Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
НЕ БУДЕМ РАВНОДУШНЫ
правитьХочется добавить: не будем преступно равнодушны, как мы сплошь и рядом остаемся безучастными зрителями ужасных зрелищ и слушателями ужасных историй. И своим равнодушием плодим их повторение.
Гибель дочери г. Ауэра, которая испеклась живою, когда дом сам вовсе не сгорел, и даже в квартире г. Ауэра обгорела только эта одна комната, где спала несчастная, и никто ее из огня не выхватил (1-й этаж!!), — не дает уснуть даже не знавшим 7-летней девочки. Вдобавок, — она проснулась, когда загорелась комната, и кричала: «Все сгорит, — как же папочка, когда он вернется?» Знаю эти подробности от ближайшей родственницы покойной. Бонна, которая едва ли была вправе читать с огнем в постели, когда ее питомица спала уже, ибо мешала ее детскому сну, пренебрегая этим первым правилом нормального воспитания. Не судим ее, что она выскочила в окно, почувствовав ожог спины (все эти подробности я знаю от родственницы г. Ауэр): он — как укус, от которого скачут. Но за этим моментом она вскочила вновь в комнату, которая была уже в огне: но выхватила не порученного ребенка, кричавшего, проснувшегося, вероятно беспамятно скакавшего на одном месте и не знавшего, что такое «спастись», где «окно», где «дверь», и, словом, обеспамятевшего, с которым надо было что-нибудь сделать, а он сам уже ничего не мог делать, — а потащила свои проклятые платья!! Этот второй момент действий бонны — уже сознательный и не только преступен, но чудовищно преступен. Помнила о платьях — помнила и о девочке; спасала платья — должна была спасти в этой же комнате ребенка! Она была в той комнате, где горел ребенок: и когда из двух предметов, платьев и ребенка, она взяла платья — неужели она не виновата!!
Нет, это, очевидно, тот случай, где «кот Васька кушает да ест». И если она «позабыла тут ребенка», конечно, она не вспомнит всех наших рассуждений завтра! Неужели же эта особа будет еще педагогичествовать в России, в Петербурге? Может быть, уже сейчас, «потеряв место», она «публикуется» на другое. Никто ее не будет избегать, так как самое имя ее неизвестно и почему-то не названо г. Ауэром. Неужели же можно вынести это беспредельное равнодушие Петербурга, петербургской администрации, педагогического мира и, наконец, главнее всего, всего общества петербургского, — что оно допустит этот ужас, безобразие и, наконец, какое-то вандальство?! Г-н Ауэр, уже из уважения и осторожности ко всем родителям должен назвать в печати имя и фамилию этой «бонны», читающей (вероятно, романы) с зажжением свечей, когда в той же комнате спят дети, т. е. мешая им спать. Но этого мало: такая «воспитательница» вообще должна быть лишена прав воспитания, т. е. ей должно запрещено публиковаться в «бонны» и проч.; а так как это делается анонимно, то в самый ее паспорт должно быть вписано это запрещение, с мотивом лишения, т. е. с записью факта, что по ее вине сгорела ее питомица. Это есть просто «описание дела» «примета личности», — и администрация даже не вправе не предупредить возможных нанимателей об опасных «признаках» нанимаемого лица. Она — немка, из Риги; и все это должно быть как на русском, так и на немецком языке. По-настоящему, если бы был закон за преступное неисполнение принятых обязанностей, последствием чего была смерть человека, она должна бы ответить годом одиночной тюрьмы. Но пока нет закона, законодатель «не предусмотрел» такого дела, — мы не должны оставаться безгласными и недвижными, — и потребовать, что можно. Пусть никто не скажет, что в русские губернии можно ехать и, что бы там ни делал приехавший человек, приехавший иностранец или инородец, — русские никогда не возмутятся, не запротестуют и оставят все втуне. Пусть этого не говорят.
КОММЕНТАРИИ
правитьНВ. 1912. 5 июня. № 13013.