Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: «Городок».
М., Лаком, 1998.
Это было самое страшное святочное приключение, какое когда-либо доводилось мне слышать.
А тут вдобавок, очевидно, не без содействия самого дьявола, мне пришлось даже сыграть некоторую роль, быть не последней спицей в этой сатанинской колеснице.
Постараюсь рассказать все подробно и, насколько могу, спокойно.
Семейство Федоровых состояло из мужа и жены, милых и веселых молодых супругов.
Я у них бывала редко и почему-то (вот здесь-то, по-моему, не без дьявола) вспомнила о них именно под рождественский сочельник, двадцать третьего декабря. Мало того, что вспомнила — решила пойти посидеть у них вечером.
Зачем мне это понадобилось — до сих пор понять не могу. Просто, выражаясь красочным народным языком, «понесла меня к ним нелегкая», а раз человека несет, то роль его не активная, а пассивная, и никаких причин и аргументаций от него требовать не полагается.
Принесло меня к Федоровым довольно поздно, и я не застала их дома, а горничная очень настоятельно просила меня подождать.
— Барыня телефонировала, что обязательно к половине двенадцатого дома будут, а потом барин телефонировали, дома ли барыня, и обещали, что очень скоро придут.
Я решила вернуться домой, но та самая «нелегкая», которая понесла меня к Федоровым, очевидно, не хотела выпускать меня из рук, пока не добьется своего. Она заставила меня снять пальто, понесла в гостиную, забила в мягкий угол дивана, завалила под спинку подушку и сунула в руки альбом с хозяйскими тетками.
На девятой тетке раздался звонок и влетела оживленная, раскрасневшаяся хозяйка.
— Ах, дорогая моя, как хорошо, что вы пришли! Мы сейчас будем пить чай. Мужа еще нет? Знаете — теперь прямо мука достать из театра извозчика. Я так боялась, что опоздаю, бежала, как сумасшедшая. Я красная?
— Чего же вы так торопились? — удивлялась я.
— Как же! Мне не хотелось, чтобы вы меня ждали.
— А почем же вы знали, что я приду? — еще больше удивилась я.
Она смущенно засмеялась.
— Ах, это я так… все путаю. Мне просто хотелось скорее домой; думаю про вас — вдруг она зайдет? Не заходит, да вдруг и зайдет. Что, я очень растрепанная?
Минут через десять влетел муж. Тоже розовый, тоже оживленный и так же неистово обрадовался, увидя меня, и так же принялся разделывать извозчиков.
— Сущая беда с ними! Если бы я не был таким страстным театралом, ни за что бы не ходил по театрам. Сущая мука! Сегодня, например, пришлось из театра пешком бежать. А ты, Лизочка, дома была?
— Да, я была дома, — начала было Лизочка, но, взглянув на меня, быстро затараторила, — то есть… что я все путаю… Я сама только что пришла. Я была в балете.
— В каком балете? — вяло полюбопытствовала я.
— В этом… как его… знаете еще где цветок, а потом танцуют… Чудесный балет. Я обожаю балет «Корсар», «Дон-Кихот». Я знаю наизусть прямо каждое па. А ты, Жорженька, где был?
— А я, сама знаешь, неисправимый меломан. Опять был в опере.
— А что там шло?
— Да опять этот… чуть ли не в двадцатый раз слушаю и наслушаться не могу. Прелесть! Сплошное очарование! Как возьмет свое верхнее ля, так из меня слезы в три ручья. Ей-Богу, сегодня опять рыдал, как ребенок.
— Да какая опера-то шла? — тускло, без интереса напирала я.
— Ну, конечно же этот… «Евгений Онегин»… Лизочка, ты бы нам чаю дала. Правда прелесть моя Лизочка?! Носик розовый! Лизочка, наморщи носик, я его поцелую!
— Ах, перестань, Жорженька! Ну какой ты, право! Знаете, я его называю электрическая целовалка: «чмок-чмок». Вечно ему целоваться. Я, может быть, сама хочу тебя поцеловать! Хи-хи!
— Подождите, — мрачно остановила я. — Вы лучше расскажите, кто сегодня пел?
Сама не знаю, какое мне до всего этого было дело. Ну, не все ли равно, кто пел. Все равно — попел и перестал. Да и не любопытно мне совсем…
— Кто пел, — засуетился Жорженька. — Сейчас я вам расскажу. А ты, Лизочка, беги насчет чаю. Беги, беги, нечего, нечего! Кто пел! Вас интересует, кто пел? А разве вы тоже любите музыку? Вот, никогда бы не подумал. А я, знаете, обожаю музыку.
— Кто пел сегодня? — мрачно перебила я.
— Я же вам сказал: «Евгений Онегин». Чудесный состав. А вот и Лизочка. Идемте чай пить.
— Так, кто же, наконец, пел! Или вы от меня почему-то это скрываете?
Он испуганно взглянул на меня и вдруг забормотал скороговоркой:
— Ну, да, как всегда в Мариинской опере… Евгения… Евгения пел Тартаков, а Онегина Збруева. Лизочка, мне, пожалуйста, с лимоном. Какая ты сегодня розовая, Лизочка! Весело было в театре?
— Ах, да! Я обожаю балет.
— А кто сегодня танцевал? — мрачно вела я свою линию.
— Да эта… знаете, такая воздушная… Егорова. Я обожаю Егорову.
— А какой же это балет был?
