Неопубликованные лекции (Грановский)

Неопубликованные лекции
автор Тимофей Николаевич Грановский

Опубл.: 1861. Источник: az.lib.ru

Т. Н. Грановский. Лекции по истории Средневековья

М., «Наука», 1987

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ЛЕКЦИИ

Л[екция] 16

<Мы остановились на состоянии Галлии в эпоху завоевания ее франками>¹. Мы знаем, что франкскому владычеству в Галлии предшествовало занятие частей этой почвы вестготфами и бургундами, в первой половине V ст. основавшими здесь могущественное государство. Государство бургундов занимало нынешнюю Бургундию, Франш-Конте и западную часть Швейцарии, Швейцарию Романскую. Государство вестготфов распространялось до самых берегов Лоары с юга благодаря упадку Западноримской империи, блестящим личностям кунигов и, наконец, особенному мужеству и талантливости вообще готфского племени. Следовательно, завоевание Галлии франками не было чем-либо новым и неожиданным. Франки давно уже сидели в римских провинциях на берегу Рейна (левом) и в 451 г. заняли их теперь до Соны.

Мы видели уже, в каком состоянии находились различные классы вообще римского и галло-римского народонаселения и что такое были римские курии. Когда бургунды и вестготфы заняли восточную и южную часть Галлии, они нашли эти римские учреждения здесь господствующими. Они пришли не в качестве врагов империи, а как императорские генералы и войска, служившие империи, и, следовательно, они стали к прежним жителям не во враждебных отношениях, а в отношении зависимости к императору, как его наместники, и эта идея сообщила им много власти и узаконила их обладание провинциями. Подробнейшая история V ст. не входит в состав нашего курса, хотя это предмет весьма важный и любопытный, ибо в это время совершилось сближение римского общества с германским; этот отдел истории с особенным успехом возделывается новейшими учеными Франции.

Посмотрим теперь, каким образом германцы были приняты на галло-римской почве и что эдесь они встретили. Городовое устройство Римской империи уже известно нам². В этом устройстве германцы не хотели делать значительных перемен; это естественно, ибо у них не было собственных государственных, гражданских идей и они должны были принять, таким образом, городовые римские учреждения как нечто готовое. Единственное новое лицо явилось теперь в римском городе — это германский comes — граф. Он здесь был блюстителем прав кунига, ему предоставлена судебная власть, он взимал налоги и водил на войну жителей города. Но в самом состоянии и отношении городовых курии произошли значительные перемены не чрез сознательное действие кунигов, а чрез влияние самих событий. Мы знаем уже, как было бедственно положение куриалов: они отвечали пред римским правительством во всех убытках и недоимках областей и округов и платили за все это государству своею собственностью. Курии, таким образом, пожрали все благосостояние римского среднего общества; под конец закон римский освобождал богатых преступников и наказывал их местом в курии.

Когда провинции отложились от Империи и аристократические роды перестали ездить в Рим для заседания в сенате, тогда аристократия нашла себе удобным и приличным занять место в куриях, и во второй половине V столетия курия получает в Галлии совершенно новый характер и получает даже иное название: Сидоний Аполлинарий называет курию благородным сенатом³. В состав куриалов вошли лица сенаторских фамилий, изъятые от повинностей. В городах было безопаснее в эту эпоху смутных движений, и поэтому из загородных имений сюда переехала значительная часть аристократии, и усилила значение курии. Духовенство должно было занять относительно варваров новое положение и вступить в небывалые дотоле отношения, и это была, нужно сказать, одна из блестящих эпох западной церкви, одна из тех страниц ее, которая упрочила надолго законное преобладание этого сословия над всеми другими. Как ни были германцы приучены к римской почве и форме, тем не менее, однако ж, между ними и коренными жителями, туземцами-римлянами, было множество недоразумений, частых столкновений в нерешенных пунктах. Посредниками явились епископы Галлии. Они окружили кунигов, стали, с одной стороны, во главе их советов, с другой — во главе курии и отвели те уДары, которые часто неминуемо должны были разразиться над туземными жителями со стороны варваров; прибавим к этому еще то, что и:* среды самого галло-римского народонаселения выходили часто лица, которые хотели и старались соблазнить кунигов к тяжким мерам для народонаселения туземного, чтобы этим выслужиться у германцев; работа направления всего этого лежала на духовенстве.

В конце V — начале VI столетия мы видим возникновение новых законодательств. Германские куниги поняли, что нельзя было по одному и тому же уставу править и галло-римлянами, и дружинами, что понятие и привычки этого двоякого отдела их подданных различны; о слиянии их в одну национальность нельзя было и думать. Мы видели успех таких попыток при Дитрихе Великом в Италии. Теперь возникают законодательства у бургундов и вестготфов. У вестготфов, по свидетельству современников, еще король Эйрих, умерший в 484 году, велел собрать старые обычаи своих предков и своего племени и предать их письму для употребления именно вестготфов: это^а собрание не дошло до нас^а4. В 484 году при преемнике его Аларихе II лица, заведовавшие управлением Вестготфского государства, сочли нужным собрать сборник законов. и для римских граждан. В самом деле, суды еще существовали на римской почве в Галлии, а источники права и закона были неопределенны; новые события требовали здесь перемены; здесь употребляется кодекс Феодосия (458), но число и разнообразие всех этих памятников права было слишком значительно, и неопределенность источников права затрудняла судебную процедуру и практику. В 484 году несколько епископов вестготфских и государственных мужей, в числе которых главным был референдарий Анниан⁵, приступили к составлению более определенного законодательства и создали его в 506 г. под именем Breviarium Anniani, или, как употребляется также, Alarici. Бревиарий этот состоит из двух частей: одна содержит выписки из постановлений Римской империи, другая — выписки из юрисконсультов римских, т. е. здесь две части — чисто законодательная и ученая. Бревиарий составлен людьми, еще знакомыми с делом, с основами римского права; не заметно в нем влияние идей германского права; он приноровлен исключительно к потребностям одной галло-римской части народонаселения⁶. Но когда таким образом галло-римляне получили источники для своего права, надобно было подумать о таком же собрании законов для вестготфов.

Первое законодательство, составленное, таким образом, для вестготфов, сложилось в течение VI столетия и преимущественно под влиянием духовенства. От этого влияния готфское уложение, Lex Visigothorum, носит характер, отличный от других законодательств. В нем всюду видны два противоположных элемента — элемент чисто германский, заимствованный из прежних обычаев и уставов и, по всей вероятности, из законов Эйриха, и другой элемент — церковный, или римский. Монтескье в своем бессмертном творении О духе законов произнес решительный и строгий приговор над вестготфским уложением⁷, приговор этот повторил Савиньи⁸. Но приговор этот не совсем оправдан. Именно вестготфское уложение вследствие самих своих недостатков имело для нас великое и поучительное значение. Мы видим здесь духовенство вестготфское, может быть, самое национальное из всех духовенств германских, ибо оно было арианское и стояло, следовательно, во враждебных отношениях к противоположным интересам римского народонаселения; мы видим, как это духовенство старается помирить два начала — германское с галло-римским. Попытка не удалась: от того самые определения вышли неясны; видно, что сами составители не уразумели отношений тех двух начал или если разумели это, то не сумели управиться с формами и ясно передать в форме основы взаимных отношений двух наций. Во-вторых, составители старались внести в суровые германские учреждения множество филантропических идей, столь важных и замечательных, что самые противоречия в этих постановлениях, самые неловкости носят чрезвычайно замечательный характер и дают уложению право па внимательное изучение. <В этом памятнике в 1-й раз выразилось стремление примирить на почве права 2 начала: элементы гермапско-языческие и христианско-рнмские).

Что касается до того, каковы черты этого вестготфского уложения, то надобно заметить, что в нем, как во всех германских и других первоначальных законодательствах, преимущественно развито уголовное право; положения кратки. Главные преступления, на которые особенно обращено внимание и которые, следовательно, встречались чаще, — похищение женщин, разбой, насилие: видно, что вестготфы, самое просвещенное из германских племен, но отстало еще от обычаев прежней кочевой жизни, обычаев воинских. За похищение женщин и чужой собственности положены весьма строгие наказания, несоразмерные даже с преступлениями. Далее мы видим, что германские дружины, поселившись на римской почве, отобрали некоторую часть земли у туземных жителей, <впрочем, в незначительном количестве), составленную частью из обработанных земель, частью из пустырей. В вестготфском уложении читаем весьма важную статью: закон запрещает приступать к новому разделению земли и указывает каждому довольствоваться тем участком sors, который он получил при первом разделе; отсюда нельзя не видеть, что вестготфы, конечно, хотели нового разделения земли в ущерб галло-римлянам, приобретать более и более прав в занятой земле; но за старый раздел, за благосостояние туземцев в этом случае стояло духовенство.

Есть одна статья, которая подавала повод к странным толкованиям ученых и вместе служила доказательством плохого их понимания отношений между германцами и галло-римлянами, — это статья, запрещающая вестготфам вступать в брак с римлянами. Обыкновенно выводили из этого заключение, что вестготфы из гордости не хотели таких браков и с презрением смотрели на валхов (так часто называются туземцы — галло-рнмляле). Но ныне достоверно доказано, что этот закон составлен не вестготфами, что они заняли его у римлян: его издали римские императоры во время еще силы империи, вестготфы только приняли его.

История вестготфского племени на галльской и испанской почве представляет весьма много любопытных и замечательных сторон. Во-1-х, сначала возникла здесь сильная борьба купигов против собственных дружин — признать эту борьбу заставляют нас своим содержанием некоторые из указанных законов: там сохранились признаки этой борьбы. Основана она была на одном начале, на том, что куниги являлись победителями и наместниками от лица императора, пользовались над валхами правами императоров и в то же время были начальниками своих дружин, своенравно, неточно, иногда неохотно исполнявших их повеления. Очень естественно было стремление кунигов подвести обе части народонаселения к одному общему уровню, стать в одинаковых отношениях как к галло-римлянам, так и дружинникам, как к одинаковым своим подданным. Но^б это стремление сопровождалось неудачами^б. С самого начала основания вестготфского государства в Южной Галлии до падения вестготфского владычества в большей части Галлии в половине VI столетия мы видим, что из вступивших на престол восьми кунигов только два умирают собственною смертью: они обыкновенно убиты на войне или, скорее, в возмущении. Григорий Турский, враг вестготфского племени, упрекает его в неуважении жизни собственных государей. Но дело в том, что здесь развивалась сильная борьба дружинников за свободу германца как полноправного человека, против кунигов, которые стремясь водворить порядок и единство власти, стремились поставить дружинников наравне, в одинаковых отношениях к власти с подданными императорскому управлению, с туземцами: галло-римлянами; вот где погибали куниги.

