Не верю (Жаботинский)
Отвечая на статью «Homo homini lupus«, один почтенный публицист не отрицает того, что человек человеку волк и хуже волка, но все-таки думает, что эта беда — от несовершенства политического и социального строя. Демократия, а в особенности тот грядущий порядок, носителем которого является рабочий класс, все это изменит и исправит; «тогда» и слабым народностям хорошо будет житься за пазухой у сильных. Я, по мнению уважаемого оппонента, неправ, когда обвиняю и демократию в прикосновенности к «волчьей свалке»: разве, говорит он, Галиция — демократия? разве там фактическая власть в руках народа? А потому надо верить в светлое будущее. Демократия, а за нею нечто ещё лучшее, вступят некогда в свои права, и будет хорошо. Как у Некрасова: «вот приедет барин, барин нас рассудит».
Должен признаться, что я в барина не верю. Конечно, только в данном отношении, в смысле верного лекарства против племенного гнета. Этот пробел в целебных свойствах демократии нисколько не умаляет ее ценности во всех других отношениях. Ведь кроме национальных или расовых меньшинств, которые боятся чужого гнета, есть на свете, Слава Богу, и большинства, которым чужой гнёт не грозит, а грозит только «свой», единокровный гнёт абсолютизма или олигархии. Для них демократия означает более или менее полное освобождение от политического гнета. И так как на свете число людей, принадлежащих к мажоритарным нациям, несравненно больше числа людей, принадлежащих к нациям миноритарным, то прежде всего надо по справедливости считаться с интересами первых.
Что касается до вторых, то и для них переход страны к демократическому строю представляет, хотя не всегда и не во всем, облегчение. Облегчение заключается главным образом в том, что открывается большая, чем прежде, возможность протестовать, организоваться, бороться. Но чтобы демократия сама по себе была гарантией против гнета одной нации над другою – в это я не верю. Демократия есть наисовременнейшая организация политического выражения народной воли; поэтому все народные предрассудки тоже наисовершеннейшим образом выражаются в действиях именно под эгидой демократического строя. А чтобы предрассудки сами собой испарялись от демократической благодати этого, надеюсь, никто не скажет.
Отличным примером являются Соединенные Штаты. Мой оппонент прав, что в Галиции не демократия; но Соединенные Штаты Северной Америки — демократия в самом обширном смысле, хотя и своеобразно сложившаяся. Правда, избирательные права ещё только в немногих штатах распространены на оба пола, и это, конечно, недочёт; но, за этим исключением, механика демократии на лицо. Всеобщее, равное, прямое и тайное голосование; президент избирается не парламентом, как во Франции, а всенародной подачей голосов, и его право veto в законодательных вопросах ограничено; главные должностные лица, держащие в руках узлы местной администрации, тоже избираются, местное самоуправление доведено до nec plus ultra; свобода слова, собраний, союзов абсолютная. А все-таки негров линчуют и громят ни за что, ни про что, и все-таки в южных штатах они лишены избирательных прав за цвет кожи. Галиция, конечно, не демократия. Но как отнестись к теперешним депутатам от польского населения Галиции? Ведь они избраны всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием. Что ни говорите, это есть демократическое представительство, выражение народной воли по очень усовершенствованной системе. Знаменитые избирательные фальсификации, о которых я уже говорил, применяются в Галиции главным образом против русин и евреев, значительно реже против польских избирателей. Между тем мой оппонент хорошо знает, что польское коло в венском рейхсрате все-таки представляет из себя реакционную силу, идущую почти во всем рука об руку с христианскими социалистами. Как ни мудри, приходится заключить, что таково или приблизительно таково, в общем, коллективное настроение польского населения Галиции.
То же самое приходится сказать и о немцах Австрии. В немецких округах всеобщее избирательное право проведено с особою тщательностью, так как самые округа у немцев меньше, чем у остальных национальностей. Об избирательных фальсификациях или насилиях ничегошеньки не слышно. А в результате — кроме социалистов, почти все немецкие депутаты принадлежат к антисемитским фракциям. Из них самая большая — христианские социалисты. Остальные именуются либеральными и, действительно, всегда резко выступают против клерикальных поползновений. Но когда они объединились в общий союз, то при этом было соблюдено одно важное условие: евреи Офнер и Куранда не были приняты в члены союза, хотя оба, бедняги, и считают себя немцами первого сорта.
Так и слоняются теперь по кулуарам эти два тевтонца иудейского вероисповедания, в качестве «диких», не находя себе приюта. А когда в 1908 г. один патер из партии Люэгера внёс резолюцию о введении процентной нормы для евреев в австрийских школах, большинство немецких депутатов, избранных от культурного немецкого народа всеобщей, равной, прямой и тайной подачей голосов, голосовало за. Если бы завтра Австрия стала демократической республикой, то все эти немцы, поляки и пр. избирали бы не только депутатов, но и губернаторов с исправниками. Решительно не вижу, почему ихние исправники были бы тогда лучше ихних депутатов.
