Вельтман А. Ф. Древности и сокровища российские
М.: Институт русской цивилизации, 2015.
Начала русской словесности
правитьde Vhistoire des nations créerait
un prodigieux mensonge*.
- Рассмотрение литературы изолированно от истории народов привиодит к колоссальной лжи. Шатобриан (фр.).
В обширном смысле литература, или словесность1, в народном теле есть орган слова, выражающий его деятельность материальную и нравственную устно или письменно.
Если для человека необходима память о прошедшем, законе и правила для настоящего и мысль о будущем, то для народа — столь же литература, ибо в ней отражается вся жизнь народа: его дела, его понятия, его думы, желания и надежды, радости и печали. Если человеку необходимо слово или способность передавать закон Бога, условия общества, свои мысли, чувства и дела другому, то и народу необходима та же способность, чтоб от поколения к поколению передавать завет, опыт и познания. Следовательно, литература в отношении к телу народному есть неоспоримо голос прошедшего к настоящему и настоящего к будущему.
Начало литературы относится, можно сказать, к временам первой семьи людей. В патриархальном, или семейном, обществе людей чувствовали природными писцами и живописцами, а память была природной хартией. Не человек учил чувства свои начертывать в памяти, звуки слов — изображениями предметов и рисовать самые предметы, а Божество, создавшее человека и заключившее в нем узел тайны создания. Но обилие труда утомило орган памяти; этой дивной хартии недоставало уже на все начертания, которые должны были сохраняться для потомства, и человек в необходимости должен был заменить природу искусством: те же начертания, которые изображались в памяти, чувства его перенесли на бумагу. Эти начертания, однако же, были бы понятны для каждого, потому что первый язык и первые буквы были предметные; но человек, желая таить свои мысли, должен был изобрести буквы условные, или гражданские, которые вместе с тем имели преимущество для скорописания.
Таким образом, покуда не было изобретено письмо, литература, как потребность нравственного сообщения, существовала в памяти. В памяти отпечатывались законы, опыт и мысли и передавались живыми вестниками в словах, думах, сказках, песнях и пословицах.
Рассматривая литературу в обширном смысле, мы должны разделить ее на все те периоды, которые она как орган народного слова выражает, развиваясь и совершенствуясь с возрастом его.
Развитие литературы народа, предупредившего прочих в просвещении, могло иметь только два периода:
В первом периоде она была литературою памяти, или устною, естественно развиваясь во всех родах, свойственных жизни народа: или свободной песнею любви, или обрядной славой самой жизни и силе природы.
В этом первоначальном своем быте литература чуждалась прозы и была неразлучна с голосом: этого требовала память, ибо мерный стих легко отпечатывается в памяти, имеет от природы какую-то наружность, как плод одушевленного чувства, которое не просто говорит, но рисует.
По изобретении письма литература письменная должна была начать деятельность свою с собрания священных или прославляющих божество песен, и в этом смысле, без сомнения, и приняла название изящной (Isiaca), или восхваляющей мать-природу2.
Совершенствуясь, она образовала священный язык, или язык богов — поэзию (песнопение), — возвысившийся над разговорным живым языком, или прозой, которая составила со временем другую ветвь литературы — как необходимое орудие деятельности гражданской, обнимая собою всю прозу жизни; словом, язык чувств принял название поэзии; а язык ума — прозы.
Предание об изобретении письмен у всех народов одинаково; повсюду письмо изобретено мифом гражданской жизни и торговых сношений. В Индии — Ганезой, божеством торговли, искусств и наук; в Египте — Таутом, или Гермесом, который учил людей всем полезным знаниям и изобрел священные письмена (иероглифы) и гражданские. Это тот же Эрмий, Гермес греков и Меркурий латин. Невозможно определить, где пало семя изобретения письмен; но так как в природе все развивается от единого семени, то и изобретение письма имело один исток и было распространено тем народом, который предупредил прочих деятельностью торговой и гражданской жизни. Мифические имена его: у китайцев — Фо, сходное с египетским фоф (а-фоф — египетское название эфиопов)3; у индийцев — Ганеза, сходное с Вавилонским Оанес4 (Азакон) или Уан, у греков мифическое имя уже исчезает и их законодатели — атланты и финникиане (настоящее назв. Фана-х); по северным преданиям, основатели гражданской жизни Азы (Aesir); в библейских преданиях Иувал изобрел цевницу и гусли; а Фовел — кование меди и железа, и, следовательно, искусства гражданские.
Судя по ближайшим к нам образцам, поэзия всегда принадлежала патриархальному быту народов, а проза — развитию гражданственности: так, учение друидов таллинских или кельтийских заключалось в песнях. Древние народы, населявшие Германию, по словам Тацита, «воспевают бога Туискона древними стихами, которые у них составляют единые мемориалы и летописи».
Основываясь на этом, на древнюю литературу индейцев можно смотреть как на единственный образец самобытного развития и перехода из устной в письменную. Пураны (древнейшие писания), заключающие в себе полный курс учения и познаний, писаны мерными стихами, равно как и Веды — книги богословия, Магабгарата и Рамайяна — исторические предания.
Вообще устные предания были основой, хранением и распространением древней индийской литературы. В сборниках священных гимнов и обрядных постановлений, известных под именем Вед, название шрути, т. е. слышанное, ясно подтверждает это. В том же смысле и название древних законных уставов — смрити, т. е. памятование.
Все древние творения индейцев передавались устно5: сочинитель заставлял учеников своих учить наизусть свои творения; ученики становились в свою очередь учителями и передавали новому поколению; таким образом, творение переходило из уст в уста в духовном потомстве брахманов или ученых.
К первобытной гражданской, прозаической литературе, кажется, должно отнести книги Таута, или Гермеса Трисмегиста, в которых, по преданию, заключались первые законы египтян, обряды жертвенные, гармония, астрология, медицина, искусство военное и музыка. Оригиналы не сохранились; но, по крайней мере, они были кладезем, исчерпанным греками во время их владычества над Египтом.
Греков и должно принять первым народом, принявшим свое учение от другого.
Ход литературы у народа, принявшего учение от другого, может быть вдвое скорее; но зато удваиваются и периоды ее развития.
После периода устной литературы, свойственной даже дикарю, с восприятием просвещения от другого народа наступает второй период, который можно назвать учебным, или хрестоматическим. В это время народу волею и неволею твердят первые правила гражданской жизни, он живет чужим умом, чужими чувствами и чуждыми условиями. Перед ним три пути: забыть свое хорошее и худое и принять чужое добро и худо; оставить свое худое и к своему доброму присоединить чужое хорошее; или забыть свое доброе и к своему недоброму перенять все чужое зло. В этом периоде народ заучивает наизусть чужую историю и литературу как данные ему образцы.
Третий период составляет литературу изящную классическую — или подражательную образцам литературы народа-учителя, или народа, совершившего со славой круг жизни своей и литературы.
Вслед за этим наступает [четвертый. — Сост.] период классической, ученой литературы. Водворяется философия и науки, но без применения к потребностям народа, ибо это уже составляет преимущественно собственную заботу каждого стремиться к самобытности, когда кончится наука и народный разум выйдет из опеки и периодов слепого подражания.
Периоды самобытности пятый и шестой. В первом из них народ начинает жить собственным сердцем и чувствами и отражать себя в собственной изящной литературе; во втором начинает жить своим умом и высказывать свой ум и опыт в собственной ученой литературе. Но самобытность его преимущественно основывается на наследии от отцов: чем больше добра оставили они ему, тем скорее он будет господином в доме своем. Прошедшее есть гранит, на котором зиждется здание новое.
Все указанные степени литературы, развившись вместе с возрастами народа, остаются в нем и совершают свой круг, так сказать, от посева до жатвы, от поколения до поколения.
Вместе с развитием литературы развивается и язык народа во все тоны гармонии звуков. Возьмем в пример полный круг развития латинского языка. «Из греческого дорического наречия, этрусских и осских салических гимнов и законов, известных под именем 12 скрижалей, которых стихиры распевали дети еще во времена Цицерона, образовался жесткий язык Дуплия, Цецилия и Энния, живой язык Плавта, сатирический Луцилия, исполненный грецизма язык Теренция, философический, задумчивый, медленный и спондеический Лукреция, красноречивый Цицерона и Тита Ливия, ясный и правильный Цезаря, нарядный Горация, блестящий Овидия, поэтический и точный Катулла, гармонический Тибулла, очаровательный Вергилия, чистый и мудрый Федра»6.
«Язык образованный, развернувшийся из языка народного, отличается в основаниях своих от языка народного, проистекшего из языка образованного», — замечает очень справедливо Шатобриан. Первый сохраняет в себе всю самобытность, ибо он развивается сам собою — и только развертывает свой зародыш; второй же, как прививок к языку образованному, теряет собственный свой сок и приносит плоды чуждые.
Образец первого — латинский язык, развернувшийся из наречия народного; образцы второго — все языки Европы, происшедшие от латинского образованного языка.
Живой язык, порожденный живым языком, сохраняет в себе жизнь: живой же язык, возникший из мертвого языка, заключает в себе что-то мертвенное и множество слов отживших; эти слова столько же неспособны выражать жизнь, сколько тишина неспособна выражать звука".
Невозможно выразиться беспристрастнее насчет французского, английского и прочих языков латинского поколения: это кустарники, возникшие на пне огромного дерева. В Европе только две семьи языков, которые могут гордиться своей породой: семья готическая и славянская. Они сохранили сердцевину и сок своих корней, а следовательно, и всю силу жизни и плодотворности. В первой заметно более происхождение еврейское, во второй — индийское; в первой заметна давность гражданственности, а во второй — первобытный патриархализм и слова первоначальных понятий, звуки, которым учила человека сама мать природа; ибо человек не сочинял первобытного языка, но, одаренный способностью произносить все звуки природы, он перенимал их у нее, как младенец у матери, и из них развил, по сравнению, язык, высказывающий жизнь.
