Владимир Ленский
правитьНечистая совесть
правитьВозвращаясь со службы домой, Петр Петрович Колобков зашел в табачный магазин купить табаку и гильз. Он любезно поздоровался с хозяином магазина и даже осведомился о его здоровье, на что толстый и рыжий купец Маслов ответил не менее любезно, степенно поглаживая свою красную бороду:
— Благодарствуйте. Как ваше-с?..
После этого Петр Петрович небрежно бросил почтительно склонившемуся за стойкой приказчику:
— Осьмушку… знаете, какой я курю… и гильз…
Пока приказчик отпускал ему, в магазин зашел еще один покупатель, которым занялся сам хозяин.
— Сорок пять копеек, — сказал приказчик, подавая Колобкову пакет.
Петр Петрович, не спеша, достал кошелек, вынул из него полтинник и положил его около кассы на резиновую щетку. Но купец был занят покупателем, а Петр Петрович вспомнил, что ему еще нужны спички и потребовал целую пачку. Так как теперь приходилось уплатить уже больше полтинника, то он, положив рубль, полтинник взял обратно.
Отпустив покупателя, Маслов подошел к кассе и коротко спросил:
— Сколько?
Приказчик видел, что Петр Петрович уже клал раньше деньги на резинку и решил, что за табак и гильзы уже получено, и потому отвечал:
— Пачка спичек — десять копеек…
Петр Петрович хотел было возразить, но как-то не успел. Маслов быстро, бросив его рубль в кассу, выложил ему прямо в руку девяносто копеек сдачи, и когда деньги уже были в его руке, он почувствовал, что теперь уже как будто неловко говорить о том, что с него не получили за табак и гильзы. Зажав деньги в кулаке, он взял свою покупку и торопливо простившись, вышел из магазина.
Сначала он даже доволен был тем, что ему табак и гильзы на этот раз ничего не стоили. «Так ему и нужно, пускай лучше смотрит», — подумал он с усмешкой, подходя к воротам своего дома. Но тут он остановился, испугавшись пришедшего вдруг ему в голову предположения: «А если Маслов вспомнит? Подумает, что я смошенничал, нарочно положил полтинник, а потом принял его обратно!.. Нет, черт с ним! Нужно заплатить»…
Он повернулся и пошел назад. Подойдя к двери магазина, он увидел сквозь стекло Маслова, разговаривавшего с кем-то через стойку и прошел мимо. «Наверно, обо мне, подлец, говорит!» — подумал он с раздражением: «Будет, каналья, теперь трезвонить по всему городу!.. Да только кто ж ему поверит? У него нет никаких доказательств… А впрочем, бросить ему в его рыжую морду эти сорок пять копеек! Пусть знает, что не все такие мошенники, как он»!..
Петр Петрович снова вернулся к магазину и сквозь стекло двери увидел, что Маслов все еще разговаривает с кем-то, перегнувшись через стойку и как будто сообщая что-то по секрету, с хитрой улыбочкой. Петр Петрович уже не сомневался в том, что в магазине речь шла о нем, и от злости у него так сжался кулак, что он едва удержался, чтобы не хватить им по стеклу со всей силы. «А! Ты так? Хорошо! Ни одной копейки не заплачу!» — решил он и уже без колебаний направился домой.
За обедом, пересиливая неприятное чувство досады и смутной тревоги, он, с деланным смехом, рассказал жене, как было дело. Жена его тоже посмеялась и порадовалась, что вот, остались в кармане сорок пять копеек.
— Как найденные! — сказала она, разливая в тарелки щи.
Но в конце обеда она вдруг спросила:
— А если он спохватится? Неловко, ведь…
— Вот еще, глупости! — возразил, сердясь, муж: — мне-то какое дело, что он передал?..
