— Покуда чернокожій останется чернокожимъ, а бѣлый — бѣлымъ, чернокожій никогда не пойметъ бѣлаго и обратно — бѣлый не пойметъ чернокожаго.
Такъ говорилъ капитанъ Уудуордъ.
Мы сидѣли въ общей залѣ ресторанчика Карла Робертса въ Аліи и въ компаніи съ хозяиномъ потягивали «Абу-Гамедъ». Этотъ напитокъ былъ изготовленъ упомянутымъ Карломъ Робертсомъ, который получилъ рецептъ отъ самого Стивенса. Стивенсъ, мучимый жаждой на берегу Нила, изобрѣлъ «Абу-Гамедъ», прославившій его имя. Это тотъ самый Стивенсъ, который выпустилъ книгу «Съ Китченеромъ въ Хартумъ» и позднѣе умеръ при осадѣ Ледисмита.
Капитанъ Уудуордъ, пожилой, невысокій, коренастый че ловѣкъ, съ лицомъ, сорокъ лѣтъ палимымъ тропическимъ солнцемъ, и съ ясными темными глазами, прекраснѣе которыхъ я не встрѣчалъ у мужчинъ, сдѣлалъ указанное заявленіе, опираясь на свой обширный опытъ.
Шрамы на его голомъ черепѣ свидѣтельствовали о его близкомъ знакомствѣ съ боевымъ топоромъ чернокожихъ, и о такомъ же близкомъ знакомствѣ говорила еще не зажившая рана на правой сторонѣ шеи, — слѣдъ отъ вонзившейся и выдернутой стрѣлы. Капитанъ объяснилъ, что онъ очень торопился въ этотъ моментъ (стрѣла вынудила его обратиться въ бѣгство) и совершенно не имѣлъ времени какъ слѣдуетъ вытащить стрѣлу. Уудуордъ былъ теперь капитаномъ большого парохода «Совайи», который набиралъ рабочихъ для германскихъ плантацій въ Самоа.
— Половиной безпокойства мы обязаны глупости бѣлыхъ, — сказалъ Робертсъ и, отпивъ глотокъ изъ своего стакана и добродушно обругавъ прислуживавшихъ въ ресторанчикѣ самоптянъ, продолжалъ: — Еслибы бѣлый человѣкъ далъ себѣ трудъ понять чернокожаго, можно было бы избѣжать большей части непріятностей.
— Мнѣ почти не доводилось встрѣчать людей, претендующихъ на то, что они понимаютъ негровъ, — замѣтилъ капитанъ Уудуордъ. — И этихъ немногихъ, по моимъ наблюденіямъ, всегда первыми съѣдали. Вспомните только миссіонеровъ Новой Гвинеи, Ново-Гебридскихъ острововъ, мученическаго острова Эрроманга и другихъ. Вспомните австрійскую экспедицію, которая была изрублена въ куски въ кустахъ Гнадонканора, на Соломоновыхъ островахъ. Вспомните торговцевъ, послѣ многолѣтняго опыта хваставшихъ, что ни одинъ негръ ихъ не тронетъ — теперь ихъ головы украшаютъ крыши сарая для пирогъ. Я знавалъ стараго Джонни Симонса, который двадцать шесть лѣтъ провелъ на дикихъ берегахъ въ Меланезіи и который клятвенно увѣрялъ, что знаетъ негровъ, какъ свои пять пальцевъ, и что они его пальнемъ не тронутъ. Симонсъ чуть-чуть не отдалъ Богу душу въ Марово въ Новой Георгіи, не спаси его черная Марія и старый одноногій негръ (другую ногу онъ оставилъ въ пасти акулы въ то время, какъ нырялъ въ поискахъ за убитой динамитомъ рыбой). Былъ еще Билли Уотсъ, прославившійся своими избіеніями негровъ, — настоящій дьяволъ. Помню, стояли мы въ Новой Ирландіи, у Малаго Мыса, — знаете? — и вотъ негры украли полъ-ящика табаку, цѣной, эдакъ, въ три съ половиной доллара. Въ отместку Уотсъ вернулся назадъ, убилъ шестерыхъ негровъ, разломалъ ихъ военныя пироги и сжегъ двѣ деревни. Черезъ четыре года онъ явился на тотъ же мысъ съ пятьюдесятью молодцами изъ племени Буку для ловли трепанговъ. Въ пять минутъ онъ всѣхъ негровъ заставилъ попрыгать въ море. Всѣ потонули, кромѣ троихъ, спасшихся на лодкѣ. Не толкуйте мнѣ о томъ, что надо понимать негровъ. Миссія бѣлаго человѣка цивилизовать міръ; съ него и этой работы достаточно. Откуда же ему еще взять время, чтобы понимать негровъ?
