И. А. Бунин: Новые материалы. Вып. I
М., «Русский путь», 2004.
Вчера я посетил прибывшего в Одессу И. А. Бунина1.
Писатель встретил меня в уютном номере Лондонской гост<иницы>2, освещенном предсумеречными лучами солнца.
Завязалась непринужденная беседа. Писатель только что приехал из-за границы3. О толках, вызванных его последней повестью <так!> «Ночной разговор», И. А. Бунин ничего не знает, но он предполагал возможными различные обостренные суждения на этот счет, так как в «Ночном разговоре» краски еще гуще, нежели в «Деревне»4.
На мои вопросы: неужели все в деревне так безотрадно и почему И. А. Бунин не развил тех новых веяний, о которых говорится в «Деревне»5, писатель ответил подробно.
— Я пишу то, что вижу, — сказал он. — Я вырос в деревне6, сам являюсь помещиком средней полосы России и в своих сочинениях изображаю наблюденную правду. Я полагаю, что уже прошла та пора, когда о мужике говорили, а иногда и нужно было говорить, его идеализируя. О деревне пока у нас было написано очень мало трезвого. Кающиеся дворяне, разночинцы принесли в литературу прикрашенность Антона Горемыки7. Лучшими знатоками крестьянства были Николай Успенский и Эртель, но первый погубил свой талант8, а у второго замечается кое-что от идеализации Тургенева9. Я не говорю о Златовратском10, этом миннезингере народа. Надломленная душа Глеба Успенского не ко всему в деревне могла подойти объективно11, а Л. Н. Толстой искал в народе философского смысла правды, а не быта12.
Далее И. А. Бунин упомянул о своем увлечении в молодости толстовством, о попытке «опрощения» с целью лучше слиться с народом13. Писатель указал, между прочим, что критики часто поступают несправедливо, обвиняя его в отсутствии положительных типов14 — они есть и в «Деревне». Степан <так!> Ильич, Кузьма, его брат, и женщина, именуемая «Молодка» <так!>. Вольно же подходить к героям повести с стремлением все уложить на соответствующую полочку и видеть в Степане <так!> Ильиче — кулака15.
На вопрос о том, как отразились на настроении крестьянства последствия закона 9 ноября16 — писатель ответил: «Никак». И. А. Бунин уверен, что в средней России многие даже не знают о существовании этого закона.
Говоря о сфере своих наблюдений, автор «Ночного разговора» сообщил, что впечатления, вынесенные им из общения с крестьянством средней России, судя по литературным данным и слышанному, не находятся в контрасте с существующим на севере и юге. Материал писателя поэтому не имеет областного значения17. Возвратившись к последней повести И. А. Бунина, я спросил, полагает ли автор возможной такую расправу, какая была произведена над барином, убитым собственным ребенком как орудием, по отношению к своему брату крестьянину18. Несколько подумав, мой собеседник ответил, что такая форма жестокости, пожалуй, — не может быть допустима к представителю своего класса, хотя вообще в жестокостях мужики не щадят друг друга.
Разговор перешел к путешествию, последним пунктом которого явился наш город. Писатель вообще очень много изъездил стран. Остались непосещенными лишь Америка и Австралия. В первую, впрочем, поэта не тянет. И. А. Бунин возвратился сейчас из четырехмесячной поездки в Германию и Швейцарию и на остров Капри. Некоторое время прожил он во Флоренции19, и более всего — на Капри20. Часто встречался И. А. Бунин с М. Горьким21. Оба писателя очень много работали22. Горький, по замечанию моего собеседника, не из тех людей, что жалуются, но, несомненно, разлука с родиной и разрыв с живыми впечатлениями русской действительности тяжелы для него, как для человека и как для художника.
И. А. Бунин сообщил, что последний рассказ М. Горького «Три дня» только что закончен и появится в новом журнале «Заветы», вероятно, в апреле23.
Беседа естественно перешла к собственным литературным трудам И. А. Бунина. Писатель собирается издать сборник своих рассказов24, куда войдут уже напечатанные произведения: «Сто восемь»25, «Сила»26, «Ночной разговор»27, «Хорошая жизнь»28. В выходящем на днях 38 сборнике «Знания» появится повесть <так!> И. А. Бунина «Захар Воробьев»29. В новом журнале «Заветы» будет напечатана повесть «Веселый двор»30 — в ней, между прочим, заметил И. А. Бунин, выведен положительный тип мужика31. В апрельской или майской книге «Вестника Европы» появится рассказ <так!> «Суходол»32, посвященный взаимоотношениям народа и помещиков33. Последней написанной И. А. Буниным на Капри вещью была повесть «Грушка», еще находящаяся в портфеле писателя34.
Писатель предполагает провести в Одессе, которую любит и знает, всю весну, а скорее всего и лето («Надо поработать», — говорит он). Если И. А. Бунин останется на лето, то поселится на одном из Фонтанов — поближе к морю35.
— — --
Печатается по: Н. П. <Пересветов Н. А.> Наши беседы: У И. А. Бунина // Одесский листок. 1912. № 50. 1 марта. С. 2.
1 29 февраля 1912 г. Бунин прибыл в Одессу из-за границы (см. примеч. 3) и дал всем трем большим либеральным газетам Одессы интервью, которые появились одновременно, 1 марта (см.: Ард. <Ходоровский А. С. > У академика Ив. А. Бунина: (Беседа) // Южная мысль. 1912. № 151. 1 марта. С. 3 (см. № 7 настоящей публикации); А.Ар. <Аренберг А. А.> И. А. Бунина// Одесские новости. 1912. № 8659. 1 марта. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 542—545).
2 Лондонская гостиница была расположена по адресу: Николаевский бульвар, 11 (см.: Одесса: Адресная и справочная книга всей Одессы с отделом «Одесский уезд» на 1911 год. Одесса, 1911. <Отд. II.> Стлб. 36).