О государстве бургундов известно менее, но в известиях подтверждаются одни общие положения, высказанные уже нами. У бургундов является также два законодательства — одно для римлян, другое для бургундов. В XVI ст. знаменитый юрист (Куяций?)⁹ отыскал памятник бургундского законодательства и издал этот памятник под названием Papiani responsorium — название, данное потому, что памятник этот представляет выписки из Папиана, бургундского юриста. Подробные исследования этого памятника указали, что он составлен по приказанию бургундских государей для управления их римскими подданными, по он предоставляет менее способов к успешному достижению цели, чем Бревиарий. Это, собственно, компиляция из древних учреждений с некоторыми пополнениями, обличающими влияние германских идей. Памятник этот невелик, состоит только из 47 статей, мог быть употреблен только в важных случаях, но не мог удовлетворять всем юридическим потребностям народонаселения. Но в начале VI ст. возникает уложение прямо для бургундцев — Lex Gundobaldi — законы куни-га Гундобальда. Памятпик этот имел две редакции — 1-я (502), 2-я (517—519) со значительными пополнениями против первой. Здесь влияние римских идей заметнее, чем в Papiani responsorium влияние идей германских. Мы находим здесь чрезвычайно много мягких, гуманных постановлений: таково предписание, напр., необходимости гостеприимства; предписания эти есть у всех народов, тиы встречаем его и у вестготфов. Но здесь определяется даже строгое наказание тому, кто откажет в гостеприимстве страннику: таким образом, общий обычай возводится здесь на степень юридической обязанности, и это постановление мы встречаем в такое время, когда германцы отвыкали уже от своих прежних добродетелен и успели присвоить себе многие качества народов образованных, не всегда склонных к исполнению простых человеческих обязанностей.

Но мы видели до сих пор только <юридическую> внешнюю сторону, те события, вследствие которых образовалось галло-римское народонаселение под влиянием германцев и вместе с ними. Теперь посмотрим, какова была личная, драматическая сторона этих отношений, отношений между галло-римлянами и германцами.

Мы находим в источниках много сведений и. подробностей о жизни и быте высших классов римского общества в эпоху, о которой идет речь. Приведем несколько свидетельств, заимствованных у Аммиана Марцеллина (lib. XIV, cap. VI; lib. XXVIII, cap. IV), об образовании^в жизни^в народонаселения во второй половине IV столетия, ограничиваясь здесь немногими указаниями. Мы видим из слов Аммиана, что в это время в Риме существует чрезвычайно богатая, изнеженная аристократия, гордая именами, напоминающими великие эпохи республики, хотя эти имена носят большей частью фамилии, не имеющие на это особого права: большая часть республиканских фамилий вымерла в течение I столетия по р. X.; новые, чуждые поколения берут эти фамилии и гордятся ими. Ам-миан рассказывает, что члены этих фамилий, особенно молодые люди, тратят большую часть времени на забавы, гордятся красотою своих лошадей и колесниц и много посвящают времени на свой туалет; так, он говорит, что у тогдашних щеголей была особенная замашка с ловкостью откидывать плащ на левое плечо, чтобы показать под ним драгоценную тунику из разноцветных тканей. Когда знатные римляне выходили на улицу, их сопровождала целая толпа слуг, иногда до 50 человек; вместе с рабами шли часто голодные плебеи, питавшиеся подаянием с аристократической кухни. Значительную часть дня проводили римские аристократы в банях, где предавались разного рода нечистым удовольствиям, потом — театр, игра в цирке, в которых они принимали особенно живое участие: здесь были целые партии — голубых и зеленых, красных и белых, смотря по цвету одежи кучеров, правивших лошадьми той или другой партии. Что эти фамилии распоряжались еще значительными капиталами, это видно из некоторых свидетельств, по которым им принадлежало много земель, приносивших огромные Доходы, до миллиона в год и более; притом фамилии эти были изъяты от податей. Весьма немногие занимались чем-либо дельным, разве только иные литературой. В известное время вступали они в сенат и, довольные этой почестью, не добивались замечательной военной или административной деятельности, хотя, конечно, были тут некоторые исключения. Игры были в значительном употреблении. Аммиан говорил, что при общем разврате дружбы не была между римлянами, единственная дружеская связь была между игреками, наверно обыгрывавшими. Народ проводил большую часть дня в тавернах, в питейных домах; страсть к игре была распространена и в простом народе: он с тем же рвением предавался играм цирка. Марцеллин приводит отвратительные черты того низкопоклонничества, с которым римские плебеи того времени обращались с аристократами: они целовали их колена, ноги. Он приводит также особенные черты аристократической вежливости. «Если, — говорит он, — вы приедете из провинции к вельможе, он примет вас так радушно, что вы пожалеете, отчего лет 10 вы уже не знакомы с ним; но если вы будете второй, третий раз и т. д. — все то же, то же ласковое обращение, те же, обещания и ничего на деле»¹⁰. Словом, из описаний Марцеллина, хотя довольно напыщенных, мы видим во Всех классах представителей общества, конечно образованного, но распадающегося в своей изнеженности, отказавшегося от живых начал, лишенного верований в самые идеи.

Если мы обратимся в провинции, и там увидим мы почти то же самое. У нас есть свидетельства о жизни галло-римлян в V ст., преимущественно свидетельства Сидонця Аполлинария¹¹, наконец, известная Причастная песнь св. Паулина¹². Под этим названием, carmen eucharisticum блаж. Паулин описывает всю жизнь свою. Надобно сказать, что рассказ этот написан стихами, в выражениях несколько искусственных и витиеватых, что, впрочем, не надобно приписывать автору, но его времени и тогдашней испорченности вкуса. Но рассказ самый отличается необыкновенною простотою в своем содержании, свидетельствующем о высокой нравственности блаж. Паулина, который умел выйти из соблазнов одной жизни для другой. Он рассказывает очень откровенно всю свою жизнь, начиная с самого рождения. Блаж. Паулин родился в конце IV ст. в Македонии, где отец его был правителем провинции, даже диоцеза, следовательно, занимал одно из важнейших мест в империи. Потом отец его оставил службу и поселился в Южной Галлии, недалеко от Бордо, в своем имении. Молодой человек воспитан был так, как воспитывали тогда преимущественно для светской жизни: его учили правильно и бойко объясняться на латинском и греческом языках, для чего окружали его дядьки, говорившие с ним на этих языках; он познакомился также с великими писателями настолько, чтоб это знакомство дало ему право называться образованным человеком. Когда ему был пятнадцатый год, домашний врач объявил, что дальнейшие занятия могут быть вредны для его здоровья и что его пора освободить от них; тогда его отправили в Бордо. Он описывает подробно, как его снабдили богатой посудой, лошадьми, прислугой, одеждами и как он начал жить в городе обычной жизнью городских молодых людей, (участвующих во всех светских удовольствиях). Отец и мать хотели его женить, но он отказался от брака, хотя, как говорит сам, он много прижил детей вне брака и держал для этого рабынь, не имея свободных женщин. Наконец он женился. Говоря о браке, он сообщает одну любопытную черту, говоря, что долго не мог он найти невесты, равной ему своим рождением: здесь видим, что аристократическая спесь, в которой упрекают иногда времена феодализма, была еще прежде в римском обществе. Вступив в брак, он поселился в загородном своем замке, занялся разными постройками; он жалуется в это время на страшное положение имения, на упадок доходов, и рассказывает о том великолепном гостеприимстве, которое он оказывал друзьям своим, о тех пирах, которыми взаимно платили ему соседи. Одним словом, можно подумать, эта жизнь протекала в самую спокойную, тихую эпоху, а это было в первой четверти V столетия, в то время, когда провинции, где текла эта жизнь, были одна за другой отбираемы варварами.

К этому можно еще прибавить свидетельства Сидония Аполлинария о жизни тогдашних аристократов. При каждом загородном доме богатого галло-римлянина была библиотека, устроенная во вкусе образованного общества; особенные комнаты в доме отделены были для библиотеки женского пола, где преимущественно находились книги нравственного и религиозного содержания. Образ жизни носил характер чрезвычайно изысканный и изнеженный: надобно было много денежных средств, чтобы вести такого рода жизнь. Наконец, когда исполнилось Паулину 30 лет, поместья его застает буря вестготфского нашествия под предводительством кунига Атаульфа_г но они здесь не грабили; Паулин признается, что он уступил им свои владения и, чтобы снискать покровительство кунига, вступил к нему в службу и получил титул cornes largitionum <министра финансов). Но когда готфы начали войну с римлянами и должны были после перейти за Пиренеи в Испанию, озлобленные, они разграбили много городов и имений в Южной Галлии, в том числе и имение Паулина. Далее судьба самого Паулина не представляет особенно замечательных и поучительных черт, но здесь также много любопытных эпизодов. Из таких эпизодов, осада города Базаса. Пребывание за городом в это время было опасно по причине бродивших везде шаек германцев: Паулин удалился в указанный город. Чрез несколько времени город был осажден готфами и аланами. Паулин подробно описывает эту осаду, проливая ясный свет па тогдашнее отношение германцев к туземному народонаселению.

