Некоторые строфы двух авторов (Сумароков)

Некоторые строфы двух авторов
автор Александр Петрович Сумароков
Опубл.: 1787. Источник: az.lib.ru

Сумароков Александр Петрович
Некоторые строфы двух авторов

Русская критика XVIII—XIX веков. Хрестоматия. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по специальности N 2101 «Рус. яз. и литература», Сост. В. И. Кулешов. М., «Просвещение», 1978.


Наиболее разносторонний писатель и критик русского классицизма XVIII в. Сумел приспособить к злобе дня и повседневной литературной жизни эстетический кодекс отстаивавшегося им направления. В своих двух эпистолах в стихах Сумароков проводил принципы трактата Буало об искусстве поэзии. Сумароков брал на себя функции наставника писателей, учил их сочинять в различных родах и жанрах. Особенно характеризуют его приемы как критика полемические разборы од Ломоносова в статьях «Некоторые строфы двух авторов», «Критика на оду» и др.

Публикуем две из многочисленных критических статей Сумарокова: «Некоторые строфы двух авторов» (предисловие) и «К несмысленным рифмотворцам»,

Текст печатается по изд.: Сумароков А. П. Полн. собр. соч., в стихах и прозе, ч. IX, изд. 2-е. М., изд. Н. И. Новикова, 1787, с. 217—220, 276—279.

Мне уже прискучилося слышати всегдашние о г. Ломоносове и о себе рассуждения. Словогромкая ода к чести автора служить не может: да сие же изъяснение значит галиматию, а не великолепие. Мне приписывают нежность: и сие изъяснение трагическому автору чести не приносит. Может ли лирический автор составити честь имени своему громом! и может ли представленный во драме Геркулес быти нежною Сильвиею и Амариллою, воздыхающими у Тасса и Гвариния![1] Во стихах г. Ломоносова многое для почерпания лирическим авторам сыщется: а я им советую взирати на его лирические красоты и отделяти хорошее от худого. Г. Ломоносов со мною несколько лет имел короткое знакомство и ежедневное обхождение, и нередко слыхал я от него, что он сам часто гнушался, что некоторые его громким называли. Его достоинство в одах не громкость, А что же? об этом долго говорить, а я прилагаю здесь предисловие, и некоторые, к чести его строфы для сравнения с моими, а не толкования. О преимуществе себе я публику не прошу; ибо похвалы выпрошенные гадки; а есть ли и г, Ломоносову дастся и в одах преимущество, я об этом тужить не стану: желал бы я только того, чтобы разбор и похвалы были основательны. В протчем я свои строфы распоряжал, как распоряжали Мальгерб, Руссо[2] и все нынешние лирики; а г. Ломоносов этого не наблюдал; ибо наблюдение сего, как чистота языка, гармония стопосложения, изобильные рифмы, разношение негласных литер, непривыкшим писателям толикого стоят затруднения, коликую приносят они сладость. Наконец: во нагробной надписи г. Ломоносова изображено, что он учитель поэзии и красноречия[3]: а он никого не учил, и никого не выучил; ибо г. Ломоносова честь не в риторике его состоит, но в одах. Потомки и его и мои стихи увидят и судить нас будут, или паче письма наши; но потомки могут или должны будут подумати, что и я по сей ему нагробной надписи был его ученик: а я стихи писал еще тогда, когда г. Ломоносова и имени не слыхала публика. Он же во Германии писати зачал, а я в России, не имея от него не только наставления, но ниже зная его по слуху. Г. Ломоносов меня несколькими летами был постарее; но из того не следует сие, что я его ученик, о чем я не трогая нимало чести сего стихотворца предуведомляю потомков, которые и г. Ломоносова и меня нескоро увидят: а особливо ради того, что и язык наш и поэзия наша изчезают: а зараза пиитичества весь российский парнас невежественно охватила: а я истребления оному более предвидети не могу, жалея, что прекрасный наш язык гибнет. А что в протчем до г, Ломоносова надлежит, так я, похваляя его, думаю только о живности его духа, видного во строфах его. Великий был бы он муж во стихотворстве, ежели бы он мог вычищати оды свои, а во протчие поэзии не вдавался.

НЕКОТОРЫЕ СТРОФЫ.

ЕВО.

И се уже рукой багряной

Врата отверзла в мир заря,

От ризы сыплет свет румяной

В поля, в леса, во град, в моря,

Велит ночным лучам склониться,

Пред светлым днем, и в тверди склониться,

И тем почтить его приход.

