Нахэма (Крыжановская)

Нахэма : Средневековая легенда
автор Вера Ивановна Крыжановская
Опубл.: 1900. Источник: az.lib.ru

Аннотация:
Средние века… Сколько было загублено жизней из-за ложного обвинения в колдовстве?
Молодая, красивая, благочестивая Леонора — дочь старого скромного писаря муниципалитета Фрейбурга Клауса Лебелинга и благородный рыцарь Вальтер де Кюссенберг влюбляются друг в друга. Но ложный донос отдал все семейство Лебелинг в руки палачей. Девушка выдержала пытки, но умирать на костре она была еще не готова.
Накануне казни, в темнице появляется высокий незнакомец в черном и предлагает Леоноре освобождение от казни, на что она соглашается, еще не понимая в какую зависимость от Темных Сил она попадает…

Крыжановская Вера Ивановна (Рочестер)

править

НАХЭМА

править
Роман

Первое издание: Крыжановская В. И. Нахэма. Средневековая легенда. — Санкт-Петербург, 1900.

Глава I

править

Чудный июльский день 1485 года склонялся к вечеру. Последние лучи заходящего солнца освещали башни и стены небольшого городка Фрейнбурга. Удушливый дневной жар сменился приятной прохладой, а с окрестных высот веял ароматный и живительный ветерок.

Внутренность большой, мрачной и сводчатой залы, каменные стены которой были пропитаны сыростью, представляла зловещий контраст со спокойной и юной красотой природы. Это была городская темница. Через узкие бойницы, служившие ей окнами, не проникал ни один луч солнца. Несчастных заключенных, томившихся в этой тюрьме, освещал бледный полусвет. На одной из кучек соломы, разбросанных там и сям на каменных плитах, лежала пожилая женщина. Она, видимо, умирала. Пряди седых волос обрамляли лицо, искаженное страданием. Окровавленное белье окутывало ее ноги, очевидно раздробленные пыткой. Около нее на коленях стояла молодая девушка чудной красоты. Выражение невыносимого страдания и страшного отчаяния отпечаталось на ее лице. Она читала отходную. Девушке этой было лет семнадцать или восемнадцать. Полотняная рубашка и короткая серая юбка позволяли видеть чудные формы ее высокой и стройной фигуры. Черты лица ее отличались тонкостью и классической правильностью. Белокурые, золотистые волосы растрепались и прикрывали ее плащом, а густые, шелковистые пряди их спускались до самых плит. Она тоже, видимо, вынесла пытку, так как обнаженные руки и ноги ее были покрыты ранами и ожогами. Прижав к груди сложенные руки, девушка молилась вполголоса, боязливо наклоняясь к умирающей всякий раз, как та делала какое-то движение.

Вдруг старуха открыла глаза. Угасающий взгляд ее, полный любви и горя, устремился на девушку.

— О, Лори, Лори! Если бы ты могла, как и я, не дожить до завтрашнего дня! — пробормотала она.

При этих словах девушка вздрогнула и с глухим стоном обняла несчастную женщину. Это неосторожное прикосновение, причинившее сильную боль, вырвало у умирающей страшный крик. Конвульсивная дрожь пробежала по ее телу. Затем голова ее бессильно откинулась назад, широко открытые глаза приняли стеклянный вид, а конечности вытянулись. Смерть, более милосердная, чем люди, прекратила страдания несчастной. При крике несчастной женщины. Лори быстро откинулась назад. Когда же она убедилась, что перед ней лежит труп, ею овладело безумное отчаяние. С громкими криками, заливаясь слезами, молодая девушка рвала на себе волосы, ударяла себя в грудь, обнимала умершую и осыпала ее поцелуями, называя самыми нежными именами. Но это возбуждение быстро прошло. Разбитая нравственным горем и физическими страданиями, какие причиняли ее израненному телу резкие движения, она опустилась на солому и прислонилась к сырой стене, застыв в какой-то мрачной апатии. Видя эту неподвижную фигуру, ее бледное, искаженное лицо и закрытые глаза, можно было подумать, что молодая девушка умерла или, по крайней мере, лишилась чувств. Но ничего подобного не было. Немое оцепенение сковывало лишь ее тело; мысль же продолжала работать. Перед бедной Леонорой пронеслась вся ее жизнь. Она видела себя счастливым и беззаботным ребенком, в чистеньком и уютном домике своего отца, старого Клауса Лебелинга, занимавшего скромную должность писаря. Матери она не знала. Сестра ее отца тетя Бригита, воспитала девочку с нежностью матери, всячески портя и балуя ее. В обществе этой нежной и благочестивой женщины и обожавшего ее отца Лори выросла, прекрасная и невинная, как цветок, распустившийся на солнце. Тетя научила ее вышивать, но ученица скоро превзошла в этом искусстве свою учительницу. С вдохновением, присущим великому таланту, под волшебными пальцами Лори создавались настоящие картины. На знаменах, шарфах или церковных украшениях золотые и шелковые нити, казалось, оживали и превращались в живые цветы или настоящие головы херувимов.

Поэтому репутация молодой вышивальщицы быстро установилась. Явились многочисленные заказы, как из города, так и из окрестностей. Клаус Лебелинг гордился своей дочерью. Он гордился восхищенными взглядами, устремляемыми на нее, и многочисленными претендентами, искавшими ее руки, среди которых был даже сын богатого негоцианта, что представляло блестящую партию для дочери бедного и незначительного писаря. Но сердце Леоноры оставалось покойным, и она категорически отказала богатому претенденту. Тот оскорбился отказом и удалился, полный гнева и злобы. Затем в воображении молодой девушки, с болезненной ясностью, восстал счастливый и, в то же время, роковой день, решивший ее судьбу. Это было на Рождество. Она с Бригиттой была на обедне. Они собирались уже уходить из древнего собора, когда у сосуда со святой водой она увидела богато одетого мужчину, устремившего на нее взгляд, полный страстного восхищения. Это был высокий и стройный молодой человек. Современный костюм, очень шедший к нему, чудно вырисовывал его изящные формы. Из-под бархатного тока, украшенного белым пером, выбивались густые, темные кудри. Небольшая слегка вьющаяся бородка обрамляла его правильное лицо. Золотая цепь на шее и шпага указывали, что этот молодой человек был какой-нибудь богатый патриций или синьор из окрестностей.

Молодой человек с легким наклоном подал девушке святую воду. Та покраснела и опустила глаза, когда руки их встретились. Тем не менее, она хорошо разглядела красивого кавалера и унесла с собой воспоминание о нем.

Можно представить себе как сильно билось сердце молодой девушки, когда несколько дней спустя, тот же изящный синьор явился в скромный домик Клауса Лебелинга и заказал покров для алтаря, отличавшийся необыкновенным богатством и очень сложным рисунком. Тогда же Леонора узнала, что этот посетитель был благородный рыцарь Вальтер де Кюссенберг, мать которого жила во Фрейбурге, и которую она знала в лицо.

Госпожа де Кюссенберг, чувствуя себя после смерти мужа одинокой в замке, так как единственный сын ее находился при дворе императора, переселилась в свой прекрасный дом во Фрейбурге. Со времени первого посещения дома Клауса Лебелинга. Вальтер часто стал приходить туда, чтобы убедиться, как продвигается его заказ. Всякий раз он все дольше и дольше оставался там, а Леонора с каждым днем все с большим нетерпением ждала его прихода.

Добрая Бригитта со смешанным чувством радости и страха следила за развитием любви между молодыми людьми. Она знала суровую и неприступную гордость госпожи де Кюссенберг, и ее намерение женить сына на богатой Филиппине, дочери Конрада Шрамменштедта — будущего бургомистра города. Тем не менее, когда Вальтер честно попросил у отца руки Леоноры и высказал непоколебимое решение жениться на ней, несмотря на все препятствия и на оппозицию матери, добрая женщина успокоилась и возблагодарила Бога за великую милость, которую Он посылал ее дорогой племяннице. Нельзя было описать счастье Леоноры, как вдруг на нее, подобно удару грома, обрушилось ужасное обвинение в колдовстве и навсегда разбило ее мечты о любви.

Это ужасное обвинение в ту эпоху было равносильно смертному приговору, так как Германией овладело настоящее безумие разрушения. Страх перед магией и колдовством, подобно черной тучи, носился в воздухе. Обезумевшая толпа всюду чуяла колдунов, колдуний и чары. Повсюду пылали костры, пожирая сотни невинных и виновных, давая широкое поле злобе и личной мести. Прежде всего, явился какой-то пастух и обвинил Бригитту в том, что она околдовала коров его стада, большая часть которых больны, тогда как три коровы Лебелингов совершенно здоровы. Однажды утром, в ту минуту, когда старый Лебелинг собирался идти на службу, все семейство было арестовано и отведено к судье. Второе обвинение еще сильней ухудшило положение обвиненных. Служанка, которой было отказано за недостаток честности, донесла, что Бригитта и Леонора посещают шабаш. Она видела, как они варили мазь, издававшую странный и неприятный запах. Затем, она застала тетку, когда та натирала этим дьявольским зельем руки и живот, а потом улетела через окно. Что же касается молодой девушки, то ее видели собирающей разные растения и магические травы. По словам бывшей служанки, обе обвиненные женщины приготовляли любовные напитки, жертвами которых пали сначала Руперт Шварц, а потом рыцарь де Кюссенберг.

Опрошенный в качестве свидетеля Руперт Шварц подтвердил, что он действительно часто пил у Лебелингов молоко и какое-то питье из горьких трав и что его любовь к Леоноре прошла только после паломничества к Святой Одиле. Подобных показаний трех свидетелей было вполне достаточно, чтобы погубить несчастных Лебелингов. Медальон с волосами Вальтера, найденный на шее Леоноры, был сочтен подавляющим доказательством колдовства. Тщетно рыцарь мужественно объявил суду, что он сам подарил медальон молодой девушке и что ее красота и добродетель являются единственными чарами, покорившими его сердце. Судья с улыбкой участия выслушал молодого человека. Очевидно, несчастный находился еще под влиянием чар. «Молот колдунов» — ужасная судебная летопись, опубликованная доминиканцем Ширенгером, рассказывает подобные дела и разоблачает все козни демона. Леонора и Бригитта были подвергнуты пытке. Несмотря на такие неоспоримые доказательства, они осмеливаются отрицать свое преступление. Но, слава Богу, нет недостатка в средствах заставить говорить самых упорных.

Дрожь ужаса и отчаяния пробежала по телу молодой девушки, когда она вспомнила все муки какие, она испытала, когда ее били бичом и жгли раскаленным железом.

Когда, почти обезумев от страданий, она вернулась в свою темницу, тюремщик грубо объявил ей, что ее негодяй-отец повесился ночью, желая избежать заслуженного наказания.

Занятая своими горькими думами, Леонора не обращала никакого внимания на то, что происходило вокруг нее. Весь ум ее был сосредоточен на одной ужасной мысли, от которой волосы поднимались дыбом. Она была присуждена к костру и на следующее утро приговор должен быть приведен в исполнение. Несчастная заранее чувствовала весь ужас этой казни, которая, по указанию Ширенгера, должна совершаться как можно медленней. Как мы уже сказали, Леонора даже и не заметила двух лиц, заключенных вместе с ней. Один из них — старый пастух, также обвиненный в колдовстве, был страшно изувечен пыткой и громко стонал на своем соломенном ложе. Вторая — старуха, до такой степени сухая, морщинистая и сгорбленная, что положительно невозможно было определить сколько ей было лет: шестьдесят или сто. Тело ее подтверждало последнее предположение, а взгляд опровергал оба, так как ее маленькие, зеленоватые глаза, со зловещим и жестким выражением, горели огнем юности.

Она тоже была подвергнута пытке, но вынесла ее с поразительным, почти презрительным стоицизмом. Как судьи, так и палачи были убеждены, что она обладает особыми чарами, делающими тело ее нечувствительным к страданиям, но так как, несмотря на все усилия, никак не могли найти дьявольский талисман, то мегеру осудили на сожжение живой в обществе Леоноры, ее тетки и пастуха. Ожидание казни, казалось, мало беспокоило это странное и отвратительное создание. Спокойная и равнодушная, она прислонилась к стене, скрестив на коленях свои костлявые, морщинистые руки. Иногда только она поправляла на голове полосатый платок или кричала пастуху, которого, по-видимому, хорошо знала:

— Не реви, как бешеный, Себастьян! Раз уж ты позволил себя так глупо обезоружить, то жди терпеливо господина. Он спасет нас.

Иногда ее взгляд устремлялся на Леонору, неподвижно сидевшую в углу. Вдруг, как бы приняв какое-то неожиданное решение, она тихо подползла к молодой девушке и слегка дотронулась до ее руки. Та вздрогнула и выпрямилась.

— Слушай! Хочешь избавиться от костра, жить и отомстить? — тихо спросила старуха.

— Хочу ли я! — с горечью сказала Леонора, — Конечно, я хотела бы, если бы это было возможно! Но вы знаете, Гертруда, что я погибла. Господь покинул меня.

— Господь — да, но, может быть, другой сжалится над тобой и спасет тебя назло зверям, которые заперли нас здесь и считают бессильными. Хочешь ты, чтобы я вызвала его?

Леонора смущенно и недоверчиво посмотрела на старуху. Как ни было невероятно спасение, все-таки надежда, вызванная странными словами старухи, пробудила в омраченной душе девушки всю энергию, все стремление к жизни, трепетавшее в молодом и сильном организме.

— Зови того, кто может спасти меня! — сказала она изменившимся голосом.

Не отвечая ни слова, старуха дотащилась до своего соломенного ложа, пошарила в нем и достала что-то вроде кривой кости.

Она подняла ее над головой и стала вертеть, а затем, с неожиданной силой и ловкостью вскочила на ноги. Потом, выйдя на средину темницы, она запела вполголоса странную, размеренную песню, не переставая крутиться вокруг своей оси с все возраставшей быстротой.

Охваченная суеверным ужасом, Леонора выпрямилась и, подавив страшные страдания, причиняемые ей малейшим движением, прислонилась к стене, стараясь видеть все, что делает Гертруда. Почти совершенная темнота и близость трупа еще более увеличивали ужас этого зловещего места. Но темница, мало-помалу, наполнилась бледным сумраком, и Леонора различала теперь ясно старуху, которая, с пеной у рта и с выступившими из орбит глазами, все еще продолжала вертеться. Она была отвратительна. Короткая юбка открывала ее голые, черные и худые ноги, а руки, похожие на руки скелета, потрясали над головой какой-то бесформенный предмет, который, казалось, издавал фосфоресцирующий свет, освещавший темницу. Вдруг тюремная келья наполнилась сильным холодом, и по ней со свистом пронесся ледяной ветер. Затем раздались странные звуки. Слышалось хлопанье крыльев и отдаленный рев диких зверей, смешанный с блеяньем козла. Казалось, настоящий ураган потрясал стены старого здания. Острый и удушливый запах затруднял дыхание Леоноры, которая онемев, точно парализованная, смотрела на живой скелет, кружившийся перед ней. Постепенно, на одной из обнаженных стен образовалось широкое фосфоресцирующее пятно, испускавшее красноватый дым. Дым этот стал конденсироваться и скоро принял форму волнующегося занавеса, по которому пробегали молнии. Раздуваясь как бы под влиянием порывов ветра, завеса эта сразу рассеялась, и перед испуганными глазами Леоноры появился высокий мужчина в черном бархатном камзоле. Матово-бледное лицо этого мужчины, обрамленное густыми, вьющимися волосами, отличалось какой-то демонической красотой. Орлиный нос, с раздувающимися ноздрями, указывал на пылкие страсти. На губах его играла сардоническая и жесткая улыбка, а большие зеленоватые глаза, темные и непроницаемые как бездна, устремили на Леонору ужасный взгляд. В поднятой руке этот таинственный посетитель держал фонарь, в котором пылало ослепительное пламя, беспрестанно менявшее все цвета радуги.

При появлении того, кого она вызывала, колдунья упала на пол, но минуту спустя, стала ползти к нему, повторяя прерывающимся голосом:

— Господин!.. Господин Леонард!.. Спаси меня и ее.

Тот, кого назвали страшным именем господина Леонарда, по-видимому, не обратил никакого внимания на отвратительное создание, ползавшее у его ног; он не спускал глаз с Леоноры, которая стояла подобно прекрасной алебастровой статуи и тоже смотрела на него.

— Я слышал призыв и явился. Теперь, Леонора, выбирай: хочешь ты жить или умереть? — спросил незнакомец ясным и металлическим, как звук колокола, голосом.

Несмотря на страх, заставлявший в ней дрожать всякую фибру, Леонора протянула сложенные руки к странному посетителю, имевшему, казалось, власть миловать, и вскричала прерывающимся голосом:

— Жить!… Я хочу житъ!

Насмешливая и циничная улыбка скользнула по губам незнакомца.

— Ты хочешь жить! Для такого юного и прекрасного существа такое желание вполне естественно. Но, друг мой, на этом свете все покупается и продается; жизнь же — слишком драгоценное благо, чтобы давать его даром.

— Какую же цену ты потребуешь от меня? У меня ничего нет, — пробормотала, дрожа всем телом, Леонора.

— О! Ты очень скромна. Вот мой ответ: нельзя одновременно служить двум господам; если ты хочешь моей защиты, то порви со своим прошлым.

Ловким и быстрым движением незнакомец сбросил с левой ноги башмак, и Леонора с ужасом увидела в нем крест из слоновой кости.

— Плюнь, отрекись и попри ногой этот символ, который ты обожала, — продолжал мэтр Леонард, выбрасывая на плиты священный символ.

С минуту Леонора стояла, окаменев от ужаса. Как!? Отречься от Бога и милосердного Спасителя!? Совершить кощунство, поправ ногой святой крест!? Нет!.. Лучше — смерть!

— Исчезни, сатана! — вскричала вне себя молодая девушка.

Затем, осенив себя крестным знамением, она прибавила:

— Я согласна лучше взойти на костер, чем отдать свою душу на вечное осуждение.

Отвратительное выражение моментально исказило лицо таинственного посетителя. Затем раздался легкий смех, в котором слышалась адская ирония.

— Посмотри, какую награду бережет для тебя небо! Оно оказалось более глухим, чем я, так как не откликнулось на твой призыв.

Незнакомец вытянул свою бледную, как воск, руку.

Из длинных пальцев его брызнул огненный луч. Стены раздались и исчезли в далеком сумраке. Перед глазами зрителей расстилалась городская площадь, переполненная народом. В центре высился костер, который поджигал палач.

Среди жертв, охваченных пламенем, Леонора увидела себя. Сцена эта до такой степени была жива, что слышались ропот толпы, треск смолистого дерева и отчаянные крики мучеников, смешанные с пением монахов. Удушливый запах горящего мяса наполнил темницу. У Леоноры волосы встали дыбом, ей казалось, что она чувствует, как пламя жжет ее тело и она испытывает все муки смерти, обливаясь ледяным потом.

В эту минуту мэтр Леонард наклонился к ней. Горячее дыхание его коснулось ее щеки, и он пробормотал металлическим голосом, между тем как его пылающий взгляд, казалось, пронизывал насквозь молодую девушку:

— Ты видишь: здесь — ужасная и позорная смерть; там над этим крестом — жизнь, свобода, богатство, наслаждение и любовь. Отрекись же! Перешагни препятствие, отделяющее тебя от счастья и… мщения!

Нервная дрожь потрясала молодую девушку. Незаметно для нее самой, в Леоноре пробудилась дикая ненависть к несправедливости, жертвой которой она пала.

Итак, все это правда: небо осталось глухо! Не простиралась ли она в этой самой темнице, ударяясь головой о каменные плиты и с горячими слезами моля Бога о помощи и защите? И что же она получила в ответ на свою горячую мольбу? Отец ее повесился, изувеченный труп ее тетки лежал в двух шагах от нее, а она сама, покинутая и опозоренная, должна погибнуть ужасной смертью. Тело ее представляло одну сплошную рану, в ушах ее звучали еще стоны тетки, которой раздробляли ноги, а небо осталось глухо!

Отвратительное проклятье сорвалось с ее губ, и она бешено оттолкнула ногой святой символ Искупителя. В ту же минуту Леонора почувствовала, как ее обхватили сильные руки незнакомца и его пылающие губы прижались к ее губам. Леонора не сопротивлялась. Голова у нее кружилась и она без чувств упала в объятия ужасного существа.

— Господин! Господин! Не забудь меня! — крикнула в эту минуту старуха.

Мэтр Леонард бросил колдунье черный пузырек.

— До завтра! В виде ворона! — ответил он.

*  *  *

В богатом доме, на углу площади, по комнате первого этажа ходил молодой человек с бледным, расстроенным лицом. Покрасневшие глаза его указывали на глубокое горе. Это был Вальтер де Кюссенберг. Всю ночь он не сомкнул глаз. Тысяча планов, один смелее другого, толпились в его уме. Наконец, он в изнеможении бросился в кресло и, опустив голову на руки, пытался молиться. Ропот толпы, которая собиралась на площади посмотреть на казнь, как ударом кинжала поразил бедного Вальтера. Эта казнь, привлекающая грубую и жестокую толпу, уничтожит также его обожаемую Леонору. Через несколько часов это грациозное и очаровательное тело превратиться в бесформенные и обуглившиеся останки. О! Если бы он мог хоть убить ее, чтобы избавить от этой мучительной смерти! С глухим стоном Вальтер вскочил с кресла, подбежал к высокому готическому окну с цветными стеклами и нервным движением открыл его. Он хотел в последний раз взглянуть на свою возлюбленную и поддержать ее взглядом любви.

В эту минуту, дверь с шумом раскрылась, и в комнату вбежал бледный и расстроенный конюший. — Мой благородный господин! В тюрьме случилась неслыханная вещь: Лора Лебелинг исчезла! — вскричал он.

— Она исчезла? Возможно ли это!? Откуда ты знаешь эту новость, Лебрехт? — спросил рыцарь.

— Я узнал это от Сульпиция — помощника тюремщика. Он мне рассказал, что когда утром вошел в темницу с пищей для заключенных, то увидел, что Бригитта и Себастьян умерли. Лицо последнего было совершенно черно. Очевидно, дьявол свернул ему шею. Колдунья же Гертруда лишилась рассудка. Она сидела с бессмысленным взором, с открытым ртом и с окоченевшими конечностями. Что же касается Лоры Лебелинг, то она бесследно исчезла. Видя такое очевидное вмешательство дьявола, Сульпиций испугался и побежал к тюремщику, а тот уже предупредил судью. Чиновники тотчас же отправились в темницу, но не могли ничего обнаружить. Только судья констатировал, что душа Гертруды отправилась на шабаш и еще не вернулась в свое тело. Поэтому он приказал сжечь мегеру вместе с телами двух других злодеев. Сейчас их тащат на костер.

Пораженный сообщением рыцарь никак не мог объяснить себе исчезновение Леоноры. Тем не менее, вздох облегчения вырвался из его груди. Слава Богу, она избавилась от костра!

— Смотрите, смотрите, господин! Вон колдунья. Душа ее все еще не вернулась в тело! — вскричал Лебрехт, смотревший в окно.

Рыцарь подошел и, облокотившись на окно, стал смотреть на ворота тюрьмы. Оттуда вынесли двое носилок с трупами. Затем шел палач с одним из своих помощников. Последний тащил под руку старую Гертруду, которая, действительно, имела безумный вид и, видимо, ничего не понимала, что происходило вокруг нее.

Очевидно, слух о случившемся уже распространился в городе, так как толпой овладело лихорадочное волнение. Крики, угрозы и проклятия неслись со всех сторон по направлению колдуньи, которая молча и равнодушно позволила втащить себя на костер и привязать к столбу.

Скоро пламя и густые клубы дыма скрыли от народа фигуру осужденной, не подававшей признака жизни.

— Она спит магическим сном! — раздалось несколько голосов.

В эту минуту появилась летучая мышь, тяжело паря в воздухе. Она испустила пронзительный крик, и почти касаясь голов присутствующих, исчезла неизвестно куда.

Как бы отвечая на этот крик, из пламени вырвался ворон и с минуту крутился над костром. Затем, испустив три зловещих крика, ворон направился к горам, видневшимся на горизонте. Со всех сторон раздались крики ужаса. Никто не сомневался, что видел улетавшую душу колдуньи и самого сатану, явившегося за ней.

Глава II

править

Когда Леонора открыла глаза, она лежала на постели задрапированной тяжелыми шелковыми занавесками. Одета она была в широкую белую полотняную одежду и покрыта легким пурпурным шелковым одеялом. В первую минуту молодая девушка не помнила ничего, что случилось с ней, и с удивлением осматривала незнакомое помещение. Это была комната средней величины, роскошно меблированная резными столами и креслами черного дерева. Большое венецианское зеркало украшало стену; тяжелые бархатные портьеры закрывали двери и высокое, узкое готическое окно, сквозь цветные стекла которого пробивался солнечный луч. Вдруг к ней вернулась память. Она вздрогнула и закрыла глаза. Неужели она видела все это во сне? Но нет, это был не сон! Она действительно перенесла пытку, была осуждена на сожжение, и ей в темнице явился демон.

Дрожа от ужаса, молодая девушка приподнялась и соскользнула с кровати, но дрожащие ноги отказывались служить ей и она бессильно опустилась в кресло. Тем не менее, она не чувствовала никакой боли. Беглый осмотр убедил ее, что все следы ран и ожогов исчезли. Она чувствовала только страшную слабость.

Движимая беспокойным любопытством, Леонора встала, подошла к окну и откинула занавес. Не было никакого сомнения: она находилась в укрепленном замке. Направо и налево тянулись толстые стены с зубчатыми башнями. Сам замок стоял на остроконечной скале, господствуя над глубоким ущельем, на дне которого ревел поток. С этой высоты открывался чудный вид, окаймленный со всех сторон лесистыми горами. Только голая как пустыня долина, расстилавшаяся по ту сторону потока и окруженная обнаженными скалами, портила своим унылым видом смеющуюся зелень веселого пейзажа.

Леонора села в кресло и задумалась о странном приключении, героиней которого она была. Где она находится? Кто этот таинственный человек, явившейся ей в темнице? Молодая девушка не находила никакого ответа на эти вопросы. Сильный голод оторвал Леонору от ее дум. Она тщательно осмотрела комнату, но не нашла ничего съедобного. Зато на стуле она увидела новые и изящные одежды. Что же касается тряпок, бывших на ней в темнице, то они бесследно исчезли. Леонора не без внутреннего удовольствия обулась в изящные башмаки и надела голубое шелковое платье, которое стянула у талии серебряным поясом, украшенным бирюзой. Затем, надев на шею тонкую золотую цепь, она стала любоваться на себя в зеркало.

Нарядившись так, она села и стала ждать. Голод ее все увеличивался, а между тем никто не приходил. Наконец, она заметила на маленьком столике серебряный колокольчик. После минутного колебания она позвонила и стала боязливо прислушиваться. Минуту спустя в соседней комнате послышались чьи-то шаги, и на пороге появилась фигура, внушившая молодой девушке ужас и отвращение. Это был маленький гном, легкие и быстрые движения которого напоминали змею. Худощавое и угловатое лицо его имело ехидное выражение, а маленькие черные глаза горели злобой. Густые рыжие волос и длинные брови такого же цвета резко выделялись на бронзовой коже.

— Кушать подано, госпожа. Мэтр Леонард отдал меня в распоряжение своей прекрасной невесты, — сказала странная фигура, льстиво кланяясь.

Затем, приподняв портьеру худой рукой со скрюченными пальцами, он прибавил:

— Угодно вам следовать за мной.

Слова незнакомца привели Леонору в ужас. Не назвал ли он ее невестой мэтра Леонарда? Впрочем, не все ли равно! Разве она не отказалась от Бога и Иисуса Христа и не продала своей души сатане самым ужасным кощунством? Холодный пот выступил на лбу Леоноры; но почти тотчас же этот страх сменился полнейшей апатией. Теперь она чувствовала только один голод и последовала за своим проводником, не думая ни о чем, кроме хорошего завтрака.

Она прошла через небольшую рабочую комнату, где стояла прялка слоновой кости, большие пяльцы и корзинка, наполненная клубками шелка, золота и серебра. Затем проводник ввел ее в круглую залу, обделанную черным дубом. Около стола, заставленного всевозможными кушаньями, стояли два стула с высокими резными спинками.

— Кушайте и занимайтесь чем вам будет угодно! — сказал гном. — Вы можете вязать, вышивать или осматривать замок, если это вас интересует. Ходите всюду, где дорога открыта, но если вы увидите запертую дверь, то не пытайтесь открыть ее, так как это будет совершенно напрасно.

Он сделал легкий поклон и удалился. Под влиянием голода Леонора тотчас же села за стол. Ей казалось, что она никогда еще не ела таких деликатесных кушаний и не пила более нежного вина. Когда она попробовала всего: и пирога, и жареной дичи, и пирожного, и засахаренных фруктов, она почувствовала себя как-то особенно хорошо. К ней снова возвращались силы, а вместе с ними жизнерадостное настроение и беззаботное доверие к жизни, свойственное ее летам. Зловещее прошлое, нравственные и физические страдания, вынесенные ею, исчезли. Ярко блестевшее солнце и горячий, чистый воздух, врывавшийся в открытые окна, сильно соблазняли ее, и она решила воспользоваться позволением осмотреть замок.

Леонора обошла несколько богато меблированных комнат и три пустых залы, назначение которых она не могла объяснить себе. В конце длинного коридора она увидела лестницу и стала по ней подниматься. Лестница эта привела ее в одну из башен с балконом, с высоты которого молодая девушка могла осмотреть всю крепость, как снаружи, так и внутри. Теперь она увидела, что с одной стороны замка шел широкий ров, наполненный водой, а также заметила поднятый мост и калитку в стене, выходившую на узкую тропинку, которая, извиваясь между скалами, спускалась в самое ущелье. Внутри замка она увидела мощеный двор, посредине которого был устроен каменный колодец. Каменная стена отделяла этот двор от сада, где виделись густые деревья. Леонора спустилась вниз и, кое-как ориентируясь, нашла, наконец, выход в мощеный двор, виденный ею сверху. В одном из углов двора она обнаружила маленькую, полуоткрытую калитку, ведущую в сад. Сад был невелик, но отличался роскошной зеленью и чудными цветами. Под тенистым кустом роз изо мха была устроена скамейка. Уставшая Леонора села на нее и задумалась.

Молодая девушка с удивлением убедилась, что замок казался совершенно пустым. Она нигде не встретила ни одного живого существа. Чувство тоски и одиночества охватило девушку. Итак, она осталась одна на свете! Отец и тетка умерли, Вальтер навсегда для нее потерян, а сама она, в силу обстоятельств, находится во власти ужасного человека, которого называют мэтр Леонард и который связал ее с собой ужасным преступлением. Горячие слезы брызнули из глаз Леоноры. Горечь, отчаяние и жажда мести боролись в ней. О! Если бы она знала, кто внушил двум презренным мысль взвести на их невинное семейство позорное и лживое обвинение в колдовстве! Если бы она знала, кто погубил ее и разлучил с Вальтером! Вдруг ею овладела сонливость и та странная апатия, которую она уже раз чувствовала. Слезы ее высохли, а отяжелевшие веки сомкнулись. Не будучи в состоянии встать, она легла на скамейку, и ею овладело приятное оцепенение, скоро перешедшее в глубокий сон.

Без сомнения она долго спала, так как когда проснулась, сумерки уже спускались и свежий, ароматный вечерний ветерок шевелил листву, Леонора приподнялась и почти тотчас же заметила странную фигуру рыжего гнома, который поспешно подошел к ней.

— Пойдемте! Мэтр Леонард зовет вас, — сказал он своим неприятным голосом.

Несмотря на нервную дрожь, пробегавшую по ее телу, Леонора тотчас же встала и, опустив голову, пошла за своим проводником. Что-то скажет ужасный господин, которому она отдана телом и душей. Скользя без шума, как кошка, рыжий человек провел молодую девушку в ту часть замка, где она еще не была. Он заставил ее пройти несколько сводчатых коридоров, освещенных висячими лампами и, наконец, остановился перед большой дверью черного дерева, на которой были вырезаны, а также нарисованы красной краской кабалистические знаки. В самом центре, друг против друга, были изображены змея и дракон. Прежде чем кто-либо из них успел прикоснуться к этой двери, она сама бесшумно открылась, и Леонора вошла со своим спутником в прихожую, освещенную двумя окнами.

— Стойте здесь и ждите, пока вас не позовут, — шепотом сказал рыжий, — Будьте благоразумны! Главное же — будьте послушны! Он могущественен, ему все можно, но он не потерпит сопротивления.

Оставшись одна, Леонора села в кресло и стала ждать. Сердце ее сильно билось и холодный пот выступил на теле. Минуты казались часами. Темнота быстро увеличивалась. Бледный сумрак придавал зловещий вид всем вещам, погруженным в темноту. Кресла и другая мебель приняли фантастические размеры, а темные портьеры казались черными. Что-то невидимое, тяжелое и ужасное, казалось, носилось в воздухе. Ужас Леоноры достиг своего апогея, когда из соседней комнаты донесся звучный и металлический голос:

— Войдите, Леонора, и не бойтесь, так как я желаю вам только добра.

Несмотря на страх, какой внушал ей мэтр Леонард, звук человеческого голоса ободрил молодую девушку. Она быстро встала и направилась к двери, сквозь опущенные портьеры которой пробивался яркий свет.

Минуту спустя Леонора очутилась в большой длинной зале. Очевидно, это была лаборатория алхимика. Стены, обложенные дубом, почерневшим от времени, были обставлены полками, переполненными толстыми фолиантами, манускриптами, связками сушеных трав и ящиками всевозможных размеров. Несколько шкафов были наполнены пузырьками, флаконами и разноцветными маленькими мешочками. Столы были завалены тиглями, колбами и какими-то странными, неизвестными инструментами. В глубине комнаты был устроен большой очаг. Недалеко от него стояла палатка из черного сукна, опущенные полы которой не позволяли видеть, что в ней находится. Посреди комнаты в резной подставке стояла какая-то круглая вещь, напоминавшая металлическое зеркало, прикрытая занавесью из темной материи. Леонора быстрым и любопытным взглядом окинула все эти необычные вещи, но все ее внимание сосредоточилось на самом хозяине дома. Это, действительно, был таинственный посетитель темницы, но в эту минуту он не был так страшен. Он сидел, облокотившись на стол, заваленный книгами. Восемь восковых свечей в золотых канделябрах ярко освещали его черную, простую, но богатую одежду и его бледное, характерное лицо, на котором в данную минуту играла приветливая улыбка.

— Подойди, Леонора! Отчего ты дрожишь и опустила глаза? Ты боишься меня? А между тем, я не сделал тебе никакого зла, а только спас от ужасной и позорной смерти.

— Сядь здесь, — он указал ей на табурет. — На! Выпей это и успокойся! Ты дрожишь потому, что не понимаешь и воображаешь, что ты попала в самый ад. Могу уверить тебя, что ад, каким ты представляешь его себе, вовсе не существует.

Он взял со стола кубок, наполнил его красной жидкостью и подал Леоноре. Та послушно выпила его. Тотчас же живительная теплота пробежала по ее жилам. Она почувствовала себя спокойней и даже не шевельнулась, когда Леонард устремил на нее свой пытливый взгляд.

Последний улыбнулся и встал. В эту минуту высокая и стройная фигура, зловещая красота его лица понравились молодой девушке, и ужас, который он внушал ей, рассеялся.

— Теперь выслушай внимательно, что я скажу тебе. Ты сама решишь свое будущее. Чего я ожидаю от тебя, ты должна исполнить добровольно, — серьезным тоном сказал мэтр.