Заключенные особенно боялись низших классов и молодых людей, чтобы они не отворили ворота неприятелю: простой народ из ненависти к высшим сословиям всегда спешил соединиться с варварами. Надобно было как-нибудь устроить^г дело — приступа город не вынес бы^г. Паулину поручено было вести переговоры. Паулин тихонько отправился к кунигу аланов Гуару, подкупил его. Гуар за богатую награду взялся защищать город, стал перед ним со своей дружиной, и город был спасен. Так можно было тогда покупать вождей отдельных дружин, бродивших по Галлии. В городах примеры нравственности подавало только духовенство. Нельзя сказать, чтобы галльские епископы отличались большой ученостью, нельзя сказать, чтобы они стояли наряду с древними отцами церкви, тем но менее, однако ж, они подавали примеры чистой нравственности и самоотвержения; они распоряжались доходами и обращали их часто в помощь бедным классам народа; этим упрочивалось не одно нравственное, но, можно сказать, материальное влияние духовенства на другие классы народа. При нашествии германцев народ обыкновенно волновался: но, собственно, он терял здесь немного. Шельзя сказать, чтобы с самого начала не было ненависти против них, поднявшейся в высшем классе; по больших восстаний не было). Восстание, случалось только вследствие особенных утеснений или побуждений от духовенства, и в последнем случае восстание было не против германцев, но против ариан. Но каково было отношение германцев к высшим классам римлян, мы это увидим из письма Сидоння Аполлинария.

Один из друзей Сидопия, Катуллин, просил написать ему эпиталаму, чтобы петь ее на одной свадьбе. Сидоний, который не был еще тогда епископом¹³ и находился — в Лионе, окруженном бургундами, отвечал ему небольшим письмом в 23 стихах: «Если бы и был я поэтом, зачем, спрашивать у меня песни в честь праздника любви, у меня, окруженного длинноволосыми шайками, оглохшего от германских слов, приведенного в необходимость восхвалять с грустью на душе какую-нибудь песню обжорливого бургунда, который мажет свои волосы протухлым коровьим маслом? Нужно ли говорить тебе, почему невозможны для меня песни? Напуганная варварами, Талия néglige les vers de six pieds depuis qu’elle voit des patrons de sept^[1]¹⁴ (образцы в семь стоп). О! счастливы те уши, счастливы те глаза и тот нос, которые не чувствуют каждое утро дыхание человек десяти чесноком и подлым луком! О, блажен тот, кого не одолевают нахально в продолжение целого дня столько великанов и таких великанов, коих едва ли бы даже вместила кухня Алкиноя, не одолевают с такой нецеремонностью, с какой входишь к старому мужу кормилицы своего отца! Но моя муза, пошутив несколько в этих немногих эндекасиллябах¹⁵, из боязни, чтобы кто-либо не назвал их сатирою, умолкает и закрывает уста свои»¹⁸. Здесь он смотрит на материальную сторону германцев, смотрит с тем омерзением, как смотрели изнеженные галло-римляне. Но как были некоторые в высших классах на стороне германцев, так некоторые при всяком случае выражали к ним свое омерзение или свою глубокую ненависть. Также Сидоний писал к Филагрию: «Ты бежишь варваров, когда они являются злодеями, я убегаю их и тогда даже, когда они добры»¹⁷. Но в испорченном обществе галло-римлян нашлись и такие, которые образовали целый класс доносчиков пред германцами <на своих сограждан>, которые были страшнее и гибельнее для страны самих варваров. Об них находим мы целое письмо у Сидония (Ер. V, 7), адресованное к Тавмасту. Зато были между римлянами благородпейшие, такие, которые привыкали к германцам и, преклоняясь пред необходимостью, старались ее смягчить и обратить благим и лучшим целям. Сидоний пишет к Сиагрию_г лионцу, бывшему при бургундском дворе и славившемуся знанием буррундских наречий: «Ты не можешь себе представить, как забавно мне и другим бывает слышать, что в твоем присутствии варвар боится сделать варваризм. Старые германцы, с согнутой спиной, удивляются тебе, когда ты растолковываешь им их депеши; они выбрали тебя судьею и посредником в их делах. Новый Солон бургундский, когда дело идет о том, чтобы диссертировать об их законах, новый Амфион, когда нужно настроить их лиру. Тебя любят, с тобою знаются, тебя вожделеют; ты нравишься, тебя приглашают, тебя употребляют, ты решаешь, тебе повинуются; и это бургундцы, пусть они так же грубы, так же нелепы телом и духом, — они учатся у тебя зараз и римскому знанию, и родному языку» (Ер. V,5).

Едкий и насмешливый тон этого письма не уменьшает достоинства описываемого поступка. Призвание к такого рода поступкам было имеипо призвание римского духовенства. Мы говорили уже об искании римских титулов германскими вождями: из-за них служили они и империи, часто против своих соплеменников. Свидетельством такого искания часто приводили переписку вождей с императорами. Но при всей справедливости факта искания почестей: германскими вождями (идея империи пережила саму империю, сему служит доказательством то, как она легко возродилась при Карле Великом) доказательства, заимствованные из переписки, неверны: письма писались римлянами, по большей части духовными лицами, бывшими при кунигах. Впрочем, эта переписка вообще замечательна, между прочим, как пример тогдашнего слога. Так пишет Сигизмунд, куниг бургундский, к императору Анастасию: «Удаленные от особы нашего преславного государя, мы находимся пред ним в душе… Мой народ — ваш; но мне менее удовольствия им повелевать, чем вам повиноваться. Мои предки исполнили обязанность свою в отношении к вам и к Риму и доказывали этим исполнением то, что мы смотрим как па высшую нашу почесть — быть привязанпым к военным обязанностям, которые поручает нам: Ваше величество, и мои предшественники гораздо более ценили то, что получали они от их государей, нежели то, чем владели они после отцов своих. Когда, по-видимому, мы управляем нашим народом, мы думаем, что управляем вашими воинами». Но при этом письме надобно вспомнить, что оно было писано вьеннским епископом Авитом¹⁸ (куниг обыкновенно только подписывался).

Теперь посмотрим на жизнь самих кунигов^д.

^а-а ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI: этот сборник до нас не дошел, но послужил основанием для будущего зак[оно]положения (л. 58 об.).

^б-б Там же: Это привело к сильной реакции дружинников (л. 59 об.).

^в-в Там же: о нравах общества (л. 60 об.).

^г-г Там же: устранить опасность, висевшую над их главами. Приступа они не могли выдержать, если бы в городе поднялся мятеж (л. 62).

^д Далее опускается обширная цитата из сочинения Сидония Аполлинария о быте короля Дитриха Вестготского.

Л[екция 21]

<Предметом нынешнего чтения будет империя Карла Великого и его династии>. В 771 г. Карл Великий один стал во главу наследованного от Пипина королевства вследствие смерти брата своего Карломана. Известно, какою славою он пользуется, как высоко стоит он между великими людьми Запада. Но эта высокая слава не осталась без возражений и нападений. Еще в XVIII ст. некоторые ученые подвергли заслуги Карла В. сомнениям. В трех родах деятельности приобрел он себе славу — завоеватель, законодатель и просветитель Западной Европы, но завоевания Карла В., его империя, сложенная из этих завоеваний, разложилась уже при ближайших его преемниках; законодательство его не долго оставалось в употреблении; наконец, меры, принятые им для образования и просвещения своей монархии, по-видимому, оказались бесплодными, ибо X столетие столь невежественно, как и предшествовавшее Карлу В. Следовательно, говорят противники, из всех подвигов этого человека не осталось никаких результатов и плодов. Эти возражения, дельные только с виду, блистательным образом опровергнуты всеми исследованиями современной науки. Мы поймем это, рассмотрев деятельность Карла Великого; начнем по порядку.

В «Истории цивилизации» Гизо мы найдем таблицу походов Карла В.¹ От вступления его на престол в 768 г. до конца правления, 814, император сам, или главное войско под предводительством старших полководцев, совершил 53 похода, больших экспедиций, не считая мелких, и в большей части этих предприятий участвовал сам Карл. Могло быть, что эти военные предприятия были просто военные движения, без дальнейшей цели, кроме грабежа и темного стремления к славе, что оии не несли в србе какой-либо государственной мысли. Но рассматривая внимательно эти походы, мы видим, что ни один из них не был предпринят без глубоко обдуманной дели. Войны эти положили конец переселению народов. Мы знаем, как двигались до Карла В. народы; германцы и славяне — на Север и Запад, мавры на Юге. Во все продвижения своего правления Пнпин Короткий отбивал только натиски саксов и фризов и боролся с мятежами внутри государства, сломив оппозицию отдельных национальностей в государстве Меровиигов. Теперь мы видим, все эти племена, с которыми бился Пипин, вошли в состав Рим[ской] Им[перии] Карла В. Для достижения этих целей недовольно было одних оборонительных войн Пипина. Карл действовал наступательно. Он соединил под своею властию все племена тогдашней Европы, исключая Британию и Скандинавию, Россию, Византию. Уже в 772 г. предпринимает он успешный поход против саксов, кончившийся завоеванием твердыни Эресбурга, недалеко от пынешпего Падерборна, и разорением знаменитого святилища саксов, где находилась пресловутая статуя Арминия — Irmenseiile — священнейший кумир народа (что это такое было, мы не знаем положительно; современных источников для сведения об этом нет; все известия об изображении, о статуе, о столбе, перешедшие в новейшие сочинения, возникли не ранее XV и XVI ст. Главное исследование об этом предмете в Deutsche Mythologie von I. Grimm)². Но этот поход, несмотря па блестящие успехи в самом начале, не принес ожидаемых плодов. Карл был отвлечен войной с лангобардами. Нам известны отношения лангобардов к папам; но вскоре они получшш новые, особенные отношения и к галлам, <франкам>. Карл вступил в брак с дочерью Дезидерия, лангобардского кунига, преемника Айстульфа, по через год развелся с нею за неплодство и отослал ее к отцу. Дезидерий принял вдову и спешил мстить. Он приступил к паце Адриану I (772—795), преемнику Стефана III, с требованиями, чтоб тот венчал на царство детей Карломана, живших при Лангобардском дворе, и эти требования спешил подтвердить нападениями и военными действиями в Италии. Карл был призван па помощь. Война, начатая в 772 году, кончилась в 774 году падением Лангобардского государства, взятием Дезидерия в плен и пострижением его в монахи (в монастыре Корвей) и завоеванием упорно сопротивлявшейся Павии. В Лангобардии явились герцогства, герцоги сделались вассалами Карла. В 776 г. один из герцогов лангобардских, Ротгаут Фриульский, покорившийся прежде Карлу и получивший надзор над северо-восточными границами, восстал в соединении с сыновьями сверженного лангобардского кунига, герцогами Беневентским и Сполетским, и собрал значительную армию. Но Карл скоро явился в Лангобардии, разбил мятежников, казнил главного виновника и тогда, после 200-летнего существования, Лангобардское государство разделилось на графства, подчиненные отдельным графам большей частию галльского происхождения; только одно Беневентское герцогство не было раздолено на графства. Но самая главная война Карла была в Саксонии. Эта война, подробности коей мы не будем упоминать, продолжалась до 803 года. Не должно думать, чтобы она ознаменована была великими битвами и переворотом: это была война национальная и религиозная. Франкские дружины беспрестанно должны были подавлять новые восстания; можно сказать, что война кончилась тогда, когда вымерло поколение саксов, свободных и суровых. Окончательными битвами были битвы при Гане нынешнем Оснабрюке, и Детмольде, 783 г. Вообще война эта была вроде войны гверильясов <против Наполеона, который покорил Испанию, но не покорил Пиренеи, где все скрывались горцы и беспрестанно делали нападения), — тут происходили только частные битвы и сшибки. Саксы разделялись в то время на три большие отдела: — вестфалов — на З[ападе| от Рейна, энгров — от Везера по Эльбе к Кёльну, саксов восточных, остфалов или остсаксов — на Северо-Востоке до Бельгии. Особенпо упорно было сопротивление со стороны вестфалов, в числе которых стояли гениальные предводители Витекинд и Альбион. В 785 г. Витекинд явился с повинной головой к Карлу, принял христианскую веру, за ним последовали другие; и с этих пор сопротивление сделалось гораздо слабее, и мы не видим уже значительных попыток восстановить независимость, хотя долго еще проявлялась от времени до времени вражда саксонской нации к франкам. Таким образом, война эта была вторым военным предприятием Карла, цель которого нетрудно понять и оцепить.

