Достоевский. Материалы и исследования. 9
Л., «Наука», 1991
Настоящая публикация писем к Достоевскому продолжает серию публикаций, запланированную Редакцией академического Полного собрания сочинении Ф. М. Достоевского (см.: Достоевский и его время. Л., 1971. С. 250—270; Достоевский. Материалы и исследования. Т. 1. Л., 1974. С. 280—304; Т. 2. Л., 1976. С. 297—392: Т. 3. Л., 1978. С. 258—285; Т. 4. Л., 1980. С. 240—254; Т. 5. Л., 1983. С. 240—270; Т. 7. Л., 1987. С. 270—285).
Надеюсь, Федор Михайлович, что вы будете так любезны и не откажете мне в моей просьбе; она состоит в том, чтобы провести сегодняшний вечер у нас?
Ек. Коробьина
На сложенной вдвое записке:
Его Высокоблагородию
Федору Михайловичу Достоевскому
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. № 29749.
Год устанавливается по содержанию письма: его автор, Екатерина Коробьина, очевидно, была женой управляющего палатой государственных имуществ в Твери (с 1857 по 1862 г.), камер-юнкера Владимира Григорьевича Коробьина. Достоевский мог познакомиться с Коробьиным в доме тверского генерал-губернатору графа П. Т. Баранова, где стал часто бывать с сентября 1859 г Коробьины же были своими людьми в доме Баранова. Кроме того, В. Г. Коробьин был «правой рукой» Баранова, принимавшего такое большое участие в хлопотах но возвращении Достоевского из Твери в Петербург. С Коробьиными Достоевского могли связывать и литературные интересы (известно, что с В. Г. Коробьиным был знаком M. E. Салтыков-Щедрин, «раззнакомившийся» с ним в 1861 г. из-за разногласий по крестьянскому вопросу, см.; Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1975. Т. 18. Кн. 1. С. 245) и то, что Коробьины были владельцами поместий в Зарайском у. Рязанской губернии, недалеко от мест, где проходили детские годы Достоевского.
Публикуемое письмо несколько расширяет наши чрезвычайно скудные представления о круге тверских знакомых Достоевского.
Мне очень прискорбно, многоуважаемый Федор Михайлович, что за личными хлопотами перед отъездом я не мог найти свободного вечера, чтобы проститься с Вами: надеюсь вознаградить себя в следующий приезд в Петербург. Прошу Вас засвидетельствовать, мое искреннее уважение супруге Вашей и Михаилу Михайловичу и передать им просьбу мою — сохранить мне доброе расположение, которым я пользовался.
Позвольте просить Вас принять на память экземпляр пояснительной записки к трудам Калужского комитета по крестьянскому делу, в котором я принимал участие. Если Вы найдете досуг пробежать введение нашего труда, Вы найдете соображения по крестьянскому вопросу, которые, сколько мне кажется, еще не совсем потеряли интерес современности.
Затем крепко жму Вам руку, благодарю Вас за добрые часы, проведенные в Вашем обществе, и поручаю себя Вашей памяти.
Николай Кашкин.
Экземпляр записки, адресованный на Ваше имя, отсылается в книжный магазин Базунова для передачи Вам.
6 августа 1861. Петербург.
Печатается по подлиннику: ГБЛ. ф. 93.II.5.61.
Николай Сергеевич Кашкин (1829—1914) до ареста по делу петрашевцев был чиновником Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Он был приговорен к 4 годам каторги, которую ему заменили солдатчиной.
После окончания срока он поселился в Калуге. Из публикуемого письма следует, что отношения Достоевского и Кашкина хоть и были «добрыми», но все же недостаточно близкими. В этот же приезд Кашкина Достоевский, вероятно, подарил ему переплетенный из отдельных оттисков журнала «Время» экземпляр только что вышедшего романа «Униженные и оскорбленные» с дарственной надписью. Свидетельствует об этом контекст имен из следующей дневниковой записи Достоевского, относящейся к лету 1861 г.:
«Быть: у Дебу
у Смирнова
у Каш<к>ина
у Фермора». — 26, 91.
