Г. В. ПЛЕХАНОВ
правитьСОЧИНЕНИЯ
правитьНеизбежный поворот
правитьВ последнее время в наших революционных кружках наделало много шума предисловие г. Тихомирова ко второму изданию его книги: «La Russie politique et sociale». Приверженцы партии Народной Воли справедливо увидели в этом предисловии разрыв г. Тихомирова с их программой. Против новых взглядов бывшего редактора «Вестника Народной Воли» появилось два печатных протеста или, вернее сказать, один протест и одна литературная распеканция. Протест озаглавлен «Революция или эволюция?»; под ним стоит подпись: «Прежние товарищи Тихомирова по деятельности и убеждениям», при чем г. Лавров с своей стороны, в особом приложении, свидетельствует, что авторы протеста действительно «имели полное право» назвать себя так. Распеканция носит название: «По поводу одного предисловия» и подписана «группой народовольцев». Авторы распеканции «ни в каких личных отношениях с Тихомировым не были», и сведения о нем, как и вообще, по-видимому, о русском революционном движении, черпают из книги Туна «Geschichte der revolutionДren Bewegungen in Russland». Но так как названная книга представляет собою далеко не удовлетворительный источник для знакомства с русским революционным движением, то не удивительно, что это обстоятельство невыгодно отзывается на содержании распеканции. Она не только не выясняет дела, а, напротив, повергает читателя в полнейшее недоумение. Подумайте, в самом деле, что говорит «группа народовольцев»! В течение многолетней революционной деятельности г. Тихомирова все шло хорошо, по крайней мере, до декабря 1886 г. «Затем начинается темный период — 1887 г. По-видимому, все обстоит благополучно, и вдруг — новое издание „La Russie politique et sociale“ и предисловие к нему, помеченное 20 февраля 1888 г.» (стр. 7 и 8). В этот роковой день обнаружилось, что в течение «темного периода, 1887 года», г. Тихомиров успел превратиться в «жалкое нравственное ничтожество» («По поводу одного предисловия», стр. 16). Что же это за метаморфоза? Каким же это образом человек, «с момента рождения партии Народной Воли ставший в ее ряды в одной из самых ответственных ролей, в роли вождя» и «руководивший всеми террористическими предприятиями партии», вдруг превратился в «жалкое ничтожество»? Неужели партия Народной Воли не могла выбрать, себе менее жалкого и более надежного вождя? Мы никогда не принадлежали к партии Народной Воли, но мы можем уверить «группу народовольцев» в том, что во главе русской террористической борьбы всегда стояли люди, как небо от земли далекие от «жалкого нравственного ничтожества». И если бы авторы распеканции были знакомы с деятельностью г. Тихомирова не по одной только книге Туна, то они знали бы, что и он не составляет исключения из этого общего правила.
Впрочем, «группа народовольцев» выражается таким образом, вероятно, лишь в силу своей необыкновенной горячности. Она, или вообще тот, кто писал ее брошюру, находится в состоянии того крайнего раздражения, при котором слова перестают соответствовать мыслям, и которое заставило когда-то Сквозника-Дмухановского воскликнуть: «не до слов тут, душенька!». На шестнадцати страницах, из которых состоит распеканция, происходит какой-то невероятный крик и визг. Авторы топают ногами, скрежещут зубами, грозят очами и вообще окончательно сживают со свету несчастного автора предисловия. В одном месте эта горячность доводит их до того, что они начинают тузить самих себя; именно, говоря о «минимальной честности» и «нравственной чистоплотности», которых можно требовать от «каждого обыкновенного смертного», они категорически заявляют: «но тщетно мы станем искать чего-нибудь подобного в нашем анализе поступка г. Тихомирова» (стр. 15). По логическому смыслу выходит, что «тщетно мы стали бы искать» «минимальной честности» в написанном «группой народовольцев», и что г. Тихомиров виноват даже и в этом, по-видимому, совершенно не зависевшем от него обстоятельстве. Но с другой стороны очевидно, что они совсем не то хотели сказать и что они просто несколько… заговорились, так как им, действительно, уж «не до слов».
