Неясные времена (Дорошевич)/ДО
| Неясныя времена : Два романа |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 55. |
Къ читателю. Прилагаемыя произведенія представляютъ собою два отрывка изъ двухъ романовъ. Первый — изъ аристократической жизни — принадлежитъ перу «постояннаго читателя газетъ», мѣщанина Сидорова, и написанъ имъ, какъ говоритъ авторъ въ предисловіи, «на основаніи догадокъ, толковъ и наблюденій надъ свершающимися фактами общественной жизни». Другой романъ, рисующій деревенскую жизнь, принадлежитъ перу графини Зизи Загорѣцкой. Въ предисловіи, написанномъ голубыми чернилами на японской бумагѣ, говорится, что «романъ этотъ, представляющій точную фотографію современной крестьянской жизни, направленъ ко благу отечества и написанъ на основаніи личныхъ лѣтнихъ наблюденій, разсказовъ одного бывшаго штабъ-ротмистра, а нынѣ земскаго начальника, а также постояннаго чтенія журнала „Гражданинъ“». Оба эти отрывка войдутъ со временемъ въ нашъ колоссальный, необъятный по размѣрамъ трудъ, который будетъ носить названіе:
«Какъ русскіе понимаютъ другъ друга».
I
правитьВъ 12 часовъ дня въ роскошныхъ покояхъ графа Закулды-Закулдайскаго сидѣли гости, ѣли ломтями ананасы и пили большими стаканами шампанское.
— Господа, — воскликнулъ, поднимаясь съ мѣста, графъ Егозинъ, — позвольте провозгласить тостъ! За скорѣйшее возобновленіе крѣпостного права!
— Ура! — дружно грянули всѣ присутствующіе и полѣзли чокаться съ графомъ.
— Да, любезнѣйшій графъ, — сказалъ князь Болтай-Болдаревскій, — конечно, въ возобновленіи крѣпостного права единственный путь къ спасенію Россіи. Но не слѣдуетъ забывать о другой, весьма важной реформѣ, которая должна сопутствовать. О введеніи всеобщаго, повсемѣстнаго и ежечаснаго дранья. Лоза! Лоза, — говорю я, — вотъ орудіе. Отъ розги произрастетъ то древо жизни, которое покроетъ тѣнью благополучія родную Русь!
— Ура! — крикнули было присутствующіе, но ихъ остановилъ князь Тугоуховскій-младшій
— Да! Но не разучился ли нашъ распущенный народъ пороться? Не потерялъ ли онъ привычки?
— Не потерялъ! — съ живостью воскликнулъ графъ Егозинъ. — Не потерялъ! Напротивъ, народъ только и жаждетъ, чтобъ его пороли! Со мной былъ случай…
— Неужели васъ? — съ испугомъ воскликнула княжна Кики.
— Не меня, а я! — внушительно отпарировалъ графъ. — Гощу я въ деревнѣ и куда ни пойду, мужикъ за мной, погорѣлецъ. У меня въ деревнѣ, надо вамъ сказать, березовый лѣсъ чудный. Ходитъ за мной и канючитъ: «березки бы мнѣ, ваше сіясь!» Не могу я въ толкъ взять: чего ему отъ меня нужно? Но вдругъ меня словно осѣнило, «Эврика!» Завелъ я его въ лѣсъ, разложилъ и всыпалъ: И что жъ вы думаете? — успокоился! Всталъ, почесался, сказалъ: «здорово». Самъ призналъ, что ему это здорово. И побѣжалъ стремглавъ подѣлиться радостью съ семействомъ. Съ тѣхъ поръ онъ больше не нищенствовалъ. А къ высшимъ преисполнился такого благоговѣнія, что, какъ завидитъ меня издали, бросается бѣжать сломя голову другихъ о моемъ приближеніи оповѣщать!
— Да, но земство! Земство! — воскликнулъ баронъ Гамбринусъ. — Земство — вотъ наша язва. Земство, которое ходатайствуетъ объ окончательномъ упраздненіи порки!..
— Какое это земство? — съ удивленіемъ спросила княжна Мими.
— А вотъ, которое о дорогахъ заботится. Дороги строитъ.
— Ахъ, это! — разсмѣялась княжна. — Его надо упразднить. Кузенъ Поль отлично говоритъ. Вы знаете, — онъ «вице». У него ужъ и проектъ готовъ. Земскія собранія разгонятъ при помощи пожарныхъ!
— Какъ такъ пожарныхъ? — заинтересовалось все общество и даже перестало пить шампанское.
— А такъ! Какъ соберутся земскіе въ собраніе, окружить домъ пожарными и пустить воду изъ брандсбоевъ въ собраніе. И разгонять не надо, — сами разбѣгутся.
— Но кто жъ тогда съ дорогами будетъ возиться? — наивно спросила баронесса Нини. — Такое непріятное дѣло!
— Поль говоритъ: «мы». У него и на это проектъ готовъ. Онъ «вице», но когда его сдѣлаютъ «самимъ», онъ говоритъ: «Прикажу, чтобъ крестьяне не смѣли въ городъ ѣздить. Чего имъ тамъ дѣлать? Пусть дома сидятъ и землю пашутъ. Вотъ и не нужно будетъ никакихъ дорогъ». Просто, хорошо и экономія.
