Нечто о прежних и нынешних костюмах и декорациях парижских театров
правитьЧитая описания смешных костюмов, бывших в употреблении на театрах во время Корнеля и Расина, вы остаетесь в нерешимости, чему приписать такую странность, невежеству публики или ее холодности. Если б нынешние актеры отважились в Федре или в Горациях явиться в таком уборе, в каком представляла Федру славная Шанмеле — перед которой сам Расин падал на колени от удивления — или в каком не менее славный барон[1] играл старика Горация; то прекрасные стихи великих поэтов не произвели бы никакого действия или вместо удовольствия нанесли бы досаду зрителям. Федра, Гораций, Ифигения, Цинна и все трагедии Корнеля и Расина в старинном наряде теперь казались бы сатирою на авторов.
Костюмы и декорации — сии важные принадлежности драматического искусства, без которых нет приятного очарования театрального — в половине прошлого столетия были совсем не то, чем их ныне видим. Старики, поседевшие в партерах театров парижских, рассказывают много любопытного о сем предмете. Их описания во всем сходны с содержанием письма, напечатанного в 1787 году в одном французском журнале, из которого выписываем следующие известия:
«За тридцать лет прежде — говорит автор письма — места представления лучших наших драматических сочинений ничем не отличались планом своим и строением от старинного французского театра, которой имел вид дома, где играют в мяч (jeu de paume). Часть зрителей сидела в ложах, отделенных одна от другой решетками, подобно хлевам, в которых запирают скотину. Другая часть зрителей помещалась на самом театре, где по обеим сторонам стояли кресла в четыре ряда. Двенадцать паникадил висело на театре даже и в то время, когда действие происходило под открытым небом. По окончаний каждого действия паникадила опускались, служители со щитами оправляли свечи, которые потом при звуке полного оркестра поднимались кверху, в такт под музыку. Актеры в трагедии появлялись в кольчугах, к которым пришиты были коротенькие юбки, обложенные в три ряда золотой или серебряной бахромой. Если надлежало представить грека, актер выходил в шлеме; если римлянина — в шляпе с высоким пером. То и другое обыкновенно надевалось на большой парик, которого волосы заплетаемы были в три косы. Один из славнейших актеров того времени имел привычку — произнося тирады самые пылкие и страстные, и особенно говоря в Расиновой Федре: J’ai vu, Seigneur, j’ai vu votre malheureux fils и проч. — каждый раз отбрасывать за плечо одну из висящих кос; публика не только равнодушно смотрела на cию ухватку, совсем не трагическую, но даже почитала ее весьма приличною. Нерон, при появлении Агриппины, каждый раз снимал шляпу для вежливости. Люзиньян и Шатильйон в Заире, Гусман и Альвар в Альзире, обыкновенно одеты были по последней французской моде. Альзира и Роксана являлись в платье версальском. Служанки выходили в огромных юбках с фижмами, и отличались от своих господ только маленьким щегольским передником. У крестьянок на начесанных волосах часто блистали алмазы, а крестьяне никогда не являлись без башмаков с красными каблуками.
В таком состоянии были костюм и декорации Парижского театра до тех пор, пока славный Лекен, преодолев многие препятствия, не вступил в общество актеров Французской комедии. Сей великий художник отменил смешной убор старинный и с помощью девицы Клерон ввел в употребление костюм правильный. Оба они успели в своем намерении, руководствуясь отчасти собственным изобретением, отчасти советами Вольтера, который был их другом. Но несколько лет никто не хотел подражать их примеру; только они одевались по приличию, а другие актеры и актрисы, их товарищи, наряжались по старому и выходили на театр в странном уборе. Это терпимо было очень долго; даже в 1786-м году г-жа Гюберти на театре французской Оперы представляла Клитемнестру в старинном платье и головном уборе, а женщины ее свиты были очень бело напудрены à la débacle и в шапочках à là figaro.
Из числа последователей Лекена, Ларив более всех способствовал усовершенствованию театрального костюма; он нарочно занимался исследованием, как древние одевались, и со вкусом умел выбирать лучшее из всего того, что представлялось его наблюдению. Можем надеяться, что костюм трагических лиц час от часу будет подходить ближе к исторической истине, и что в стане Агамемнона уже не увидим паникадил со свечами, как бывало прежде, и проч.».
По напечатании сего письма, поправлены еще многие погрешности, которые не были усмотрены ни Лекенем, ни Ларивом, а особливо со всей тщательностью отменено в костюме и декорациях все то, что противно исторической истине. Тальма и Дублень, — один превосходный актер трагический, другой очень посредственный — в последние времена оказали важную услугу драматическому искусству[2]. Дублень с ревностью ученого антиквария упражнялся в исследовании костюмов всех времен и всех народов, и приобрел в сей части столь отличные сведения, что в состоянии для каждой пьесы назначить приличный костюм, в самой строжайшей точности соответствующий лицам, месту, времени и обстоятельствам.
Однако все еще замечают на обоих главных парижских театрах ошибки насчет истины, которые делают неприятное впечатление в просвещенном зрителе, тем более, что избежать их было бы нетрудно. Вся очаровательность исчезает, когда например перед Агамемноном несут римские орлы и знамена с надписями: S. P. Q. R. (Сенат и народ римский). В новом балете, называемом Ахилл на острове Сциросе, замечают другую ошибку, столь же странную, которую должно приписывать живописцу: флот греческий стоит на якоре с поднятыми парусами. Негры, при Каирском караване идущие, обуты в европейские башмаки, сшитые по последнему покрою.
На театре, так называемом Французском, делаются еще важнейшие погрешности против правильности костюма; в этом виноваты одни только актрисы. Во всех комедиях, сочиненных до революции, мужчины являются в платье, приличном тому времени; напротив того женщины — в наряде по последнему номеру Модного журнала. Оттого часто выходят странные противоположности; пoдле греческого головного убора видите большой парик; в Мольеровых и других старой школы комедиях видите подле модного мамелюка[3] старинный французский кафтан, шитый золотом или обложенный позументом.
Такое нарушение важнейших правил театра должно приписывать не столько обыкновению, сколько суетности актрис, которые думают, что в старинном костюме не понравятся зрителям.
Нечто о прежних и нынешних костюмах и декорациях Парижских театров: (Из Фр[анц.] см[еси]) // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 24, N 23. — С. 194-201.
- ↑ Имя известного актера.
- ↑ Тальма при первом вступлении на театральное поприще отличился от своих товарищей тонкой разборчивостью в одеянии себя, даже в маловажных ролях. Хотя бы надлежало ему сказать на театре не более десяти стихов, он являлся в таком исправном костюме, что самые опытные знатоки не могли открыть в нем ниже малейшей погрешности.
- ↑ Известное женское платье.