— Ты дрожишь, потому что боишься, что оскорбила и отреклась от идеала своей веры. Ты не права, так как зло одно царит в мире. Оглянись вокруг себя! Повсюду добро подавлено, побеждено и находится в презрении, а небо не вступается за него, так как царит одно зло. Оно одно раздает богатства и наслаждения, вознаграждает и возносит, уничтожает и мстит. И ты сама, и твой родные — вы служите живым доказательством моих слов. Разве все вы не были невинны? А между тем, вы уничтожены. Та же, которая погубила вас — мать Вальтера, подкупившая презренных, которые донесли на вас — пользуется почестями и всеобщим уважением. Кунигунда, а также Филиппина, ее сообщница, погубили целое семейство. Но что ей до этого дела? Она выйдет замуж за человека, которого отняла у тебя — и те же самые люди, которые осудили тебя на костер, будут призывать на ее голову благословения неба!

Так бывает повсюду: нечестивый и порочный торжествует; дурак же, возлюбивший добро, позорно гинет, всеми оставленный. Таков закон химического равновесия — более сильный господствует. Более слабый элемент поглощается более сильным. В мире же, где ты живешь, более сильный — это зло. Перед ним должен преклоняться всякий, кто не хочет быть раздавленный роком.

Леонард остановился перед молодой девушкой, которая слушала его, дрожа всем телом. Демоническая улыбка играла на его губах.

— Понимаешь ли ты теперь, почему ты была побеждена? Потому что ты искала чистой, бескорыстной и идеальной любви, которая приносит только горе и разочарование, так как беспорядочные силы и разнузданные элементы, управляющие миром, требуют вовсе не чистой любви. Если бы ты любила своего жениха грубой и эгоистической страстью, ты ни перед чем не отступила бы, чтобы обладать им. Ты отделалась бы от его матери и устранила Филиппину, а почтенные чиновники, которые кусками рвали твое тело, до земли кланялись бы прекрасной даме де Кюссенберг.

Впрочем, ты еще что? Ничтожное существо, затерянное в толпе. Под влиянием той же роковой судьбы и гений умирает от голода. Когда же он умрет от горя, с разбитым и разочарованным сердцем, глупая и порочная толпа, позорившая его и отказывавшаяся от него, овладевает его наследством, обогащается им и поет похвальные гимны тому, кто не может уж больше вредить ей. Все гении, миссионеры и великие носители света таким же образом были осуждены законом зла и погибли на кресте или на костре, или были утоплены или задушены, так как девиз этого мира — «горе справедливому!»

Вот, бедная Леонора, великий, главный закон. Если можешь, постарайся понять его. Но горе тебе, если ты вздумаешь служить одновременно обеим силам! Добрая — не защитит тебя, а злая — раздавит. Если ты не хочешь потерять последнюю поддержку, отбрось от себя сомнение: оно может толкнуть тебя в такие бездны, о существовании которых ты не имеешь и понятия.

А теперь выбирай! Хочешь ты снова вернуться к добродетели и добру? В таком случае, тебе надо умереть, так как ты находишься вне закона, заклеймена позорным названием колдуньи и осуждена на смертную казнь. Честного заработка ты уже больше нигде не найдешь. Если же ты предпочитаешь сделаться дочерью могущественного зла, то никакая обида не коснется тебя. Твою атласную кожу не будут жечь. Твое прекрасное тело не будет служить зрелищем циничным начальникам и тюремщикам, и ты не будешь рисковать тем, что палач за золотистые волосы притащит тебя в спальню какого-нибудь инквизитора, который будет настолько милосерден, что пожелает обратить тебя, а потом сожжет на костре.

Ты, Леонора, отличаешься редкой красотой. Если ты согласишься остаться здесь в качестве моей невесты, моей жены, ты узнаешь все наслаждения плотской любви. В этом убежище зла и мрака, где я царствую, ты будешь царицей. Отвечай же: хочешь ли ты этого?

Девушка, как очарованная, слушала лукавую и убедительную речь этого представителя зла. Последние протесты совести и нежный, гармоничный голос ее ангела-хранителя затерялись в шуме новых чувств, наполнивших ее душу. Взор ее точно прирос к бледному лицу мэтра Леонарда и к его пылающему взгляду. Он казался ей прекрасным. Она боялась этого человека, дрожала перед ним, а между тем, страстное желание быть любимой им овладело ею и уничтожило последние колебания. Опустившись на колени, Леонора протянула к нему руки и вскричала прерывающимся голосом:

— Пощади! Сжалься надо мной, ужасный человек или адский дух! Мое сердце рвется к тебе. Но что будет с моей душой? Как появлюсь я перед престолом Того, кто пролил за меня Свою кровь? О! Скажи мне, как могу я отказаться от своей веры и от надежды на будущую жизнь?

Дрожь пробежала по стройному телу мэтра и лоб его омрачился. Затем, он рассмеялся пронзительным, металлическим смехом.

— Слепая! Ты все еще надеешься на что-нибудь там, вверху после всего, что ты получила в награду за все твои добродетели. Те, кого ты думаешь боготворить, будут обещать тебе блаженство на небе, но дадут тебе умереть, как собаке. А теперь выбирай! Время не терпит. Хочешь ты вернуться в темницу или согласна отпраздноватъ нашу свадьбу? Отвечай!

Под пылающим взглядом мэтра Леонарда бледность Леоноры сменилась ярким румянцем. В ней начинала бушевать любовь, полная страсти, резко отличавшаяся от нежного и чистого чувства, внушенного ей Вальтером.

Циничная и насмешливая улыбка скользнула по губам таинственного человека. Он наклонился и, взяв на руки молодую девушку, прошел с этой легкой ношей через всю лабораторию. Через дверь, которую Леонора раньше не заметила, он прошел во вторую, меньшую комнату, отличавшуюся очень странным убранством. В центре комнаты был устроен довольно глубокий стеклянный бассейн, наполненный фосфоресцирующей водой, поверхность которого постоянно дрожала, точно от веяния ветра. По краям, образуя треугольник, стояли три высоких и массивных серебряных шандала, в которых горели толстые свечи из черного воска. С нескольких треножников поднимался густой дым, наполняя всю комнату острым и удушливым ароматом.

Ощущение горячего дыхания на щеке погрузило девушку в какое-то опьяняющее оцепление. Она не оказала ни малейшего сопротивления, когда мэтр Леонард положил ее на пол и стал быстро раздевать. Молодая девушка не замечала даже, что под тонкими пальцами странного человека одежды, казалось сами расстегивались и спадали на землю. Затем он поднял ее с быстротой молнии и бросил в бассейн. Леонора страшно вскрикнула, а лежавшие на земле одежды ее воспламенились и в одну секунду сгорели. Молодая девушка билась как безумная в бассейне, конвульсивно цепляясь за его края. Она испытывала такое ощущение, точно ее жгут живой. Вода бассейна казалась ей раскаленной. Тысячи стрел, точно иголками, пронизывали ее тело. Каждый нерв, каждый фибр ее тела горел, вибрировал и сокращался. Волосы ее поднялись, точно огненная грива. Затем жидкость, казалось, воспламенилась и молодая девушка, мучимая страшной болью, опустилась на колени.

Не обращая на нее внимания, мэтр Леонард поднял обе руки над бассейном. В одной руке он держал красный жезл, как будто сделанный из расплавленного металла. Затем, он запел какой-то странный, размеренный гимн на незнакомом языке. Скоро свет восковых свеч померк, и казалось, закрылся густым паром. Поднялся бурный ветер, со свистом шевеля листвой и с треском сгибая стволы невидимых деревьев. Гремел гром; земля сотрясалась. По комнате залетали летучие мыши. Сквозь рев урагана слышались раздирающие голоса людей и животных.

Ореол из молний окружал мэтра. Действительно, он был великолепен. Глаза его метали пламя, и все существо его дышало такой могучей волей, что казалось, ничто не могло противиться ему. Помимо ее воли, глаза Леоноры устремились на него. Молодой девушке казалось, что никогда еще она не видела такой совершенной, хотя и зловещей красоты. Когда он опустил жезл, шум утих, все звуки смолкли и комната приняла свой прежний вид. Леонора, как разбитая, опустилась на край бассейна, но заклинатель с улыбкой поднял ее и положил на пол. Слабость и все боли исчезли точно по мановению волшебного жезла. Приятная теплота пробежала по ее конечностям. Никогда еще Леонора не чувствовала в себе такой жизненной силы. Она с удивлением убедилась, что ни на волосах ее, ни на теле не было ни малейшего следа влаги. Когда мэтр Леонард подвел ее к большому зеркалу, молодая девушка была поражена своей собственной красотой. Никогда еще не видела она такой ослепительно белой кожи, которая казалось, светилась. Золотые волосы ее фосфоресцировали, а большие темные глаза метали пламя. Одного только она не заметила, а именно — что красота ее приняла совсем другой характер и приобрела демоническую страсть. Мэтр Леонард с минуту смотрел на нее со смешанным чувством восхищения и самодовольствия. Он приподнял шелковистую массу ее волос и поцеловал их. Затем, взяв со стула легкую тунику греческого покроя, он надел ее на Леонору и прикрепил бриллиантовыми аграфами; на плечи ей он накинул шелковый плащ, расшитый золотом, и опоясал ее поясом, усыпанным драгоценными камнями. Костюм этот дополнили жемчужное ожерелье и тяжелые браслеты. Наконец он достал из корзинки венок из цветов и укрепил ее на распущенных волосах Леоноры, которая с удивлением рассматривала никогда невиданные ее цветы. Лепестки этих цветов, казалось, были сделаны из рубина, а из чашечки поднимались пестики так сильно фосфоресцирующие, что они казались маленьким пламенем.

— Невеста готова. Идем же к нашим гостям, — сказал мэтр Леонард, подавая ей руку.

Они прошли две небольшие комнаты и сводчатый коридор. Все двери открывались сами собой при их приближении. Затем они вошли в одну из больших зал, которую Леонора видела утром, но назначение которой, она не могла определить. Теперь зала была полна народом. Но Леонора была крайне удивлена.

Видя, что здесь собрались люди всевозможных положений. И благородные дамы, и крестьянки, и мещане, и жиды, и синьоры, одетые в бархат — все здесь дружески смешались вместе. Вся эта странная толпа радостными криками приветствовала владельца замка и его даму, когда Леонард представил ее, как свою невесту. Затем все прошли в соседнюю залу, посредине которой стоял громадный стол в виде подковы, уставленный дорогой посудой и изысканными блюдами. Мэтр Леонард был самым любезным амфитрионом. Он внимательно следил, чтобы кубки и тарелки постоянно наполнялись слугами, озабоченно ходившими вокруг стола. Слуги эти были какие-то маленькие существа, отвратительной наружности — настоящая толпа какой-то странной расы карликов. Леонора чувствовала себя точно во сне. Сердце ее сильно билось; кровь, подобно огненному потоку, переливалась в ее жилах. Горло ее пересохло, и она осушала кубок за кубком. Тосты и крики в ее честь и в честь ее жениха еще больше увеличивали ее возбуждение.

Вдруг в отдалении послышался звук колокола. Все присутствующие вздрогнули и вскричали в один голос:

— Это час свадьбы!

Все с шумом встали. Мэтр Леонард взял руку невесты. Ревущая толпа окружила их, выплясывая какую-то безумную сарабанду, и с криками и песнями стала толкать их к двери, закрытой полосатой занавесью. Два отвратительных слуги, о которых мы говорили, откинули портьеру — и все общество вошло в длинную залу, заканчивавшуюся полукругом. В этом полукруге, на жертвеннике, к которому вели несколько ступеней, стояла статуя из почерневшей бронзы, изображавшая козла с получеловеческой фигурой. Между согнутыми рогами идола был закреплен горящий факел, в орбитах глаз горело желтое пламя, а за плечами поднимались два могучих черных крыла.

Жертвенник был задрапирован черным. На нем горели две свечи из черного воска и стоял кубок, наполненный какой-то красной жидкостью. Жених и невеста остановились перед этим жертвенником. Один из присутствующих, старик с седой бородой, поднялся на ступени и, после полной цинизма речи, взял кубок и подал его мэтру Леонарду. Последний отпил от него и передал Леоноре, которая послушно осушила его. Острая и жгучая жидкость точно опалила губы и горло молодой девушки. Затем, тот же старик подал жениху кольцо с черным бриллиантом, которое тот надел на палец Леоноре. Присутствующие затянули песнь и составили вокруг новобрачных хоровод. Эта бешеная сарабанда скоро перешла в ужасную оргию. Казалось, все адские духи назначили здесь себе свидание. Но опустим лучше завесу на это отвратительное зрелище. Достаточно сказать, что при первом крике петуха вся эта отвратительная толпа рассеялась бесшумно, как стая ночных птиц, разогнанная порывом ветра.

Леонора проснулась поздно. Она лежала в той же комнате, что и вчера, и со страхом спрашивала себя, уж не мучил ли ее во время сна ужасный кошмар. Но нет! Ужасные воспоминания, толпой теснившиеся в ее уме, не были сном: черный бриллиант, сверкавший на ее пальце, служил доказательством. Со страхом и любопытством рассматривала она кольцо и драгоценный камень, горевший разноцветными огнями, на котором была вырезана миниатюрная голова козла.

Молодая женщина с тяжелым вздохом опустила голову на подушки. Итак, свершилось! Она принадлежит аду, носит кольцо сатаны и отмечена его печатью. Что с ней будет теперь? При мысли, что сборища вроде вчерашнего будут повторяться, дрожь страха и ужаса пробежала по ее телу. Несмотря на страсть, какую внушал ей ее ужасный и таинственный супруг, была минута, когда она почти жалела о темнице и костре.

Долга лежала она со сдавленным сердцем и, наконец, пришла к убеждению, что глупо сожалеть о непоправимом.

Леонора встала, надела домашнее платье и, на этот раз, сама нашла столовую, где был сервирован превосходный завтрак.

Леонора налила стакан молока и собиралась отрезать кусок жареной дичи, когда вошел Леонард. Он казался веселым и беззаботным, и бледное лицо его не носило никаких следов неслыханных излишеств прошлой ночи.

Он нежно поцеловал молодую женщину. И так было велико очарование, какое он производил на Леонору, что она позабыла свой страх и сомнения и только и видела того, кто овладел всеми ее чувствами и мыслями.

Завтрак прошел весело. Мэтр Леонард был очень мил и любезен, и сам услуживал своей молодой жене. Своим интересным и остроумным разговором он совершенно рассеял мрачные думы Леоноры. После завтрака он предложил ей прокатиться с ним верхом.

— Конечно, я очень желала бы прокатиться, — сказала Леонора, краснея от удовольствия, — Но к несчастью, я не умею ездить верхом.

— Ба! Не беспокойся о таких пустяках! Я быстро научу тебя этому, — со смехом ответил мэтр, — Иди, дорогая моя, переоденься! А потом приходи ко мне на двор.

В своей комнате Леонора застала некрасивую и горбатую карлицу. Она одела на нее черную бархатную амазонку и берет с пером такого же цвета. Затем, она подала ей перчатки и изящный хлыстик с серебряной ручкой и большим бриллиантом. Обрадованная молодая женщина, горя нетерпением, чуть не бегом спустилась во двор, где уже застала Леонарда, одетого как всегда, во все черное и держащего в поводу двух черных скакунов. Он помог ей сесть в седло и показал, как нужно держать поводья. После нескольких туров по двору, Леонора кое-как научилась управлять своей лошадью, которая, впрочем, была прекрасно выезжена. Довольный результатом первого урока, мэтр Леонард вскочил на своего коня, и они выехали из замка через калитку, которую Леонора раньше не заметила и которая выходила на дорогу, если не удобную, то, во всяком случае, доступную для лошадей. Как только они спустились с горы, мэтр отдал поводья и оба всадника с быстротой ветра помчались по полям и лесам. Достигнув вершины одного высокого холма, Леонард остановил лошадь и, наклонившись к своей жене, полной грудью вдыхавшей чистый и живительный воздух, с улыбкой сказал:

— Ну что, Леонора? Разве не прекрасна жизнь? Разве она не лучше темницы, костра и общества палачей, хотя и стоит маленьких жертв?

Молодая женщина ничего не ответила. В эту минуту она ни о чем не жалела. Красота расстилавшегося перед ней пейзажа совершенно поглотила ее. И действительно, вид был чудный. Залитая лучами солнца, у ее ног расстилалась роскошная долина Рейна, обрамленная с одной стороны горной цепью Вогезов, а с другой — горами Черного леса. Но вдруг Леонора вздрогнула и нервная дрожь потрясла ее тело. Город, высившийся там, в долине, со своим чудным собором, с каналами, тянувшимися вдоль улиц — был Фрейбург, ее родной город, колыбель и могила ее счастья и надежд.

— Да, да, это Фрейбург! Если хочешь, мы посетим его. — заметил мэтр Леонард. — Пользуясь случаем, мы заедем к Христофору Зельке и купим у него для тебя несколько драгоценностей и материй, так как твой гардероб далеко не полон.

— О чем ты думаешь? — сказала Леонора, вздрогнув от ужаса. — Христофор заказал мне хоругвь для Пресвятой Девы Марии. Если он или даже кто-нибудь из прохожих узнает меня, то меня схватят и бросят в темницу.

При имени Пресвятой Девы лицо таинственного владельца замка моментально исказилось.

— Нет никакой надобности рассказывать мне, кому ты вышивала хоругви. Ты знаешь, что я не имею ничего общего с теми наверху, — сурово сказал он, — Что же касается твоих опасений, то они неосновательны. В гордой и богатой владелице замка никто не заподозрит бедной девушки, осужденной на сожжение на костре, если даже и заметят сходство. Кроме того, ты забываешь самое главное, а именно, что ты сделалась женой мэтра Леонарда. Тебе нечего больше бояться человеческого правосудия! Теперь их очередь дрожать перед тобой, так как ты можешь причинить им много зла.

Не дожидаясь ответа, он пустил лошадь вперед, Леонора последовала за ним. Мэтр нарочно заставил молодую женщину объехать все улицы города. Много людей почтительно или дружески раскланивались с ним. Очевидно, его знали, но только не под настоящим видом.

Леонора тоже встретила много соседей и знакомых, но те казалось, не узнавали ее. Даже Христофор только с удивлением и любопытством посмотрел на нее, любезно предлагая ей на выбор лучшие украшения.

Покидая город, они встретили Вальтера, который так был погружен в свои думы, что даже не заметил всадника и амазонку, проехавших мимо него. При виде бывшего жениха, бледного и исхудалого, сердце Леоноры сильно забилось, но она с грустью поняла, что уже не чувствует к нему прежней любви. Во время этой прогулки по улицам Фрейнбурга, всякий раз, как кто-нибудь из прежних хороших знакомых с равнодушным любопытством окидывал ее взглядом, женщина спрашивала себя, неужели она до такой степени изменилась, что никто не подозревает даже, кто она такая?

Как только они вернулись в замок, Леонора тотчас же прошла в свою комнату и стала рассматривать себя в большое венецианское зеркало. Теперь она убедилась в том, чего не замечала раньше: произошла полная перемена даже в характере ее наружности.

Она совершенно потеряла свой прежний свежий румянец. Теперь ее алебастрово-бледное лицо, казалось, было высечено из камня. Ее глаза, прежде такие нежные и мечтательные, горели как два раскаленных угля; а страстный взгляд ее смущал и очаровывал. Маленький ротик ее, с наивной улыбкой, принял суровую и высокомерную складку. В богатой бархатной амазонке с черным беретом на золотистых волосах, она представляла собой такую гордую и неприступную даму, что становилось вполне понятным, что никто из бедных ремесленников и ее прежних соседей и друзей не мог признать в ней нежную, робкую и чистую Лори Лебелинг. Охваченная внезапной слабостью Леонора бессильно опустилась в кресло и с болезненной горечью продолжала смотреть на свое изображение. Да, она изменилась! Но разве это не вполне естественно? Ведь душа ее изменилась гораздо более наружности. Разве она не отреклась от Бога, от веры и от надежды на будущую жизнь? И все это она сделала ради недостойной жизни, загрязненной всеми пороками и полной кощунства, после которой ее ожидают осуждение и вечный огонь! Леонора закрыла лицо руками. Что-то тяжелое, горячее подступало к ее глазам, но благодетельные слезы не появлялись. Голос карлицы, спрашивающей, не желает ли она снять амазонку, оторвал молодую женщину от ее тяжелых дум. Леонора чувствовала страшное утомление. Она с удовольствием переменила тяжелый бархатный костюм на легкое, белое шелковое платье и приказала распустить длинные косы, давившие ей голову. Затем она вышла в соседнюю комнату, где был балкон.

Здесь она опустилась в кресло и усталым взором смотрела на веселый пейзаж, раскинувшийся перед нею. Зеленеющие долины, лесистые холмы, темный лес, тянувшийся на горизонте — вся эта чудесная природа, а также чистое голубое небо дышали тишиной и покоем. В сердце же Леоноры все было пусто и мрачно, и ею мало-помалу овладела какая-то апатия усталости.

Карлица снова вывела ее из этой дремоты. Она пододвинула к своей госпоже маленький столик, на который поставила хлеб, сыр, масло, яйца и холодное мясо.

Только тогда Леонора заметила, что она голодна. Она намазала маслом ломтик хлеба и вдруг вспомнила, как часто подавала она такой же завтрак Вальтеру, когда он приходил к ним. С каким аппетитом он ел приготовленные ею тартинки и ягоды, собранные ею! Как они весело смеялись и разговаривали! Как она была ловка и деятельна! Она никогда не утомлялась и всегда находила время помочь тетке в ее хлопотах по хозяйству, не запуская, в то же время, и своей работы.

Молодая женщина закрыла рукой глаза. Но так как у нее не выступило ни одной слезы, то она пришла к убеждению, что не стоит труда оплакивать прошлое, погибшее навсегда. Леонора заставила себя поесть и выпить стакан вина, а потом снова стала думать о будущем. Оно казалось ей невыносимо печальным, пустым и скучным. Замок был пуст, а мужа она могла видеть только вечером. Если он сам не приходит к ней днём, то она не должна ни искать, ни звать его — сказал ей мэтр Леонард. Когда солнце село и глубокие ущелья исчезли в сумраке, Леонора решила идти к мужу и просить у него какого-либо занятия, чтобы скоротать долгие часы дня. Итак, она направилась в лабораторию и, остановившись перед дверью, спросила:

— Можно мне войти?

— Войди! — ответил голос владельца замка. Мэтр Леонард сидел за столом и работал. Когда Леонора наклонилась к нему, она увидела, что он рисовал на большом листе пергамента какие-то кабалистические фигуры. Бросив работу, Леонард обнял молодую жену, привлек ее к себе и горячо поцеловал.

— Ты пришла о чем-нибудь просить меня, моя прекрасная супруга? — сказал он, между тем как в больших зеленоватых глазах его вспыхнуло пламя страсти.

Под влиянием этого пламени в сердце Леоноры снова поднялось неизвестное ей раньше чувство, которое овладело всем ее существом. В безумном порыве она обвила шею мужа и возвратила ему поцелуй.

— Ты всегда угадываешь мои желания раньше, чем я их выскажу, — с восхищением и благодарностью ответила она. — Да, я пришла просить тебя дать мне какое-нибудь занятие. Я скучаю, когда тебя нет со мной. Научи меня делать заклинания. Жена мэтра Леонарда, мне кажется, должна тоже быть немного колдуньей, — прибавила она, прислоняясь головой к его плечу.

Мэтр Леонард рассмеялся металлическим смехом.

— О, дорогая моя! Немного колдуньей ты всегда была. Твои черные глаза и золотистые волосы околдовали не одно сердце! Что же касается того, чтобы научить тебя моему знанию, то это очень трудно. Слишком опасно знать только обрывки его. Но доставить тебе развлечения я могу. Не хочешь ли ты взглянуть в магическое зеркало? В нем ты можешь увидеть, что делают во Фрейбурге твои подруги или рыцарь де Кюссенберг. Или может быть ты предпочитаешь видеть умерших? Могу показать тебе и их.

— Умерших? — задумчиво повторила Леонора. — О! Как бы я была тебе благодарна, если бы ты показал мне мою тетю и моего отца!

— О! Это очень легко в особенности же твоего отца. Что же касается твоей тетки, то, к великому моему сожалению, я не могу ее показать тебе. Эта старая дура затесалась в целое общество святых. Они там бормочут молитвы и поют покаянные псалмы. Вид этой дуры только взволновал бы тебя.

— Да, бедная тетя была набожна и вера ее не ослабела даже во время пытки; но несчастный отец мой повесился от страха, — со вздохом заметила Леонора.

— Именно поэтому-то я и могу показать тебе его! За его мужество, его поместили среди наших. Но идем! Это развлечение я устрою тебе сейчас же.

Он увлек Леонору в небольшую круглую комнату, без окон, слабо освещенную ночником, в котором мерцало зеленоватое пламя. Прямо против двери стояло широкое кресло на возвышении в несколько ступеней.

Мэтр Леонард сел в кресло и усадил рядом с собой Леонору. Затем поднеся к губам металлический рог, висевший у него на шее, он извлек из него резкий звук. Минуту спустя на пороге комнаты появился рыжий, отвратительный человек, которого Леонора уже видела ранее.

— Оксорат! Моя жена желает видеть своего отца. Устрой это сейчас же! — с легким смехом сказал мэтр Леонард.

Оксорат почтительно поклонился, открыл небольшой шкаф и вынул оттуда различные вещи, которые положил на стол. В числе этих вещей была чаша, наполненная каким-то веществом, напоминавшим жидкий огонь, длинная, очень тонкая шпага и какой-то инструмент, похожий на флейту. Подойдя к стене, Оксорат прежде всего начертил мелом на ней и на каменных плитах двойной круг: замет, поставив треугольником три треножника, он зажег на них угли и налил на них какую-то эссенцию. Эссенция эта с треском вспыхнула большим синеватым пламенем, похожим на пламя винного спирта, наполнив комнату острым и неприятным запахом.

Тогда, взяв шпагу, он обмакнул ее конец в чашу, как обмакивают перо в чернильницу, и сделал ею на стене надпись кабалистическими знаками, пылавшими на темном фоне, как огненные буквы. Потом он взял флейту и начал играть. Звуки, которые он извлекал из этого инструмента, были нестройны и болезненны, как крик мучающейся души. Пока раздавалась эта раздирающая музыка, из стены, в центре начерченного круга стал пробиваться черный дым. Образовалось облако, которое бороздили искры и огненные зигзаги. На треножниках внезапно вспыхнули зеленоватые огни, а из облака послышались громкие стоны. Затем, туманная масса раздалась и осветилась бледным светом, и среди нее появился высокий человек с веревкой на шее. Одежда его была разорвана, лицо бледно и искажено бесконечной тоской. Глаза его были тусклы и безжизненны.

— Отец! Отец! — вскричала вне себя Леонора. Она хотела броситься к нему, но мэтр Леонард удержал ее своей железной рукой. Видение, со своей стороны, услышал призыв молодой женщины, хотело устремиться к ней, но Оксорат предупредил это движение, подставив ему острие магической шпаги, на котором сверкало желтоватое пламя. Дух тотчас же откинулся назад и отступил в круг. Леонора с удивлением заметила, как преобразилось лицо Оксората выражением необыкновенной воли. Глаза его пылали; сжатые губы выражали напряжение всей его внутренней силы. Острием своей магической шпаги он управлял вызванным духом, ни на минуту не спуская с него глаз.

— Спаси меня… Облегчи мою судьбу, моя дорогая дочь! — стонал призрак, умоляюще простирая руки к Леоноре. — Я умираю, задыхаюсь… Я переношу тысячу смертей!.. О! Зачем я предпочел материальную и преступную смерть мученической смертм!? Леонора! Помолись за меня Спа…

Прежде чем он успел произнести святое имя, Оксерат оборвал его речь. Он буквально пронизал своей шпагой призрак и заставил его кружиться в воздухе. При этом зрелище, при пронзительных и отчаянных криках, испускаемых духом близкого ей человека, страшное отчаяние овладело Леонорой.

— Отец! Отец! — вскричала она, сложив руки. — Я проклята, но ты молись! О, Иисус, милосердный Господь, спа…

В эту минуту Оксорат зашатался и упал, точно под ударом тяжелого молота. Дух самоубийцы исчез. Лицо мэтра Леонарда исказилось и приняло настоящее адское выражение. Рот его свело, и открылись белые и острые, как у волка, зубы. Тонкими и длинными, как когти, пальцами он обхватил шею Леоноры и опрокинул ее назад. Молодая женщина пыталась отбиваться, но ей не хватило дыхания. Все вокруг нее потемнело и закружилось. Голова ее, казалось, готова была разлететься на части. Наконец, молодая женщина потеряла сознание.

Когда Леонора очнулась, она лежала в кресле в лаборатории мэтра Леонарда. Сам он склонился над ней и вытирал ей лицо полотном, издававшим сильный аромат лилии. Он был мрачен, как грозовая туча. Брови его были нахмурены, и вся фигура его выдавала ужасное волнение, которое он только что перенес. Лицо его было бледно, губы и пальцы посинели, а все тело нервно дрожало.

— Что ты сделала, безумная? Если бы не запел петух — с тобой было бы все кончено, — сурово сказал он, — Никогда, слышишь, никогда даже мысленно не смей произносить имя того, от кого ты отреклась. Иначе ничто не может спасти тебя, и ты погибнешь смертью, в сравнении с которой смерть на костре — наслаждение. Адские духи разорвут тебя на части, и я сам вынужден буду сделаться твоим палачом. Итак, берегись бравировать неизвестными тебе силами.

Он посадил Леонору и сквозь сжатые губы влил ей в рот напиток, согревший ее похолодевшие конечности.

— Прости меня! — пробормотала Леонора, боязливо смотря на расстроенное лицо могущественного служителя зла.

— Я прощаю тебя, так как ты сама не знала, что делаешь. На будущее время ты будешь осторожней. Жаль только бедного Оксората: он пострадал больше всех. Все тело его покрыто ожогами. Но раз все кончилось благополучно, забудем эту глупую историю и пойдем ужинать.

Леонард увлек молодую женщину в столовую, где пил и ел с обычной своей беззаботностью. Он был очень любезен, громко смеялся и сам первый смеялся над испытанным страхом и перенесенной опасностью. Затем он отвел свою молодую жену в спальню и просидел с ней до тех пор, пока не пропел петух в первый раз после полуночи. Когда он встал и начал прощаться, Леонора обвила его шею и с мольбой пробормотала:

— О! скажи мне, кто ты, странный и ужасный человек? Велико твое знание и велико твое могущество! Кто же ты: маг или дух тьмы! Открой мне истину!

Леонард выпрямил свой высокий стан, по-кошачьи потянулся своими гибкими членами и, подмигнув глазом, сказал:

— Маленькая царица шабаша, я — мэтр Леонард!

Обезумевшая, перепуганная Леонора отступила назад. Видимо забавляясь ее страхом, Леонард обнял ее и, привлекши к себе, как змея привлекает свою жертву, прибавил:

— Я тот, кого называют дьяволом!

И он громко расхохотался тем зловещим смехом, от которого дрожь пробегает по телу. Вдруг смех этот был подхвачен, как будто все демоны ада повторяли его, потрясая каждый фибр молодой женщины.

Леоноре казалось, что под ее ногами разверзается земля; голова у нее кружилась. Она уже больше ничего не видела, кроме ужасных, зеленоватых глаз, взгляд которых парализовал ее. Затем она вторично потеряла сознание. Когда она пришла в себя, был уже день. Сначала она думала, что была жертвой кошмара. Но когда она подошла к зеркалу и увидела синие следы на своей шее, оставленные пальцами мэтра Леонарда, она с дрожью отвернулась.

Глава III

править

Со времени страшного исчезновения невесты, глубокая меланхолия овладела Вальтером. Часто ломал он себе голову, стараясь разгадать, каким образом удалось ей бежать из темницы. Он благодарил Бога, что Он избавил молодую девушку от ожидавшей ее смерти; но убеждение, что он навсегда потерял ее, терзало его сердце.

При таком настроении духа, старания матери женить его на Филиппине Шрамменштедт положительно были ему ненавистны, а настойчивость, с какой молодая девушка сама посещала его дом, ссылаясь на желание видеть Кунигунду, внушила ему к ней почти отвращение.

Однажды вечером, когда мать более обыкновенного мучила его, описывая все преимущества этого брака и восхваляя до небес красоту и добродетель Филиппины, рыцарь нетерпеливо ответил:

— Оставьте меня в покое, матушка! Никогда не женюсь я на Филиппине, так как я люблю Леонору, всегда буду любить ее и не забуду до самой смерти. Я знаю, что для меня она потеряна. Ее обесчестили и погубили. Каким образом она исчезла и где скрылась — знает один Бог, но мое убеждение, что она невинна, остается непоколебимым. Она, Бригитта и бедный старик Клаус — невинные жертвы. Да обрушатся проклятье Божье на головы тех, кто своей отвратительной ложью навлек все эти несчастья!

Не замечая внезапной бледности Кунигунды, Вальтер продолжал:

— Во всяком случае, ты хочешь оказать очень плохую услугу своей любимице, навязывая ее мне в жены. Я даже не чувствую простой дружбы к этой тщеславной кокетке, и жизнь ее с мужем, сердце которого полно любви к другой, будет далеко не весела.

После этого разговора Кунигунда замолчала и на несколько недель оставила сына в покое. Потом она с новой настойчивостью вернулась к этому вопросу. Несколько родственников, которых она сумела привлечь на свою сторону, тоже начали уговаривать Вальтера. Наконец, молодой человек, утомленный всей этой скучной историей, начал уступать.

Пользуясь благоприятной минутой, отец Филиппины, горячо желавший этого брака устроил интимное собрание и пригласил на него Вальтера, его мать, а также всех, симпатизирующих предполагаемому союзу.

Вальтер был особенно молчалив. Изысканный обед прошел довольно скучно, ввиду мрачного и молчаливого настроения предполагаемого жениха.

После обеда все общество перешло на террасу, выходившую в сад, Филиппина под каким-то предлогом увела Вальтера в павильон, весь обвитый виноградом, и стала показывать ему вышивание, над которым она работала. Затем она предложила ему фрукты, заранее приготовленные на столе. Вальтер, отлично понимавший мотивы этой уединенной прогулки в сад, решил положить конец этому тяжелому положению, объяснившись лично с самой молодой девушкой.

— Послушайте, Филиппина! — сказал он без всяких предисловий, — Так же, как и я, вы знаете, что наши родители желают, чтобы мы обвенчались; но я считаю своим долгом предупредить вас, что этот брак принесет вам мало счастья, так как мое сердце умерло со дня исчезновения бедной Лори Лебелинг.

Ни для кого не тайна, что я страстно любил ее. Ну, так, знайте, что я все еще люблю ее и что память о ней будет для меня священна до самой моей смерти. Вам же я могу предложить только братскую дружбу. Если вы согласны на таких условиях иметь меня мужем и если вы будете терпеливо переносить жизнь, какую я сочту нужным устроить, никогда не требуя от меня любви, то я уступлю желанию наших родных и сейчас же объявлю наше обручение. Обдумайте все хорошенько, Филиппина, прежде чем принять какое-нибудь решение. Вы молоды, красивы и богаты, и можете выйти замуж за человека, который будет любить вас одну и даст вам больше счастья, чем я.

Во время этой не очень лестной речи, Филиппина то краснела, то бледнела. Конечно, другая девушка отказалась бы от подобного предложения, но Филиппина обладала совсем иным характером. Не столько ей нравился Вальтер, сколько ее тщеславие соблазняла перспектива вступить в круг знати и сопровождать мужа к императорскому двору. Кроме того, как все подруги будут завидовать такому блестящему браку! И почему, наконец, она не заставит рыцаря полюбить себя? Слава Богу! Она ни чем не хуже такой несчастной работницы, как Леонора — этой презренной девушки, похитившей у нее сердце Вальтера. О! Она никогда не утешится, что Леоноре удалось избежать костра!