Во время войны с саксами Карл пришел в соприкосновение с их восточными соседями — славянами. Речка Эйдер отделяла саксов от скандинавов; Эльба, Сала и Гавель — от славян, живших по ту сторону этих рек, оботритов, сербов, чехов и т. д. Со всеми этими племенами вел Карл В. войны, <ибо эти племена много помогали саксам>. Оботриты в самом начале явились усердными союзниками Карла. Пограничные славянские племена, не вступившие в состав империи Карла, платили ему, однако же, дань. Последняя из славянских земель, которая покорилась Карлу, была Чехия: еще в 805 г. предпринимали сюда поход сыновья Карла, поход, конечно, неокончательно успешный, ибо они воспользовались только весьма скудною данью, именно 120 волами и небольшим количеством серебра, но по крайней мере после этого они не опасались отсюда неприязненных действий. Несравненно важнее были другие враги, более дикие и жестокие, жившие в самой средине франкских владений на Востоке, — авары, называемые тогдашними историками гуннами, по всему вероятию, турецкое или монгольское племя³. Они поселились на местах, оставленных гуннами в нынешней Паннонии, и отсюда делали частые набеги. Византийские и западные летописцы одинаково изображают их жестоким и диким племенем, которому было подчинено много славянских племен. В 791 г. Карл начал против них военные действия. Он напал на них с 3-х сторон: с Юга действовали лангобарды, с севера — саксы, с Запада — франки. Но борьба была упорная, тем более что <авары> нашли союзника в Тассилоне, герцоге Баварском (788 г.). Карл сокрушил самостоятельность баварского герцогства, судил Тасоилона и заключил его в монастырь. Через несколько лет (почти около 798 г.) он положил конец государству аваров: имя их с тех пор исчезло в тех^а странах^а, они были истреблены франками, слились с другими племенами или переселились в другие земли. Покорение это было опять одной из величайших заслуг Карла В. европейской цивилизации.

Наконец, коснемся еще одного военного предприятия Карла, важного во многих отношениях, — его похода против испанских мавров. В 777 г. Карл В. находился в Падерборне в Вестфални и держал там сейм свой. Сюда является посольство от испанских мавров, недовольных Абдеррахманом, и просит против его помощи. Карл охотно принял предложение и обещал помощь. В 778 г. он явился в Пиренеях, почти без сопротивления дошел до Эбро. Сопротивление встретило его у стен Сарагосы, но здесь союзники изменили ему, со всех сторон поднялось на него мусульманское народонаселение, он должен был отступить. Здесь-то, в долине Ронсевальской, в ущелье Пиренеев, задний отряд его был разбит горцами и здесь-то погиб известный в поэзии средних веков Роланд. Летопись говорит о нем просто: «пал Rohlandus, comes littoris Britanniae»^[2]⁴. Более подробных и положительных исторических сведений нет никаких, но Роландом овладела народная поэзия, и имя его гремело в западной эпопее⁵. Вообще, этот поход Карла Великого, несмотря на несчастливый конец свой, имел много результатов. Во-1-х, за Францией после этого похода осталась с.-в. часть Испании, Каталония, где впоследствии устроена была Марка Испанская; здесь стихии — германо-римская и маврская — слились в одну особую цивилизацию, резко и ярко отразившуюся в поэзии Прованса. Во-2-х, поход Карла против арабов получил священное, великое значение; если Карлом в этом случае руководили виды политические, то народная фантазия разыгралась на эту тему религиозным образом, создала здесь религиозные идеалы, а поэтому в начале крестовых походов мы видим целый ряд эпопей, возникших из этих воспоминаний. Таковы были военные труды Карла В., он не уклонялся от них до самой преклонной старости. Только в последние годы своей жизни он жил обыкновенно в своем любимом городе Аахене, посылая дружины свои под начальством 3-х сыновей своих, даровитых юношей, из которых, однако же, двоих, самых лучших, отняла у него смерть еще при его жизни. Следствием этих войн было соединение всех германских племен под одним владычеством. Переселение народов остановилось; Карл положил конец этому движению и дал возможность развиваться новому порядку вещей. Он обвел свое государство марками — limes; это были пограничные области, состоявшие на особенных правах; они шли от Адриатического моря вверх по краям жилищ лангобардов, баваров, франков, турингов, саксов до Эйдера; начиная с марки испанской — марка восточная аварская, из которой впоследствии образовалась Австрия и другие, наконец, вдоль по Эльбе и Сале до Эйдера — марка франкская. Во главе марки стояли маркграфы. Здесь построены были крепости, стояли значительные дружины. Это была, так сказать, стена, укрепление империи. И если впоследствии монархия Карла разложилась, то она разложилась в этих пределах, назначенных Карлом, следовательно, дело его не было бесплодно. Здесь-то, в этих продолах дал он возможность развиться тому образованию, которое мы называем европейским.

Посмотрим на деятельность Карла как на законодателя. Мы видели, что еще Меровинги, особенно первые, стремились к водворению порядка в хаотическом обществе, подчиненном им, и погибли в борьбе за этот порядок против анархических элементов, не хотевших ему покориться. Отдельные палатные мэры, предпринимавшие продолжение дела Меровингов, испытывали ту же участь; они не имели много времени обратить особенно много внимания на внутренний порядок: их жизнь прошла в борьбе с врагами внешними. Карл нашел время для того и другого. Подобно всем великим людям того времени, он был глубоко проникнут римскими элементами; римские идеи стояли для него гораздо выше других. Но он умел приноравливать римские предания к потребностям современным и местным. В законодательной деятельности Карла В. мы различаем два периода: один прежде, а другой после принятия императорского титула. Собственно, с этим принятием ничего не изменилось: только прежний куниг стал называться императором, и титул не прибавил ничего в отношении его к подданным. Тем не менее это имело огромное значение. До сих пор все народы, входившие в состав Франкской монархии, были соединены актом насилия. Но воспоминания Империи жили еще в римских городах, там помнили еще о когда-то совершенных завоеваниях у варваров, о правах на обладание римскими огромными провинциями. Воспользоваться этими правами, придать законность владычеству над различными соединенными народами Карл мог, только приняв титул римского императора. Поводом прибытия Карла в Рим в 800 г. было восстание римлян против папы. Это восстание заставило папу Леона III (преемника Адриана I) бежать из Италии й искать покровительства и защиты у Карла. Карл повелел нескольким епископам исследовать дело — факт, свидетельствующий о зависимости папского престола от франкского кунига. Потом он явился сам лично в Рим и нарядил суд епископов; этот суд объявил, что он не считает себя вправе прощать или произносить приговор над главою церкви, — мысль^б, глубоко впоследствии пустившая корни^б. Папа был совершенно оправдан Карлом, противники его заслужили наказание. 25 декабря в день рождества и нового года^в Карл присутствовал в храме Св. Петра для слушания ночной службы; во время этой службы папа надел на него императорский венец и провозгласил его Августом при громких криках народа. У Эйнхарда найдем любопытное и довольно странное свидетельство о том, что Карл не знал намерения папы <венчать его короной>. Карл будто бы говорил Эйнхарду, что если б он знал это, то не пришел бы в церковь. Но есть другое свидетельство в биографии Алкуина⁶, друга императора, из которого видно, что Карл, отправляясь в Рим, имел уже в виду императорство, стало быть, могли думать некоторые, Карл не был откровенен с Эйнхардом или просто солгал ему. Но мы не имеем права делать таких заключений, ни обвинять Карла или Эйнхарда во лжи. Можно примирить и то и другое противоречие. Карл, по всему вероятию, не знал о дне венчания, и торжество это застало его неподготовленным, встревожив его: тем не менее он уже имел в голове эту мысль. Немедленно по принятии императорского титула Карл потребовал новой присяги от подданных. Римская империя во всем блеске самодержавной власти предстала перед ним, как возвышенная идея. С тех пор законодательство его получило другой, более повелительный, властительский характер. Приведем отдельные черты этого законодательства.

