Ни этотъ павильонъ хандры порфирородной
(Предѣлъ, поставленный тоскѣ простонародной),
Гдѣ сладострастіе и дымчатый агатъ,
А нынѣ — факеловъ потушенный обрядъ;
Ни въ тріумфальный годъ воздвигнутая арка,
Гдѣ лицемѣренъ цвѣтъ намеренно не яркій;
Ни гладь зеленая безчисленныхъ запрудъ,
Ни желтый мохъ камней, какъ будто плѣсень рудъ,
На скудномъ сѣверѣ далекій отблескъ Рима,
Меня не повлекутъ назадъ необоримо.
Я тоже не пойду по траурнымъ слѣдамъ,
Гдѣ — «равнодушная къ обидамъ и годамъ»
Обманутымъ стихомъ прославленная Расе[1]
Стоитъ, довольная придворною удачей:
Помолодѣть и ей внезапно довелось!
Отремонтированъ ея «ужасный» носъ
Ремесленнымъ рѣзцомъ; и выбѣлены раны,
Что накопили ей холодные туманы.
Я буду вспоминать, по новому скупой,
Тебя, избитую обыденной тропой,
Сочувствіемъ вдовы, насмѣшкой балагура…
Съ рукой подпертою сидящую понуро.
Я вечеръ воскрешу и поглотятъ меня
Деревьевъ сумерки. Безумолчно звеня,
Пускай смѣшается съ листвою многошумной
Гремучая струя и отдыхъ мой бездумный.
