П. И. ШАЛИКОВ
правитьНовость
правитьКарамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
Наконец явилось на горизонте отечественной литературы давно и нетерпеливо ожидаемое светило, долженствующее озарить густой мрак нашего политического происхождения, длинную цепь событий в обширной стране великого народа, — деяния и нравы предков его…
Мудрено ли догадаться, что я говорю об Истории господина Карамзина!.. Подобно быстрому потоку, вырвавшемуся из оплота, она — можно сказать — разлилась в одно мгновение по всем кабинетам — ученым, светским и дамским… Она в руках у каждого… Но — увы! — не все очи озарены ею!.. Многому, в моральном мире, своенравная судьба определила оставаться во мраке, непроницаемом никакими лучами!
Первое внимание знатоков обращено было — на бумагу. Тут пошло важное сравнение сей бумаги с тою, на которой печатаются газеты. — «Точно такая же!» — взывает один. — «Нет», — возражает другой: «немного побелее». Потом их всеобъемлющее внимание обращается на заглавие. — «Для чего не просто: Русская История, а История Российского Государства?» — спрашивают они в один голос друг у друга. — И на этом главном пункте соглашаются прямо по-братски.
Далее выходит на блестящее поприще сих общеполезных, глубокомысленных, тонких, остроумных и назидательных замечаний — неувядаемый Бригадир и говорит: «Господа! можно ли сказать: славные опасности?» Нельзя! нельзя! это совсем не по-русски! вскричали сподвижники, столько же знакомые со славою, как и с языком русским. — «Или» подхватил один из них: «„оставался в границах благоразумной умеренности!“… говорится ли таким образом?» — Нет! Нет! повторилось хором (невольно вспоминаю об одной басне). — «Кто это поймет?» — Никто! никто! — «К чему эти примечания, — в таком множестве, так мелко напечатанные? Надобно потерять глаза, читая их!» — восклицал почтенный летами и слабый зрением отставной служитель неугомонного Марса. — «Какое плоское сочинение — comme c’est fade![1]» подставши к бранным рыцарям нашим, картавит дебелый человек в золотом кафтане, ободренный великим примером старшего своего собрата по кафтану, — отчаянного Атлета, с грустью Стентора10 и с яростию Мильтонова героя11 против лучезарного врага своего…
Но опустим занавес над вулканическою головою сего единоборца; заткнем уши свои, терзаемые ужасною нескладицею, и скажем мимоходом, что в продолжение двух или трех недель — со времени появления здесь Истории г-на Карамзина — не удалось мне, — думаю, и другим, — слышать от премудрых Ареопагитов12 нашего большего и посредственного света, например, о расположении ее — о том, удовлетворительным ли образом изъясняются в ней темные и запутанные места и обстоятельства нашей истории; точно ли, например, в одном случае, под словом ключ разумеется человек, как утверждает историк, или означается несколько селений, принадлежащих одному главному, как это и до сих пор называется в Польше, и прочее сему подобное — Нет! Но берутся учить языку и слогу того, чей язык и слог составляют одну из блестящих эпох нашего отечества!..
Но что подумают иностранцы о степени его просвещения, ежели узнают, как судят о писателе, давно ими уваженном, земляки его, имеющие все требование на просвещение!.. К счастию, не узнают: есть звуки, которые исчезают в воздухе без всякого действия, без всякого впечатления… Равно как есть верные признаки, по которым никак нельзя обмануться… Иностранцы знают об нас лучше, нежели некоторые земляки наши.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: Сын Отечества. 1818. № 10. С. 157—159. Печатается по первой публикации.
Шаликов Петр Иванович (1767 или 1768—1852) — князь, писатель, издатель, поэт-сентименталист. Участвовал в турецкой и польской войнах, в частности, во взятии Очакова. Как литератор был горячим поклонником Карамзина. В 1806 году издавал журнал «Московский зритель», в 1808—1812 — журнал «Аглая», а в 1823 году начал издание «Дамского журнала». Он является также автором книг: «Плод свободных чувствований», «Цветы граций», «Послания в стихах князя Шаликова», «Повести князя Шаликова», «Сочинения князя Шаликова», «Последняя жертва музам» и др.
П. И. Шаликова отличали преданность литературе, уважение к мысли и чувству, искренняя гуманность. «Шаликов — истинный рыцарь сентиментализма, — пишет В. И. Коровин. — Карамзин — его кумир. О себе Шаликов писал: „Так я служу грациям, ибо надобно и им служить; посвящаю труды мои одной п_р_и_я_т_н_о_с_т_и, ибо в этом состоит вся моя способность“. Он много сделал, чтобы облагородить нравы. Он всегда был сторонником сердечных отношений в обществе и в семье. Нередки у Шаликова и правдивые описания нравов света, губящего живые души и коверкающего добрую природу человека. Но чрезвычайно узок диапазон чувств самого автора и его героев. Нежность, кротость — вот, пожалуй, основные свойства в его изображении „чувствительного“ человека. Причем свойства эти проявляются по мелким, незначащим поводам. Неадекватность реакций (слезы без нужды, немотивированная мечтательность) отражается и в языке, однообразном по интонации и слащавом до приторности. Вследствие этого Шаликов стал любимой мишенью для язвительных стрел своих современников» (Коровин В. И. «Наслаждающее размышление самого себя» // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. М., 1990. С. 16).
Помещенная в его журнале «Аглая» статья «О слоге господина Карамзина» между тем обнаруживает в авторе тонкий вкус и пророческий дар. В краткой статье выражена принципиальная мысль о том, что Карамзин никогда не повторял своих эстетических опытов: каждая его повесть — новая грань в его эстетике; обоснованы разумные подходы к нововведениям в языке, отмечено направление развития языка самого Карамзина, отброшены предъявляемые ему обвинения в порче русского языка, упомянуто его влияние на читателей и писателей, даны верные характеристики его слога, а также высказано убеждение (оказавшееся в абсолютной мере справедливым), что «беспристрастное потомство будет справедливее многих современников, которые не дойдут до суда его, в то время как г. Карамзин получит от него венок неувядаемый!»
«С Карамзиным Шаликова связывала долголетняя дружба. Карамзин старался помочь своему малообеспеченному, обремененному большой семьей другу, выполняя его многочисленные просьбы» (Пухов В. В. П. И. Шаликов и русские писатели его времени (по архивным материалам) // Русская литература. 1973. № 2. С. 159). Шаликов свято хранил письма Карамзина.
10 Стентор — в греческой мифологии участник Троянской войны, обладавший голосом, равным по силе голосам 50 человек. Погиб, состязвясь в своем умении с богом Гермесом.
11 Имеется виду архангел Михаил, герой поэмы Дж. Мильтона «Потерянный рай» (1667), победитель сатаны.
12 Ареопагиты — здесь (ирон.): авторитетные лица для решения каких-либо вопросов.
- ↑ Как это пошло! (Фр.).