Обдумав все, она решила не упускать случая овладеть желанным мужем. Опустив голову, она ответила с притворной скромностью:

— Ваши слова жестоки, Вальтер! Вы знаете, что я вас страстно люблю и предпочту вашу дружбу более горячей любви, которую мне предложил бы другой человек. Гордость должна бы внушить мне не принимать ваше предложение, такое враждебное и холодное; но любовь сильней гордости, и я хочу удовольствоваться тем, что буду жить вблизи вас, никогда ни на что не жалуясь. Я постараюсь не надоедать вам и буду терпеливо ждать, пока вы не почувствуете ко мне более теплой дружбы. Я понимаю и извиняю ваше горе, так как сама я, в глубине души, оплакиваю печальный конец красивой и доброй Леоноры. Несмотря на все доказательства, собранные против нее, я не могу поверить ее виновности.

Вальтер с удивлением поднял голову. Он никак не думал, чтобы его так сильно любили. Хитрая и ловкая речь молодой девушки задела ее слабую струнку — великодушие. Он был слишком прям и честен, чтобы сомневаться в искренности ее слов. Протянув Филиппине руку, он дружески сказал ей:

— Если вы не боитесь связать вашу молодую жизнь с моей — будьте моей подругой жизни. Я буду честно стараться сделать вашу жизнь как можно легче. Когда Филиппина подала ему руку, он привлек и поцеловал ее в лоб. Молодая девушка почувствовала холодность этой первой ласки, и в сердце ее закипел сильный гнев. Но она хорошо владела собой — и ничем не выдала своих чувств. С притворным выражением счастья и грусти, она опустила голову на грудь Вальтера.

Обручение очень обрадовало Кунигунду и родных Филиппины и возбудило зависть среди матерей и взрослых девушек, мечтавших о богатом рыцаре. В этом отношении Филиппина была вполне удовлетворена. Она не отказывала себе в удовольствии часто приглашать к себе подруг и показывать им тонкие полотна, дорогие материи и кружева, серебряную и хрустальную посуду, которые давались ей в приданое. Но главное удовольствие доставляло ей раскладывать перед жадными и завистливыми глазами посетительниц великолепную шелковую материю с вышитыми по ней серебром птицами, розами и чудную папюру из бриллиантов и жемчуга, присланные ей женихом и которые она должна была надеть в день свадьбы. Взбешенные и завидующие подруги в ответ на это критиковали отношения между обрученными. Они указывали на равнодушие Вальтера, предпочитавшего беседу с пожилыми людьми разговору о любви с Филиппиной. У последней в такие минуты горели щеки, но она, видимо, не смела делать сцен.

Никогда еще так много не говорили о любви Вальтера к Лори Лебелинг и когда еще не сожалели так о ее печальном конце.

Шум, движение и тысяча приготовлений, наполнявшие дома будущих супругов, невыразимо давили Вальтера. Чтобы избавиться от всего этого и, в то же время, уклониться от скучной роли жениха, молодой человек объявил, что он проведет три недели, остающиеся до свадьбы, в одном отдаленном монастыре, аббатом которого был его дядя. Он хотел испросить благословение строгого и почтенного старца, и молитвой и уединением приготовиться к великому таинству.

Это желание показалось таким естественным, что никто не удивился, а Филиппина была даже довольна отъездом жениха, холодная сдержанность которого только злила и компрометировала ее. Итак, Вальтер уехал без всяких препятствий. Он был рад провести последние дни своей свободы в тишине монастыря и на свободе оплакать свое погибшее счастье.

После его отъезда приготовления к свадьбе продолжались еще с большей поспешностью. Все должно было быть готово ко дню возвращения молодого человека. Сначала Кунигунда хотела переехать и отдать весь дом в распоряжение молодых супругов, но Филиппина уговорила ее остаться. Она рассчитывала на влияние матери, чтобы принудить Вальтера быть нежнее с ней. Несмотря на все, она боялась будущего, боялась жизни с мужем, который откровенно объявил ей, что не любит ее и никогда не полюбит. Кунигунда уступила и согласилась занять три хорошеньких комнаты на втором этаже.

*  *  *

Пока только что описанные события происходили во Фрейбурге, Леонора продолжала жить в странном замке, названия которого она не знала, так же как и настоящего имени его владельца. Имя «мэтр Леонард» она считала за вымышленное прозвище, значение которого заставляло ее дрожать. В долгие дни одиночества она думала о своем положении. Молодая женщина спрашивала себя, действительно ли любит ее ужасный любовник или супруг, или он смотрел на нее, как на временную забаву. Кто он такой? Что он делает днем, когда она его не видит?

Впрочем, она никогда никого не видела, кроме прислуживавшей ей карлицы и Оксората, который со дня вызывания ее отца, относился к ней с едва скрытой ненавистью.

Имея много свободного времени при такой уединенной жизни, на ночном сборище, подобном тому, на каком она присутствовала в день своей свадьбы, она больше не была, Леонора снова начала думать о Вальтере. С болезненной горечью она вспоминала спокойные и чистые часы любви, проведенные с ним. В такие минуты уединенных мечтаний, очарование, какое производил на молодую женщину мэтр Леонард, ослабевало, и ей снова чудился образ Вальтера. Что он теперь делает? Вот уже более десяти месяцев, как она исчезла и ничего не знает о нем. Даже издали она не имела больше случая видеть его.

Наконец, молодая женщина решила расспросить мэтра о своем бывшем женихе. Но всякий раз, как к тому представлялся удобный случай, какой-то смутный страх удерживал ее.

Наконец, однажды за ужином, видя, что мэтр Леонард необыкновенно любезен и находится в отличнейшем расположении духа, Леонора решилась и неожиданно спросила:

— Не знаешь ли ты, где теперь Вальтер? Во Фрейбурге он или уехал в Вену или в свой замок?

— Без сомнения, знаю! Рыцарь де Кюссенберг во Фрейбурге и собирается жениться на дочери советника Шрамменштедта. Если ты желаешь отомстить им, то я дам тебе возможность сделать это. Я обещал тебе и сдержу свое слово, — прибавил он, со злым и насмешливым взглядом.

— Да, я хочу отомстить, но не Вальтеру, которого, по всей вероятности, принуждают жениться, а Филиппине и его презренной матери, которые разбили мою жизнь и толкнули меня в бездну. Если я уже проклята, я хочу, по крайней мере, насладиться местью. Я хочу встать между Вальтером и этой ненавистной девушкой и лишить ее счастья обладать им.

Мэтр Леонард, спокойно разрезавший дичь, улыбнулся своей злой улыбкой, открывшей его белые и острые зубы.

— Неблагодарная! Я спас тебе жизнь, посвятил тебя во все наслаждения любви, а ты еще жалуешься, что погубила свою душу.

Благодаря ежедневным свиданиям с этим странным лицом, Леонора сделалась смелее с ним, а потому и ответила:

— Душа слишком драгоценная вещь, чтобы ее терять, не испытывая даже сожаления. Я же, увы! Отлично знаю, что я проклята, так как я отреклась от всего, чему прежде поклонялась и принадлежу существу, имя которого боюсь произнести. Я даже не знаю, человек он или адский дух.

Выражение непередаваемой иронии вспыхнуло в зеленоватых глазах мэтра Леонарда, устремленных на молодую женщину. Леонара же быстро откинулась назад, заметив появление двух маленьких рожек между густыми кудрями своего таинственного собеседника. В то же время, по неизвестной причине, яркий красный цвет осветил его голову, лицо и даже концы тонких пальцев, которыми он еще держал косточку дичи.

Леонора закрыла лицо обеими руками. Мэтра Леонарда очень забавлял ужас молодой женщины. Он рассмеялся и, отнимая ее руки от лица, сказал:

— Полно! Успокойся, трусиха, и не приходи в такое отчаяние! Ты жестоко отомстишь своим врагам, а удовлетворенное мщение излечивает много ран. Правда, если бы я тебя ранее знал, я не овладел бы тобой, тем более что из тебя никогда не выйдет настоящей дочери зла. Это старая змея Гертруда, зная мою слабость к красивым женщинам, вызвала меня, чтобы соблазнить твоими золотистыми волосами и спастись самой. И ей это удалось! Ради тебя я подарил ей ее презренную жизнь. Без этого я, без сожаления предоставил бы ей сгореть на костре.

Но теперь довольно болтать! Пойдем в лабораторию. Если ты хочешь, чтобы я привел в исполнение свой проект, который отравит Филиппине день ее свадьбы, то нам нельзя терять времени.

Леонора опустила глаза, взяв предложенную ей руку, и прошла в лабораторию. Здесь Леонард усадил ее в кресло и свистком позвал Оксората. С помощью последнего, на треножнике были зажжены травы, распространявшие такой сильный запах, что у молодой женщины закружилась голова. Затем был разожжен очаг и поставлен громадный котел; в котле этом стали топить белый воск, к нему мэтр Леонард прибавил красноватый порошок. Когда вся масса вскипела, Леонард поднял над ней руки и, то замедляя, то ускоряя ритм, произнес заклинания на неизвестном языке.

Наблюдавшая за ним Леонора почувствовала, что ее овладевает сонливость, конечности точно налились свинцом, и она откинулась на спинку кресла.

Как во сне видела она, как Оскорат принес какую-то вещь, показавшуюся ей человеческим скелетом, и как мэтр черпал обеими руками из котла мягкий, розовый воск, мял его и накладывал на этот скелет.

Затем она потеряла сознание. Не обращая на нее внимания, мэтр Леонард продолжал с фантастической быстротой свою работу. Послушный воск легко повиновался его пальцам, и скоро представлял идеальное тело, лежавшей перед ним точно во сне, модели.

Оксорат помогал своему господину, подавая ему то кисточку, то краски, то ножницы, то эмаль. Наконец, демонический скульптор вставил в глазные орбиты два больших черных глаза, сделанных из какого-то неизвестного вещества. Глаза эти были живы до полной иллюзии. Потом, с помощью Оксората мэтр Леонард обрил голову Леоноры и искусно прикрепил к голове статуи ее белокурые волосы, которые окутали последнюю, точно шелковистым золотистым плащом.

Теперь Леонард самодовольно осмотрел свое действительно чудное произведение: каждый фибр прекрасной статуи, казалось, жил и трепетал. С не меньшей тщательностью он нарядил восковую фигуру в белую тунику и надел ей на шею жемчужное ожерелье, а на руки браслеты. Затем, отступив шаг назад, он сказал, осмотрев свое адское творение:

— Для полного совершенства ей недостает жизни. Постараемся же исправить этот последний недостаток.

Он дотронулся жезлом до лба Леоноры, глаза которой широко открылись. Молодая женщина, в немом оцепенении, смотрела на свое улыбающееся изображение, похожее как отражение в зеркале. Исчезновения же волос она не заметила. Она не видела так же, как Оксорат принес в комнату горящие угли, на которые вылил флакон бесцветной жидкости. Беловатый дым наполнил лабораторию, распространяя удушливый аромат. Молодая женщина задыхалась; с ней снова повторилось головокружение. Каскады фосфоресцирующих искр носились перед ее глазами; она чувствовала, как конечности ее коченели, а вся кровь с шумом прилила к мозгу. Далее, она почувствовала ощущение, точно горячий пар выходит из её тела. Пар этот сгустился в пурпурную тучу, которая, подобно волне крови, устремилась к восковому телу, оставаясь связанной с ней тонкой огненной нитью. С минуту все с такой силой вращалось вокруг нее, что она снова потеряла сознание. Когда она очнулась, она испытала странное и непередаваемое чувство, проникая в другое тело и давая жизнь и теплоту чужой материи.

Минуту спустя, ее растерянный, полный ужаса взгляд точно прирос к собственному телу, безжизненно лежавшему на кресле. Голова ее была обрита, лицо бледно и искажено выражением смертельного напряжения.

Когда молодая женщина убедилась, что она видит и смотрит теперь глазами статуи, хриплый вздох сорвался с ее губ. Леонард же испустил крик торжества: он выполнил свое адское дело и оживил смертную материю человеческой душой, выделив астральное тело Леоноры.

Надев еще на палец живой статуи магическое кольцо, и прикрепив к пьедесталу пергамент, на котором написал «Нахэма», мэтр Леонард самодовольно потер руки. Затем, обернувшись к своему помощнику, он прибавил:

— Теперь, друг Оксорат, надо перенести прекрасную Леонору в ее комнату, чтобы она не пострадала, пока ее душа совершит поездку во Фрейбург. Оксорат в экстазе восхищения простершийся перед своим господином и поцеловавший ему ноги, тотчас же вскочил на ноги и побежал за родом носилок на колесах, на которых он довез неподвижное тело Леоноры до ее комнаты. Тем он позвал карлицу, назначенную для услуг молодой женщины, и с ее помощью уложил похолодевшее тело, накрыл его, а на обритую голову надел чепчик, который смочил фосфоресцирующей эссенцией. Покончив с этим, он опустил драпировки кровати и оконные занавески и зажег угли на треножнике. Затем, вручив карлице мешок и флакон, он приказал ей под угрозой сурового наказания день и ночь поддерживать легкое курение, чтобы в комнате всегда был острый, но живительный аромат. Вернувшись в лабораторию, он застал Леонарда сидящим и созерцающим статую, которая казалось еще прекрасней, чем живая. Оксорат искренно разделял его восхищение.

— Ты слышишь меня? — спросил после непродолжительного молчания мэтр Леонард.

— Да! — как легкое веяние донеслось из восковых губ.

— А как тебя зовут?

— Нахэма.

— Улыбнись же мне, красавица Нахэма.

В странных, прозрачных и светящихся, как черные бриллианты, глазах скользнуло выражение, как будто их изнутри осветило пламя. Беглый свет оживил зрачки, а карминовые губы сложились в слабую непринужденную улыбку.

— Теперь, Нахэма, сойди и сорви мне цветок вон из той вазы. Тебе надо учиться управлять своим восковым телом.

— Я не могу: ноги не слушают меня, — ответила Нахэма тихим и глухим голосом.

Мэтр Леонард улыбнулся и, подняв руки, стал делать пасы, обводя статую с ног до головы. Из его длинных и тонких пальцев, казалось, исходит фосфорический свет, похожий на дым, причем конечности восковой статуи начали принимать легкий пурпурный оттенок. Минуту спустя, одна нога статуи шевельнулась и спустилась с пьедестала. Слегка автоматическим шагом Нахэма направилась к вазе, сорвала своей розовой рукой цветок и подала ему своему таинственному творцу.

— Отлично! Теперь, моя красавица, мы можем отослать тебя по назначению. Ступай и мсти без всякого страха! Пока на твоем пальце будет надето магического кольцо, оно будет покровительствовать тебе и никто не будет в состоянии тебя уничтожить. Впрочем, я сам беспрестанно буду наблюдать за своей прекрасной супругой.

Пока он говорил, Оксорат притащил в лабораторию длинный деревянный ящик, обитый изнутри голубым шелком. Восковое тело осторожно положили в этот ящик и закрыли легкой газовой шелковой материей, Леонора впала в приятное забытье; странная свежесть пробегала по ее конечностям, приобретшим необыкновенную легкость. Она не чувствовала ни малейшего утомления и не испытывала ни малейшего страха.

Сколько времени длилось такое бессознательное состояние, она сама не могла бы сказать. Шумные голоса и ощущение яркого света вызвали ее из этого оцепенения, и в ту же минуту по всему ее существу пробежала дрожь: близ нее раздался хорошо знакомый голос любимого человека, говоривший:

— Великий Боже! Кто мог прислать мне такой странный подарок?

Леонора почувствовала, как ее вынули из ящика и поставили на пол. Она снова очутилась на цоколе и видела все, что делается вокруг. Вокруг нее собралась нарядно одетая толпа дам и мужчин. Все с любопытством смотрели на нее. В первом ряду Леонора увидела Вальтера в костюме новобрачного, с тяжелой золотой цепью на шее. Он был бледен и печален. Рядом с ним стояли Кунигунда и Филиппина в роскошном туалете новобрачной, вся усыпанная драгоценностями. За ними, среди нескольких чиновников, Леонора узнала судей, так беспощадно осудивших ее. При виде всех лиц, разбивших ее жизнь и бывших причиной ее осуждения, страшная ненависть наполнила ее сердце. Все это общество было оторвано от ужина известием о странной посылке. Через широко открытую дверь залы виднелся в соседней комнате роскошно сервированный стол, украшенный в центре жареным павлином.

Госпожа Кунигунда торжественно праздновала бракосочетание своего сына.

Гости с любопытством ходили вокруг чудной статуи, обменивались комментариями и предположениями насчет личности дарителя.

Более всех был восхищен молодой художник Раймонд — друг Вальтера.

— Какое божественное произведение эта Афродита! — повторял он, осторожно ощупывая прозрачную руку статуи, — Да, это должна быть Афродита: на это указывает костюм. Она сделана из воска, но совершенство работы таково, что ее можно счесть живой. А волосы? Ведь у нее настоящие волосы! Великий Боже! Какой гениальный художник создал это совершенство?

— Взгляните, какой жемчуг у нее на шее! И какие браслеты! А на пальце — кольцо с черным бриллиантом. Вам сделали царский дар, мессир Вальтер! — вскричала одна из дам, с завистью смотря на несравненные драгоценности.

Одна Филиппина не сказала ничего. Ее мрачный, полный ненависти взгляд перебегал от лица статуи на своего мужа, который не мог оторвать глаз от чарующей красоты восковой фигуры. И действительно, сердце Вальтера усиленно билось, когда он смотрел на лицо вечно любимой женщины. Вдруг в нем пробудилась ревность, что столько посторонних глаз любуется ею. Обернувшись к двум слугам, он приказал им отнести статую в свой рабочий кабинет и поставить ее в нише, занятой в настоящее время бюстом.

— Продолжайте ужин, дорогие друзья мои и гости! Я присоединюсь к вам, как только устрою в нише эту чудную статую, — с любезной улыбкой прибавил он. Как только гости направились в столовую, новобрачный бросился вслед за слугами, уносившими этот странный и таинственный подарок.

Скоро Нахэма была установлена в нише. Слуги удалились, но Вальтер опустился в кресло, устремив затуманенный взор на статую, фосфоресцирующие в темноте глаза которой смотрели на него с непередаваемым выражением.

— Кто бы ты ни был, я благодарю тебя, неизвестный друг, за это чудное изображение моей возлюбленной, — пробормотал рыцарь. — Ты не сумел передать выражения чистой и ясной невинности, освещавшее нежное лицо моей Леоноры, но это ее черты и ее волосы, который я столько раз покрывал поцелуями. Вальтер быстро встал и подошел к статуе. Схватив руками шелковистую массу волос, он погрузил в них свое пылающее лицо. Но почти тотчас же он в ужасе откинулся назад. Ему показалось, что чья-то рука погладила его по щеке, и нежный и глухой голос пробормотал:

— Вальтер!

Смущенный взгляд его блуждал по статуе, стоявшей в тени ниши. Очевидно, он грезил или его обманывало его возбужденное воображение, Вальтер быстро вышел из комнаты.

Пир закончился. Пожилые люди разбились на группы и занялись беседой; молодые — танцевали в большой зале под звуки флейт. Как только Вальтер исполнил свою обязанность и протанцевал с женой первый танец, к нему подошел Раймонд, взял его под руку и увлек в глубокую амбразуру балкона, выдававшегося на улицу.

— Вальтер! — прошептал он, наклоняясь к его уху. — Тебе прислали статую Леоноры. Ты узнал ее, как и я! Выражение не удалось. В лице статуи есть что-то высокомерное, страстное и я сказал бы даже демоническое, чего вовсе не было у твоей бедной невесты. Но это — она; в особенности же — это ее волосы. Я не думаю, чтобы существовали другие такого несравненного оттенка и такой пышности.

— Да, неизвестный друг, действительно, поднес мне изображение моей бедной Леоноры, — так же тихо ответил Вальтер, — Несчастное дитя! Я никогда не утешусь, что не мог спасти ее, и до самой моей смерти ее окровавленная тень будет стоять между мной и ничтожным созданием, на котором моя мать принудила меня жениться. Художник пожал ему руку.

— Да, госпожа Кунигунда выказала в этом деле редкую настойчивость, а Филиппина не менее редкую скромность. Даже слепому бросится в глаза, что ты не любишь ее! Что же касается до бедной Леоноры, то я убежден, что она погибла во время пытки и что история ее исчезновения простая выдумка. Иначе, как мог бы достать ее волосы неизвестный скульптор? Я хочу, пользуясь случаем, расспросить об этом палача. Дочь его, красавица Гильдегарда, очень расположена ко мне. Но прежде всего, Вальтер, я хочу обратиться к тебе с просьбой: не разрешишь ли ты мне срисовать твою статую? Мне заказана картина, и я думаю, что мне не найти лучшей модели для нее, чем эта очаровательная восковая фея.

— Охотно позволяю тебе это. Приходи через несколько дней и рисуй, сколько тебе угодно.

Глава IV

править

Пир закончился. Блестящее общество разъехалось, а молодые супруги удалились в свои апартаменты. Мрак и тишина воцарились в доме.

Широкий луч луны, проникший через высокое готическое окно рабочего кабинета Вальтера, освещал свои серебристым светом почерневшую дубовую резьбу, оружие и рыцарские доспехи, но ниша, где стояла Нахэма, была погружена в глубокий мрак. Вдруг сдавленный вздох сорвался с восковых губ, и дрожь жизни пробежала по конечностям статуи. Тихо сошла она с цоколя, сделала несколько шагов и прекрасная, как фантастическое видение, нерешительно остановилась в полосе лунного света. Гнев, тоска и горечь толпились в душе Леоноры. Каким образом могла она, чужая, проклятая и пригвожденная к этому восковому телу, бороться с женщиной, отнявшей у нее любимого жениха? Обескураженная, она стояла неподвижно, рассеянно смотря на окно, как вдруг на стеклах отразилось красноватое облако и осветило кровавым светом пол и белую тунику Нахэмы-Леоноры. Затем из того облака вырисовалась человеческая тень, и она увидела стоящую на подоконнике высокую и стройную фигуру мэтра Леонарда. Лунный свет ярко освещал его черные одежды, бледное лицо и большие, зеленоватые глаза, устремившие на нее пылающий и повелительный взгляд.

— О чем мечтаешь здесь вместо того, чтобы действовать? Иди и вырви любимого человека из объятий женщины, которая отняла его у тебя. Не забывай, Нахэма, что ты служительница зла и что ты должна делать зло, а не бездействовать; знай, что страдания, причиненные тобой другим, будут твоими наслаждениями.

Красный свет побледнел, а человеческая фигура исчезла, как легкий туман. Все существо Нахэмы вздрогнуло, точно от порыва сильного ветра. Точно оживленная новой жизнью и новой решимостью, она, легкая, как тень, вышла из кабинета, прошла длинный коридор и прямо направилась в спальню новобрачных.

Дверь была заперта, но бесшумно открылась от одного прикосновения воскового пальца. Нахэма приподняла портьеру и остановилась на пороге. При мягком свете ночника, она увидела Вальтера, сидящего на кресле; перед ним, спиной к двери, стояла на коленях Филиппина в белой ночной пижаме. Она обняла за шею своего бледного мужа, молча слушавшего ее, полные ласки и робкой любви слова.

Острое чувство, подобно стреле, пронзило сердце Леоноры, все ее существо трепетало ревностью и ненавистью к женщине, отнявшей у нее все. Если бы она могла задушить Филиппину своими восковыми пальцами, в эту минуту она охотно сделал бы это. Но, по крайней мере, она не уступит ей сердце Вальтера; она будет защищать его, как свою законную собственность. И именно ее он будет одну любить! Она желает обладать им — и это будет. Недаром же продала она свою душу адским силам. Сделав шаг вперед, Нахэма подняла руку. В ту же минуту взгляд Вальтера упал на ее и очарованный, и испуганный, он точно прирос к белому видению, стоявшему в нескольких шагах от него во всей своей странной и таинственной красоте. Видение сделало ему знак следовать за собой и исчезло в складках драпировки. Вальтер вскочил с кресла. Оторвав руки, обвивавшие его шею, он грубо оттолкнул Филиппину и бросился вон из комнаты. В коридоре он увидел бледную тень, которая, казалось, скользила перед ними затем исчезла в его рабочем кабинете.

Вальтер вошел вслед за ней и запер дверь на ключ. Он хотел быть один. Он не сомневался, что ему являлась страждущая душа его бедной невесты, несчастного существа, убитого Бог знает где, и Бог знает как, и может быть лишенного христианского погребения.

Глубоко вздохнув, он опустился в кресло около окна и закрыл лицо руками.

Легкий вздох и прикосновение к щеке тонких, маленьких пальчиков заставили его поднять голову.

Сердце его замерло, а волосы на голове стали дыбом от ужаса. На ручке кресла сидела прекрасная восковая статуя, его обожаемая Леонора. Теперь он ее хорошо узнал: это ее любящий взгляд, это ее нежная и ласковая улыбка. Она склонилась к нему и обвила его шею своими прозрачными руками, окутав его как плащом своими шелковистыми волосами. Она устремила в его глаза взгляд полный любви, между тем как из ее полуоткрытых губ вырывалось горячее дыхание, волновавшее и опьяняющее Вальтера.

— Возлюбленная моя! Как ты пришла сюда? Как избавилась ты смерти? — пробормотал он, дрожа всем телом. — О! Говори же! Убеди меня, что я не сошел с ума, что я не жертва обманчивого миража и что это ты, а не восковая статуя, которую я поставил в нише!…

— Никогда не спрашивай меня, мой Вальтер, ни откуда я пришла, ни чем я сделалась. Довольствуйся сознанием, что я люблю тебя всеми силами души и живу для тебя. Взгляни: мое тело гибко и тепло, мои губы горячи, а волосы шелковисты, как и прежде, чувство же, которое ты внушил мне, сделалось гораздо могущественней, так как я так научилась чувствовать, как и не подозревала. Не бойся меня, но никогда не старайся проникнуть в тайну, почему мое существо скрывается под видом восковой фигуры: надо же было принять какую-нибудь форму, которая позволила бы мне приблизиться к тебе без того, чтобы твоя мать и ее сообщница Филиппина снова не донесли на меня палачу.

В кратких словах рассказала она интригу, придуманную матерью и женой Вальтера, чтобы уничтожить ее. Затем она продолжала:

— Если бы меня нашли во плоти и костях, меня отвели бы на костер. Итак, я должна была спрятаться, чтобы быть с тобой, потребовать принадлежащее мне сердце и устроиться в твоем доме. Нам предстоят блаженные ночи, когда мы будем наслаждаться счастьем и сознанием, что вполне принадлежим друг другу. Теперь, мой Вальтер, поклянись мне, что ты никогда не будешь принадлежать ненавистной женщине, толкнувшей меня в пропасть. Скажи мне, что ты не боишься и еще любишь меня!

Опьяненный и ослепленный Вальтер, позабыв все, кроме страсти, бушевавшей в нем, привлек молодую женщину в свои объятия и страстно поцеловал в губы.

— Люблю ли я тебя? Да я никогда и не переставал любить тебя. Тебе одной я принадлежу и телом, и душой. Мне нет дела до того, из плоти ли ты или из воска, раз ты жива, и мне нечего бояться, что палач вырвет тебя из моих объятий. Клянусь тебе: никогда ненавистная женщина, носящая мое имя, не воспользуется ни малейшей частичкой моей любви! Я буду твоим самым нежным и верным супругом; тебе будут принадлежать все мои свободные часы — те упоительные часы, которых не смутит ни один враг. Он прижал к своей груди странное и таинственное создание и, с восхищением глядя на нее, прибавил:

— Ты так прекрасна, моя Леонора, что можешь свести с ума смертного.

— Никогда не называй меня Леонорой: могут услышать и станут стараться уничтожить меня. Теперь меня зовут Нахэма.

— Хорошо, дорогая моя. Дело не в имени, лишь бы ты носила его, и ты моя невеста, моя жена, солнце моей жизни!

Ночь прошла как упоительная греза. Никогда в своей жизни Вальтер не испытывал такой пылкой и бешеной страсти, как та, какую ему внушило это загадочное существо. Он заснул только на рассвете, но и во сне его убаюкивали радостные видения. Несколько сильных ударов в дверь разбудили Вальтера. Когда он вскочил с кресла, то увидел, что уже поздно и что солнце заливает яркими лучами комнату.

Молодой человек протер глаза; ночные воспоминания толпой теснились в его мозгу, а взгляд боязливо искал нишу: там стояла чудная статуя. Солнце играло на ее волосах и переливало в камнях браслетов. Розовые губы, казалось, улыбались ему. Вальтер бросился к статуе и долгим горячим поцелуем прижался к ее обнаженному плечу. Ему показалось, что его губы ощутили трепетание тела. Вторичный стук в дверь вернул его к действительности. Он нахмурил брови и отпер дверь. В комнату тотчас же ворвалась Кунигунда с раскрасневшимся лицом и пылающими глазами. Дрожа от гнева, она вскричала пронзительным голосом:

— Что ты, с ума сошел что ли, что ни с того, ни с сего устроил такой скандал? По какому праву ты так жестоко оскорбляешь невинного ребенка, всею душой любящего тебя? Ты вырываешься от нее, бежишь и проводишь первую брачную ночь, запершись здесь! Ведь это незаслуженное оскорбление всему семейству Филиппины, ее уважаемому отцу и ей самой. Бедное дитя не понимает твоего поведения и заливается горючими слезами.

Вальтер оперся на кресло и, скрестив руки на груди, не перебивая слушал мать. Видя, что она остановилась, чтобы перевести дыхание, он ответил ледяным и враждебным тоном:

— Вы не правы, матушка, делая мне укоры! Человека нельзя заставить любить женщину, если даже и удалось принудить его жениться на ней. Что же касается Филиппины, то я откровенно ей сказал еще до женитьбы, что не люблю ее и что всегда буду равнодушен к ней.

— Все это не важно: с этой минуты, как ты согласился жениться, ты обязан принять на себя все последствия твоего нового положения.

— Таково было и мое намерение. Но соглашаясь на этот брак, я не знал, что ты и она были руководителями отвратительной интриги, стоившей жизни моей бедной Леоноре, и что золотом де Кюссенбергов платили презренным лжецам, благодаря клеветническим доносам которых погибло целое невинное семейство. Если прежде я был равнодушен к Филиппине, то я возненавидел ее с той минуты, как узнал, какое участие принимала она в смертм моей дорогой невесты. Обе вы дадите ответ перед Божественным правосудием за невинно пролитую кровь, которая падет на вашу же голову.

Кунигунда смертельно побледнела и отступила назад, сжав кулаки.

— Клевета! Кто осмелился так оклеветать твою мать и твою жену!? — вскричала она, задыхаясь от гнева.

— Клевета? — с презрением заметил Вальтер.

И он рассказал несколько подробностей, которые доказывали Кунигунде, что сыну известно все.

— Эта проклятая колдунья не только околдовала тебя при помощи какого-то любовного напитка, но, без сомнения, это она же внушает тебе позорные подозрения против твоей матери.

Легкий треск раздался в нише, что прервало разговор, статуя неподвижно стояла на своем цоколе, и только покрывало ее колебалось, точно от веяния ветра.

— Я хотела бы знать, какой негодный шутник имел дерзость прислать тебе эту отвратительную восковую куклу, так похожую на колдунью? Подобным статуям в языческом костюме и с бесстыдным выражением не место в почтенном христианском доме. Ты должен как можно скорей продать или подарить кому-нибудь это бесстыдное произведение.

— Никогда, — ответил Вальтер, став перед статуей, как бы для защиты ее. — Уничтожить такую чудную статую было бы позорным вандализмом.

В эту минуту с улицы донесся громкий и пронзительный смех. Кунигунда поспешно высунулась из окна, желая посмотреть, кто так смеется под их окном. Перед их дверью гарцевал всадник на чудном черном скакуне. Бледное лицо и его зловещий смех заставили Кунигунду дрожать.

— Я вас попрошу, матушка, — прибавил Вальтер, — никогда больше не касаться этих двух тем: все ваши убеждения будут напрасны. Знайте, что я никогда не расстанусь с этой чудной восковой статуей и что я, положительно, отказываюсь, в данную минуту от интимных отношений с Филиппиной. Между нами стоит окровавленная тень бедной Леоноры. Мне необходимо время, чтобы постараться забыть это, победить свое отвращение к Филиппине и простить ее. В свете я буду оказывать е уважение, должное ей, как моей жене, но дома мы будем чужими. Теперь же оставим пустые разговоры и пойдем к утреннему завтраку.

Спокойный и внутренне счастливый, он прошел в столовую. Что ему за дело до матери и даже до Филиппины! Сердце его было полно одной Нахэмой. Молчаливая, надутая, с глазами, опухшими от слез, явилась молодая Кюссенберг и села за стол, не поздоровавшись с мужем, но тот, по-видимому, нисколько не обиделся. Спокойно он пил и ел. Только по окончании завтрака, он обратился к жене и сказал ей с холодным презрением:

— Всякий дурной поступок, Филиппина, рано или поздно наказывается. Уничтожая Леонору Лебелинг и отдавая ее в руки палача, ты думала приблизиться ко мне, а добилась только того, что оттолкнула меня от себя. Ты переступила через три трупа, чтобы достигнуть брачного ложа — и я долго не забуду это!

Он встал, выпил кубок вина и вышел из столовой, не взглянув даже на бледную и расстроенную Филиппину.

Приказав оседлать лошадь, Вальтер сделал большую прогулку, думая только о ночи и сгорая от нетерпения снова увидеть Нахэму.

Когда он вернулся, обед уже был подан, Вальтер объявил матери, что он решил устроить себе спальню в комнате, смежной с его рабочим кабинетом, Кунигунда устроила скандал: бежать так из супружеской спальни значило бы публично выдать тайну своего несогласия с женой. Она просила, убеждала, грозила и хотела силой воспротивиться такому переселению, но Вальтер остался непреклонен и, несмотря на крики матери, и на слезы и упреки Филиппины, комната была приведена в порядок. Молодой человек ничего не взял из спальни жены: старый Каспар, верный слуга его, принес из сарая кровать и несколько стульев. Вечером, тайно, пришел один еврей, исполнявший все ремесла и торговавший всевозможными вещами, прибыл драпировки, повесил лампу и все устроил, так что, когда настала ночь, все было готово, и комната преобразилась в изящное и комфортабельное убежище. Кунигунда и Филиппина были страшно взбешены и обдумывали как им поступить в таком необыкновенном случае? Ни та, ни другая, ни минуты не сомневались, что Вальтер пал жертвой нового колдовства. Итак, надо было открыть чары и уничтожить их, но для этого необходимо было время и большая осторожность, так как в эту эпоху вопрос о колдовстве был очень опасным вопросом, и никто не мог знать — не превратится ли он из обвинителя в обвиняемого и к какому результату приведет следствие. Поэтому обе женщины решили пока молчать, ограничиться одним наблюдением и, насколько возможно, скрывать от посторонних, что творится между супругами.

Нисколько не занимаясь тем, что думают его жена и мать, Вальтер заперся у себя и зажег восковые свечи в двух канделябрах. Затем, сев в кресло перед нишей, он устремил взор на статую, с трепетом спрашивая себя, не сошел ли он с ума, действительно ли эта восковая статуя говорила с ним и подарила ему опьяняющие поцелуи?

Так как Нахэма не двигалась, он закрыл глаза: может быть она не хотела, чтобы он видел, как она будет сходить. Тем не менее, его напряженный слух старался уловить малейшим шум, но все было напрасно. Вдруг теплое и ароматное дыхание коснулось его щеки, и чья-то рука легла на его плечо, между тем как насмешливый голос спросил:

— Ты спишь, прекрасный рыцарь?