— Совершенно вѣрно, — сказалъ Робертсъ. — Иной разъ понимать негровъ, въ сущности, совсѣмъ не къ чему. Чѣмъ глупѣе бѣлый человѣкъ, тѣмъ успѣшнѣе онъ завладѣваетъ міромъ и цивилизуетъ его…
— И тѣмъ скорѣе онъ вселяетъ въ сердца негровъ страхъ Господень, — прервалъ капитанъ Уудуордъ. — Да, вы, пожалуй, правы, Робертсъ: можетъ быть, глупость бѣлыхъ какъ разъ и есть источникъ ихъ успѣха. Неумѣніе понять негровъ — одинъ изъ видовъ этой глупости. Одно можно сказать съ увѣренностью: бѣлый человѣкъ долженъ преслѣдовать негровъ, все равно, понимаетъ ли онъ ихъ или нѣтъ. Это совершенно неизбѣжно. Таково уже велѣніе рока.
— Бѣлый человѣкъ, разумѣется, «неизбѣженъ». Въ этомъ рокъ чернокожихъ, — сказалъ Робертсъ. — Скажи только бѣлому, что гдѣ-нибудь на лагунѣ, населенной десяткомъ тысячъ дикихъ каннибаловъ, встрѣчаются раковины съ жемчугомъ, и онъ тотчасъ же кинется туда со своимъ пятитоннымъ суденышкомъ, который, какъ селедками, набить полдюжиной водолазовъ изъ племени «конака» и гдѣ жестяной будильникъ служитъ хронометромъ. Шепни бѣлому, что на сѣверномъ полюсѣ открылись золотыя розсыпи и это «неизбѣжное» созданіе съ бѣлой кожей немедленно вооружится заступомъ и лопатой, свинымъ окорокомъ и патентованной промывательной машиной послѣдней модели, устремится на полюсъ и, больше того, окажется тамъ командиромъ. Только подмигни г. Бѣлому Человѣку о томъ, что въ до-красна накаленномъ аду обнаружены брилліанты, и онъ немедля осадитъ стѣны ада и даже самого стараго сатану заставитъ рыть и копать. Вотъ что значитъ быть глупымъ и «неизбѣжнымъ».
— Меня интересуетъ, что же самъ чернокожій думаетъ объ этой… этой «неизбѣжности», — замѣтилъ я.
Капитанъ усмѣхнулся. Въ его глазахъ блеснулъ лучъ воспоминанія.
— Меня тоже интересуетъ, что, напримѣръ, думали и думаютъ негры Малу объ одномъ «неизбѣжномъ» бѣломъ человѣкѣ, который былъ съ нами на борту «Герцогини».
Робертсъ приготовилъ еще три стакана «Абу-Гамеда».
— Дѣло было лѣтъ двадцать тому назадъ. Имя этого человѣка было Саксторпъ. По-истинѣ онъ былъ самый глупый человѣкъ, какого я когда-либо видѣлъ, но за то онъ былъ «неизбѣженъ», какъ смерть. Этотъ парень умѣлъ дѣлать только одно на свѣтѣ — стрѣлять. Помню, я впервые столкнулся съ нимъ здѣсь, въ Аліи, двадцать лѣтъ тому назадъ. Это было еще до васъ, Робертсъ. Я жилъ въ отелѣ голландца Генри, тамъ, гдѣ теперь рынокъ. Кто только не зналъ Генри? Онъ здорово заработалъ, продавая контрабандой оружіе повстанцамъ, затѣмъ онъ спустилъ свой отель и ровно черезъ шесть недѣль послѣ этого былъ убитъ въ одной дракѣ въ Сиднеѣ.
