Молчали дома с запертыми дверями, свинцово поблескивали стекла окон, за которыми никого не было. Огромное кровавое зарево заливало небо мрачным, тревожным сиянием. Оно отражалось в окнах, и тогда казалось, что за ними кто-то ходит с факелом в руке. По улицам, пустым, раскрошенным снарядами, наполняя воздух треском и пылью, проносились какие-то машины. Они шли к реке. Туда, за реку уходили все, кто мог. Здесь же висел в воздухе призрак ужаса и страха. Окраинные улицы были в руках врага. Хлопали одиночные выстрелы, дробно стучали пулеметы, глухо звенели разрывы гранат. Враг входил в город медленно, потому что его задерживали, и осторожно, потому что он боялся. У широкой знаменитой реки в темноте трудились люди. Бойцы стали грузчиками. Учителя и рабочие стали грузчиками. Врачи и пекаря стали грузчиками. Все грузили советское добро на баржи. Костер, полыхавший в небе, уже несколько часов пожирал то, чего нельзя было увезти с собой.
Буксир никогда не ходил так быстро, как в эту ночь. Он оттаскивал тяжелые груженые баржи на тот берег и возвращался за новыми. Он работал всю ночь. Подконец переправились последние грузчики и бойцы. Оставалась одна баржа.
Она стояла одинокая, будто брошенная, и ждала буксира. Было сыро, и туман легкой проседью висел над зелеными берегами. Город был уже в руках немцев. Это были солдаты пограничной дивизии. Они разламывали двери домов, осторожно входили в комнаты, еще осторожнее осматривали чердаки и тогда начинали грабить. Они знакомились с городом по его сундукам и шкафам. Они выносили тюки и узлы, укладывали на машины и ездили по истерзанным улицам. Фашистская свора заполняла город, двигалась по его улицам и переулкам; как жидкость растекается по капиллярам. Она заполняла опустевший, брошенный город, в котором оставалось лишь несколько десятков жителей, — они не успели или не смогли уйти.
Лавина бандитов докатилась до реки. У берега все еще стояла баржа. Она была тиха и безлюдна. Ящики с черными надписями заполнили ее гулкое нутро, громоздились один на другом. Это были ценные грузы, машины, аппараты. Баржа была совсем тихая, будто брошенная. Но на ней был человек. Он не ушел вместе со всеми, когда отправлялся последний буксир. Он остался с баржей, чтобы охранять ее. Человек в синей форменке и в черных брюках, с пулеметными лентами через плечо, к бескозырке. Советский моряк, хороший, яснолицый и крепкий человек, спокойный и твердый. Никто не знал, откуда он пришел на эту баржу. Когда ее грузили, он взял на себя начальство громко командовал, подсоблял своим могучим, мускулистым плечом, подтягивал канаты. Умелый и ладный, как все моряки, он толково загрузил свою баржу; не пропало на ней ни кусочка свободного места. И он остался ждать буксира, его баржа была последней на очереди.
Он устроился между двумя ящиками и мог видеть оба берега. Он знал, что, остался последним, и потому приготовился к защите. Он приладил пулемет, обложил себя лентами. Пистолет-пулемёт и четыре набитые патронами диска были тут же, под рукой. В черной расстегнутой кобуре лежал заряженный револьвер. Моряк был готов защищать свою баржу. Буксир, тяжело пыхтя, тащился к тому берегу. Потом обратный путь. Долго. Он придвинул бушлат, было сыро. Выстрелы стучали совсем близко.
Буксир может, пожалуй, не успеть. Он оглянулся на тот берег. Буксир шел медленно. Он мог бы итти быстрее. Хотя нет, тянет тяжелый груз.
В стойку ударила пуля. Немцы увидели баржу и побоялись засады. Пули защелкали по железной обшивке, по стенкам. Потом стихло. Он опять посмотрел назад, буксир уже разворачивался, и течение подтягивало баржи к причалу. Значит, теперь скоро.
С берега спускались люди в сером. Они шли медленно, останавливались. Баржа влекла их, но они боялись ее. Потом они оказались совсем близко. Заговорил пулемет в руках моряка. Три немца ткнулись в землю, остальные побежали. Они рассыпались и начали войну с баржей. Они стреляли по ней из автоматов и винтовок. Они ползли между камнями и бочками, валявшимися на берегу, и подбирались к барже. Моряк стрелял не часто, но точно. После его коротких очередей всегда кто-нибудь падал. Так расстрелял он ленты и взялся за пистолет-пулемет, тяжелый, холодный коротыш с черным диском под стволом. Он сыпал на немцев очередь за очередью, но они приближались. Буксир почему-то еще возился у того берега. Три диска oпустели. У пистолета-пулемета на язычке есть две цифры. С одной стороны — «один», с другой — «семьдесят один». Можно сразу выпустить весь диск, семьдесят одну пулю, можно, повернув язычок, делать по выстрелу. Моряк поставил на «один». Он тщательно прицеливался и бил по одному. Немцы осмелели — пулемет смолк, стреляет один человек.
В диске были еще патроны, револьвер был заряжен, буксир уже отходил от того берега, когда моряка ударили по голове. Кто-то подплыл сзади, подкрался неслышными шагами.
Его допрашивали долго. Угрожали. Он молчал. Тогда его стали бить. Он молчал. Тогда ему отрезали палец на правой руке, потом все пальцы, Он потерял сознание.
Он пришел в себя ночью, в сарае на мокрой соломе. Его поил кто-то из кружки. Они разговаривали, двое, моряк и пехотинец, попавшие в лапы зверей. Разговаривали до утра. Потом моряка повели на площадь. Там стояли шеренги немецких солдат и кучка испуганных местных жителей. Моряка привязали к столбу и кололи тесаками в грудь, в бедра, в лицо. Ему вырвали оба глаза. Он умер.
Потом убийцы сорвали свисавшую со столба телеграфную проволоку и повесили моряка на дереве. Они привязали к его ногам винтовку, надели на плечи пулеметную ленту, расправили ленточки на бескозырке. Полюбовались и ушли.
Он висел пять дней.
Потом его сняли и куда-то увезли.
И никто не узнал его имени, даже тот пехотинец, который говорил с ним в тюрьме, который убежал, видел все и рассказал нам, на этом берегу...
Так погиб замученный немецко-фашистскими мерзавцами неизвестный советский моряк. Он сражался до последнего, как титан, как человек могучий и благородный. Как большевик.
И когда кончится война, когда вернем мы все наши города и тот город, где погиб неизвестный моряк, мы поставим ему памятник. Мы привезем туда самого талантливого, самого человечного, самого вдохновенного скульптора. И этот памятник будет стоять на берегу широкой знаменитой реки, и люди будут смотреть на него, и поэты будут слагать стихи о благородстве, о бесстрашии, о бессмертии — о неизвестном советском моряке.
спец. корр. «Известий».
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 11 сентября.