Не яснее выражаются и «прежние товарищи г. Тихомирова по деятельности и убеждениям». Упрекая его в том, что теперь он отрицает революционную деятельность, они противопоставляют настоящим его взглядам ту статью в № 4 «Вестника Народной Воли» (1885 г.), в которой он говорит, что «революционная мысль всегда реальна и именно потому всегда имеет средство к пересозданию общества». Но и подобное противопоставление — и при том противопоставление мысли, в сущности, вовсе не «реальной» — тихомировскому предисловию тоже не объясняет дела. А кроме этого противопоставления в «Протесте» есть только несколько полемических выходок против г. Тихомирова и сожалений по поводу старых товарищей, «переходящих в другой лагерь».
Г. Лавров, засвидетельствовавший подлинность бывших товарищей г. Тихомирова, в свою очередь, ссылается на какое-то «письмо без даты, но которое писано едва ли полгода тому назад», и в котором, по мнению Лаврова, г. Тихомиров еще признавал свою солидарность с программой «Вестника Народной Воли». Очевидно, что и сам г. Лавров находится в большом недоумении, и что для него превращение г. Тихомирова также совершилось «вдруг». Ему остается лишь «ставить» г. Тихомирову «вопросы».
Заметьте теперь следующее обстоятельство. Первое издание книги г. Тихомирова появилось еще два года тому назад, когда он был еще, как мы знаем, «вождем» партии «Народной Воли». Г. Тихомиров говорил в ней не о геологии или палеонтологии России, а об ее социальном и политическом положении. Если программа его партии вытекала из социального и политического положения России, то это с ясностью должно было обнаружиться в книге ее «вождя». Положим, что, по тем или другим соображениям, он не хотел «ставить точек над i», не хотел оттенять революционных выводов, вытекающих из его социальных и политических посылок. Но каждому мало-мальски мыслящему человеку и самому нетрудно было бы сделать эти выводы. Книга «вождя» партии, во всяком случае, должна была положить для них твердое основание. Так и посмотрели на эту книгу, при первом ее издании, сторонники партии «Народной Воли». Они видели в ней более спокойное и подробное обоснование тех взглядов, которые он высказывал в других своих произведениях. Если читатель даст себе труд сравнить содержание книги г. Тихомирова, например, с содержанием его статьи «Чего нам ждать от революции?» («Вестник Народной Воли», № 2), то он сам увидит и в той, и в другой совершенно одинаковые взгляды на социальное и политическое положение России.
Но вот выходит второе издание названной книги, и в предисловии к ней он высказывается таким образом, что «группа народовольцев» считает нужным переименовать его из «вождей» в «жалкое нравственное ничтожество». Его прежние товарищи по деятельности и убеждениям горько упрекают его в измене, а г. Лавров в недоумении перечитывает «письмо без даты, писанное едва ли полгода тому назад». Признавая полную уместность таких сожалений и недоумений (не той брани, однако, которой осыпает г. Тихомирова «группа народовольцев». Хотя эту брань и нельзя назвать непечатной, в известном смысле этого слова, но хорошо было бы, если бы она осталась ненапечатанной), признавая уместность сожалений, мы все-таки заметим от себя, что прежние товарищи г. Тихомирова должны были поступить иначе. Так как второе издание его книги вышло без перемен, то им следовало показать, что ее новое предисловие не соответствует ее содержанию, потому что в предисловии высказываются реакционные взгляды, между тем как сама книга представляет собою теоретическое обоснование программы партии «Народной Воли». Тогда г. Тихомиров был бы побит своим собственным оружием. Его товарищи могли бы с тем большей уверенностью держаться старой программы «Народной Воли», что они показали бы, до какой степени даже изменивший ей г. Тихомиров подкрепляет ее своей книгой. Почему же не сделали так ни его «прежние товарищи по деятельности и убеждениям», ни его «прежний соредактор» П. Л. Лавров? Почему они ограничились выражениями негодования и сожаления или ссылками на «письмо, писанное едва ли полгода тому назад».
Вождям западноевропейских рабочих партий, Гэду, Лафаргу, Бебелю, Либкнехту и т. д., нередко приходится характеризовать в своих сочинениях социальное и политическое положение своих стран. Представьте себе, что выходит новое издание сочинений одного из них, которое автор снабжает реакционным предисловием. Трудно ли было бы другим «вождям» показать, что изменивший своей прежней программе писатель противоречит сам себе? Конечно, нет, «вожди» западноевропейских рабочих партий так смотрят на социальное и политическое положение своих стран, что из их взглядов можно умозаключить только к их программе.