3 Бунин выехал из Петербурга через Германию (Берлин, Нюрнберг) и Швейцарию (Люцерн, Гёшенен) в Италию (Генуа, Флоренция, Неаполь), обосновался на острове Капри, где он провел зиму, уезжая ненадолго в Неаполь, Поццуоли, Помпею и Сорренто. Покинув Капри весной 1912 г., Бунин возвратился в Одессу по маршруту Неаполь, Бриндизи, Корфу, Патрас, Афины, Константинополь (см.: Бабореко. С. 176—183; Устами Буниных. Т. 1. С. 115—116).
4 Рассказ Бунина «Ночной разговор», написанный 19—23 декабря 1911 г. на Капри (см.: Бунин И. Собр. соч. Т. 3. С. 481), появился в феврале 1912 г. в первом Художественно-литературном сборнике петербургского «Издательского товарищества писателей» (С. 75—100). Уже до выхода сборника газеты вкратце передавали содержание рассказа и сообщали о чтении автором «Ночного разговора» у Максима Горького на Капри 22 декабря 1911 г. (см.: Утро России. 1912. № 17. 21 января. С. 6; Одесский листок. 1912. № 19. 24 января. С. 6; Сибирская жизнь. 1912. № 46. 26 февраля. С. 4; рассказ в этих газетных заметках именуется «Деревенский разговор»).
Первую известную нам рецензию на «Ночной разговор» написал Н. С. Клестов, который, кстати сказать, и заведовал новым петербургским издательством, опубликовавшим рассказ. При этом Бунин фактически продиктовал Клестову этот отзыв, во многом перекликающийся и с публикуемым здесь интервью. В частном письме Клестову от 23 января 1912 г. Бунин, обсуждая характер готовящегося сборника, писал: «Без гвоздей, говорите, идет? Да пожалуй и при желании нельзя теперь идти на прежних гвоздях. Раскусывает помаленьку публика, что это за гвозди. Тем более не к лицу издателям-писателям гнаться за гвоздями — нужно художество прежде всего, тенденциозное, нетенденциозное, но только искреннее, серьезное. Ибо мастеровщины, подделок под художество, лубка, дурного тона, мнимой значительности — девать стало некуда.
Ругать меня будут? Да что ж, я за похвалами никогда не гонялся. А брань невежд и борзописцев меня не трогает. Им ли говорить о моих изображениях народа? Они о папуасах имеют больше понятия, чем о народе, о России, о природе даже. <…> Нет объективного творчества? Да, конечно, все относительно. (Думаю о себе, однако, что я объективен.) И деревню воспринимаю я по-своему. Но ведь и Толстой, и Гл. Успенский, и Эртель, — только их изображения деревни считаю я ценными, — воспринимали по-своему. Важно прежде всего — знать. А я — знаю. И, быть может, как никто из теперь пишущих. Важно и восприятие иметь настоящее. Есть у меня и этого доля» (цит. по: Бабореко А. К. Из переписки И. А. Бунина // Новый мир. 1956. № 10. С. 209—210; письмо ошибочно датировано публикатором 1910 г.).
Ср. рецензию Клестова: «В сборнике нет „гвоздей“, нет т<ак> н<азываемых> громких имен, под прикрытием которых вошло в обычай для оправдания расходов брать „на затычку“ всяческий литературный хлам <…> Мужики в новом рассказе И. Бунина („Ночной разговор“) так же одичалы и озверелы, как и в нашумевшей того же автора повести „Деревня“. Идиотизм сельской жизни — вот что можно сказать о мужиках и деревне Ив. Бунина. „Ночной разговор“, несомненно, вызовет много толков в печати и в обществе. Опять будут говорить о „субъективной правде“ Бунина, об однобоком воспроизведении деревни, но вряд ли кто станет отрицать, что Ив. Бунин действительно знает народ, как, пожалуй, никто из ныне пишущих о народе; вряд ли кто станет отрицать, что Бунин искренен и правдив.
„Ночной разговор“ написан превосходным русским языком, точным, образным, сильным. Нет этого неприятного нагромождения народных выражений и слов, чем так любят щеголять многие пишущие о народе, ошибочно полагая, что чем больше они запишут „подслушанных“ разговоров — тем лучше» (К-ов Н. <Клестов Н. С.> Литературно-критические заметки: О художественно-литерат<урном> сборнике т<оварищест>ва писателей // Столичная молва. 1912. № 231. 27 февраля. С. 5).
Продиктованную Клестову рецензию вкупе с газетными интервью (ср. также примеч. 12) следует рассматривать, таким образом, как попытку Бунина повлиять на восприятие его рассказа критикой, как своего рода «предварительный удар», долженствующий направить критические суждения в желательное для автора русло, чтобы не повторились те кривотолки, которые, по мнению Бунина, вызвала его «Деревня» в 1910—1911 г. (ср. и письмо Бунина Клестову от 24 декабря 1911 г.; Бунин И. Собр. соч. Т. 3. С. 481). Бунин живо интересовался реакциями на свой «Ночной разговор» и запрашивал Клестова 4 марта 1912 г. из Одессы: «Напишите, как дела? И очень ли бранят меня за мужиков?» (Письма Л. Андреева и И. Бунина / Публ. И. Газер // Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 183).