Теперь о Саксторпѣ. Какъ-то ночью, только я сталъ засыпать, какъ на дворѣ начала распѣвать пара котовъ. Я вскочилъ съ постели, открылъ окно и взялся за кувшинъ съ водой. Но въ это же время я увидѣлъ, что сосѣднее окно тоже открылось. Раздалось два выстрѣла, затѣмъ окно закрылось. Вы не можете себѣ представить, какъ быстро все это произошло. Прошло всего какихъ-нибудь десять секундъ. Окно открылось, бацъ, бацъ, окно захлопнулось. Онъ никогда не интересовался посмотрѣть на результаты своихъ выстрѣловъ. Онъ и такъ зналъ ихъ. Вы слышите — онъ зналъ. Кошачій концертъ смолкъ. Утромъ я увидѣлъ двухъ нарушителей тишины и спокойствія убитыми наповалъ. Меня это поразило. Меня и теперь это удивляетъ. Во-первыхъ, тбыла темная ночь, Саксторпъ стрѣлялъ, не видя мушки; затѣмъ, онъ выстрѣлилъ такъ быстро, что оба выстрѣла слились въ одинъ; наконецъ, онъ, не глядя, зналъ, что попалъ въ цѣль.
Два дня спустя онъ пришелъ къ намъ на судно, чтобы повидаться со мной. Я былъ тогда штурманомъ на «Герцогинѣ» — большой полуторастотонной шкунѣ, занимавшейся вербовкой чернокожихъ рабочихъ. А надо вамъ сказать, что тогда дѣло обстояло иначе, чѣмъ теперь. Тогда не было правительственныхъ инспекторовъ и правительственнаго покровительства намъ, и тѣмъ, и другимъ. Это была тяжелая работа, надо было заключать сдѣлки, возиться. Мы вербовали негровъ на всѣхъ островахъ Южнаго Океана, если они насъ только не прогоняли прочь. Но вотъ Саксторпъ явился на судно. Онъ называлъ себя Джономъ Саксторпомъ. Это былъ низенькій рыжій парень. Волоса у него были рыжіе, глаза были рыжіе и даже цвѣтъ лица былъ рыжій. Въ немъ не было ничего выдающагося. Его душа была такого же неопредѣленнаго оттѣнка, какъ и все въ немъ. Онъ заявилъ, что хочетъ наняться на шкуну. Онъ соглашался быть прислуживающимъ при каютахъ, поваромъ, судовымъ приказчикомъ или обыкновеннымъ матросомъ. Онъ ничего изъ всего этого дѣлать не умѣлъ, но сказалъ, что хочетъ всему научиться. Мнѣ онъ былъ совсѣмъ не нуженъ, но его стрѣльба произвела на меня такое впечатлѣніе, что я нанялъ его простымъ матросомъ съ жалованіемъ въ три фунта въ мѣсяцъ.
Долженъ сказать, что онъ хотѣлъ какъ слѣдуетъ всему научиться, но былъ рѣшительно ни къ чему не способенъ. Онъ хуже разбирался въ компасѣ, чѣмъ я бы приготовлялъ напитки по системѣ нашего Робертса. А рулемъ онъ правилъ такъ, что заставилъ меня посѣдѣть. Я никогда не осмѣливался рискнуть и пустить его къ рулевому колесу, когда мы были въ открытомъ морѣ, гдѣ очень мудрено знать, надо ли ѣхать на всѣхъ парусахъ или убрать ихъ вовсе. Онъ никогда не могъ понять, чѣмъ отличаются шкоты отъ талей, ну, просто не могъ этого понять да и только! Бомъ-кливеръ и фокъ-стаксель были для него совершенно одно и то же. Прикажи ему убрать главный парусъ, и не успѣешь ты оглянуться, какъ онъ такъ передвинетъ бизань-рею, что шкуна заклюетъ носомъ. Три раза онъ срывался въ море, а онъ не умѣлъ плавать. Но при всемъ томъ онъ былъ очень старателенъ и никогда не страдалъ морской болѣзнью. Я ни разу не встрѣчалъ человѣка съ болѣе сильнымъ характеромъ. Онъ былъ очень скрытный человѣкъ и никогда ничего не говорилъ о себѣ. Исторія его жизни, поскольку мы ее знали, началась съ того дня, какъ онъ поступилъ въ «Герцогиню». Одинъ Богъ вѣдаетъ, гдѣ онъ научился стрѣлять. Онъ былъ янки — такъ мы могли заключить по его акценту. Только одно это мы и знали о немъ.
