке в заднюю часть флигелька, во второй этаж. Там он отворил низенькую дверь — и все трое вошли в небольшую, довольно опрятную комнатку с двумя окнами.

— Добро пожаловать! — проговорил Соломин с своей завсегдашней улыбкой, которая на этот раз казалась и шире и светлее обыкновенного. — Вот вам квартира. Эта комната — да вот, рядом, еще другая. Неказисто, да ничего: жить можно. И глазеть здесь на вас будет некому. Тут, под окнами у вас — по уверению хозяина — цветник, а по-моему — огород; упирается он в стену, а направо да налево заборы. Тихое местечко! Ну, здравствуйте вторично, милая барышня, и вы, Нежданов, здравствуйте!

Он пожал им обоим руки. Они стояли неподвижно, не раздеваясь, и с молчаливым, полуизумленным, полурадостным волнением глядели оба прямо перед собою.

— Ну что ж вы? — начал опять Соломин. — Разоблачайтесь! Какие с вами есть вещи?

Марианна показала узелок, который она все еще держала в руке.

— У меня вот только это.

— А у меня саквояж и мешок в телеге остались. Да вот я сейчас…

— Оставайтесь, оставайтесь. — Соломин отворил дверь. — Павел! — крикнул он в темноту лесенки, — сбегай, брат… Там вещи в телеге… принеси.

— Сейчас! — послышался голос вездесущего.

Соломин обратился к Марианне, которая сбросила с себя платок и начала расстегивать мантилью.

— И все удалось благополучно? — спросил он.

— Все… никто нас не увидел. Я оставила письмо господину Сипягину. Я, Василий Федотыч, оттого не взяла с собою ни платьев, ни белья, что так как вы нас посылать будете… (Марианна почему-то не решилась прибавить: в народ) — ведь все равно то бы не годилось. А деньги у меня есть, чтобы купить, что будет нужно.

— Все это мы устроим впоследствии… а вот, — промолвил Соломин, указывая на входившего с неждановскими вещами Павла, — рекомендую вам моего лучшего здешнего друга: на него вы можете положиться вполне… как на самого меня. Ты Татьяне насчет самовара сказал? — прибавил он вполголоса.

— Сейчас будет, — ответил Павел, — и сливки и все.

— Татьяна — это его жена, — продолжал Соломин, — и такая же неизменная, как он. Пока вы сами… ну, там, привыкнете, что ли, — она вам, моя барышня, прислуживать будет.

Марианна бросила свою мантилью на стоявший в уголку кожаный диванчик.

— Зовите меня Марианной, Василий Федотыч, — я не хочу быть барышней! И прислужницы мне не надо… Я не для того ушла оттуда, чтобы иметь прислужниц. Не глядите на мое платье; у меня — там — другого не было. Это все надо будет переменить.

Платье это, из коричневого драдедама, было очень просто; но, сшитое петербургской портнихой, оно красиво прилегало к стану и к плечам Марианны и вообще имело вид модный.

— Ну не прислужница — так помощница, по-американски. А чаю вы все-таки напейтесь. Теперь еще рано — да и вы оба, должно быть, устали. Я теперь отправляюсь по фабричным делам; позднее мы опять увидимся. Что нужно будет — скажите Павлу или Татьяне.

Марианна быстро протянула ему обе руки.

— Чем нам отблагодарить вас, Василий Федотыч? — Она с умилением глядела на него.

Соломин тихонько погладил ей одну руку.

— Я бы сказал вам: не стоит благодарности… да это будет неправда. Лучше же я скажу вам, что ваша благодарность мне доставляет великое удовольствие. Вот мы и квиты. До свиданья! Павел, пойдем.

Марианна и Нежданов остались одни. Она бросилась к нему — и, глядя на него тем же взглядом, как на Соломина, только еще радостнее, еще умиленней и светлей:

— О мой друг! — проговорила она. — Мы начинаем новую жизнь… Наконец! наконец! Ты не поверишь, как эта бедная квартирка, в которой нам суждено прожить всего несколько дней, мне кажется любезна и мила в сравнении с теми ненавистными палатами! Скажи — ты рад?

Нежданов взял ее руки и прижал их к своей груди.

— Я счастлив, Марианна, тем, что я начинаю эту новую жизнь с тобою вместе! Ты будешь моей путеводной звездой, моей поддержкой, моим мужеством…

— Милый Алеша! Но постой — надо немножко почиститься и туалет свой привести в порядок. Я пойду в свою комнату… а ты — останься здесь. Я сию минуту…

Марианна вышла в другую комнату, заперлась — и минуту спустя, отворив до половины дверь, высунула голову и проговорила:

— А какой Соломин славный!