Широко обсуждаться в печати бунинский рассказ начал лишь с марта 1912 г., т. е. уже после публикуемого здесь интервью (см., например: Игнатов И. Н. Литературные отголоски // Русские ведомости. 1912. № 63. 16 марта. С. 3; Вяткин Г. А. <Рец. на: Первый сборник Издательского товарищества писателей. СПб., 1912> // Сибирская жизнь. 1912. № 79. 8 апреля. С. 6; Коробка Н. И. Литературное обозрение: Сборник писателей // Запросы жизни. 1912. № 15. 13 апреля. Стлб. 923—928; Колтоновская Е. А. Новости литературы: О деревне: (Легенда о шоколадном мужике и ее крушение) // Новый журнал для всех. 1912. № 4. Стлб. 99—106; Редько А. М. Из литературных впечатлений // Русское богатство. 1912. № 4. Отд. II. С. 126—143; Икар <Ивинский Б. И.> <Рец. на: Первый сборник Издательского товарищества писателей. СПб., 1912> // Раннее утро. 1912. № 132 (7736). 9 июня. С. 5; Васильев Ю. «Товарищеский сборник» // Путь. 1912. № 6. С. 48—54; Рославлев A. C. Издательство писателей // Оренбургский край. 1912. № 149. 7 июля. С. 2; Дерман А. Б. <Рец. на: Первый сборник Издательского товарищества писателей. СПб., 1912> // Заветы. 1912. № 4 (июль). Отд. II. С. 176—179).
Отмечая высокие художественные достоинства рассказа Бунина (см., например: Безобразов П. В. Звери // Одесский листок. 1912. № 49. 29 февраля. С. 2; Овсянико-Кулыковский Д. H. Литературные беседы // Речь. 1912. № 115 (2069). 28 апреля. С. 3), критика все же в основном считала «Ночной разговор» вслед за «Деревней» произведением тенденциозным, изображающим мужика и русскую действительность в искаженном виде. Львов-Рогачевский писал, что Бунин в своем рассказе превратил «жизнь 80 миллионов в одно сплошное черное пятно. Это какое-то народничество наизнанку» (Современный мир. 1912. № 3. С. 328). Критиковалась и структура рассказа: «Лучше бы этого слушающего и поучающегося мальчика вовсе не было, а был бы один ночной разговор, и эта дивная вещь стала бы своего рода перлом» (Ардов Т. <Тардов В. Г.> Новые литературные явления // Утро России. 1912. № 58. 12 марта. С. 2). Резко отрицательные отзывы реакционной печати имели характер личных нападок: «Ив. Бунин, в почетной роли шабес-гоя, не только харкает в душу народа, но еще и коверкает народную речь» (Бурнакин A. A. Литературные заметки: Сомнение и надежды // Новое время. 1912. № 12928. 9 марта. С. 6).
В письме Горькому от 6 июля 1912 г. Бунин подводил итоги отзывам критики о своих деревенских рассказах: «Да и критики в гроб вгоняют безвременно: кучу вырезок получаю чуть не каждый день, и по крайней мере треть из них — преподлая: густо кадят, но и врут на меня, якобы жестокосердого, как на мертвого. Надежда слабая только на сборник рассказов — будучи собраны в книгу, м<ожет> б<ыть>, мягче они покажутся» (Переписка А. М. Горького и И. А. Бунина. С. 63).
5 Сам Бунин говорил в газетном интервью по поводу фигуры Дениски: «Определение „мечтатель“ совершенно не подходит к этому персонажу… Это тип нового человека в деревне, тип, заключающий в себе черты и цинизма и застенчивости вместе…» (К-ский. О новой повести И. А. Бунина // Одесский листок. 1910. № 58. 12 марта. С. 3; Новый мир. 1965. № 10. С. 224).
На вопросе о новых веяниях в «Деревне» подробно останавливался Д. Тальников (о нем см. также примеч. 13 к № 24) в своем ответе Н. Геккеру, упрекавшему Бунина в том, что он в «Деревне» выдает «фальсифицированную жизнь» за правду и действительность, не замечая обновления деревни (см.: Н. Г. <Геккер Н. Л.> Литературные заметки: М. Горький о народе//Одесские новости. 1911. № 8358. 3 марта. С. 2): «Начиная с Ломоносова и Щепкина, деревня русская — даже крепостная, зачумленная — „выводит из народа столько славных, то и знай“ — столько бодрых, энергичных, талантливых, но ведь общая физиономия деревни от этого не меняется что-то. Бунин в своем герое Кузьме тоже отразил этот — далеко не новый — тип талантливого самоучки-искателя, но ведь от этого основной фон его „Деревни“ ничуть не изменился. Разве могут эти одинокие прекрасные цветы, вырастающие на почве темной забитой деревни, опровергнуть фактом своего появления из народных масс ту мысль, что в деревне сейчас очень неблагополучно, тяжело, что мужик en masse <в массе — франц.> невежественен, туп, забит?» (Тальников Д. <Шпитальников Д. Л.> О чиже, дятле и свободном человеке: Заметки читателя // Одесские новости. 1911. № 8364. 10 марта. С. 2; см. также: Александровский И. В. Записки: «Деревня» // Одесский листок. 1910. № 68. 24 марта. С. 3; Александровский И. В. Литературные характеристики: «Деревня» // Одесский листок. 1910. № 243. 24 октября. С. 2).
6 Детство (1873—1883) Бунин провел на хуторе Бутырки Елецкого уезда Орловской губернии.
7 «Антон Горемыка» — пьеса А. Ф. Писемского (1821—1881).
8 Успенский Николай Васильевич (1837—1889) — писатель-разночинец. Интерес к судьбе Николая Успенского не оставлял Бунина в течение всей жизни. В молодости Бунин занимался сбором биографических материалов о покончившем с собой писателе (см.: Бунин И. Письма 1885—1904. С. 207—208, 209) и посвятил ему ряд статей (К будущей биографии Н. В. Успенского // Орловский вестник. 1890. № 125. 31 мая. С. 2—3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 495—501; Забытый человек // Русская жизнь. 1892. № 333. 8 декабря. С. 2; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 310—313). Как было доказано, приписываемая Бунину статья 1889 г. «Талант, выброшенный на улицу: По поводу самоубийства Н. В. Успенского» (см.: Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 552; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 309, 314) принадлежит не Бунину, а И. А. Баталину (см.: Аксельрод В. И. Это не Бунин! // Русская литература. 1974. № 3. С. 220). О. Михайлов, к сожалению, повторяет свою ошибку тридцатилетней давности до сих пор (см.: Михайлов О. Н. Жизнь Бунина: Лишь слову жизнь дана… М., 2001. С. 53).