Конечно, «там, за далью непогоды», за горизонтом демократии, нам рисуют царство будущего социалистического строя. Я считаю обобществление орудий производства и неизбежным, и желательным результатом социального процесса и признаю, что носителем этого переворота является рабочий класс; следовательно, с этой стороны тоже не принадлежу к особенно закоснелым еретикам. Но гадать о деталях будущего строя все-таки рано. Одно можно сказать с уверенностью: национальные различия тогда не только не исчезнут, но ещё ярче выразятся благодаря полной свободе развития национальных культур и, в особенности, благодаря подъёму масс, которые являются главными носительницами фактической национальной самобытности. К этому взгляду приходят в последнее время все те социал-демократы, которые не кругом невежественны в национальном вопросе: этот взгляд проводится в обширном труде О. Бауэра «Социал-демократия и национальный вопрос», и даже Каутский не так далеко от него, как десять лет тому назад. Но предсказывать с точностью до одной десятой, как тогда будут настроены национальные большинства по отношению к живущим среди них инородцам, будут ли немцы любить евреев и освободятся ли американцы от своей животной антипатии к неграм, — это было бы шарлатанством: и правнукам нашим от сегодняшнего дня через сто лет все эти вопросы вряд ли уже будут ясны. Пока же можно с уверенностью говорить только об одном: свободен или не свободен от национальных предрассудков сам носитель будущего строя, пролетариат? Тут я вынужден опять ответить, что и в этого барина не верю.
Не надо пересаливать. Из того, что рабочий есть носитель будущего, совсем не следует, чтобы рабочий представлял собою нравственное совершенство уже в настоящем. Пролетариат есть класс неимущий, и в качестве такового неизбежно несет на себе пока все печальные следы бедности, невежества и предрассудков. В том числе и расовых. Международная солидарность пролетариата означает, в первую очередь, то, что рабочие одной страны действительно заинтересованы в благосостоянии рабочих другой страны — иначе последние, не находя заработка на месте, начнут эмигрировать и сбивать заработную плату у первых.
И, действительно, как только дело доходит до иммиграции, международная солидарность пролетариата стушевывается, и остаётся голая борьба рабочих одной нации против рабочих другой нации за кусок хлеба.
В малых размерах эту племенную борьбу между рабочими можно было наблюдать, например, ещё недавно в Белостоке. Трудно сосчитать, сколько там было столкновений между христианскими и еврейскими ткачами на той почве, что христианские рабочие не признавали за евреями права работать на механических станках. При ручном станке — пусть будет и еврей; но как только фабрика (даже еврейская) вводит машинные станки, место должно перейти к русскому или поляку. В изданиях Бунда сколько угодно материала по истории этой борьбы. Христианские рабочие до того упорно стояли за свою «монополию», что возникла опасность физических столкновений. Наконец, в последнее время установили modus vivendi в виде процентной нормы: евреев должно быть не больше 50 процентов — это на еврейских же фабриках! Чтобы оценить справедливость этого процента, надо принять во внимание, что в Белостоке евреи составляют значительное большинство населения и что на христианские фабрики их совсем не принимают. В несколько больших размерах то же самое происходило виконте 90-х годов на французско-бельгийской границе, где французские сельско-хозяйственные рабочие силой противились допущению к работам партии бельгийцев, пришедшей из-за заставы. Но во весь рост вырисовывается эта эгоистическая политика пролетариата в той же Северной Америке, т.-е. именно там, где крупная промышленность достигла наивысшей степени развития, а сосредоточенные в ней рабочие массы — наивысшей степени влияния. Кто не знает, что все драконовские меры Соединенных Штатов против миграции диктуются этим влиянием? Для капиталистов Северной Америки иммиграция, чем ее больше, тем выгоднее, потому что она понижает заработную плату. Двери закрываются только в интересах «коренного» пролетариата, для ограждения его от конкуренции и под прямым давлением могущественных и богатых профессиональных союзов. Профессиональные союзы и не стесняются этого, и не скрывают. Их позиция в вопросе о въезде китайских рабочих не оставляет желать ничего лучшего по ясности: не впускать, и баста. В прошлом году объезжал Европу депутат, посланный этими союзами для изучения вопроса об эмиграции; в своих сношениях с рабочими секретариатами и комитетами этот делегат совершенно недвусмысленно настаивал на том, что американский пролетариат вынужден занять позицию против наплыва заморских братьев. В результате, когда из нью-йоркского или гальвестонского порта, точь в точь как из Волочиска, выпроваживают назад приезжего еврея, то за этим актом обороны стоит американский пролетарий, одобряет и не стесняется.