Теперь мы подходимъ къ самому интересному. На Ново-Гебридскихъ островахъ намъ не повезло — за пять недѣль мы набрали всего четырнадцать человѣкъ. Мы двинулись на востокъ, къ Соломоновымъ островамъ. Островъ Малаита, какъ теперь, такъ и тогда былъ очень хорошимъ мѣстомъ для найма чернокожихъ. Мы подошли къ нему съ сѣверозапада. Тамъ весь берегъ въ рифахъ, да имѣется еще и внѣшній рифъ, такъ что пристать къ берегу чертовски хлопотливо. Но мы со всѣмъ этимъ справились и затѣмъ взорвали динамитъ, чтобы подать папуасамъ сигналъ собираться на берегъ и записываться въ рабочіе. За три дня къ намъ не явился ни одинъ. Цѣлыми сотнями черные шныряли кругомъ насъ въ своихъ пирогахъ, но, когда мы показывали имъ бусы, ситецъ и топоры и говорили о прелестяхъ работы на плантаціяхъ въ Самоа, они только смѣялись.
На четвертый день дѣло перемѣнилось. Къ намъ записалось свыше пятидесяти молодцовъ. Мы помѣстили ихъ въ трюмъ, — разумѣется, съ правомъ вылѣзать на палубу. Понятное дѣло, какъ теперь вспомнишь, что массовая запись была подозрительнаго характера, но тогда мы подумали, что просто какой-нибудь могущественный вождь разрѣшилъ чернымъ записываться. Утромъ на пятый день двѣ наши шлюпки поѣхали, по обыкновенію, къ берегу — одна защищала другую на случай какого-либо безпорядка. А папуасы по обыкновенію же находились на палубѣ. Они ротозѣйничали, болтали, курили, спали. На борту судна оставались лишь Саксторпъ, я и четверо матросовъ. Двумя шлюпками командовалъ Гильберъ исландецъ. Въ одной шлюпкѣ находились капитанъ, судовой конторщикъ и вербовщикъ. Въ другой — посланной для охраны и остановившейся въ сотнѣ ярдовъ отъ берега — былъ второй штурманъ. Хотя мы и не ждали никакого возмущенія, но люди на обѣихъ шлюпкахъ были все-таки хорошо вооружены.
Четверо матросовъ, въ томъ числѣ и Саксторпъ, чистили перила на кормѣ. Пятый съ ружьемъ въ рукахъ стоялъ на часахъ около резервуара съ водой, какъ разъ передъ гротъ-мачтой. Я находился на носу. Только я сталъ искать, куда я положилъ свою трубку, какъ вдругъ съ берега послышался выстрѣлъ. Я вскочилъ, чтобы увидѣть, въ чемъ дѣло. Что-то ударило меня по затылку и, немного оглушивъ, свалило на палубу. Сперва я подумалъ, что, вѣроятно, что-нибудь сорвалось съ мачты. Но не успѣлъ я еще упасть, какъ, услыхалъ дьявольскую трескотню ружей на лодкахъ и, повернувшись, бросилъ взглядъ на матроса, стоявшаго на часахъ. Два здоровенныхъ папуаса держали его за руки, а третій, находившійся сзади, билъ его по головѣ своимъ топоромъ.