О Н. В. Успенском см. также: Бунин И. Публицистика (по указателю); Иван Бунин во Франции: Дневник Я. Б. Полонского / Публ. Е. Г. Эткинда // Время и мы. 1980. № 56. С. 300.
9 Эртель Александр Иванович (1855—1908) — прозаик. Свои впечатления о знакомстве с Эртелем в 1896 г. Бунин передал в письме к брату: «Эртель мне чрезвычайно понравился. Был со мной очень ласков, говорил, что он знает меня и что я очень заинтересовал его своими очерками в „Рус<ском> богатстве“, что они с Михайловским нынче летом много говорили про меня и т. д.» (Бунин И. Письма 1885—1904. С. 223); см. также: Бабореко А. К. Бунин и Эртель// Русская литература. 1961. № 4. С. 150—151.
В мемуарном очерке эмигрантского периода «Эртель» (Последние новости. 1929. № 2885. 14 февраля. С. 2—3; Бунин И. Публицистика. С. 286—294), вошедшем с незначительными исправлениями и в книгу «Воспоминания» (Париж, 1950. С. 171—183), отсутствуют критические ноты в оценке писателя, биографию и духовную эволюцию которого Бунин явно примерял к себе самому.
10 Златовратский Николай Николаевич (1845—1911) — писатель-народник. Личные отношения Бунина со Златовратским складывались неудачно. В 1901 г. Златовратский опубликовал рецензию на два ранних сборника Бунина (Оранский Н. <Златовратский H. H.> <Рец. на кн.: Бунин И. А. «На край света» и другие рассказы. СПб., 1897; Бунин И. А. Стихи и рассказы. М., 1901 (Библиотека «Детского чтения»)>) // Журнал для всех. 1901. № 12. Стлб. 1533), по поводу которой Бунин жаловался издателю журнала B. C. Миролюбову, по-видимому, еще не подозревая, кто скрывается под псевдонимом: «Прошу Вас как-нибудь загладить ошибку г. Оранского, — напечатать, что ли, поправку — ошибку, возмутительную принципиально. Оранский напечатал у Вас заметку о двух моих книжках, о „Стихах и рассказах“ и о „На край света“, отнеся их обе к числу книг для детей. Не говорю уже о том, что Оранский с необыкновенной снисходительностью толкует обо мне, точно мне не 30 лет, а 10 и точно я вчера начал печататься, — странно то, что он, видимо, не читал „На край света“. Если уж он такой малосведущий человек в маленькой истории литературы последних лет, если он не видал ни одного из рассказов „На край света“, когда они печатались в толстых журналах, если он не заметил, что книга издана пять лет тому назад и на ней вовсе не значится, что это издание для детей, почему он не прочитал ее, прежде чем поощрять меня? В „На край света“ вторым рассказом идет очень большой рассказ „На даче“, изображающий толстовцев, полный интеллигентных споров и всего прочего, решительно дикого для детей. Почему же Оранский не рекомендовал и этот рассказ маленьким читателям? Одним словом, разъяснять всю эту ошибку мне нет охоты, но должен сказать Вам, что я очень обижен „Журналом для всех“ и очень огорчен, встретив еще раз яркий пример той репортерской распущенности, которая царит у нас в „критике“» (Бунин И. Письма 1885—1904. С. 395). См. также примеч. 29 к № 12; Бунин И. Публицистика (по указателю); Бахрах А. В. Бунин в халате. М., 2000. С. 103—104.
11 В своих эмигрантских статьях Бунин уже не говорит о недостающей Г. Успенскому объективности в изображении деревни, но подчеркивает особенности восприятия его творчества русской интеллигенцией: «А вот Глеб Успенский, художник истинный, Божьей милостью. Сколько замечательных и поучительных характеристик народа! <…> Но, повторяю, из него брали только нужное для революционной мельницы» (Бунин И. Публицистика. С. 122; см. также: Газер И. С. И. Бунин и Глеб Успенский // Вопросы русской литературы. Вып. 1. Львов, 1966. С. 33—39).
12 Бунин вернулся к этой теме полгода спустя в очередном газетном интервью: «Ни в какой стране нет такого разительного противоречия между культурной и некультурной массой, как у нас.
Да иначе у нас и быть не могло. Ибо в России никогда не существовало подлинного серьезного изучения народа.
Возьмите „Антона Горемыку“, про которого еще тогда было сказано, что это не русский народ.
Равным образом и у Тургенева не было полного изображения народной действительности. Он жил преимущественно за границей, преследовал специальную цель показать, что и у раба живая душа.
Литературная деятельность Златовратского носила явно прикрашенный характер, давала идеализацию мужика.
Кем действительно было много сделано в смысле изучения народа, это Гл. Успенский. Г. Успенский — огромный талант, огромный художник и крупный человек. Но он, как сам говорил, собирал лишь материал для постройки здания о народе, но планомерного художественного целого произведения не создал.
Тот же Гл. Успенский по поводу упреков в том, что литература заполнена мужиком, горячо уверял, что на самом деле это далеко не так. О мужике пишут чрезвычайно мало.
Толстой писал о народе с известной точки зрения, именно с религиозной, как о трудовом народе, которым держится весь мир» (Московская газета. 1912. № 200. 23 июля. С. 2; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 372).
