Там, где царил Приам[1] над Троею[2] богатой —
Могучим очерком рисуясь при луне,
Разбужено кирко́й, встревожено лопатой[3],
Виденье Гектора[4] явилося ко мне.
Кругом пахучий хлам... На пепелище старом
Неслышной поступью бродила грустно тень
Вдоль обгорелых стен, расписанных пожаром,
И у развалины присела на ступень.
Молчат кирка́ и лом; вдали слышны шакалы;
Земля, разрытая, нагревом дня тепла;
И спят рабочие, улёгшись на отвалы,
И тихо искрится в зелёном свете мгла.
И Гектор был один! И слухом раздражённым,
Не успокоенным могилою ничуть,
Он слышит копий свист, по шлемам позлащённым
Стук бронзовых мечей, удары их о грудь.
И Гектор думает: «О, мелочность людская,
Грабёж, допущенный в обители гробов!
Труд святотатственный! В вас жизнь, оскудевая,
Себе отыскивает в рухляди — обнов!
Сама, лишённая простых и чистых красок,
Она их ищет там, где мир загробный спит,
И холод золота могильных наших масок
Им теплым кажется и пламенем горит!
Когда отроют их средь будущей пустыни,
Сменившей торжища, потомки не найдут
Ни неосмеянной во времени святыни,
Ни успокоенных в художестве минут.
Найдут осколки, лом без смысла и значенья,
Найдут могучий слой неведомых кладбищ;
Он возникал у них, лишённый попеченья,
Он будет, как они, глубоко пуст и нищ!»
И молча встала тень и обошла окопы...
Затеплилась заря в сияньях золотых,
И начали опять работать землекопы,
Тревожа мир теней для при́былей своих...