Какой же язык ближе к чистоте первобытной и к способности выражать жизнь и природу кратко, ясно и живо? — Разумеется, тот, которого слова возрастали на живых звуках самой природы, составляющих понятные чувствам корни устного разветвления. У кого заняты подобные слова, кроме подражания звукам самой природы — гром, треск, трепет, свист, шум, стук, грохот, гул, шипение, сипение, брань, буря?
Из названий видимого мира образуются по сравнению названия внутреннего: от гар, горение — горе (печаль), от гора — гордость и пр. От звука, выражающего в самой природе остановку: ест, ста — племя слов: стан, стена, стол, стопа, стае и пр. От слова жар, выражающего шипение и треск огня, — шар, идея о круге (солнца); гар, гора, город, ограда, горе (высота), груда, грудь.
Тьма (по-санскр. тама) — туман, дым, дом, и по сравнению внутреннего мира с наружным — дума.
Таким образом, природные звуки, составляя основу языка, облекаются в идеи, образуются в глаголы и все прочие части речи, соединяются свободно с другими словами для выражения новых понятий, например громогласный, громоносный, и располагаются свободно, беспредельно, не нуждаясь в займе слов от чуждого языка.
Все основы славянского языка есть природные звуки.
Рассмотрите же языки, происшедшие от мертвого латинского. Как развиваются и растут они? — принятием чужих слов в условную общину своего языка. Француз, изобретая средство писать на камне, поневоле должен назвать свое открытие греческим словом литография, т. е. камне-писание, потому что слова pierre и écrire — происшедшие от латинских petra и scribere, — мертвы, не совокупляются друг с другом, не двигаются с места без помощи рычагов-членов. Они, как кажется, есть вернейший признак языков, составившихся из развалин другого, ибо народ, приняв чуждые слова и не зная форм их изменений, должен был поневоле заменить падежи членами.
В IX столетии славянский язык был уже столько могуч и полон разума, что в состоянии был воспринять все величие и дух Священного Писания, не заимствуясь ничем, кроме имен религиозных, непереводимых; и, следовательно, для этого необходимо было, чтоб устный язык славянский отразил уже в себе все фазы бытия и разума.
Устная литература
правитьПрежде, нежели законы, события, хвала божеству и героям были написаны, они пелись; по этой причине, говорит Аристотель, в греческом языке «песнь и закон составляют одно слово»: nomos значит закон, обычай и песнь.
Во все времена было три первозаконных обряда жизни, постановленных самой природой: рождение, брак и смерть; посев, жатва и пир. В них и прославлялись разумом благой дух бытия и свойства его; а чувствами — сама жизнь и свойства ее. Так как каждый человек рожден быть по душе представителем преимущественно одного из свойств божественных, или добродетелей: смирения, милосердия, величия, мужества и пр.; а равно одного из свойств жизни, или способностей организма, — почему у древних каждый, посвящаясь на служение одному из свойств, носил и его имя. Отсюда главнейшим обрядом древних было воспевание имени1.
Прославление имени свойства божественного или гения составляло в то же время и славу гениального человека, заключившего в себе полноту гения. Эта хвала составляла его апофеоз и высочайшую награду, которую только могло воздать человечество человеку. Вообще в глубокой древности этот апофеоз совершался уже при гробе. Это был пир во славу, и все присутствующие на трапезе воспевали божество и гения хором, каждый с миртой в руках. Впоследствии стали петь по очереди; и наконец, пели только избранные певцы.
Эти круговые песни у греков назывались схолион, без сомнения от санскр. сакала, skalle, чаша (заздравная), звук (от ударения в чашу), scalo (по гот.)8; откуда и слово школа (дом учения, воспевания, молитвы).
Все эти обряды прославления, составляющие изящную литературу древних, переселились с народами и в Европу; но в глуши новоселья цветущая жизнь одичала, пересаженное плодоносное дерево стало бесплодным и ждало, покуда новое просвещение заменит природную теплоту искусственной.
Однако же в Европе нравы и обычаи древнего патриархального Востока более, нежели где-либо, сохранялись в горах. В Шотландии и Ирландии уцелели они от руши-тельного влияния римлян. Уцелели в горах придунайских и в лесных трущобах Руси, куда поздно достигли перевороты европейских судеб. Славянские племена более прочих сберегли в себе семя патриархализма.
Древнейшею устною литературой Европы должно почесть диваны (duan), или думы9 кельтов (cael) или галийцев10, сохранившиеся доныне в памяти народа, населяющего Шотландию и Ирландию. Это думы патриархально-религиозного племени, составившегося из первонаселенцев Британии: камбров, ллёгров (лигуров?), брито нов и пришельцев каледонян, которые вынесли с собою и вавилонское поколение. Владетельное же поколение, или воинственное, между ними впоследствии составляли ирландцы — ярлы (eriles — heriles)11.
Римляне тщетно хотели их покорить и принуждены были оградить себя от набегов их валом Адриана (Hadriani munis), отделявшим Каледонию от остальной части острова12.
Думы кельтов относятся преимущественно ко времени завоеваний римлянами Британии. Очистите эти думы от пышности и красок перевода на английский язык, не способный выражать древней простоты, подобно французскому, и вы невольно сознаетесь, что в созданиях бардов нет той премудрости, которая заставляла бы подозревать плохого сочинителя Макферсона в том, что это его вымыслы.
Выскажем простыми словами, например, начало поэмы под названием Картон: «Запою про старые времена, вспомяну великие подвиги падших витязей. Журчат потоки Лоры память былому. Шумят леса Гермаллатские приятное слуху. Смотри, Мальвина13, берег порос мхом, с темной вершины приклонились три старые сосны на зеленую долину. На горе цветет, клонит голову по ветру, степной ковыль стелет седые космы над двумя камнями, что вросли в землю, поросли мхом; дикая коза прочь бежит от духа, что стережет место святое».
«Кто таков возвращается из чужих стран со своей тысячью? Стяг морвенский перед ним развивается, густые кудри с ветром борются. На челе утихла гроза военная. Мирен взгляд его, как заря вечерняя на тихой долине Коны. Кому быть, кроме славного царя Фингала, сына Комгалова? Радостно смотрит он на родные берега, велит своей дружине песни петь, и грянула тысяча голосов:
Бежали враги, бежали в свои далеки степи!
Сидит царь земной (Рима) во своих во палатах,
Прослышал он, что тыл дала храбрая его дружина,
Мечет грозные взоры, выхватил меч отцовский.
Бежали враги, бежали в далекие степи.
Так пела дружина; и пришли они в палаты Сельмы, и зажгли тысячу светочей во славу победы Фингала над иноземцами, и был пир великий, и веселье во всю ночь».
В подобном переводе, очищенном от высокопарности выражений перевода Макферсона, слепец Оссиан будет не более как слепец-гуслист; а его поэмы явятся в своей бесхитростной народной простоте ничем не выше дум малороссийских, только пусть переложат их на новейшие языки тоном Макферсона, и вы усомнитесь в достоверности их. Разыграйте простую, полную души народную песнь вместо рожка на фортепьянах и варьируйте ее всеми украшениями музыки, переведите переливы голоса в переходы аккордов, и вся вера в простоту темы исчезнет.
Все поэмы Оссиана и прочих бардов галлийских составляют рассказы в мирной прозе. Рифму они употребляли только в лиризме или в тех местах, где, прерывая рассказ, они брались за гусли или арфу и сопровождали голос звуками.
Певцы и музыканты кельтов, называемые бардами, как народные ученые и поэты составляли низшее сословие друидов или духовных; и воспевали богов, царей и героев. Это были живые книги преданий, передавая друг другу устно события народные в песнях; словом, они были то же, что поэты Индии, принадлежащие к сословию брахманов.
По-санскритски бъарата значит божество слова, преданий, и также: актер, мимик; бъарата сверх того есть общее название актеров, плясунов, мимиков; значит также горца, и есть прозвание младшего брата Рамы и одного славного сочинителя драматических произведений14.
В древнем норманнском языке Вага значит прославление, beractt — рассказ.
По древним преданиям Британии, первонаселенцы острова «пришли из страны жаркой, называемой Дефро-бани, пришли через море Гази на остров Бретании в Арморику, где и основались».
Дефробана есть Тапробан, древнее название острова Цейлона, куда проник Рама — десница религии.
Основываясь на этом, можно полагать, что древней религией переселенцев был закон Рамы, и кельтическое название бард есть то же, что и индийское бъарата, тем более что из числа их были комедианты (bouffons satirique) и фигляры — jouglar.
Барды галлийские учились искусству своему 16 и 20 лет. Камиан, историк Ирландии, видел бардов в их школах, человек по десяти в одном покое, лежавших на соломе над книгами.
Бромптон говорит15, что наука бардов в Ирландии преподавалась тайно и поверялась только памяти; и было три разряда певцов: панегиристы знатных, певцы на праздниках народных и упомянутые наши музыканты и фигляры.
Барды, сопровождавшие начальников кланов (колънъ)16 на войну, составляли вместе и охранную их стражу и столько уважались, что присутствовали на пирах царских, имели земли и слугу, который носил за ними инструмент.
В значении телохранителей их название у норманнов образовалось в Ward, сходное и с санскритским варти — garde — стража.
Странно, что славяне были при дворе греческих императоров, были также в одно и то же время телохранителями и музыкантами:
«В день народных игр, во времена Константина Багрянородного, чиностроитель должен был каждого наряжать к своему делу и приказать славянам, которые употреблены были при инструментальной музыке, чтоб оставили входы (т. е. сторожу при входах) и шли на театр17».
Патриархальное племя камбров, [кимвров, киммеров. — Сост] первых населителей острова, сперва прозванного Медовым, а потом получившего название Британии по имени родоначальника их Придана (Prydain), сына Эдда (Aedd), — было прозвано мирным, ибо оно не хотело занимать земли битвой и победой, но справедливостью и миром.
Этот характер племени, из которого образовались барды кельтические, так соответствует славянам, пришедшим от края западного океана в Грецию в царствование Маврикия (в 691 г.), что невольно чувствуешь родство между бардами и бандуристами-славянами. Гусли заменяют нам оружие, говорили они, ибо мы не знаем войны и музыку почитаем лучшим упражнением.
