На Сайме (Брюсов)/Stephanos, 1906 (ДО)
См. также одноимённые страницы.
| ← Вечер после дождя | На Сайме | К Деметре → |
Изъ цикла «Вечеровые песни», сб. «Στεφανος». Опубл.: 1906. Источникъ:  Валерий Брюсов Στεφανος. Венок. Стихи 1903—1905 годов. — М.: Скорпион, 1906. |
Меня, искавшаго безумій,
Меня, просившаго тревогъ,
Меня, ввѣрявшагося думѣ
Подъ гулъ колесъ, въ столичномъ шумѣ,
На тихій берегъ бросилъ Рокъ.
И зыби синяя безбрежность,
Меня прохладой осѣня,
Смирила буйную мятежность,
Мнѣ даровала миръ и нѣжность
И вкрадчиво влилась въ меня.
И между сосенъ тонкоствольныхъ,
На фонѣ тайны голубой,
Какъ зовъ отъ всѣхъ томленій дольныхъ, —
Залогъ признаній безглагольныхъ, —
Возникъ твой обликъ надо мной!
Желтымъ шолкомъ, желтымъ шолкомъ
По атласу голубому
Шьютъ невидимыя руки.
Къ горизонту золотому
Ярко-пламеннымъ осколкомъ
Сходитъ солнце въ часъ разлуки.
Тканью празднично-пурпурной
Убираетъ кто-то дали,
Разстилая багряницы,
И въ водѣ желто-лазурной
Заметались, заблистали
Красно-огненныя птицы.
Но серебряныя змѣи,
Извивая подъ лучами
Спинъ лучистые зигзаги, —
Безпощадными губами
Ловятъ, ловятъ все смѣлѣе
Птицъ, мелькающихъ во влагѣ!
Въ дали, благостно сверкающей,
Вечеръ бѣлый бисеръ нижетъ.
Валъ несмѣло набѣгающій
Съ влажной лаской отмель лижетъ.
Ропотъ ровный и томительный,
Плескъ безпѣнный, шумъ прибоя,
Голосъ сладко убѣдительный,
Зовъ смиренья, зовъ покоя.
Сосны, сонно онѣмѣлыя,
Въ блѣдномъ небѣ встали четко,
И надъ ними тѣни бѣлыя
Молча гаснутъ, таютъ кротко.
Мохъ, да верескъ, да граниты…
Чуть шумитъ сосновый боръ.
Съ поворота вдругъ открыты
Дали синія озеръ.
Какъ коверъ надъ легкимъ склономъ
Нѣжный папоротникъ сплелъ.
Чу! скрипитъ съ протяжнымъ стономъ
Наклоненный бурей стволъ.
Сколько мощи! сколько лѣни!
То гранитъ, то мягкій мохъ…
Набѣгаетъ ночь безъ тѣни,
Вѣя, словно вѣщій вздохъ.
Я — упоенъ! мнѣ ничего не надо!
О только бъ длился этотъ ясный сонъ,
Тянулись тѣни сѣвернаго сада,
Сіялъ осенне-блѣдный небосклонъ,
Качались волны, шитыя шелками,
Лиловымъ, краснымъ, желтымъ, золотымъ,
И, проблиставъ надъ синью янтарями,
Сгущало небо свой жемчужный дымъ.
И падало безумье бѣлой ночи,
Прозрачной, призрачной, чужой — и ты,
Моимъ глазамъ свои ввѣряя очи,
Смущаясь и томясь искала бъ темноты!
Мы въ лодкѣ вдвоемъ, и ласкаетъ волна
Насъ робкимъ и зыбкимъ качаньемъ.
И въ небѣ и въ насъ безъ конца тишина,
Насъ вечеръ ласкаетъ молчаньемъ.
И сердце не вѣритъ въ странѣ тишины,
Что здѣсь, надъ чертогами Ато[1],
Звенѣли мечи, и вожди старины
За сампо[1] рубились когда-то.
И сердце не вѣритъ, дыша тишиной,
Ласкательнымъ миромъ Суоми[1],
Что билось недавно враждой роковой
И жалось въ предсмертной истомѣ.
Голубое, голубое
Око сумрачной страны!
Каждый день ты вновь иное:
Грезишь, пламенное, въ зноѣ,
Въ непогоду кроешь сны.
То, въ свинцовый плащъ одѣто,
Сосны хмуришь ты, какъ бровь;
То горишь лучами свѣта,
Отъ заката ждешь отвѣта,
Все — истома, все — любовь!
То, надѣвъ свои алмазы.
Тихимъ ропотомъ зыбей,
Ты весь день ведешь разсказы
Про народъ голубоглазый,
Про его богатырей!
Rauha.