Я какъ сейчасъ вижу — резервуаръ для воды, гротъ-мачту, папуасовъ, повиснувшихъ на матросѣ, и топоръ, вонзающійся въ затылокъ. Солнце ярко свѣтило. Меня поразилъ этотъ внезапно возставшій призракъ смерти. Мнѣ казалось, что топоръ ужасно медленно двигается, прежде чѣмъ коснуться черепа. Я видѣлъ, какъ онъ вонзается въ голову и ноги матроса подгибаются. Но черные насильно поддержали его за руки и третій ударилъ матроса еще раза два. Тутъ я и самъ получилъ два удара по головѣ и рѣшилъ, что мнѣ пришелъ конецъ. Негодяй, меня ударившій, рѣшилъ, что я убитъ. Я не могъ пошевельнуться. Я лежалъ и смотрѣлъ, какъ папуасы рубили голову часовому. Долженъ сказать, что дѣлали они это мастерски. Они — ловкачи на такого рода дѣла.
Стрѣльба со шлюпокъ прекратилась. Я былъ увѣренъ, что съ ними со всѣми прикончили и что теперь всему — крышка! И придти и отрубить мнѣ голову было лишь во просомъ времени. Очевидно, черные были теперь заняты именно отрубаніемъ головъ матросамъ. Головы — особенно головы бѣлыхъ — высоко цѣнятся на Малаитѣ. Имъ всегда отводится почетное мѣсто на туземныхъ сараяхъ для пирогъ. Въ чемъ видятъ дикари декоративный эффектъ такого своеобразнаго украшенія, я не знаю. Какъ бы тамъ ни было, но цѣнятъ они головы очень дорого.
У меня была слабая надежда на спасеніе. Я проползъ на четверенькахъ и сталъ на колѣни около лебедки. Тамъ я сдѣлалъ попытку подняться на ноги. Отсюда я могъ видѣть три головы на крышѣ каюты — три головы матросовъ, которыхъ я нанялъ нѣсколько мѣсяцевъ назадъ. Дикари, увидавъ, что я всталъ, бросились ко мнѣ. Я сталъ искать револьверъ, но увидалъ, что они отобрали его у меня. Не могу сказать, чтобы я струсилъ. Я нѣсколько разъ былъ на волосокъ отъ смерти, но никогда она не казалась мнѣ ближе, чѣмъ тогда. Я былъ наполовину оглушенъ и ничему не придавалъ особаго значенія.
Папуасъ, руководившій другими, вооружился кухоннымъ ножемъ и съ гримасами обезьяны приготовился изрубить меня въ куски. Но это ему сдѣлать не пришлось. Онъ, какъ снопъ, рухнулъ на палубу и кровь хлынула изъ его рта. Я смутно разслышалъ выстрѣлъ. Пальба продолжалась. Черный за чернымъ падали на палубу. Мои мысли стали проясняться; я замѣтилъ, что выстрѣлы были безъ промаха. Каждый разъ одинъ папуасъ падалъ. Я сѣлъ на палубу, прислонившись къ лебедкѣ, и взглянулъ наверхъ. На реѣ сидѣлъ Саксторпъ. Я не могъ себѣ представить, какъ онъ ухитрился тамъ устроиться — онъ какимъ-то образомъ захватилъ съ собой два «винчестера» и сколько-то патронташей. Теперь онъ дѣлалъ то, что онъ только и умѣлъ дѣлать на свѣтѣ.
Я видалъ на своемъ вѣку стрѣльбу и кровопролитіе, но я никогда не видалъ ничего подобнаго. Я сидѣлъ у лебедки и глядѣлъ. Я былъ очень слабъ и обезсиленъ; все происходящее казалось мнѣ сномъ. Бацъ, бацъ, бацъ — палило ружье. Хлопъ, хлопъ, хлопъ — падали папуасы на палубу. Изумительное было зрѣлище! При ихъ первой попыткѣ броситься на меня — свалилось на землю около полдюжины. Это ихъ, видимо, огорошило. А Саксторпъ все продолжалъ работать своимъ ружьемъ. Въ это время отъ берега подъѣхали пироги и двѣ шлюпки. Папуасы были вооружены «винчестерами» и «Шнейдерами», которые они захватили на шлюпкахъ. Они открыли по Саксторпу ужаснѣйшую пальбу. Къ его счастью, дикари были мастера лишь на рукопашную. Стрѣляя, они не упирали ружье въ плечо. Они наводили концомъ дула на Саксгорна и затѣмъ стрѣляли.