Известно, что В. Я. Смирнову и Л. Ф. Фермору были подарены экземпляры романа — 302, 57, 58.
Перед моим отъездом за границу Вы сообщили мне свое намеренье также отправиться из России для поправления здоровья, позволив мне известить Вас о том, как я распоряжусь с своим путешествием, — может быть, откроется возможность совершить часть поездок вместе или, по крайней мере, встретиться где-нибудь. Я давно уже собрался выехать из Вены, но болезнь, довольно серьезная, удержала меня и не дает никакой еще возможности окончить все то, что я должен сделать в Вене. Во всяком случае через неделю поеду в Прагу и пропутешествую по Моравии и Богемии. В Праге останусь до половины мая нов<ого> стиля, может быть более, смотря по занятиям, — оттуда в Саксонию, Бауцен (по славянам лужицким), из Бауцена прямо в Галицию по русским и в Венгрию, если позволит время. В Галицию приеду в начале июня. В августе буду в России. Вот мой план. Покорнейше прошу Вас сообщить Ваш в Прагу poste restante.
В Вене живется плохо. Нездоровье и тоска одолели. Развлекаюсь работою и знакомлюсь с славянами. Чехи не любят нас, русских, как не любят нас поляки. Ближе всех стоят к нам галицкие русские, известные под именем рутенов. Они встречают каждого русского, как брата, и хоть бы не сходились с ними в каких-нибудь мнениях, — но русское происхождение в силах уничтожить разладицу…1
Через несколько дней я вышлю к Тиблену статью об одном случае в русской галицкой литературе, случае очень недавнем (1859 г.) и в котором рельефно сказались все тенденции народной партии и обстоятельства, в которые она поставлена. Если Вам угодно будет получить ее для «Времени», то Тиблен передаст ее Вам: я на всякий случай предуведомил его.2
Писать более не в силах: устал и нездоровится. Если Вы вздумаете перекинуть в Прагу несколько строк ко мне, я покорнейше прошу уведомить меня о участи статьи моей: «О значении Бокля», переданной Михаилу Михайловичу еще в генваре месяце. Вторую статью о Бокле начал, — но написал только первую главу: все время возился с историей и статистикой Бреславского универс<итета>, да со статистикой народн<ым> школам, гимназиям славян. Измучился от этой работы за предписаньями, регламентациями и пр. Бог весть, как буду рад, когда вырвусь на свежий воздух.
Надеясь иметь удовольствие скоро встретиться с Вами,
имею честь быть с искренним чувством уважения
Вашей супруге и Михаилу Михайловичу покорнейше прошу засвидетельствовать мое почтение.
Печатается по подлиннику: ГВЛ, ф. 93.II.1.70.
Год устанавливается по содержанию: Н. П. Барсов совершал ученое путешествие в Австрию в 1862 г.
Николай Павлович Барсов (1839—1889} ко времени знакомства с Достоевским только что окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1861) и состоял корреспондентом газеты «Спб. ведомости» н Австрии (впоследствии он служил учителем истории и географии в Виленском, затем стал кандидатом-стипендиатом по кафедре русской истории в Петербургском университете, после получения степени магистра стал экстраординарным и ординарным профессором Варшавского университета). Еще в 1861 г. Барсов стал сотрудничать в журнале «Время». В № 11 был напечатан его перевод труда Г. Гервинуса «Теоретический очерк истории», сопровожденный его же введением (Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха». 1864—1865. М., 1975. С. 242. 264), а в № 6 за 1862 г. появилась его статьи «О значении Бокля. История цивилизации в Англии».
То, что Достоевский мог намереваться «совершить» с Барсовым «часть поездок вместе», свидетельствует о дружеских отношениях писателя с совсем молодым человеком. Приветы же его не только М. М. Достоевскому, но и М. Д. Достоевской это подтверждают. Очевидно также, что Барсов бывал в редакционном кружке «Времени», в котором кроме членов кружка бывала и М. Д. Достоевская и члены семьи M. М. Достоевского.