13 Увлечение толстовством относится к 1893—1894 гг., времени пребывания Бунина в Полтаве. Бунин учился бондарному ремеслу, посещал толстовские колонии, занимался распространением книжной продукции издательства «Посредник». В начале января 1894 г. Бунин лично познакомился с Л. Н. Толстым, с которым до того уже переписывался эпизодически (см.: Бунин И. Письма 1885—1904. С. 31, 177, 182). Отзвуком бунинской попытки опрощения явился рассказ «На даче».
См. также воспоминания М. К. Куприной-Иорданской: «С Буниным я была в хороших, приятельских отношениях. Мы познакомились, когда я только что перешла в последний, педагогический класс гимназии и начала считаться взрослой, а Иван Алексеевич недавно приехал с Кавказа из толстовской колонии. У него не было еще той корректной манеры держать себя, которую он усвоил позднее. В первое посещение нашего дома он явился в виде толстовца — в голубой русской рубахе и высоких сапогах, что заметно не понравилось моей матери, которая его сразу невзлюбила. <…> В следующую зиму, приехав в Петербург, Иван Алексеевич уже больше не изображал из себя народника и не убеждал меня стать сельской учительницей. Полоса увлечения толстовством прошла» (Куприна-Иорданская М. К. Годы молодости: Воспоминания о А. И. Куприне. М., 1960. С. 11—12).
В «Освобождении Толстого» Бунин так вспоминал о периоде своего толстовства: «Позднее, страстно мечтая о чистой, здоровой, „доброй“ жизни среди природы, собственными трудами, в простой одежде, главное же, опять-таки от влюбленности в Толстого, как художника, я стал толстовцем, — конечно, не без тайной надежды, что это даст мне наконец уже как бы несколько законное право увидеть его и даже, может быть, войти в число людей, приближенных к нему» (Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 51; см. также: Муромцева-Бунина В. Жизнь Бунина. С. 138—139, 144; Бабореко. С. 42—43; Кучеровский Н. М. «Мундир толстовства»: (Молодой И. А. Бунин и толстовство) // Из истории русской литературы XX века. Калуга, 1966. С. 110—131; Антюхин Г. В. Друзья Л. Н. Толстого Г. А. Русанов и Г. В. Чертков. Воронеж, 1983. С. 10—117).
14 Ср., например: "Бесконечным одиночеством, апатией и проклятием веет от каждого уголка в деревне, от каждой деревенской фигуры, точно тоска, которую она не в силах скрыть в своих чахлых домишках, выползала из ее гнилых и темных углов, из рваных, холодных зипунов и все давила, все обессиливала, как зимние студеные сумерки. И надо всем беспощадно царит голодная мечта о хлебе, о водке, о наживе. Все враги друг другу, завистники, сплетники. С горечью и злобой язвят и срывают на других свое сердце. Учиняют зверские истории. Подличают, ненавидят и вырождаются.
О вырождении деревни вопиет каждая страница этой повести еще более, чем о злобе и подлости мужиков.
Гниет деревня! Гниют домишки, кресты на погосте и кости в земле. Гниют живьем старики и малые дети. Гниют от голодухи, нищеты и болезней: оспы, тифа, скарлатины и крупа. <…> И так же, как болезни среди детишек, свирепствуют среди взрослых дурновцев «скотская лень», суеверия и дикость. И пуще всего — безверие, тупое и равнодушное. Никто не верит ни себе — своим мыслям, своим словам, — ни другому. Не верят чужому горю, чужому отчаянию, а свое равнодушие топят в вине. Равнодушно переносят бедность, смерть, унижения; равнодушно идут на преступления. <…> каждый рвется вон из этого царства нужды и смерти и, мечтая о наживе, мечтает о ней, прежде всего, как о средстве приобщения к городу. Этой тягой в город живет и Тихон, продающий в конце концов Дурновку и, перед отъездом, выдающий замуж свою любовницу, овдовевшую солдатку, за глупого, хилого и безземельного парня Дениску. Оба — и жених, и невеста — ненавидят друг друга, но обоим надоело мыкаться в батраках, оба жадны и готовы на всякую гнусность из-за денег и с радостью принимают предложение Тихона. Описанием этой пьяной, угарной свадьбы и заканчивается повесть Бунина.
На этом гнетущем фоне Бунин выводит много отдельных интересных фигур. Кроме Тихона Ильича, нарисованного с глубоким знанием души и быта Цыбукиных, ярко выделяются деревенский знахарь Чугунок, лукавый и добродушный, обирающий простоватых баб; странник Макарка, поражающий даже Тихона своим умом, цинизмом и наглостью; пьяный мечтатель Серый и целый ряд мелких бесстыжих и беспутных пропойц. Но бунинская деревня совершенно не знает Липы, не знает Хрыминых и Костюковых, призывавших обывателей чеховского «Оврага» «под светлые знамена труда и справедливости на земле». В противовес деревне Решетникова, Тургенева и Успенского, она рисует все сплошь в безотрадных и отвратительных красках. Самые дельные и разумные здесь те, на которых рассчитана была «ставка на сильных»" (Войтоловский Л. Н. Новая повесть И. А. Бунина «Деревня» // Киевская мысль. 1910. № 328. 27 ноября. С. 2).