Саксторпъ брался за второе ружье, когда первое нагрѣвалось. Для этого именно онъ и захватилъ съ собой два «винчестера». Меня поражала быстрота, съ какой онъ стрѣлялъ. Къ тому же, онъ никогда не давалъ промаха. Онъ былъ чѣмъ-то неизбѣжнымъ на этомъ свѣтѣ. Быстрота, съ какой онъ дѣйствовалъ, придавала избіенію особый ужасъ. Чернымъ некогда было оглянуться. Сообразивъ, наконецъ, въ чемъ дѣло, они бросились къ камышамъ, разумѣется побросавъ лодки. Вся вода была покрыта папуасами. А Саксторпъ не подпускалъ ихъ къ берегу и продолжалъ палить въ нихъ — бацъ! бацъ! Не было ни одного промаха. Я отчетливо слышалъ, какъ каждая пуля попадала въ человѣческое тѣло.
Дикари плыли, направляясь къ берегу. Вся вода пестрѣла головами, покачивающимися изъ стороны въ сторону. Я приподнялся и словно во снѣ глядѣлъ на все происходящее — на эти движущіяся головы и на головы, которыя перестали передвигаться. Нѣкоторые изъ выстрѣловъ были поразительные. Только одинъ человѣкъ добрался до камыша, но лишь только онъ всталъ, чтобы идти на берегъ, Саксторпъ попалъ въ него. Это былъ чудесный выстрѣлъ. А когда двое черныхъ бросились, чтобы вытащить товарища изъ воды, Саксторпъ подстрѣлилъ и этихъ.
Я думалъ, что теперь все уже кончено, но выстрѣлы раздались снова. Какой-то папуасъ вышелъ изъ каюты и пошелъ внизъ, на палубу. Вѣроятно, каюта была биткомъ набита, чернокожими. Я насчиталъ двадцать человѣкъ. Они выходили одинъ за другимъ и прыгали, стараясь перескочить черезъ борты. Но имъ это не удавалось. Это была словно ловушка. Черная фигура появлялась изъ каюты, ружье Саксторпа стрѣляло, и черное тѣло шлепалось внизъ. Разумѣется, тѣ, кто находился въ каютѣ, не знали, что дѣлается на палубѣ, и продолжали выбѣгать оттуда, пока Саксторпъ не прикончилъ ихъ всѣхъ.
Саксторпъ подождалъ нѣкоторое время, чтобы увѣриться, что больше никого нѣтъ, и затѣмъ спустился на палубу. Мы съ нимъ одни остались отъ всего экипажа «Герцогини». Я чувствовалъ себя не совсѣмъ-то хорошо и онъ, покончивъ съ избіеніемъ, оказался совсѣмъ безпомощнымъ. По моимъ указаніямъ, онъ обмылъ мои раны на черепѣ и зашилъ ихъ. Здоровенная порція виски подкрѣпила меня и я попробовалъ приняться за дѣло. Больше ничего не оставалось дѣлать. Всѣ остальные были убиты. Мы попробовали поднять парусъ. Саксторпъ поднималъ, а я держалъ руль. Онъ еще разъ показалъ, какой онъ глупый увалень. Онъ не умѣлъ какъ слѣдуетъ справиться съ парусами. Я потерялъ сознаніе. Казалось, что дѣло совсѣмъ плохо.
Когда я очнулся, Саксторпъ безпомощно сидѣлъ на реѣ и ждалъ, пока я приду въ себя, чтобы спросить, что ему надо дѣлать. Я велѣлъ ему осмотрѣть раненыхъ, чтобы убѣдиться, нѣтъ ли среди нихъ людей, пригодныхъ для работы. Онъ отыскалъ шестерыхъ. Помню, у одного была сломана нога. Саксторпъ заявилъ, что за то его руки совсѣмъ здоровы. Я лежалъ въ тѣни, отгонялъ мухъ и руководилъ операціями, а Саксторпъ примѣнялъ свои медицинскія познанія. Затѣмъ онъ заставилъ бѣдныхъ дикарей лазить по всѣмъ веревкамъ и — ей Богу — только послѣ этого онъ отыскалъ фалъ. Одинъ изъ нихъ, находившійся на серединѣ реи, выпустилъ веревку изъ рукъ и упалъ мертвымъ и палубу. Но Саксторпъ побоялся заставить остальныхъ работать. Когда передній и главный парусъ были поставлены, я велѣлъ ему перерубить якорную цѣпь, чтобы шкуна могла тронуться. Я самъ рѣшилъ помогать за рулевымъ колесомъ, гдѣ я кое-какъ могъ бы справиться… Однако, вмѣсто того, чтобы перерубить цѣпь, Саксторпъ какимъ-то образомъ ухитрился спустить и второй якорь. Теперь мы оказались вдвойнѣ прикованными.
