На праздниках (Дорошевич)/ДО
| На праздникахъ : Изъ разсказовъ «самой» |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Одесса, одесситы и одесситки. — Одесса: Изданіе Ю. Сандомирскаго, 1895. — С. 221. |
Началось честь-честью. Авдѣй Прохоровичъ фракъ надѣлъ, двѣ гвоздичины для запаха съѣлъ и начальство цѣловать поѣхалъ.
А я въ директорскомъ платьѣ въ залѣ сѣла визитеровъ принимать и ветчину ѣсть зачала. Спервоначала меня свои, все свои цѣловали: кухарка цѣловать приходила, няня полоумная да двѣ горничныя и приказчики.
Изъ оныхъ Трифонъ пронзительнѣе другихъ. Про этакіе поцѣлуи я только у господина Немировича, который Данченко, читала. Я даже ему замѣтила:
— Довольно испанисто!
— Это вы, — говоритъ, — Ѳекла Евстигнѣевна, вѣрно. Потому хотя я и Сидоровъ, но душа у меня испанская, ко всякому испанскому занятію страшное пристрастіе имѣю и даже давно въ мысляхъ ту мысль содержу, чтобы романъ изъ испанской жизни написать, но только ожидаю того времени, когда въ Москвѣ такая газета откроется, гдѣ-бы грамотности не требовалось. Чего, — говоритъ, — читая московскія газеты, надѣюсь въ не весьма продолжительномъ времени и дождаться.
Потомъ пошли меня цѣловать посторонніе. Которые услужающіе. Полотеры цѣловали, а апосля полотеровъ — банщики, а опосля — банщицы. А потомъ цѣловали дворники и городовые.
Одинъ унтеръ даже рѣчь держалъ:
— Оттого, — говоритъ, — я васъ цѣлую, что вы у насъ на хорошемъ счету.
— Рады, — говорю, — стараться!
Не умѣю я, признаться, съ начальствомъ разговаривать. Одначе, велѣла имъ по полтинѣ дать.
А опосля всѣхъ этихъ цѣловальщиковъ, которые берущіе, настоящій визитеръ пошелъ. Спервоначала кумъ былъ Тимоѳей Саввичъ.
— Честь, — говоритъ, — имѣю и проч.
У этого разговоръ небольшой, потому у него ротъ не тѣмъ занятъ: у него ротъ либо ѣстъ, либо пьетъ. И ужъ опосля пошелъ гость разговорный.
Спервоначала новоизбранный гласный одинъ, изъ купечества, пріѣзжалъ. Цѣловалъ и практиковался: руку за пуговицу, въ позицію всталъ и началъ:
— Не знаменательно-ли, — говоритъ, — сіе, что вы, супругой подрядчика будучи, тѣмъ не менѣе заготовили всю сію снѣдь хозяйственнымъ способомъ? И не есть-ли сіе прямое указаніе на то, что хозяйственный способъ есть способъ наиболѣе разумный?! Ибо что, — говоритъ, — было-бы, если-бъ вы, уклонившись отъ хозяйственнаго способа заготовки провіанта, сдали подрядъ на поставку праздничнаго стола съ вольныхъ торговъ подрядчику?
— Что это вы, — говорю, — нѣшто это бываетъ?
— Дозвольте, — говоритъ, — не прерывайте: я практикуюсь. И непримѣнителенъ-ли, — говоритъ, — сей хозяйственный способъ не только въ заготовкѣ продуктовъ для праздничнаго стола, но и къ ассенизаціи городовъ?!
Тутъ я, признаться, даже плюнула.
— Дозвольте, — говоритъ, — не прерывайте: я практикуюсь. И не почтить-ли, — восклицаетъ, — намъ достойную Управу Евстигнѣевну за ея хозяйственный способъ очистки обѣденнаго стола вставаніемъ?
Всталъ и вышелъ. Прямо надо говорить, человѣкъ зарапортовался. Не люблю я этихъ гласныхъ визитеровъ: очинно рѣчью допекаютъ. То-ли дѣло адвокатъ Щелкоперовъ! Трижды поцѣловалъ и спросилъ:
— А виновенъ-ли, — говоритъ, — я буду, если Ѳеклу Евстигнѣевну въ четвертый разъ поцѣлую? Нѣтъ, — говоритъ, — не виновенъ, ибо буду дѣйствовать въ состояніи запальчивости, безъ заранѣе обдуманнаго намѣренія и корыстной цѣли, а единственно въ состояніи аффекта.
И еще разъ поцѣловалъ.
И такъ до десяти разъ себя оправдывалъ. Ахъ, какой адвокатъ! Всякаго оправдаетъ. Кажись, мужа зарѣжешь, только-бы послушать, какъ онъ тебя обѣлять будетъ.
Апосля адвоката пошелъ гость пресмыкающій. Который кормится. Сперва репортеръ пришелъ.