15 См., например, статью В. Воровского, посвященную «Деревне»: «Новая деревня, — т. е., собственно говоря, та переходная форма деревенского быта, которая существует сейчас, нечто промежуточное между разрушающейся старой крепостнической деревней и складывающейся будущей, буржуазной, — совершенно не прельщает людей с родственной Бунину психикой. Она чужда им, неприятна, антипатична. Они видят в ней только упадок и вырождение, не замечая элементов новой жизни. Наблюдая разложение старых нравов, падение господствовавшей морали, крушение прежних, установившихся понятий, т. е. отрицательные явления, они не в состоянии, с своей точки зрения, увидеть и оценить зародыши нового уклада деревенской жизни, новой этики, новой идеологии. Вернее, они замечают это новое, но только у той части деревни, которая в своем развитии приближается к их, т. е. буржуазному, обществу. Ведь Тихон Ильич тоже новый человек: его кулацкий быт, его психику, вообще весь его духовный облик автор рисует с полным пониманием и большой наблюдательностью: ибо этот тип уже определенно сложился и проявил себя ярко и характерно. Другая же часть деревни, та, на которой строится благополучие Тихонов Ильичей, пока еще находится в стадии брожения и не так легко поддается наблюдению художника, особенно же художника с бунинской психикой» (Орловский П. <Воровский В. В.> Литературные наброски // Мысль. 1911. № 4. С. 68—69). Сохранился экземпляр статьи Воровского с рукописными пометами Бунина (см.: Нинов А. М. Горький и Ив. Бунин. С. 440).
16 Царский указ от 9 ноября 1906 г. («закон Столыпина»), по которому крестьяне получили возможность выхода из поземельной общины, ознаменовал собой начало столыпинских аграрных реформ.
17 Кажется вероятным, что эта реплика Бунина является ответом на критику Горького, которую тот высказал после чтения Буниным «Веселого двора» на Капри. Ср. письмо Бунина брату от 4 января 1912 г.: «Под Новый год читал у Горького. Все очень хвалили, сам Горький — сдержанно, намекнул, что России я не знаю, ибо наши места — не типичны, „гиблые места“… Думаю, что Горький полагает, что касаться матерей, души русского народа — это его специальность» (цит. по: Литературное наследство. Т. 84. Кн. 2. С. 472—473).
18 Неточность журналиста: в «Ночном разговоре» рассказывается, как отец ребенка, убитого пулей при попытке смирить мужицкий бунт, избил детским трупом барина: «Чего только не натворили мужики! Все в лоск, вдребезги разнесли, барина этого самого в закуту загнали, затолкли, а мужик этот, отец-то этого ребенка, прибежал туда с этим самым ребенком, задохнулся, очумел от горя — и давай барина по голове этим ребенком мертвым охаживать! Сгреб за ножки — и давай бузовать. А тут другие навалились и, значит, миром-собором и прикончили» (Бунин И. Собр. соч. Т. 3. С. 273—274).
19 Бунин останавливался во Флоренции проездом всего на двое суток в конце октября 1911 г. (см.: Бабореко. С. 177); ср. также примеч. 3.
20 Бунин пробыл на Капри с 1 ноября 1911 г. по 17 февраля (см.: Бабореко. С. 177, 183), либо по 16 февраля 1912 г. (см.: ЛЖТ. Вып. 2. С. 255); ср. также примеч. 3.
21 См.: ЛЖТ. Вып. 2. С. 227—255; Бабореко. С. 177—183; Нинов А. М. Горький и Ив. Бунин. С. 412—425.
Видимость близких и теплых отношений с Горьким, поддерживаемая Буниным в публичных высказываниях, в том числе и в многочисленных газетных интервью (см. № 1, 7, 11, 17, 24 настоящей публикации; Чуковский К. И. Наши гости // Одесские новости. 1902. № 5843. 28 декабря. С. 3; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 360—362; К-ский. У И. А. Бунина: Беседа // Одесский листок. 1910. № 49. 2 марта. С. 3; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 362—363; У И. А. Бунина // Одесские новости. 1910. № 8117. 16 мая. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 532—534; И. М-ч. <Мавич И. > У И. А. Бунина: О поездке писателя-академика в Центр<альную> Африку и об его встречах // Утро России. 1910. № 153. 22 мая. С. 4; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 363—364; Отъезд И. А. Бунина// Одесские новости. 1910. № 8295. 16 декабря. С. 3; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 367—368; А. Ар. <Аренберг A. A.> У И. А. Бунина // Одесские новости. 1911. № 8515. 8 сентября. С. 4; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 369—370; У академика И. А. Бунина: Беседа//Московская весть. 1911. № 3.12 сентября. С. 4; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 536—538; А. Ар. <Аренберг А. А.> У И. А. Бунина //Одесские новости. 1912. № 8659. 1 марта. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 542—545; А. <Аренберг A.A. ?> У И. А. Бунина // Одесские новости. 1912. № 8816. 6 сентября. С. 3; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 373—374; Л. Фл. <Флауменбаум Л. З.> На литературные темы: (Беседа с И. Буниным) // Южная мысль. 1913. № 491. 17 апреля. С. 2; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 375—377; Влад. К. Да здравствует жизнь! (Беседа с И. А. Буниным) // Вечерние известия. 1913. № 172.4 мая. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 545—547; Фрид С. Б. И. А. Бунин о новой литературе // Биржевые ведомости. 1916. № 15498. 14 апреля. С. 3 (Вечерний выпуск); Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 378—380; Аргус. У И. А. Бунина // Одесские новости. 1916. № 10046. 26 апреля. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 547—548), опровергается письмами Бунина и свидетельствами его окружения (письма и дневники жены и племянника). Подробнее об этом см. предисловие к настоящей публикации.
22 Ср. письмо Бунина Е. И. Буковецкому от 19 ноября 1911: «Изредка бываем у Горького — он все за работой, да и мы очень много сидим: Вера и племянник переводят, я правил прежние рассказы — то есть сокращал, выкидывал молодые пошлости и глупости — для нового, дополненного издания первого тома» (цит. по: Бабореко. С. 178; имеется в виду издание: Бунин И. А. Перевал: Рассказы 1892—1902 г. 4-е изд., испр. и доп. М., 1912).