Выход камбров из Тапробана18 сближает их имя с гумрами, или гомеритами [киммерийцами. — Сост], жившими на берегах Ерифрейского моря; название Gael с колхами19, по имени которых и залив между Цейлоном и мысом полуострова Индийского назывался Кольхийским, и, может быть, выход этих народов соответствует времени страшного гонения на буддистов в Индии.
Датчане, вступив в Британию, привели с собой скальдов, которые составляли также сословие певцов, подобное бардам, получившее свое название от Skal — звук. Скальды (Skaldrar) назывались также гальдами (galdrar), от gala — пить {гулять, гулить) и gol — гул, голос20; galldr, galdor-incantatio — чарование посредством песен (заговор, наговор), как например, чары Одина:
«Знаю я песнь от стрелы от меча…» и. т.д.
"Скальды, поэты Севера, — пишет Далин в «Истории Швеции», — были столько уважаемы, что ни один король или вельможа не мог обойтись без скальда, который был обыкновенно в числе знатнейших чиновников двора и всегда находился при особе государя. Его песнопения служили к ободрению, а советы и отважность — помощью. При каждом важном происшествии он сочинял скальде-квид — оду, песнопение, или сага-лиод — поэму, которая удобнее прозы впечатывалась в память. Римляне упоминают, что древние песни германцев заменяли им летописи. Короли так заботились о предании подвигов своих вечной памяти, что во время сражения скальды должны были стоять в ограде из щитов храбрейших воинов, посреди пыла битвы, чтоб быть близкими свидетелями подвигов.
«По божеству красноречия Браге у древних готов скальды назывались также брагерами — название, сходствующее с бардами древних галлов и британцев»21.
«Германцы воспевают, — пишет Тацит, — древними песнями (которые составляют у них единственный род памятников и летописей) бога Туискона, творца мира, и сына его Манна, как родоначальников и основателей своего племени».
После кельтических памятников устной литературы занимает место скандинавская. Время процветания ее в Европе нельзя определить, но сборник XII столетия под названием Эдда представляет глубокую древность.
Овидий в заключении своем на границах Скифии знал поэтов готических и сарматских, учился этим языкам и даже сочинял на них.
Nam dedici Geltice Sarmatice que loqui,
Nec te mirari, si sint vitiosa, decebit
Carmina que faciam pene poeta Getes.
de Punto. Hb. III. 2
Threicio Scythico que fere circumsonor ore,
Et videor Geticis scribere posse modis.
Trist. III ult.
Сравнивая начало «Метаморфоз» Овидия с первыми строфами Волюспэ, ясно видно близкое сходство; даже вся идея «Метаморфоз» основана на Gilfaginning — превращения Гильфа, т. е. Одена.
Помещаю здесь первые строфы Волуспа, или премудростей Воли (Вила, Бела, Ваала).
Песни молю я
О всех событиях
В великой природе:
Подай, творец мира
Высказать повесть
От древних времен
До времен настоящих!
Доколе стихии
Исток возымели,
Все во Вселенной
Было без лика;
Не было тверди,
Не было моря
Единое целое
Во всем пространстве:
Везде пучина,
В пучине мрак.
Ни жара солнца,
Ни хлада ночи;
И не висела
Земля под небом:
Везде смешенье,
Нигде зерна.
Но дети Бора
Воздвигли сферу
И отделили
От неба землю.
Свет озарился
В солнцестоянье;
И в недрах тверди
Возникло семя.
На юге солнце,
И в лике полном
Луна стояла
У врат небесных.
Не знало солнце
Где его запад.
Не знали звезды
Мест постоянных,
Луна не знала
Своих ущербов.
Собрались Силы
Перед престолом
Благого Бога
На совещанье,
Чтоб ночь и вечер,
Заря и полдень,
Восток и запад,
Делили время.
Собрались Азы,
В долинах Иды
Создали храмы,
Дворцы воздвигли;
Уставив жертвы,
Устроив власти,
Жрецов избрали;
Всему учили,
Суд основали —
Всему ограду…
и т. д.
Но священные песни (Daemosaga), или священные сказания скандинавские, кажется, составляют следы древних халдейских Задал (Zalal), священных песен Бабеля; это, должно быть, отрывки, уцелевшие в рунах и в памяти переселенцев-готов.
Древнейшие исторические предания тевтонов со времен перехода этого племени из Задонья к северу, где было уже население кимвров или камбров, племени индийского, основаны на собранных устных сагах скальдов Тюдольфа, Гвинверске, Эйвинда и пр.
Этим и ограничивается древнейшая устная литература Европы, может быть, иссякший след древней письменной литературы восточной, сохранившейся в памяти переселенцев, полной одушевления и силы. Восточная роза переродились на новоселье в шиповник, лавр заменился дубом, кипарис — елью.
К устной германской литературе можно отнести также приключения (abenteuere, aventures) Нибелунгов, поэму в стихах с рифмами, составленную в XIII столетии из разновременных народных дум; но это сочинение письменного уже европейского тира, которому образцом служило направление романских поэтов.
Новая эпоха устной литературы проявляется не прежде времени Крестовых походов, которые и были могущественной причиной возрождения народной поэзии. Здесь уже походные певцы являются под именами трубадуров, труверов, миннезенгеров, минстрелей; и эта устная, походная и распеваемая литература может назваться преимущественно романской, как внушенной Римом; но обычай путешествующих музыкантов и певцов, известных в Греции, на эолийском языке, под названием омиров (слепцов), а в России — гудочников, бандуристов и слепцов22 (несмотря на то, что большая часть из них зрячие), — очень древен. У галлийцев арморийских, по словам Юлия Цезаря, поэзия составляла народную науку и с малолетства преподавалась в школах общественных; но со времени Юлия Цезаря латинский язык обратился в привилегированный и стал подавлять народные языки во всей Западной Европе. Повсюду основались школы, и юношество училось подражать творениям Вергилия, Тита Ливия и пр. Народная поэзия и барды преданы были презрению. Поэзия галлов, перерожденных в римлян, в VIII, IX и X столетиях представляет искаженный латинский язык и невежество версификации. Могучее влияние готического языка на кельтический, а потом латинского на это смешение образовало язык романский, или так называемый провансальский. Между тем могущество Рима сперва ослабело от разделения на Восточную и Западную империи, а потом пало от меча Аттилы, предводителя восточных готов из рода Бальдера и основателя Восточной монархии (Austerreich). Но вместе со смертью Аттилы его преобладание перешло в руки западных готов из рода Амальского. В лице Карла Великого образовалась империя Германская и заменила собой колосс Западной Римской империи.
Но Рим еще был центром духовного владычества Пап: втайне они вели подкоп под все гражданские власти. Однако же народность, или гражданственность, уже возросла и была в силах противостоять монистическому направлению владык Рима. Последнее усилие совокупить распавшиеся части под знамя креста и отклонить общую вражду к Риму враждой к обладателям Святых мест было не только тщетно, но еще более раздробило целость и усилило части. В это-то время поэзия, как двигатель духа, возбуждала Европу на восстание против османов; но тут нужна была уже не поэзия привилегированного языка, а народные песни и припев: dieu el volt! — то Божья воля. Вот обстоятельство, которое мы полагаем причиною обращения к наречиям народным; но и здесь наречию романскому, как посреднику между латинским языком и наречиями-вассалами, которые жили на его хлебах, дана была привилегия. Рыцарство и поэзия вошли в моду. Потребность времени была на героев и прославителей геройства: они и народились повсюду, скоплялись в крестовую тучу и разбивались. Рыцари-паладины путешествовали и искали славы верхом, а певцы — труверы, трубадуры, юглары, музары, минстрели, и миннезенгеры — пешком. Одни ревновали друг друга к славе на турнирах, а другие на подмостках. Страсть к стихам обратилась в манию; даже короли считали за честь украшать чело свое венком трубадуров, и это столь же было необходимо, как в старину быть победителем на Олимпийских играх и взять скаковой приз.
Пространство между Альпами и Средиземным морем населено было первоначально лигурами — кельтами, впоследствии названо было Римской провинцией. Здесь и хранилась издавна народная способность к поэзии, родная кельтам шотландским. Здесь они и возникли снова, но уже на языке, переобразованном влиянием ученого латинского.
Во Франции первое проявление провансальских поэтов было в XI веке, когда Констанция (Blanche), дочь Вильгельма графа Провансальского, вышла замуж за Роберта, короля французского, в 1001 году. Вместе с нею прибыли трубадуры, научившие впоследствии и франков сочинять стихи. Но еще в XII веке язык французов был однообразен с провансальским.
Bele Idoine se siet desous la verde olive
En son pere vegier a sol tence et esirive…
До Филиппа-Августа (Gonquerant, или Diendonne) поэты франков употребляли латинский язык; вступив на престол, он изгнал из своего королевства жидов и богохульников, комедиантов и фарсеров, рассадником которых также были жиды (вероятно, итальянские). С этого времени возникли на народном языке lais, вроде элегий, и водевили — vaudevilles — сатирические куплеты, которых начало истекает из итальянских (провансальских) маскарадов, арлекинад (Har-leikin — чаровании Одина или волшебных игр Хара)23.
В Англии переворот литературный также был последствием Крестовых походов. Когда Великобританией овладели норманны под предводительством Вильгельма Завоевателя — все приняло новый вид. Там первоначальный галлийский язык был заглушён наречием тевтоническим; книжным и ученым языком был латинский. Норманны принесли с собою привилегированный язык того времени — романский. При Вильгельме и его первых преемниках в Англии писали и пели на латинском и на народных наречиях: галлийском и англо-саксонском; трубадуры, минстрели24, сказочники (conteors), побасенщики (fableors), паяцы (gesteors), гудочники (harpeors) возникли и в Англии, и поэзия развилась также под названиями: лей (lay, Lais, leudi, liod от lay, laique — в значении мирской, несвященной); баллад (ballade — bal-liod — песнь героическая); застольных песен (rotruenges); хвалебных песен (sirventes); и хоровых (chanson a carole). Здесь также начало романов (roman), т. е. романских сочинений любовных и рыцарских; мадригалов (madra-gol — хвалебная песнь божеству любви); мартингалов (хвалебная песнь божеству войны), драм (ten-son), и комедий.