Не отвечая ни слова, Вальтер протянул руки и прижал к груди странную восковую женщину. При свете восковых свечей, он убедился, что пьедестал в нише пуст; затем он с любопытством осмотрел таинственное создание, лежавшее в его объятиях. Восковая грудь трепетала, глаза улыбались, а розовые губы говорили о любви и счастье, не имеющем ни прошлого, ни будущего, а одно настоящее было так упоительно, что заставляло забыть все остальное.

Несколько дней спустя, явился художник Раймонд, делать зарисовки со статуи. Статую выдвинули на середину комнаты, и Раймонд срисовывал ее и в фас, и в профиль, и сзади, не переставая восторгаться совершенством форм этого прекрасного тела, которые ясно вырисовывались под легким шелком.

— Знаешь, Вальтер, есть что-то странное в этой статуе, — заметил однажды художник, — Иногда мне кажется, что она дышит и что воск волнуется и дрожит. Когда я работаю над зарисовками в своей мастерской, можно подумать, что они оживают и что передо мной позирует живая женщина. Мне кажется, что я никогда ранее не сделал ничего более прекрасного, и никогда ни что так не удавалось мне, как эта Афродита. Приди посмотреть мою картину и ты сам убедишься в этом.

Вальтер улыбнулся и обещал исполнить его желание. Несколько дней спустя, рыцарь отправился к художнику. Тот весь сиял. Не только его Афродита нашла покупателя, но один из каноников собора заказал Раймонду картину «Благовещение». Так как голова художника была полна своей необыкновенной моделью, то он объяснил Вальтеру, что святую Деву будет изображать тоже Нахэма, только он придаст ее лицу такое же чистое и нежное выражение, какое было у покойной Леоноры.

Вальтер восхищался начатой картиной и не нашел ничего сказать против проекта друга. Желая как можно скорей окончить «Афродиту», Раймонд работал усердно, и ему казалось, что никогда работа не подвигалась так быстро. Кисти, казалось, исполняли двойную обязанность, а краски ложились сами. Никогда еще его картины не отличались такой жизненностью: казалось, сама натура трепетала на полотне. Считая нужным показать канонику один или два эскиза заказанной картины и обсудить с ним детали, Раймонд отправился однажды утром с этой целью к рыцарю де Кюссенбергу. Тот собирался уходить по делу, но разрешил другу остаться в кабинете и делать все необходимые ему зарисовки. После завтрака, Вальтер ушел, а Раймонд сел в его кресло у окна и, выдвинув статую на свет, стал рисовать. Едва он начал набрасывать голову святой Девы, как руки и ноги его задрожали и порыв ледяного воздуха ударил ему в лицо. Раймонд поднял голову и задрожал от ужаса, увидев, что эмалевые глаза статуи устремили на него мрачный взгляд. В тоже время, он почувствовал удушливый запах серы, и полузадушенный, парализованный, неспособный шевельнуться, откинулся на спинку кресла. Несмотря на свое оцепенение, он ясно видел, как статуя зашевелилась на своем цоколе и как полуоткрылись ее губы. Затем глухой и металлический голос произнес следующие слова:

— Если ты дорожишь жизнью, не смей никогда придавать Ей сходство со мной, так как я проклятая душа — Нахэма, жена метра Леонарда. Если же ты будешь пользоваться моими чертами лица для всякого другого произведения, я дам тебе славу и богатство. Но берегись открыть кому бы то ни было, что ты узнал сейчас, иначе моя месть будет ужасна!

Восковая рука поднялась, пламя брызнуло из ее тонких, розовых пальцев, и вдруг все закружилось вокруг Раймонда. Ему казалось, что он падает в черную бездну, и он потерял сознание.

Когда он открыл глаза, то увидел бледного и испуганного Вальтера, который вытирал ему лицо мокрым полотенцем.

— Великий Боже! Что такое случилось? Что значат это сожженное полотно и твой обморок? — спросил рыцарь, помогая другу подняться.

Тот бросил на него странный взгляд.

— Вальтер! Если ты дорожишь вечным спасением своей души — удали отсюда эту ужасную женщину. Пока она будет здесь, я не переступлю порога твоей комнаты.

— Говори же ясней: что ты знаешь об этой статуе? Почему ты боишься ее? — спросил, бледнея Вальтер.

— Я не могу говорить и только повторяю тебе: удали отсюда эту ужасную статую. А теперь — прощай! Здесь земля горит под моими ногами.

Художник вышел, оставив полотно, прожженное в самом центре.

Очутившись на свежем воздухе, Раймонд сразу почувствовал, как рассеялась свинцовая тяжесть, давившая на его плечи. Свежий телом, но взволнованный душой, вернулся он в свою мастерскую и сел перед почти оконченным изображением Афродиты.

На левом плане огромного полотна был изображен каменистый морской берег, обрамленный вдали скалами. Лучи восходящего солнца заливали золотом и пурпуром набегавшие на песок волны. Из одной из этих волн, более высокой, чем другие, и увенчанной белой пеной с розовым оттенком, появляется богиня, ослепительная и торжествующая в своей гордой красоте. Страстная улыбка полу-открывала ее пурпурные губы, глаза улыбались, а утренний ветерок развевал ее золотистые волосы. В прозрачном эфире, легкие и воздушные, точно они были сотканы из воздуха, витали духи элементов, окружая и наряжая богиню.

На берегу стоял коленопреклоненный мужчина, с поднятыми кверху руками. Полный экстаза, он восхищался вечной красотой.

Чем больше Раймонд смотрел на свое произведение, тем больше восхищался им. Особенно очаровывала его Афродита. Ему казалось, что ее прекрасное тело трепещет, качаясь на волнах, и глаза ее улыбались ему. Он забыл, что то, что он видел, было произведение его кисти, а не живая женщина, и в его душе вспыхнула бурная страсть. Под влиянием страшного экстаза, охватившего его, он окончательно потерял сознание действительности и вокруг него восстал фантастический мир.

На каменистом берегу моря сидел он сам. В нескольких шагах от него рокотало море, и он слышал, как волны разбивались о прибрежные скалы; влажные брызги смачивали его пылающее лицо, а из бездны океана появлялись водяные чудовища и с любопытством смотрели на него. Медленно, страстно покачиваясь своим ослепительно голым телом, приближалась к нему Афродита. Ее окружали громадные крабы и отвратительные рыбы. Черные птицы с человеческими лицами летали вокруг нее, испуская зловещие крики. Вдруг, сирены, чудовища и птицы окружили Раймонда, танцуя вокруг него адскую сарабанду под звуки отвратительного пения, смешивающегося с ревом волн и свистом бури. Небо почернело. В бледном сумраке, прорезываемом молнией, художник увидел богиню, носящуюся над черной и бурной водой.

В ту же минуту, толпившаяся вокруг него отвратительная масса схватила его и повлекла навстречу Афродите. Раймонд чувствовал, как клочья пены били его в лицо. Вдруг руки богини обхватили его и прижали к холодной и скользкой груди. Ледяные губы прижались к его губам. Ужас и тоска овладели Раймондом. Он тщетно отбивался, стараясь вырваться из этих смертельных объятий. Вдруг, он вскричал в порыве горячей веры:

— Господи Иисусе! Милосердный Спаситель мой! Помоги мне!

Почти в ту же минуту все фантастические существа, окружавшие его, в том числе и Афродита, погрузились в красноватое облако, поднявшееся над морем. Сам он почувствовала, что его с силой отбросило назад, и он ударился обо что-то холодное и твердое и… открыл глаза.

Он лежал на полу, весь облитый потом; все тело его было точно разбито. Была еще ночь, но узкая светлая полоска на горизонте указывала на близкий рассвет. Раймонд встал с трудом, зажег восковую свечу и снова сал перед мольбертом. Кругом было все тихо и спокойно, Афродита смотрела на него своими ясными глазами, улыбаясь страстной, вызывающей улыбкой.

— Брр!… Какой отвратительный, дьявольский кошмар! Право, это изображение восковой женщины так же страшно и опасно, как и ее проклятая модель. Но погоди, дочь ада, я украшу тебя! — проворчал Раймонд.

Схватив палитру и взяв на кисть красной краски, он быстро нарисовал крест в поднятой руке Афродиты. В ту же минуту страшный удар потряс весь дом. Все рушилось вокруг Раймонда. К общему шуму и треску примешивались человеческие крики и рев диких зверей. Затем, перед художником появилась голова, увенчанная козлиными рогами, с глазами, выходившими из орбит. Кулак, сжатый из крючковатых пальцев, обрушился на голову Раймонда, и он упал на пол.

Неожиданно, с необыкновенной быстротой, черные тучи скопилась над Фрейбургом. Разразилась гроза и молния ударила в дом художника.

От молнии загорелись драпировки в мастерской, весь дом был объят пламенем, грозя уничтожить весь квартал.

В ту же ночь, Вальтер, как и всегда, наслаждался любовью со своей прекрасной подругой. Вдруг, он увидел, что Нахэма заволновалась и с участием вскричала:

— Бедный Раймонд! Я принесла ему несчастье. Как его мучают! О! Роковая красота! Жестокий Леонард! Видимо обеспокоенная, она умолкла и долго не говорила ни слова. Затем, вырвавшись из объятий Вальтера, она прижалась к стене и подняла руку, как бы защищаясь отброшенного, невидимого предмета. Магическое кольцо сверкало на ее пальце. Вдруг, пучки лучей, исходившие из черного камня, приняли форму огненного треугольника. В ту же минуту, проникнув через стену, появился сияющий крест.

Крест этот столкнулся с треугольником, с минуту покружился вокруг своей оси и, затем, исчез в атмосфере. Тогда и треугольник стал бледнеть и тоже исчез. Нахэма заняла свое место в нише и приказала Вальтеру уйти из комнаты.

Молодой человек молча повиновался. Помимо его воли, его охватила дрожь суеверного страха. Но это чувство превратилось в настоящий ужас, когда час спустя, зловещий звук набата возвестил о несчастье, грозившем городу.

Вальтер выбежал на улицу и вместе с обезумевшей толпой скоро очутился перед пылающим домом Раймонда. Сам художник, вынесенный из пламени своим верным слугой, лежал на улице без сознания. Проливной дождь прекратил пожар, но огонь успел уничтожить картину Афродиты со всем, что было в доме.

После долгих усилий удалось вернуть Раймонда к жизни, но он никого не узнавал, взор его оставался бессмысленны и он бормотал только одно странное и непонятное слово «Нахэма»! Доктор объявил, что несчастный молодой человек потерял рассудок. Мрачный, озабоченный Вальтер вернулся домой. Несчастье друга произвело на него глубокое впечатление. Связь этой катастрофы с ночным видением, указывающая, что что-то произошло между Раймондом и Нахэмой, заставила задуматься молодого рыцаря и невольно внушала ужас.

Глава V

править

Согласно составленному плану, Филиппина и Кунигунда наблюдали за Вальтером. Стараясь открыть колдовство, которое, по их убеждению, было причиной равнодушия рыцаря к своей жене. Прежде всего, обе женщины обратили свое внимание на то обстоятельство, что молодой человек каждую ночь запирался в комнате, где находилась статуя, и спал рядом. Инстинкт ревности и ненависти внушил Филиппине подозрение, что восковая фигура была делом магии.

Молодая женщина жаждала уничтожить статую. Но как сделать это? Вальтер редко выходил из дома; когда же он уходил, старый Каспар стерег комнаты своего господина. Старик ни за что на свете не позволил бы дотронуться до произведения искусства, которое так высоко ценил рыцарь. Тем не менее, в один прекрасный день, когда Вальтера не было дома, а Каспар был занят на конюшне, Филиппине удалось пробраться в рабочий кабинет мужа; сияющая и бесстрастная Нахэма по-прежнему стояла на пьедестале. Взглядом, полным ненависти, Филиппина осмотрела Нахэму: да, она красива; но, ведь, не более, как восковая кукла, а потому могла ли она соперничать с живой женщиной? Тем не менее, внутреннее убеждение нашептывало ей, что именно в этой кукле и таится колдовство. Вдруг, взгляд ее, блуждающий по статуе, остановился на надетом на нее ожерелье. Величина жемчужин и их блеск возбудили ее зависть. Приподнявшись на носках, молодая женщина пыталась снять ожерелье, но жемчуг, казалось, так крепко приклеился к воску, что его никак нельзя было отодрать. Она с гневом отступила назад и в ту же минуту заметила кольцо, украшавшее палец статуи. Черный бриллиант сверкал, испуская снопы разноцветных лучей.

— Ну, такая драгоценность уже совершенно лишняя для восковой дамы! — проворчала Филиппина, смело хватаясь за кольцо.

Она старалась снять кольцо, даже с риском сломать хрупкий палец носивший его. Но как описать ужас Филиппины, когда вдруг эмалевые глаза оживились и устремили на нее взгляд смертельной ненависти; затем восковая рука оттолкнула объятую страхом молодую женщину, а розовые пальцы сжали ее кулак, как раскаленными клещами.

Боль, причиненная этим прикосновением, была так велика, что Филиппина лишилась чувств. Когда молодая женщина пришла в себя, она лежала на полу. Статуя стояла на своем месте в нише. Но страшная боль в руке доказывала ей, что это был не сон, хотя на коже не было никаких видимых следов. Филиппина в ужасе убежала и рассказала все Кунигунде, которая умоляла невестку молчать об этом случае, так как иначе может быть возбуждено подозрение в колдовстве, мало приятное для семейства.

— Я надеюсь, что мы вскоре сумеем победить чары, так как я начинаю догадываться, где причина колдовства, которому подпал Вальтер, — с убеждением сказала Кунигунда.

— Видишь ли, Филиппина, — продолжала она, — восковое лицо носит черты проклятой колдуньи, а волосы на голове статуи взяты кем-нибудь с ее трупа. Итак, поверь мне, в волосах-то и заключаются чары. Но мы посмотрим, устоят ли они против креста и святой воды.

Скоро им удалось сделать такую попытку. Вальтер, приглашенный кузеном на крестины своего первенца, должен был ехать один, так как его жена, сославшись на нездоровье, осталась дома. Когда настала ночь и большая часть слуг уже спала, обе женщины решили исполнить свой план. Филиппина шла впереди и несла благословенную восковую свечу; за ней следовала Кунигунда с кропильницей.

У двери рабочего кабинета Филиппина остановилась и пробормотала сдавленным голосом:

— О! Свеча сделалась так тяжела, что я едва держу ее, и у меня на голове поднимаются волосы.

— Прочти молитву и входи! Неужели ты думаешь, что демоны уступят нам без борьбы? — ответила Кунигунда.

Она была женщина по натуре энергичная, а гнев ее против статуи был так велик, что она готова была отважиться на борьбу с самим мэтром Леонардом. Кабинет был освещен одним только ночником, стоявшим на ночном столике, у кровати Вальтера, но толстая восковая свеча, принесенная Филиппиной, довольно ярко освещала комнату. Обе женщины остановились перед нишей, где стояла статуя. Бриллианты аграфов Нахэмы горели разноцветными огнями.

В ту минуту, когда Кунигунда собиралась окропить святой водой ненавистную статую, неизвестно откуда ворвавшийся порыв ледяного ветра загасил свечу и ночник. Обе женщины очутились в глубокой темноте. Одновременно они испустили крик ужаса: чьи-то невидимые руки вырвали у них принесенные ими вещи и стали осыпать их ударами. Филиппине они надавали пощечин, Кунигунду подняли за волосы в воздух и бросили на пол. В то же время, ворон бил ее клювом, зловеще каркая. Обеим женщинам казалось, что они теряют рассудок. Они не могли даже вскрикнуть, чувствуя, что горло сдавлено, точно клещами.

Вальтер, вернувшийся раньше, чем предполагал, услышал сдавленные стоны и бросился в кабинет в сопровождении Каспара, несшего зажженную свечу. Там он увидел мать и жену, лежащими между сломанной свечой и опрокинутой кропильницей. При виде рыцаря обе женщины принялись кричать, как безумные.

— Что вы здесь делали? Зачем кричите вы, точно вас режут? — с гневом спросил Вальтер.

— О, Вальтер! В эту статую вселился демон. Она погасила мою свечу и ночник, — вскричала Филиппина.

— Вы просто обезумели от страха. Посмотрите: ночник горит, так же как и свечи на моем рабочем столе. Все это так и было, когда вы вошли и Каспар может засвидетельствовать это.

— Это неправда! Было темно и меня били!

— А меня таскали за волосы и ворон бил клювом! — одновременно вскричали Филиппина и Кунигунда, смущенные видом горевших свечей.

— Вы обе или больны, или с ума сошли, что всюду видите дьявола, за исключением самих себя, — сурово заметил рыцарь, — А теперь молчите или вы кончите тем, что сами на себя навлечете обвинение в том, что одержимы демоном. Обвинив в колдовстве живых, вы обрушиваетесь теперь на восковую фигуру только потому, что она похожа на несчастное создание, которое вы ненавидели и погубили, — прибавил он, отослав Каспара.

Пристыженные и взбешенные дамы вернулись к себе, вполне убежденные, что полученные ими удары они видели не во сне, так как чувствовали их до сих пор. Они так были перепуганы, что всю ночь провели вместе, обсуждая меры к изгнанию дьявола без шума и крика, так как понимали, что Вальтер был прав: в это тяжелое время было опасно открывать такие дела, и легко можно было быть обвиненным в сношениях с дьяволом.

Недоброжелателей и завистников везде много, и один из таких врагов мог воспользоваться случаем и набросить тень на благородную фамилию Кюссенберг. Кроме того, в процессах о колдовстве не играли никакой роли ни богатство, ни знатность. Поэтому надо было быть очень благоразумными и действовать с такой же хитростью, как и дьявол, который, очевидно, вселил в восковое тело одного из низших своих агентов с целью погубить Вальтера.

Было ясно, что Леонору Лебелинг унес князь тьмы, так как без помощи дьявола нельзя исчезнуть из крепкой темницы. Страсть рыцаря к белокурой девушке, которую он обожает еще в восковой статуе, скандально пренебрегая своей законной женой, также была сочтена за сатанинское влияние. Вследствие всех этих соображений решено было зашить в одежды Вальтера святое причастие и окропить комнату святой водой. Благодаря чарующему влиянию Нахэмы, впечатление, произведенное на него несчастием Раймонда, быстро изгладилось из ума Вальтера, и он только и жил весь день ожиданием ночи. Несколько дней спустя после экспедиции Кунигунды, Вальтер заперся в своем кабинете и с нетерпением ждал, когда оживится его возлюбленная, но та не двигалась с пьедестала и грустно смотрела на него.

— Нахэма! Иди же, дорогая моя! — нетерпеливо вскричал он наконец.

— Я не могу! Но если ты снимешь свой камзол и бросишь его нищему, стоявшему под окном, я буду в состоянии подойти к тебе.

Без малейшего колебания, ни минуты не задумываясь над странностью того, что под окном, выходящим в сад, мог находиться нищий, Вальтер снял свой бархатный камзол и открыл окно. Внизу, действительно, стоял человек в лохмотьях, устремив на окно пылающий взгляд. Когда рыцарь бросил ему камзол, странная улыбка скользнула на исхудавшем лице нищего, и он жадно схватил богатую милостыню. Странное чувство боязни от отвращения сдавило сердце Вальтера, но он не имел времени подумать над этим, так как тонкие руки Нахэмы уже обвивали его шею и страстный поцелуй зажал ему рот, когда он заметил недовольным тоном, что даже восковые дамы имеют капризы.

Чувство беспокойства, испытанное Вальтером во время роковой катастрофы с Раймондом и когда он выбросил свой камзол, стало часто повторяться. Несмотря на очарование, производимое на него Нахэмой, внутренний голос говорил ему, что он подчинился странной силе, которую боялся признать за силу дьявола. Он сознавал, что восковая женщина — портрет его исчезнувшей невесты — существо необыкновенно таинственное. Временами у него являлось желание рассказать все своему дяде аббату и просить у него помощи и совета. Но достаточно было одного взгляда эмалевых глаз, одного из тех часов опьяняющей страсти, какие умела дарить одна только Нахэма, чтобы он снова сделался рабом чарующего и странного создания, готовым на все для защиты ее.

Убедившись, что ее сын не носит больше бархатного камзола, в который она зашила Святые Тайны, Кунигунда страшно встревожилась. Она лично произвела расследование и убедилась, что камзол исчез бесследно. Несмотря на все свои недостатки, Кунигунда искренно любила своего единственного ребенка, и сердце ее дрожало за спасение души Вальтера, она прошла в рабочий кабинет и принялась за розыски доказательств дьявольских действий восковой статуи.

Можно себе представить, какой был ее ужас, когда она нашла небрежно брошенный на ящике крест, который Вальтер с самого детства носил на шее.

— Всемогущий Боже! Он не носит даже своего креста! Но погоди, проклятая восковая рожа, я надену его на твою шею. Теперь день и я не боюсь тебя, — с ненавистью пробормотала она.

Но едва успела она протянуть руку, чтобы взять крест, как почувствовала, что чьи-то крючковатые и пылающие пальцы схватили ее за горло и сжали так сильно, что она едва не лишилась сознания. Она бросила и крест, и ящик, и бросилась бежать, давая себе клятву никогда не переступать порога этой дьявольской комнаты и потребовать от сына или удаления, или уничтожения этой проклятой фигуры. В тот же день она выразила Вальтеру желание, чтобы статуя была удалена. Но при первом же слове об этом предмете, Вальтер пришел в страшную ярость, он объявил, что она сумасшедшая, если так настойчиво преследует простое произведение искусства, и что если он сам и восковая женщина стесняют ее, то он уедет в свой замок и увезет туда и статую. Испуганная и приведенная в отчаяние Кунигунда замолчала, но с этого дня ни она, ни Филиппина не переступали порога комнаты Вальтера и даже избегали проходить по коридору, ведшему к ней. Наступил май месяц и принес с собой цветы и тепло, но в доме рыцаря де Кюссенберга ничего не изменилось. Гнев и отчаяние Филиппины достигли своего апогея. Прошло уже четыре месяца, как она замужем, а презрительная холодность и отвращение к ней мужа все увеличивались.

Под влиянием ревности и бесконечных подозрений, у нее явилось непобедимое желание хоть раз посмотреть, что делает Вальтер, когда запирается в своей комнате. Раз у нее зародилась такая мысль, она не стала терять времени для приведения ее в исполнение. Как только настала ночь, она пробралась в сад, подтащила к дому лестницу садовника, приставила ее к стене и с удовольствием убедилась, что лестница доходит до самого окна Вальтера. Окно было открыто и только завешено спущенными шторами. Ночь была чудная, теплая и благоухающая.

Луна ярко освещала сад, к великому неудовольствию Филиппины, которая предпочла бы для своей экскурсии полную темноту. Но молодая женщина была слишком нетерпелива, чтобы отложить исполнение своего намерения. Она ловко взобралась на лестницу и осторожно раздвинула складки занавеси, чтобы можно было заглянуть внутрь комнаты. То, что она увидела, положительно поразило ее. С поднявшимися дыбов волосами, с полуоткрытым ртом, стояла она неподвижно, смотря на Вальтера, сидевшего в кресле и державшего на коленях восковую женщину. Последняя прислонилась к его плечу, обвила руками его шею, покрыв его массой своих распущенных золотистых волос. Глаза молодого человека точно приросли к его странной подруге с выражением такого страстного обожания, какого Филиппина никогда у него не видела. Ужас и ревность отняли у нее способность говорить и двигаться. Но когда она увидела, что восковая женщина выпрямилась и указала на нее пальцем, со зловещим и насмешливым смехом — она почти невольно вскрикнула:

— Господи Иисусе Христе и все добрые духи, хвалящие Бога, нашего Отца. Исчезни сатана!

В ту же минуту лестница зашаталась и опрокинулась. Молодая женщина ударилась головой о ствол дерева, под которым и осталась лежать без чувств.

Бледный как смерть, так как он видел свою жену, Вальтер спустился в сад. Видя, что Филиппина лежит как мертвая, он позвал людей и приказал им перенести молодую женщину в ее комнату и позвал доктора. Последний, прежде всего констатировал, что у нее сломана нога; когда же она пришла в себя и никого не узнавала, он объявил, что у нее воспаление мозга, исход которого он еще не может определить. Бледная и перепуганная Кунигунда заняла место у изголовья своей невестки. В помощь ей для ухода за больной была позвана одна из их родственниц, монахиня соседнего монастыря.

Прошло несколько дней, Филипина все еще никого не узнавала, в страшном бреде металась о кровати и только и говорила о восковой женщине, которую она видела в объятиях мужа.

Мудрый доктор объяснил этот бред ревностью, которая, без сомнения, мучила молодую женщину, а теперь создает в ее больном и возбужденном уме невероятные образы.

По городу начали носиться слухи о странной восковой фигуре, поднесенной в дар рыцарю де Кюссенбергу в день его свадьбы. Передавали шепотом, что с самого дня свадьбы Вальтер пренебрегает женой и запирался со статуей. Говорили также о художнике.

Раймонд, который писал чудную картину с этой таинственной модели, сошел с ума при очень странных обстоятельствах и в своем безумии, только и говорил о восковой женщине, называя ее Нахэмой и рассказывая на ее счет самые необыкновенные и ужасные истории.

Часть этих слухов дошла до Кунигунды и очень испугала ее. С обычной своей энергией, она решила радикально отделаться от проклятой статуи прежде, чем все слухи, ходящие на ее счет, не навлекут какой-нибудь катастрофы.

Самым лучшим средством отделаться от статуи — это разбить ее, но Кунигунда не хотела уничтожать ее в своем доме. Бог знает, какие дьявольские миазмы могут заразить весь их дом! Не менее опасным считала она выбросить ее в сад, а потому решено было вынести ее в столовую и оттуда бросить на мостовую улицы.

Для исполнения своего предприятия Кунигунда сумела заручиться помощью конюшего Вальтера, юноши благочестивого и суеверного, которого окончательно свели с ума процессы о колдовстве и охота за дьяволом, яростно практиковавшиеся в то время.

Лебрехт, очень любивший своего господина и ни минуты не сомневавшийся, что восковая женщина имеет силу погубить его душу, охотно согласился помочь уничтожить колдовство. Пользуясь отсутствием Вальтера, он снял статую с пьедестала и отнес ее в указанную комнату. Юноша готовился уж выбросить ее в открытое окно, как вдруг восковая женщина сделалась тяжелой как свинец и точно приросла к полу, а Лебрехт невидимой силой выброшен был в окно и, упав на мостовую, раздробил себе череп; Кунигунда же, полузадушенная тоже невидимой рукой, упала у ног победоносной статуи. После этого Кунигунда объявила, что не хочет оставаться в доме своего сына и, действительно, в тот же день перебралась к себе. Бегство Кунигунды, а также трагическая смерть бедного Лебрехта выхвали в городе страшное волнение. Начали так громко говорить о присутствии дьявола в доме рыцаря, то власти вынуждены были начать следствие.

К Филиппине приехал ее отец и умолял ее покинуть этот роковой дом, но молодая женщина, почти выздоравливающая, объявила, что она не хочет бросить мужа и осталась, несмотря на все убеждения. Если она рассчитывала приобрести этим расположение Вальтера, то она жестоко ошиблась. Молодой человек, приходивший в бешеную ярость при одной мысли о происшедшем скандале, сурово объявил жене, что считает ее первой причиной всех несчастий, так как виной всему, во-первых, убийство Леоноры, а во-вторых — глупая ревность, которой она преследовала статую, и смешные попытки уничтожить ее, что и привело к такому позорному скандалу. Между тем, следствие шло своим чередом и вызвало несогласие между судьями. Все духовные стояли за дьявольское происхождение статуи; чиновники же сомневались в этом, предполагая, то возбуждение, вызванное многочисленными процессами, и страх дьявола помутили разум госпожи де Кюссенберг. Вальтер энергично заявил, что никогда не замечал никакого адского знака. Тем не менее, судьи решили приказать принести в суд заподозренную вещь — и вот, в сопровождении громадной толпы, статуя была принесена в здание суда. Народ, как и судьи, восхищался совершенством работы и все должны были сознаться, что статуя не представляет ничего особенного: это была простая восковая фигура, как и все другие, только лучше вылепленная и богаче одетая.

Однако, дело уже приняло такие большие размеры, что нельзя было ограничиться таким простым констатированием факта. Обе дамы де Кюссенберг были вызваны свидетельницами и допрошены под присягой. Несмотря на то, что они из страха и умолчали о некоторых вещах, благодаря их показанию у присутствующих волосы стали дыбом. Привели также и Раймонда. При виде статуи, бедный безумный упал в конвульсиях.

Несмотря на все это, часть судей, смягченная, может быть, совершенством этого произведения искусства, продолжала сомневаться в его виновности. Наконец, с согласия епископа, постановлено было прибегнуть к решительному испытанию. Восковая фигура должна быть принесена в церковь и поставлена в центре ее, где и простоит всю обедню. Если статуя была сатанинского происхождения, то известные признаки укажут это во время богослужения. На следующее утро весь клир с большой торжественностью собрался в собор. Статую, проведшую ночь в суде, поставили на носилки и понесли к обедне. Все большая площадь была наполнена тесной толпой, сквозь которую носильщики медленно прокладывали себе путь. Все шло благополучно, пока не дошли до паперти церкви. Когда же прибыли туда, то хрупкая восковая статуя внезапно приняла такую страшную тяжесть, что сильные носильщики не могли сдержать носилок и опустили их на каменные плиты. К ним на помощь бросились другие люди, но все их усилия были тщетны, и чем больше увеличивалось число носильщиков, тем тяжелее становилась статуя.

Тяжелая, как обелиск, она точно приросла к порогу церкви.

Крики ужаса раздались в толпе, когда священник, вышедший, чтобы окропить святой водой статую, упал, точно пораженный молнией. Дальнейшие опыты становились излишни: было ясно доказано, что это — создание дьявола, которое не может проникнуть в святое место.

При этом испытании присутствовали и судьи. Не возвращаясь во дворец, они тут же на паперти вынесли приговор: восковая фигура была приговорена к костру, а исполнение приговора назначено на следующее утро.

Статую, сделавшуюся легкой, как только ее захотели отодвинуть назад с порога церкви, отнесли в одиночную келью темницы, где ее должны были стеречь до утра. Вальтера потребовали в суд, собравшийся на экстренное заседание. Ему был внушено, что он сегодня же примирился с женой и начал бы честную и христианскую супружескую жизнь, если не хочет быть обвинен в отношениях с дьяволом и в посещении шабаша. Что значило подобное обвинение и сколько готовило оно пыток, крови и позора — это было достаточно известно молодому человеку.

Поэтому, несмотря на глубокое отчаяние, овладевшее им при мысли, что он вторично теряет любимую женщину, он задрожал, вспомнив о позоре, который он навлечет на свое древнее имя, и, пустив голову, объявил, что согласен подчиниться их требованию. На следующее утро, пока любопытная толпа собиралась на площади вокруг костра, быстро разнеслось неожиданное и ужасное известие: обезумевший старый Каспар рассказывал, что Филиппина найдена задушенной в своей кровати. Что же касается рыцаря, то, очевидно, сброшенный с кровати неизвестной рукой, он имел глубокую рану на голове и подтеки на всем теле. Его еще до сих пор никак не могут привести в чувство. Всем было ясно и несомненно, что дьявол помешал примирению супругов. Этот случай снова взволновал весь народ. Весь народ был в волнении и толпился на площади, у окон и даже на крышах. В первый раз приходилось видеть такое необыкновенное зрелище, как казнь изображения колдуньи.

В это утро небо было пасмурно, и день обещал быть темным и сумрачным. Воздух был насыщен электричеством, но никто не обращал на это внимания, также как и на скоплявшиеся черные тучи, на бледный оттенок атмосферы и на отдаленные раскаты грома. Все глаза и все мысли были прикованы к приближавшемуся кортежу и, главное, к носилкам, на которых, точно живая, стояла чудесная статуя.

Когда носилки остановились у подножия костра, темнота сразу увеличилась и поднялся сильный ветер, потрясавший деревья, рвавший листья и поднимавший целые тучи пыли и песка. Все начали поднимать головы и с беспокойством переглядываться. Судья приказал поторопиться. Статую быстро внесли на костер, и палач тотчас же подложил огонь. Костер уже начинал пылать, когда страшная молния прорезала небо и гром потряс землю.

Разыгрался настоящий ураган. Проливной дождь, смешанный с градом с кулак величиной, обрушился на землю. Скопившаяся со всех сторон толпа мешала бежать, и все с громкими криками толкались и давили друг друга.

Молнии беспрерывно следовали одна за другой, раскаты грома оглушали, ветер свистел и ревел, причем его сила была такова, что он поднимал громадные плахи костра и далеко отбрасывал их, точно это были снопы соломы. Одна статуя оставалась нетронутой; она выделялась на костре при синеватом свете молнии. Ураган только трепал ее газовую тунику и развивал ее золотистые волосы, подобно сверкающему плащу.

Страшная паника овладела всеми. С криком и ревом, терявшимся в шуме бури, толпа стала рассеиваться по всем направлениям, укрываясь от дождя. Ураган бушевал весь день и часть ночи. Когда на рассвете, обыватели рискнули выйти из своих жилищ, они увидели, что на площади не осталось ни следа от костра и прекрасной статуи. Впрочем, про нее скоро забыли среди горя и забот, причиненных грозой. Трое были раздавлены толпой: тридцать с лишним человек — более или менее серьезно ранены. Почти во всем городе были выбиты стекла и многие крыши повреждены. При одном воспоминании об этом роковом дне, все осеняли себя крестным знамением и дрожали от страха.

Глава VI

править

Леонора очнулась под влиянием ощущения ледяного холода. Скоро это ощущение изменилось в ощущение ожогов, пробегавших по всему телу. Ей казалось, что ее катают по раскаленным углям и что ее тело клочьями отрывается от костей. Со страшным криком Леонора выпрямилась и открыла глаза. Вместе с сознанием к ней вернулась и память. Леоноре казалось, что она видит еще костер, враждебную и возбужденную толпу, волнующуюся у ее ног, и палача с факелом в руке. Молодая женщина помнила также бурю, яркую молнию, страшные раскаты грома и огромные градины, падавшие вокруг нее, но на нее не попадавшие. Что же было дальше — она не знала; только все тело ее болело, точно было налито свинцом.

Леонора боязливо оглянулась кругом и вздрогнула. Она находилась в лаборатории мэтра Леонарда, а сам он стоял в двух шагах от нее и что-то мешал в кубке. Леонард имел крайне утомленный вид. Лицо его было бледнее обыкновенного, но взгляд сверкал, производя странное и могущественное очарование и, покоряя всех, на кого был устремлен. Немного дальше Оксорат был занят около какой-то машины странной формы, которая трещала как костер, отбрасывая во все стороны целые пучки искр.

— На, пей! — сказал мэтр Леонард, подходя к молодой женщине и подавая ей кубок с какой-то дымящейся жидкостью.

Леонора жадно выпила. Она умирала от жажды и чувствовала страшное утомление. Приятная теплота пробежала по ее конечностям, но мысли ее путались. Какой-то странный хаос воспоминаний и картин из всего случившегося за год наполнял ее ум. Мало-помалу это неприятное состояние рассеялось, хотя мысль ее все еще работала с трудом. Наконец, сжав руками голову, она пробормотала:

— Где же я?

— У себя, у меня, моя красавица. Ты вернулась под супружескую кровлю после небольшого путешествия, которое могло дурно кончиться. Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается, — прибавил мэтр Леонард. — Поздравляю тебя, Нахэма! Твое мщение было блестяще. Всем чиновникам, как говорят, ты натянула длинный нос, а Филиппина де Кюссенберг своей шеей заплатила за дерзкое желание обладать красавцем Вальтером. Я боюсь только, что тебя огорчит одна вещь: бедняге рыцарю придется провести очень неприятных полчаса. Его обвиняют в занятиях черной магией и в отношениях с дьяволом! Ха, ха, ха! Как только он придет в себя, его арестуют, а так как отец Филиппины восстановляет против него всех, то его подвергнут строгому допросу и, по всей вероятности, сожгут.