После обеда он лег отдыхать, с газетой в руках. Но в душе у него было тоскливо и тревожно, мысли все вертелись около купца Маслова, и он не понимал ни одной прочитанной строчки. Ему рисовался табачный магазин, дверь которого ежеминутно отворялась, и рыжий купец, перегнувшись через стойку, с ехидной усмешечкой, сообщал шепотком каждому покупателю: «Представьте себе, Петр Петрович-то… Колобков, а? Вот, никогда бы не подумал, чтобы он мог замошенничать у меня сорок пять копеек!.. И как ловко проделал эту махинацию-то! А? Положил полтинничек, а потом взял его назад! Петр Петрович-то… Колобков… А?.. Только вы уж никому не рассказывайте. Бог с ним. Мне не обеднеть, ему не разбогатеть с этих сорока пяти копеек… А все-таки, я его считал порядочным человеком… Ведь, чиновник, в государственном банке служит! А»?..
«Подлец этакий!» — думал Петр Петрович, со злостью отшвыривая газету: «Пожалуй, чего доброго, еще по начальству донесет!.. Отнести бы ему эти проклятые сорок пять копеек»!.. Но это представлялось теперь уже совершенно невозможным. Маслов, вероятно, уже пол городу успел рассказать, и если Петр Петрович отнесет ему эти деньги, купец будет злорадствовать и снова будет всем рассказывать: «А знаете? Петр Петрович-то ведь, сознался! Принес-таки! Совесть, вишь, зазрила!.. Ну что ж? Лучше поздно, чем никогда, хотя все же оно не тово… порядочные люди так не делают»…
У Петра Петровича от злости и тоски даже под ложечкой засосало. Он повернулся лицом к стене и, накрыв голову газетой, старался заснуть; но все его старания не приводили ни к чему. Ему представлялось, что весь город жужжит, как пчелиный улей, говоря о его проделке в табачном магазине, словно у всех жителей города больше и не было никакого другого дела, как только говорить о нем. Все мерзавцы, плуты, мошенники, воры!" — злился Петр Петрович, сжимая кулаки: «А туда же, судить берутся, и кого? Может быть, самого честного человека во всем городе!»… Но тут перед ним вдруг всплыло широкое, красное лицо с рыжей бородой и багровым носом; купец Маслов хитро усмехался и подмигивая, ехидно спрашивал: «Ой ли, самого честного?»… Петр Петрович вышел из себя и круто повернувшись на спину, ожесточенно плюнул, мысленно предназначая этот плевок в ненавистную физиономию купца Маслова.
— Чего плюешься, не глядя! — услыхал он сердитый окрик жены: — Не нашел другого места, чтоб плюнуть, болван этакий! — Она сердито протирала передником глаза.
Петр Петрович поднялся и сел на кровати.
— А ты чего торчишь надо мной? Что тебе здесь надо?..
— А то, что если хочешь идти в театр, так пора и перестать дрыхнуть, тоже, манеру выдумал — плеваться!..
Петр Петрович вчера еще взял два билета на «Ревизора», и если бы за них не были заплачены деньги, он охотно не пошел бы в театр. Ему было совсем не до «Ревизора».
— А разве пора? — уныло спросил он.
— Сейчас пробило семь, — сказала жена, взбивая перед зеркалом волосы: — а в восемь начало…
Петр Петрович нехотя поднялся с кровати и стал одеваться с таким видом, словно ему предстояло идти на эшафот…
По дороге в театр он строго сказал жене:
— Ты, смотри, не проболтайся там…
— О чем это? — удивленно спросила жена.
— Да о Маслове! Забыла, что ли?..
— Да что о Маслове? Скажи толком!
— А то, что он передал мне… сорок пять копеек!..
Жена засмеялась.
— Эко важное дело! Я и думать забыла…
— Память у тебя куриная! — буркнул Петр Петрович, передергивая плечами от ее скрипучего смеха.
«Тоже, жена называется!» — сердито думал оп: «Подруга жизни, черт побери! А случись у мужа беда — ей и горя мало. Думать забыла!»
В театр они пришли, когда занавес уже был поднят, и в зрительном зале было темно. Пробираясь на свое место, Петр Петрович, к своему ужасу, заметил, что почти весь партер оглянулся и посмотрел на него. И даже из лож на него уставились бинокли. Он весь похолодел, и в полном изнеможении опустившись на свой стул, съежился и закрыл глаза. И так просидел все первое действие, ничего не видя и не слыша…
Когда наступил антракт и зрительный зал осветился — он открыл глаза и увидел в среднем проходе партера купца Маслова, разговаривавшего с частным поверенным Лобановым. Маслов держал того за пуговицу и шептал ему что-то в ухо, улыбаясь и как будто подмигивая левым глазом в сторону Петра Петровича. Лобанов слушал его, тоже улыбаясь и вдруг повернул голову и посмотрел прямо на Петра Петровича.
