Начало сезона (Дорошевич)
| Начало сезона |
| Источник: Дорошевич В. М. Папильотки. — М.: Редакция журнала «Будильник», 1893. — С. 100. |
Тринадцатого августа в газете «Вселенская Смазь», органе города Макаротелятинска, появилось совсем-таки сенсационное известие следующего содержания:
«Нами неоднократно было замечено, что воздух за последнее время охладевает. Потому что приписываем это минованию лета, а также и близости осени. Ибо сегодня уже 13-е августа, что и согласно с утверждёнными законами природы. А потому, в виду наступления сезона, и открываем подписку, а также желаем нашим уважаемым гг. подписчикам здравия и благоденствия и доброго здоровья в наступающем сезоне».
Обыватели Макаротелятинска, прочтя такое известие, хоть и не поспешили подписаться, но всё-таки сказали:
— А, ведь, это в газете весьма дельно замечено! Действительно, начинается сезон.
Макаротелятинск ожил. Первою откликнулась Городская Управа. Сойдясь в заседание, она очень долго думала и пришла к такому решению: «В виду наступления осени, ночи становятся тёмными, а потому и надлежит уличное освещение прекратить. Ибо какой путный человек пойдёт в этакую темень ночью на улицу? Пойдёт разве пьяница в кабак. А если он в темноте кабака не найдёт, то тем и лучше».
По улицам начали быстро ходить гимназисты друг к другу списывать летние работы. У ворот Думы начали собираться гласные и чесать языки.
Гласные только что отгуляли вакации, а потому и хранили загадочное спокойствие на лицах. Каждый приготовил по сюрпризу. Ждали только открытия заседаний. Гласный Шатаев, местный Цицерон, ощущал какой-то особенный зуд. Он подходил к каждому и на ухо шептал:
— А уж какой я, братец, двор вынюхал! Восторг! Холера, а не двор. Разит так, что дурно делается. Каждый день нюхать ходил. Такой докладище по этому поводу загну, — в нос бросится!
Прослышав про такие речи, полиция встрепенулась и принялась отечески понуждать домовладельцев к очистке. По городу целый день начали разъезжать таинственные бочки. Это придало городу тот своеобразный аромат, который говорит, что город заботится о гигиене.
Домовладельцы не зевали. Ходили в редакцию «Вселенской Смази» и «Макаротелятинского Пустозвона» и покупали на пуды сегодняшний номер. Благодаря этому обе газеты пошли настолько блестяще, что редактор «Вселенской Смази» сходил в дворянские бани, а редактор «Макаротелятинского Пустозвона» купил себе совсем-таки новые сапоги.
Купленной бумагой домовладельцы оклеивали стены квартир и завлекали квартирантов.
— Весьма занятная квартира: газетой оклеена. Это не то, что обои. Обои — вздор. На обоях кроме глупых бутонов ничего нет, а тут умные статьи и скандалы пропечатаны. Можно читать. Экономическая квартира: в библиотеку подписываться не надо.
Для уловления квартирантов, у ворот появились даже дворники, чего прежде никогда не бывало! Дворники брали проходящих за шиворот, обманным образом сдавали им квартиры, а тех, — кто не нанимал, — били и ругали. Это внесло в жизнь разнообразие.
Появилось весьма много докторов. Единственный во всём городе коновал, и тот повесил у своих ворот вывеску:
«Новай дохтар из Парижа лечит от модных балестей. Бетных премает бис платна апосли дожжичька вчит верх».
В остроге увеличили порции. Там содержалось много интересных преступников, дела которых, из уважения к публике, были назначены на осенний сезон. Теперь смотритель кормил их на убой, чтобы они на суде своими лоснящимися щеками ясно свидетельствовали о добросовестности острожных харчей. Смотритель надеялся даже получить награду за усердие.
