Недовольный
правитьБывают в свете чудные люди, которые родятся для того, чтобы забавлять нас и — приводить в рассудок. Я недавно познакомился с таким человеком. История его могла бы наполнить несколько томов; но у меня нет ни времени, ни охоты писать ее. Расскажу только главные обстоятельства его жизни.
Джиакомо Делла Бокка родился в Италии на берегах Тибра, недалеко от славнейшего города в мире. Он имел удивительную склонность быть вечно недовольным. Двадцати лет от рождения философ наш успел перебрать в голове своей все правления, и не нашел ни которого из них по мыслям. Один трон был основан на развалинах вольности; другой клонился к падению; на третьем царствовал порочный государь; здесь нет законов, там их слишком много. В одной республике уважалось только богатство; в другой видны были одни маски; третья составлена из купцов; четвертая из гордых олигархов; пятая и шестая — не стоят того, чтобы говорить о них. Одним словом, как ни много в свете монархий и республик, господин Делла Бокка при имени их всякий раз хмурил брови и шатал головой: никакая не имела счастья ему нравиться. Нежные и чрезмерно богатые родители его внутренне сокрушались, видя в любезном сыне своем такой мрачный характер. Они предложили ему путешествовать.
Другое затруднение! Какая земля может полюбиться человеку, рожденному под ясным небом Италии, среди красот природы, древнего и нового искусства? Нужды нет — господин Делла Бокка согласился ехать, чтобы наблюдать человечество, сравнять людей и сделать утешительный приговор для веков и потомства.
Куда же отправиться? В Англию? Там сыро, туманно, и солнце из года в год показывается; там жгут земляные уголья, едят сырую говядину, и народ так волен, что может дурачить иностранца. Худо! Нет, мы не поедем в Англию.
Разве в Швецию? Зачем? Смотреть железа? — В Пруссии одни солдаты; в Немецкой империи одни церемонии и фоны; в России отморозишь нос; в Швейцарии только доят коров; в Голландии дымно от трубок; в Брабанте нездоров воздух; в Турции запирают женщин; в Польше хвастают и пьют, а господин Делла Бокка любит истину и трезвость. Мать его имела близ Варшавы наследственное поместье; но он желает путешествовать не для сбора доходов, а только для удовольствия и рассеяния. Единообразное счастье ему наскучило. Г. Делла Бокка думает: «Нет ли такой земли, где бы климат был самый умеренный, времена года приятным образом различны, женщины любезны, веселы, умны; мужчины приветливы, забавны, иногда смешны и всегда смешливы?.. Да! Да!» …и господин Делла Бокка едет в Париж.
Как ни богат удовольствиями сей город, но он не мог удовлетворить темным желаниям безрассудного, который сам не знал, чего хотел. Женщины не совсем ему нравились: их взоры излишне смелы; скромность не потупляет их глаз в землю; они улыбаются нехотя; бывают в рассеянии с умыслом; смотрят на вещь, которой не видят, чтобы видеть другую, на которую не смотрят; слушают без внимания; приветствуют того, кто им несносен; не выпускают из рук лорнета, не имея в нем нужды; обращают на себя все глаза, и показывают, что не знают того. Хлоя, желая, чтобы видели руку ее, беспрестанно поправляет волосы свои, которые нимало не мешают ей; взор Эмилии давно бы угас без огня желаний или зависти; на щеках Алины цветут белила и румяна. Он не сказал мне своего заключения о мужчинах; знаю только, что г. Делла Бокка уехал в Америку.
Война кончилась, и новый свет представил Европе новый образ правления, который мог бы заслужить внимание нашего мизантропа. Но он приехал туда с больным характером своим. Вся жизнь казалась ему беспрестанной зевотой скуки; утро походило на вечер, а день на день. Сверх того американские законодатели могли бы гораздо лучше воспользоваться обстоятельствами и нравами земли своей. Что касается до природы, то она сияла там в великолепном разнообразии своем не для господина Делла Бокка; древние, величественные леса, большие реки, шумные водопады, удивительные растения, животные, укрылись от его внимания.
Я не хочу скитаться по свету с господином Делла Бокка, и читатель дозволит мне отпустить его одного в Индию и в Африку, чтобы там осуждать все: обычаи и законы. Он находил, что дикие народы слишком дики, а просвещенные слишком далеки от натуры.
Через десять лет Джиакомо возвратился в Европу, в самое то время, как три великие державы без его спроса разделили Польшу и конфисковали наследственные поместья нашего философа. Это могло бы всякому не полюбиться; но господин Делла Бокка занимался только главным основанием гражданских обществ, не думая о частных действиях. Вот каким рассуждением он утешил себя: «Если бы я имел дело с одним государем, то стал бы искать и просить; но жаловаться трем вместе, из которых один может отправить меня в царство инея, другой посадить в крепость, а третий завербовать в солдаты, есть предприятие неблагоразумное и дерзкое». Он успокоился, и не думал более о своих поместьях.
Вдруг господин Делла Бокка слышит, что великая нация в Европе переменяет свои законы: какой праздник для изобретателя совершенных конституций и критика всего, что было и есть в политике! Он скачет без памяти во Францию, дружится с новыми законодателями, судит, трудится с ними и радуется общим их творением; но через несколько месяцев оно исчезает с дымом. Надобно снова трудиться: та же участь! Третья, четвертая конституция готова — и все ненадолго!
Между тем, как господин Делла Бокка мешался не в свое дело, злые люди вмешались в его собственность и взяли ее себе. Революция дошла до Рима, и Джиакомо узнал, что он, по какому-то новому закону, уже ничего не имеет. Эта беда произвела счастливые для него следствия. Он должен был воспользоваться своими талантами и работать, чтобы не умереть с голоду; а работа выгнала скуку из его сердца. Господин Делла Бокка не имел уже времени осуждать законодателей и заниматься образованием государств.
Быв свидетелем всех феноменов революции, он приметил, что людям ничем угодить невозможно. Сперва кричали; а после испугались, и всякий прятался в нору. Сделалась перемена: новый шум! Сделалась другая: новые жалобы! Наконец явился порядок; у злых людей отняли средство вредить, и добрый человек мог засыпать покойно, без ужасных воспоминаний прошедшего дня и не боясь следующего. Что же? Те, которые всего более желали тишины, вдруг начали хвалить ее сквозь зубы, не договаривать, шептать друг другу на ухо, пожимать плечами, вздыхать, и проч., и проч.
Удивленный такой переменой, господин Делла Бокка вошел в дамские общества. Там свои неудовольствия! Старухи жаловались, что нынешние французы забыли учтивость и совсем не думают нравиться; м молодые красавицы говорили с ужасом, что консул хочет ввести строгое благонравие и не любит некоторых мод, столь любезных и выгодных для прелестей!
Наконец господин Делла Бокка заключил, что животное. называемое человеком, есть непонятное животное, и что люди всегда готовы жертвовать истинным благом пустой мечте своей. Джиакомо признался, что он сам, играя роль вечного Аристарха, был смешен в глазах рассудка — и совершенно исправился от сего порока. Таким образом неудовольствие других людей излечило его от собственного неудовольствия.
[Мюссе-Пате В. Д.] Недовольный: (Перевод из Декады [1802. T.35]) / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 9, N 9. — С. 35-42.