Потом она опять заперлась — и послышался щелк ключа.

Нежданов подошел к окну, посмотрел на садик… Одна старая-престарая яблонь почему-то привлекла его особое внимание. Он встряхнулся, потянулся, раскрыл свой саквояж — и ничего оттуда не вынул; он задумался…

Через четверть часа вернулась и Марианна с оживленным, свежевымытым лицом, вся веселая и подвижная; а несколько мгновений спустя появилась Павлова жена, Татьяна, с самоваром, чайным прибором, булками, сливками. В противоположность своему цыганообразному мужу, это была настоящая русская женщина, дородная, русая, простоволосая, с широкой косой, туго завернутой около рогового гребня, с крупными, но приятными чертами лица, с очень добрыми серыми глазами. Одета она была в опрятное, хоть и полинялое, ситцевое платье; руки у ней были чистые и красивые, хоть и большие. Она спокойно поклонилась, произнесла твердым, отчетливым выговором, безо всякой певучести: «Здравы будете», — и принялась устанавливать самовар, чашки и т. д.

Марианна подошла к ней.

— Позвольте, Татьяна, я помогу вам. Дайте мне хоть салфетку.

— Ничего, барышня, мы к этому приобыкли. Мне Василий Федотыч сказывал. Коли что потребуется, извольте приказать, мы со всем нашим удовольствием.

— Татьяна, не зовите меня, пожалуйста, барышней… Одета я по-барски, а впрочем, я… я совсем…

Пристальный взгляд Татьяниных зорких глаз смутил Марианну; она умолкла.

— А кто же вы такая будете? — спросила Татьяна своим ровным голосом.

— Коли вы хотите… я, точно… я из дворянок; только я хочу все это бросить — и сделаться как все… как все простые женщины.

— А, вот что! Ну, теперь знаю. Вы, стало, из тех, что опроститься хотят. Их теперь довольно бывает.

— Как вы сказали, Татьяна? Опроститься?

— Да… такое у нас теперь слово пошло. С простым народом, значит, заодно быть. Опроститься. Что ж? Это дело хорошее — народ поучить уму-разуму. Только трудное это дело! Ой, тру-удное! Дай бог час!

— Опроститься! — повторяла Марианна. — Слышишь, Алеша, мы с тобой теперь опростелые!

Нежданов засмеялся и тоже повторил:

— Опроститься! опростелые!

— А что это у вас, муженек будет — али брат? — спросила Татьяна, осторожно перемывая чашки своими большими ловкими руками и с ласковой усмешкой поглядывая то на Нежданова, то на Марианну.

— Нет, — отвечала Марианна, — он мне не муж — и не брат.

Татьяна приподняла голову.

— Стало, так, по вольной милости живете? Теперь и это — тоже часто бывает. Допрежь больше у раскольников водилось, а ноне и у прочих людей. Лишь бы бог благословил — да жилось бы ладно! А то поп и не нужен. На фабрике у нас тоже такие есть. Не из худших ребят.

— Какие у вас хорошие слова, Татьяна!.. «По вольной милости…» Очень это мне нравится. Вот что, Татьяна, я о чем вас просить буду. Мне нужно себе платье сшить или купить, такое вот, как ваше, или еще попроще. И башмаки, и чулки, и косынка — все, чтобы было, как у вас. Деньги у меня на это есть.

— Что же, барышня, это все можно… Ну, не буду, не извольте гневаться. Не буду вас барышней называть. Только как мне вас звать-то?

— Марианной.

— А по отчеству как вас величают?

— Да на что вам мое отчество? Зовите меня просто Марианной. Зову же я вас Татьяной.

— И то — да не то. Вы уж лучше скажите.

— Ну хорошо. Моего отца звали Викентьем. А вашего как?

— А моего — Осипом.

— Ну, так я буду вас звать Татьяной Осиповной.

— А я вас Марианной Викентьевной. Вот оно как славно будет!

— Что бы вам с нами чайку выпить, Татьяна Осиповна?

— На первый случай можно, Марианна Викентьевна. Чашечкой себя побалую. А то Егорыч забронит.

— Кто это Егорыч?

— А Павел, муж мой.

— Садитесь, Татьяна Осиповна.

— И то сяду, Марианна Викентьевна.

Татьяна присела на стул и начала пить чай вприкуску, беспрестанно поворачивая в пальцах кусочек сахара и щурясь глазом с той стороны, с какой она прикусывала сахар. Марианна вступила с нею в разговор. Татьяна отвечала не чинясь и сама расспрашивала и рассказывала. На Соломина она чуть не молилась, а мужа своего ставила тотчас после Василия Федотыча. Фабричным житьем она, однако, тяготилась.