"Так и есть! — с тоской подумал Петр Петрович! «Погубит меня эта рыжая скотина»!.. Он сразу ослабел и почувствовал себя совершенно больным.
— Мне нездоровится что-то, — сказал он жене, делая кислую физиономию: — ты оставайся, а я пойду домой…
Он пошел к выходу, едва держась на ногах и испытывая сильную неловкость в спине, на которую, ему казалось, были устремлены тысячи глаз. У вешалки он, однако, раздумал ехать домой. Страшно было оставаться в театре, но еще более страшным представлялось очутиться дома одному, наедине со своим беспокойством и тоской. Он решил пойти в клуб. Там он застал трех товарищей по службе, встретивших его радостными восклицаниями. Им не доставал четвертый партнер для преферанса. «Они еще ничего не знают», — радостно подумал Петр Петрович, садясь за стол.
Но тоска и тревога не оставляли его весь вечер. Он путался в мастях, делал ошибки и немилосердно проигрывал, «Придет ли сюда Маслов»? — думал он со страхом, нервно вздрагивая и оглядываясь на каждого входящего в зад.
— Вы сегодня какой-то странный, — сказал один из партнеров.
— И плохо глядите, — добавил другой.
Петр Петрович тоскливо посмотрел по сторонам и вдруг побледнел и уронил карты на стол. В соседней комнате ему послышался голос Маслова. «Нарочно пришел сюда, мерзавец, чтобы всем рассказывать!» — пронеслось у него в голове. Он быстро подсчитал свой проигрыш и положил деньги на стол,
— Мне нездоровится, — сказал он шепотом: — я пойду…
Он хотел выйти медленно, с достоинством, но едва встал со стула, как ноги его неудержимо понесли, и он стремглав бросился к двери. Уже за дверью он услыхал ехидный вопрос Маслова:
— Не холера ли схватила Петра Петровича?..
Приехав домой он тотчас же разделся и лег в постель, не отвечая на расспросы жены, обеспокоенной его бледностью и странным, полусумасшедшим взглядом испуганно бегающих глаз. Спал он тяжелым, кошмарным сном, и ему всю ночь представлялись какие-то длинные, темные коридоры, по которым он носился в ужасе, убегая от Маслова, Лобанова и всех обывателей города, преследовавших его с дикими криками:
— Ату его! Держи! Держи!..
Проснулся он на рассвете, весь в холодном поту, и решил больше не спать, чтобы не видеть во сне таких ужасов. «Сегодня воскресенье — лучше днем посплю», — утешал он себя. И до девяти часов пролежал с открытыми глазами…
Но днем ему не удалось поспать. В этот день они были званы на крестины к Рябовским и не пойти было совершенно невозможно: Рябовский был непосредственным начальством Петра Петровича в государственном банке. Но хуже всего было то, что за обеденным столом у Рябовских Петру Петровичу пришлось сидеть прямо против купца Маслова, которого раньше там не было, по крайней мере, до обеда, Петр Петрович не видел его среди гостей. Углубившись в свою тарелку, он услышал вдруг кем-то произнесенную фразу, от которой его передёрнуло с ног до головы. Кто-то сказал:
— Пустое-с. Передавать приходится при сдаче, только убыток-то от этого небольшой…
Петр Петрович поднял глаза на говорившего и бессильно опустил вилку, которой готовился отправить в рот жирный кусок баранины. Против него сидел Маслов, неизвестно как и откуда взявшийся. «Следит за мной»! — в ужасе подумал Колобков: «куда я — худа и он»…
— Ты видишь? — шепнул он жене, сидевшей рядом с ним, незаметно кивая ей в сторону Маслова.
— Кого? — спросила та, перестав есть и оглядывая весь стол.