Подобно как теперь в Бельгии простой народ говорит по-фламандски, а дворянство и литература употребляют французский язык, так и в Англии с XI столетия до Эдуарда III народным языком был тевтонический, а языком дворянства, правления и литературы — язык франков (Frenck). Народная пословица говорила: «Недостает Якову французского языка, чтоб сыграть роль барина». Народность, однако же, превозмогла, Эдуард III постановил актом парламента, чтоб судопроизводство совершалось на английском языке; а между тем сей же акт был писан по-французски. Но в XV столетии литература обратилась к языку народному, и первый билл парламента был написан на английском языке при Ричарде III, в 1483 году, вместо употреблявшихся прежде латинского и французского.
«Английский язык в Англии был на волоске, — говорит Шатобриан. — Легко могло случиться, что три королевства Великобритании говорили бы по-французски и Шекспир писал бы на языке Рабле».
Подобное заключение более блистательно, нежели справедливо: собственно народный язык искореняется только с народом.
Чосер (Chaucer) первый воскресил народную поэзию и был прозван Гомером Англии. В первое время трубадуров25 вся упомянутая нами народная литература была еще устной. Письменным языком был латинский. Народная же письменность образовалась в Европе с XII столетия и преимущественно развилась в XIII и XIV веках, язык провансальский становился общим. Он не только употреблялся в Провансе, Дофине и на всем пространстве древней земли басков, между Альпами и Пиренеями, но процветал в Италии, Испании, Англии и даже Германии. На провансальском языке сочиняли стихи: Роберт, король неаполитанский, Альфонс Арагонский, Ричард Львиное сердце, император Фридрих I, Мария Стюарт и пр. Ученый Бембо в Италии и славный Дриден (Dryden) в Англии сознавались, что провансальский язык есть самый образованнейший, превосходящий все языки Запада.
Словом, язык провансальский, или романский, простонародный язык римских провинций, достиг до высокой чести быть общим придворным и поэтическим языком, как некогда зендский язык был придворным в Древней Персии, греческий у римлян, арабский у турок и латинский у западных народов до передачи прав своих языку романскому. Само название его: langue d’oc — язык азов — значит «язык господ», ибо готы, по Иорнанду, называли владетелей своих азами. — В этом распространении романского языка должно искать и причину универсальности языка французского.
Между тем в великой Греции, на почве переселенцев из Лидии, сложилось искусственно бытие Рима из разных племен и народов, между тем как идея искусственного отечества пала и вдруг замолк язык его, ни одному существу не родной, не природный. Язык славянский рос вместе с обширным племенем, которое говорило на нем от колыбели.
Славянское племя принадлежит неоспоримо к коренному индийскому племени, которого жизнь представляет высокое развитие поэзии, и отделилось от него во время религиозных войн, возникших, кажется, от распространения сивизма26, задолго до Х. Р. Филология раскрывает близкое родство славян с индийцами, как в отношении древней религии, так и в отношении языка; но история ограничилась сведениями византийских писателей, Иор-нанда и Прокопия, и вообще сведениями о племени под именем славян.
В ее глазах вообще славяне до IX столетия, а славяне-русы до прибытия князей варяжских, — не более как грубые прозябавшие дикари, которые в невежестве своем поклонялись истуканам и, что удивительнее, рекам и озерам. Не только рассудок, но и чувства начинают уже не верить подобным несообразностям, потому что и над мраком древней истории поднимается заря.
Не преступая за первое известие византийских писателей о славянах VI столетия, мы, однако же, узнали из Прокопия, что они в это время управлялись древними законами, имели веру в Бога и приносили жертвы; по Нестору, поляне, древляне, сивера, радимичи, вятичи, хорваты, дулебы, лютичи и тиверцы «имели свои города, обычаи, закон отцов своих и предания».
Прокопий упоминает также, что славяне и анты не подлежали в его время единодержавной власти, но издревле имели общенародное правление, о пользе и вреде совещались на общих собраниях.
Этот патриархальный быт славян ничто лучше не объяснит, как легенда о Любуше. Славяне жили в то время еще племенами и имели правление отчинное:
Всяк от свей челеди воевод;
Мужье пашу, жены рубы строя.
И умре ли глава челедина.
Дети все ту збожьем въедно владу,
Владыку се з рода выбернуце,
К плезне дле снемы славны ходи,
Ходи с кметьми, лехи владыками,
Встаху кмети, леей и владыкы.
Похвалиху правду по закону.
. . . . . . . . . . . . . . .
Кда се сиеху леей и владыкы у Вышеград,
Прокны ступи роженья для свего;
Ступи княжна в белествуци ризе,
Ступи на стол отень в славн сием.
Две въгласне деве выучеше
Въстьбам.
У едней су дески правдодатне,
У вторей меч кривды карайче,
Против има пламень привдознестен.
И од нима сватосудна вода.
[Перевод]
Каждый своим сынам27 воевода,
Мужи пашут, жены шьют одежду.
И умрет ли глава сынов,
Все дети заодно владеют именем,
Избрав себе владыку из рода,
Который для их пользы на славные сеймы ходит,
Ходит с кметами (воинами)28
Людьми29, и владыками (духовенством)
Встали кмети, люди и владыки,
Восхвалили правду по закону (по обряду).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда сошлись люди и владыки в Вышеград (в столице),
И по рождению каждый занял место,
Вступила княжна в белейшей ризе,
Вступила на отчий престол в славном сейме,
Две благогласные девы, обученные провещанью,
У одной — правдодатные доски30
У другой — меч, карающий неправду.
Против них пламень правдовестный,
Перед ними вода святосудная…
и т. д.
Начало легенды составляет, без всякого сомнения, статью древнейшего устного закона о наследии семейного владычества, ибо, как видно, на нем основывались и народные законы славян, которые жили племенами и главу племени считали не иначе как отцом своим.
Само слово сейм, снем, сонм происходит от слова семья, а семья от семя — слова, употребляемого в Священном Писании почти везде в значении семьи, потомков. Какими буквами были писаны законы на досках правдодатных, решить трудно; а тем более подтверждать мнение пражского профессора Юнгмана, что славяне из отчизны своей Индии вынесли и свое письмо, но что оно истреблено католическими священниками. Это требует усиленных доказательств, хотя очерк санскритских букв часто и сходен со славянским, особенно в начертаниях скорописных, что представится ниже; предоставляя времени прояснить отдаленную древность, мы, однако же, можем основываться на факте, что славянские трубадуры, или путешествующие музыканты, предупредили появление трубадуров провансальских и имеют какое-то родство с бардами кельтов, живших на оконечностях Западного океана.
«В 591 году, — говорит Феофилакт, современный историк, воин императора Маврикия против персов, авар и славян, — пришли трое походных музыкантов во Фракию, с берегов Западного океана. В 9-е лето царствования Маврикия авары готовились сделать новый побег; почему император, выступив из Константинополя, собирал во Фракии войско. В это время царские телохранители привели трех человек, не имевших при себе оружия, но только инструменты вроде гуслей. Царь спросил их, что они за люди и откуда пришли в греческую землю. „Мы славяне, — отвечали они, — и живем на самом краю Западного океана; аварский хан прислал князьям нашим великие дары с тем, чтоб дали помощь против греков. Хотя князья и приняли дары, но помощи прислать не решились по причине далекого и трудного пути; почему и отправили нас с извинениями к хану. В дороге пробыли мы 15 месяцев.
Хакан противозаконно задержал нас у себя и не отпускал, представляя разные причины. Узнав о великом богатстве и человеколюбии греков, мы нашли случай уйти во Фракию. Гусли заменяют нам оружие, которого мы не носим, да и железа в нашей земле нет; живем в тишине и мире, играем на гуслях и не умеем играть на трубах; не ведая войны, мы почитаем музыку лучшим упражнением.“ — Император выслушал их и, подивившись дородству и крепости тела, приказал угостить и потом отправил их в Ираклию».
Переселенцы из стран Инда на берега Западного океана и потом в Бретанию были, как уже мы упомянули, камбры или гумры. По народному преданию, известному под названием «Триад Британии», племена камбров не хотели занимать земли битвой и победой, но справедливостью и миром, и потому носили название мирных.
Как это патриархальное направление камбров, так и объявленное тремя славянскими гуслистами Маврикию можно применить и к настоящему народному свойству славянского племени: оно могуче, мужественно, но его нельзя назвать, в сущности, и в его сельском быту воинственным, исключая южных славян, которые поневоле привыкли к вооружению. Русские селяне по сие время не знают употребления оружия и почитают песни и пляску любимым занятием в праздное время. В их смысле война есть защита веры и царств. По летописям, славяне повсюду являются преимущественно войском наемным: греки, римляне и готы пользовались всегда их телесною силою и мужеством. Составляя издавна расселившееся по Европе племя семьями, они попадали частями под зависимость иноплеменцев, добывающих землю мечом, и должны были волею и неволею служить в их рядах. Вот, кажется, причина, по которой из названия серб (serbi, servi) образовалось латинское слово servus; из слова люд, люди — lid, leute; и из слабое, славян — slaf-- manciprium esclave, sclavi — les esclavons. Но так как прозванье славян это племя получило до принятия христианской религии, как доказано мною в статье о значении окончаний — слав и — мир в именах, и о значении самого прозвания славяне, то в древних латинских писателях (до Х. Р.) и известно было только слово servus; но sclavus было еще не употребительно; и, без сомнения, пан-нонийские славяне издавна уже носили название сербов, которое в летописях изменялось в сорабы, сабиры, споры, северы, савроматы, унны-сабиры или саберы и пр.
Не имея никаких следов письменности славян до составления грамоты славянской Константином и Мефодием, мы, однако же, можем утвердительно сказать, что этот живой устный язык не был уже в это время в младенчестве31.