— Цѣловаться, — говоритъ, — цѣлуетесь?
Одначе, я воздержалась. Поцѣлуешь его, а онъ тебя въ газетахъ панамить будетъ: «имѣли, — молъ, — нитервьювъ съ такой-то и цѣлуется она весьма недурно».
— Нѣтъ, — говорю, — цѣловаться не буду, а вотъ скушать вы, — что вамъ по положенію слѣдуетъ, — скушайте и изъ жидкихъ напитковъ себѣ удовольствіе сдѣлайте.
Народъ строгій и во всемъ порядокъ любитъ. Вотъ актеръ, тотъ народъ просто пьющій.
Приходилъ одинъ, который въ любовникахъ состоитъ, только у кого — неизвѣстно. Ни слова не говоря, меня за затылокъ и за подбородокъ взялъ. Я даже глаза закрыла. Думала, что онъ меня по лицу щеткой бьетъ. А онъ, оказывается, трижды небритой бородой поцѣловалъ.
— Вотъ что, — говоритъ, — Текла!
— Какая я вамъ, — спрашиваю, — Текла, ежели я Ѳекла Евстигнѣевна.
— Такъ, — говоритъ, — драматичнѣе. Давно я тебѣ, Текла, сказать хотѣлъ. Грабь мужа и поѣдемъ театръ снимать.
Ахъ, какое объ нашей купеческой сестрѣ мнѣніе! Будто мы завсегда мужа грабить согласны!
— Ты, — говоритъ, — будешь моей гордостью, моей славой. Ты, — говоритъ, — взойдешь на сцену королевой, сойдешь съ нея королевой, да такъ и останешься королевой. Ты, — говоритъ, — такая грандъ-дамъ…
Тутъ я его обрѣзала, потому, что съ пансіона помню французскій языкъ и отлично понимаю, что «грандъ-дамъ» значитъ «толстая женщина».
— Ежели, — говорю, — я и грандъ-дамъ, то смѣяться надъ этимъ нечего.
Тутъ, спасибо, кумъ во второй разъ на дню пріѣхалъ.
— Честь, — говоритъ, — имѣю.
— Вы ужъ, — говорю, — вторую честь сегодня имѣете!
Актеръ взялъ и дальше поѣхалъ. Тутъ пошелъ гость угрожающій, потому время къ тремъ пододвигалось.
Санитаръ пріѣзжалъ. Таково мрачно-мутными глазами посмотрѣлъ:
— Ты это, — говоритъ, — что-же? холеру, ракалія этакая, разводишь? Это у тебя что?
— Это у меня, — говорю, — ветчина!
— А ежели она ветчина, гдѣ же у нея установленная пломба? Какое ты, такая-сякая, имѣешь полное римское право ветчину безъ прописки держать? Ты трихинамъ пристанодержательствовать? Трихинамъ?
И весь окорокъ, какъ былъ, унести хотѣлъ. Насилу отняли. Видимое дѣло, человѣкъ до исполненія своихъ обязанностей допился.
А апосля него пріютскій смотритель, куда мужъ крупу поставляетъ, пріѣзжалъ.
Этотъ просто кулакъ казалъ и говорилъ:
— Въ предупрежденіе!
И отчего, ежели мужчина, то онъ безпремѣнно охальникъ?
И отчего, ежели ты купеческая жена, то безпремѣнно тебя цѣлуютъ, либо бьютъ?
Даже противно!
Не успѣлъ смотритель съ кулаками уѣхать, какъ кумъ въ третій разъ пріѣхалъ. Не люблю я этихъ визитовъ: одни недоразумѣнія.
Спервоначалу все ветчину цѣловалъ, потомъ мыла и бритву потребовалъ, чтобы окорокъ начать брить, потому на окорокѣ все-таки щетина, а подъ конецъ меня за собственную жену принялъ и колотить принялся.
— Я, — говоритъ, — тебѣ покажу. какъ съ присяжными повѣренными цѣловаться.
Ужли и она съ Щелкоперовымъ?
Больно, а я молчу, потому любопытно, за что онъ дальше свою жену будетъ бить.
Одначе, любопытнаго мало, — потому кумъ только ругался.
Тутъ я благимъ матомъ заорала, и кума вывели.
Апосля гласный опять заѣзжалъ:
— У васъ, — говоритъ, — очистка хозяйственнымъ способомъ?
Вывели.
Потомъ многихъ еще выводили и не допущали.
А къ вечеру самъ пріѣхалъ, и запахъ отъ него — опопонаксъ.
Посмотрѣлъ онъ на меня, посмотрѣлъ.
— Какая, — говоритъ, — у этой свиньи голова несуразная… Даже противно!
И плюнулъ.
На этомъ записки Ѳеклы Евстигнѣевны кончаются.