В. В. Розанов править
Новые потуги кадетской партии править
Политиканство и политика так же относятся между собою, как кокетство и красота. Одно явление — нормально, здорово, разумно и прекрасно, другое — уродливо, патологично и на все взгляды отвратительно. Молодой наш конституционализм больше всего терпит от того, что, страшно запоздав исторически и введясь в пору широкого разлития так называемой «интеллигентности», он мало принял в себя живой воды от источников народности и государственности и обильно хлебнул мертвой воды вот этого кокетничающего политиканства, на которое только и способен выветрившийся слой нашей интеллигенции. Этим объясняется, отчего главная наша думская партия, конституционно-демократическая, которая на все стороны хвастается, что в нее вошли «лучшие интеллигентные силы страны», и которая трогательным образом верует, что в ней столько же изумительных талантов, сколько звезд на небе, на самом деле представляет всею своею историею скучнейшее и бесплоднейшее политиканство. Это отразилось даже в самом названии, которое она кокетливо выбирала: «партия конституционно-демократическая», «партия народной свободы». «Я и Машенька, я и Марья Иванова»… Хотелось захватить в свое имя как можно больше красивых эпитетов. Но история показала, что как у заправской кокетки есть только одно настоящее желание — преуспеть, так и у наших «кадетов» есть одно настоящее намерение — очутиться во власти, попасть во властное, распорядительное положение: а и с конституционализмом, и с демократиею они только кокетничали.
Один из сотрудников «Русского Богатства», г. Елпатьевский, расточая разные любезности этой партии, оговорился недавно, что она не получила в России нравственного авторитета, и не получила его потому, что по всему своему духу она расходится с русским духом. Г. Елпатьевский не высказал здесь ничего нового, а сказал ту вещь, которая всеми в России сознавалась, и, между прочим, наша газета многократно указывала, что кадеты лишены русского здравомыслия и русской простоты. Сотруднику «Рус. Бог.» отвечал один из Гессенов в «Речи», конечно отвергая это обвинение. Заметим скромно, что, конечно, кому же и судить о «русском духе», как не еврею Гессену: ведь Талмуд и русская сказка, песня и пословица — это одного поля ягоды… Но в то время, как г. Гессен строил свою защиту в нижнем этаже газеты, в верхнем ее этаже, в руководящих передовицах, самым плачевным образом опровергалась эта его аргументация. Нет, прав был г. Елпатьевский, как права и вся Россия, не доверяя нравственному духу кадетов…
В этих передовицах кадетский орган, ввиду нового закона о выборах и в естественном предвидении, что он приведет в третью Думу значительное число октябристов, заговорил о возможности «технических соглашений» с партиею 17 октября. И каким иезуитизмом и тошнотворною внутреннею фальшью повеяло уже от одного этого термина «технические соглашения»… Вот уж лисий хвост, под которым ничего не видно или видно что-то скверное… Что значит: «технические соглашения?» В прямом смысле — ничего не значит. Разумей, что хочешь. «Соглашение» говорит о какой-то связи, указывает на протянутую руку, а щепетильная оговорка: «технические» показывает скверную гримасу на лице, имеющую успокоить «левых», что сердце кадетов по-прежнему обращено к ним и остается столь же кристально чистым, как было и до манифеста 3 июня. Рука протягивается к «октябристам», а физиономия отворачивается от них же с этим лицемерным «фи»! Кадеты слишком небрезгливы сами и предполагают такую же небрезгливость в других партиях. Они всегда пили с удовольствием из стакана, в который им плевали «друзья слева», и воображают, что октябристы станут с таким же удовольствием пить из стакана, поданного им кадетами, в который они предварительно тоже поплевали.
