1.
Внезапно послышались неторопливые шаги и говор.
Разведчики испуганно переглянулись, низко-низко припали к траве и затаили дыхание. Беспечные загорелые лица сразу сделались серьёзными и сосредоточенными.
— Черти полосатые, — чуть слышно прошептал широколицый, рябоватый рядовой Голоцюк.
Другие разведчики посмотрели на него зло и угрожающее.
— Молчи, м… м… морда!.. С ума спятил… Услышат…
В лощине было уже темно и по-весеннему свежо. Остро пахло болотом и зелёным камышом. Где-то, ни далеко, ни близко, трещала лягушка. От сырости слегка знобило.
Разведчики, как были, неудобно повернув головы, внимательно всматривались в ту сторону, откуда послышались голоса и шорох шагов. В рассеянном, сумеречном свете, по краю лощины, шли двое. Один с саблей и биноклем в руках, очевидно, офицер, другой с винтовкой — солдат. Офицер изредка подносил к глазам бинокль, внимательно осматривался, а потом что-то говорил юношеским, звонким голосом солдату. Солдат добродушно и спокойно отвечал.
Разведчики вопросительно переглянулись. Вздохнули. Смуглые лбы чуть разгладились.
— Снимем?
— А там, за ними, никого нет? Ещё напоремся.
— Кажись, нет.
Потом опять вопросительно переглянулись и кое-кто перекрестился.
— Ишь, офицер нашёлся! Мы его живо доставим ротному.
Поползли осторожно, стараясь не стучать прикладами. Когда до немцев оставалось шагов пять, молоденький офицер вдруг остановился, прислушался и посмотрел в ту сторону, откуда ползли разведчики. А потом что-то серьёзно сказал солдату. Солдат усмехнулся и коротко ответил, не убавляя шага.
На миг разведчики оцепенели, а потом разом, как-то беспорядочно вскочили на ноги и вразброд кинулись на немцев. Впереди с винтовкой наперевес, согнувшись и смешно передвигая грязными сапогами, бежал Голоцюк.
— Сдавайся, ваше благородие! Сдавайся… Нечего тут.
Офицер-немчик от испуга и неожиданности вздрогнул и уронил бинокль. Хватился за револьвер, но впопыхах никак не мог отстегнуть крышку кобуры. А когда отстегнул — было уже поздно: Голоцюк отбросил винтовку в сторону и для чего-то дернул немчика за левый рукав, да так, что сукно затрещало.
— Сдавайся, ваше благородие! Лучше будет. Пропало…
Солдат в каске, сопровождавший офицера, громко выругался и хотел выстрелить, но один из охотников выбил из его рук ружьё.
— Сдавайся, немецкая образина! Сдавайся!
Немец беспомошно посмотрел на охотников и смешно пошевелил бесцветными, подстриженными усами.
— Что, герр, попался? Эх ты…
— Я сдавалься… сдаваюсь… — сказал немец и попытался улыбнуться.
Через час, с большими затруднениями, пробираясь с пригорка на пригорок, ползком, отряд охотников завидел в темноте огоньки нашего расположения.
2.
Ротный командир В. сидел у себя в избе и при свете огарка, вставленного в горлышко бутылки, писал письмо жене, когда денщик доложил, что отряд охотников взял в плен неприятельского офицера.
— Кто ж это так постарался? — спросил ротный, откладывая в сторону листки мелко-мелко исписанной бумаги.
— Голоцюк, ваше благородие.
— Молодец Голоцюк. Как же это он так ухитрился?
— Так, что ходил уместе с прочими на разведку, та’й спиймалы немца, — доложил денщик-малоросс и конфузливо добавил: — Тилько, дивлюсь, шо их благородие пленный охвицерь дуже молодой. Як дытына.
Ротный улыбнулся.
— Поди, пришли сюда переводчика, да прикажи привести пленного. Ступай.
Узнав, что наши охотники взяли в плен немецкого офицера, в избу ротного пришёл полковой священник, отец Александр.
— Что, Семён Николаевич, — сказал он, крестясь на образок в углу комнаты, — говорят, наши охотники немца-офицера взяли в плен? Интересно посмотреть.
— Да, батюшка, вот сейчас приведут сюда. Присаживайтесь.
Появились два прапорщика — товарищи по военному училищу. Всем было любопытно поглядеть на пленного. Потом вошёл переводчик-еврей с курьёзной фамилией Мальчик. За время войны его лицо обросло смолистой, библейской бородой и от этого казалось ещё бледнее.