В тоже время и противная сторона не зевала. Летом в клубе бывал только один Иван Иванович, да и тот в пьяном виде. Развлекался он игрою в поддавки со швейцаром. Теперь же клуб преисполнился адвокатами. Адвокаты пили хорошие сорта вин и хвастались.
— Я, брат, по-демосфеновски летом готовился! — говорил один, — стану перед зеркалом, высуну язык и начну им для практики вертеть. Таких поразительных успехов достиг, — что теперь сплю, а у меня всё язык вертится!
— Меня не удивишь! — отвечал другой, — я сам гимнастикой языка занимался. Теперь, братец, языком орехи грецкие грызу…
— Как так?
— Довольно просто. Положу на язык грецкий орех, прижму к нёбу — щёлк и готово.
Первый на второго смотрел с завистью и отходил.
В трактир «Австралия» явился репортёр Жигулистый, выпил двойную рюмку водки, поздравил с наступлением сезона, прокричал хозяину «многие лета» и спросил:
— Готовитесь?
— Готовимся! — отвечали ему, — а вам что?
— Трёшницу.
— За что?
— За тухлые припасы. Не дадите — изобличу, что у вас осетрина с пиканом та самая, которая в мае от обедов осталась, и что вы в неё цветочного одеколона для отшибания запаха кладёте.
Репортёру дали.
Велосипедисты слезли с велосипедов, заложили их в ссудные кассы и купили красок для гримировки, сделавшись теперь любителями драматического искусства.
В город вернулись дамы с вод и наполнили воздух вздохами. Супруга председателя «общества взаимного объегориванья», вернувшаяся из Ялты, каждую ночь во сне кричала, ибо видела какого-то страшного татарина, который кидался на неё с огромнейшим кинжалом. После этого она неукоснительно била супруга по лысине.
По вечерам в глухих переулках начали показываться рецензенты. При встрече друг с другом они рычали. Самый главный из них сидел, впрочем, дома, ел сырое мясо с толчёным стеклом, пил уксус и точил ножик об ножик, чтобы поднять нервы и разбудить благородную злобу. По временам он садился к окну и заслушивался руганью извозчиков, — зверски улыбался, пел похоронные мотивы и кому-то грозил перстом. Он ждал. Но, не дождавшись начала сезона, озлился до того, что побежал ночью к зданию театра и с похоронным пением собственноручно пытался заколотить двери двухтесовыми гвоздями. Ему помешали, и он убежал домой, откусив медную ручку от двери театра.
В городе появился антрепренёр, юркий господин в бутафорских брючках. Он нанял квартиру рядом с вокзалом и в свободное время читал весьма подержанный указатель Ландцерта. В то же время окрестные крестьяне со страхом сообщали, что через деревни проходят какие-то бритые люди, направляясь в Макаротелятинск.
Готовилось открытие кафе-шантана. Две примадонны уж были высланы из города за скандалы.
В окнах магазинов появились осенние костюмы. Продавались пальто из заграничного драпа, стёганные на мочале, — по 3 рубля штука.
В это-то время и случилось происшествие.
На углах домов появились саженные афиши, в которых летний антрепренёр сада «Плюнь на всё» извещал, что за недостатком денег и в виду окончания летнего сезона будет дан последний спектакль, весь сбор с которого предназначается на прогорелое место. Афиша кончалась словами: «помогите, жена-вдова, семеро детей, труппа не евши, сам без сапог».
Публика собралась в числе десяти человек. Началась какая-то оперетка, — но во втором же явлении на сцене появился судебный пристав и опечатал занавес и надетую на примадонне коленкоровую юбку. Бросились искать антрепренёра и нашли его труп. Бедняга, на вырученные в кассе деньги, купил колбасы и, отвыкнув, как надо с нею обращаться, поел её не в свою меру, отчего и помер.
Тогда все поняли, что летний сезон точно кончен, и начинается осенний. От радости все перепились. В этот день пьяных не забирали даже в участок, ибо все сибирки были переполнены. Сезон был начат.