Можно ли то же сказать о тех взглядах г. Тихомирова на социальное и политическое положение России, которые он высказал в книге «La Russie politique et sociale» или — что одно и то же — в статье «Чего нам ждать от революции?». That is the question!
В чем сущность этих взглядов? Г. Тихомиров смотрит на Россию так же, как смотрят на нее наши народники. И по его и по их мнению, социальное и политическое положение России совсем не похоже на социальное и политическое положение Запада. Запад характеризуется преобладанием капитализма, Россия — преобладанием крестьянско-общинного хозяйства. Запад идет к социализму через капитализм, Россия — через общину. На Западе есть классы и борьба классов, у нас нет ничего подобного. На Западе есть пролетариат, у нас всего каких-нибудь «800.000 рабочих», да и те остаются крестьянами по всем своим стремлениям. Так говорили народники, так говорил и г. Тихомиров. Знаменитое отныне предисловие дает все основания думать, что г. Тихомиров совершенно покинул теперь всякую мысль о революционном способе действия, но прежде он от вышеизложенных посылок умозаключал к революции. По вопросу о том, как сделать революцию, и начинались разногласия между ним и народниками. Народники главные свои силы направляли на то, чтобы вызвать революционное движение в крестьянстве; г. Тихомиров думал, что при современных условиях невозможно создание широкой революционной организации в народе. Поэтому перед ним оставался только один путь, на который уже раньше указывал нашим революционерам покойный П. Н. Ткачев, т. е. путь заговора с целью захвата власти. Так как г. Тихомиров думал, что центральная власть в России без большого труда могла бы повести общину по пути социалистического развития, то естественно, что заговор с целью захвата власти сделался центром его программы, вокруг которого группировались все другие части ее, как подчиненные и второстепенные. Такое подчиненное положение занял, между прочим, и террор; он считался одним из средств для достижения главной цели.
Оставляя в стороне вопрос о том, насколько справедлива мысль о возможности перехода русского общинного землевладения в социалистическую форму производства, очевидно, что держаться такой программы мог только тот, кто верил в возможность захвата власти нашими революционера-ми. Раз пошатнулась бы эта вера, — вся практическая программа должна была бы упасть сама собою. И ее бывший сторонник тотчас же очутился бы в сомнении относительно того, каким путем добьется он осуществления своих экономических целей? Всякая отсрочка захвата власти имела бы в этом случае значение нового препятствия, как это прекрасно понимал П. Н. Ткачев: Нам нельзя медлить, говорил он, потому что при современном положении дел община разлагается, и нарождающийся капитализм ставит новые препятствия нашему делу. Указывая на это обстоятельство, покойный редактор «Набата» незаметно для себя оттенял самую слабую сторону своей программы. Между тем как экономическое развитие все более и более приближает западные рабочие партии к их цели, экономическое развитие России все более и более затрудняет дело сторонников ткачевской программы. Правда, г. Тихомиров питает, по-видимому, глубокую веру в несокрушимость русской общины, поэтому его не должны были пугать те соображения, которые пугали П. Н. Ткачева. Но у него могли явиться другие опасения. В нашу партию, мог он сказать себе, идут лучшие люди России. Когда власть будет в их руках, они много сделают для экономического благосостояния народа. Но когда они захватят ее? Прошло уже много лет с тех пор, как я выработал свою программу, а между тем дело захвата власти не подвинулось ни на шаг, и я не могу даже предвидеть, когда обстоятельства изменятся в этом отношении к лучшему. Но ведь пока мы не у власти, мы не можем иметь никакого влияния на экономическое развитие нашей страны. Таким образом, силы лучших людей России пропадают для народного благосостояния. Но интересы народной массы для меня дороже всего на свете, ради этих интересов я стал социалистом-революционером, а затем, логически развивая свою мысль, сделался народовольцем[1].