— Ни тебе город здесь, ни деревня… Без Василия Федотыча и часу бы я не осталась!

Марианна слушала ее рассказы внимательно.

Усевшийся в сторонке Нежданов наблюдал за своей подругой и не удивлялся ее вниманию: для Марианны это все было внове — а ему казалось, что он подобных Татьян видел целые сотни и говорил с ними сотни раз.

— Вот что, Татьяна Осиповна, — сказала наконец Марианна, — вы думаете, что мы хотим учить народ; нет — мы служить ему хотим.

— Как так служить? Учите его, вот вам и служба. Я хоть с себя пример возьму. Я как за Егорыча вышла — ни читать, ни писать не умела; а теперь вот знаю, спасибо Василию Федотычу. Не сам он учил меня, а заплатил одному старичку. Тот и выучил. Ведь я еще молодая, даром что рослая.

Марианна помолчала.

— Мне, Татьяна Осиповна, — начала она опять, — хотелось бы выучиться какому-нибудь ремеслу… да мы еще поговорим об этом с вами. Шью я плохо; если б я выучилась стряпать — можно бы в кухарки пойти.

Татьяна задумалась.

— Как же так в кухарки? Кухарки у богатых бывают, у купцов; а бедные сами стряпают. А на артель готовить, на рабочих… Ну уж это совсем последнее дело!

— Да мне бы хоть у богатого жить, а с бедными знаться. А то как я с ними сойдусь? Не все же такой случай выдет, как с вами.

Татьяна опрокинула пустую чашку на блюдечко.

— Это дело мудреное, — промолвила она наконец со вздохом, — около пальца не обвертишь. Что умею — покажу, а многому я сама не учена. С Егорычем потолковать надо. Ведь он какой? Книжки всякие читает! — и все может сейчас как руками развести. — Тут она взглянула на Марианну, которая свертывала папироску… — И вот еще что, Марианна Викентьевна: извините меня, но коли вы, точно, опроститься желаете, так это уж вам придется бросить. — Она указала на папироску. — Потому в тех званиях, хоть бы вот в кухарках, этого не полагается: и вас сейчас всякий признает, что вы есть барышня. Да.

Марианна выбросила папироску за окно.

— Я курить не буду… от этого легко отвыкнуть. Простые женщины не курят: стало быть, и мне не след курить.

— Это вы верно сказали, Марианна Викентьевна. Мужской пол этим балует и у нас; а женский — нет. Так-то!.. Э! да вот и сам Василий Федотыч сюда жалует. Его это шаги. Вы его спросите: он вам сейчас все определит — лучшим манером.

И точно: за дверью раздался голос Соломина.

— Можно войти?

— Войдите, войдите! — закричала Марианна.

— Это у меня английская привычка, — сказал, входя, Соломин. — Ну каково вы себя чувствуете? Не заскучали еще пока? Я вижу, вы здесь чайничаете с Татьяной. Вы слушайте ее: она разумница… А ко мне сегодня мой хозяин приезжает… вот некстати! И обедать остается. Что делать! На то он хозяин.

— Что за человек? — спросил Нежданов, выходя из своего уголка.

— Ничего… Тряпки не сосет. Из новых. Вежлив очень — и рукавчики носит, — а глаз всюду запускает, не хуже старого. Сам шкурку дерет — и сам приговаривает: «Повернитесь-ка на этот бочок, сделайте одолжение; тут есть еще живое местечко… Надо его пообчистить!» Ну, да со мной он шелковый; я ему нужен! Только я пришел вам сказать, что уж сегодня вряд ли удастся нам свидеться. Обед вам принесут. А на двор не показывайтесь. Как вы думаете, Марианна, Сипягины будут вас отыскивать, за вами гнаться?

— Я думаю, что нет, — ответила Марианна.

— А я так уверен, что да, — сказал Нежданов.

— Ну, все равно, — продолжал Соломин, — надо быть осторожным на первых порах. Потом обойдется.

— Да; только вот что, — заметил Нежданов, — о моем местопребывании должен знать Маркелов; надо его известить.

— Зачем?

— Нельзя иначе; для нашего дела. Он должен всегда знать, где я. Слово дано. Да он не проболтает!

— Ну хорошо. Пошлем Павла.

— А платье мне будет готово? — спросил Нежданов.

— То есть костюм? — как же… как же. Тот же маскарад. Спасибо-недорого. Прощайте, отдохните. Татьяна, пойдем.

Марианна и Нежданов опять остались одни.