Кадетов губит и погубило отсутствие нравственного идеализма, и, пожалуй, в этом-то и лежит коренная черта их «нерусского духа». Ибо русские, при всех недочетах ума, характера, сообразительности, тем не менее были и остаются, может быть, наивными, но нравственно-идеальными людьми, от простого народа, с его верой в религиозные легенды, до образованных верхов, с заветами Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого. Право, нельзя себе представить какого-нибудь героя из русской литературы, от Марьи Ивановны Мироновой в «Капитанской дочке» до Левина и даже пьяненького Мити Карамазова, которому могло бы прийти на ум вступить в важном и глубоком вопросе жизни в «технические соглашения» с кем-нибудь. Самый термин не мог прийти на ум в этой своей скверной фразеологии: это — пахнет явным плутовством, это какая-то адвокатская «штучка», которую может выказывать наружу и хвастать ею медный лоб, беспробудная совесть. Да, Митенька Карамазов, вечно пьяный и несчастный, — и тот сказал бы горькое «фи» по адресу всех этих Милюковых, Гессенов и tutti quanti [всех прочих (ит.)], которые, видите ли, сверкают на русском горизонте, как звезды на небе…
«Технические соглашения»… Жалкая политика в ломаный грош ценою, на которой нет ни здравого смысла, ни простой добропорядочности! И эта-то алтынная политика, такие-то адвокатские «штучки» беззастенчиво провозглашаются в трагичнейший час родной истории, когда все колеблется, все подвержено сомнению, когда страна залита кровью, разорена и унижена. Но что этим господам до отечества? «Ubi bene, ibi patria» [Где хорошо, там и родина (лат.)]…
«Технические соглашения»… Ну, а отчего не честная уступка части своей программы, явно неосуществимой, с целью войти в соглашение с партиею, тоже конституционною, для проведения в жизнь других и осуществимых частей этой своей программы. Мена услуг, совершенно открытая и честная. Всякий договор есть соглашение, всякий договор есть уступка: это честное политическое дело, каких между прочим тысячи переделал мужественный и добродетельный Рим. Тут ни капли упрека для совести. Но эта жалкая протягиваемая из-под фалды рука и вместе брезгливая, отворачивающаяся мина, чтобы не плюнули лишний раз в лицо «левые» плеваки, — фу, как это гадко, как это салонно-гадко, как это пахнет износившимся барином, ведущим кухонную интрижку. И еще этих господ называли нашими «жирондистами»… Но жирондисты первой французской революции — это точно были цвет интеллигенции своего времени, «esprits forts» [вольнодумцы (фр.)] эпохи, это были благородные энтузиасты, лирики, мечтатели тогдашней Франции… И к ним плечом к плечу придвигаются наши «кадеты»… Хороши кумушки.
И все так же льстиво и двулично у этой партии. Она печатала и кричала, опять заискивая перед левыми плеваками, что ее центральный комитет не уполномочивал гг. Маклакова, Булгакова и Струве ездить к премьер-министру накануне роспуска Думы в целях предупредить этот роспуск и проч. «Было очень бурное заседание», печатали в кадетских газетках, желая сказать плюнувшему в их стакан Алексинскому, что «мы их пробрали»… За что пробрали? Почему? Ведь для всех ясно, как дважды два четыре, что социал-демократическая фракция Думы совершенно беззастенчиво плюнула на русский парламент, доведя его позорнейшим своим поведением до роспуска; что она, ни малейшего внимания не обращая на кадетов, сорвала Думу, ей не нужную, и, можно сказать, вонзила нож в живое тело кадетов, которые любят Думу, как мышь сало, не больше, но и не меньше. Совершенно очевидно, и социал-демократы это отлично знают, что в эти роковые сутки кадеты ненавидели «левых» всею яростью игрока, из-под носа у которого увозят большую груду золота. Все проиграно в один день, — проиграно глупейшим и ненужнейшим плевком «левых» в стакан г-на Милюкова и прочих «звезд». Так все явно: и в душе своей не одни откровенные Булгаков, Маклаков и Струве, но и сам Милюков, Гессены, Пергаменты и прочие «этуали» русского небосклона мысленно ползли, ахали и ахали, стенали и молили в кабинете премьер-министра, чтобы он как-нибудь предотвратил, если может, роспуск Думы. Таково было расположение психического момента, которого невозможно ни скрыть, ни затушевать. Но у этой воистину неблагородной партии не хватает мужества ни явно что-нибудь любить, ни явно на что-нибудь негодовать.
Неблагодарная партия. Ну, этуали, не пора ли вам закатиться за горизонт? Довольно, налюбовались вами, и неужели вы станете ждать, чтобы вся Россия повторила в отношении вас тот нечистоплотный поступок и жест левых, после которого вы все «утирались» и «благодарили».
Впервые опубликовано: Новое Время. 1907. 23 июня. № 11234.