— Все это такъ, — меланхолически воскликнулъ князь Рѣповъ-Морковскій, — все это такъ! Но у насъ есть ближе врагъ, котораго надо упразднить. Судъ присяжныхъ такъ называемый! Судъ, гдѣ говорятъ людямъ: «убей мать твою, и отца твоего, и дѣтей твоихъ, и мужа твоего, и всѣхъ ближнихъ твоихъ — и приходи къ намъ, оправдаемъ!» Судъ, гдѣ проповѣдуютъ: «Убей!» «Укради!» «Прелюбодѣйствуй!» Вотъ язва! Вотъ что надо упразднить прежде всего.
— Да! Упразднить! И, кромѣ того, пересмотрѣть уложеніе! Теперь его пересматриваютъ, но развѣ это пересмотръ? — воскликнулъ графъ Забодай-Бодаевскій. — Пересмотрѣть и, вмѣсто всякаго суда, ввести просто смертную казнь. Вѣшать просто и вѣшать за ребро!
— За ребро! Это очень стильно, — за ребро! — протянула графиня Додо и вытянула свои ножки въ ажурныхъ чулочкахъ.
— Да, но прежде всего надо упразднить школы, — пискливымъ голосомъ воскликнулъ юный графчикъ Подскребышъ-Закатальскій, — школы упразднить!
— Какія?
— Всякія!
— Я не понимаю даже, — воскликнула, пожавъ плечами, баронесса Лили, — зачѣмъ грамота, когда нечего читать? Что можетъ мужикъ прочесть въ нашихъ такъ называемыхъ толстыхъ журналахъ? Я поняла бы еще, если бъ мужиковъ учили французской грамотѣ. Тамъ хоть есть литература!
— Ça viendra[1]! — успокоилъ ее на самомъ лучшемъ французскомъ языкѣ Тугоуховскій-младшій и, обратившись къ сидѣвшему тутъ же монакскому посланнику, шутливо спросилъ его:
— Ты что же сидишь, какъ кикимора? Что скажетъ Европа, если ввести такія реформы для русскаго народа?
— Русскій народъ — свинь! — улыбнулся тотъ. — Еуропъ нишево кафарить не будетъ. Сэки, дюша мой, здѣлай твае одолженые!
Всѣ разсмѣялись, бодро допили шампанское и поѣхали всей компаніей къ Палкину, гдѣ и спросили двухрублевый обѣдъ.
II
правитьБыло 11 часовъ утра. Только что вставшій пьяный мужикъ Никита Бегемотовъ билъ свою жену Анисью и говорилъ странныя и непонятныя слова.
Многострадальная пьяница-женщина послѣ двадцать второго удара спросила:
— За что жъ ты меня бьешь?
— Кого люблю, того и бью! — отшутился Никита. — Пошла стряпать! Сейчасъ къ намъ придутъ гости. Ты что нынче готовишь-то?
— Курицу съ рисомъ! — отвѣтила Анисья.
— Самый лучшій способъ, какъ дешевле всего приготовить курицу, такой: взять у сосѣда потихоньку курицу, ощипать ее живою и положить въ самоваръ. И чай «скуснѣе», и курица уварится.
Въ это самое время въ избу вошелъ мужикъ Акимъ.
Войдя, онъ, конечно, не перекрестился, потому что у Никиты, который учился въ земской школѣ, образовъ въ избѣ не было, а въ такъ называемомъ переднемъ углу висѣлъ портретъ Фердинанда Лассаля.
Вошедшій Акимъ и Никита ударили, по грубости нравовъ, другъ друга по уху, мѣряя силу, обругались самыми ужасными словами, и между ними произошелъ слѣдующій шутливый разговоръ:
— Водку пьешь?
— Пью.
— Въ трактиръ ходишь?
— Хожу.
— Подати платишь?
— Замололъ![2]
Всѣ расхохотались, и Акимъ съ Никитой, въ ожиданіи завтрака, выпили ведро водки и пошли развлекаться жестокимъ обращеніемъ съ животными.
Они вырвали ногу бѣгавшей курицѣ, завязали узломъ хвостъ коровѣ, выломали четыре особенно выдававшихся ребра у бѣдной, старой лошади и повѣсили за заднія ноги собаку, привязавъ къ ея мордѣ за хвостъ кошку, такъ что весь дворъ наполнился адскимъ ревомъ, и они не слыхали, какъ подъѣхалъ уѣздный земскій начальникъ взыскивать подати.
Акимъ и Никита немедля убили уѣзднаго земскаго начальника, спрятали трупъ въ солому и пошли завтракать.
— Подкрѣпимъ свои силы, — сказалъ Никита, — а потомъ составимъ прошеніе, что мы голодающіе, и поѣдемъ къ сосѣднему помѣщику рубить его лѣсъ!
— Отлично! — смѣясь, сказалъ Акимъ. — Но какъ же мы поѣдемъ назадъ въ темнотѣ? Это далеко!
— А мы подожжемъ его усадьбу! — захохоталъ Никита.
— Ура! — воскликнулъ Акимъ и сталъ пить водку.
Такъ живетъ русскій народъ!!!