М. Т. КАЧЕНОВСКИЙ править
Некрология* править
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
{* Из «Journal de St. Petersbourg Pol. et Lit.» («Санкт-Петербургский журнал политики и литературы». — Ред.).}
Отечество и словесность понесли утрату, которая будет чувствуема долго и сильно. Николай Михайлович Карамзин, историограф империи, скончался 22 числа сего месяца (мая) во дворце Таврическом, 59 лет от роду, вследствие приключившегося нарыва в груди.
Русским читателям нашим достаточно известны права Карамзина на уважение публики, на ученую славу, на признательность его соотчичей, и мы не почитаем нужным говорить здесь об них подробно. Знают даже и самые иностранцы, что он первый в бессмертном своем творении представил образец классической прозы на языке русском; не менее уважают в нем и ученого трудолюбивого, который громкою славою и волею государя быв призван к подвигу составить летописи своего отечества, с 1802 года посвятил все бытие свое великому сему предмету. Сначала озарил он светильником исследований происхождение народа русского; потом, шествуя твердыми стопами через ряд веков, из безобразного и многосложного сбора летописей древних извлек полную связь происшествий нашей истории даже до царствования Иоанна Васильевича Грозного[1], представленных за поручительством самых источников, в удивительном порядке, с беспристрастием неизменяемым и с тем красноречием слога, которое, соединяя великих писателей с мужами великими, с героями повествуемых деяний, учреждает взаимности славы между ними и делает одних необходимыми для других, чтобы совокупно жить в потомстве. Неумолимая смерть воспретила ему довершить сей памятник народный; из современных же талантов еще ни один не обещает продолжателя труду скончавшегося историографа.
Особа писателя знаменитого не всегда соответствует идее, какую люди составили себе о нем, судя по его творениям, и в таком случае сравнение автора с ним самим часто бывает для него невыгодным. В Карамзине напротив — и мы смело полагаемся на свидетельство всех, имевших счастие знать покойного, — человек являлся выше писателя1. Быв принят благосклонно с первых подвигов своих на поприще словесности, видя славу свою возрастающую с собственным возрастом, любимый, уважаемый всеми счастливый супруг, счастливый родитель, удостоенный наконец особенного благоволения от императора Александра, Карамзин постоянно и без усилий преодолел столько побуждений к гордыне. Никакого действия не возымели они над характером самым кротким, тихим, время от времени более доброхотным. Самая зависть должна извинять заслуги человека, который, по-видимому, не помнил об них и который был самым снисходительным ценителем заслуг, другим принадлежащих. С такими качествами не мог он не иметь друзей; имел их, и мало есть у нас людей, отличных талантами или же званиями в обществе, которые не вменяли бы себе в удовольствие давать ему сие титло. Вечно будут они жалеть о нем, и ни с чем сравнить нельзя горести его семейства, кроме той любви неизъяснимой, которое оно к нему питало в воздаяние за такую же любовь, столь справедливую и столь нежную. Когда успокоятся сердца вдовы2 и сирот Карамзина, горестию растерзанные, когда будут доступны другому чувству — да возмогут они обрести утешение в достославной награде, которою увенчана жизнь нашего историографа3. Августейшая десница, столь же достойная держать бразды великой империи, как и назначать самую щедрую мзду таланту и доблестям гражданским, мзду, какой только ожидать они могут, начертала рескрипт4 на имя Карамзина, врученный ему за несколько недель перед кончиною[2].
К рескрипту приложен указ на имя министра финансов. Его императорское величество пожаловал Карамзину 50 тысяч рублей ежегодной пенсии5, которая должна обратиться на супругу его, а после на детей таким образом, что сыновья будут пользоваться ею до вступления в службу, а дочери до замужества.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Впервые: Вестник Европы. 1826. № 9. С. 69—72. Печатается по первой публикации.
1 Отношение к личности Карамзина, с одной стороны, и к его художественному наследию, с другой, было не просто неоднозначным, но имело свою динамику, порой одно заслоняло и вытесняло другое, личность и творчество далеко отходили друг от друга.
2 О «верной жене своей» Екатерине Андреевне Карамзин сказал в записке «Для потомства», что жил с ней «в одну мысль, в одно чувство» (Карамзин Н. М. Неизданные соч. и переписка. СПб., 1862. Ч. I. С. 10).
3 Ср. в письме к И. И. Дмитриеву от 22 августа 1818 года: «…историограф еще менее Карамзина…» (Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 185).
4 См. также «Приложение» к статье Н. И. Греча «О жизни и сочинениях Карамзина» в наст. издании, с. 473.
6 Узнав о пожаловании ему и его семейству «царского» пенсиона Николаем I (50 тыс. руб.), он промолвил: «Это уж слишком много». Всегда опасаясь зависимости, Карамзин в учтивой форме благодарил императора, но выразил ту же мысль: «Благодеяние чрезмерно: никогда скромные желания мои так далеко не простирались» (Симбирский юбилей Николая Михайловича Карамзина. 1 декабря 1766—1866 года. С. 178).