Не народ существует для революции, а революция должна быть сделана для народа. И если революция, в том смысле, как я ее понимаю, отодвигается в неопределенное будущее, то нужно посмотреть, нет ли каких-нибудь других путей для обеспечения интересов народной массы, которые, как я уже себе сказал, для меня дороже всего на свете. Конечно, для меня невозможно было бы возвращаться на точку зрения старого народничества, мечтать о крестьянской революции: это было бы даже наивнее, чем верить в скорый захват власти. Еще менее могу я стать на точку зрения русских социал-демократов. Этих сумасбродов и фантазеров я давно уже осмеял в одной из своих статей. Правда, они дали мне довольно-таки порядочную сдачу, и некоторые читатели припоминали потом французскую поговорку: rira bien qui rira le dernier, но, ведь, это ничего не изменяет. Об этих неисправимых западниках достаточно сказать, что они не признают великого значения нашей общины, а для меня без общины немыслимо благосостояние народной массы. Вообще, я слишком стар теперь, чтобы перейти в марксизм. Наконец, не могу я примкнуть и к либералам, которые хотят представительного правления и кое-каких политических «свобод»: стоит ли беспокоиться pour ce peu de chose?[2]. Ведь это не подвинет общины к социализму. Куда же пойду я, однако? Припомним новейшую историю России. В царствование Николая был один величайший государственный муж, который без болтовни и без громких фраз о свободе и о социализме сумел обеспечить благосостояние государственных крестьян и сообщить их экономическому быту формы, очень напоминающие те, которые я сам постарался бы придать им, если бы действительно захватил власть. Великое дело община! Уж что могло быть хуже и нелепее николаевских порядков, а между тем и при них, благодаря общине, можно было приносить огромную пользу народу, имея в своих руках некоторую власть. Может быть, и теперь удастся что-нибудь подобное. Конечно, чтобы советовать нашим народолюбцам превращаться в маленьких Киселевых, нужно отказаться от революции вообще и от «Народной Воли», в частности. Но подобный отказ будет теперь таким же логическим развитием моей мысли, каким была некогда «программа партии Народной Воли». Интересы народной массы и дальнейшее развитие общины прежде всего.
Представьте себе, что такие размышления занимали г. Тихомирова «в течение темного периода — 1887 г.», и тогда вы поймете, что «20 февраля 1888 г.» наступило не «вдруг», как это думает «группа народовольцев», т. е. иначе сказать, что г. Тихомиров, лишь постепенно и «логически развивая свою мысль», пришел к тем взглядам, которые высказаны в пресловутом предисловии. Вы поймете также, что «письмо без даты, которое писано едва ли полгода тому назад», «едва ли» доказывает что-нибудь относительно внезапности происшедшего в мыслях г. Тихомирова переворота. Был ли бы г. Тихомиров неправ, если даже, ставит на свою новую точку зрения, он думал бы, что совсем не изменил своих взглядов по существу и сослался бы на них в «письме без даты», как на «известные всем тем, кто ими интересуется»? По нашему мнению, «едва ли». Во взглядах г. Тихомирова на социальное и политическое положение России, действительно, не произошло никакого существенного изменения. Поэтому его новое предисловие и не противоречит содержанию его книги. Г. Тихомиров изменил только вытекающие из этих взглядов практические выводы, верность которых он и прежде признавал лишь условно, лишь поскольку верил в возможность захвата власти революционерами. Теперь ему кажется более вероятным, что власть очутится в руках какого-нибудь новейшего Киселева, и потому он старается выработать новую программу. Таким образом, вопрос об его отношении к революционному образу действий вообще и к терроризму в частности решается сак собою: революция излишня, потому что и помимо ее новейший Киселев может исполнить свою экономическую миссию. А так как никакому Киселеву не придет в голову добиваться своего назначения на какую бы то ни было должность посредством «террора»; то ясно, что излишен и террор. Нельзя не сознаться, что г. Тихомиров обосновывает свое отрицательное отношение к террору несколько иначе и делает против него такие возражения, которые сами по себе не выдерживают никакой критики. Но это уже совершенно второстепенная или даже третьестепенная частность. Важно лишь то, что г. Тихомиров ни в каком случае не может теперь признавать целесообразность террористической борьбы.
На основании всего вышеизложенного, нам кажется, что бывший вождь партии Народной Воли без труда может ответить г. Лаврову на поставленные тем вопросы приблизительно следующим образом.