«В болгарех дунайских, — пишет Нестор, — словеном живущим крещеным и князем их Ростиславу, и Святополку и Коцелу, послаша к царю Михаилу, глаголюще: „земля наша крещена, и несть учителя, иже бы наказал нас, и поучил нас, и протолковал святыя книги: не разумеем ни греческу языку, ни латинску; они бо ны инако учат, а они инако: тем же не разумеем книжнаго образа, ни силы их: да послете ны учителя, иже нам может сказати книжная словеса, и разум их“».
Михаил послал в славянскую землю двух ученых мужей из г. Селуня (Солуни. — Сост.), братьев Константина и Мефодия, разумевших славянский язык. Они составили письмена азбуковная словенски, перевели на славянский язык Апостол и Евангелие, потом Псалтырь, и от коих и прочие книги. Константин отправился учить в Болгарию, a Мефодий, утвержденный епископом в Моравии, «посади два попа борзописца зело» и в шесть месяцев перевел весь Новый и Ветхий завет сполна. По сказанию Иоанна, Экзарха Болгарского, современника Мефодия, всех книг уставных, переложенных Мефодием на славянский язык, было шестьдесят. Если Слово есть выражение жизни, то надо славянскому языку IX столетия быть очень старым и бывалым, чтоб с таким влиянием, полнотою и верностью передать сокровища святыни, в которых обнята вся жизнь человеческая. Если б этот язык был сочинен вместе с азбукою, народ не понимал бы его и труд был бы лишний и бессмысленный. Сравните перевод с подлинником, и вы увидите сходство только в словах непереводимых, например, апостол, херувим, серафим, Евангелие и прочих подобных. Но славяне имели слово пророк, и переводчик не нуждался в слове профитис; слово закон не заменилось словом номос; вера — словом пистис, и неведение — словом агония и т. д.
Законы и правила каждого языка заключаются в самом языке, а не вне его; следовательно, Мефодий, зная язык, пользовался его собственными условиями, а не условиями греческого языка; иначе его никто бы не понял; сам Иоанн, Экзарх Болгарский, современник Мефодия, переведя с греческого языка на славянский «Богословие» Дамаскина, говорит, что при переводе должно наблюдать правила того языка, на который переводишь.
И вот что странно: славян учили письму, а между тем они, не умея писать, имели уже слово, выражающее это искусство; ибо слово письмо, писание не греческое, и вместо его учитель письмен не нуждался в греческом графи, и Божественное Священное Писание не названо Дейа графи; следовательно, соответственное выражение было уже в языке32.
Мы слишком мало ценили язык свой, полагая, что все сходные слова с греческим, латинским, немецким, татарским взяты из этих языков. По этому правилу можно все языки разобрать по частям, и в каждом не останется ни одного собственного слова.
Но на права славяно-русского языка и на родовую собственность всех основных слов вряд ли посягнет какой бы то ни было из древних европейских языков. Все основные слова, выражающие существенные потребности жизни, и именно: существования, Богопознания, родства и семейности, возрастов, чувств, свойств, времени, стихий, пищи, движения, величины, количества и местоимений, так сходны с языком санскритским (деванагари — языком богов, священным), что ни латинский, ни греческий, ни готский не заключают в себе подобного коренного родства с одним из древнейших языков, развившихся от начал стихийных.
Предлагаем случайно встретившиеся нам слова при поверхностном только занятии санскритским языком. Судя по ним, можно подумать, что славянское просторечие в недавнем времени отделилось от древнего индийского просторечия, и поверить, что чех Брезовский (Юнгман) в самом деле мог разговаривать на первобытном славянском языке с индийцами.
Слова-понятия о божестве и существовании
правитьБъгу — быть; отсюда идея понятия о боге
Бъгути — бытие
Джива — живый
Джив — жизнь
Дъю — дух (dieu)
Дева — див, диво
Дивья — дивный (небесный)
Чувствования
правитьЧай — чаяние (чаю)
Прийя, прийс — приязнь, любовь
Байям — боязнь
Санведа — совесть
Свойства
правитьМахать — могучий, мощный
Тану — тонкий
Набас — небеса
Тридаса — троица
Ади — один, аз, первый
Стихии
правитьУда — вода
Агни — огонь
Сама или Сома — название стихии земли
Дью — дух.
Ваю — ваяние, воздух
Родство и семейность
правитьТата — тятя
Пати — батя, батюшка
Мата-р — матерь, мать
Брата-р — брать
Снуша — сноха
Свасру — свекровь (сестра)
Ятри — ятровь
Сута, суну — сын (зять)
Кравия — мясо, плоть (кровь)
Видава — вдова
Свака — свойский, свояк
Возрасты
правитьЮван — юный
Пурна — полный
Чару — очаровательный,
прекрасный
Нава — новый
Навина — новина, новый
Сваду — сладкий.
Время
правитьБрама (идея времени) — время
Дина — день
Нача — ночь
Цвета
правитьСвета — светлый, белый
Чарви — чермный, червонный, прекрасный
Тама — тьма
Существительные первых потребностей и понятий
правитьДварь — дверь, (двор)
Гата — готь, ход
Тари — гора
Стана — стан
Парага — порог
Звана — звон, звук
Луча — луч, капля, отрез
Луджа — блеск, луч
Пена — пена
Джара-с, ставар — старый
Части тела
правитьМурд — морда, лицо
Наса — нос
Ошъта — уста
Астъи — кость
Капала — голова
Акша — очи, око
Хрид — грудь, сердце
Грива — грива, шея
Пада — пята, нога
Дакшина — десная, десница
Наречия
правитьКада — когда
Тада — тогда
Ияда — егда
Сада — всегда
Прати — против
Тавсич — сколько
Таджаджа — тотчас
Предлоги и частицы
правитьПра — пре
Упа — по
Не — не, нет
Местоимения
правитьАхам — (я сам), я, аз; по-зендски: аземь
Ази — еси
Дру — древо
Сакъа — сук
Смайа — смелость, гордость
Сми — смех, улыбка (smile)
Клесъ — глас
Мна — мнить
Мрити — смерть, умереть
Мантри — мудрый
Матри — советник
Мануджа — муж, мужик
Ганза — гусь
Саранга — сорока
Сьюна — солнце
Маас — месяц
Сиана — сияние, отражение
Дварака — дворец
Дара — дыра, впадина, пещера
Парага — прах
Иога-с — иго, союз, связь
Див — дав, давление
Пайпа-с — птаха, птица
Стъаг — стяг
Пад — путь
Стана — стон
Пачи — печь, печка
Кабила — кобыла
Бахуто — богато, множество
Твам, по-зендски тум — ты
Ma — мя, меня
Тва — тя, тебя
Майя — мною
Твая — тобою
Me — ми, мне
Ию — их
Санти — суть
Майи — мои
Твайи — твои
Ка — кой, кто
Као — кой, который
Та — той, сей, этот
Ви — вай, ваю (древн.), вы
Уба — оба
Нас — нас
Вас — вас
Асм — есмъ, мы
Глагол есмь единственное число
правитьАсми — есмь
Аси — еси
Тъяга — дань, дар (тягло), уход, бегство (утек, например, дал тягу)
Даса — servus (душа — в значении данник десятины)
Нара — человек, отсюда народ
Вачана — вещание
Пратыовача — противо-вещание, противоречие
Правекшана — провещание (foreseeing)
Правека — правитель
Правачани — название
Веды, правовещание, красноречие
Ведена — ведание
Глаголы понятий основных
правитьДа — дать
Дадати — давати, давать, дать
Званта — звенеть
Причшати — вопрошать
Бад — бить
Трасти — трясти
Граб — брать, грабить
Ветси — веси, ведаеши
Пиваси — пиеши
Смаяси — смеется
Васи — веешь
Джанаси — знаешь
Асти — есть
Двойственное число
правитьСвас — есва
Стас — еста
Стас — есте
Смас — есмы
Ста — есте
Санти — суть
Числительные имена
правитьПурва — первый
Ека, ади — один, аз (разг.)
Два — два
Две — две
Уба — оба
Три — три
Чатвар — четыре, четвертый
Панча — пять
Шаш — шесть
Сапта, саптами — семь
Аштан, аштанам — восемь
Наван — девять
Дасан — десять
Екадаса — одиннадцать
Двадаса — двенадцать
Трайодаса — тринадцать
Чатурдаса — четырнадцать
Винсати — двадцать
Тринсать — тридцать
Сата — сто
Бибеши — боишься
Дадаси — даешь
Дживаси — живешь
Патаси — падаеши, падаеси, падаешь
Ста — стать
Вахаси — вещати
Свапиши — спишь, сапишь
Вагаси — вечаешь
Трасаси — трясешь
Видяси — бедуешь
Наяси — несешь
Хваяси — зовешь
Дранаси — дереши
Причшаси — просишь
Гадаси — гадаешь
Званаси — звенишь
Вартаси — вертишь
Бодаяси — будеши
Мишаси — мешаешь
Параврит — поворотить
Пидж — раскрашивать, писать
Плава — плавающий
Шив — шито, шью
Спада — спеть, поспевать
Ситья — стыть
Суш — сушить
Шив — сев, сеяние
Пища
правитьАдми — ем, едим
Гьяс — яства
Адана — яденье
Маду — мед
Пи — пить
Сара — сыр
В приведенных здесь словах, составляющих, может быть, малейшую часть совершенно сходствующих с санскритом, заключается почти все требование начального языка и все коренные понятия. — Сверх того, одно из ближайших сходств славянского языка с санскритским есть отсутствие членов, звуки ч, щ, и существование безгласных ъ и ь, ибо индийские согласные в произношении суть не что иное, как к, г, т, д, п, б, т. е. произносимые без падения на главную, выражаемые иностранцами посредством kha, фа, tha, pha, hha; хвостик, который ставится в конце слова под согласными, также заменяет безгласную ъ.
Итак, древняя самобытность славянского языка неопровергаема, корни родословного древа его в глубокой древности; сходство со священным языком (деванагари) доказывает благородство происхождения. Судьба племени, говорящего на этом языке, была патриархализм, или естественное развитие семейности в общество, между тем как общины Греции и Рима как скороспелые плоды, дали понятие о вкусе, но были жертвами червоточи. Мир славянский прозябал для прочного созрения. Древо дает уже цвет, и в почках зарождается плод, и — да не повредят ему ни хлады, ни засуха!