— Маслов здесь! — шепнул Петр Петрович, с выражением неподдельного ужаса в глазах.
— А почему ж ему не быть здесь? — спокойно сказала жена, снова принимаясь за еду: — Он шурин Рябовскому…
— Да-с, — продолжал Маслов, обращаясь к своему соседу: — убыток, говорю я, от передачи небольшой, потому что всякий, кому передашь, ежели он человек порядочный, тотчас же, или спустя некоторое время, сам заметит и вернет. Конечно, бывают и такие, которые не только что не вернут, а еще и в амбицию входят, когда скажешь; дескать, мы не мошенники какие…
Петру Петровичу показалось, что Маслов, при последних своих словах, подмигнул в его сторону. Для него было несомненно, что эта фраза была пущена купцом именно по его адресу, и от обиды и злости у него перекосило лицо и потемнело в глазах. Приподнявшись со стула, он вытер губы салфеткой и тяжело дыша и заикаясь, тихо спросил:
— Вы это н-на кого же… на-намекаете?..
Маслов удивленно посмотрел на него, потом засмеялся:
— Шутник вы, Петр Петрович, — и при этих словах, по своей привычке, снова подмигнул левым глазом.
— Прошу не насмехаться надо мной! — вспылил Петр Петрович, выведенный из себя этим подмигиванием.
Он ударил кулаком по столу:
— Извольте сейчас же сказать, кого вы только что обозвали мошенником! — крикнул он сдавленным голосом, задыхаясь и дрожа всем телом.
Все замолчали, с любопытством прислушиваясь к начинающемуся скандалу. Маслов тоже рассердился, побагровел и, положив вилку и нож на тарелку, взял руки в бока.
— Чего вы ко мне привязались? — грубо спросил он, вращая налившимися кровью глазами.
— Нет, вы скажите! — уже пронзительно, тонкой фистулой кричал Петр Петрович: — Я протестую!..
Жена дернула его за фалду сюртука, но он гневно отмахнулся от нее, продолжая кричать и бить кулаком по столу;
— Оставь! Пусть он скажет! Пусть скажет, говорю тебе!..
Он захлебнулся, закашлялся, беспомощно замахал руками и, опрокинув стул, выбежал в переднюю. Жена бросилась за ним. Они уехали не окончив обеда.
Дорогой жена сердито спрашивала его:
— С чего это ты привязался к нему? Кажется и выпил-то немного!.. И что это с тобой, скажи, ради Бога?.. Скандал-то какой поднял!..
Петр Петрович мрачно молчал, подавленный случившимся. «Сам себя выдал», — думал он, не слушая жены: — «теперь уж конец»!..
Дома, раздевшись, он лег в постель и стал тихо стонать. Ему казалось, что он умирает, и на все вопросы жены что с ним, он тихо, плачущим тоном, говорил:
— Умираю от человеческой подлости… Все подлецы и мерзавцы… И ты за одно с ними…
К ночи у него опять появился страх преследования. Ему уже казалось, что его обвиняют в каком-то неслыханном преступлении, и что его ищут по всему городу, чтобы арестовать и посадить в тюрьму. Обливаясь холодным потом, он ждал, что вот, раздается звонок и придут за ним судебные и полицейские власти. И он мучительно ломал себе голову, придумывая, куда бы спрятаться, чтобы его не могли найти…
На рассвете проснувшись от какого-то скрипа не то двери, не то половицы, жена Колобкова приподнялась на постели и увидела, что кровать мужа пуста. Ей показалось, что в платяном шкафу что-то шевелится. Она встала и подошла к шкафу. Там кто-то тихо, сдержанно дышал.
— Что это, Господи, с ним? — прошептала она и, перекрестившись дернула дверцу.
Раздвинув платья, она увидела мужа, в одном белье, прижавшегося на корточках, к углу шкафа.
— Тсс… — таинственно зашипел на ней Петр Петрович, приложив указательный палец к губам и испуганно поводя сумасшедшими глазами: — Тссс…
Утром он был водворен в дом умалишенных, где он находится и сейчас, числясь в разряде тихих, но безнадежно-больных…
Впервые: журнал «Пробуждение», № 12, 1909 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.