1 Результатом путешествия Барсова по славянским землян явилась работа «Славянский вопрос и его отношение к России» (Вильна, 1867). В ней он предсказывал великое будущее славянским народам, которые, по его мнению, должны объединиться под эгидой России (см.: Венгеров С. А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. СПб., 1891. Т. 2).
2 Это письмо Барсова к Н. Л. Тиблену неизвестно. Статья во «Времени» не появлялась.
1
правитьВследствие производившегося в государственном Департаменте С.-Петербургской Управы благочиния дела о взыскании по заемному письму с сотрудника журнала «Эпоха» Аполлона Александровича Григорьева должных им мне 40 р. сер. ныне Департамент сей чрез мое начальство отношением от 17 августа № 29795 уведомил меня, что коллежский асессор Аполлон Григорьев, с которого следовало взыскать в мою пользу 40 р. сер., оказался совершенно несостоятельным, а потому, если я желаю, по силе 71 и 2217 ст<атей> 2 ч<асти> Св<ода> зак<онов> гражд<анских> (изд. 1857 г.) подвергнуть его личному аресту, то чтобы представил я и сей Департамент, согласно 2218 ст<атье> того же тома, для этого кормовые деньги по 4 р. 18 1/2 к. сер. в месяц.
Не могу решительно понять, неужели литературная деятельность г-на Григорьева, почти ежемесячно печатаемая в журнале «Эпоха», недостаточно гарантирует личность Григорьева от ареста за какие-нибудь 40 р., да не хочется верить еще, чтобы к этому допустили и г<оспода> литераторы, знакомые с Григорьевым и, тем более, которым он доставляет свои статьи. Я часто слышал от Григорьева о дружеских его отношениях с Вами, да и письмо его к Вам, напечатанное в 7 No журнала «Эпоха» — «Парадоксы органической критики», доказывает, что отношения эти между Вами продолжаются, а потому я решился обратиться к Вам, объяснить все эти обстоятельства, с покорнейшею просьбою: удержать эти деньги из гонорария г-ну Григорьеву за статьи его, помещенные в журнале «Эпоха», и выслать таковые ко мне, чем Вы избавите от позорного ареста Вашего товарища и доставите мне большое удовольствие не прибегать к таким мерам; а потерять безнаказанно 40 р. для меня большой расчет, я человек, живущий одним небольшим жалованьем и маленькими кушами, получаемыми за статьи мои в газете. Я вполне надеюсь, что Вы найдете возможным заплатить деньги эти за Григорьева и будете столь добры, возьмете на себя труд устроить это без огласки и дурных для Григорьева последствий. Ожидаю от Вас с нетерпением ответа.
Примите уверение в уважении и преданности
Адрес: Его Высокоблагородию
Федору Ивановичу Лобысевичу
В г. Оренбург
В квартире генерала Лобысевича.
P. S. Если Вы можете выслать мне на эту сумму книг, то я готов и на это. пришлите каталог из магазина Базунова, я выберу и уведомлю Вас, какие именно книги выслать.
Печатается по подлиннику: ИРЛИ № 29766. Датируется по содержанию письма, в котором упоминается № 7 «Эпохи» за 1864 г. (как недавно вышедший). Этот номер вышел в свет 29 сентября 1864 г.
Как видно из следующего письма Лобысевича, на данное письмо Достоевский не ответил: слишком тяжело было его горе от недавней потери А. А. Григорьева, умершего 25 сентября.