Когда Греция кончила свое бытие и смолк язык эллинский пред грозным голосом Рима; когда одряхлел и Рим и затих пред криками своих плебеев, тогда славянский язык просил греков передать ему слово Божие, принял его и вместе с этим начал эпоху своей письменности.
Приняв письменность от самой религии христианской и руководимые единственно духовными учителями, славяне приняли и в литературе своей духовное направление. Ее образцами были священные письмена: книги Моисеевы, а не поэмы Гомера; псалмы Давыда, а не оды Анакреона; каноны Иисусу, Божией Матери и святым, а не панегирики именным; молитвы, а не песни разгульные. Поприщем литературы стал храм, а не площадь, и она уклонилась от жизни народной к обители отшельников. Этому направлению способствовало у нас преимущественно и иго монголов. Всё стало искать спасения в Боге: представители народной деятельности монашествовали, а народная литература, почитаемая священством за принадлежность язычества, должна была замолкнуть, и так называемые слепцы, славянские трубадуры, гуслисты и бандуристы, вместо прославления подвигов и геройства стали петь Лазаря и иные притчи (Legende), минеи-четьи. Только в их памяти отпечатывалась литература народная, и, следовательно, с тех пор, как они стали певцами крылоса и паперти, поэзия жизни гражданской заглохла, народные воинственные поэмы и песни вышли из употребления у путешествующих поэтов, и вся новая литература соответственно эпохе времени облеклась в одежду священную; а прежняя древняя большей частью позабылась или обратилась в циркуляры, в которых бездарные певцы выставляли произвольное имя, как в песнях свадебных.
Должно заметить, что в правильном развитии литературы образцы лирических или хвалебных песней образовались из гимнов теургии [богослужения — Ред.]; так, например, у греков гимны Орфея предшествовали всей греческой поэзии и, без сомнения, принадлежат тому времени, когда древний вавилонский сибеизм, или сивизм, основанный в Греции Кадмом, соединился в лице нового законодателя Мелампия с буддизмом египетским или поклонением Бахусу-Озирису; выразим иначе: Кадм основал из патриархального населения Греции гражданственность, а Мелампий патриархальное верование заменил торжественными обрядами Вакха. Здесь начало храмовой литературы Орфея, Каллимаха и клироса, составленного из девяти муз. Этот переход от патриархализма к гражданству и потом к религии, можно сказать, естествен: так гражданскую власть посреди латин основал Ромул, преобразуя в лице своем Раму — т. е. победу; а религиозную Нума, преобразуя номос — закон; так основатель гражданской жизни русов — Рюрик, а воспринявший религию и номоканон — Владимир. Но как в греческом мире до принятия христианской религии существовала литература гражданская (письменная), теургический плод времен языческих, так и между славянами до принятия христианской религии существовала уже литература, но патриархальная — изустный исток язычества славян. Письменность греков была причиной, что большая часть литературы их дошла до потомства, несмотря на истребление вместе со следами язычества. Древняя же устная литература славян по той же причине не могла уцелеть в памяти; а если частью и сохранилась, то невежество так перепутало имена и события, так изменило язык, что к древнейшим памятникам ее теряется доверенность. Они кажутся поддельными или сочиненными недавно, как, например, «Суд Любуши», «Слово о полку Игореве», песни о Владимире и пр., хотя по заключающимся в них признакам неподдельной древности подделка совершенно невозможна.
Героические песни народной литературы относятся почти всегда и преимущественно к какой-нибудь великой эпохе народного быта. Так народная гомерическая поэзия Греции относится к эпохе «покорения Трои», в которой участвовал весь народ Эллады. Дуаны кельтов воспевают Фингала и относятся к временам восстания галлийцев против победоносного Рима. Так тевтоническая поэма «Нибелунги» воспевает Зигфрида и, может быть, принадлежит миннезенгерам времен победоносного Аттилы, представителя восточных готов. Поэмы труверов франконских сливаются в имени Карла Великого. Так и думы русов избрали апофеозом имя Владимира, и темой — богатырское его время, время величия Новгорода и Киева.
Перед подобными историческими именами, основателями славы народной и любимцами народа, исчезали в песнях имена и слава предшественников, и почти всегда деяния многих относились к одному имени как к итогу, к сумме деяний по части какого-нибудь свойства божественного; и это тем легче делалось, что личные имена героев исчезали пред именами апофеоза. Подобный апофеоз Греции составляют подвиги Александра, в Индии — Рамы, в Ассирии — Нина и Семирамиды, в Египте — Рамсеса или Сезосра (Сезостриса).
Подобные апофеозы могли совершаться только во времена устных преданий, когда тему, заданную очевидцами подвигов, молва украшала вариациями и воображением. С водворением письменности очарование стало исчезать, а с водворением печатания кончилось совершенно. Чудеса молвы, как призраки ночи, пропали с восходом истины. Каждый человек стал человеком, и апофеоз исчез.
Переходя из уст в уста, из наречия в наречие, от поколения в поколение, язык легенд и песен изменялся и обновлялся; но это, однако же, не значит, что легенды и песни новы: в них не исчезает древность, несмотря на то, что каждое время кладет на них свою печать и каждый век приспосабливает их к своему выражению до тех пор, пока письмо не остановит бродящего предания и не сделает его, так сказать, оседлым. Но и начертание каждый век произносит по-своему, и даже понимает по-своему; полное же постижение предания принадлежит только тому веку, который в спирали времен лежит на соответственной событию только окружности.
Вот причины, по которым мы полагаем должным восстановить право на древность некоторых памятников устной литературы славян и русов. Обратим прежде всего внимание на думы чехов времен языческих, сохранившиеся в отрывках сборника, найденного в Кенигинхоффе и названного по сей причине рукописью Краледворской (по мнению современных исследователей, она является литературной подделкой, изготовленной Вацлавом Ганкой и Йозефом Линдой и якобы обнаруженной в 1817 году. — Сост.). Влияние Рима на чехов заставило их принять вместе с христианской религией и латинские письмена, а потому сборник дум и песен чешского народа также написан латинскими буквами.
Между малым числом сохранившихся дум, которые составляли историю народа, древнейшей должно почесть думу под заглавием «Честмир и Власлав»; она составляет 27-ю главу третьей книги сборника «О победе над Влаславом», и в языке ее нет еще того различия, которое впоследствии проявилось в наречиях славянского языка.
Неклан каже встати к войне,
Каже княжескими словы,
Против Влаславу
Встаху вой, встаху к войне
Против Влаславу.
Хвалидьбашесе Власлав князь
Витязьством33 над Некланом,
Над славным князем;
Пущаше меч и огонь
В краины Неклаинины,
И гласяше над грабивыми
Мечи своих воинов
Погапенье Неклану:
«В бой Честимиреже веди ми сборы.
Гадливый ны позыва
Надуты Власлав!»
И всиа Честимир и возрадовася,
Радостне сня свой щит черны,
Двузубу, и сня со щитем и млат
И не проникавый шелом.
Под все древа
Взложе обеты богом.
Буйно зволаше Честмир на вой.
Вскоре все вой в ряды иду,
И тяжеху под солнцем жахе (жгучим),
И тяжеху про весь день и по солнце.
Тамо к погребу34.
Ай та се вали дым по дединах,
И по дединах стенанье жалостных гласов:
«Кто сожже дедины?
И кто расплака наши глаза, кто? Власлав!
Последнее буде его вражство!
Помету и пагубу
Вой мои, нань несу!»
Отвечаза воеводе Честимиру:
«Крувой, Крувой, скаред!
Отогнаша стада и сдеяше горе,
В дединах огние и мечие,
Все чие полезно бяше
Потреше его злоба крута,
И зае (заел) воевода нам!»
И озлися Честимир на Крувоя.
Широки перси
Злоба уже ему разовреша
По всех путех… и.т.д.
Вот образец восстановленного текста славянского языка VIII столетия; латинское произношение, в котором нет ш, ж, щ, совершенно изменило древнее произношение славян-чехов, которое совершенно сходно было с тем наречием, на которое переведены священные письмена.
Второй памятник исторических песен чехов относится к 894 году, когда король их Буривой35, приняв христианскую религию католического исповедания, истреблял языческих богов, что, вероятно, и было причиною общего восстания на него и его низвержения.
Эта дума называется «Забой, Славой и Людек» (вероятно, Людовик, Людвиг), и мы восстановим ее сполна.
Почина се о велике победе
правитьС черна леса выступае скала,
На скалу вступи сильны Забой,
Обзира краины на все стороны,
Замутися от краин ото всех,
И застена плачем голубиным
Седя долго и долго ся мути,
И всхописи в гору яко елень,
Долом, лесом, лесом долго пустым,
Быстро спешащее от мужа к мужу,
От сильну к сильну по всякой власти,
Кратко слово ко всем скрыто рече;
Поклоняся богом отсюд к другу спеша.
И мину день первы и мину день вторы,
И кдаж за третьим луна в ночи быша,
Свахуся мужие семо в лес черн.
К ним зде Забой; отведи их в увал,
В пониженный увал глубокого леса,
Ступи Забой наинизше долов,
Взя Варито звучно:
«Мужие братских сердец
И искренних зраков!
Вам пою найниже с дола песнь,
Иде с сердца моего,
С сердца наинижее,
Погружениа в горе.
Отче сойди к отцем,
Остави в дедине детки своя
И свою любину,
И не рече ни кому.
Батя! ты молви к ним
Отецкими словы!
И приде чужи
Усильно в дедину,
И чужими слова заповеда.
И как се сдее, в чужей власти
От утра по вечер,
Тако бы ся сдеяти
Деткам и женам;
И едину дружу нам имети,
По пути всей с весны по морану30,
И выгони с хаев (лес) вси крагун (грачи),
И каки бози в чужей Власти,
Таким же кланяти и зде…»
и т. д.