Наконецъ, ему удалось перерубить обѣ цѣпи, поднять остальные паруса, и «Герцогиня» двинулась прочь отъ бухты. Страшное зрѣлище открывалось на палубѣ. Повсюду валялись мертвые и умирающіе папуасы. Они забились въ самыя непостижимыя мѣста. Каюта была полна ими. Они проползли по палубѣ и запрятались тамъ. Я приказалъ Саксторпу и его кладбищенской командѣ побросать всѣхъ за бортъ и они покидали всѣхъ, живыхъ и мертвыхъ. Въ тотъ день акуламъ досталась знатная пища. Понятно, и нашихъ четырехъ матросовъ мы отправили той же дорогой. Однако ихъ головы мы положили въ мѣшокъ съ тяжестью, чтобы они никоимъ образомъ не могли быть прибиты къ берегу и не попали въ руки дикарей.
Нашихъ пятерыхъ плѣнниковъ я хотѣлъ приспособить, какъ матросовъ, но они рѣшили иначе. Выждавъ удобную минуту, они бросились черезъ бортъ. Двухъ Саксторпъ убилъ «въ-летъ» изъ револьвера. Но помѣшай я, онъ убилъ бы трехъ остальныхъ въ водѣ. Но мнѣ, — знаете, уже опротивѣла эта бойня, да, къ тому же, эти папуасы помогли намъ пустить въ ходъ нашу шкуну.
Послѣ того, какъ мы благополучно миновали островъ, у меня началось воспаленіе мозга или что-то въ этомъ родѣ. Какъ бы то ни было, «Герцогиня» недѣли три пролежала въ дрейфѣ. Только тогда я оправился, и мы съ ней добрались до Сиднея. Однимъ словомъ, черные Малу получили хорошій урокъ и навѣки запомнили, что не хорошо дразнить бѣлаго человѣка. Въ этомъ случаѣ Саксторпъ былъ дѣйствительно «неизбѣженъ».
Чарльсъ Робертсъ продолжительно свистнулъ и сказалъ:
— Да, я съ этимъ согласенъ. Но что же сдѣлалось съ Саксторпомъ?
— Онъ пустился въ охоту на тюленей… и сталъ лучшимъ охотникомъ. Шесть лѣтъ онъ славился среди флотовъ Санъ-Франциско и Викторіи. На седьмой его шкуна была захвачена въ Беринговомъ морѣ русскимъ крейсеромъ. Всѣ ребята, какъ прошелъ слухъ, были упрятаны въ сибирскіе рудипкии. Съ тѣхъ поръ я уже больше ничего о немъ не слыхалъ.
— Цивилизовать міръ… — пробормоталъ Робертсъ. — Цивилизовать міръ… Ну, понятно, кто-нибудь долженъ этимъ заниматься — я хочу сказать — дѣломъ цивилизаціи…
Капитанъ Уудуордъ провелъ рукой по шрамамъ на своей лысой головѣ и сказалъ:
— Я свою долю внесъ въ это дѣло. Вотъ уже сорокъ лѣтъ работаю. Это мое послѣднее странствіе. А затѣмъ я двинусь домой, на покой.
— Готовъ побиться о закладъ, что этого не будетъ, — заявилъ Робертсъ. — Вы умрете въ упряжкѣ, а не дома.
Капитанъ Уудуордъ охотно согласился на пари, но я думаю, что у Робертса больше шансовъ выиграть.