Несмелый малый (Романов)

Несмелый малый
автор Пантелеймон Сергеевич Романов (1884—1938)

Источник: Советский юмористический рассказ 20—30-х годов / Сост. Е. Глущенко — М.: Правда, 1987. — С. 490—494. — 500 000 экз.

Около магазина с разбитыми наружными стеклами, заделанными досками, была давка.

Дожидавшиеся на улице люди в самодельных суконных башмаках, с холстинными сумками за спинами, всунув руки в рукава, топтались на месте от холода и всякий раз повертывали головы к входной двери, когда кто-нибудь выходил оттуда со свертком. Некоторые приотворяли дверь и заглядывали в магазин. Но стоявший у двери малый в фартуке сейчас же нажимал дверью на всунувшуюся голову и выпирал ее обратно.

— Что, выдали? — спрашивали выходивших из магазина.

— Не знаю, матушка, не разберешь, — сказала старушка лет семидесяти и стала развертывать бумагу.

— А тебе что нужно-то было?

— Рубаху старику да шапку, а они, вишь вот, пеленки зачем-то дали да крючков.

— С пеленками-то немножко опоздали, — сказал какой-то рабочий, — сколько тебе годков-то?..

— С самого утра стояла, — сказала, не ответив рабочему, старуха.

— Народ недовольный, — сказал опять рабочий, — чего же тебе еще хочется, что не нужно, и то дают, а тебе все мало. Да еще из первых рук получаешь.

— Да, вот только языками трепать.

— А сколько всего было, — заметила пожилая женщина, — готового платья, мехов всяких; на целый свет хватило бы.

— А тут в первый год разбазарили, что, кроме крючков да пеленок, ничего нету.

— И куда все девалось? — проговорила другая старушка, стоявшая с ордером на пальто.

— Куда, известно, куда… Кабы народ-то честный был!..

— Контролера бы поставили, когда такие жулики.

— А за контролером кому смотреть?

— Кабы народ-то честный, разделили бы все по-божески, на десять лет бы хватило, сиди на печке да ешь пироги.

— Дров много выйдет, — сказал рабочий, — не протопишь.

— Ведь это какую совесть надо иметь, чтобы в такое время воровать.

— Теперь только и воровать, — сказал какой-то малый.

— Вот они все такие-то, молодые-то.

— Нет, у меня, бог милостив, — сказала старушка, — сыночек есть, так, можно сказать, ничего к рукам не пристало.

— Такие редкость.

— Хоть и трудно жить, ну, что ж сделаешь-то, зато совесть чиста.

— А вот около нас соседи… — сказала полная женщина, — муж на складе служит, так прямо доверху сундуки завалили.

— Хорошо живут?

— Хорошо. Все есть, и мука белая и сахар.

— Да… Конечно, ежели на хорошее место попал, вот и гребет.

— Да теперь иначе и нельзя, — сказала полная женщина, — ты не возьмешь, другие утащут.

— Верно, верно, — сказало несколько голосов, — оттого и воруешь, что кругом жулики, честного человека с огнем не найдешь.

— Нет, вот мой, благодаря бога, — сказала старушка.

— Проходи пять человек, — крикнул малый, открыв дверь. — Куда лезешь? Сказано пять.

— Да я с краешку только, а то ноги дюже замерзли.

— Дома погреешь.

— Вишь, командует. Ему хорошо в тепле-то. А ты за каждым пустяком стой на морозе.

— Попал на хорошее место, больше ему ничего и не надо. Вишь, и валенки и поддевка.

— Вот бы на такое место попасть, — сказал малый.

— Тоже — по человеку, — заметила старушка: — Вот мой сыночек-то служит в учреждении… выговорить только вот не могу. Так вот там на складе тоже и одежда всяка и лекарство.

— А что же ты тут стоишь-то?

— Да уж очень совестливый. Около него, можно сказать, горы добра, и другие небось в обе руки хватают, а он все как будто совестится.

— Коммунист, что ли?