Третья дума относится уже к временам христианства: она составляет главу целого сборника, которая «почина-ся о великих боях Храстиан с Татары». Герой этой главы Ярослав, князь власти (области) Оломецкой; он победил татар и сам поразил Кублаева сына. Эта событие совершилось после уже того времени, когда татары «два Королевства собе подманиху: старый Киев и Новиград простран, роспряну вси вон угров и поплениху все че (что) вземъ их бяше; в Польше разложиху, поплениху вси волости и додрахуся люто к Оломпу».
«Беда встане тужша по краинах».
И христиане взмолились к Богу жалостливо, дабы спасал их от татар злочестивых:
«Встань, о господине, в гневе своем!
Спаси ны врагом, спаси ны стягающих
Потлочити хотя ю душу нашу,
Оключивше ны внуж волци овце…»
и т. д.
Кублай, или Хубилай-Хан, вступил на престол в 1260 году; по смерти его в 1294 году наследовал преобладание Монголии внук его Тимур. Событие, относясь к царствованию Хубилая, без сомнения, также относится и к поражению татар в Польше в 1267 году.
Легенда о Неклане современна прибытию Константина и Мефодия в Моравию и может служить образцом тогдашнего народного языка славян и доказательством, что перевод священных книг не дал иного направления языку и что все славянские наречия в то время были близки друг к другу. Впоследствии уже, когда чехи и поляки приняли религию и письмена от Рима, недостаток букв латинских для выражения звуков славянских изменил произношение слов, и письменное j стало выговариваться как ж; напр. drjewo — вместо древо — држево; и стало писаться: drsewo; братрjе — братрже — bratrsie; wietrji — ветры — ветржи — wietrsi; rjechu — реху — rsiechu — ржеху; horje — горе — horsie — горже; вера — BJepa — вжера и т. д.
Наряду с упомянутыми нами древними памятниками устной литературы придунайских славян мы можем поставить русские, и именно сборник богатырских песен Кирши Данилова. Некоторые из них принадлежат неоспоримо героическим временам Руси, хотя язык их частию приспособлен уже к позднейшим временам. Устное предание могло перепутать событие и имена, могло старца нарядить юношей, но не могло обратить в юношу; он невольно проговорится и обличит себя.
Богатырская, или геройская, эпоха русских относится к временам величия Киева и процветания Новгорода. Языческая, торжественная жизнь Владимира, его полеванья, пиры, музыка и песни составляют последний период боевой и певучей жизни народа, и это время не могло не остаться в памяти:
В стольном городе во Киеве,
У славного князя у Владимира,
Было пирование, почестный пир,
Было столованье, почестный стол,
На многи князи, бояры,
И на русские могучие богатыри,
И гости богатые…
Эта не вымысел, а устное народное предание, которое невозможно придумать точно так же, как рассказ о корабле гостя Соловья Будимировича:
Из за моря, моря синяго,
Из глухоморья37 зеленаго,
От славного города Леденца,
От того-де царя ведь заморского,
Выбегали, выгребали тридцать кораблей…
и т. д.
В этой песни слова новые, но смысл старый. Описание корабля не стоило бы внимания, если б оно не было верным очерком древних кораблей. Подобно как теперь усовершенствованные корабли почти повсюду строятся на один образец, так и в древности весельные корабли римлян, греков, норманнов и русов были, без всякого сомнения, однообразны — «нос и корма по-туриному», т. е. наподобие овна. На носах и кормах кораблей римских также было преимущественно изображение овна. Нижняя часть носа (rostra, éperon) также выводилась клыками или железными ножами, которые при быстрой встрече пронзали бока неприятельской ладьи.
На том на соколе корабль,
Сделан муравлен чердак.
У древних на кораблях военных также строили башни (turres).
Вместо очей было вставлено
По дорогу камню по яхонту.
На изображениях древних кораблей также видны с боков глаза, как у огромных животных, вместо усов пики и пр.
Откуда мог взять Кирша Данилов подобное описание, как не из устного предания? Древние певцы не знали вымысла; что глаз видел, а сердце чувствовало, то они передавали без украшений и даже без прибавлений; и мы верим, что богатые корабли русов были похожи на описываемый корабль Славоя Будимировича, и это описание было типическим того времени: где нужно было воспеть корабль героя песни — оно вставлялось в песне, как формула великолепного корабля.
Не времени и не понятиям Кирши Данилова принадлежат и подобные стихи:
И зачаль тута Ставръ поигрывати,
Сыгръшъ38 сыгралъ Царяграда,
Танцы39 навелъ Ерусалима.
Величалъ князя со княгинею,
Сверхъ того игралъ Еврейский стихъ40.
Не упоминая многих других мест в песнях Кирши Данилова, изобличающих древность их, мы обратимся к великому творению неизвестного певца русского, к «Слову о полку Игоря князя Новгород-Северского»41, которое есть образец высочайшего совершенства народной устной поэмы. Если подобные песни были рапсодиями, из которых составилась «Илиада», как сборник хвалебных песен событиям под Троей, то ни одна песнь греческого Гомера не сравнится по достоинству поэзии с Гомером, окропившим слезами поэзии Русь, раздираемую усобицами Ольговичей и Мономаховичей и уже готовившуюся пасть под иго монголов.
Усобица княземъ на поганыя погыбе,
Рекоста ба братъ къ брату:
Се мое, а то мое же;
И начяше князи про малое се великое молвити;
А сами на себе крамолу ковати.
А погани съ всехъ стран прихождаху
Съ победами на землю Русскую.
Здесь начало внутренней причины нашествия монголов на Русь. В мае месяце 1186 года рать русских была разбита на берегах Каялы, и с этих пор «поганш нар ищуще на Русскую землю емляху дань по бълъ отъ двора»; в 1207 году половцы взяли и опустошили Киев: «Иконы одраша, а иныя поимаша, и кресты честныя и ссуды (сосуды) священныя, книги и порты (одежды) блаженныхъ первыхъ князей, еже бяху повешали въ церквахъ святыхъ на память собъ». В 1224 году совершилась несчастная битва при Калке, а в 1236 году Русь стала данницей ханов монгольских. «Песнь о полку Игореве» есть последняя песнь героических времен Руси. С этой эпохи замолкла слава; устрашенный народ, не находя уже защиты в градах, стал прибегать под защиту стен монастырских, ибо обители монашествующих чтились и самими монголами. Русь, как изрубленный на части витязь, лежал бездыханен; стаи черных воронов носились над ним, рвали белое тело. Но Иоанн I собрал в калигу все части его; Димитрий Иоаннович полил мертвой водой, и они срослись — витязь воспрянул и вступил в новую борьбу с врагом; воскресла с ним и слава. Первая песнь ее была «Сказанье о Мамаевом побоище», но уже на лад стихир священных; это поет монашествующий певец, без созвучия бандуры; иногда только невольно отзовется в рассказе его звук стародавней славы. Вскоре, однако же, забряцала и бандура «о взятии Казанского царства»; потом великие эпохи возникающей Руси начали отзываться снова в песнях слепцов-гудочников и бандуристов; народ стекался и слушал песни их, устную историю про Скопина Шуйского:
Как бы во ста двадцать седьмом году,
В седьмом году, в осьмой тысячи,
А и деялось, учинилося,
Кругом сильна царства Московского,
Литва облегла со все четыре стороны;
А и с нею сила, сорочина долгополая,
И те черкесы пятигорские,
Еще ли калмыки с татарами,
Со татарами, со башкирцами,
Еще чукча со люторами…
и т. д.
Или как Ермак взял Сибирь:
Во славном понизовом городе Астрахани,
Против пристани матки Волги реки,
Сходилися тут удалы добры молодцы,
Донские славны атаманы казачие
Ермак Тимофеевич, Самбур Андреевич, Анофрей Степанович.
И стали они во единый круг,
Как думати думушку за единое,
Со крепка ума, с полна разума…
и т. д.
Покуда еще отпечатывалась народная жизнь в памяти, а не на бумаге, вряд ли хоть одно значительное событие, стоящее славы, не воспевалось народом.
Так в Сербии в дни борьбы за первенство с Булгарией и в победные дни со времен Симеона, который именовался уже «Краль Сербіе, Рассіе, Тривалге, Зохолмге, Діокліе, и све Далмаціе», при Стефане Уроше, который женат был на Елене, дочери французского короля; при сыне его Милутине Уроше, владычествовавшем над Рассиею, Диоклеей, Албанией, Булгарией и всеми приморскими странами от Адриатического моря до р. Дуная, — народные события, привязанные к именам королей и иноков, передавались в думах и песнях.
После падения под иго турецкое голос народный замолк; но едва возникла надежда избавиться от ига, едва меч заблистал — и песнь загремела.
Таким же образом и у русов-украинцев возникла дума — воинственная песнь, когда Южная Русь стала освобождаться из-под ига поляков:
О, бывали в нашей славной Украине, бывали
Страшные, черные годы, бедовые времена,
Бывали моры и военные грозы!
Никто не был щитом украинцам,
Никто за них не воссылал молитв к Богу!
Только святой Бог не забывал их,
Хранил в великих усильях, и в защите.
Только Бог святой знал, что думал, гадал и замышлял,
Когда посылал невзгоду на Украинские земли.
По Его воле и прошли, минули невзгоды:
Нет теперь никого, кто бы нас одолел;
Не раз и не два ляхи разоряли Украину,
Не давали ни на час ей отдыху,
День и ночь наготове держали коней.
Из-за горы туча встает — встает, выступает.
До Чигрина громом гремит,
На Украинскую землю молниями блещет…
и т. д.
Устная литература час от часу исчезает и в славянских племенах, исчезает вместе с патриархальным бытом их: память передает труд свой письменности. В Великороссии в народе почти нет уже преданий42, но Велико-россия неистощимо богата еще обрядными песнями и голосами: это достояние древности, наследство, какого не имеет ни один народ в мире. Думы или народные поэты сохранились в Украине и в Сербии. В первой вы еще найдете слепцов-гомеров, которые расскажут и пропоют вам, сопровождая голос звуками лиры, как «сила, сила, сила силу одолела», пропоют про казачество, гайдамачество и чумачество, про гетманов, про набеги татар, турок, поляков, про притеснения, которые претерпела Украина от ксензов и жидов:
Помять не умрет, не поляжет,
Рыцарство казацкое всем перескажет.