2
правитьЕще раз решаюсь беспокоить Вас моей усерднейшей просьбою, не можете ли Вы высылать мне в будущем 1865 году журнал Ваш «Эпоху» и выслать теперь из магазина Базунова (с которым Вы, вероятно, имеете счеты по изданию при нем журнала) некоторые книги и за все это удержать из денег, следующих г-ну Григорьеву; за смертию его, вероятно, у Вас остались к напечатанию его статьи, или, может быть, Вы еще не кончили денежные счета за прежние его литературные труды. Мне кажется, что в этом случае Вы вправе то, что следует Вам от меня, удержать из того, что следует с Вас г-ну Григорьеву, в счет его долга мне, заявив о том в 1 Департамент С.-Петер<бургской> Управы благочиния, где Вы можете и удостовериться по имеющейся в сей Управе переписке и документам о справедливости сего долга.
Хотя я не имею удовольствия знать Вас лично, но многие заявления о Вашей обязательности и личных достоинствах дают мне надежду, что если только можно сделать мне это одолжение, то Вы не откажете в моей покорнейшей просьбе, о последствиях которой прошу покорнейше не оставить уведомить меня.1
Прошу принять уверение в почтении и преданности Вашего покорнейшего слуги
P. S. Если мои служебные обязанности позволят, то я думаю, с Вашего согласия, выслать несколько небольших повестей моих для напечатания в Вашем журнале.2
Печатается по подлиннику: ИРЛИ, № 29766.
1 Ответил ли Достоевский на это письмо, неизвестно. После счерти Григорьева в портфеле редакции «Эпохи» никаких его статей не оставалось. Долга же Григорьеву за «Эпохой» не было.
2 Никаких «повестей» Лобысевича в «Эпохе» не появлялось; не осталось сведений о них и в портфеле редакции журнала (сохранились его письма к редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу — ИРЛИ, ф. 293.I.817; письма 1868—1886 гг.)
Несколько суббот сряду заходил я в редакцию за справками, но ничего не мог узнать об участи моей статьи «Виктор Гюго, его защитники и антагонисты», подписанной Михаилом Библиоманом (мой псевдоним).1 И потому обращаюсь письменно, и именно к Вам, милостивый государь, как к сотруднику, более других заинтересованному в делах редакции,
В начале прошлого 1863 г. явился я к покойному брату Вашему с предложением написать этюд о Викторе Гюго и 2 главы доставить в марте месяце. Михаил Михайлович нашел вступительную главу слишком короткою и просил ее переделать и проследить исторически роман во Франции более подробно. Потом к приведенным в примере 8 стихотворениям Гюго должен был я представить построчный перевод. Все это было мною исполнено, и статья была принята. Но тут на беду «Время» прекратило свое существование,2 и статья пролежала в редакции 8 месяцев, потому что каждую минуту ожидали возрождения журнала. Наконец 1-я книжка «Эпохи» увидела свет,3 я принялся отыскивать свой этюд, но как в 1864 г. критический отзыв о «Les Misérables» не мог утешить тот интерес, то я и должен был всю 3-ю главу переделать, представив в ней параллель всем возможным отзывам, как русским, так и иностранным, чрез то 3-я глава не только в ensembl’е, но и отдельно взятая во всякое время может иметь свой интерес. Эта 3-я и последняя глава доставлена в редакцию в июне.
Не имея никакой возможности по вторникам являться в редакцию для справки,4 обращаюсь к Вам письменно, милостивый государь, с следующими просьбами и предложениями:
Просьба состоит в том, чтобы редакция решила наконец участь моей статьи, которая, не по моей вине, испытала столько превратностей. Предложение мое, может быть, покажется Вам довольно оригинальным, но не менее того имеющим логический смысл: если я, вместо наличных денег, которыми, может быть, в настоящее время редакция не богата, получу материальное вознаграждение частью абонементными билетами на журнал «Эпоху» на следующий 1865 г., частью отдельными оттисками моей статьи, то таким образом редакция, не тратя ни копейки наличными деньгами, удовлетворит сотрудника и приобретет даже несколько новых подписчиков, а сотрудник получит материальное вознаграждение и продажею отдельных оттисков и распространением журнала <…>. Если предлагаемые условия Вами примутся, то покорнейше прошу меня уведомить 2—3-мя строчками. Если же Вы найдете нужным поговорить со мною лично, то потрудитесь назначить день и час. в который бы я мог явиться в редакцию 5 <…>
9 октября 1864.