Леонора вскрикнула и сжала голову руками. Затем она вскочила с неожиданной силой, упала на колени и вскричала, умоляюще протягивая руки:

— О, Леонард! Спаси его! Избавь его от ужаса пытки! Не оставляй его в жестоких руках его врагов.

Сардоническая улыбка скользнула по губам чародея.

— Хорошо, хорошо! Так как ты его любишь и интересуешься его судьбой, я спасу его и сделаю нашим. Вернее: я постараюсь это сделать. Но, в таком случае, нельзя терять времени. Ты же ступай покушать и ложись отдохнуть! Когда ты понадобишься мне, я позову тебя.

Леонард помог молодой женщине встать. Так как она шаталась и ноги ее подкашивались, он провел ее в столовую, где был сервирован роскошный обед. Леонора поела с аппетитом. Она не помнила, чтобы когда-нибудь была так голодна. Когда, наконец, Леонора насытилась и собиралась уже вставать из-за стола, вошла прислуживавшая ей карлица. Она помогла молодой женщине пройти в свою комнату и взять теплую ароматическую ванну, а потом уложила ее в постель. Леонора почти тотчас же заснула глубоким, укрепляющим сном.

*  *  *

Кунигунда сидела у друзей, окна которых выходили на большую площадь. Она жаждала видеть как будут сжигать проклятую статую, как вдруг к ней явилась ее служанка и Каспар и донесли обо всем случившемся.

Когда Кунигунда узнала, что ее невестка задушена, а Вальтер тяжело ранен и лежит без сознания, она думала, что сойдете ума. Несмотря на приближавшуюся грозу, она тотчас же отправилась в дом сына.

Кунигунда входила уже с Каспаром в подъезд, когда грянул град и разразилась паника; но в эту минуту она была нечувствительна к ужасам разгневанной природы. Кунигунда видела только сына, все еще лежавшего без чувств на полу, так как слуги боялись прикоснуться к нему.

Филиппина с посиневшим лицом, с черными пятнами на шее и с выражением не передаваемого ужаса на застывшем лице, в том же положении лежала на постели, в каком была найдена. С дрожью во всем теле Кунигунда отвернулась от трупа и приказала перенести Вальтера в другую комнату, где и стала за ним ухаживать. Когда молодого человека привели в чувство, с ним сделался страшный бред. Ужасные часы провела мать у его изголовья, слушая бессвязные речи, которые, однако, достаточно ясно восстанавливали картину его невероятной любви к восковой фигуре. Волосы Кунигунды вставали дыбом, когда она слушала несвязный рассказ сына о ночных посещениях Нахэмы. Ужас ее еще более увеличивался от грома бури, бушевавшей на улице. Все тело ее тряслось как в лихорадке.

На следующий день Кунигунде пришлось перенести новые нравственные потрясения. Явились родители Филиппины за ее телом, которое и перенесли в родительский дом. Старик Шрамменштедт не принял протянутой ему руки и произнес такие суровые и угрожающие слова, что Кунигунда задрожала от ужаса и чуть не лишилась сознания. Как убитая вернулась женщина к Вальтеру, который все еще лежал в бреду и не узнавал ее. День прошел страшно медленно. Настала ночь, но и та не принесла желанного покоя.

Слова Шрамменштедта дали Кунигунде понять, что Вальтер будет обвинен в занятии черной магией, а может быть и в убийстве жены, и что ненависть оскорбленного отца будет беспощадна. В доказательствах против сына недостатка не будет. Его изувечат, измучают, обесчестят и сожгут живым. А у нее нет никакой возможности спасти его! Маленький камушек, брошенный из сада в открытое окно и упавший к ее ногам, оторвал госпожу де Кюссенберг от ее отчаянных мыслей. Она подбежала к окну и увидела молодого человека, своего крестника, служившего в суде. Кунигунда очень любила этого юношу — сына одной своей давно умершей подруги, и сама воспитала его.

— Что тебе нужно Роберт? — спросила она.

— Крестная! Я пришел предупредить тебя, рискуя своей собственной головой, — торопливо ответил молодой человек, вскакивая на подоконник. — Крестная! Заставь Вальтера бежать куда-нибудь или спрячь его получше, так как завтра его хотят арестовать!

— Но ведь он лежит без сознания!

— Это ничего не значит; его все-таки арестуют и бросят в тюрьму, так как его обвиняют в том, что он заключил договор с дьяволом, имел противоестественные сношения с восковой фигурой и запирался у себя только для того, чтобы отправляться на шабаш. О! Просто ужасно, что говорил против него Шрамменштедт! Он обвиняет его еще в том, что он при помощи сатаны задушил несчастную Филиппину. Итак, крестная, действуй живей, если хочешь спасти Вальтера. А теперь прощай! Я дрожу от страха, как бы кто не увидел меня выходящим из вашего дома.

Кунигунда ничего не ответила. В глазах у нее потемнело, голова закружилась и она без чувств упала на пол. Но неизбежность страшной опасности, грозящей сыну, быстро вывела ее из этого оцепенения. Она бросилась к постели больного, но один взгляд на бледного и неподвижного Вальтера, который лежал как мертвый, убедил ее, что всякая попытка бежать бесполезна. Чтобы перенести его куда-нибудь, понадобится посторонняя помощь, а это привлечет на себя внимание. Уже и теперь большая часть слуг разбежалась из дома; те же, которые остались, за исключением Каспара, избегали приближаться к больному. Спрятать Вальтера она также не могла, так как обыскивать станут весь дом, а крики его во время бреда выдали бы всякий тайник.

Охваченная безумным отчаянием, пожилая женщина стала бегать как безумная, ударяясь головой о стены. Наконец, она снова подбежала к кровати, бросилась на колени и стала молиться. Небо, казалось, оставалось глухо к ее мольбам. Помощь не являлась; не приходило в голову ни одной спасительной мысли. Но за то горькие угрызения совести и близкое к отчаянному сожалению, что она воспрепятствовала браку сына с Леонорой, наполнили ее жестокое, гордое и эгоистическое сердце.

Не тысячу ли раз приятнее было бы видеть Вальтера здоровым, счастливым, окруженным любовью и уважением, женатым на красивой и достойной уважении девушке, которую можно было бы упрекнуть разве что в бедности, чем знать, что он будет обесчещен и погибнет ужасной смертью? Чего бы ни дала она в эту минуту, чтобы исправить непоправимое, чтобы видеть Вальтера, идущего к алтарю с Леонорой!

Громкий звон колокола у ворот оторвал Кунигунду от ее слез и поздних сожалений. Холодный пот выступил на ее теле. Потрясаемая нервной дрожью, она стала прислушиваться, не явился ли это превот [городской чиновник во Франции, заведовавший от имени короля гражданским и уголовным судом, управлял казной и был главным блюстителем порядка] со своими стрелками арестовать Вальтера.

Машинально, сама не зная, что она делает, Кунигунда бросилась вон из комнаты больного, которую заперла на ключ и подбежала к окну, выходившему на улицу. При красноватом свете фонаря, висевшего у подъезда, она увидела высокого мужчину, закутанного в широкий плащ и с надвинутой на глаза шляпой. Мужчина этот держал в поводу двух оседланных лошадей.

Госпожа де Кюссенберг вздохнула с облегчением. Слава Богу, это была не стража! Так как в эту минуту Каспар отворял ворота, то она осторожно приоткрыла окно, чтобы слышать, о чем будут говорить.

— Я — доктор, присланный его преподобием монсеньором аббатом Эбергардом лечить его племянника, — сказала незнакомец, — Прикажите ввести моих лошадей во двор, но не расседлывайте их. Затем проведите меня к больному и к благородной даме, его матушке.

— Пожалуйте, мессир! — почтительно сказал старый слуга.

Заметив в полуоткрытую дверь кормилицу Вальтера, тоже привлеченную звоном колокола, он прибавил:

— Агата! Проводите синьора доктора, пока я уберу лошадей.

Несколько минут спустя незнакомец раскланивался с Кунигундой, причем выразил желание, чтобы его немедленно же провели к раненому. Несмотря на глубокое удивление, какое внушил ей присылка доктора зятем, который физически не мог знать о случившемся несчастье и о болезни племянника, пожилая женщина ни минуты не колебалась ввести незнакомца в комнату Вальтера. Она была слишком взволнована, чтобы рассуждать. Осмотрев раненого, доктор запер дверь и, бросив на стул плащ и шляпу, обратился к Кунигунде: — Потрудитесь, сударыня, дать мне кубок и вино. Я приехал спасти вашего сына, если только он этого сам пожелает. Но прежде всего надо восстановить его силы.

Дрожащими руками Кунигунда принесла то, что требовал незнакомец. Последний налил в кубок немного вина, а потом вылит туда же содержимое флакона, который вынул из своего камзола. Женщина с любопытством наблюдала за ним. Это был еще молодой человек, высокий и очень худой. В движении его гибких и худых членов было что-то кошачье. Бледное лицо его и большие, зеленоватые глаза имели зловещее выражение. Длинные и худощавые пальцы были бледны и желты, точно восковые. Приготовив питье, издававшее острый запах, незнакомец вынул из кармана другой флакон, гораздо меньших размеров. Содержимым этого флакона он натер раненому виски, руки и грудь. Затем приподняв ему голову, он поднес к губам кубок.

Вальтер жадно выпил, не отрывая губ и, с хриплым вздохом, снова упал на подушки.

— Он умер! — с тоской вскричала мать, бросаясь к сыну.

— Нет, он спит, — сказал доктор, останавливая ее. — Дайте ему покой. Через час, я думаю, он будет настолько силен, что будет в состоянии ехать. А пока, благородная дама, я попрошу вас накормить меня, так как я страшно голоден и утомлен. Сегодня я сделал длинный путь.

Кунигунда поспешила отдать приказание Агате. Четверть часа спустя таинственный доктор уже сидела за обильно сервированным столом. Он пил и ел с большим аппетитом, похваливая вино и дичь. Незнакомец уже заканчивал свой ужин, когда в соседней комнате послышались шаги и на пороге столовой появился Вальтер. Он был еще бледен и имел утомленный вид, но был прилично одет и находился в полном сознании.

— Великий Боже! Ты, Вальтер, встал? Как ты чувствуешь себя? — вскричала Кунигунда.

— Я чувствую себя хорошо, матушка. Разве я был болен? — спросил молодой человек, с удивлением смотря на незнакомца, сидящего за столом в их доме в такой неурочный час.

— Да, мессир, вы были очень больны! Но прежде чем напомнить вам все, что случилось, я предлагаю вам поесть и попить, так как вам нужно набраться сил, — ответил доктор.

Вальтер повиновался машинально. Он ел с большим аппетитом и казался вполне выздоровевшим; но в голове он чувствовал какую-то пустоту, и ему трудно было думать.

По окончания ужина, незнакомец встал и, обращаясь к Вальтеру, сказал:

— Теперь поговорим, сир.

Упомянув обо всем случившемся и позабытом рыцарем, незнакомец прибавил:

— Завтра вы будете арестованы и обвинены в занятиях черной магией и отношениях с дьяволом. Вы сами знаете, как оканчиваются подобные процессы; если вы желаете избежать пытки и костра — я готов помочь вам.

Вальтер провел рукой по лбу, на котором выступил холодный пот.

— Конечно, я предпочитаю свободу такой ужасной и позорной смерти. Но кто же вы, великодушный человек и несравненный доктор? Вы каким-то чудом вылечили меня, а теперь хотите спасти от казни!

— Я — друг угнетенных, — ответил таинственный посетитель со странной улыбкой, — Но время ехать, мессир, до зари мы должны быть далеко отсюда. Итак, проститесь с вашей матушкой — и в седло! Рыцарь подошел к своей бледной и расстроенной матери, которая, как мертвая, полулежала в кресле. Прижав ее руку к губам, он сказал:

— Прощайте, матушка! Вы сделали мне много зла и причинили массу несчастий, благодаря своей жестокой гордости; тем не менее, я прощаю вам, так как вижу, что вы много страдали и что Господь жестоко наказал вас. Увидимся ли мы когда-нибудь? Это знает один Господь. С этой минуты моя жизнь и мое будущее зависит от моего спасителя. Молитесь за меня и не забывайте меня!

С конвульсивными рыданиями, Кунигунда обняла сына и покрыла его поцелуями. Но так как незнакомец напомнил, что нужно торопиться, а Вальтер хотел еще захватить с собой кое-какие вещи, она постаралась вернуть к себе свои обычные спокойствие и энергию.

— У меня вы не будете нуждаться в золоте, — заметил незнакомец.

— Благодарю вас! Но я все-таки предпочитаю взять с собой небольшую сумму, чтобы не быть вам потом в тягость, — ответил Вальтер.

— Делайте, как знаете! — сказал доктор с иронической улыбкой.

Немедленно же в чемодан уложили золото, драгоценности и немного белья. Вальтер простился с кормилицей и Каспаром. Затем, в сопровождении матери и двух верных слуг, он вышел на двор, где два скакуна нетерпеливо рыли копытом землю. Мать и сын обнялись в последний раз. Затем Кунигунда пожала руку незнакомцу, горячо поблагодарила его за великодушную помощь и умоляла его сказать ей свое имя, чтобы она могла весь остаток своей жизни молиться за него Богу. Последний порылся в карман и подал ей четырехугольный кусочек картона. Затем, вскочив в седло, он вскричал:

— Живее, мессир! Надо торопиться! Через час начнет светать.

Минуты через две оба всадника крупной рысью выехали из ворот и скоро скрылись в ночном сумраке.

Разбитая телом и душой Кунигунда, заливаясь горькими слезами, вернулась домой и заперлась в своей комнате. Ей хотелось остаться одной. Долго плакала Кунигунда и, наконец, вспомнила о карточке, данной ей незнакомцем. Она вынула ее, чтобы прочесть имя чудесного доктора. Но едва женщина поднесла карточку к свечке, как из ее груди вырвался хриплый и сдавленный крик, и она бессильно опустилась на пол. На черном фоне карточки был изображен красивый сидящий козел, с пылающим факелом между рогами, а над ним красовалась крупная надпись: «Мэтр Леонард». В те времена, когда так мудро практиковалось искусство разыскивать колдунов и проникать во все тайны магии, каждый ребенок знал, что это изображение сатаны, который под видом козла председательствует на шабашах и что на этих сборищах он известен был под прозвищем «мэтр Леонард».

Госпожа де Кюссенберг поняла, что больше не увидит сына, окончательно попавшего во власть адских сил. Когда она очнулась от обморока, ее первой заботой было сжечь дьявольскую карточку, которая могла погубить и ее, если ее найдут в доме. Затем, чувствуя себя нездоровой, она легла в постель. На следующий день явился превот для ареста Вальтера. Его, понятно, не нашли. Слуги же показали правду, а именно, что ночью приехал доктор, присланный уважаемым аббатом Эбергардтом, и увез с собой молодого господина, но куда и насколько времени — этого никто не знал. Дело на этом и остановилось. Вальтер исчез, а обвинять госпожу де Кюссенберг в сообщничестве с ним не хотели, тем более, что бедная женщина была очень больна. Болезнь Кунигунды продолжалась три недели, а выздоровление тянулось еще дольше, так как неуверенность в судьбе сына, о котором не было никаких известий, мучила больную. Когда пожилая женщина смогла встать с постели и силы ее достаточно окрепли, она объявила, что хочет удалиться в монастырь и принять пострижение, не доверив, однако, никому, что делает это с целью непрестанными молитвами избавить душу сына от вечного пламени.

*  *  *

Вальтер и его спутник долго ехали, не обменявшись ни одним словом. Они так быстро скакали, что должны были быть уже довольно далеко от Фрейбурга, но дорога, по которой они ехали, была совершенно незнакома молодому человеку, Вальтер чувствовал себя хорошо. Рана на голове больше не горела, и даже быстрая езда не утомляла его. Ему только трудно было думать, и в его памяти образовался какой-то пробел.

С каким-то беспокойным любопытством, в котором он сам себе не мог отдать отчета. Вальтер исподтишка разглядывал своего спутника, молча ехавшего рядом с ним, с лицом, полузакрытым плащом.

— Не будет ли нескромностью с моей стороны, неизвестный друг и покровитель, если я вас спрошу, куда мы едем? — спросил, наконец, Вальтер.

— Мы едем к Нахэме!

При этом имени рыцарь вздрогнул и у него вырвался сдавленный крик. Он все вспомнил: и процесс необыкновенной статуи, жившей в своей восковой оболочке, и ее осуждение на костер. Разве Нахэма спасена? — взволнованным голосом вскричал Вальтер.

— Конечно, она жива и находится у меня. Еще сегодня вы увидите ее.

Видя, что его зловещий спутник снова впал в таинственное настроение, Вальтер тоже умолк и задумался о Нахэме — обожаемом существе, которое он скоро увидит. Но с пробуждением памяти в его уме ожила также дурная сцена — сцена ужасная и отвратительная, бросавшая дурную тень на Нахэму. С болезненной ясностью он вспомнил ту ночь, когда по приказанию суда и епископа, он должен был примириться с женой. С сердцем, полным желчи и тоски, думая только о костре, который на следующий день должен был пожрать чудесную восковую фигуру, он вошел в спальню. Филиппина уже лежала в кровати. Сам он подошел к окну, желая собраться с мыслями и найти несколько подходящих фраз, с которыми можно было бы обратиться к жене. Прижавшись лбом к стеклу, он задумался, смотря на усыпанное звездами небо. Сдавленный крик заставил его обернуться. Онемев от ужаса, он увидел Нахэму, которая склонилась к своей сопернице и сдавила ей горло своими тонкими и гибкими пальцами. Поняв, что здесь готово совершиться преступление, он бросился к кровати, чтобы помешать ему. Он не любил Филиппину, но вовсе не желал ее смерти. Совесть кричала ему, что он дурно поступал с ней. Он понял, что причиной всего сделанного его женой были ревность и любовь к нему. Ей было всего восемнадцать лет, и она была слишком молода, чтобы умереть такой страшной смертью. Он бросился к кровати и закричал:

— Остановись, Нахэма!

Когда же он схватил Нахэму за руку, то неизвестно откуда получил сильный удар в голову, от которого как сноп свалился на пол.

При последних проблесках сознания, он увидел Нахэму, окруженную красным дымом, испещренным искрами, исходящими из ее волос и придававшими пурпурный оттенок ее воздушной тунике. Затем он вспомнил, что у него еще была минута просветления, когда его поднимали. Он видел бледное и расстроенное лицо матери, а также тело Филиппины, все еще лежавшее на кровати с посиневшей шеей. Ночная туника ее была разорвана, а на лице застыло выражение немого ужаса. Еще более смутно он вспоминал, что слышал погребальное пение и чувствовал запах ладана. С дрожью в теле он сказал себе, что тогда, без сомнения, хоронили Филиппину. О! он был на верном пути в ад. Страсть, бушевавшая в нем, не имевшая ничего общего с прежней любовью к Леоноре Лебелинг, несомненно, была демоническим чувством. Страсть, овладевшая им, уничтожила его разум и волю, и привела его на путь, по которому он следовал в настоящую минуту.

Резкий смех заставил Вальтера вздрогнуть. Быстро обернувшись к своему спутнику, молодой человек задрожал под устремленным на него жестким и насмешливым взглядом больших, зеленоватых глаз. Горизонт начинал уже белеть. Оба всадника выбрались из глубокого мрака леса, по которому ехали. При бледном и сумрачном свете наступающего дня, Вальтер увидел укрепленный замок, гордо высившийся на вершине скалы. К замку вела большими зигзагами узкая дорога. Оба скакуна, хотя и были покрыты пеной, тем не менее, поднимались по опасной тропинке с поразительной быстротой и уверенностью. Массивные стены и зубчатые башни вырисовывались все ясней и ясней, производя на Вальтера какое-то давящее впечатление. Это тягостное впечатление еще более увеличивало зловещее карканье стаи воронов, круживших над старым и мрачным зданием. Наконец, всадники добрались до небольшой площадки, раскинувшейся перед подъемным мостом. При их приближении мост со скрипом опустился, и они въехали на небольшой, мрачный двор, окруженный высокими стенами. На пороге высокой и узкой готической двери, к которой вело несколько ступеней, стоял маленький рыжий человек с хитрым и льстивым видом.

В эту минуту прокричал петух, и порыв ледяного ветра ударил в спину Вальтеру. Тот обернулся, чтобы узнать откуда это, и с удивлением увидел, что проводник его исчез. За ним стояла одна только его лошадь с закинутыми на шею поводьями.

— По всей вероятности, — подумал молодой человек, — Он вошел через какую-нибудь другую дверь.

Рыжий человек вежливо поддержал его стремя, а затем попросил следовать за собой. Они прошли через вестибюль, поднялись по лестнице и целый ряд комнат, меблированных очень роскошно, но только во вкусе прошлых веков.

Особенно поразило Вальтера то, что все было пусто. Ни в залах, ни на лестницах, ни в коридорах не видно было ни воина, ни слуги, ни пажа, ни даже служанки. Замок казался пустым; повсюду царили тишина и молчание.

Наконец, провожатый ввел его в большую комнату, где на возвышении из двух ступеней стояла кровать с бархатными занавесками. Мебель была дубовая, роскошной резьбы. На столе стоял кувшин с вином и роскошный золотой кубок.

— Вот ваша комната, мессир. Отдыхайте, а если вам понадобится слуга, то ударьте в этот тембр, — сказал рыжий человек, который был не кто иной, как Оксорат, известный читателю слуга метра Леонарда. Почтительно поклонившись, Оксорат вышел, Вальтер остался один. Так как он падал от усталости, то налили себе кубок вина. Выпив его, он почувствовал такое желание спать, что поспешно раздевшись, лег в постель и тотчас же заснул крепким сном. Когда он проснулся, ночь уже наступала. Проспав весь день, он чувствовал себя свежим и бодрым, но был страшно голоден.

Вальтер оделся и ударил в тембр. Минуту спустя явился безобразный и роскошно одетый карлик. Он принес большой серебряный поднос с обильным ужином, поставил его на стол, зажег свечи в двух канделябрах и удалился. Вальтер пил и ел с аппетитом выздоравливающего. Затем, не дождавшись хозяина дома, ни Нахэмы, он снова лег в постель и заснул.

Следующий день прошел в такой же тишине и одиночестве. Карлик подавал ему прекрасные кушанья, но, по-видимому, был глухонемой, так как не отвечал на вопросы и, казалось, даже не слышал их.

Вальтер начал скучать.

Наконец, отыскав на одной из полок старый манускрипт, Вальтер сел у окна, выходившего на пустой двор, и стал читать. Но манускрипт этот содержал только разные формулы заклинаний, странные песни и был переполнен отвратительным богохульством.

Вальтер с отвращением отбросил книгу и тяжело задумался. К нему вернулась вся прежняя ясность ума. Совершенно хладнокровно он стал обсуждать свое положение. Он потерял все свои гражданские права. Его страсть к таинственной восковой женщине, которая, он не мог в этом сомневаться, располагала дьявольскими силами, заставила его презреть все обязанности супруга и христианина. Имя Бога и Иисуса Христа, святой крест, который он носил на шее, божественная служба — одним словом все, что напоминал небо, внушало ему ужас и отвращение. В течении целых месяцев он позволял управлять собой духу зла и, в конце концов, попал во власть какой-то неизвестной, но ужасной силы.

Ему невольно приходил в голову вопрос: не права ли была его мать, считая Леонору колдуньей? Молодая девушка очень странно исчезла и еще страннее снова появилась, чтобы разрушить покой и честь его семейства, а его самого сделать невольным сообщником убийства.

Приход Оксората прервал его размышления.

— Потрудитесь, мессир Вальтер, следовать за мной; господин спрашивает вас, — сказал он.

Вальтер тотчас же встал и последовал за своим проводником. Последний остановился перед дверью, покрытой кабалистическими знаками, и сделал ему знак войти.

С первого же взгляда Вальтер понял, что находится в лаборатории алхимика, и стал искать глазами чародея. Он увидел своего таинственного спасителя, стоявшим у высокого готического окна. Лучи заходящего солнца освещали его красноватым светом, что придавало его высокой и худой фигуре и бледному, угловатому лицу какое-то зловещее и адское выражение.

— Добро пожаловать к нам! — сказал мэтр Леонард своим ясным, металлическим голосом, ответив кивком головы на поклон Вальтера.

— Я пригласил вас, мессир, чтобы объясниться с вами и объявить вам кто я и что вам придется здесь делать, — продолжал владелец замка. — Вы — не робкая женщина, а потому я могу говорить с вами откровенно. Впрочем, Нахэма, хотя и женщина, мужественно согласилась на все необходимое, чтобы избежать костра.

Но, прежде всего, выясним ваше положение, мессир Вальтер де Кюссенберг. Вы находитесь вне закона и обвиняетесь в занятиях черной магией, в заключении договора с дьяволом и преступных сношениях с восковой статуей. Достаточно одного из этих обвинений, чтобы предать вас пытке и осудить на сожжение. В доказательствах против вас нет недостатка. Кроме того, у вас есть беспощадный враг — отец вашей покойной жены. Осуждение ваше неизбежно, а пытка вполне оплатит вам за все огорчения и даже смерть Филиппины. Вы дрожите? Это вполне естественно. Но в данную минуту вам нечего бояться. Для памяти, я прибавлю еще, что в свете, в котором вы жили, вы теперь нищий. Исчезните ли вы или будете сожжены — вы теряете все права. Ваши имения перейдут к вашему кузену Эдельбергу. Что же касается состояния вашей матери, то она отдаст его церкви, так как решила постричься в монастырь.

Впрочем, как я уже сказал, пока вы здесь, все это мало касается вас. Ваши судьи не найдут вас, и вы всегда будете пользоваться независимостью, богатством и обладанием любимой женщины.

— Что же вы потребуете от меня взамен всех этих благ? Кто вы, ужасный и таинственный человек? — спросил Вальтер, стараясь отогнать чувство страшной тоски, сдавившей его сердце.

Улыбка, полная мрачной гордости, скользнула по губам владельца замка. Выпрямившись во весь рост, он ответил, отчеканивая каждое слово:

— Мое имя объяснит вам все: я — мэтр Леонард.

Вальтер зашатался, отступил назад и невольно вскрикнул:

— Леонард! Смрадный козел шабаша!

— Да — радостный король шабаша, мрачного могущества и опьяняющих наслаждений, ничем не стесняемых! — ответил дьявольский человек с адским смехом. — И в этом шабаше будете участвовать и вы, чтобы сделаться окончательно нашим. Сегодня ночью наши члены соберутся там, на пустоши.

Леонард указал рукой на пустынное, точно выжженное место, видневшееся из окна. Лучи заходящего солнца придавали ему какой-то кровавый оттенок.

— Когда прозвучит колокол, вы явитесь на призыв и примите участи в пире. Если же нет, то завтра же на рассвете вы очутитесь во Фрейбурге в распоряжении ваших судей и в виду костра, от которого я вас избавил. Таковы мои условия, мессир! Впрочем, я вовсе не желаю принуждать вас и даю вам время все зрело обдумать на свободе.

Леонард сделал рукой прощальный жест и исчез за портьерой.

Подавленный и уничтоженный, Вальтер бессильно опустился на стул. В немом отчаянии он стал ломать руки, он осознавал, что погиб, погиб безвозвратно. Ад и вечные муки носились перед его умственным взором, а между тем ни молиться или произнести имя Бога или Спасителя он не осмеливался в этом гнусном месте.

Вальтер глянул в окно и увидел, что спустилась ночь. Ему показалось, что там, на проклятой пустоши, уже носятся блуждающие огоньки и кружатся тучи черных воронов.

С глухим стоном Вальтер закрыл глаза. Он спрашивал себя, не лучше ли были пытка и костер, чем готовящийся омерзительный шабаш.

В эту минуту две руки обвили его шею и свежий, хорошо знакомый голос прошептал:

— Не бойся ничего, милый мой! Ты пойдешь туда со мной.

Вальтер вздрогнул и выпрямился. В ту же минуту, восковые свечи сами собой зажглись на рабочем столе мэтра Леонарда, и молодой человек увидел стоящую перед ним не восковую фигуру, нет, но саму Леонору, живую, очаровательную, такую, какой он знал ее прежде. Только вместо длинных волос по плечам ее были рассыпаны короткие и густые локоны. На Леоноре было надето простое белое шерстяное платье. От всей ее фигуры несся нежный, очаровательный аромат.

Видя полные любви глаза своей возлюбленной и улыбающиеся пурпурные губы, Вальтер забыл все. Страстным движением он привлек молодую женщину в свои объятия и покрыл ее поцелуями. Завязался оживленный разговор. Вальтер расспрашивал Леонору о ее таинственном исчезновении и о том, как она связана с восковой фигурой. Молодая женщина смеялась, шутила, осыпала его ласками, но на все вопросы отвечала уклончиво.

Вдруг откуда-то издали донесся дрожащий звук колокола. Леонора так сильно побледнела, что даже губы ее побелели. Схватив руку Вальтера, она пробормотала:

— Идем! Идем скорей! Господин зовет.

Молодой человек попытался освободиться от нее.

— Нет, нет! Оставь меня! Я предпочитаю пламя костра пламени вечного осуждения.

— Вальтер, Вальтер! Ты покидаешь меня, оставляешь одну, так как я должна идти. Я порвала с прошлым и отреклась от Бога. Я осуждена и не могу уклоняться, когда меня призывает сигнал шабаша. О, слушай! Колокол звучит второй раз. Идем!

Леонора опустилась на пол и, обняв колени Вальтера, повторила:

— Идем со мной! Небо отвергло тебя. Оно было глухо к нам обоим. Итак, идем со мной на этот пир: ты никогда еще не пировал так, никогда не испытывал такого наслаждения, заставляющего все забывать!

Видя, что молодой человек все еще колеблется, Леонора отвернулась со слезами.

— Прощай! Прощай навсегда! Я не могу опаздывать.

Никогда еще она не была так прекрасна, как в эту минуту. Подобно огненному потоку, вся кровь прилила к мозгу Вальтера, уничтожив страх и колебания. Одним прыжком он очутился около Леоноры и схватил ее за руку.

— Веди меня хоть в ад, лишь бы нам быть вместе! — отрывисто вскричал Вальтер.

С криком радости Леонора обняла его и увлекла с собой.

Они быстро спустились с лестницы, пересекли двор и через небольшую калитку вышли из замка. С уверенностью, доказывающей, что ей хорошо был известен этот путь, Леонора спустилась по узкой и крутой тропинке, спускавшейся в самую глубину ущелья. Перепрыгивая с камня на камень, они перешли поток и поднялись на противоположный холм, менее крутой, чем первый, но каменистый и покрытый колючим кустарником, который казался в ночном мраке согнувшимися призраками. Наконец, они вышли на пустошь. Это была обширная каменистая площадка, покрытая пожелтевшей травой и колючим кустарником. Еще поднимаясь на холм, они встречали различные тени, стекавшиеся со всех сторон. Тени эти поспешно и молчаливо скользили к месту общего свидания.

Только что взошедшая луна освещала зловещий и безотрадный пейзаж, смотрясь в небольшой пруд, гладкая поверхность которого сверкала как зеркало. На пустоши уже собралась целая толпа мужчин, женщин и даже детей. Здесь были люди всех званий и полов: господа и крестьяне, дамы и нищие, целое племя карликов, карлиц, всевозможные калеки и отвратительные уроды, настоящие исчадия ада. Леонора и ее спутник все продолжали бежать, пока не достигли края пустоши, где она заканчивалась обнаженной скалой. Здесь Вальтер остановился и со страхом стал смотреть на странную и зловещую картину, раскинувшуюся перед его глазами. Среди нескольких, лишенных листвы, деревьев, толстые стволы и обнаженные, кривые ветви которых отбрасывали фантастические тени, возвышался холм, на вершине которого были сложены в виде жертвенника три черных камня. На этом импровизированном жертвеннике сидела косматая фигура из черного дерева, с рогатой головой козла и со всеми атрибутами сатаны черной магии. Горевшие вокруг жаровни освещали красным дымящимся светом и холм, и сидевшую у подножия жертвенника отвратительную, морщинистую старуху, державшую в правой руке пучок прутьев, а между коленами глиняную кружку.

Пронзительным голосом мегера запела заклинания. Вдруг, прут в ее руке вспыхнул; пение прекратилось. Опустив пальцы левой руки в кружку, колдунья дважды вскрикнула громовым голосом:

— Айэ сар айэ! [Искаженное выражение на идиш «Аеhich аsher Асhiеn».]

Тогда из кружки брызнул яркий луч; оттуда выскочило маленькое животное и устремилось на холм. Сидящая фигура козла, казалось, оживилась, выросла, и глаза ее загорелись. Воздух наполнился острым противным зловонием.

Колдунья встала и преклонилось в знак почтения. Вся пустошь оживилась, как бы по данному сигналу. Со всех сторону устремились растрепанные существа, рыча:

— Хор! Хор! Шабаш!

Колдуны, колдуньи, демоны и даже сам воздух расступались при полете нечистых духов. Блуждающие огни кружились, а издали доносились гармоничные мелодии, оставлявшие странный контрасте рычанием толпы, окружившей холм. Около одной из жаровен несколько старух варили в котле дьявольскую мазь, позволявшую летать по воздуху и дававшую могущество, неизвестное профанам. Они искусно смешивали вместе нечистое сало, человеческие останки, погребальные и магические растения, удушливые ароматы. В это же время, один из распорядителей церемонии выкликал имена присутствующих и проверял их знаки и клейма.

Между тем прибывали все новые и новые лица, то по двое, то группами. Они вмешивались в живую цепь, окружавшую адское изображение. Они бесстыдно выставляли напоказ адскую печать, которой были отмечены. Леонора и Вальтер встали в первом ряду. Глаза молодой женщины горели диким энтузиазмом, и она шепотом объясняла своему бледному и расстроенному спутнику, что происходит перед его глазами.

Но вот, перед ними продефилировала отвратительная процессия, состоящая из чертенят и жаб, одетых в зеленый бархат или кроваво-красный шелк с колокольчиками на шее. Процессия эта направлялась к озеру под предводительством группы детей. Вдруг, со свистом, подобно урагану, бешено промчался гигантский черный баран с огненными глазами. На спине его сидела молодая, красивая женщина. Длинные черные волосы ее развивались по ветру, а бледное лицо было искажено ужасом. Обеими руками впилась она в густую шерсть своего странного скакуна, который одним громадным скачком очутился в центре круга.

— Это царица шабаша, — пробормотала Леонора, между тем как толпа бешено приветствовала вновь прибывшую.

Минуту спустя царица шабаша появилась на холме рядом с чудовищным козлом. Началась черная служба. Пока разыгрывались все нечестивые перипетии этой отвратительной и кощунственной церемонии, толпа, составившая живую цепь вокруг адской четы, принялась танцевать. Все быстрей и быстрей вертелся этот бешеный хоровод. Люди все званий и полов перемешались, и вся эта обезумевшая толпа ревела и испускала дикие крики радости.

Мало-помалу цепь разомкнулась, и человеческие волны рассеялись по пустоши, чтобы приступить к импровизированному пиру. Здесь не было ни в чем недостатка, ни в меде, лившемся рекой, ни в сластях, ни в изысканных кушаньях. Все объедались, смешавшись в одну неслыханную оргию до той минуты, пока не появилась первая полоска рассвета. Тогда козел превратился в чудовищного петуха. Раздалось пронзительное «кукареку», напоминавшее звук трубы, а издали донесся звон колокола. В одно мгновение ока все угасло, и толпа быстро рассеялась во все стороны. Следы пира исчезли, как по мановению волшебного жезла, и восходящее солнце светило уединенную, пустую и молчаливую пустошь.