Мы видели, что многочисленные племена, соединенные под владычество Меровингов, имели каждое свое право. Франки салийские имели свое законодательство; редакция права принадлежит временам, предшествовавшим Хлодвигу, точно так же аллеманы, швабы, баварцы, наконец, римские горожане и церковь. К этим племенам присоединились еще другие, завоеванные Карлом В., — фризы, саксы, лангобарды, туринги. При Карле В. явились новые законодательства: лангобардов, фризов, франков, — или, лучше, новые редакции этих законов. Кроме того, из частных прав образуется еще другое, высшее и общее право, скрепляющее союз отдельных племен, — это было право, изложенное в капитуляриях. Не должно думать, что постановления, заключающиеся в капитуляриях, явились только при Карле Великом, они были еще и до него: это были постановления на разные случаи гражданской администрации; при нем они получили только новый вид и собраны сообразно известным вопросам. Название это законодательство получило от capita^[3], ибо делилось на многие десятки глав. Здесь нет единства и строгости нынешних законодательных актов, они составлялись следующим образом: Карл собирал ежегодно два сейма, первый из них был в мае. Каждый воин собирался около вождя своего и здесь рассуждал о походах, замышляемых в течение лета. Собрание это сначала собиралось в марте, откуда назвали его campus Martii^[4]; но при Меровингах по причине препятствий — разлитие рек совершалось обыкновенно в это время — сейм был перенесен на май месяц. После этого собрания некоторые его члены иногда с течением времени передумывали свои планы и не шли после на войну. Пипин Короткий и Карл Мартелл придумали другое средство: собирая дружины в мае, они прямо с места совещания отправлялись в поход. В мае съезжались со всех сторон империи ее вассалы, графы, епископы и другие знатные лица и составляли сейм. Светское и духовное сословия заседали отдельно и отдельно решали дела свои. Тогда каждый из этих лиц сообщал о потребностях своего края, предлагал свои мнения для его устройства и советовался с другими об общем гражданском порядке. Составлялись из всего этого capitularia, имевшие форму только предложений или прошений. Карл просматривал их и утверждал или не соглашался на предлагаемое.

Для лучшего знакомства с памятниками такого рода вообще хорошо просмотреть из них один-два. Capitularia относились ко всем частям гражданской администрации, без строгой определенности и разграничения, даже касались церковного права. Есть из них такой, который трудно было бы подвести под какую-нибудь юридическую рубрику: таков, например, капитулярий de villis^[5] об управлении государевыми поместьями, который, с одной стороны, представляет нам очень важный статистический документ тогдашней Франции, с др[угой] ст[ороны], содержит в себе разнообразнейшие предписания об управлении этими землями и входит здесь часто в мельчайшие подробности, толкуя, например, о продаже домашних птиц, даже яиц. Но из этого капитулярия можно усмотреть, какими средствами могла тогда располагать империя. Средства эти состояли, во-1-х, из доходов с (поместий, рассеянных по всей) империи, во-2-х, из даней, собиравшихся с подвластных племен, добровольных даров, но в самом деле невольных, но которым те племена были обязаны; наконец, в-3-х, из значительных пеней, собиравшихся в пользу сановников государства. Второй сейм держан был обыкновенно осенью, по окончании походов, в октябре или ноябре. Здесь участвовали только знатнейшие лица, служившие в качестве придворных; здесь составлялись проекты тех законов, о которых предстояло рассуждать на большом сейме (в мае), хотя эти приготовления на самом деле были гораздо важнее по своему значению, [они] впоследствии утратили свою силу. Письменные законы, на которых они основывались, не были еще пастоящим образом изданы и приведены в порядок, но только переправлялись, переводились или дополнялись в капитуляриях. Но результаты этой деятельности тем не менее не погибли. Своими^г капитуляриями Карл связал европейское общество некоторыми общими учреждениями, как марками^г. В этом-то послед[нем] отношении capitularia Карла В. имеют огромное, досель еще вполне не определенное значение.

Перейдем теперь к деятельности Карла В. в делах народного образования. Мы говорили уже об упадке образования в VI, VII и VIII ст. Церковь^д с прежнего своего высокого поприща сошла в ряды феодализма и приняла полное участие в делах светского общества^д. Исключение составляли только англо-саксонские проповедники. Но франкское духовенство вообще одичало среди окружившего его общества — анархического. Попытки Бонифация возвратить духовенство на прежнюю его степень не принесли надлежащего плода. Когда Карл вошел на престол, он нашел, таким образом, церковь в печальном состоянии. Лучшим доказательством упадка служат некоторые постановления Карла, в которых запрещаемы были духовенству некоторые преступления, как, например, мы здесь находим особые статьи, коими запрещается епископам увечить подчиненных им священников, посещать питейные домы, употреблять оружие. Часто законодательство здесь действует намеком, с заднею хитрою мыслью. Например, значительная часть франк [ского] духовенства предавалась страстно охоте; Карл В., находя это занятие несовместимым с их чином, в законодательстве прибегает, между прочим, к следующему постановлению: «Так как духовенство слишком много занимается охотою, а занятие это не совместно с его обязанностями, но м [ожет] быть иногда и полезно, выгодно, то аббатам и другим духовным лицам и епископам позволяется убивать лишь столько зверей, сколько нужно шкур для переплета их книг». Само собой разумеется, что это заставила многих духовных собирать значительные библиотеки. В 787 г. Карл издал знаменитое свое предписание о заведении школ при монастырях. В этой капитуляции есть какой-то особенный, отличный от других язык, ясно проглядывает здесь какая-то нетерпеливость, тревожность чувства: император молит епископов употреблять там, где недостаточны их увещания, пасторский жезл против ленивых священников.

И в 789 г. он издал знаменитый свой капитулярий об учреждении народных школ — эту великую хартию европейской цивилизации. Школы эти учреждались при церквах: священники безвозмездно обязывались учить в них народ legere et cantare^[6]. Замечательна эта последняя эстетическая сторона образования, на которую Карл обратил также большое внимание. С этой целью выписал он двух знаменитых певцов и под их ведение отдал образование народа в пении, завел при дворе своем знаменитую певческую и вообще не щадил ничего, чтоб образовать еще при себе деятельных сподвижников цивилизации и образования. Большая часть этих сподвижников Карла состояла из итальянцев и англосаксов. Первое место занимает здесь просвещеннейший член того времени монах Алкуин, англичанин, воспитанный в Йорке и вызванный Карлом для устройства всего, касавшегося образования (735—804). Что касается до самого Карла, то он не имел высокого образования, по имел, сколько ему было нужно; Эйнхард говорил, что он свободна <знал по-латыни> и говорил по-гречески. Этого было очень достаточно в то время. При дворе Карла образовалось также ученое общество, род академии, состоявшее из образованных членов духовенства, иностранцев, юношей, взросших и воспитанных под надзором самого императора: таковы были Эйнхард⁷, Ангильберт, даровитый юноша, женившийся также на дочери Карла Берте. Эта Schola Palatum^[7] подала повод некоторым к несправедливому мнению, будто бы Карл был основателем Парижского университета. Во-1-х, Карл не жил в Париже, который тогда был вовсе незначительным местом, во-2-х, университет возник не ранее XI ст., когда в нем стали преподавать отдельно от церковных школ, устроенных Карлом В. Что же касается до Schola Palatina, то ее следы можно еще найти при Меровингах, ибо тогда уже юноши воспитывались при дворе.

Карл сам принимал деятельное участие в трудах ученых, его окружавших, и показал здесь, какое понятие имел он об науке. Он поручил составить грамматику туземного германского языка, мысль высокая, ибо ученые его времени считали обыкновенно другие языки, кроме латинского, варварскими; мы видим, что Карл В. думал не так, хотя по планам его грамматика и не была составлена. Он приискал немецкие названия для означения ветров, месяцев и т. д. Он поручил составить, и сам ревностно занимался этим, правильный текст Св. писания: с этой целью он выписал много рукописей с Востока. Наконец, он занимался собранием древнейших германских преданий и песен: по крайней мере известный отрывок о Гильдебранте принадлежит этому потерянному собранию. Умел ли Карл В. писать — об этом часто поднимались споры. Эйнхард говорил, что он уже в преклонных летах учился писать; но здесь надобно заметить, что в средние века, когда все сохранялась в рукописях, было два манера писать — просто и каллиграфически; нельзя допустить неуменья Карлова в первом отношении по его образованию; но, вероятно, неутомимый, он хотел приобрести некоторое искусство и в последнем роде письма. Наконец, есть еще одна частная, но характеристическая черта, полагающая сходство между Карлом и Петром⁸: это--непризнание того и другого современниками. За исключением великих умов, окружавших Карла, большинство франкской аристократии ненавидело его, и в летописях мы встречаем намеки о покушениях даже на его жизнь. Эта ненависть пережила Карла и сохранилась в различных клеветах и обвинениях против него.

Двор Карла В. отличался блеском, конечно, несколько грубым, но сообразным с тогдашними понятиями; ежедневно при дворе угощалось несколько тысяч гостей. Сам Карл был очень умерен в своей жизни, исключая одно — он очень любил и держал много наложниц. Во всем прочем он соблюдал простоту. Любимым отдохновением были чтение и охота. Он также очень любил свое семейство, хотя не был в нем счастлив: дочери его не отличались нравственностью, по свидет[ельству] Эйнхарда. Слава его еще при жизни разнеслась далеко. Не говоря о мелких владетелях Европы, признавших его главным государем, например, на северо-западной части Пиренейского полуострова и у англосаксов, к нему шло много важных посольств, например знаменитого Гарун-аль-Рашида; известно, что это последнее посольство принесло ему богатые дары; между прочим, ему подарено было то место, где находится гроб господень в Иерусалиме; здесь было намерение воздвигнуть странноприимный дом.

Остается прибавить здесь несколько слов о разделении государства и его администрации, наследованных Карлом большей частью от предшественников; учреждения эти, следовательно, нельзя считать его собственными нововведениями. На всем пространстве империи видим мы графства. Во главе каждой такой области стоит граф — судья в мирное время, военачальник — в военное. Свободные жители графств составляют ополчение. Ополчение это может выступать в известные времена года, но только для защищения собственных стран или пределов. Графства, в свою очередь, разделяются на большие или меньшие округа, во главе которых стоят centenarii, vicarii, vicedomini^[8]. На границах империи — маркграфы: вообще Карл не любил управление нескольких графств вверять одному какому-нибудь герцогу. Но между графами и подчиненными беспрерывно возникали споры. Это было уже начало феодализма, и направление к этому порядку вещей становится уже заметным. Графы, получая в управление земли, заставали здесь порядок вещей неопределенным, распоряжались здесь по произволу и, принимая здесь характер вассала относительно императора, старались приобрести более силы и выгод в своих подчиненных областях, старались обратить здесь свободных людей в рабство, заставляли их предпринимать трудные ополчения, чтобы после поставить их по бедности в более зависимое положение, одним словом, заботились более о личных своих интересах. Дабы прекратить подобные злоупотребления, Карл разделял иногда земли на большие округи и заводил здесь особенные постановления missaticum. В определенные сроки посылались от него missi dominici^[9], графы и епископы, которые принимали апелляции на местных графов, доносили императору, а иногда имели власть распоряжаться и сами. Сверх этих missi dominici были еще особые missifiscalini^[10], которым поручалось обозревать государственные поместья, доносить об их управлении, доходах и расходах. Многие факты этого времени свидетельствуют уже о появлении нового, феодального начала в жизни: это именно уменьшение числа свободных и полноправных людей.