23 Свое решение Горький впоследствии изменил и передал уже отправленную в редакцию нового журнала «Заветы» повесть «Три дня» в «Вестник Европы» (1912. № 4. С. 61—90; № 5. С. 3—46; см.: Горький М. Собр. соч. Т. 29. С. 229). В другом интервью, данном в тот же день сотруднику «Одесских новостей», Бунин подробнее говорил о повести Горького: «Повесть же „Три дня“ будет напечатана в новом журнале „Заветы“, который, при ближайшем участии Чернова, начнет выходить в апреле. Фабула повести такова: купеческая семья, во главе которой стоит старик с крепкой волей. Она жаждет свободной жизни, жизни трудовой, настоящей, культуртрегерской. И вот, когда отец умирает, начинается свойственное русской натуре колебание, энергия ослабевает и мечты остаются мечтами. Сказывается русская натура, неумение жить по-настоящему, как живут наши западные соседи» (А. Ар. <Аренберг А. А.>У И. А. Бунина // Одесские новости. 1912. № 8659. 1 марта. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 544; в Собрании сочинений текст интервью напечатан с купюрами).
В первой, апрельской, книге «Заветов» был напечатан рассказ Горького «Рождение человека: (Из воспоминаний „проходящего“)», открывавший журнал (Отд. I. С. 5—15). Больше Горький в «Заветах» не печатался (подробнее об этом см.: Литературное наследство. Т. 95. С. 586—587, 596—607, 708—719; Переписка А. М. Горького и И. А. Бунина. С. 64, 67; ср. также примеч. 7 к № 7).
24 Имеется в виду сборник «Суходол: Повести и рассказы 1911—1912 г.», вышедший в конце сентября 1912 г. и ставший первой книгой, выпущенной «Книгоиздательством писателей в Москве» (о нем см. № 9).
Сборник был посвящен «Петру Александровичу Нилусу в знак верной дружбы» и содержал следующие произведения: «Суходол», «Захар Воробьев», «Сто восемь», «Ночной разговор», «Сила», «Хорошая жизнь», «Сверчок», «Веселый двор», «Игнат». Ср. письмо Бунина Нилусу от 4 июля 1912 г.: «Почти набран том моих новых рассказов. Как его озаглавить? В нем все только о Руси — о мужиках да „господах“. „Смерть“, „Крик“ оставил для другого тома, если Бог даст его. Как озаглавить? Придумай! „Русь“? „Наша душа“? Или просто — „Повести и рассказы“?» (РАЛ. MS. 1066/4104; Русская литература. 1979. № 2. С. 149; ответ Нилуса см. там же; ср. также примеч. 16 к № 9).
25 Впервые: Русское слово. 1911. № 187. 14 августа. С. 3—4.
В эмиграции Бунин опубликовал этот рассказ в переработанном виде под заглавием «Древний человек». См. в этой связи письмо М, Горького 1930 г.: «Прилагаю рассказ Бунина „Древний человек“, это — новая редакция рассказа „100 лет“ <так!>, написанного на Капри в 910 году <так!>. Интересно бы сравнить оба текста. Мне кажется, что редакция 30 г. очень изменена и — к худшему. Апология мещанства как „смысла жизни“ и мещанина как преподобного угодника Действительности, это становится основным и любимейшим занятием „мыслящей“ эмиграции» (Архив А. М. Горького. Т. 11: Переписка А. М. Горького с И. А. Груздевым. М., 1966. С. 244; на самом деле рассказ «Сто восемь» Бунин написал в 1911 г. в Глотове).
26 Впервые: Русское слово. 1911. № 214. 18 сентября. С. 3.
27 См. примеч. 4.
28 Впервые: Современный мир. 1912. № 1. С. 57—78.
29 38-й сборник товарищества «Знание», в котором впервые был напечатан рассказ «Захар Воробьев», вышел в марте 1912 г.
30 Повесть «Веселый двор», которую Бунин первоначально хотел отдать в «Вестник Европы» (см.: Бунин И. Собр. соч. Т. 3. С. 482), была послана в редакцию «Заветов» М. Горьким (см.: ЛЖТ. Вып. 2. С. 252; ср. также: Литературное наследство. Т. 95. С. 599; Бабореко. С. 180) и появилась в первом, апрельском, номере журнала (Отд. I.C. 20—61).
31 Под «положительным типом мужика», очевидно, подразумевается фигура Анисьи; см., например, рецензию Ю. И. Айхенвальда: «И вот, когда про все это читаешь у Бунина, то не только беспредельную жалость чувствуешь и болит сердце, болит совесть, но и бесспорным становится, что, пусть сколько угодно свидетельствует о себе автор: „Я не люблю, о Русь, твоей несмелой, тысячелетней рабской нищеты“, — он все-таки не может не любить Анисьи, он не может не испытывать к ней самой жалостливой нежности, и невольно в свою как будто бесстрастную манеру, в свое эпически-невозмутимое повествование, в эти безжалостные подробности объективного рассказа он вплетает нити-нервы своего острого сочувствия, быть может, даже — заглушённое отчаяние» (Айхенвальд Ю. И. Литературные наброски: <Рец. на кн.: Бунин И. А. Суходол: Повести и рассказы 1911—1912 г. М., 1912> // Речь. 1912. № 305 (2259). 6 ноября. С. 2).
32 «Суходол» появился в апрельском номере журнала «Вестник Европы» (С. 3—60).
33 В более раннем газетном интервью Бунин гораздо подробнее говорил о замысле «Суходола», называемого им то «повестью», то «романом»: «В моем новом произведении „Суходол“ рисуется картина жизни следующего (после мужиков и мещан „Деревни“) представителя русского народа — дворянства.
Книга о русском дворянстве, как это ни странно, далеко не дописана, работа исследования этой среды не вполне закончена.
Мы знаем дворян Тургенева, Толстого. По ним нельзя судить о русском дворянстве в массе, так как и Тургенев, и Толстой изображают верхний слой, редкие оазисы культуры.
Мне думается, что жизнь большинства дворян России было гораздо проще и душа их была более типична для русского, чем ее описывают Толстой и Тургенев.