Адрес мой: на В<асильевском> о<строве>. в здании Университета, в комитете Иностранной цензуры
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. ф. 93.II.5.19.
1 Статья цензора М. Л. Златковского (род. 1836) «Виктор Гюго, его защитники и антагонисты») в «Эпохе» напечатана не была. Не была она и возвращена автору: возможно, Достоевский все же намеревался ее напечатать, в противном случае к «Списке статьям (рукописям). 1803 год» рядом: с ее названием появилась бы помета — «Возвращено» (см.: Нечаева, В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Эпоха» 1864—1865. М., 1975. С. 287).
3 Журнал «Время» «прекратил свое существование») на № 4 за 1863 г., вышедшем 4 мая.
3 Номера № 2 «Эпохи» (сдвоенные) вышли в свет 24 марта 1864 г.
4 Вторник был официальным днем приема и у М. М. и Ф. М. Достоевских.
5 Ответ Достоевского на это письмо неизвестен.
Я думаю, Вы забыли обо мне, многоуважаемый господин Достоевский; или же если и не забыли, то я оставила в Вас самое дурное впечатление по себе; да иначе и быть не могло! В самом деле: верно, я очень испорченная женщина, что не умела Вас понять, (Вас), такого чистого, честного человека, не сказала Вам всей истины. Вы принимали такое горячее участие во мне.
Впрочем, я не совсем виновата, что делать, если я постоянно до сих пор встречала людей с железными сердцами и потому никому не говорила той горькой истины, которая по понятиям дюжинных людей кажется предосудительною; но ведь знала ли я Вас прежде? могла я Вам раскрыть душу? Да? Вы можете сказать, кто тебя просил: ведь не я тебя искал? И не напрашивался на твои тайны: это правда? Но что делать, если обстоятельства были такого рода: я не могла объяснить, что я за личность; но остальное верно все — что тут делать: мне не то больно, что я потеряла Ваше участие в материальном отношении, нет, верьте мне, что у меня теперь единственная забота как бы то ни было приобрести деньги и возвратить Вам, но ведь это не так легко; и потому я должна ждать несколько время, пока оправдаюсь перед Вами, мне жаль одно, что я поселила в Вашей чистой душе недоверие, положим, уж не ко мне: я уж совсем не стою, но к тем, которые будут Вас просить о чем-либо; да, кроме того, человеку с таким направлением, как Вы, самому трудно переносить подобные вещи, тут остается какое <то> оскорбленное чувство, а у Вас и без того избита душа; нет, я пошло поступила с Вами. Простите ли Вы мне когда-нибудь мой поступок? Ужели я навсегда Вас потеряла, ведь это хуже всякого наказания. Нет. Вы не злой, Вы простите меня, я Вам скоро объясню причину моего поступка и вымолю прощение, не думайте, что опять какие-нибудь просьбы и надежды или что-нибудь в этом роде, меня так тянет к Вам, нет, клянусь всем, что есть для меня святого, нет: я Вам не буду больше объяснять, но будет время, когда я Вам докажу; пока примите мое искреннее почтение
Печатается по подлиннику: ИТЛИ, № 29920.
Судя по содержанию письма, автором его является одна из так называемых «шестидесятниц», может быть, даже «нигилистка» круга другой знакомой Достоевского — Марфы Браун. Во всяком случае, это одна из тех «новых» женщин, с которыми Достоевский мог встречаться у сестер Сусловых или во время литературных чтений в пользу разных курсов. Как явствует из письма, писатель не раз встречался с этой женщиной, не раз откликался на ее просьбы о сочувствии, о материальной поддержке, тем самым поселив в ней какие-то «надежды». Ее «пошлый» поступок по отношению к писателю состоял, очевидно, к том, что, получив довольно крупную сумму в ответ на очередную просьбу, она, знавшая о трудном материальном положении Достоевского после смерти M. M. Достоевского, просто исчезла, не будучи в состоянии возвратить долг.