Излагая первоначально быт германцев⁹, мы говорили, что для суда собирались тогда все полноправные члены общества, но теперь мы не видим этого: судит граф, но только не со всеми, а с выборными, числом 7, которых выбирал сам граф, sacebarones^[11]. Отчасти народ был доволен этим, ибо это освобождало его от тяжкой необходимости приходить часто из далеких мест, но вместе с тем он здесь терял привычку принимать участие в делах общественных. Начинался новый порядок вещей.

В 814 г. умер Карл В., похоронив прежде всех сыновей своих (2), кроме младшего Людовика, воспитанного в Аквитании под влиянием галльского духовенства; 813 г. ноября 16 Карл венчал его на царство в Аахене, повелев ему после долгих публичпых наставлений самому возложить на себя корону; января 28 814 г. Карла не стало. Везде по себе оставил он живые следы не в одних учреждениях, но и в произведениях искусства, в зданиях, для которых он выписывал не только зодчих, но и самый материал из Италии; он погребен был в церкви Св. <Марии>, созданной им в Аахене. Об нем ходило много преданий¹⁰. Говорят, что незадолго до своей смерти был он в Южной Галлии. Во время обеда донесли ему, что незнакомые разбойничьи суда отогнали несколько кораблей на море. Карл заплакал, и, когда его спрашивали о причинах слез, он отвечал: «Что же будет после меня, если при мне уже грабят норманны?» В самом деле, только лишь опустили Карла в могилу, как на всех берегах его владений появились эти грабители.

^а-а ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI: в летописи (л. 83).

^б-б ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI: следовательно, первенство папы уже признано (л. 83 об.).

^в Там же далее: ибо новый год тогда начинался с 25 декабря (л. 83 об.).

^г-г ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI: он германские племена связал силою, а также законом (л. 84).

^д-д Там же: церковь, бывшая хранительницей образования, теперь отказалась от высокого назначения, кое она имела (л. 84).

Л[екция 23]^а

Теперь скажем несколько слов о духовном движении IX и X веков. Не нужно исчислять здесь летописи тогдашнего времени, в которых, конечно, мы не найдем богатства идей. Мы сказали уже о том, что сделал Карл Великий для распространения образования. После его смерти или, лучше, в последние годы его жизни замечается новое важное явление — попытка заменить употребление в церкви язык латинский языком туземным. Карл В. поручил дьякону Павлу Лангобардскому собрать латинские проповеди, чтобы это собрание послужило руководством и пособием для прочих священников. На соборе 813 года духовенство решило перевести эти проповеди на немецкий и вообще на туземные языки и определило, чтоб проповеди читались lingua rustica^[12]. Этого мало. Многие историки литературы отрицают часто существование религиозной литературы на народных языках в западной истории IX столетия. Но им бы следовало вспомнить, что немецкая литература этого времени была богата религиозными народными произведениями, из которых стоит только указать на 2 великих памятника, которым едва ли найдутся равные в литературе у других народов. Во-1-х, изданный мюнхенским ученым Шмеллером Heliand¹, религиозный эпос высоко поэтического достоинства. Людовик Благочестивый выразился перед одним саксонцем² о пользе, которую принесло бы саксонским племенам преложение Евангелия на саксонский язык, и ответом на этот вызов был эпос Heliand. Собственно, это переделка Евангелия на язык и нравы германские: Христос является здесь государем Германии и изображен с высоким историческим талантом. В следующем столетии является Evangelien Harmonie {} эльзасского монаха Готфрида. Этот перевод не представляет такого достоинства относительно содержания, но относительно формы и языка это одно из самых дорогих сокровищ немецкой народной литературы. Мы видим, стало быть, что она началась и развивалась под влиянием идей Карла В.; усилия его с этой стороны не остались бесплодны. Но были тогда еще и другие литературы — церкви, общества образованного, литература официальная и т. д.

Укажем на характер некоторых явлений тогдашней литературы, например трудов Гинкмара Реймсского, оставившего 3 фолианта своих сочинений⁴, не считая значительного числа писем, более 400, написанных в самых важных случаях, не считая, наконец, значительной части сочинений, не дошедших до нас⁵. В этих сочинениях мы встречаем решение многих богословских вопросов, а вообще более здравого, практического смысла, и цель совершенно практическую — поучение духовенства, наставление государям и властям. Здесь рассеяно чрезвычайно много таких идей, каких никак нельзя бы было ожидать от IX ст. Но однажды Гинкмар явился в страшном виде — это в споре с немецким монахом Готшальком. Поводом к этому был давнишний спор о свободе воли и предопределении. Готшальк вновь поднял этот^б спор^б. Изучая творения Августина, он нашел тот путь, которому впоследствии последовали протестанты; он отвергнул свободу воли человеческой и во всей обширности признал предопределение. Учение его нашло многих приверженцев. Когда он явился в Галлии, Гинкмар, знавший еще прежде о характере его учения, предал его на суд, и в 848 г. по определению собора Готшальк был приговорен не только к заключению, но и к бичеванию. Двадцать лет почти он провел в темнице и не перестал оттуда энергически бороться с Гинкмаром. Очевидно, у Готшалька были союзники и могущественные, даже, можно думать, сам Николай I⁶, ибо иначе он не мог бы так долго вести ожесточенную борьбу. Он умер в 60-х годах IX ст. непреклонным в своем учении. Но этот спор вызвал на сцену истории еще другое важное замечательное лицо — это был Иоанн Скот Эригена. Гинкмар пригласил его в союз свой и поручил написать сочинепие о спорных пунктах. Более гениального союзника он не мог найти. История Эрпгепы носила характер легенды. Говорили, что он родом из Великобритании или Ирландии, долго странствовал на Востоке, потом жил в Ирландии; при Карле Лысом является он в Париже главным начальником дворцовой школы. Как бы то ни было, но можно сказать наверное, что Гинкмар скоро не рад был такому союзнику, особенно по тому орудию, которое употребил тот в споре^в. Иоанн, вызванный на спор Гинкмаром, выступил на это поприще с орудием, которое не употреблялось в то время и которое должно было обратить на него особое внимание: вместо ссылки на авторитет отцов и предания он сослался на разум. Этим заступлением за Гинкмара он более повредил ему, нежели пособил. Папа Николай I строго отозвался о нем в письмах Карлу Лысому и выразил желание, чтобы впредь такого рода книги, каково было сочинение Эригены, подвергались предварительному пересмотру папы <т. е. цензуры>. Тем не менее Иоанн продолжал действовать во Франции до смерти Карла Лысого.

Жизнь каждого замечательного человека того времени облекалась обыкновенно в форму легенды, и потому в такой же форме перешла к нам и жизнь Скота — легенда сообщает, что он был зарезан в Англии своими учениками. (В 883 г.⁷ Эригена был вызван Альфредом Великим в основанный им Оксфордский университет⁸, где преподавал долгое время математику и диалектику. Но там был аббатом в Malmesbery^[13] и по убиении долго был почитаем святым в Англии и Франции, но был после отречен папами.) Но этот трагический конец, в подтверждение которого, однако, нет достаточных доказательств, характеризует общественное положение Глубокого) мыслителя в IX столетии.

В судьбе таких людей есть нечто глубокое и возвышенное, возвышающее в нас веру в человечество. Мы вникаем более в это явление н оценим его по отношению к прошедшему и будущему⁹. Известно, что в эпоху борьбы между христианством и язычеством в Александрии были сделаны замечательные попытки примирить христианство с языческой философией, и эти попытки сделаны были великими мыслителями христианства — Климентом Александрийским, Оригеном и др. Памятником этих попыток осталась целая литература, в которой встречается много сочинений лиц, чрезвычайно значительных. Таким образом, в конце III и начале IV ст. явилось несколько сочинений в этом духе и направлений под именем Дионисия Ареопагита. Все, что мы знаем о нем, находим мы в немногих словах XVII главы Деяний Апостольских¹⁰. Апостол Павел встретился с ним в Афинах, и Дионисий первый понял проповедь апостольскую. По известиям II ст[олетия], он умер в 95 г. но Р. X. мучительной смертью. Но в конце III и начале IV ст. является несколько сочинений под его именем, очевидно принадлежащих эпохе позднейшей, хотевшей именем придать сочинению более авторитета. Эти-то сочинения¹¹ перевел с греческого на латинский Иоанн Эригена. Этот замечательный человек был коротко знаком <что в это время было редко> с философией Платона и некоторыми сочинениями Аристотеля. Живя при дворе Карла Лысого, он написал несколько сочинений, имеющих право на место не только в литературе исторической, но и всеобщей. Определить резко и точно его направление трудно. В дошедших до нас или, лучше, изданных его сочинениях, мы видим ум, глубоко, мучительно добивавшийся истины, по преимуществу проникнутый учением неоплатоников. Его положения должны были ужаснуть людей IX века. Это учение основано было преимущественно на разуме: выше всего ставил Иоанн разум^г. Так, в своем известном сочинении «О разделении природы», «Περι φυσεως μερισμου», «De divisione naturae»¹², Эригена говорит: «Природа создана была вместе с временем (одновременно), но авторитет или предания моложе их, но зато разум родился вместе с началом вещей, временем и природой; авторитет происходит от разума, который непобедимо опирается на собственные силы, не имея нужды в другом подтверждении. <Всякий авторитет, который не происходит от разума, не имеет значения. Разум опирается на истину, он не происходит от авторитета). Закон авторитета есть истина, открытая силой разума и переданная св. отцами для грядущих поколений». В другом месте Эригена говорит: «Не надобно приводить мнения св. отцов, если они известны многим лицам, по надобно приводить их в том случае, когда это может укрепить в вере людей, не способных к собственному разумению и верующих более авторитету, нежели разуму. Хотя нужно во всем следовать авторитету Св. писания, ибо в нем в непроницаемой глубине скрыта истина, однако не должно думать, что оно всегда употребляет собственные значения слов и имен, когда открывает нам божественную природу. Но оно призывает здесь в помощь известные подобия и различные способы переносных^[14] слов и имен, сниспускаясь до нашей слабости и наставляя наше грубое и детское понимание простым учением. Божественные изречения имеют то значение, что дают нам материи для обсуждения и убеждения касательно предметов неизреченных, непонятных и невидимых, питая тем нашу веру… Единственное благо верующих душ состоит в том, чтобы по одному принципу веровать во все то, что объявляется истинным, и понимать то, что истинно усвоено верою». Еще: «Главнейший из божественных даров — благость — существует сама чрез себя и некоторым образом предводит прочим. Ибо творческая причина всего, благость, которая есть бог, создала причину, которая называется благостью самой чрез себя, для того прежде, чтоб она сама чрез себя привела из небытия в бытие все то, что существует, так как божественной благости свойственно призвать в бытие то, что не существовало. Поэтому сознание благости самой по себе должно предшествовать сознанию бытия самого по себе, поелику последнее введено первой. Все существующее существует постольку, поскольку оно благо; и восколько оно не есть благо или, так сказать, менее благо, востолько оно не существует, и, следовательно, ничто не существует, если совершенно нет блага». Еще: «Разум есть субстанциальный взор духа, искусство, рожденное духом им самим, о самом себе, в самом себе, искусство, в котором дух предузнает и предосновывает то, что хочет делать. Потому разум не без оснований называется формою духа, так как дух сам по себе не знаем для себя, но в своей форме, которая есть разум, начинает являться как себе, так и другим». «Нам нейдет произносить приговор о воззрениях святых отцов, нам следует принимать их благочестиво и почтительно; но тем не менее мы не лишены свободы выбирать пз них то, что по исследовании разума соответствует более божественным изречениям», и т. д.