Опьяненный медом и ошеломленный ужасом Вальтер никогда не мог впоследствии припомнить, как он вернулся в замок и лег спать. Когда он проснулся на следующее утро, ему казалось, что он был жертвой какого-то сумасшедшего сна. Тело его было разбито, душа больна, а ум тяжел и смущен. Со времени этой ужасной ночи, жизнь молодого человека протекала без всяких выдающихся событий. Каждый день он виделся с Леонорой, обедал и ужинал с ней и вместе с ней катался или гулял, но только в известном районе, черту которого они не могли переступить.

Когда они гуляли пешком, ими овладевала такая непобедимая усталость, что они иногда засыпали под первым попавшимся деревом; когда же они катались верхом, то лошади пятились назад и отказывались двинуться вперед, как бы встретив какое-то невидимое препятствие. За исключением этого ограничения, Вальтер пользовался полнейшей свободой. Таинственный владелец замка с княжеской щедростью предупреждал все его нужды и окружал его утонченной роскошью. Через каждые пятнадцать дней праздновался шабаш. Как для Вальтера, так и для Леоноры было обязательно присутствовать на нем. Но так как человек привыкает ко всему, то и Вальтер тоже привык к ужасам этих сборищ и шел на них почти равнодушно. Ему казалось, что он сделался жертвой кошмара, от которого он рано или поздно проснется. Только ожидание этого пробуждения наполняло его душу тоской и ужасом. Так прошло несколько месяцев, как вдруг случилась очень странная вещь. По ночам он стал внезапно просыпаться, покрытый холодным потом, и ему казалось, что он слышит где-то вдали пение псалмов и молитв. В такие минуты, воспоминание о его прежней, почетной и христианской жизни с особенной силой овладевало им, наполняя его душу сожалением, горем и желанием вернуть это спокойное и благочестивое существование.

Глава VII

править

Пока Вальтер вел такую жизнь, его мать, оправившись от болезни, удалилась в один из монастырей. Во внимание к богатому вкладу, внесенному ей в общину, и к ее ревностному благочестию, епископ сократил ей срок послушания и разрешил принять пострижение. Кунигунда, сделавшаяся сестрой Урсулой, горячо и с глубокой верой молилась о сыне, которого считала вдвойне предназначенным для адского пламени. Она неустанно молилась, раздавала милостыню и искала святых духовных лиц, чьи бы молитвы могли быть полезны для души ее бедного Вальтера, которого она оплакивала, как умершего.

Однажды, когда в монастыре был праздник в честь чудотворной иконы, в числе других богомольцев явился также один старик, нищенствующий монах. Старик этот заболел, и за ним ухаживала сестра Урсула. Когда он поправился и собирался оставить монастырь, сестра Урсула одарила его щедрой милостынею и, как она делала это не раз, рассказала ему про свое горе и попросила молиться за Вальтера.

— Конечно, сестра моя, я буду непрестанно молиться за вашего сына! Но, мне кажется, я принесу ему больше пользы, если укажу вам на одного святого человека, заступничество которого перед нашим Спасителем достаточно сильно, чтобы вырвать душу из когтей самого сатаны.

— Где же живет этот святой человек? Как мне найти его? — с волнением спросила сестра Урсула.

— Я сам, дорогая сестра, буду служить вам проводником, если ваша святая настоятельница и ваш духовник позволят это. Теперь же я расскажу вам историю почтенного пустынника, и вы поймете, что никто больше его не способен разрушить козни демона, излечить бесноватого и творить чудеса. Если он только пожелает, то ваш сын, жив он или мертв, будет спасен.

Прежде всего, я должен сказать вам, что в уединенном и диком ущелье Вогезов приютился небольшой монастырь во имя святого Лазаря, блаженного брата Марфы и Марии, воскрешенного нашим Спасителем.

Недалеко от монастыря стояла часовня во имя Спасителя. Часовню эту выстроил молодой и очень богатый соседний синьор в благодарность за то, что Господь спас его во время охоты от смертельной опасности. Этот же самый благочестивый и милосердный синьор помог монастырю, древним постройкам которого грозило разрушение. Но старая истина глаголет: дух бодр, а плоть немощна. Этот же самый молодой человек, несмотря на свои добродетели и свое благочестие, впал в искушение. Демон овладел его душой и увлек ее к погибели, подобно той, жертвой которой сделался ваш сын.

Он сам рассказывал мне это, так как, сестра Урсула, святой пустынник отец Лазарь и молодой человек, о котором я говорил, одно и то же лицо. Из собственных уст его слышал я рассказ о преступлениях, в которых он был виновен. Он даже посещал шабаш. Дьявол уже думал, что он окончательно держит его в своих когтях, когда случилось чудо — и он был спасен. Однажды ночью, после ужасной оргии, он ворочался с боку на бок, не будучи в состоянии заснуть. Несмотря на утомление, сон не приходил. Тогда он решил принять сильное наркотическое средство и открыл уже флакон, чтобы отсчитать капли, как вдруг ослепительный свет наполнил его комнату. В двух шагах от себя он увидел какого-то человека, одетого в белоснежные одежды. Человек этот, казалось, носился над землей.

— Я — Лазарь! — сказало видение. — Ты знаешь, что я был мертв, но слово Иисуса воскресило меня. Ты считаешь, что твоя душа навеки погибла, но во власти Спасителя вернуть тебя к истинной и вечной жизни. Следуй за мной — и я поведу тебя к спасению! Могучая убедительность слов святого потрясла грешника. Он встал и последовал за святым Лазарем. Куда они направились? Сколько дней шли? В этом он никогда не мог отдать себе отчета. Он только помнил, что, в конце концов, он упал от истощения и потерял сознание.

Пение святых молитв привело его в себя. С изумлением увидел он, что лежит на пороге той часовни, которую некогда выстроил сам. Внутри часовни было несколько пилигримов, которые, простершись перед изображением Иисуса Христа, горячо молились.

Такое чудо до глубины души потрясло грешника.

Когда пилигримы вышли из часовни, он бросился к их ногам со слезами раскаяния. Один из пилигримов, почтенный старец с аскетическим видом, приблизился к нему, помолился над ним и облил его голову святой водой.

В ту же минуту грешник почувствовал страшную боль во всем теле; затем, ему показалось, что огромная тяжесть спала с него, и в первый раз после долгих лет он с жаром помолился.

В этот день он поклялся посвятить всю остальную жизнь свою раскаянию и молитве. Все свое существо он отдал на добрые дела, одарил монастырь и украсил часовню картиной, изображавшей Воскрешение Лазаря. Затем он принял пострижение и сделался монахом в том же самом монастыре, которому он столько сделал. Сам он не жил в монастыре. В диком и совершенно уединенном месте он обнаружил пещеру, вблизи которой протекал источник. В ней он и поселился, молясь и оплакивая свои грехи.

— Не раз, — говорил он мне, — демон являлся искушать меня, надеясь снова овладеть моей душой, но Иисус и святой Лазарь не оставляли меня в такие минуты борьбы, и сатана был окончательно побежден. Теперь брату Лазарю более восьмидесяти лет, но могущество его молитвы так велико, что он исцеляет бесноватых и обращает самых закоренелых грешников.

Он излечивает также различные болезни водой из своего источника, который считается святым, так как не раз, молясь ночью, он видел над ним сияющий крест.

Выслушав этот рассказ, сестра Урсула расплакалась и в ней зародилась новая надежда спасти Вальтера. В тот же день она бросилась к ногам настоятельницы, умоляя ее, а также своего духовника, разрешить ей предпринять паломничество. Оба с радостью согласились и дали еще ей в помощь одну сестру. И вот обе женщины отправились в путь под предводительством старого монаха. После утомительного пути, они прибыли в монастырь святого Лазаря. Сестра Урсула так спешила увидеть пустынника, что, несмотря на крайнее истощение, после нескольких часов отдыха снова пустилась в путь.

Путь был длинен, а тропинки, по которым приходилось взбираться на горы, круты и опасны; но материнская любовь поддерживала бедную женщину. Хотя платье ее изорвалось, и ноги были окровавлены, она все двигалась вперед. Наконец, она и ее проводник достигли плоскости, где находилась пещера. Рядом с входом в пещеру бил из скалы источник. Хрустальные воды его с нежным ропотом бежали по каменистому ложу, капризными извилинами спускаясь в долину. Из грота доносился торжественный и звучный еще голос, громко молившийся обо всех заблудших душах, умоляя Господа не покидать их, так как возвращение одной заблудшей овцы для доброго Пастыря дороже всего его стада. По настоянию своего проводника, сестра Урсула вошла в грот и с трепещущим сердцем остановилась у порога.

Это была обширная пещера, в глубине которой лежал большой плоский камень, заменяя собой алтарь. На камне этом лежало Евангелие и стояло распятие из слоновой кости. По обеим сторонам горели восковые свечи в серебряных подсвечниках.

Около стены виднелась грубая постель из сухих листьев. На стене висел образ святой Девы, перед которым горела лампада.

Монах рассказывал Урсуле, что раз в неделю в грот присылали восковые свечи, лампадное масло и хлеб, который вместе с водой из источника, служил единственной пищей аскета.

Перед алтарем стоял на коленях старец с длинной, белой бородой и вдохновленным видом. Истощенное лишениями лицо его носило еще следы замечательной красоты.

Охваченная глубоким волнением, сестра Урсула упала на колени и разразилась рыданиями. Пустынник не обратил на это никакого внимания, и только окончив молитву и пение канонов в честь Спасителя. Его Божественной Матери и святого Лазаря, своего патрона, он встал и пытливым взором окинул простершуюся на земле монахиню.

— Встань женщина! Я знаю тебя, — сурово сказал пустынник, после непродолжительного молчания.

— Убедилась ли ты, наконец, что почести и земные блага — пыль и тлен перед Господом, требующим от человека только чистого сердца. Твоя гордость, жадность и злоба сердца довели до позора и смерти целое невинное семейство и погубили благочестивое и добродетельное, но слабое дитя. Благодаря тебе демон приобрел власть над ней! И вот, в наказание за то, что ты считала золото и старые пергаменты выше добродетели и чистой любви, твой сын дошел до той же гибели! Теперь встань и скажи мне имя твоего сына, чтобы я могу упоминать его в моих молитвах. Велика и свята попытка вырвать у сатаны душу, которую он уже считает своей! Я знаю бездны, через которые проходит твой сын, и попытаюсь спасти его. Ты же возвращайся в свою келью, молись и раскаивайся в своей гордости, которую покарал Господь. Главное, молись и молись беспрестанно! Велика сила молитвы; она сильней ада. Ели твой сын выйдет на путь спасения, он явится поблагодарить тебя за память о нем, и Господь простит тебя, так как материнская любовь оказалась сильнее дурных наклонностей, омрачивших твою душу.

Пустынник поднял Урсулу, благословил ее, дал ей выпить воды из источника и сказал, вручая ей маленький деревянный крест:

— Иди с миром, дочь моя! Молись и надейся.

Подкрепленная, исполненная веры и надежды, мать Вальтера поцеловала край одежды пустынника. Затем она вернулась в монастырь, чтобы отдохнуть там дня два или три, прежде чем предпринять обратный путь в свою келью.

С наступлением ночи отец Лазарь стал на молитву. В горячем порыве, но, главным образом, обращался к архангелу Михаилу.

— Могущественный дух, великий борец света, вдохнови меня! — с экстазом молился он. — Я знаю, что должен спасти от гибели эту бедную душу, что небо должно восторжествовать над адом, но как сделать это — я не знаю, я слаб и слеп. Ты же, сильный, непобедимый и ясновидящий, руководи мной и поддержи меня!

В пылу молитвы, пустынник не замечал времени. Вся душа его стремилась в блаженные страны, и его смиренный и полный веры призыв не был напрасен. Вдруг поток света залил грот и ему явился победоносный архангел, окруженный целой фалангой светлых духов.

Архангел сиял как солнце. Громадные, белоснежные крылья его сверкали как бриллианты, и, казалось, пронизывали свод грота. Лицо его небесной красоты, дышало энергией и добротой. В руках он держал меч, подобный молнии.

— Встань, Лазарь! — сказал архангел. — Возьми крест и иди прямо: ангел будет тебе путеводителем. Ты найдешь заблудшую овцу пасущейся на траве. Черный дым, исходящий от нее и ужас, какой внушит ей твое приближение, докажут тебе, что это именно тот, кого ты ищешь. Иди смело! Вера будет твоей силой, крест — оружием. Я же буду вдохновлять тебя и покровительствовать тебе. Светлое видение исчезло. Полный горячей признательности, пустынник долго лежал простершись, благодаря Господа за оказанную ему великую милость.

Затем он поспешно стал собираться в путь. В холщовый мешок он положил немного хлеба и баклажку с водой из источника. Взяв в одну руку крест, а в другую посох, он на рассвете двинулся в путь.

Пустынник не знал, в какую сторону ему направиться. Вдруг он заметил голубя, витавшего над ним. Голубь этот то перепархивал с ветки на ветку, когда он останавливался, то снова принимался летать, когда он двигался в путь.

Отец Лазарь понял, что этот голубь и есть путеводитель, обещанный архангелом. Чувство радости наполнило его сердце. Мысленно он видел уже торжество добра и бедную человеческую душу, очищенную и раскаявшуюся, вернувшуюся к Господу. В течение трех дней и трех ночей пустынник все шел, пересекая горы и долины. Голубь все летел перед ним.

Утром на четвертый день, пройдя через густой лес, он вышел на обширную площадку. Густая, зеленая трава покрывала ее; всюду росли красивые цветы. Но воздух был так отравлен запахом разлагающегося тела, что у пустынника захватило дыхание. Лазарь упал на колени, поднял крести осенил этим символом искупления все четыре стороны горизонта. Прежде чем он успел встать, из незамеченного им раньше рва выскочил громадный волк и с раскрытой пастью бросился на него. Ужасное животное казалось бешеным. Но святой пустынник не испугался.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — сказал он, поднимая крест.

Затем, вынув из мешка кусок хлеба и протянув его ужасному животному, он прибавил:

— Если ты обыкновенное животное — возьми и насыться!

Но волк не отступал. Глаза его вышли из орбит, и он с жалобным рычанием стал ползти к аскету. Тот поднял над ним крест и вскричал:

— Во имя святой Троицы — исчезни сатана!

Тогда волк в конвульсиях отступил назад, крича как человек, которого душат. Наконец, он быстро исчез, а пустынник продолжал свой путь. Дальше, за поворотом дороги, он увидел человека, крепко спавшего на траве у подножия одного дерева. Это был еще молодой, красивый и роскошно одетый человек, но его исхудавшие члены и преждевременно увядшее лицо доказывали, что он предавался всевозможным излишествам. Грудь его трепетала, а из всего тела выделялся черный дым. Над головой его вился гигантский коршун.

Отец Лазарь вспомнил слова архангела и понял, что он нашел того, кого искал. Когда же он хотел подойти к нему, изо мха поднялась змея и хотела укусить пустынника за ногу, но тот отстранил ее крестом. Голова пресмыкающегося как скошенная отделилась от туловища и упала в траву.

Тогда коршун стал противиться приближению святого, ударяя его клювом и крыльями. Побежденный в свою очередь символом искупления, он поднялся в воздух. Отец Лазарь подошел к спящему и вылил на него содержимое своей баклаги.

Это действительно был Вальтер. Терзаемый в этот день особенной тоской, он вышел прогуляться и хотел переступить назначенный ему предел. Достигнув этого невидимого предела, он, как всегда, был охвачен смертельной усталостью и заснул, но проснулся от прикосновения святой воды. Испытывая ужасную боль, Вальтер в конвульсиях катался по земле. Пена била у него изо рта, искаженное лицо сделалось неузнаваемым, а глаза вышли из орбит. То он выкрикивал отвратительные проклятия, то из его горла вырывались звериные крики. Он лаял по-собачьи, шипел и свистел, как змея, рычал и скрипел зубами, как волк, или пел петухом.

Это было отвратительное и ужасное зрелище, но отец Лазарь был спокоен и неустрашим. Не пошевельнувшись, он поднял крести повторил повелительным голосом:

— Удалитесь, демоны! Я не уступлю вам этой души. Уходите или я наложу на вас крест, побеждающий ад и его выходцев!

Но демоны не уступали. Они терзали свою жертву, подвергая ее настоящей пытке, причем сами страшно кричали.

— Хорошо! — сказал тогда пустынник. — Так как вы не хотите выйти, то я унесу вас вместе с ним к себе, где вам предстоит суровая казнь.

Отец Лазарь наклонился и хотел поднять Вальтера, но он сделался тяжелым, как скала.

— Господи, Иисусе Христе! Твоему имени не может противиться не один демон! Приди, Господи, и помоги мне спасти эту грешную душу! — вскричал отец Лазарь.

В ту же минуту изо рта Вальтера вылетел целый рой ос; сам же он, как мертвый упал на землю. Тело его сделалось легким, и пустынник поднял его на руки, как ребенка.

Хваля Господа и чудесным образом исполнившись нечеловеческой силы, отец Лазарь пустился в обратный путь к своим горам; голубь снова указывал ему путь. На этот раз дорога показалась ему настолько же короткой и легкой, насколько в первый раз тяжелой и длинной.

Первые лучи восходящего солнца золотили горизонт, когда пустынник сложил свою ношу у источника, струившегося у входа в его грот. Все время рой ос издали следовал за ним и с глухим жужжанием собрался в выемке скалы. Такова была сила и дерзость демонов.

Не теряя времени, отец Лазарь снял с Вальтера одежды и сжег их на костре из можжевельника. Когда огонь коснулся одежд, из них выскочило несколько крыс и лягушек, которые разбежались по всем направлениям с криком, похожим на крик новорожденного младенца, когда его щиплют. Выгнанные дымом осы тоже поднялись на воздух и исчезли. Благодаря Господа за эту новую победу, пустынник опустился на колени около Вальтера, все еще продолжавшегося лежать без сознания и, зачерпнув из источника воды, облил его с ног до головы. Когда он вылил ему на голову третью кружку воды, молодой человек открыл глаза и с испугом вскочил.

Затем Лазарь принес ему грубые холщевые одежды и плетеные из соломы сандалии. Когда молодой человек оделся, пустынник помог ему встать и отвел его в грот.

Когда слабый и страшно взволнованный Вальтер сел, отец Лазарь сказал ему:

— Желаешь ли ты, сын мой, вернуться к добру и испросить у Господа прощение за великие грехи, совершенные тобой. Демоны вышли из тебя. Твои глаза теперь открыты и тебе возвращена свобода воли.

Теперь только Вальтер понял, какую громадную услугу оказал ему святой старец. Он почувствовал, как страшная тяжесть свалилась с его сердца. Упав на колени, он облобызал его ноги и разрыдался как ребенок.

— Я понимаю тебя, сын мой! — сказал монах, положив руку ему на голову. — Я сам, как и ты, был проклятым человеком, насмехавшимся над своим Создателем. Но милость коснулась меня! Я получил прощение Господа. Губы мои сделались достойными произносить Имя Господа. В Своем бесконечном милосердии Он даровал мне возможность искупить мое прошлое, спасая от вечной гибели своих заблудших братьев.

Теперь, сын мой, выслушай мои слова: они касаются тебя. С помощью Иисуса Христа и Его Святого Имени я изгнал демонов, которые овладели тобой и мучили твою душу. Но не думай, что ты окончательно избавился от них. Они снова вернутся, чтобы смущать тебя нечестивыми картинами и подвергать всевозможным искушениям. Они станут пробуждать в тебе нечестивые желания и острые страдания; наконец, они сделают все, чтобы снова овладеть тобой и вернуть тебя к своему адскому сотовариществу.

Недалеко отсюда есть грот. Я отведу тебя туда, и там ты докончишь дело своего спасения. Если ты желаешь остаться свободным, ты должен бороться и бороться энергично. Но ты не будешь безоружен; на шею я повешу тебе частицу животворящего Креста Господня, которую привезли мне из Иерусалима; в руках у тебя будет крест, которого ты никогда не должен оставлять. Освященная восковая свеча будет светить тебе. Главное — остерегайся заснуть, так как ночью и во время сна человека демоны имеют наибольшую власть. Итак, ты будешь спать днем, а ночью бодрствовать и молиться, если, конечно, сын мой, ты захочешь последовать моему совету.

— Хочу ли я?! — вскричал Вальтер, обнимая колени отца Лазаря. — Если ты прикажешь, почтенный старец, я сегодня же отдам себя в распоряжение человеческого правосудия. Пусть пламя костра пожрет это нечестивое тело, служившее наслаждениям сатаны! Пусть вырвут язык, хуливший Господа, и пусть раздробят конечности, попиравшие и оскорблявшие священные символы. Говори, отец мой! Я буду повиноваться тебе, так как понял теперь, что мучения тела ничто в сравнении с вечными муками.

Пустынник улыбнулся.

— Бедное, заблудшее дитя! Пойми, что бесконечно добрый и милосердный Господь не нуждается, чтобы твое тело было сожжено и изувечено. Он желает только твоего раскаяния, твоей победы над злом и уничтожения твоих страстей. Знай также, что страдания на костре ничто в сравнении с предстоящей тебе борьбой с демонами, которые явятся искушать тебя. Докажи искренность своего раскаяния и силу веры победой над демонами! А теперь пойдем! Тебе необходимо подкрепить свое тело и уснуть. Когда настанет время, я разбужу тебя. В глубине грота стоял шкаф, в котором монах хранил провизию, предназначенную для больных, пилигримов, посетителей и заблудившихся путников.

Пустынник взял из него хлеб, сыр, горшок с медом и кружку вина. Все это он поставил на грубый стол и пригласил Вальтера поесть. Когда тот подкрепился, отец Лазарь заставил его лечь на свою собственную постель из сухих листьев.

Скоро глубокое и ровное дыхание молодого человека указывало, что он уснул. Тогда Лазарь, с любовью смотревший на него, опустился на колени перед алтарем. Он не чувствовал ни малейшей усталости, явилась настоятельная потребность молиться и поблагодарить Бога. Ему казалось, что все, что он делал в течение своей долгой жизни, было потерянным временем, и что только сегодня он действительно совершил дело, достойное Господа. Сердце его воспламенилось страстным желанием спасти эту заблудшую и преступную душу. Когда солнце село, пустынник разбудил Вальтера, вполне уже оправившегося, и отвел его в маленький грот, находившийся недалеко от его собственного. Там тоже был устроен небольшой импровизированный алтарь, на котором стояло большое распятие, и лежала раскрытая книга псалмов. Рядом, на более низком камне, лежал большой кусок хлеба и стояла кружка с водой.

— Здесь, сын мой, ты будешь проводить каждую ночь в молитве. Только тогда, когда в течение девяти месяцев, демоны перестанут являться мучать тебя, ты можешь считать себя освободившимся от них. На, возьми в руку этот деревянный крест, к которому я прикрепил зажженную восковую свечу. Она будет служить тебе в течение нескольких ночей. От этого хлеба ты вкушай, когда демоны возбудят в тебе страшный голод, а святую воду эту пей, когда тебя будет мучить жажда, и тебе будут подавать дьявольское питье, так как тебя будут искушать всевозможными способами. Будь тверд и мужествен! Первое время самое трудное. Но как сладок отдых после победы! Теперь я оставлю тебя, но буду молиться за тебя в моем гроте, чтобы поддержать твое мужество. Еще одна вещь: видишь ты белого петуха, сидящего на сухой ветке? Когда на заре раздастся его крик, демоны должны оставить тебя.

Когда Вальтер остался один, он почувствовал необыкновенное блаженное состояние и глубокое спокойствие. Прижав крест к груди, молодой человек преклонил колени перед изображением Искупителя и, при свете лампады и свечи стал читать псалмы и молитвы, указанные ему пустынником. Прошло довольно много времени. Ничто не смущало благоговейного настроения молодого человека. Он громким голосом читал акафист Пресвятой Деве, как вдруг по гроту пронесся ледяной ветер. Странное беспокойство сжало его сердце и необъяснимый страх наполнил его душу.

Холодный пот выступил на его теле, волосы поднялись дыбом на голове и нервная дрожь потрясла его с ног до головы.

Вдруг, во мраке сверкнули два фосфоресцирующие глаза, и Вальтер увидел змею, которая ползла к нему, чаруя его своими ужасными зеленоватыми глазами. Затем послышалось глухое рычание, и рядом с пресмыкающимся появился волк, смотревший на него с адской злобой.

Весь грот быстро наполнился нечистыми животными. Когда Вальтер бросил вокруг себя испуганный взгляд, он увидел, что заключен в непроницаемый круг. Отовсюду угрожали ему разверстые пасти с острыми зубами, отовсюду были устремлены на него пылающие взгляды, полные ненависти. Громадные крысы продвигались к нему; над головой вились вороны и летучие мыши.

Горло сдавило Вальтеру. Однако, мужественно подавив страх, он пропел последние строки молитвы. Затем, опустив руку в сосуд со святой водой, молодой человек окропил ею нечистую стаю, толпившуюся вокруг него. Но почти тотчас же он вскрикнул от боли: одна из крыс укусила его за ногу, тогда как другое животное вонзило ему в спину свои зубы и когти.

— Иисусе Христе! Пресвятая Дева Мария! Поддержите меня! — с тоской вскричал он.

Вдруг, все вокруг него побледнело. Отвратительные звери отступили во мрак и исчезли. Вальтер вздохнул с облегчением и простерся ниц, благодаря Спасителя за Его очевидную помощь. Но отдых этот был непродолжителен.

Только Вальтер запел псалом, как почувствовал страшный голод и неутолимую жажду. В то же время перед ним явился отвратительный и безобразный уродец, которого как ему помнилось, он видел на шабаше. Уродец этот держал поднос с аппетитными блюдами и с кубком ароматного вина. Все это он с гримасой, заменяющей улыбку, подавал молодому человеку.

Вспомнив слова пустынника о дьявольских кознях, Вальтер отвернулся, съел кусок хлеба и выпил глоток святой воды. При виде этого лицо адского выходца исказилось, его поднос с кушаньями исчез, а сам он расплылся в зловонное черное облако. Вальтер снова принялся читать прерванный псалом. Скоро в гроте опять подул ледяной ветер. Холод сделался так силен, что кающемуся казалось, что он замерзнет. Зубы его стучали, а окоченевшие пальцы едва удерживали крест.

Тогда Вальтер услышал веселое потрескивание и в нескольких шагах от него вспыхнул костер. Ему стоило только подойти, чтобы согреться. Но Вальтер даже не шевельнулся и продолжал посиневшими губами повторять слова псалма. Мало-помалу холод исчез и его сменил влажный туман, падавший на землю и образовывавший лужи воды, быстро все увеличивавшиеся. Со всех сторон с шумом хлынула вода. Она смочила ноги Вальтера, а затем поднялась до колен. Стены грота исчезли, и всюду виднелись одни бурные волны. Теперь вода доходила уже до шеи и ежеминутно грозила потопить его.

Тогда появилась лодка, управляемая юношей с нежным, полным участия видом. Юноша этот протягивал Вальтеру руку и предлагал ему войти в лодку.

Последний, вместо какого-либо ответа, обнял камень, служивший ему алтарем, крест которого, подобно спасительному маяку, высился над водой, и пробормотал угасающим голосом: — Иисусе Христе! Спаситель мой! Не покинь меня за мои грехи!

Порыв теплого и благоухающего ветра коснулся лица Вальтера и, казалось, разогнал ледяные волны. Все исчезло, и грот принял своей первоначальный вид.

Когда злые духи увидели, что все их козни разрушены, ими овладела бешеная ярость. Как черная туча, слетелись они отовсюду и стали бросать в Вальтера камнями и человеческими останками, поражая и раня все его тело. Но Вальтер выносил все с терпением и смирением и призывал только святое имя Господа.

Наконец, белый петух пропел в третий раз. Немедленно все исчезло и лучи рассвета, проникшие в грот, осветили истомленного, но счастливого Вальтера, распростершегося у подножия алтаря. Радостный голос отца Лазаря вывел молодого человека из этого оцепенения.

— Поздравляю тебя, сын мой! Ты мужественно боролся.

Молодой человек выпрямился и поцеловал руку пустынника, который помог ему подняться и с улыбкой прибавил:

— Однако ты еще не можешь считать себя победителем. Предупреждаю тебя, что тебя ожидают еще новая борьба и тяжелые испытания, так как демоны не оставляют так легко добычи, которую считают своей.

— Я все перенесу, но освобожусь от этого рабства! — ответил Вальтер, отирая пот, выступивший на лбу.

— Я вполне заслужил наказание. Какова бы ни была сила сатаны, он никогда больше не овладеет мной.

— Придерживайся твердо, сын мой, своих похвальных намерений, и ты достигнешь вечного спасения! А теперь — пойдем в мой грот. Подкрепись пищей и снов к ночной борьбе!

Вальтер с признательностью пошел за пустынником и, подкрепившись пищей, лег на его ложе из сухих листьев.

Солнце уже склонялось к западу, когда он проснулся. Молодой человек не помнил, чтобы он когда-нибудь спал так хорошо на своей прежней мягкой постели с парчовыми занавесками.

Настала ночь. Разделив скромный ужин монаха, Вальтер вернулся в свой грот и начал молиться. На этот раз он чувствовал в себе больше уверенности и твердым, звучным голосом пел покаянные псалмы. Когда петух прокричал полночь, ледяное веяние пронеслось по гроту. Затем, в глубине грота появилась светлая точка, скоро превратившаяся в громадный диск. В этом диске, как в зеркале, стали отражаться самые соблазнительные картины и все обольщения страстной красоты. Все это с осязательной реальностью проносилось перед ослепленным и смущенным взором кающегося грешника, щекоча и волнуя его чувство и шевеля в его душе остаток нечистых чувств. Но Вальтер оставался тверд, хотя все в нем дрожало. Голова его пылала, дыхание было затруднено. Он продолжал стоять на коленях, взывая к духам добра и моля их своей небесной силой поддержать его слабость. И молитва его не была напрасна. Светлый диск внезапно рассыпался со зловещим треском, а на его месте появился мэтр Леонард. Адская злоба искажала лицо этого таинственного существа, когда он вскричал хриплым голосом:

— Неблагодарный! Презренный трус, предпочитающий вести здесь нелепую жизнь, выть молитвы, носить рубище и грызть корки, вместо того, чтобы наслаждаться княжескою жизнью! И все это только потому, что удалось напугать тебя! Но ты должен вернуться! Ты принадлежишь мне. Ты с нами пировал на шабаше, присутствовал на черной обедне и плевал на символы, которые прежде боготворил. Твоя душа принадлежит нам!

При этих словах, стоявший на коленях Вальтер выпрямился и, подняв крест, ответил твердым и энергичным голосом:

— Удались, враг человеческого рода, нечистая змея, осмеливающаяся бросать ядовитую слюну свою на Господа — Владыку Вселенной. Ты бессилен по отношению ко мне, так как дьявольская сила твоя тает как воск, перед символом искупления. Итак, уходи, исчезни, пока я не наложил на тебя этот крест! Мэтр Леонард отступил с пронзительным криком и обдал Вальтера таким порывом горячего и удушливого воздуха, пропитанного запахом разлагающегося тела, что тот едва не задохнулся. В то же время целая лавина человеческих останков, жаб и отвратительных червей обрушилась на него, обдавая его клейкой и смрадной слюной. Вальтер, продолжавший стоять неподвижно, с поднятым крестом, вскричал твердым голосом:

— Господи Иисусе Христе, мое прибежище и мой покровитель! Пошли Твоего архангела Михаила, главу небесного воинства, чтобы он защитил меня от этого демона, изрыгнутого адом!

Мэтр Леонард произнес отвратительное проклятие и исчез, бросив в голову Вальтера человеческий череп, который чуть не убил его.

Пение петуха и взошедшая заря дали Вальтеру вздохнуть свободно. Пришел пустынник, обнял его, поздравил и объявил, что он находится на пути к спасению. Однако, отец Лазарь предупредил его, что он должен остерегаться слабости и не может еще считать демона побежденным, так как последний именно и подстерегает такие минуты слабости, чтобы снова овладеть своей жертвой.

На третью ночь Вальтер начал свое бодрствование еще с большим мужеством. Он чувствовал себя как бы выздоравливающим после тяжелой болезни. Слабость, тяжесть во всем существе и неутомимая жажда наслаждений исчезли. Ум его был ясен; все существо его было свежо, легко и исполнено спокойствия. С радостной уверенностью Вальтер начал молиться. Так как часы протекали спокойно и в глубокой тишине, то он начал надеяться, что демон, осознав свое бессилие, оставил его в покое, как вдруг молодой человек вздрогнул и сердце его замерло. В амбразуре входа в грот он увидел Леонору… Но это была не восковая фигура, не мрачная и страстная женщина, которую он знал в замке мэтра Леонарда, но чистое и невинное дитя, которое он встретил в домике старого Клауса Лебелинга и которая внушила ему такую сильную и глубокую любовь.

Как и в то время, на ней было надето простое шерстяное платье. Узенькая голубая ленточка сдерживала непослушные локоны, падавшие на белоснежный лоб; густые косы свешивались почти до земли. В руках она держала лютню и пела так любимые им, грустные и нежные народные песни. О, как она была прекрасна! Трепещущее сердце Вальтера рвалось к ней, и он уже был готов назвать ее по имени, как вдруг вспомнил, насколько демон искусен в кознях. Ведь он мог рассчитывать на его слабость любви к Леоноре.

Вальтер остался стоять неподвижно и смочил глотком святой воды свой пересохший рот. Затем, придав твердость своему голосу, он спросил:

— Кто ты? Что тебе нужно от меня?

Тогда нежный голос его возлюбленной с грустью ответил:

— Я очень одинока и покинута всеми, мой Вальтер! Не могу ли я обнять тебя и найти в твоих объятиях любовь и счастье?

— Если ты действительно моя дорогая Леонора, то вернись к добродетели! Приветствуй меня во имя Господа нашего Иисуса Христа, выпей из моей кружки святой воды и поцелуй крест, который я держу в руках. Тогда ты можешь подойти ко мне и мы вместе помолимся.

Произнося эти слова, Вальтер с ужасом увидел, что белое платье Леоноры покрылось черными пятнами, а белокурая головка ее исчезла и превратилась в искаженное бешенством лицо мэтра Леонарда. С громким адским смехом это злое существо, казалось, разорвалось точно бомба и превратилось в черную, густую тучу, обрызгавшую Вальтера нечистотами. Затем все исчезло, а грот наполнился отвратительным запахом тления.

— Господи! Это действительно был демон, а я уже хотел позвать его, приняв за Леонору, — пробормотал Вальтер, осеняя себя крестным знамением. Несколько следующих ночей прошли довольно спокойно. Демоны иногда появлялись неожиданно, танцевали вокруг Вальтера адскую сарабанду и пытались смутить его бесстыдными картинами или отвратительными богохульствами, но Вальтер был теперь сильнее и оставался тверд: он знал уже их козни.

Не удостаивая взглядом своих преследователей, он читал молитвы или пел гимны во славу Спасителя, и все это заканчивалось обычно тем, что демоны исчезали.

Наконец, все прекратилось. Каждую ночь Вальтер бодрствовал и молился, но ничто больше не смущало его. Все было полно тишины и спокойствия. Когда прошло три недели, и за это время ни один демон не появлялся, молодой человек пришел к тому убеждению, что демоны отказались от него. Пустынник, которому Вальтер высказал это убеждение, покачал головой.