Два солдата с винтовками ввели пленного. Это быль мешковатый увалень лет семнадцати. Лицо у него было широкое, веснушчатое, с голубыми водянистыми глазами. На ногах — лакированные сапоги. На голове — каска с баварским гербом.
— По-русски говорит? — спросил ротный у солдат.
— Никак нет.
— Отлично. Господин переводчик, пожалуйста, спросите у пленного, какой он части. Пусть подойдёт поближе.
Переводчик повернулся к немчику и быстро сказал что-то по-немецки. Пленный недоверчиво посмотрел вокруг, подошёл к столу и ответил.
— Говорит, что шестого баварского корпуса, — перевёл Мальчик.
— Великолепно. Спросите у него, сколько неприятельских корпусов переброшено к нам с других фронтов.
Мальчик перевёл, и все пытливо посмотрели на военнопленного. Тот покачал головой и что-то быстро ответил.
— Говорит, что по долгу присяги не может ответить на этот вопрос.
— Похвально. Теперь нужно будет, как это ни прискорбно, обыскать военнопленного. Потрудитесь перевести.
Переводчик перевёл. Немчик покорно стал выкладывать на стол содержимое карманов: записную книжку, карту, спички, портмоне, носовой платок и самопишущую ручку.
— Это всё? — спросил ротный. — Больше ничего нет?
Мальчик перевёл. Пленный густо покраснел и потупился. Покачал головой.
— Nеin.
— Имейте в виду, что если обнаружится, что вы что-нибудь утаили, то это может иметь для вас самые серьёзные последствия.
Военнопленный положил руку в карман и нерешительно посмотрел на переводчика. Переводчик что-то серьёзно сказал по-немецки.
Ротный строго посмотрел на пленника.
— Что это у него там?
Немчик покраснел ещё гуще прежнего и извлёк из кармана за руку препотешную целлулоидную куклу с огромной головой и смешными удивлёнными глазами.
Первое время от хохота невозможно было ничего разобрать.
— Вот так пленный.
— Ай да офицер.
— Браво, немчик.
Давно так не смеялись в деловой избе ротного. Даже солдаты с винтовками деликатно прыснули в мозолистые ладони.
Немчик стоял смущённый, обиженный, растерянный, с куклой в руке, и вдруг что-то быстро-быстро залопотал. И по его короткому веснушчатому носу поползла мутная слеза. Отошёл в сторону, к окну, и тихонько заплакал, вздрагивая защитного цвета погонами.
Это было так неожиданно, и грустно и смешно в одно и то же время, что секунду молчали. Потом посыпались вопросы:
— Что это он говорил?
— Откуда кукла?
— Щенок! — сказал один прапорщик другому и приосанился.
— Видите ли, господа, — сказал переводчик, — он говорит, что куклу ему подарила перед отъездом на войну сестрёнка и он её носит с собою повсюду, как память. Потом он говорит, что очень голоден и устал.
Улыбнулись.
— Возвратите военнопленному его вещи и оружие, — приказал ротный, — да прикажите накормить.
Переводчик перевёл, но немчик не оборачивался. Ему было ужасно стыдно показать своё заплаканное лицо. А слезы ещё горели на щеках и щекотали нос.
3.
Когда поздно вечером, часов в десять, ротный командир вышел из избы освежиться, вокруг все было тихо и мирно. Над чёрной землёй в сероватом небе теплились зеленоватые редкие звёздочки и дул прохладный, сырой ветерок. В. снял фуражку, пригладил волосы и вздохнул. Ему вспомнилось, что обыкновенно в такое время он с семьёй уже перебирался из города в лагеря. Вспомнил жену и детей, а потом почему-то немчика-военнопленного с его потешной куклой. Грустно улыбнулся. Проходя мимо сарая, где помещались солдаты, он заглянул в дверь и увидел в зыбко-мигающем свете огарка неуклюжую фигурку Голоцюка и внимательные лица солдат вокруг. Голоцюк разглагольствовал:
— …Подбегаю это я, значит, к немчику, а он, значит, хватается за ливорвер… Ну, думаю…
Ротный вошёл в сарай.
— Что, Голоцюк, небось брешешь всё? — спроcил он.
Голоцюк вскочил с места и весело отвечал:
— Так точно, ваше благородие, брешу…
Ротный улыбнулся.
— Вы ему, братцы не верьте. Все это он врёт.
Солдаты дружно засмеялись. Они все любили своего ротного за простоту и ласку.