Таким образом, мы видим, что И. Скот Эрпгена проводит везде начало разума и дает ему почетное место. Но не эти указания на разум, не это высокое значение, которое он ему придал, навлекло на пего негодование: современники упрекали его в пантеизме, и, в самом деле, по-видимому, у него есть это направление; не раз повторяет он, что все исходит от бога и в него возвращается; и к этому прибавляет комментарии и свидетельства, из которых выходит, что бог живет в природе и она в нем, что бог — одно с природой и живет вместе с ней. Каковы бы ни были эти уклонения Иоанна Скота, изучение его сомнений до высокой степени поучительно и укрепляет нашу веру в человечество. Из этого изучения мы, во-1-х, увидим, что пи одна мысль, имеющая право на развитие, хотя бы она была брошена в самые темные века, не пропадает для человечества. Идея неоплатоников была поднята в IX веке Эригеною: он сам умер, не оставив ни школы, ни наследников своему мнению, непонятый, оклеветанный, ненавидимый, и, по преданию, убитый собственными учениками.

Но когда в конце XI ст. началась новая европейская наука в формах схоластики, в основу этого учения легла мысль Эригены — великая мысль о единстве разума и религии. Схоластицизм понял ее несколько ниже^д, чем Эригена, но тем не менее последний все-таки стоит родоначальником науки. Что же касается до обвинения в пантеизме, то это обвинение было возводимо на всех великих мыслителей [теми], кто не пытался идти самобытным и скользким путем исследования и для которых непонятна, стало быть, возможность энергического уклонения.

Десятое столетие не представляет уже нам таких великих личностей и вопросов, но мы их встречаем снова в конце XI столетия. Мы указали на литературные памятники этого времени; но были и другие памятники, к сожалению часто погибающие, но которые носят на себе более резкие впечатления современности, — это народные песни, памятники народного слова. Немногие дошедшие до нас остатки такого рода свидетельствуют о той сильной национальной реакции, о которой мы уже упоминали и в которой отразилась сильная ненависть к карловингскому владычеству и соединенному с ним порядку вещей. Из этих песен мы приведем одну, сложенную в юго-западном углу Франции, песню народа малочисленного, который высказал с особенной анергией народное свое чувство. Эта пешя басков по поводу поражения арьергарда Карла Великого. Она найдена в конце прошлого столетия Latour d’Auvergne¹³, глубоким знатоком кельтичеоких и вообще французских древностей во время испанского похода (эскальдунаками называют себя баски); <прочтем ее>. «Раздался крик среди гор эскальдунаков, и баск, стоя перед своими воротами, приклонил слух свой и сказал: кто идет это, что это значит? Собака, спавшая у ног своего господина, поднялась и огласила лаем окрестности Альтабисары. В ущелье Ибанеты отозвался шум, он приближается, перекатываясь направо и налево по скалам. Это глухой шум от приближающейся армии. Наши ответили на него с вершины гор, они затрубили в рога; баск острит свои стрелы. Они подходят, они подходят! Какой лес копьев! Какие разноцветные знамена веют в середине! Какой блеск переливается по оружию! Сколько их, дитя, сочти их! 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, двадцать и тысячи еще других! Да их и не счесть! Соединим наши жилистые руки, оторвем эти скалы, скатим их с вершины гор на их головы. Дави их, стреляй их! Да и что им делать в наших горах, этим людям Севера? Зачем они пришли возмутить мир наш? Бог сотворил горы для того, чтобы люде переправлялись] через них. Но скалы, скатываясь, падают; они давят войско, струится кровь, трепещутся тела. О, сколько раздавлено костей! Какое море крови!… Король Карл скачет в сильном беспокойстве, его белая борода дрожит на груди. Но он является слишком поздно. Бегите, бегите! Все, у кого только остались сила и лошадь! Беги, король Карломан, с твоими черными перьями и красной мантией… И теперь, эскальдунаки, оставим скалы; сойдем поспешно, пошлем стрелы в тыл бегущим. Они бегут, они бегут! Где же лес копьев? Где эти разноцветные знамена, веявшие посредине? Не блестят уже их оружия, испачканные кровью. Сколько их, дитя, сочти их… двадцать, девятнадцать (восемнадцать, семнадцать)… четыре, три, два, один, один! Нет уже ни одного, кончено.. Горец, ты можешь теперь возвратиться с твоей собакой, обнять твою жену и твоих малюток, вычистить стрелы,, спрятать их с твоим рогом, а потом лечь и спать. Ночью орлы прилетят клевать раздавленные тела, вечно будут белеть все эти кости…»¹⁴ Так пели о франках не одни баски, но и все народы, на время соединенные под их владычеством. В этом явлении видим мы таинственные пути цивилизации. Во имя цивилизации и высочайших идей Карл собрал свою монархию, но естественные побуждения народов боролись с идеями Карловингов, и, по-видимому, одолевали. Народы вступили после в права свои, но волею или неволею должны были идти вслед идей европейской цивилизации, один раз испробованных.

Этой песней мы заключаем то, что оставалось нам сказать о Карло’вингах. Приступая к изложению истории отдельных европейских народов, изложим вкратце историю Франции до конца XI ст., потом историю Германии с Италией. Потом взглянем на возникшие новые общественные формы, феодальную с ее рыцарством, общинную, городовую и церковную. Мы увидим, как все эти общественные элементы пытались приобрести исключительное влияние и "терлись в борьбе и родили из себя другие новые общественные формы. Попытки же к осуществлению тех средневековых идей совершены были в крестовых походах и в борьбе папской власти с императорской.

^а От слов: теперь скажем несколько слов… и до слов: орудию, которое употребил тот в споре… — текст дается по лекции 22.

^б-б Б I: ожесточенную битву (л. 137 об.).

^в ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI далее: Лекция 23. Мы сказали об участии, кое принял Скот в споре Гинкмара и Готшалька относительно вопроса о предопределении (л. 90).

^г ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI далее: прочтите то, что он говорит о времени (л. 90 об.).

^д ГБЛ, ф. 178, 3598, XXI: иначе (л. 91).

ЦГАЛИ, ф. 152, оп. 1, ед. хр. 2

³ Этим явлением городской жизни Южной Галлии в эпоху перехода от античности к средневековью Грановский уделяет особое внимание и в своей статье, написанной в связи с выходом в свет монографии П. Н. Кудряевцева о судьбах Италии в период раннего средневековья. Ее материалы во многом перекликаются с использованными в данной лекции. См.: Грановский Т. И.

⁴ Современная историография располагает фрагментами первоначальной Италия под владычеством остготов, лангобардов и франков. — Соч., с. 411—412. редакции кодекса вестготского короля Эйриха. См.: Monumenta Germaniae Historica, Legum Sectio I. / Ed. К. Zeuiner. Hanpoverae; Lipsiae, 1902. T. I. Leges Visigothorum. (Далее: MGH). Подробнее об этом см.. Неусыхин А. В. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества t Западной Европе VI—V1I1 ьв. М., 1956, с. 48, 51.)

⁵ В канцеляриях римской курии референдарием (referendarius — докладчик, лат.) называлось должностное лицо, в обязанности которого входило докладывать прошения с приложением своего заключения. Подобная должность имела место и в варварских королевствах. Аппиан, по-видимому, являлся личным секретарем вестготского короля Алариха II.

⁶ Сборник законов вестготского государства для римских подданных в целом носит название «Lex Romana Visigothorum».

⁷ См.: Монтескье Ш. О духе законов. М., 1955, с. 589—590.

⁸ Savigny К. F. Geschichte des römischen Rechts im Mittelalter. Heidelberg, 1834, Bd. 1, S. 301—303.

⁹ Речь идет о французском юристе Кюжа (Cujas Jacques, лат. — Cujatius, 1522—1590). Подробнее о его разысканиях в области древнего бургундского законодательства см.: Гизо Ф. История цивилизации во Франции: Пер. П. Г. Виноградова. СПб.. 1877, т. 1, с. 198—199.

¹⁰ Ammianas Marcellinus. Res Gestae, lib. XXVIII, cap. IV.

¹¹ Sidonii Apollinaris opera. — MGH, AA, t. VIII.