Вы спрашиваете меня, многоуважаемый Петр Лаврович, считаю ли я «дозволительным революционный путь для всех революционеров, которые не верят в мирную замену нынешнего капиталистического порядка социалистическим»? Но я не знаю, о чем вы говорите: если о Западе, то ведь я ни слова не сказал о западных социалистах в своем предисловии; если же о России, то ведь во всех своих статьях я всегда доказывал, что у нас нет «капиталистического порядка»; ведь по этому поводу я нападал на группу «Освобождение Труда», которая утверждала, что он существует у нас; и не вы ли сами поддерживали меня, хотя, правда, поддерживали очень робко и нерешительно. Неужели вы не поняли, в чем состояла сущность нашего спора с ними? А если поняли, то зачем же вы задаете другой вопрос: как отношусь я, теперь, весною 1888 г., «к своим собственным статьям в журнале, который мы вместе редактировали»? К их основным положениям я отношусь и теперь совершенно так же, как я относился прежде. Но теперь я делаю из них другие выводы. И я берусь доказать вам, что эти новые выводы вытекают из них вполне логично.
Если г. Тихомиров поведет свою защиту таким образом, то мы думаем, что его позиция будет совершенно неприступна, и что его не собьют с нее ни литературные наездники из «группы народовольцев», ни «письма без даты», ни выражения сожаления и негодования. Новые взгляды г. Тихомирова можно разбить лишь с помощью таких снарядов критики, каких не имеется в арсенале партии «Народной Воли».
«Die Moral von der Geschichte» такова, что основные посылки программы названной партии крайне двусмысленны и притом скорее ведут к реакционным, чем к революционным выводам; а потому она должна быть подвергнута коренному пересмотру; а потому и «прежние товарищи» г. Тихомирова слишком поторопились воскликнуть: «да здравствует старая Народная Воля и новые бойцы!». Если они будут продолжать вливать «вино новое в мехи старые», то мы сильно опасаемся, что примеру г. Тихомирова последуют многие и многие из их сторонников. А что они и теперь вливают свое вино в тот же самый мех, в который льет его и г. Тихомиров, видно из отношения их к Киселевскому, с позволения сказать, социализму. «Мы не входим здесь в суть Киселевской реформы, — говорят они, — хотя должны заметить, что видим в ней лишь одну сторону, идею планомерного вмешательства государства в экономический строй». Стало быть, эта-то «сторона» не противоречит вашим взглядам, гг. «прежние товарищи Тихомирова»? И вы называете себя «социалистами-революционерами»! Но что же общего имеет названная «сторона» с революционным социализмом? Если бы всякое планомерное вмешательство всякого правительства в экономическую жизнь могло быть одобряемо социалистами, то тогда учреждение ротных портных должно бы быть признано социалистическим учреждением, как говорит Ф. Энгельс в своей брошюре «Развитие научного социализма»[3].
Несколько лет тому назад мы, разбирая программу партии «Народной Воли», намекнули на то, что ее экономическая часть при своем осуществлении повела бы к созданию государства Инков на востоке Европы в конце XIX века. Тогда мы говорили это предположительно, доводя мысль наших противников до абсурда. Теперь оказывается, что гг. старые народовольцы не видят ничего нелепого в подобном предположении. В действительности Киселевская реформа есть не более, как неудачная попытка водворить в России XIX века бледную, полную противоречий, копию с экономических отношений государства Инков. А между тем «прежние товарищи» г. Тихомирова видят в ней «идею планомерного вмешательства государства в экономический строй», идею, по-видимому, совершенно не противоречащую их собственным «идеям». Или, может быть, это шутка! Но тогда почему же г. Лавров не заметил им, что это очень плохая шутка, способная сбить с толку многих читателей?
В книге «Наши разногласия» мы с большой горячностью напали на социально-политические взгляды г. Тихомирова. Мы не могли спокойно относиться к ним, потому что прекрасно понимали, какие реакционные выводы вытекают из них. В то время, когда мы писали эту книгу, до нас из России доходили совершенно недвусмысленные слухи о том, что часть русском молодежи, продолжая разделять экономические взгляды г. Тихомирова, начинает увлекаться царским или, если хотите, Киселевским социализмом. Мы считали своим долгом указать нашим революционерам на те реакционные элементы, которые кроются в народнических и «народовольских» взглядах и которые рано или поздно должны нанести огромный ущерб нашему революционному движению. Но гг. народовольцы не увидели в наших словах ничего, кроме пустого полемического задора. Теперь пример их собственного «вождя» показывает, до какой степени мы были правы и до какой степени были не правы они, предавая нас анафеме.