Но хозяйка не ответила. Ей показалось, что звонит телефон, и она убежала в кабинет мужа. Когда она вернулась, я повторила свой вопрос, но она вдруг захохотала.
— Жорженька, миленький! Расскажи тот анекдот, который ты вчера рассказывал. Помнишь, про армянина?
Но Жорженька ничего не помнил, и она сама рассказала старый дурацкий анекдот и так неестественно весело при этом хохотала, что я прямо из чувства деликатности перевела разговор на другую тему и спросила:
— А какой сегодня шел балет в Мариинском театре?
— «Лебединое озеро», можно вам еще чаю, вот это варенье очень вкусное, я его сама варила, только у Абрикосова, а у Балабухи такого нет, — не переводя дыхания отбарабанила она.
— Мерси, — ответила я с достоинством. — Я еще не выпила своей чашки. Подождите, я что-то никак не могу понять… Георгий Иванович был в Мариинском театре и видел «Евгения Онегина», а Лизавета Петровна в тот же вечер там же видела балет! Как же это может быть?
Они почему-то долго молчали. Только нос у Георгия Иваныча страшно побелел, а у Лизаветы Петровны щеки раздулись, покраснели и задрожали…
— Оч-чевид-но, — залепетала она, — был сборный спектакль…
— Ну, да, конечно, — воскликнул муж и даже вскочил с места. — Разве вы не знаете. Это очень часто бывает… в пользу инвалидов.
— Да-да! — улыбнулась хозяйка. — Ну, конечно же, в пользу инвалидов. Только я оперы не люблю и просидела только балетное отделение. Перейдем в гостиную, вы нам что-нибудь споете.
— Спасибо, я не пою.
— Отчего же?
— Голоса нет.
— Ну, при своих можно. А у нас завтра елка будет.
— Да, да! — веселился муж. — Лизочка у меня маленькая, и я ей на елочку подарю розочку.
— Сам бяка! — резвилась Лизочка.
— Позвольте! — остановила я. — Завтра, значит, сочельник?
— Ну, да, конечно! Сочельник, сочельник, тра-ля-ля-ля!
— Так в каком же вы, позвольте вас спросить, Мариинском театре были, когда под сочельник все театры закрыты? А? Все до одного. Не то, что казенные, а даже частные, и те все закрыты. А?
Я больше не видала их — милых и веселых супругов Федоровых, но никогда не забуду странные лица, которые были у них обоих, когда «нелегкая», сделав свое дело, натягивала на меня шубу и уносила домой.
Лица эти долго будут вспоминаться мне в темную рождественскую ночь, когда вьюга стучит в окно, как запоздалый путник, просящий ночлега.
Жутко!
Нелегкая. Рассказ входил в сборник «Вчера» (Пг. — Издание журнала «Новый Сатирикон». — 1918). В эмиграции был опубликован сначала в газете «Возрождение» (1927. — 23 января. — № 600. — С. 2) под названием «Жуткая история».
…знаете еще, где цветок, а потом танцуют… — имеется в виду балет по сказке С. Т. Аксакова на музыку Ф. А. Гартмана «Аленький цветочек», поставленный в Мариинском театре в 1907 г. Н. Г. Легатом, с А. Павловой, О. Преображенской, М. Кшесинской, П. Гердтом, М. Фокиным и др.
«Корсар» — балет на сюжет поэмы Дж. Байрона французского композитора А. Адана (1803—56), написан в 1856 г., в репертуаре Мариинского театра с 1863 г. (с перерывами).
«Дон-Кихот» — балет по мотивам романа М. Сервантеса на музыку Л. Ф. Минкуса (1826—1917), композитора и скрипача, с середины XIX в. работавшего в России; написан в 1869 г. Сценарий и постановка M. И. Петипа, с 1902 г. шел в Мариинском театре в редакции А. А. Горского.
«Евгений Онегин» — имеется в виду опера П. И. Чайковского (1840—1893), написанная в 1878 г.
Тартаков И. В. (1860—1923) — русский певец, лирико-драматический баритон. В 1882—1884 и с 1894—1923 гг. солист, с 1909 г. также главный режиссер Мариинского театра. Среди его партий была и партия Евгения Онегина в опере П. И. Чайковского.
Збруева Е. И. (1867/68—1936) — русская певица, конральто. С 1894 г. — солистка Большого театра, в 1905—1917 гг. — солистка Мариинского театра.
Егорова Л. Н. (1880—1972) — русская балерина, с 1898 г. — в балетной труппе Мариинского театра, в 1917 г. уехала в Париж, где поступила в труппу «Русский Балет» Дягилева. В 1923 г. открыла Школу танца в Париже. В публикации 1918 г. стоит фамилия другой русской балерины — Смирновой Е. А. (1888—1934), с 1905 г. выступавшей на сцене Мариинского театра. Она уехала за границу в 1920 г., в 1921—1926 гг. вместе со своим мужем Б. Г. Романовым руководила берлинской труппой «Русский романтический балет».
«Лебединое озеро» — балет П. И. Чайковского (1876).
…варенье — у Абрикосова, а у Балабухи такого нет… — Товарищество Абрикосовых было учреждено в 1880 г. (ныне — Московская кондитерская фабрика им. П. А. Бабаева). Фабрика специализировалась на «фруктово-ягодном сырье», производила карамель с начинкой из варенья, мармелад, пастилу и пр.