На Сайме (Брюсов)/Stephanos, 1906 (ВТ:Ё)
См. также одноимённые страницы.| ← Вечер после дождя | На Сайме | К Деметре → |
Из цикла «Вечеровые песни», сб. «Στεφανος». Опубл.: 1906. Источник:  Валерий Брюсов Στεφανος. Венок. Стихи 1903—1905 годов. — М.: Скорпион, 1906. |
Меня, искавшего безумий,
Меня, просившего тревог,
Меня, вверявшегося думе
Под гул колёс, в столичном шуме,
На тихий берег бросил Рок.
И зыби синяя безбрежность,
Меня прохладой осеня,
Смирила буйную мятежность,
Мне даровала мир и нежность
И вкрадчиво влилась в меня.
И между сосен тонкоствольных,
На фоне тайны голубой,
Как зов от всех томлений дольных, —
Залог признаний безглагольных, —
Возник твой облик надо мной!
Желтым шёлком, желтым шёлком
По атласу голубому
Шьют невидимые руки.
К горизонту золотому
Ярко-пламенным осколком
Сходит солнце в час разлуки.
Тканью празднично-пурпурной
Убирает кто-то дали,
Расстилая багряницы,
И в воде желто-лазурной
Заметались, заблистали
Красно-огненные птицы.
Но серебряные змеи,
Извивая под лучами
Спин лучистые зигзаги, —
Беспощадными губами
Ловят, ловят всё смелее
Птиц, мелькающих во влаге!
В дали, благостно сверкающей,
Вечер белый бисер нижет.
Вал несмело набегающий
С влажной лаской отмель лижет.
Ропот ровный и томительный,
Плеск беспенный, шум прибоя,
Голос сладко убедительный,
Зов смиренья, зов покоя.
Сосны, сонно онемелые,
В бледном небе встали чётко,
И над ними тени белые
Молча гаснут, тают кротко.
Мох, да вереск, да граниты…
Чуть шумит сосновый бор.
С поворота вдруг открыты
Дали синие озёр.
Как ковёр над лёгким склоном
Нежный папоротник сплёл.
Чу! скрипит с протяжным стоном
Наклонённый бурей ствол.
Сколько мощи! сколько лени!
То гранит, то мягкий мох…
Набегает ночь без тени,
Вея, словно вещий вздох.
Я — упоён! мне ничего не надо!
О только б длился этот ясный сон,
Тянулись тени северного сада,
Сиял осенне-бледный небосклон,
Качались волны, шитые шелками,
Лиловым, красным, жёлтым, золотым,
И, проблистав над синью янтарями,
Сгущало небо свой жемчужный дым.
И падало безумье белой ночи,
Прозрачной, призрачной, чужой — и ты,
Моим глазам свои вверяя очи,
Смущаясь и томясь искала б темноты!
Мы в лодке вдвоём, и ласкает волна
Нас робким и зыбким качаньем.
И в небе и в нас без конца тишина,
Нас вечер ласкает молчаньем.
И сердце не верит в стране тишины,
Что здесь, над чертогами Ато[1],
Звенели мечи, и вожди старины
За сампо[1] рубились когда-то.
И сердце не верит, дыша тишиной,
Ласкательным миром Суоми[1],
Что билось недавно враждой роковой
И жалось в предсмертной истоме.
Голубое, голубое
Око сумрачной страны!
Каждый день ты вновь иное:
Грезишь, пламенное, в зное,
В непогоду кроешь сны.
То, в свинцовый плащ одето,
Сосны хмуришь ты, как бровь;
То горишь лучами света,
От заката ждёшь ответа,
Всё — истома, всё — любовь!
То, надев свои алмазы.
Тихим ропотом зыбей,
Ты весь день ведешь рассказы
Про народ голубоглазый,
Про его богатырей!
Rauha.