После произведений Толстого и Тургенева существует пробел в художественной литературе о дворянах: нельзя же считаться с книгою Атавы, — которая рассматривает дворянство со стороны его экономического „оскудения“, как с художественным произведением.
Мне кажется, что быт и душа русских дворян те же, что и у мужика; все различие обусловливается лишь материальным превосходством дворянского сословия.
Нигде в иной стране жизнь дворян и мужиков так тесно, близко не связана, как у нас.
Душа у тех и других, я считаю, одинаково русская.
Выявить вот эти черты деревенской мужицкой жизни, как доминирующие в картине русского поместного сословия, я и ставлю своей задачей в своих произведениях.
На фоне романа я стремлюсь дать художественное изображение развития дворянства в связи с мужиком и при малом различии в их психике» (У академика И. А. Бунина: Беседа // Московская весть. 1911. № 3. 12 сентября. С. 4; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 536—537).
34 Имеется в виду повесть «Игнат», которая в черновиках носила заглавия «Грушка» и «Любовь» (см.: Бунин И. Собр. соч. Т. 4. С. 465). Бунин сообщал Нилусу 7 февраля 1912 г. с Капри: «Я написал еще рассказ — развратный» (РАЛ. MS.1066/4099; Устами Буниных. Т. 1. С. 116).
Упоминание о том, что «Игнат» находится еще в портфеле писателя, по-видимому, вызвано тем, что Бунин испытывал определенные затруднения с публикацией своей повести: сначала он предлагал ее В. Брюсову для «Русской мысли», однако гонорар, затребованный автором, оказался для журнала слишком высок (см.: Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 462—465). А ввиду того, что редакция газеты «Русское слово», в которой «Игнат» впервые появился (№ 162. 14 июля. С. 1; № 164. 17 июля. С. 2; № 165. 18 июля. С. 2; № 166. 19 июля. С. 1; № 167. 20 июля. С. 3), находила в рукописи «некоторую рискованность положений и описаний» (цит. по: Бунин И. Собр. соч. Т. 4. С. 465; см. также письмо Бунина Клестову от 25 июля 1912 г.: Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 184—185), публикация затянулась надолго и Бунин был вынужден существенно править текст своей повести (черновые варианты см.: Бунин И. Собр. соч. Т. 4. С. 466—470).
Интересно отметить, что Бунин берег заглавие «Любовь» и для других замыслов: «И. А. Бунин работает в настоящее время над большою повестью, которая будет называться „Любовь“. Вещь обещает быть интересной, автор расширяет сферу своего творчества из жизни современной деревни и разрабатывает в новом произведении проблему крестьянской любви.
Действие происходит в барской усадьбе, но любовь описывается в среде мужиков, а не господ. Героем сельского романа является пастух, а героиней — горничная, служащая в усадьбе у господ.
Главное внимание автора сосредоточено на яркой обрисовке индивидуальных характеров действующих лиц, преимущественно женского.
Особенности характера женщины и приводят в развитии любовной страсти к драматическим коллизиям, завершающимся в конце концов сценою убийства.
Действие развивается с известными промежутками во времени между отдельными картинами повести» (Новая повесть И. Бунина // Московская газета. 1912. № 190. 14 мая. С. 5; см. также: X. И. Бунин о поэзии // Московская газета. 1912. № 217. 22 октября. С. 5; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 538—539). Некоторые сюжетные линии этого замысла Бунин впоследствии использовал в рассказе «При дороге», который, как свидетельствует дневниковая запись Бунина от 28 мая 1912 г., он обдумывал как раз в эти дни: «Коля <племянник Бунина Н. Пушешников. — Д. Р.> говорил о босяках, которые перегоняют скотину, покупаемую мещанами на ярмарках. Я подумал: хорошо написать вечер, большую дорогу, одинокую мужицкую избу; босяк — знаменитый писатель (Н. Успенский или Левитов)…» (Устами Буниных. Т. 1. С. 123).
«Любовь» было также одним из черновых заглавий рассказа «Сны Чанга» (см.: Литературное наследство. Т. 84. Кн. 2. С. 120).
35 Отказавшись от плана съездить весной 1912 г. в Японию (см.: Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 608; Бабореко. С. 179, 183—184; А.Ар. <АренбергА.А.> У И. А. Бунина // Одесские новости. 1912. № 8659. 1 марта. С. 3; Бунин И. Собр. соч. Т. 9. С. 545), Бунин запрашивал своих одесских друзей П. Нилуса и Е. Буковецкого об их планах на лето (см.: РАЛ. MS. 1066/4098—4099) и был намерен снять дачу под Одессой. Возможно, опасения В. Н. Муромцевой, высказанные ею в письме Юлию Бунину, что «дач может и не оказаться» (цит. по: Бабореко. С. 183), оправдались.
Весной 1912 г. Бунин выступал с чтением своих новых произведений в Киеве (см.: Бабореко. С. 184) и в Москве на «Среде» (см.: Устами Буниных. Т. 1. С. 116; Бунин И. Собр. соч. Т. 3. С. 482—483; С.Ф. «Веселый двор»: Новая повесть Ив. Бунина // Столичная молва. 1912. № 242. 4 мая. С. 4; Басманов Д. И. «Веселый двор» И. А. Бунина: (Письмо из Москвы) // Одесский листок. 1912. № 106. 8 мая. С. 2). Вторую половину мая и весь июнь писатель провел в Глотове, в имении Васильевское, принадлежавшем его двоюродной сестре С. Н. Пушешниковой; с начала июля до середины августа он гостил у A.C. Черемнова в имении Клеевка в Витебской губернии. Конец августа писатель провел в Крыму, откуда он в начале сентября приехал в Одессу (см.: Бабореко. С. 184—198; Устами Буниных. Т. 1. С. 117—131).