— Не заблуждайся, мой сын, такими надеждами, а главное, не засыпай в опасном покое! Я знаю настойчивость сатаны и предсказываю тебе, что это кажущееся спокойствие не более, как затишье перед бурей, как сборы тигра перед решительным прыжком. Более чем когда-нибудь ты должен бодрствовать и быть настороже.

И отец Лазарь не ошибался. Несколько дней спустя после вышеупомянутого разговора, Вальтер стоял на коленях перед алтарем и горячо молился, как вдруг почувствовал приятный аромат, который уже раньше он слышал. Молодой человек поднял глаза и окаменел.

Рядом с ним стояла Нахэма. Она была прекраснее, чем когда-либо. Газовая туника едва прикрывала ее чудные формы. Волны золотистых волос ее почти касались его щеки и плеча, а большие фосфоресцирующие глаза ее были устремлены на него с выражением пылкой страсти. Все существо очаровательницы издавало аромат, который в одно и то же время и раздражал, и опьянял,

— Вальтер! — пробормотала Нахэма, так близко наклоняясь к нему, что ее дыхание коснулось молодого человека, — Неужели ты можешь покинуть меня, бросить меня как вещь, от которой отказываются из страха перед каким-то смешным адом, которого вовсе не существует? Долго пришлось мне искать тебя, мой ненаглядный, прежде чем я нашла тебя здесь — тебя, моего красивого и гордого друга, таким бедным и несчастным! — Снова Нахэма наклонилась к нему и протянула руку, как бы желая обнять Вальтера. Но тот в ужасе отступил и поднял крест.

Нахэма отступила в свою очередь.

— У меня нет больше ничего общего с тобой, и ты напрасно пришла искушать меня своей красотой! Теперь ты бессильна! — твердым голосом вскричал он.

Тогда Нахэма упала на колени и, протянув к нему сложенные руки, молила его в самых нежных выражениях не отталкивать ее. Она ползала у его ног, проливая потоки слез и повторяя, что не может жить без его любви.

Власть женщины, которую он некогда так страстно любил, была еще велика. Чудная красота ее имела еще почти непобедимое влияние над чувствами Вальтерами. Бледный, как смерть, дрожа, как в лихорадке и обливаясь потом, Вальтер прислонился к стене и прижал к груди святой символ спасения. Дрожащие губы его бормотали бессвязные слова и обрывки молитв, смысл которых он более не понимал. Он победоносно боролся с нападавшими на него демонами, мужественно переносил холод, жару и физические страдания, разоблачал дьявольские козни и противостоял самым страстным видениям.

Теперь же он дрожал и чувствовал, что слабеет при виде женщины, красота которой способна была заставить забыть вечные муки, и все существо которой дышало самыми пылкими желаниями, возбуждавшими безумную адскую страсть. Вальтер чувствовал, что у ног его разверзается бездна. Все, что он приобрел с таким тяжелым трудом, рушилось. Мятежная плоть и недисциплинированные чувства восстали как змеи, опьяняя его и толкая к этой женщине, которая все более и более подползала к нему. Она уже почти касалась молодого человека, опьяняя его ароматом, исходившим от нее. Голова у Вальтера кружилась, а кровь, подобно огненному потоку, прилила к лицу, омрачая зрение. Еще минута — и крест выскользнул бы из его рук, а гибкие руки Нахэмы обвили бы его шею. Но вдруг между Вальтером и адской искусительницей появилась светящаяся рука, державшая крест. Нахэма отступила, побледнела и расплылась в сумраке, предвещавшем зарю. Вальтер опустился на землю без чувств.

Пока происходила описанная нами сцена, пустынник молился в своем гроте. Его душа, сделавшаяся, благодаря его чистой и аскетической жизни, ясновидящею, присутствовала при ужасной борьбе, выдерживаемой его учеником.

В решительную минуту отец Лазарь явился к нему на помощь, сильным порывом своей воли водрузив светящийся символ спасения между искусительницей и его жертвой.

Придя в себя от своей молитвы, полной экстаза, пустынник тотчас же отправился к Вальтеру, которого нашел еще лежащим без чувств. Отец Лазарь омыл ему лицо святой водой и, когда он открыл глаза, вывел его на свежий воздух, где живительные лучи восходящего солнца и аромат зелени и цветов окончательно привели его в себя. Отец Лазарь поздравил его с мужественной борьбой и прибавил:

— Соберись с силами, сын мой. Теперь начинается самая сильная битва, которую я предсказывал тебе. Ужасное видение снова явится искушать тебя. Оно подвергнет тебя самой ужасной борьбе, какой только может подвергнуться человек — борьбе со своими чувствами, которых он не научился побеждать. Только тогда, когда ты покоришь и дисциплинируешь их, ты можешь считать себя свободным от цепей ада. Итак, молись, как и я буду молиться: да дарует Господь тебе силы уничтожить женщину, посланную Леонардом.

Вальтер опустил голову. Только теперь понял он, как трудно освободиться от злой силы, во власть которой он так неосторожно отдал себя. Подкрепившись сном и пищей, Вальтер, смиренный, но мужественный, вернулся на место своей казни — в тот грот, где он пережил все пытки допроса, вынес все боли и где пылал костер, на котором он сжигал все свои плотские слабости. В течение нескольких часов Вальтер молился спокойно и уже начал надеяться, что Нахэма не придет, как вдруг, ровно в полночь, она появилась в гроте и снова стала его искушать. Пот выступил на теле Вальтера и он защищался только крестом, когда Нахэма хотела слишком близко подойти к нему. Эта борьба длилась до самого рассвета и до такой степени истощила его силы, что он едва добрался до источника и даже не был в состоянии спать. С тоской думал он, что следующую ночь у него не хватит сил, а между тем, каким бы то ни было образом, необходимо было победить адское видение, которое, в конце концов, могло довести его до падения.

Но как сделать это?

Горячо молил Вальтер Бога и всех ангелов Его вдохновить и поддержать его.

Не переставая молиться, он ожидал прихода своей преследовательницы. В обычный час она появилась, прекраснее и очаровательнее, чем когда-либо. Только в глазах ее, вперемешку с взглядами любви, вспыхивало пламя гнева и нетерпения. Она была смелее, чем во все предыдущие разы и с бесстыдной яростью атаковала свою жертву. Видя, что все усилия ее напрасны, Нахэма подняла обе руки и стала делать в воздухе пасы. Из пальцев ее начали выделяться длинные лучи красноватого света, которые она бросала на Вальтера. Тот чувствовал, что слабеет. Наконец, охваченный тяжелой сонливостью, он сомкнул веки. Нахэма, как ящерица, скользнула к нему. Она уже наклонилась, чтобы запечатлеть на его губах поцелуй и неожиданным ударом выбить из его рук крест, как вдруг у входа в грот показался отец Лазарь и вскричал громовым голосом:

— Проснись, Вальтер, или демон овладеет тобой!

Вальтер вскочил, точно облитый ледяной водой. Сознание, что он был так близок к гибели, исполнило его гнева. Схватив Нахэму за длинные волосы, он бросил ее к своим ногам и стал потрясать над ее головой крестом. Адское существо извивалось подобно змее, испускало страшные крики и старалось освободиться, но Вальтер держал ее железной рукой. Вдруг, под влиянием внезапного вдохновения, он поджог волосы Нахэмы.

— Во имя Иисуса и Марии, сгори адское создание! Вернись в бездну, откуда ты вышла, и не смей больше появляться на пути! — твердо произнес он, делая шаг назад.

В ту же минуту вся фигура Нахэмы воспламенилась. С треском, свистом и ревом она расплылась, а затем разорвалась с грохотом, напоминавшим удар грома. Из пламени вырвалась черная тень и исчезла, оставив после себя смрадный запах. Несколько минут спустя, от живой восковой фигуры осталась только щепотка почерневшего пепла, перемешанного с остатками полу-сгоревших костей, Вальтер вскрикнул и бросился в объятия пустынника, который со слезами радости прижал его к своей груди.

Глава VIII

править

Отпадение Вальтера, которого, по его мнению, он окончательно держал в своих руках, привело мэтра Леонарда в страшную ярость. Но он рассчитывал еще на Леонору, чтобы вновь овладеть душой молодого человека. Когда ему не удалось обмануть Вальтера, приняв на себя вид молодой женщины, Леонард решил еще раз воспользоваться восковой фигурой. Способом, который раз уже так хорошо удался ему.

Леонард снова выделил астральное тело Леоноры. Та, сделавшись снова Нахэмой, присоединилась к своему бывшему любовнику и пыталась соблазнить его, пустив в ход все обольщения своей красоты и все силы, которыми она располагала, так как вид Вальтера и воля Леонарда пробудили в ней всю страсть, какую она чувствовала к нему. Под влиянием внушения своего адского повелителя, она решила убить Вальтера, если ей не удастся победить его.

Мы уже видели, что все ее усилия были тщетны. Несмотря на страдание, какое ему причинял вид любимой женщины, несмотря на страсть, еще таившуюся в глубине его души, молодой человек остался тверд и, под влиянием возбужденного религиозного экстаза, поджог свою ужасную искусительницу.

Ночью, когда разыгрался последний акт этой драмы, страшные крики всполошили весь замок мэтра Леонарда.

Оксорат и карлица бросились в комнату, где, как и в первый раз, лежало окоченевшее и похолодевшее тело Леоноры. Они с ужасом увидели, что молодая женщина ожила и катается по кровати, окруженная черным дымом. Она испускала крики, не имевшие в себе ничего человеческого.

Почти в ту же минуту вошел и мэтр Леонард. Видя, что происходит, он схватил флакон с эссенцией, которой карлица поливала угли для поддержания в комнате живительного аромата, и вылил его содержимое в бассейн с водой. Затем, смочив простыню, он покрыл ею тело Нахэмы, которое билось в конвульсиях. Она извивалась, богохульствовала и молила смерть избавить ее от невыносимых страданий.

Мало-помалу, конвульсии прекратились, но несчастная женщина продолжала глухо стонать. Тогда мэтр Леонард снял совершенно высохшую простыню и увидел, что тело молодой женщины представляло одну сплошную рану и обгорелое мясо, обуглившееся местами до самых костей. Одним словом, это было что-то ужасное, неподдающееся описанию. Одна только голова, хотя и распухшая и покрытая кровавыми пятнами, оставалась почти не тронутой. Сжав зубы, вне себя от ярости, что существует сила, победившая его, зловещий владелец замка с минуту молча смотрел на свою жертву. Затем, он приказал Оксороту сходить в лабораторию и принести указанный ящичек.

Влив несколько капель какой-то бесцветной жидкости в вино, он заставил выпить их несчастную женщину. Та почти тотчас впала в состояние полной нечувствительности, напоминавшей смерть. Тогда Леонард вынул из ящичка мешочек с белым порошком, которым и осыпал все тело Нахэмы. В это время Оксорат и карлица внесли ванну, наполненную теплым молоком. К этому молоку Оксорат примешал несколько свежих яиц и какую-то темную эссенцию, придавшую молоку какой-то странный оттенок, переливавшийся всеми цветами радуги. Когда ванна была готова, мэтр Леонард опустил туда тело Леоноры. Карлица поддерживала ее голову, пока он пристраивал холщовые повязки таким образом, чтобы голова не могла соскользнуть и погрузиться в жидкость. Время от времени, Леонард вливал в посиневшие и крепко сжатые губы Леоноры ложку какой-то сильно ароматической эссенции. Карлица же все время поддерживала в комнате острое и пронизывающее курение.

Так продолжалось всю ночь и часть следующего утра. Тогда мэтр Леонард приказал разостлать на полу простыню, на которую наложили толстый слой теста, составленного из белого порошка, свежих яиц и темной эссенции, которую вливали в ванну. При помощи Оксорота мэтр Леонард вынул из ванны несчастную, имевшую скорее вид мертвой, чем живой, и уложил ее на простыню. Затем, все тело ее обложили тем же тестом, перевязали как мумию и уложили в постель. По выходу из ванны, тело молодой женщины имело уже не такой ужасный вид. Раны побледнели, а менее глубокие были закрыты как будто легким газом. Тем не менее, мэтр Леонард казался очень озабоченным. Приказав Оксороту наблюдать за больной, поддерживать курение и время от времени давать вина, смешанного с эссенцией, он ушел.

С наступлением ночи, он вернулся, сделал Леоноре вторую ванну из молока, яиц и эссенции и снова обложил все тело белым тестом. На этот раз мэтр, казалось, был более доволен и решил продолжать лечение, дававшее такие хорошие результаты. Он давал ей также наркотические капли, делавшие больную нечувствительной к переносимым ею страданиям.

Через десять дней тело Леоноры приняло человеческий вид. Менее значительные ожоги были заметны только по темным пятнам, другие быстро заживали. Даже тело, казалось, возрождалось и придавало частям тела молодой женщины округлость и их первоначальную грацию.

Метр Леонард осмотрел ее с самодовольной улыбкой, а затем влил в ее еще бледные, но уже слегка окрашенные губы ложку теплого вина, к которому примешал какой-то травяную настойку. Лекарство это превратило летаргию Леоноры в глубокий и укрепляющий сон.

Несколько часов спустя она проснулась в полном сознании. Нервная дрожь пробежала по ее телу, когда она встретила устремленный на нее холодный и жесткий взгляд мэтра Леонарда. Тот, по-видимому, не обратил никакого внимания на это, мало лестное для него впечатление.

— Вот ты и вне опасности, мой друг! — весело сказал он. — Боль, какую тебе придется еще перенести, легко выносима. Если ты будешь умна и терпелива, то через неделю тебе можно будет встать и подышать немного свежим воздухом. За свою красоту ты не бойся, дорогая Нахэма! Я позаботился о ней с нежностью любовника, и скоро ты будешь такой же прекрасной, как и всегда.

Молодая женщина ничего не ответила. Она была так слаба, что не могла пошевелиться. Все тело ее болело даже больше, чем после пытки.

Тем не менее, она чувствовала сильный голод. Когда карлица принесла дичь и овощи, которыми ее кормили как маленького ребенка, несчастная поела с аппетитом и снова заснула глубоким и спокойным сном.

С этого дня началось выздоровление. Карлица каждый день натирала все ее тело мазью, приготовленной мэтром Леонардом, а вечером Леонора по три часа сидела в молочной ванне. Страдания ее быстро уменьшались. Следы страшных ран все больше и больше изглаживались, к коже возвращалась ее прежняя эластичность, и только смертельная бледность и сильная слабость напоминали еще об ужасном случае. Однажды мэтр Леонард, навещавший ее каждое утро, объявил Леоноре, что он отвезет ее к своим друзьям, где она быстрее поправится.

Час спустя два карлика снесли Леонору в носилках к подножию горы, где их уже ожидала карета, кучером которой был Оксорат. Они уехали.

С наступлением ночи они достигли фермы, окруженной полями, к которым прилегали с одной стороны сосновый лес, а с другой — небольшое озеро. Фермер и его жена, оба люди пожилые, встретили мэтра Леонарда с глубоким почтением, но Леоноре они внушили мало доверия; особенно ей не понравился скрытный и уклончивый взгляд женщины. После обильного ужина мэтр Леонард уехал, а фермерша отвела Леонору в назначенную ей комнату. Там она представила ей высокую, худую и некрасивую девушку как служанку, приставленную служить ей. Последняя тотчас же раздела Леонору. Только на следующий день молодая женщина почувствовала себя настолько сильной, что могла осмотреть окружающую ее обстановку. Комната ее, меблированная хотя и просто, но с комфортом, выходила во фруктовый сад, где Леонору больше всего соблазняли висевшие на решетках гроздья спелого винограда. Молодая женщина рвала цветы на соседнем поле, отдыхала в тени сосен и была очень довольна своим новым образом жизни. В такой тихой и монотонной жизни прошло несколько недель. Леонора редко видела своих хозяев. Служанка аккуратно подавала ей молоко, обед и ужин, всегда очень хорошо приготовленные. Все остальное время Леонора была одна. Молодая женщина заметила только, что иногда по ночам, весь дом бывал пуст, а издали до ее слуха доносился звон колокола.

Леоноре был знаком этот мрачный, дрожащий звон, и она знала на какое сборище сзывал он своих верных.

Дрожь ужаса потрясала все ее существо.

Тем не менее, от нее не требовали, чтобы она сопровождала обитателей фермы, и она была очень благодарна за это мэтру Леонарду.

Мало-помалу к ней вернулись здоровье и красота. Щеки ее сделались розовыми, цвет лица ослепительно белым, а кожа стала такой же атласной, как и прежде. Только в душе ее царило мрачное уныние, страшная пустота и неизлечимая грусть, отражавшаяся в ее глазах.

Часто думала она о Вальтере. Она не питала злобы за причиненные ей страдания. Он раскаялся, нашел путь к спасению и не мог поступить иначе. Но убеждение, что он потерян для нее, что даже спасение его на веки разделяет его от нее, наполняло ее душу мрачным отчаянием.

Отдаваясь своим мечтам, она целые часы проводила в глубоком изнеможении, не смея возноситься мыслью к Богу и молить его о милосердии, так как, если измученная душа ее случайно обращалась к Господу, острая и невыносимая боль пронизывала ее тело. Тогда, полная ужаса, она отгоняла все молитвы и всякую мысль о раскаянии, чтобы только избегнуть страданий, превосходивших ее силы. Только когда она думала о часах невинного счастья, о чистой и спокойной любви, несчастная женщина находила немного спокойствия.

Мэтр Леонард, уезжая, обещал навещать ее, но сам не показывался. Только Оксорат приезжал два раза справляться о ее здоровье.

Только в первых числах октября приехал ее зловещий супруг или, вернее, любовник и видимо был восхищен ее красотой.

Леонора в это время находилась в саду и играла с маленькой птичкой, которую нашла раненной; она вылечила ее, а потом и приручила. Циничный и пылающий взгляд мэтра Леонарда бросил Леонору в дрожь, она не смела противиться его страстным ласкам.

В тот же вечер они уехали обратно в замок. С невыразимым чувством безотрадной грусти вступила Леонора в стены, где она столько страдала. Мысль, что ей снова придется присутствовать на шабашах, бросала ее в дрожь.

Однако она была избавлена от этого мучения. Прекратились ли эти сборища или ее просто исключили — она не знала, но была невыразимо счастлива, что не видит больше этих ужасов. Мэтр Леонард казался влюбленным в нее, как в первый день и осыпал ее подарками, один драгоценнее другого. Поэтому совершенно понятно удивление молодой женщины, когда Леонард однажды призвал ее в лабораторию и объявил, что решил выдать ее замуж.

— Каждый член нашей общины, дорогая моя Нахэма, обязан по мере сил своих содействовать обогащению общины. Настала минута и для тебя исполнить этот долг. Синьор Ридинг просит твоей руки. Он, правда, стар, но зато страшно богат. В виду своих лет, он, конечно, проживет не долго, всего каких-нибудь несколько лет и мы наследуем после него его большое состояние. Граф страстно любит тебя. Он видел тебя в день свадьбы и с того дня жаждет обладать тобой. Я обещал ему твою руку, даже не спросивши тебя, так как нельзя упустить подобного случая.

Я только хотел предупредить тебя, что через две недели мы отпразднуем свадьбу, а затем ты уедешь с мужем и будешь жить в одном из его замков. Никто не знает, что он состоит членом нашей общины, и в твоих, конечно, интересах сохранить эту тайну. Я должен еще прибавить, что хотя интерес и вынуждает меня уступить тебя на время этому старому распутнику, моя любовь к тебе остается все та же. Я буду навещать тебя и позабочусь, чтобы ты вернулась ко мне как можно скорее.

С опущенной головой Леонора, не прерывая, слушала эту циничную речь. Ничто уже больше не удивляло ее, и для нее все было безразлично. Не прошла ли она через все бездны? Не перенесла ли она всякий позор? Она была слишком апатична, чтобы дрожать от мысли принадлежать неизвестному человеку. Сердце ее умерло с той поры, как для нее погиб навсегда единственно любимый ею человек. Только сердце ее исполнилось ненавистью к этому безжалостному господину, заставившему ее заплатить за спасенную жизнь столькими искусственными смертями и пользовавшемуся ее для своих адских махинаций, нисколько не заботясь о том, каких страданий они стоят ей.

— Я согласна. Как могу я протестовать, продавшись тебе телом и душой? — ответила молодая женщина, причем в глазах ее вспыхнул мрачный огонек. — Но я тысячу раз проклинаю эту жизнь, которую я купила ценой моего спасения и за которую меня заставляют платить пытками, более ужасными, чем смерть на костре.

Молодая женщина повернулась к Леонарду спиной и вышла.

Мрачный и озабоченный, с нахмуренными бровями, мэтр Леонард облокотился на свой рабочий стол и задумался.

— В ней все еще живы старые стремления, — пробормотал он. — Горе мне, если она снова подпадет под власть этих проклятых, и он, этот вновь испеченный святой, станет искать ее, чтобы спасти и ее душу! Каналья! Из-за этого Нахэма и должна уехать отсюда. Прежде чем он найдет ее там, она может и сдохнуть, так как после угощения, какое поднес ей ее дорогой Вальтер, жизнь ее не стоит и гроша.

Несколько дней спустя, в замке был банкет в честь жениха Нахэмы, который и был при этом случае представлен последней. Это был старичок маленького роста, худой, желтый, морщинистый и отвратительный, несмотря на свой изысканный костюм. Старик этот поднес невесте богатые подарки, нота оставалась холодной и равнодушной. В день, назначенный для свадьбы, которая должна была быть отпразднована в полночь, собралось многочисленное общество. Мэтр Леонард сам лично нарядил невесту в роскошный костюм, подаренный им же. Костюм этот состоял из серебряного парчового платья, усыпанного жемчугом. Вуаль из чудных кружев, бриллиантовая диадема, колье, браслеты и пояс из таких же камней — все это были украшения, достойные королевы.

Сам мэтр совершал обряд венчания, если только можно так назвать кощунственную комедию, которой он давал название важного таинства, совершаемого в церкви.

По обычаю люциферян Леонард прочел службу навыворот, соединил супругов магическими кольцами с кабалистическими знаками, а вместо благословения произнес отвратительное кощунство. Брачная церемония закончилась блестящим банкетом, а на рассвете новобрачные оставили замок, чтобы ехать в свое новое жилище.

*  *  *

После великой победы для Вальтера настало время покоя и отдыха. Отец Лазарь сводил его в монастырь, где настоятель благословил и причастил его. Кто может описать чувство радости и глубокой признательности, которые испытывал раскаявшийся грешник, приступая к величайшему Таинству, снова приобщавшему его к христианскому обществу. Вернувшись в свою пещеру. Вальтер продолжал молиться каждую ночь. Так как демоны оставляли его в покое, он имел достаточно времени для размышления о своим прошлом и будущем. Как ему устроить свою жизнь? Вернуться в мир ему казалось невозможным. Если бы даже с него сняли обвинения, тяготевшие над ним, то и тогда вокруг него остались бы одни развалины. Леонора вдвойне потеряна для него, Филипппина умерла, а вместе с ней погибла и надежда иметь семейство; мать его приняла монашество; Раймонд сошел с ума. Нет, нет! Мир ничего ему не может дать. Что же лучше может он сделать, как посвятить остаток своих дней Господу?

Вальтер решил сделаться монахом. Пустынник одобрил это решение, а настоятель охотно принял его послушание, так как почувствовал симпатию и уважением к молодому человеку, так мужественно искупившему свой грех и вынесшему такое тяжелое испытание. По собственной просьбе Вальтера, аббат наложил на него тяжелое послушание: целый день он должен был работать, а ночью молиться, уделяя отдыху только столько времени, сколько было необходимо для поддержания сил. Монахи полюбили его за его кротость, терпение и услужливость. Через три месяца настоятель позволил ему произнести обет. Канун дня, назначенного для этой важной церемонии, Вальтер провел в посте и молитве. Затем он отправился в церковь, чтобы провести в этом святом месте последнюю ночь, когда он еще принадлежал к мирской жизни. Он предчувствовал, что, несмотря на свое очищение и на свою аскетическую жизнь, дух зла явится искушать его, чтобы вырвать у него пальму победы.

Лампада, горевшая перед алтарем, одна только освещала небольшую церковь, погруженную во мрак и тишину.

Долго ничто не смущало молитвы Вальтера; но когда на монастырских часах пробило полночь, какая-то смутная грусть и бесконечная тоска сдавили сердце молодого человека. Холодный пот выступил у него на лбу, Вальтер чувствовал вокруг себя присутствие невидимых существ, и какое-то холодное веяние пронизывало все его существо. Вдруг он заметил пылающие глаза, устремившие на него взгляд, полный ненависти. Холодные и скользкие руки касались его, стараясь оттащить его от алтаря, перед которым он стоял на коленях. Истощенный, дрожа всем телом, Вальтер громко молился. Вдруг сердце его замерло от ужаса: послышалось блеяние козла, и вся глубина церкви осветилась красным светом. На этом кроваво-красном фоне появился сам мэтр Леонард, во всем своем дьявольском величии: с козлиной головой, с человеческими чертами лица, с телом, покрытым шерстью и с тем зверским взглядом, который леденил и ужасал всех. За ним толпилась отвратительная свита, состоящая из существ полулюдей, полу-зверей, на искаженных лицах которых отражались все страсти, созданные адом. Вся эта отвратительная толпа устремляла на Вальтера жестокие, полные ненависти взгляды и готова была броситься на него.

— Ты еще принадлежишь нам, отступник! — прорычал хриплым голосом мэтр Леонард.

Протянув свою бледную руку с пальцами, оканчивавшимися когтями, Леонард хотел схватить Вальтера. Вся адская свита окружила молодого человека и душила своим тлетворным дыханием. Вальтер выпрямился и поднял крест. Отвратительная свора немного отступила назад, громко рыча и испуская пронзительный смех. Голова у Вальтера закружилась от этого адского хаоса, и он вскричал в глубоком отчаянии:

— Иисусе Христе! Спаситель мой! Пошли одно из Твоих ангелов спасти меня. Ты видишь мое раскаяние, мою любовь к Тебе! Не оставь же меня Твоею помощью!

В ту же минуту с правой стороны алтаря блеснул широкий луч света, и рядом с Вальтером стал небесный посланец. Это был юноша необыкновенной красоты, одетый в белоснежную тунику. Венок из лилий украшал его белокурые локоны, а на лбу у него сверкала звезда; могучие крылья поднимались за плечами. В одной руке он держал сияющий крест, в другой — потрясал сверкающим мечом. Приблизившись к отвратительной толпе, отступившей перед ним, посланец неба поднял свой сверкающий меч и заговорил повелительным голосом:

— Удалитесь из этого святого места, духи тьмы, рабы материи, чтобы вызываемое вами зло не пало бы на вас самих! Душа этого кающегося освобождена от вас и с этого часа он делается беспощадным вашим врагом. Он знает вашу хитрость и вашу злобу. Бойтесь же его, так как на его пути вы должны будете склоняться перед ним! А теперь вернитесь в бездну, откуда вы пришли.

Продолжая высоко держать крест и меч, ангел стал подходить к мэтру Леонарду, который свалился на землю и стал ползать, извиваясь как змея и испуская дикие, звериные крики. Все отвратительные существа, сопровождавшие его, рассеялись, как черные тучи.

Шаг за шагом светлое существо принудило отступать мэтра, ползком пятившегося назад. Когда он переступил порог церкви, послышался отдаленный громовой удар, возвестивший, что он окончательно побежден. Вальтер упал на колени и, простирая руки к своему небесному избавителю, вскричал, проливая слезы благодарности:

— Как должен я хвалить Господа, чтобы возблагодарить Его за Его бесконечную милость? Светлый дух улыбнулся. Затем, прикоснувшись своим огненным мечом ко лбу и груди Вальтера, ответил:

— Вырывая из мрака заблудшие души, ты будешь приятен Господу. Ступай, борись за добро и божественный свет, вооружит тебя непобедимой силой.

При прикосновении огненного меча Вальтер почувствовал, как что-то тяжелое оторвалось от него. Дождь искр осыпал его, наполнив все его существо теплотой, бодростью и никогда еще не испытанным могуществом. В то же время веки его сомкнулись, и он, точно сквозь серебристый сумрак видел, как небесный посланец расплылся в светлое облако и исчез. Затем он потерял сознание. Лучи восходящего солнца заливали своим светом церковь, когда Вальтер открыл глаза. Он встал, чтобы помолиться, и тогда только заметил, что одежда его разорвана и что на обнаженной груди его запечатлелось изображение креста. Тогда он понял, что ангел отметил его так и одарил силой, необходимой для выполнения возложенной на него миссии.

С радостью и смирением Вальтер возблагодарил Господа. Потом он отправился к настоятелю, рассказал ему свое видение и показал крест, запечатлевшийся у него на груди. И аббат, и отец Лазарь ощутили глубокую радость. Они благословили неофита.

Несколько часов спустя, при звоне колоколов и звуке священных песнопений, Вальтер облачился в белую одежду братьев доминиканцев и принял имя Михаила в честь победоносного Архангела — победителя сатаны.

С этого дня глубокое спокойствие и радостное чувство наполнили душу отца Михаила. Даже наружность его изменилась. Он по-прежнему был бледен и худ, но к нему вернулась его чарующая красота, только характер его был совсем иной. Черты лица его дышали бесконечной добротой; внутренний свет, казалось, изливался из всего его существа. В больших и строгих глазах его светилась могучая воля, а взгляд был так проницателен, что его трудно было перенести.

Сам он, казалось, не замечал происшедшей с ним перемены. С невыразимым жаром стал он готовиться постом и молитвой к борьбе, указанной ему ангелом. Скоро несколько исцелений бесноватых и излечений через возложение руки обратили на него общее внимание, но он не считал еще себя достаточно сильным, чтобы предпринять великую борьбу. Ужасное то было время! Костры пылали, колдуны и колдуньи горели, заражая воздух зловонным запахом своих горелых тел, но зло все увеличивалось, вместо того, чтобы уменьшаться. Сатана был могущественней, чем когда-либо. В это время отец Михаил решил навестить свою мать. Он хотел поблагодарить ее за совершенное ею паломничество ради него и обрадовать ее вестью о своем спасении.

И вот, в один прекрасный день, он постучался в ворота монастыря и его провели в приемную.

Узнав сына и увидев, что он одет в монашескую рясу, сестра Урсула чуть не лишилась чувств от радости, так как поняла, что он спасен.

Мать и сын долго оставались в объятиях друг друга. Когда первое волнение немного улеглось, отец Михаил рассказал матери всю историю вынесенных им испытаний, до своей конечной победы включительно. Он сообщил ей также о великой миссии, возложенной на него Господом. Сестра Урсула заговорила о прошлом. С ужасом вспоминали они все тяжелые события, разыгравшиеся в их доме.

Во время этого разговора, монах вспомнил о своем бывшем друге Раймонде, лишившемся благодаря Нахэме рассудка. Сестра Урсула сообщила ему, что он влачит во Фрейбурге несчастную жизнь, не будучи в состоянии заработать себе даже на хлеб. Одна старая родственница из жалости подобрала бывшего художника, внушавшего много надежд, а теперь ставшего предметом жалости и презрения. Сознание, что он был первопричиной гибели друга, сдавило сердце отца Михаила. Он был слишком опытен, чтобы не понять, что душу бедного Раймонда держит в цепях какой-нибудь дух зла, направленный Леонардом. Не его ли долг употребить все силы для освобождения друга?

Совесть говорила ему, что сама его миссия налагает на него эту обязанность, и он решил сделать попытку. Проведя несколько часов с матерью, отец Михаил простился с ней, обещав иногда навещать. В данную же минуту он спешил к Раймонду. Слух об обращении рыцаря де Кюссенберга, о принятии им монашества и об аскетической жизни, какую он вел, уже дошел до Фрейбурга. Там знали также, что вся жизнь его проходила в добрых делах и чудесных исцелениях. Поэтому много любопытных взоров было устремлено на высокую фигуру доминиканца, когда он с опущенной головой проходил по городу, направляясь к домику старой Маргариты, где прозябал несчастный сумасшедший. Старуха с почтением приняла монаха, но высказала убеждение, что Раймонд неизлечим.

— Он сделался совершенным идиотом. Когда он начинает говорить, то говорит только о странных вещах, не имеющих смысла, — со вздохом прибавила она.

— Для Бога нет невозможного! Проведите меня к больному, моя дорогая Маргарита! Я помолюсь над ним, и, может быть. Господь пошлет ему облегчение.

Маргарита отвела монаха в маленькую комнатку, выходившую во двор. Там, у окна, сидел на корточках бедный сумасшедший. Глаза его были закрыты и он бормотал бессвязные слова. Отец Михаил поднял крест и с благоговением произнес:

— Наш Господь Иисус Христос переступает этот порог! Все духи зла должны исчезнуть отсюда!

С этими словами он вынул из кармана флакон со святой водой и опрыскал ею Раймонда. Тот вздрогнул, открыл глаза, а затем его тело начало корчиться в конвульсиях. Отец Михаил подошел к нему, влил ему в рот святой воды, окурил его ладаном и прочел положенные на этот случай молитвы. Тогда чей-то пронзительный голос, не похожий на голос Раймонда, стал кощунствовать и поносить священника, но тот продолжал молиться и приказывать злому духу оставить свою жертву. Вдруг больной испустил громкий крик. Рот его широко раскрылся и оттуда вырвался клуб черного и зловонного дыма. Дым этот с треском и свистом исчез в комнате. Больной же упал, как пораженный молнией.

Тогда отец Михаил омыл ему лицо, приказал принести чистые одежды и собственноручно сжег бывшие на Раймонде. Художник продолжал лежать без признаков жизни. Но отца Михаила это нисколько не тревожило. Он отослал Маргариту и, зажегши восковые свечи, стал всю ночь молиться.

Несколько раз он слышал вокруг себя глухой ропот и видел, как в темных углах мелькали фосфорические огоньки, но этим и ограничились искушения злых сил. С первыми лучами солнца Раймонд открыл глаза. Он был в полном сознании.

Увидев близ себя коленопреклоненного монаха, он с удивлением спросил, не узнавая Вальтера:

— Отец мой! Вы приглашены к больному или умирающему? Мне кажется, что я сам был очень болен?

— Да, мой бедный друг, ты был очень болен, но теперь, благодаря милосердию Господа, выздоровел. Но разве ты не узнаешь меня? — ответил монах, вставая и протягивая ему обе руки.

— Вальтер! Ты! И в монашеской рясе? Какое несчастье побудило тебя отречься от мира? — вскричал пораженный Раймонд.

— Разве несчастье отказаться от светской жизни? — с улыбкой ответил отец Михаил. — Во мне ты видишь брата Михаила, принадлежащего к ордену святого Доминика, раскаявшегося грешника, которому Господь даровал милость излечивать Его Святым Именем больных, подобных тебе. Поговорить мы еще успеем и после; прежде же всего возблагодарим Господа. Который освободил твою душу из мрака, в который она была погружена.

В течение дня оба друга долго беседовали. Когда Раймонд узнал всю историю Вальтера, то, находясь еще под сильным впечатлением своего исцеления, он объявил своему другу, что он тоже сделается монахом, чтобы сопровождать его к больным и помогать ему в его деле милосердия. Но отец Михаил покачала головой.

— Прежде чем думать о себе самом, — сказал он, — ты должен исполнить одну священную обязанность, а именно, обеспечить старость доброй родственницы, которая подобрала тебя и ухаживала за тобой, когда ты находился в несчастии и был всеми покинут. Всюду, где бы человек ни исполнял свой долг, он приятен Господу. Но если после того, как ты обеспечишь добрую Маргариту и испытаешь силу своего призвания в вихре светской жизни, ты не изменишь своего желания сделаться монахом, то приходи ко мне — и будешь желанным гостем.

