Осип Дымов
правитьНесчастие
правитьСтарик Шлейфер, обрусевший немец, сидел под вечер у себя во дворе на самодельной дощатой скамье и думал, сколько можно будет выручить за посланные в город бобы. Он был без сюртука, изредка дул ленивый мягкий ветер и сквозь белые рукава рубахи гладил прохладой руки и плечи.
Он поднял голову и увидел, что вверху в четвертом этаже в окне стоит архитектор Бессонов и сладко целует в губы свою жену. Архитектор тоже увидел его, быстро отскочил и, откинувшись назад, спрятался за стену. Шлейфер удивился, зачем прячется Бессонов, сделал рукой козырек над глазами, чтобы защититься от красноватых лучей солнца, и вытянул шею. Видимо из-за стены спрятавшийся архитектор что-то говорил жене, потому что она вопросительно повернулась и выглянула, нагнувшись, в окно. Тут Шлейфер увидел, что это вовсе не жена архитектора, а ее дальняя родственница, которую он встречал в лиловой шляпе и с лиловым, почти игрушечным зонтиком.
Шлейфер встал и сжал губу. Он следил за тем, как изнутри тихо спустилась полосатая штора, и один край ее с той стороны, куда исчез архитектор, незаметно оттопырился. Старик снова подобрал губу.
Через полчаса он подходил к подъезду дома, в котором жили Бессоновы. На нем был черный вычищенный сюртук, тот, который он надевал в воскресенье, когда шел в костел; в руках стариковская узловатая залоснившаяся у ручки палка. Его ясно-голубые глупые, добрые глаза глядели серьезно. Под желтой соломенной шляпой были тщательно зачесаны светлые волосы.
На подъезде он остановился, посмотрел наверх, конечно, ничего не увидел и вошел.
— Дома госпожа архитектор Бессонов? — спросил он швейцара.
— Барыня? Дома-с, — ответил тот.
Шлейфер стал медленно и тяжело подниматься. Швейцар снизу смотрел на его крепкие ноги в аккуратных цилиндрических брюках и сапогах на очень толстой подошве; потом решился переспросить:
— Вам, господин, к барину или барыне?
— К барыне, — ответил, немного устав, Шлейфер.
— Дома, — повторил швейцар.
Шлейфер поднимался минуты три. Каждый шаг его по каменной лестнице был отчетливо слышен.
А! — ударял сапог на толстой подошве с широким четырехугольным носком и тотчас же с легким промедлением стучала палка: о!..
Шаги затихли в четвертом этаже. Шлейфер снял шляпу, вынул красный платок и отер большой ясный, выпуклый лоб, какой бывает либо у гениев, либо у беспросветных тупиц.
Он вытянул указательный палец, поднес его к скромной, мирно глядевшей кнопке и аккуратно позвонил.
За дверью тотчас загрохотала небольшая цепь, и Шлейфер увидел жену архитектора в серой шляпе с вишнями и пятнистой вуали, очевидно готовящуюся к уходу. Она быстро и небрежно взглянула на вошедшего и, отойдя вовнутрь коридора, крикнула в дверь:
— Паша, к тебе кто-то по делу.
Из комнаты послышался голос архитектора:
— По делу? Но мы ведь уезжаем.
— Извините, — обратилась жена архитектора к Шлейферу, укладывая сзади под вишни вуаль, — пожалуйста, завтра от девяти до часу. Муж занят.
Прошла высокая дама в лиловой шляпе с лиловой вуалью и на ходу сказала:
— Как темно. Где бинокль? Опять забудем бинокль.
Шлейфер проговорил:
— Я к вам.
— Ко мне? — изумилась жена архитектора. — Но я… мы спешим в театр.
— Я только два слова, не задержу, — сказал Шлейфер.
Бессонова щелкнула кнопкой, осветился коридор, осветились под пятнистой вуалью две наивные круглые ямочки на ее маленьком лице. Натягивая белые лайковые, с тремя черными полосками, трещащие перчатки, она указала подбородком:
— Пожалуйста в гостиную, — и крикнула в прежнее направление:
— Обождите меня одну минуту.
— Что такое? — спросил тягучий голос архитектора.
Оп вышел, дергая галстук влево и назад, и успел уловить только грузную крепкую спину и одну цилиндрическую ногу уходящего из передней человека. Жена остановилась на пороге и, скорчив уморительно лукавое лицо — ей нравилось, что вот пришли к ней по делу — затворила обе половинки двери, как это делают в театре.
Но менее чем через три минуты обе половинки распахнулись, и выбежала Бессонова с лицом, в которое впилось когтями лютое несчастие. Она шуршала платьем, высокие каблучки ее стучали по полу, пятнистая вуаль была приподнята до половины маленького вздернутого носика.
— Идите сюда! Идите оба сюда, — кричала она звонко на весь дом. За ней шел Шлейфер в черном застегнутом сюртуке, с приглаженными волосами, высоким прекрасным лбом и говорил:
— Успокойтесь. Нельзя так.
Навстречу Бессоновой вбежал кудрявый мальчик с ямочками, лет трех и испуганно крикнул:
— Мама.
Шлейфер не спеша надел желтую соломенную шляпу, взял прислоненную в угол палку с залоснившейся ручкой и вышел.
Швейцар внизу слышал, как он спускался.
— О! — стучала палка и затем с опозданием слышалось: а!
В театр не поехали. Всю ночь у Бессоновых были освещены окна, и пять легковых извозчиков, думая, что там гости, в ряд терпеливо дежурили у подъезда. Когда же наступил рассвет, они медленно разбрелись в стороны, уснув на козлах и опустив дугою вожжи.
В десять часов утра по каменной лестнице с гулким грохотом снесли два больших сундука и взвалили на дрожки. Потом спустилась, опираясь о перила, маленькая жена архитектора в шляпе с вишнями. Под глазами у нее были глубокие дугообразные борозды. Лицо ее было покрыто пятнистой вуалью, на правой руке у большого пальца треснула лайковая перчатка, от нее так сильно несло туалетным уксусом с одеколоном, что швейцар поклонился ей ниже обыкновенного. За нею, откинувшись влево, шла няня в цветном платке с павлинами до самых глаз; на руках у нее сидел трехлетний мальчик.
Швейцар оправил выбившееся платье барыни, закрыв им высокие лакированные каблучки, и дрожки с грохотом покатились.
За углом у своего деревянного дома стоял Шлейфер; он узнал проезжающую, низко снял шляпу, и ясно-голубые, детские глаза его с нежностью взглянули на кудрявого мальчика.
Дама быстро отвернулась, не ответила на поклон; сзади Шлейфер видел, как маленькая ручка в треснутой белой перчатке с черными полосками через вуаль дотронулась до глаза. Он несколько раз покачал головой, удивленный невниманием, но не обиженный.
Потом продолжал в уме прерванные выкладки о бобах.
1908 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.