Те же профессиональные союзы в штатах Юга энергично поддержали все меры, отнявшие у негров избирательные права. А негры юга — типично-пролетарское население. Среди них процент промышленных, и особенно сельско-хозяйственных рабочих значительно выше, чем у белых, а предпринимателей почти нет. Но кожа у них чёрная, и южно-американский белый пролетариат голосовал за то, чтобы чёрных его товарищей лишили избирательных прав.
Правда, огромное большинство американских рабочих ещё не озарено благодатью социалистической веры. Но ведь классовая психология пролетариата зиждется на его объективной социальной функции и вытекающих из неё реальных интересах, а не на той или иной субъективно-воспринятой идеологии. И в смысле классовой солидарности американские рабочие дадут кому угодно сто очков вперёд: первое доказательство тому — монументальная сила их профессиональных союзов, импозантность их редких, но грандиозных забастовок. Но классовая солидарность превращается в свою противоположность, как только на сцену слишком густо напирает заграничный пролетариат; и классовая солидарность молчит, когда подымает свой голос нелепейший отвратительнейший из расовых предрассудков.
Но и озарённые благодатью тоже не так прочны в этом смысле, как хочется верить моему оппоненту. В упомянутой книге Бауэра немного приподнята завеса над национальными трениями внутри австрийской социал-демократии, даже после того, как брюннский партейтаг установил вечный мир и лад. Между чешскими и немецкими социал-демократами доходило на выборах до голосования за разных кандидатов, чехи за чеха и немцы за немца, в одном и том же округе, не взирая на буржуазную опасность. Но особенно характерно, конечно, отношение к евреям. Уж оставим то, что венская «Arbeiter-Zeitung«, орган крещённых евреев Виктора Адлера и Аустерлица, сплошь и рядом отпускает, особенно в полемике против «Neue Freie Pressе«, юдофобские шуточки, которых в России не разрешила бы себе ни одна приличная газета. Не будем останавливаться на таких пустяках, как стиль официального органа партии, и вглядимся в принципиальное отношение. О Дашинском, лидере польских социалистов, я уже упоминал. Для него мысль о том, что еврей хочет обучаться в своей школе на своём языке и объясняться с судьей на жаргоне, также точно, как поляк объясняется по -польски и русин по-русински,— и смешна, и возмутительна. Он это не раз , и в самой хлесткой форме, высказывал и с трибуны парламента, и в народных собраниях. Для Отто Бауэра, главного теоретика австрийской социал-демократии по национальному вопросу, все национальности хороши, все самобытные культуры подлежат самой тщательной поддержке и охране — кроме еврейской. Он не отрицает, что евреи пока ещё нация; но ей следует исчезнуть. Почему? На это у Бауэра простой ответ, замечательный по искренности и цинизму: евреи не должны забывать, что христианское общество сильно пропитано антисемитизмом, что от этого настроения далёкое е свободен даже христианский пролетариат (sic), что всякие специфические еврейские особенности, вроде акцента, вызывают у христиан соседей отталкивание, а потому евреям надо изо всех сил ассимилироваться, лучше всего — посредством смешанных браков. Иными словами антисемитизм санкционируется, и евреям рекомендуется не бороться с ним, а, напротив, подладиться под вкус антисемитов. Книга эта издана серьезными, правоверными марксистами и считается, наряду с сочинениями Шпрингера, библией австрийских социал-демократов по национальному вопросу.
На фоне этого теоретического отношения разыгрываются иногда во стане австрийской социал-демократии и совсем знакомые сцены, напоминающие не столько о космополитической солидарности рабочего класса, сколько о практике дворянских клубов, куда не пускают евреев. Такая сцена вышла недавно на первомайском празднике в Вене. В празднике осмелилась принять участие группа еврейских рабочих и подмастерьев из партии Поалэ-Цион. Они прошли по городу со своими красными знамёнами, на знаменах были еврейские надписи, и пели они еврейские песни; они думали, что это не грех, раз у немцев немецкие и у чехов чешские надписи и песни. Но когда они появились в общий Lokal в Пратере, то к ним подошёл один из редакторов «Arbeiter-Zeitung», он же распорядитель праздника, и приказал или не петь еврейских песен (hebräische Weisen), или убираться. «Иначе— прибавил — я не ручаюсь…» Те ушли. Потом говорили из разных источников, будто сами рабочие тут ни при чем, а все сделал распорядитель по собственному вдохновению. Может быть. Но ведь он то уже наверное пропитан социалистической благодатью…
Нет, не верю ни в какого барина, ни в завтрашнего, ни в послезавтрашнего. А в дубинку за пазухой верю, ибо вижу от неё барыши в соседских карманах.
- ↑ «Фельетоны»; Берлин