Вы услышите думы про Наливайку, Самку-мушкета, Степана Кукурузу, Повтора-Кожуха, Барабаша, Нечая, Хмельницкого, Железняка, про Сагайдачного,
Що променяв жинку
На тютюнь да люльку.
Про Ивана Коловченку, про Ивана Свирговского, что
Сизым орлом летал,
Тополем гнулся.
Про Богдана Ружного, который врывался с удалыми казаками в Малую Азию и громил Константинополь.
Про Гайдамака Перебейноса; и вообще про гайдамацкую жизнь тех времен, когда народ, притесненный поляками, бежал в леса тысячами и предавался гайдамачеству:
В лесу только волки да лисицы,
Вот мои братцы и сестрицы!
Один только черный ворон крячет:
Здравствуй, здравствуй брат Гайдамаче!
При умиренной жизни песнь народная не забывала и славных чумаков; например, чумака Макара, который сорок лет чумаковал и сложил голову посреди степи на пути из Крыма в Харьков. Говорят, что по сие время могила его растет и высится: кто ни идет из чумаков мимо — остановится, поклонится и бросит горсть земли.
В Сербии вы можете еще видеть сохранившуюся тень древних бардов — бандуристов, которые, с гудком или с гуслями, поют про былые времена, про юнаков, например, про Марко Кралевича, про гайдуков или свободных воевод, которые, скрываясь со своими шайками в лесах, постоянно ведут войну с внешними властями, преобладающими Сербией; но не трогают своих, как, например, гайдук — Велька Петрович и пр.
Война с турками есть эпоха почти всех дум сербских, распеваемых гадлярами43; описания битв юнаков (молодцов) и гайдуков с пашами и любовь составляют темы. Но и эпоха, предшествовавшая падению славян придунай-ских под иго турок, еще не забыта. Песни о кралях славянских Радославе, Павлимире, Тешимире, Владимире, Доброславе и многих других сохранились еще, и из них можно видеть тогдашние отношения славян к Греции и Риму, а равно и взаимные отношения славянских королевств — Болгарии, Сербии, Далмации, Боснии и других.
Мы уже заметили, что исток устной народной литературы имеет начало свое в патриархализме народов, там, где чистая кровь родства не охладела от смешения и где чувства любви к Божеству, к родной земле и к своему ближнему не иссякли от притворных излияний. Заключим желанием, чтобы гражданская наша литература кончила период подражания и вступила в период самобытности. Первым трудом ее будет сборник литературы народной, покуда еще не иссякла она в памяти и народ не запел октав какой-нибудь поэмы.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПубликуется с небольшими сокращениями по изданию: Русская словесность. (Без года и места издания.) Из собрания Чертковской библиотеки. Очерк истории русской литературы с глубоким экскурсом в древнюю эпоху и эстетическими размышлениями. Примечания автора.
1 Первоначальное значение слова литература означало совершение жертвоприношения: от слова lito (лития — возливание) — жертвоприношение, и retra — слово, речь оракула. Латинское же слово littera произошло от lito, litare и впоследствии при-далось священным знаком, обратившимся в буквы.
2 Слово, близкое к санскр. изиата — возвышенность превосходство, excelence, prééminence, — производящее от иза имя Сивы в значении творца, прародителя, природы; отсюда египетское название Isis — Изида.
3 Египтяне называют кушитов афоф (эфиопы). Кушиты, эфиопы, хананеи и египтяне (копты) составляли в древности одно племя, называвшееся aitheriens (airien — по Евсевию); Плиний пишет, что эти народы назывались также атлантами. Dynast, du 2. liv de Manelhon. Comte. I. Potocki.
4 Просветителя своего индейцы называют также Девани-са — божество ноги, из чего греки образовали Дионисия.
5 Ch. Lassen Zeitsch. fur die Kunde des Morgenlandes 1. Heft. 70.
6 Chateaubriand. Ess. sur la litt. angl.
7 Нама по Санскр. — имя, numen, name, поклонение, наклонность (свойство), намас — дар, покорность, склонность.
8 По-санскр. сакала значит чешуя (рыбья) кора, скора (шкура), schale, ecale, coupe, bassin (у диких по сие время чешуя рыбья и раковины заменяют чашу и инструмент, которого звуками, как тарелками, они сопровождают свои песни), — от сакала — schale, чешуя, чаша, écaille, coquiile, lasse (таз) и shale; звук — по готич. skald, shall — образуется в chant, точно также как shalle — в англ. skin или chin, son, chant. Кора и кожа у древних заменяли щит, отчего skald сходно со skild — щит. Сакала значит также корабль (от кора), барка, ибо первообраз кораблей были сделанные из кожи или коры ладьи, отчего и ладья сходно со словами лад и leder — кожа.
9 Слово диван происходит от девас — боги, правители; диван — заседание богов, или правителей, собрание; слово соответственное вполне думе, которое также значит судилище, правит, заседание (по Гот. — dama), беседа и дума — размещение. Диван у сербов имеет также значение — беседа, разговор. В Азии близ Бассоры у так называющихся mende-jahia, т. е. учеников Иоанна, главная священная книга называется Диван — вероятно, в значении: сборник, собрание.
10 Из названия cael, caledon, culdees (solitaires), по различным наречиям, у римлян образовалось название celtae, которое придали жителям Шотландии, между тем как то же племя, жившее на твердой земле, получило преимущественно название галлов, которых, однако же, должно отличить от галлов, потопленных римлянами и норманнами; для отличия мы назовем галлов — кел-тов — галлийцами. Собственно название gael одно и то же что в готическом hol, holig (sacer) и caledon; одно и то же, что в гот. helgedom, heiligthum — священство; ибо h изменяется часто в к, с: так, heisa (salulare) — kalsa. Heilagr, heigar, heiliger — калугарь.
11 Владетели, цари; по-камбр. jarl — значит comes, от herus — dominus. Heriles — герулы.
12 Без сомнения, и вал в Булгарии, отделяющий по реке Карасу (Черноводы) Малую Скифию от Мизии, построен также Адрианом, когда в 133 году он, опасаясь набегов скифов на римские области, разрушил мост на Дунае, построенный Траяном и утвердил таким образом границею Дунай до Черновод; от Черновод, по левому берегу этой реки, до Кистенжи на Черном море, сухую границу укрепил земляным валом с окопами для стражи. Окопы вроде больших редутов видны по сие время на расстоянии версты один от другого.
13 Славянск. Мильана, Малина, Милева, Милена, Милийя.
14 Dict. Sansc. Wilson.
15 Histde Fran. Michelet, no: Logan. The Scotisch gael. T. II. P. 215.
16 По-кельтически Кольно — Glin. Rech. Hist, sur l’orig de Sarm. Sostr. de Bahusz.
17 Штр. изв. о слав. Год 919—945. Стр. 120.
18 Тапробан, или Цейлон, назывался также Салице. Он посвящен был Солнцу.
19 Кольхи (кольхиды) также напоминают нам поселение ким-вров или киммериан на Черном море (Амазонском, Киммерийском, Русском).
20 Skald значит также child (щит), held, герой; helf-help-хлап, в древнем значении — вспомогательный воин; skal по-исландски значит дом, обители, село; skali, skalabu — живуший в лесах; также знач. gigas — гигант, великан, risar.
21 Мы уже упомянули, что бгарата по-санскр. значит также божество слова.
22 В Малороссии по сие время ходячие певцы с лирами (по другому наречию — рыле) называются слепцами, хотя они по большой части зрячие.
23 Отсюда слово харя — маска, vandeville от вап — шут, шутка, и devil — дьявола.
24 Minstrel — ministériel — в первом значении, совершающий службу священную, певец храма.
25 Troubadour (по-фр. trouvère) происх. от слова troubar, tre-var, trevejar, что значит скитаться, путешествовать; trevaire — скитающаяся душа, от trep — тропа, дорога, путь и т. д.
26 Гражданства — civilas. Секта сиваитов составляет отпадение Сивы, или Шивы, от Тримурти. В Греции Сива — Зевс, у римлян — Шива, Jovis pater сокращенно — Jupiter — отец Сива.
27 Челедь — сыны, семья, племя — одно слово с child — сын.
28 Кмет-воин.
29 Леси-люди, народ.
30 Законы древних писались на досках. Так, например, decem tabularum leges — десять таблиц законов римских.
31 См.: Венеты и этруски у истоков европейской цивилизации. М., 2008. Радивой Пешич. Винчанское письмо. Краснодар, 2010. — Прим. сост.
32. Слово писать происходит от санскритского — пиджа, что значит рисовать, писать, красить; пиджати — писати (печатать). Оттого у нас слово писать и значит также рисовать — например, писать иконы.
33 Vicestuiem — Wilaziwi — победа; нов. бог. witezsiwi.
34 Pahrbu, pahrbek — могила, конец.
35 Козьма Пражский, единственный достоверный историк Богемии: «Borzivogii primus dux catholicus» («католический герцог Буривой»). Он писал хронику на латинском языке в половине XI столетия; без сомнения, он же был первый собиратель легенд народных, на которых и основал первые предания истории богемской, начиная с Крока, суда Любуши и пр.
36 Праздник Капалы.
37 Без сомнения, то же значит, что и Лукоморье.
38 Сыгрыш — аккорд, согласование.
39 Танцы здесь значит tenson — драматического рода песнь.
40 Еврейский стих — псалом.
41 А. Ф. Вельтману принадлежит авторский перевод «Слова о полку Игореве» с комментариями, который был предложен А. С. Пушкину для издания в его журнале «Современник». — Прим. сост.
42 На Русском Севере народные предания и былины пересказывались из уст в уста до начала XX века, о чем свидетельствуют многие фольклорные сборники. — Сост.
43 Название, сходное с датским Galdrar.