— Нет, бог милостив, а так, несмелый очень.

— Только место зря занимает, — сказал, плюнув, малый.

— Вот мать-то и стой на морозе.

— А там, глядишь, пеленки выдадут, — сказал рабочий.

— Я вот уж и сама так-то… ведь не говорю, чтобы нахальничать, а так, хоть бы что необходимое. От этого казна не обеднеет.

— Известно дело, если один человек возьмет, много ли там… это другое дело, когда ежели не судом тащить начать, — сказала полная женщина. — У меня вот племянник в аптеке служит, так и то все-таки хоть порошков принесет. Ну, там хоть вещи-то все неподходящие, иной раз приволокет какую-нибудь стклянку, ее и приспособить-то куда, — не знаешь.

— Теперь все годится.

— То-то вот, посмелей да похозяйственней, он об доме помнит, — сказала старушка. — А матери облегчение.

— Как же можно, — место, надо сказать, паршивое, аптека — одно слово, а мы на одни порошки два пуда хлеба наменяли.

— Умный человек и на плохом месте хороший оборот сделает, — сказал бывший торговец.

Старушка вздохнула, потом, помолчав, сказала:

— Да. Вот иной раз лежишь ночью и думаешь: царица небесная, матушка, за что ж ты наказала, на старости лет маяться заставила. Иные бога молят, чтобы на такое место попасть, а тут место как раз такое, а все ничего нет. Другой какой-нибудь в бюро около карточек трется и то, глядишь, только и знает — муку домой таскает.

— Это есть такие. Головы работают здорово, — сказал бывший торговец, — оттого, что смальства приучен к делу. Иной только из пеленок вышел, а уж смотрит, как бы сварганить какое-нибудь дельце. Или руку куда-нибудь запустить.

— Ведь вот сейчас бы жить, горя не видать, а я с самого утра в очереди стою ему же за пальтом.

— Пальто, это хорошо.

— Что ж пальто, когда под пальтом-то ничего нету?

— Легче будет, — сказал рабочий, высморкавшись в сторону.

— Будет оскаляться-то. Выбирай лучше на вате, оно и для зимы годится и весной носить можно. А то за мехом погонишься, а осенью надеть нечего.

— Сама так-то думаю.

— А что же он там-то не мог как-нибудь?

— Как не мог… Да вот пойди, нету смелости.

— Что досталось? — крикнули около них, когда из магазина показалась новая партия.

— Что не нужно, то и досталось, — сказал недовольно высокий мужчина. — На ордере меховая шуба, а тут вязаную кофту дали да крючки на придачу.

— Вот этими крючками, окаянные, донимают. Суют все да на-поди.

— Проходи еще пять человек!

Старушка, спохватившись, заторопилась и, торопливо перекрестившись, с испуганным лицом, скрылась за дверью.

— На вате выбирай, — крикнула ей вслед полная женщина.

— Чего они крючками-то задушили совсем? Третий раз уж получаю.

— Кто их знает? Стало быть, заменяют что-нибудь.

— Они как наладят что выдавать, так и гонят подряд, покамест все не опростается.

— Ах, головушка горькая. И крючки-то какие, посмотри, ради Христа, ржавленные, железные, откуда только выкопали. И из-за этого добра стой пять часов. Куда же это хорошее-то подевалось?

— Да вот мои соседи не станут пять часов стоять, — сказала полная женщина. — Намедни принес кусок сукна, а в нем аршин двадцать пять.

— Ведь вот есть такие места, попадают люди.

— Да, кому счастье.

— Умному человеку везде счастье, — сказал бывший торговец. — А вот такой дурак, как у этой старушки, что за пальтом ушла, так какого куда ни сунь, толку не будет.

— Старушка идет. Слава богу, хоть не задерживают. На вате взяла?

— На вате… Наволочек дали да крючков взамен. Наказал господь дитем. У всех люди, как люди, а это уродина какая-то окаянная. Вот приду, суну в рыло эти крючки-то… Прости, господи, мое согрешение.