Позвольте обратиться к Вам с усердной и имеете с тем с очень личной просьбой, а именно — дозвольте мне, милостивый государь, переделать «Преступление и наказание» в драму для представления на Императорских театрах. Эта мысль у меня давно, она стала моей лелеемой мечтой, мне недоставало только смелости просить Вас, милостивый государь, о дозволении.1 Легко может быть, что я не осилю переделку и откажусь от попытки, но желание видеть на сцене лучшее произведение русской словесности пока так велико, что все соображения смолкают, и я, сознавая и смелость, и докучливость, и, быть может, странность моей просьбы, все же решаюсь Вам ее высказать, убедительно прося Вас, милостивый государь, извинить то, что, Вам, быть может, неприятно в просьбе2
Готовой к услугам Вашим
Прилагаю адрес на случай, если Вам будет угодно почтить меня ответом.
Город Тула. У часовни Св. Николая, княжна Варвара Дмитриевна Оболенская.
Печатается ли подлиннику: ГБЛ, ф. 98.II.7.110.
Варвара Дмитриевна Оболенская, дочь министра государственных имуществ, члена Государственного совета, сотрудника «Русской старины» и «Русского архива», князя Д. А. Оболенского; известна ее книга «Подспорье, главные правила русского правописания» (Тула, 1872).
1 Достоевский, как известно, с благодарностью откликнулся на лестные «похвалы» его роману, не официальные и искренние, заметив, что «для таких-то отзывов и живешь и пишешь», и дал согласие на просьбу В. Д. Оболенской о переделке «Преступления и наказания» для сцены, но подчеркнув свой взгляд на всю сложность, почти неодолимость стоящей перед ней задачи: «Насчет же Вашего намерения извлечь из моего романа драму, — пишет он 20 января 1872 г., — то, конечно, я вполне согласен, да и за правило ваял никогда таким попыткам не мешать: но не могу не заметить Вам, что почти всегда подобные попытки не удавались, по крайней мере вполне» (291, 225). В последних, словах речь идет об аналогичной «попытке» московского книгопродавца и писателя Л. С. Ушакова, который по поручению «Артистического кружка» (среди членов его были А. Н. Островский, В. Ф. Одоевский. И. Ф. Горбунов) обратился к Достоевскому в письме от 22 февраля 1867 г. за разрешениям «переделать или, скорее, приноровить» для сцены «Преступление и наказание» и послал писателю составленную им по роману пьесу на просмотр. С согласия Достоевского, по его замечаниям (оставленным H. H. Страхову при отъезде за границу). Ушаков доработал пьесу и представил ее в Цензурный комитет Главного управления по делам печати, которым она, несмотря на неоднократные (с лета 1807 г. по 1882 г.) обращения Ушакова, так и не была дозволена к постановке (см.: Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1971. Т. 1. С. 275—281).
2 В ответном письме Достоевский предостерегает Оболенскую от прямолинейного переложения романа в пьесу. «Есть какая-то тайна искусства, — пишет он своей корреспондентке, — по которой эпическая форма никогда не найдет себе соответствия в драматической. И даже верю, что для разных форм искусства существуют и соответственные им ряды поэтических мыслей, так что одна мысль не может никогда быть выражена в другой, не соответствующей ей форме». Далее он предоставляет Е. Д. Оболенской творческую свободу, предлагая ей «как можно более» переделать и изменить роман, «сохранив от него лишь один какой-нибудь эпизод, для переработки в драму, или взяв первоначальную мысль» и «совершенно» изменив «сюжет» (291, 225). Вероятно, такое пожелание не было для Достоевского единственным и универсальным; но оно указывало на необходимость творческого соучастия, идущего от «первоначальной мысли» романа. По-видимому, ответ Достоевского еще более увеличил сомнения Оболенской, «осилит» ли она «переделку», и она отказалась от своего замысла.