¹² Речь идет о Паулине из Пеллы (Paulin de Pella). Излагая содержание его сочинения, Грановский использовал труды известного французского филолога и историка Клода Фориэля. См.: Fauriel С. Poésie provenèale. P., 1847, t. 1, p. 128—134 (ch. V. Le Midi de la France sous les barbares), a также примеч. 4 к лекции 26.

¹³ Сидоний Аполлинарий стал епископом Овернским в 472 г.

¹⁴ В библиотеке Т. Н. Грановского хранятся три тома сочинений Сидония Аполлинария с параллельным текстом на латинском и французском языках, соответствующее место на французский переведено следующим образом: «mamuse dédaigne des vers qui ont six pieds, depuis qu’elle voit des protecteurs qui en ont sept» (Oeuvres de C. Sollius Apollinaris Sidonius / Trad. en Francais par T. F. Grégoire, F. L. Collombet. Lyon; Paris, 1836, t. 3, p. 203).

¹⁵ Endecasillabus (лат.) — стих, который имеет одиннадцать слогов; одиннадцатистопник,

¹⁶ Sidonii Carminum, XII ad. v. с. Catullinum, quod propter hostilitatem barbarorum epithalamium scribere non valeret.

¹⁷ Sidonii Apollinaris opera, lib. VII, Ep. XIV: «Barbaros vitas, quia Kiali putenlur; ego, etiamsi boni».

¹⁸ Авит (Алцим Эдиций) запимал кафедру Вьеннского епископства с 490 по 525 г., весьма влиятельное лицо при дворе бургундского короля Сигизмунда, в частности, ему приписывают возвращение Сигизмунда к православию. По словам Ф. Гизо, Авит — «самый замечательный из всех христианских поэтов от VI до VIII века». О его творчестве см.: Гизо Ф. Указ. соч. М., 1877, т. 2, с. 44—54.

Лекция 21

¹ См.: Гизо Ф. История цивилизации во Франции. М., 1877, т. 2, с. 77—80.

² Grimm J. Deutsche Mythologie. Göttingen, 1854. Bd. I, S. 104—107, 327—336; Bd. 2, S. 759—760.

³ Вопросу о происхождении гуннов Грановский посвятил специальную лекцию (13) данного курса (ЦГАЛИ, ф. 152, он. 1, ед. хр. 2, л. 46—50). Здесь он, споря с известным славистом Юрием Венелиным, который ошибочно видел в гуннах народ славянского происхождения, доказывал их азиатское, а именно монгольское, происхождение. В этой связи Грановский поднимал вопрос и о происхождении аварского племени. «Молодым русским ученым, — говорил он, — предстоит богатое поприще — исследование остатков тех племен, которые участвовали в переселении народов, шли с Востока на Запад и, отброшенные, часто возвращались в пройденные страны; эти остатки существуют на Кавказе; там много племен, еще не подвергнувшихся исследованию. Так, например, в истории было много споров об аварах; у нас есть ханство аварское: не те же ли это народы, которые так грозно воевали некогда по Дунаю? Далее мы знаем, что отраженные гунны обратились на Восток и жили при Каспийском море; по свидетельству Иорнанда, мы знаем название гуннской реки Вар, а на языке лезгинском вар — значит река. Все это представляет богатое поприще для исследований русского» (Там же, л. 50).

⁴ Точнее: «rfu quo proelio Egginhardus regiae mensae praepositus, Anselmus comes palatii et Hruodlandus, Britannici limitis praefectus, cum allis compluribus interficiuntur» (Einhard, Vita Caroli Magni, cap. 9).

⁵ См. ниже примеч. 14 к лекции 23.

⁶ Lorenz Fr. Alkuins Leben. Halle, 1829.

⁷ В конце лекции 20 (ЦГАЛИ, ф. 152, ед. хр. 2, л. 91—91 об.) Грановский говорил об источниках эпохи Карла Великого и, в частности, о биографии Карла Великого, написанной Эйнхардом, между прочим, он сообщал здесь, что по преданию Эйнхард был женат на дочери Карла Эмме.

⁸ Имеется в виду русский император Петр I.

⁹ Об этом речь шла в лекциях 9—10 (Лекции, 1961, с. 111—128), см. также статью Грановского «О родовом быте у древних германцев». — Соч., с. 92—109.

¹⁰ Грановским был сделан перевод некоторых преданий о Карле Великом из собрания Гриммов (Deutsche Sagen / Hrsg. v. den Brüdern. Grimm. В., 1816). См.: Грановский T. H. Немецкие народные предания. Предания о Карле Великом. — Там же, с. 536—540.

Лекция 23

¹ Речь идет о публикации с комментариями: Schmeller J. —A. Heliand Poema Saxonicum seculi noni. Stutgartiae; ïubingae, 1830.

² Проблема авторства Heliand, стоявшая уже перед первым издателем этого памятника Шмеллером, породив обширную литературу, до сих пор является предметом обсуждения в специальных исследованиях. Историографический очерк этого вопроса см. в кн.: Van Weringh J. J. Heliand and Diatessaron. Utrecht, 1965.

³ Das Evangelium des h. Matthaeus im Hochdeutsch des IX. Jahr, aus dem St. Galler Codex der Tatianischen Evangelienharmonie / Hrsg. J. — A. Schmeller. Stuttgart; Tübingen, 1827.

⁴ Hincmari opera. — Corpus Juris Germanici. В., 1824. 3 Bd.

⁵ Подробнее о трудах Гинкмара см.: Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков. М., 1955, с. 88.

⁶ Речь идет о римском папе Николае I (858—867).

⁷ Современные исследователи более точно датируют годы жизни Эриугены: ок. 810 — ок. 877 г.

⁸ Оксфордский университет был основан значительно позднее, чем указано в лекции (по-видимому, в конце XII в.). См. подробнее: Leff G. Paris and Oxford Universities in the Thirteenth Fourteenth Centuries. 1968. L., p. 76—77. Альфред Великий учредил школу типа Schola Palatina, которая была основана Карлом Великим (см. лекцию 21), но так же как последняя не есть Парижский университет, так и школа при дворе Альфреда Великого еще не есть Оксфордский университет, хотя в данном случае преемственность прослеживается, пожалуй, более отчетливо.

⁹ Об оценке Грановским творчества Эриугены см. также примеч. 4 к лекции 43 (Дополнения).

¹⁰ Точнее: Деяния апостолов, 17, 34.

¹¹ Имеются в виду следующие сочинения, приписываемые Диониспю Ареопагиту: «De caelesti Ierarchia», «De ecclesiastica lerarchia», «De divinis nominibus», «De mystica Theologia», a также письма Дионисия. См. соч. И. С. Эриугены, изданные Минем: Patrologiae cursus compl. series lat / Accur. J. P. Migne. P., 1865. T. 122.

¹² Ibid. Далее Т. Н. Грановский излагает указ. соч. Эриугены (см. I, 66, 511 В; IV, 9—10, 781 С). Ср. с переводом извлечений из него, сделанным С. С. Аверинцевым: Антология мировой философии. М., 1969, т. 1, ч. 2_t с. 788—794.

¹³ Латур Д’Овернь Теофиль Мало (1743—1800) — французский военачальник эпохи революционных войн, командир гренадерского корпуса, в 1800 г. был провозглашен первым французским гренадером. Он является автором монографии «Origines gauloises» (Hamburg, 1802; прижизненные ее издания (1792 и 1795 г.) вышли под названием «Nouvelles recherches sur la langue, l’origine et les antiquités des Bretons»). См. о нем: Buhot de Kersers. Histoire de Latour d’Auvergne. P., 1841.

¹⁴ Далее Грановский передает содержание древней песни басков близко к тексту оригинала (см.: «El canto de Altabiskar» или другое ее название «Chant des Eskualdunak» в кн.: Michel Fr. Poésies populaires des basques. P., 1857. T. 1; переизд. — San-Sebastian, 1962). Этот памятник народной поэзии басков неоднократно привлекал внимание Грановского. В своем публичном курсе лекций он, в частности, говорил: «Вам, вероятно, известно предание о битве Ронсевальской, где погиб Роланд. Об этой битве мало сохранилось сведений исторических, зато народная поэзия воспела эти битву, и, может быть, не было события, которое бы получило более славы в Галлии, в Италии, в Испании. Большая часть песен возникла в позднейшее время, в XII и XIII ст. во время Крестовых походов, когда смерть Роланда была приписана арабам. Но не арабы убили Роланда. Он убит басками: это была последняя и пламенная реакция басков. Есть одна песнь, может быть современная, по крайней мере самая древняя. Ее нашел в 1794 г. La Tour d’Auvergne, первый французский гренадер и величайший антикварий своего времени. Это древнейшая народная песнь в Европе» (ОПИ ГИМ, ед. хр. 19, л. 45 об.).

↑ пренебрегает стихами шестистопными, с тех пор как она видит образцы семи (франц.).
↑ Роланд, граф побережья Британии (лат.).
↑ голова; глава, раздел (лат.).
↑ мартовские поля (лат.).
↑ о поместьях (лат.).
↑ читать и петь (лат.).
↑ школа при дворе; дворцовая школа (лат.).
↑ центенарии, викарии, наместники (лат.).
↑ королевские посланники (лат.).
↑ представители королемского фиска (лат.).
↑ сацебароны (лат.) — агенты короля, помощники графа.
↑ на народном языке (лат.).
↑ Мальмсбери (англ.).
↑ На полях рукописи — вопросительный знак.

[1] пренебрегает стихами шестистопными, с тех пор как она видит образцы семи (франц.).

[2] Роланд, граф побережья Британии (лат.).

[3] голова; глава, раздел (лат.).

[4] мартовские поля (лат.).

[5] о поместьях (лат.).

[6] читать и петь (лат.).

[7] школа при дворе; дворцовая школа (лат.).

[8] центенарии, викарии, наместники (лат.).

[9] королевские посланники (лат.).

[10] представители королемского фиска (лат.).

[11] сацебароны (лат.) — агенты короля, помощники графа.

[12] на народном языке (лат.).

[13] Мальмсбери (англ.).

[14] На полях рукописи — вопросительный знак.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

Неопубликованные лекции (Грановский)

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ЛЕКЦИИ

КОММЕНТАРИИ