Раймонд согласился с другом и обещал последовать его советам. В тот же день вечером, отец Михаил отправился в свой монастырь. Но прежде чем оставить Фрейбург, он отправился на кладбище и долго молился над могилами Филиппины и своего бывшего конюшего Лебрехта. Здесь он проливал горькие слезы, так как смотрел на себя как на невольного убийцу этих двух существ, так преждевременно сошедших в могилу.

Исцеление Раймонда возбудило много разговоров и создало брату Михаилу известность. Больные стали стекаться в монастырь, ища облегчения своих болей и поручая себя его молитвам. Сем же он продолжал вести аскетическую, полную труда жизнь, ожидая, пока представится случай предпринять миссию, указанную ему ангелом.

Однажды ночью отцу Михаилу приснился сон, который он счел знаком, что настала минута действовать. Наутро он отправился к настоятелю, рассказал ему свой сон и попросил у него позволения уйти и взять с собой святые Тайны, которые он мог бы носить на шее. Получив и то, и другое, и захватив с собой священных свечей, святой воды и крест, сверкавший у него на груди, он тотчас же отправился в путь. Отец Михаил шел наудачу, но был твердо убежден, что идет именно туда, куда нужно. Радостная уверенность наполняла его душу, и он не только не ощущал никакого страха, но чувствовал в себе какое-то неведомое доселе могущество. Так шел он несколько дней. Однажды вечером он остановился на небольшой лужайке, думая отдохнуть и немного заснуть под тенью дерева. Место было пустынное. Вдали виднелась цепь скал. Весь пейзаж, погруженный в сумрак, имел какой-то зловещий отпечаток.

Но монах был недоступен страху. Он лег, заснул и во сне увидел ангела — своего небесного освободителя, который сказал ему:

— Встань и иди! Там за скалами тебя ожидает борьба, приятная Господу.

Михаил проснулся и вскочил. Ему казалось, что он слышал еще голос ангела. Исполненный благочестивого рвения он тотчас же отправился в путь. Наклонившись, чтобы поднять холщевый мешок со скудной пищей, он, к крайнему своему удивлению увидел, что на нем лежит маленький топорик, с рукояткой из слоновой кости.

Понимая, что этот таинственный дар должен иметь какую-то цель, Михаил спрятал топор под рясу и быстрыми шагами направился к указанным скалам. По мере того, как он подходил к ним, стал вырисовываться красноватый свет; затем до его слуха донесся смутный гул голосов и пение, перемешанное с хриплыми криками. Михаил быстро остановился. Этот гул волнующейся толпы, это пение, эти крики, перемешанные с богохульством — были хорошо знакомы ему. Дрожь пробежала по всему его телу. Впрочем, это колебание длилось не более секунды. Еще быстрее пустился он в путь, взобрался на скалы и, став в тени, осмотрелся вокруг.

У его ног расстилалась песчаная, бесплодная равнина, освещенная разбросанными там и сям кострами. В глубине, на небольшом холме, как он уже это видел на подобном же сборище, высился отвратительный символ профанации, господствуя над беснующейся толпой, которая у его ног предавалась всевозможным излишествам разнузданной оргии.

Святой гнев овладел братом Михаилом и он почувствовал в себе силу и энергию рассеять это дьявольское сборище. Он спустился в долину и, идя в тени скал, достиг холма, где царил идол, держа высоко два дымящихся факела, красивый колеблющийся свет которых освещал его скотское лицо.

Тихо, никем не замеченный, отец Михаил поднялся на холм и одним ударом топора расколол и ниспроверг на землю чудовищного идола. Теперь, царя над всей равниной, на месте идола появилась высокая фигура монаха в белой одежде. Монах держал в одной руке крест, а в другой -освященную восковую свечу, которая сама собой воспламенилась.

Воцарилось мертвое молчание. Затем раздались со всех сторон крики, не имевшие в себе ничего человеческого. Произошло что-то, не поддающееся описанию. Как безумная толпа металась во все стороны, толкалась и давила друг друга. Одни падали и дергались в конвульсиях, другие, точно впавшие в бешенство, скрипели зубами, изрытая кровавую пену. Одни — катались по земле, другие — лежали как мертвые.

Но вдруг, вся эта паника сменилась страшной яростью. Часть беглецов стала останавливаться, и как одержимая бесом, устремилась на холм, на котором все еще продолжала стоять белая фигура монаха.

С вдохновенным лицом, с возведенными к небу глазами, он продолжал потрясать символом спасения над поверженным козлом. Святые гимны, которые он пел своим звучным голосом, покрывали минутами даже адский шум.

Как свора бешеных собак толпа окружила холм, стараясь взять его приступом, ухватиться за рясу монаха и стащит его с позиции и разорвать на части. Ужасную картину представлял этот круг существ со скотскими лицами, изрыгавшими пену и искаженными яростью, с поднятыми руками, вооруженными всевозможными метательными снарядами.

Все это бросалось на человека, вооруженного только верой и стоящего одиноко в этом месте проклятия и ужаса.

Очевидно, защита монаха была сильна, так как непроницаемый, по-видимому, круг окружал монаха, и бросавшийся на него с проклятиями отлетал назад. Только с наступлением зари вся эта отвратительная толпа рассеялась. По долине остались только разбросанные, неподвижно лежащие тела и бесноватые, извивавшиеся по песку, кусавшие друг друга и испускавшие ужасные крики. Тогда брат Михаил сошел с холма и стал осматривать странное поле битвы, на котором он остался победителем. Множество разлагающихся трупов валялось там и сям вперемежку с раненными, драгоценной посудой, задавленными и грязными лохмотьями, смешанными с изорванными мундирами, вышитыми золотом.

Грустным взглядом смотрел монах на это поле битвы, где разыгрались самые дурные страсти. Затем он обратил все свое внимание на тех, которые еще были живы.

Прежде всего, он обратил внимание на бесноватых. Отец Михаил окропил их святой водой и прочел над ними молитвы заклинаний с такой силой веры, что много несчастных было освобождено от своих мучителей, которые бежали с пронзительными криками.

Многие умерли на глазах отца Михаила. Духи зла, вселившиеся в них, были настолько приведены в ярость, что предпочли лучше задушить свои жертвы, чем выйти из них.

Когда живительные лучи солнца залили печальную долину, самое трудное было уже сделано. Отец Михаил спас тех, кто мог быть спасен, и перевязал раненных. Несчастные существа толпились вокруг него, смотря на него со страхом и благодарностью. Тогда отец Михаил стал говорить им об Отце Небесном, о Его Божественном Сыне и Их бесконечном милосердии. Его слова, его твердость, соединенная с нежной любовью, имели такое могущественное действие, что из глаз слушавших лились слезы умиления. Луч надежды осветил их, пробудив в них смутное желание примириться с Богом.

Со смирением распростерлись они перед вдохновленным проповедником, умоляя его помочь им снова вступить на путь спасения.

— Конечно, братья, я не покину вас в этом месте погибели, — радостно ответил брат Михаил.

— Следуйте за мной! Я отведу вас в святое место, где раскаянием и молитвой, вы сможете получить спасение. Итак, идем! Здоровые пусть поддерживают раненных и слабых! Затем, братья, двинемся в путь!

Идя во главе своей странной когорты, отец Михаил направился к монастырю, запев священные молитвы своим чистым голосом и поддерживая слабеющих словами любви.

Монах решил доверить всю группу раскаивающихся отцу Лазарю. Он знал, что никто лучше его не способен привести эти омраченные, колеблющиеся души на путь спасения.

Благочестивый пустынник с радостью принял на себя эту миссию, а слава отца Михаила возросла еще более. С благоговейным и суеверным страхом народ взирал на этого бледного, худого монаха, отважившегося на такое дело, которое никто до него не осмеливался предпринять — напасть на Сатану в самом месте его могущества.

Глава IX

править

Со времени свадьбы с синьором Ридингом, жизнь Леоноры радикально изменилась. Старый грешник, терзаемый неутолимой жаждой всевозможных удовольствий и наслаждений, любивший шум и общество, поселился вместе с Леонорой, которую всюду представлял как свою законную жену, в прекрасном замке близ Страсбурга. В этом чудном жилище пиры и банкеты следовали друг за другом беспрерывно, привлекая к себе все окрестное высшее общество.

Странная красота госпожи Ридинг возбуждала всеобщее восхищение, но ухаживания самых блестящих кавалеров не действовали, молодая женщина оставалась холодной и апатичной. Княжеская роскошь, окружавшая ее, вечный говор нарядной толпы, наполнявшей дом — все это тяготило Леонору, здоровье которой сильно пошатнулось. С болезненным любопытством она старалась угадать, кто из этих мужчин и женщин, таких веселых и беззаботных, состоит тоже членом позорного культа, но это трудно было узнать, так как всякий тщательно хранил свою тайну.

Ища хоть немного уединения, настоятельную потребность в котором ощущала ее наболевшая душа, Леонора каждое утро одиноко гуляла в окрестностях, запрещая слугам сопровождать себя. Однажды, во время одной из таких прогулок, она встретила бедную женщину, простое и доброе лицо которой напомнило ей ее добрую тетку Бригитту. Глубоко взволнованная, она подошла к ней и вступила с ней в разговор.

Она узнала, что женщину звали Анной, и что она была жена егеря ее мужа. У них было трое детей, из которых у старшего сына, четырнадцатилетнего мальчика, были отняты ноги. Семья была очень бедна. Анна сейчас возвращалась из города, куда ходила продать сотканный ею холст и купить лекарство для больного. Леонора помогла бедной матери и обещала навещать их и помогать им. Благословения, которыми осыпала ее добрая Анна, болезненно отзывались в душе молодой женщины. Несмотря на это, Леонора сделалась частой гостьей в домике егеря. Она любила смотреть на лицо этой женщины, напоминавшее ей ее вторую мать и вызывавшее в ней тихие картины навсегда погибшего прошлого. Детям она носила игрушки и лакомства, а их невинные ласки доставляли ей меланхолическую радость.

Таким образом, она приобрела доверие этих добрых людей. Последние относились к ней с уважением и сочувствовали своей молодой госпоже, такой красивой, бледной и всегда такой печальной. В одно из таких посещений Леонорой хижины егеря, Анна рассказала своей благодетельнице, что у нее появилась надежда, что ее мальчику вернется способность ходить. Она узнала, что в окрестностях находится один святой монах, совершающий при помощи молитвы и возложения рук чудесные исцеления. Этого-то монаха она и хотела пригласить к своему больному сыну. Вследствие этого известия Леонора долго воздерживалась от посещения хижины. Но вот, в один прекрасный день, когда выдалась особенно чудная погода, она решила навестить Анну, желая повидать детей.

Уже приближаясь к хижине, молодая женщина почувствовала страх. Войдя же в дом, она остановилась бледная и смущенная: около больного, уже сидевшего в кресле, стоял высокий мужчина в белой доминиканской одежде. Что-то в фигуре этого человека показалось ей знакомым, голос его заставил молодую женщину задрожать. Леонора зашаталась и уцепилась руками за лутки двери. В ту же минуту монах обернулся и, подняв крест, со строгой печалью посмотрел на нее.

Это был Вальтер. При виде его, безумный ужас овладел Леонорой. Она почувствовала, точно бурный порыв ветра далеко отбрасывал ее от него. Точно гонимая фуриями, она бросилась вон из хижины и, задыхаясь, остановилась только у входа в замок. Но здесь силы оставили ее. Голова у нее кружилась, ноги подкашивались, и острая боль пронизывала ее грудь. К горлу ее точно подступал огненный поток. Вдруг поток крови хлынул из горла Леоноры и она без чувств упала на землю.

Несколько перепуганных слуг бросились к ней. Молодую женщину подняли, отнесли в ее комнату и предупредили мужа. Синьор Ридинг, обожавший свою супругу, страшно взволновался и призвал к изголовью больной всех лучших врачей Страсбурга. Когда последние объявили, что состояние больной в высшей степени серьезно, Ридинг поспешил известить мэтра Леонарда. Последний приехал на следующий же день и хотел дать больной лекарство, неизвестное современной фармакологии, так как он был ученый химик и доктор, но Леонора наотрез отказалась лечиться у него.

— Уже довольно умирала я наполовину! Теперь я хочу умереть, как следует. Осуждения же мне не избегнуть, как теперь, так и после, — с горечью ответила она.

Мэтр Леонард протестовал очень слабо против такого решения. Затем он уехал, поручив Ридингу следить за больной, чтобы ни один подозрительный человек не попал бы к ней.

Против всех ожиданий, Леонора настолько поправилась, что могла встать с постели, ходить, делать небольшие прогулки и даже принимать гостей. Однако, желтоватый оттенок ее лица, прежде такого белого и свежего, лихорадочный блеск ее глас и видимое угасание — все это указывало, что дни молодой женщины сочтены.

Леонора сама чувствовала, что жизнь отлетает от нее, и страшная тоска давила ее сердце. Не смерть пугала ее — она боялась адских мук, ожидающих ее после смерти.

Приближался праздник Пасхи. Адское товарищество собиралось отпраздновать его самыми кощунственными мистериями. Синьор Ридинг и почти все слуги, принадлежавшие к нечестивому обществу, собирались отправиться в замок мэтра Леонарда, где на этот раз должны были разыграться всевозможные оргии. Состояние здоровья Леоноры настолько ухудшилось, что пришлось отказаться от мысли взять ее с собой, чему несказанно радовалась молодая женщина.

Оставаясь дома, она просила мужа позволить жене егеря навещать ее. Ридинг охотно согласился на эту просьбу. Простая и наивная крестьянка не внушала ему никаких подозрений, а присутствие у больной этой доброй женщины позволяло ему взять с собой одну камеристку, которая была в отчаянии, что ей не придется присутствовать на таких блестящих празднествах. На другой день после отъезда почти всех обитателей замка, у Леоноры снова шла горлом кровь, и молодая женщина так ослабела, что должна была лечь в постель.

— Дорогая госпожа моя, — сказала Анна, с беспокойством наблюдавшая за Леонорой, — не пожелаете ли вы видеть священника и принять святые Тайны? Это облегчило бы и подкрепило вас.

Слова доброй женщины взволновали бедную Леонору. Заметавшись на кровати, она с тоской вскричала:

— О! Если бы я могла это сделать, но я не могу! Я проклята, осуждена и предназначена гореть в вечном огне!

Добрая женщина сначала подумала, что госпожа ее сошла с ума. Каким образом, она такая добрая, кроткая и милостивая, могла быть осуждена? Но когда она вспомнила, что синьор Ридинг пользуется весьма сомнительной репутацией, страх и жалость сдавили ей сердце. Сославшись на необходимость посмотреть, что делается дома, Анна вышла из замка и побежала к отцу Михаилу, жившему еще в окрестностях, ради исцеления нескольких бесноватых. Анна рассказала ему, что случилось, и умоляла навестить больную и излечить, если не тело, то хотя бы душу несчастной женщины. Отец Михаил выслушал ее с опущенной головой. Он понял, что для него настала минута высшего страдания и что он должен, если возможно, вырвать душу столь любимой женщины из власти сатаны, Михаил чувствовал, что все то, что произошло до этого дня, ничто в сравнении с борьбой, которая ожидает его. Тем не менее, он без малейшего колебания решил хотя бы силой проникнуть в замок и не покидать изголовья умирающей, пока та не скончается, примиренная с Господом.

— Я приду завтра утром, Анна! Приготовь так, чтобы этого никто не видел, угли, воду и кадильницу. Сегодня канун Страстной Пятницы, я должен провести в молитве, чтобы приготовиться к завтрашнему дню.

Оставшись один, отец Михаил простерся, надеясь в горячей молитве почерпнуть силу спасти душу Леоноры. Когда он прервал молитву, чтобы зажечь одну из свечей, он с удивлением увидел отца Лазаря, стоящего у дверей.

— Я явился помочь тебе, брат мой, и поддержать тебя в предстоящей борьбе. Я принес тебе некоторые вещи, которые понадобятся нам. Во сне я видел бедную женщину, душу которой мы будем оспаривать у ее ужасного обладателя. Тогда я немедленно же отправился в путь и, к счастью, прибыл вовремя.

Отец Михаил горячо поблагодарил его. При поддержке отца Лазаря он чувствовал себя непобедимым. Оба монаха стали обсуждать, как им действовать. Когда пустынник высказал убеждение, что мэтр Леонард лично явится отстаивать свою добычу, отец Михаил спросил, действительно ли он считает его за гения зла?

Отец Лазарь улыбнулся.

— Нет, для того, чтобы быть воплощением всемогущего зла, он слишком ничтожен. Он только орудие сатаны, как и все те, кого он обольстил. Он только глубже изучил науку зла и через это сделался одним из начальников. Мэтр Леонард — это боевое имя адских вождей; оно переходит от одного к другому. Тот, кого ты знаешь, при жизни назывался Бертольдом Шварцфельсом, и я его очень хорошо знал.

— Как? — в ужасе вскричал отец Михаил. — Человек, который, как я видел, ест, пьет и предается всевозможным излишествам — мертвец, призрак? Возможно ли это?

— Да, мой брат, это возможно. Это очень хитрые и опасные существа. Они ускользают из могилы, питаются каким-то неизвестным соком и вращаются среди нас, причем никто и не подозревает кто они такие.

— И вы знали этого Бертольда? Вы уверены, что он умер?

— Увы! Относительно этого я не могу ни минуты сомневаться. Ты сам убедишься в этом, когда я расскажу тебе в кратких словах его странную историю.

Когда я был молод и вел еще в этой же самой стране светскую жизнь, моим соседом был один старый очень богатый джентльмен — граф. Бертольд был его племянником, и я в первый раз встретился с ним у графа. Уже и тогда поговаривали, что Бертольд занимается черной магией и алхимией, и что он обладает необыкновенными познаниями в этой темной науке.

Прибавляли еще, что он расточил свое наследство и что у него остался один только старый замок, где он устроил свою лабораторию, и где жил ты сам вместе с несчастной Леонорой.

Граф имел двоих детей: сына — красивого и достойного молодого человека, бывшего моим другом, и дочь Агнессу, ангела красоты и добродетели, которая была тогда моим идеалом. Каким колдовством удалось Бертольду отвратить от меня сердце Агнессы и приобрести самому ее любовь, я не знаю, только он обольстил молодую девушку и потом бросил ее. Только спустя долгие годы я узнал имя обольстителя; несчастная же упорно умалчивала о нем, даже клялась, что уже вовсе невероятно, что она позабыла его имя. Разбитая нравственно, она приняла пострижение.

В том же году ее старший брат Эбергардт разбился насмерть, упав с лошади. Падение это было совершенно необъяснимо. Конюший его всю жизнь свою хранил убеждение, что лошадь была заколдована, так как она сбросила всадника, точно одержимая сатаной.

Бертольд остался единственным наследником графа. В это время, не знаю каким образом, в руки несчастного отца попали доказательства темной жизни его племянника и его занятий черной магией. Будучи человеком добрым и благочестивым, граф не захотел окончательно губить племянника. Он потребовал только, чтобы тот раскаялся, отказался от отношений с сатаной и искупил совершенное им зло, сделавшись монахом. Иначе, он грозил донести на него правосудию, как на колдуна. Скрипя зубами, пойманный как мышь в мышеловку, Бертольд должен был уступить. Он поступил в один Бенедиктинский монастырь, расположенный недалеко отсюда. Теперь от монастыря этого остались одни только развалины. Дядя богато одарил его; умирая, он завещал монастыря еще большее состояние. Бедный граф думал, что он спас от гибели душу племянника. Как он ошибался!

Настоятель монастыря, в котором постригся Бертольд, принадлежал к числу тех священников, которые примкнули к секте люцеферян, с целью удовлетворения своих скотских страстей. Благодаря ему нравственное разложение охватило всю общину, а Бертольд — волшебник и поклонник шабаша, был для них драгоценным приобретением. В то время я сам находился во власти демона. На одном из шабашей я встретил Бертольда, сделавшегося одним из самых ярых кощунцев, и его настоятеля, бывшего тогда мэтром Леонардом. Презренный монах-настоятель скоро погиб. Его нашли мертвым, кажется на самом холме проклятой лужайки, но этот факт был скрыт от всех, и его с почетом похоронили на монастырском кладбище. Тогда Бертольд, или вернее отец Беатус, так как ему при пострижении было дано это имя, занял место покойного настоятеля. Еще безбожнее и нечестивее прежнего настоятеля он устраивал оргии шабаша в самых стенах монастыря. К стыду своему я должен признаться, что сам присутствовал на нескольких из этих кощунственных сборищах, а также и на том, когда небесное мщение постигло Бертольда.

В ту ночь, на алтаре вместо изображения Искупителя, высился нечестивый козел. Преисполненный нечестивого цинизма, проклятый настоятель взял святую реликвию и со страшными проклятиями стал профанировать ее. Вдруг, Бог знает откуда, сверкнула молния — и нечестивый монах упал мертвым на ступенях алтаря.

Еще несколько наиболее виновных монахов были так сильно поранены, что очень серьезно заболели. Я сам констатировал тогда смерть преступного настоятеля. Слух же был распущен, что он умер от разрыва сердца, и его похоронили, как и его предшественника, на монастырском кладбище. Ночью после похорон, огонь охватил весь монастырь. Большая часть спавших монахов, а также и все больные, о которых я говорил, погибли в пламени. Некоторые же из оставшихся в живых раскаялись.

От монастыря остались только арочная галерея, часть церкви и кладбище.

Ты, может быть, видел в долине эти развалины. Они пользуются очень дурной славой, так что даже прохожие избегают приближаться к ним, и, как ты сейчас увидишь, не без основания. Еще до разрушения монастыря на его счет ходили подозрительные слухи и епископ предлагал его закрыть. После пожара свидетели показали, что в развалинах монастыря проводился шабаш и что даже сам покойный настоятель выходит из могилы, чтобы принимать в нем участие.

Подтверждение этого факта я уже узнал гораздо позже от одного монаха, с которым мы разговорились об этом печальном событии.

Он мне рассказал, что бедная Агнесса, узнав о пожаре монастыря, пожелала побывать там, с целью посмотреть, не повреждена ли могила ее отца. Приехав в монастырь, она приказала сделать кое-какие поправки. Ночью, накануне своего отъезда, она отправилась помолиться на могиле отца и проститься с ней.

Сопровождавшая ее послушница боялась идти ночью на кладбище, пользовавшееся такой дурной славой; но Агнесса была мужественна. Она желала помолиться и поплакать в одиночестве. Погрузившись в свои думы, Агнесса и не заметила, как наступила полночь.

Вдруг поднялся страшный шум и пронесся бурный порыв ветра, заставлявший гнуться и трещать деревья. Блуждающие огоньки перебегали по надгробным памятникам. Вдруг при свете молнии, один из надгробных камней приподнялся и из могилы вышел человек, который некогда обольстил и покинул ее.

Фосфоресцирующие глаза призрака точно впились в нее, лишая ее мужества. Онемев, точно парализованная, она не протестовала даже и тогда, когда тот подошел к ней, стал говорить о своей любви и, наконец, увлек ее на шабаш, где она перенесла массу позора.

Доведенная до отчаяния, Агнесса кончила тем, что призвала Иисуса и Марию. Тогда чудовище хотело задушить ее, но должно было оставить, так как пропел петух.

На следующее утро, сопровождавшая Агнессу сестра нашла ее умирающей. Тот самый монах, о котором я говорил тебе, в последний раз причастил ее и из ее собственных уст узнал все подробности, которые я только что рассказал.

С тех пор милость коснулась меня. Я забыл Бертольда и ничего не слышал о нем до тех пор, когда столкнулся с ним, как с твоим и бедной Леоноры преследователем. Я узнал также, что этот живой мертвец председательствует на шабашах и пребывает в замке своих предков, уже давно перешедшем в руки его отдаленных родственников. Но никто из настоящих владельцев не пожелал не только жить в нем, но даже просто навестить его. Его просто оставили разрушаться от времени. Никто из семейства и не подозревал, что их зловещий кузен, умерший пятьдесят лет тому назад, снова поселился в нем.

— Какое ужасное и опасное существо! Неужели терпение Господне не истощится? Неужели Он не низвергнет его в бездну, где и есть его настоящее место? — со вздохом заметил Михаил.

— Я надеюсь, что мера его преступлений переполнилась и что час его пробил! — торжественным тоном ответил отец Лазарь. — А теперь, мой сын, пойдем! Пора нам отправиться к жертве, находящейся еще в опасности.

Оба монаха быстро сделали последние приготовления. Они взяли с собой сотню восковых свеч, большой сосуд со святой водой и чашу со святыми дарами.

В это время жена егеря, дрожа от страха, приготовила все, как приказал ей отец Михаил. Но больше всего ее озабочивала сама больная. Она как-то сразу стала беспокойна, плакала, жаловалась на острую боль во всем теле и, несмотря на свою слабость, хотела, во что бы то ни стало, встать с постели и оставить замок. Анна поняла, что ее мучает демон, и всеми силами старалась помешать ей бежать до прибытия священника.

Беспокойство Леоноры все возрастало. Она дрожала всем телом и горько рыдала. Наконец, с гневом оттолкнув Анну, она встала и, несмотря на свою слабость, накинула на себя одежды.

— Я не могу оставаться здесь! Я должна бежать! — вскричала она.

С этими словами она бросилась к двери, нанося удары Анне, которая с такой силой уцепилась за нее, что еда сама не упала.

Вдруг Леонора остановилась и упала на колени, причем лицо ее отвратительно исказилось. На пороге двери появился отец Лазарь с чашей и отец Михаил с зажженной свечой в руках.

— О, святые отцы! Сам Бог привел вас! Я не в силах был бы уж больше помешать ей бежать! — вскричала жена егеря, осеняя себя крестным знамением.

— Она никуда не убежит! — торжественно сказал отец Михаил, поднимая Леонору, которая лежала как мертвая, и перенес ее на кровать.

Затем он стал поспешно помогать отцу Лазарю в его приготовлениях. Тот вынул из принесенного им с собой пакета семисвечник и напрестольный покров, который и разостлал перед дверью у порога. Семисвечник с зажженными свечами он поставил в изголовьях, а в ногах — большое распятие. Вокруг было зажжено сорок восковых свечей. Вся комната была окроплена святой водой и окурена ладаном. Когда отец Михаил снял с себя крест и надел его на шею умирающей, послышалось рычание и вой, напоминавшее вой волков, когда они рвут друг друга. Леонора извивалась в ужасных конвульсиях. Затем из ее одежд выползли ящерицы и свалились с кровати. Не находя себе выхода, они устремились в камин, где пылал огонь. Раздались крики и громовые раскаты. По комнате залетали огненные спирали и также исчезали в камине.

Затем воцарилась тишина и Леонора открыла глаза.

— Вальтер! — пробормотала она, узнавая монаха, — О, спаси меня! Не отдавай моей души демону!

— Не бойся ничего, дочь моя! — с любовью сказал он.

— Ты будешь спасена! Чудовища, которые так мучили тебя, не могут переступить этого порога. Посмотри сколько здесь света! Святое распятие перед тобой, напрестольный покров лежит у порога, а здесь, на столе, стоит чаша со святыми дарами. Ты не умрешь, не приняв святых Тайн и не примирившись с Богом! Сам Господь послал нас сюда поддержать тебя. А теперь, моя бедная Леонора, помолимся вместе!

Отец Михаил преклонил колена. Взяв руки умирающей, он сложил их и заставил Леонору повторять слова молитвы, которую начал читать. Леонора послушно стала повторять за ним святые слова, несмотря на испытываемую ею страшную боль. Только крики выдавали ее страдания. Демоны, точно бешенные, обрушились на бедную Леонору, то давя ее тяжестью скалы, то так сильно щипая, что ей казалось, что ее тело рвут на части. Затем, она чувствовала ощущение, как будто у нее выдергивают волос за волосом. Наконец, ее охватил невыносимый холод. Но так как, несмотря на все, Леонора продолжала молиться, страдания эти мало-помалу утихли, уступив место глубокому спокойствию.

Этот отдых длился несколько часов и принес молодой женщине много облегчения. В первый раз, в течении долгих лет, она была в состоянии с любовью и надеждой обратить свои мысли к Богу.

В полночь замок наполнился шумом и гамом. Раздалось ржание лошадей и топот копыт. Собаки лаяли, слуги кричали. Несколько минут спустя, синьор Ридинг бросился к комнате Леоноры, но, как приросший к земле, остановился у порога, изрыгнув отвратительное проклятие.

Он был отвратителен в свой растерзанной одежде, с растрепанными волосами, искаженным лицом и ручьями пота, которыми он обливался всякий раз, как делал усилие переступить через напрестольный покров, преградивший ему путь. С пеной у рта от ярости, он пытался направить на монахов нечистые существа, но это ему не удалось. Тогда он изменил тактику и стал умолять, чтобы его пустили проститься с любимой женой, но монахи не обращали на него никакого внимания. Отец Михаил поддерживал Леонору, вытирал холодный пот, выступавший на ее лбу, и давал ей пить святую воду. Отец же Лазарь громко молился, наполняя комнату клубами ладана. Вдруг глухой гром потряс землю и поколебал массивные стены замка. Пронзительный свист пронесся по воздуху и на пороге комнаты появился сам мэтр Леонард.

Вид его был ужасен; он положительно был неузнаваем. Гнев и адская злоба исказили его угловатое лицо, принявшее зеленоватый оттенок, как у мертвеца. Маленькие, кривые рожки виднелись на его лбу. Все его тело тряслось, как в лихорадке. Изрыгая проклятия и потрясая руками с кривыми, согнутыми пальцами, мэтр Леонард приказывал Нахэме — своему созданию, своему дыханию, своей рабе встать и немедленно же подойти к нему. И такова еще была власть чудовища над своей несчастной жертвой, что та, бледная и дрожащая, повиновалась. Но отец Михаил схватил ее и, прижав к себе, не позволил ей шевельнуться. Отец Лазарь встал перед дверью и вскричал громовым голосом, потрясая крестом:

— Пришел конец твоему могуществу, отвратительное исчадие ада! Ты не получишь этой души, так как часы твои сочтены и ты будешь предан мукам, которым так долго подвергал других!

Точно охваченный безумием, мэтр Леонард стал кататься по полу, извиваясь подобно змее и изрытая такие нечестивые проклятия и произнося такие ужасные заклинания, что даже мужественные монахи побледнели и дрожь потрясла их. Бедная Леонора все еще лежала в объятиях отца Михаила и шептала благословения и слова благодарности. Ридинг тоже пытался еще раз переступить через напрестольный покров, но упал, как пораженный молнией, и больше не шевелился.

Наконец мэтр Леонард стал немного хладнокровней. Как черная туча уселся он на пороге, подстерегая каждое движение монахов, смущая их своими богохульствами и осыпая Леонору, которую снова уложили на постель, проклятиями и упреками, наполнявшими немым ужасом душу молодой женщины.

Так прошли ночь и день Великой субботы. Когда же настала Великая ночь накануне Пасхи, ярость снова овладела мэтром Леонардом, не покидавшим порога комнаты. Изрытая зеленоватую пену, рыча и топая ногами, он вскричал:

— Отдай мне кольцо, которое ты носишь на пальце, презренная! Этим талисманом я охранял тебя. Отдай мне его, так как ты отрекаешься от меня!

— Нет! — ответил отец Михаил, снимая кольцо и кладя его на стол, — Этот адский талисман останется здесь и исчезнет в то же самое время, когда свершится освобождение этой измученной души!

Разгаданный в своей последней хитрости, мэтр Леонард поднялся и, видимо, хотел бежать. Тогда отец Лазарь воздел обе руки и повелительно крикнул:

— Стой! Не смей двинуться с этого порога, пока тебя не поразит Божественное правосудие!

Испуская дикие крики и рев, потрясавший стены, мэтр Леонард упал на пол, грыз землю и, наконец, стал просить и умолять отпустить его, но отец Лазарь был непоколебим. Пока он держал ниспровергнутым это опасное существо, отец Михаил приобщал святых Тайн Леонору. Едва только святые Дары коснулись ее губ, как молодая женщина выпрямилась, все преобразилась и радостно вскричала:

— Да будет благословен Господь! Я спасена!

С этими словами она упала мертвой на подушки. В эту минуту раздался звон колоколов, возвещавший Воскресение Иисуса Христа. Яснее всех выделялся гул большого колокола Страсбургского собора. При этом сигнале отец Лазарь вскричал:

— Бертольд Шварцфельс, нечестивый отец Беатус, священник-отступник, живой мертвец! Превратись в пыль, к которой ты принадлежишь по божеским и человеческим законам! Этим святым крестом я разрываю адские узы, связывающие твою душу с этим телом, предназначенным для тления. Умри! Умри! Умри! Во имя Всемогущего Бога, я приказываю тебе вернуться в твою могилу!

Мэтр Леонард сидел неподвижно. Клубы дыма и красноватого пламени вырывались из него. Вдруг из пространства мелькнула молния; вдали раздался удар грома. Когда облако черного дыма рассеялось, на каменных плитах лежал труп монаха, с почерневшим лицом, в одежде, почти полностью сожженной небесным огнем.

Когда волнение обоих монахов немного улеглось, они горячо возблагодарили Бога за великую победу, которую Он даровал им. Затем, так как наступал день, они оставили комнату умершей, чтобы сделать необходимые распоряжения для погребения Леоноры и ужасного настоятеля отца Беатуса. По приказанию епископа, тело Бертольда было водворено в его прежнюю могилу, которая была запечатана священным воском с изображением креста. Что же касается тела Леоноры, то по просьбе брата Михаила оно было перенесено на кладбище монастыря святого Лазаря, где и было похоронено. Здесь, благодаря молитвам добрых отцов и бывшего жениха Леоноры, оно было в безопасности от всяких нападений демонов.

Слух об ужасном событии, имевшем место в замке, в ночь на святую Пасху, быстро распространился в народе.

Синьор Ридинг, заподозренный в сношениях с дьяволом, был арестован и посажен в тюрьму. Когда следствие с очевидностью доказало его виновность и убедилось, что он посещал шабаш и исполнял сатанинские обряды, Ридинг был осужден на смерть и сожжен живым на большой площади Страсбурга.

Множество его слуг и других лиц, уличенных в сообщничестве с ним, разделили его участь. Долго все говорили об этой ужасной казни. Никогда еще не видели на костре более богатой жертвы. Имения синьора Ридинга были конфискованы, а замок его превращен в госпиталь.

Рассказывали, что ежегодно, в ночь накануне Пасхи, по длинным коридорам замка пробегал высокий монах с искаженным от безумного ужаса лицом, преследуемый громадным черным козлом, изрыгавшим из ноздрей пламя. Взволновались и владельцы замка мэтра Леонарда. Барон Шварцфельс, внучатый кузен преступного Бертольда, отправился лично в замок, в сопровождении своего капеллана. Древнее здание имело теперь вид развалин, и было мрачней и угрюмей, чем когда-либо.

Внутри замка нашли много золота, драгоценных камней и дорогой посуды, но ни Оксората, ни других карликов. Лаборатория осталась нетронутой, но все эссенции, мази и манускрипты исчезли. Громадный очаг, на котором стояли пустые склянки и разбитые реторты, дал трещину во всю высоту. Все золото и драгоценные вещи, найденные в замке, были розданы по приказанию барона Шварцфельса бедным, а сам замок решено было превратить в монастырь. Но этому проекту не суждено было осуществиться. Во время одной ужасной грозы, молния ударила в проклятое жилище и пожар уничтожил его до основания.

Замок превратился в развалины. Не проходило года, чтобы молния снова не опустошала его. Башни рушились, ограды падали, стены рассыпались. Скала же сделалась совершенно обнаженной, и народ прозвал ее «скалой дьявола». Но легенда о восковой фигуре пережила и разрушенный замок и протекшие века. Она передавалась из поколения в поколение. Еще и теперь рассказывают историю про мэтра Леонарда — живого мертвеца, про его жертву Леонору, про адскую восковую фигуру и про великую победу, одержанную небом над адскими силами.