Он был синеглазый и рыжий,
(Как порох во время игры!)
Лукавый и ласковый. Мы же
Две маленьких русых сестры.
5 Уж ночь опустилась на скалы,
Дымится над морем костёр,
И клонит Володя усталый
Головку на плечи сестёр.
А сёстры уж ссорятся в злобе: 10 «Он — мой!» — «Нет — он мой!» — «Почему ж?»
Володя решает: «Вы обе!
Вы — жёны, я — турок, ваш муж».
Забыто, что в платьицах дыры,
Что новый костюмчик измят. 15 Как скалы заманчиво-сыры!
Как радостно пиньи шумят!
Обрывки каких-то мелодий
И шёпот сквозь сон: «Нет, он мой!»
— «Домой! Ася, Муся, Володя!» 20 — Нет, лучше в костёр, чем домой!
За скалы цепляются юбки,
От камешков рвётся карман.
Мы курим — как взрослые — трубки,
Мы — воры, а он атаман.
25 Ну, как его вспомнишь без боли,
Товарища стольких побед?
Теперь мы большие и боле
Не мальчики в юбках, — о нет!
Но память о нём мы уносим 30 На целую жизнь. Почему?
— Мне десять лет было, ей восемь,
Одиннадцать ровно ему.
Примечания
Воспоминание об одиннадцатилетнем Володе Миллере, сыне хозяина пансиона в итальянском городе Нерви, в котором в 1902 году жила семья Цветаевых. Сёстры Цветаевы были дружны с ним.