Он блеск и радость изливает,

И в красны лики созывает

Спасенный днесь российский род.

МОЯ.

Кавказ из облаков взирает,

На красны низкие луга;

Не прежни земли попирает,

Моя, он рек, теперь нога.

Не зрю Саратова я боле;

Вокруг ево лежало поле,

И диких жительство зверей.

Теперь селения громада

И вид Едемска вертограда:

Толпа ликует там людей.

ЕВО.

Тогда от радостной Полтавы

Победы Росской звук гремел,

Тогда не мог Петровой славы

Вместить вселенныя предел;

Тогда вандалы побежденны

Главы имели преклоненны

Еще при пеленах твоих,

Тогда предъявленно судьбою

Что с трепетом перед тобою,

Падут полки потомков их.

МОЯ.

Отверзлися места святые:

Там Петр Великий в облаках.

Он держит и весы златые,

И страшу молнию в руках:

Глаголет: беззаконным казни,

Потребны, сколько и приязни,

Прямым отечества сынам:

Владети тако подобает:

Коль суд щедротой погибает.

Щедрота пагубна странам.

ЕВО.

О плод от кореня преславна,

Дражайшая Петрова кровь,

К тебе горит уже издавна

Россиян искрення любовь!

Петрополь по тебе терзался

Когда с тобою разлучался

Еще в зачатии твоем.

Сердца жаленьем закипели,

Когда под дерзким кораблем

Балтийски волны побелели.

МОЯ.

Я вижу тот блаженный час,

И в нову радость он мя вводит.

Я слышу сей приятный глас:

На трон Екатерина всходит:

Весь воздух восклицаньем полн:

Из утренних Аврора волн,

Во светлой летней багрянице,

Сияя морю и лугам,

По чистым бельтовым брегам,

Предшествует императрице.

ЕВО.

Уже и морем и землею

Российско воинство течет,

И сильной крепостью своею

За лес и реки готов жмет,

Огня ревущего удары

И свист от ядр летящих ярый

Сгущенный дымом воздух рвут,

и тяжких гор сердца трясут:

Уже мрачится свет полдневный,

Повсюду слух и вид плачевный.

МОЯ.

Плутон и Фурии мятутся,

Подземны пропасти ревут:

Врат ада вереи трясутся,

Врата колеблемы падут:

Цербер гортаньми всеми лает,

Геенна изо врат пылает,

Раздвинул челюсти Плутон,

Вострепетал и пал со трона:

Слетела со главы корона,

Смутился Стикс и Ахерон.

ЕВО.

Но естьли гордость ослепленна

Дерзнет на нас воздвигнуть рог;

Тебе в женах благословенна,

Против ея помощник Бог.

Он верьх небес к тебе преклонит,

И тучи страшные нагонит

Во сретенье врагам твоим.

Лишь только ополчится к бою,

Предъидет ужас пред тобою,

И следом воскурится дым.

МОЯ.

Таков императрицы глас,

Народу верностью возженну;

А кто дерзнешь востать на нас

Увидит гидру пораженну,

Пойдет российский Ахиллес,

Взревуть моря, восстанет лес,

Попрутся степи, бездна, камень,

В пустынях Россы ток найдут,

И рощи от путей падут,

Пред воинством предыдет пламень.

ЕВО.

Не медь ли в чреве Этны ржет,

И с серою кипя клокочет?

Не ад ли тяжки узы рвет

И челюсти разинуть хочет?

То род отверженной рабы,

В горах огнем наполнив рвы,

Металл и пламень в дол бросает,

Где в труд избранный наш народ,

Среди врагов среди болот

Чрез быстрой ток на огнь дерзает.

МОЯ.

Живыми в памяти творятся,

Моих победы прежних дней:

Поля Полтавы там курятся,

И облак воспален над ней:

Все небо как над Этной рдеет,

Земля трепещет и багреет,

Весь воздух превратился в дым,

И мглой подсолнечную кроет,

Колеблется, ревет и воет,

И блещут молнии под ним.



  1. Сильвия — нимфа, героиня пасторальной драмы Т. Тассо «Аминта» (1580). Амарилла — героиня трагикомической пасторали «Верный пастух» (1583) Б. Гварини.
  2. Малерб Франсуа (1555—1628) — основоположник французского классицизма. Руссо Жан-Батист (1670—1741) — французский классицист, версификатор, противник чрезмерной рассудочности и напыщенности.
  3. На Лазаревском кладбище в Александро-Невской лавре.