324[1]
Один, слышь, царь велел созвать со всего царства всех, сколь ни есть, бар[2], всех-на-всех к себе, и вот этим делом-то заганул[3] им загадку: «Нуте-ка, кто из вас отганёт? Загану я вам загадку: кто на свете лютей и злоедливей, — говорит, — всех?» Вот они думали-думали, думали-думали, ганали-ганали[4], и то думали и сё думали — всяко прикидывали, знашь, кабы отгануть. Нет, вишь, никто не отганул. Вот царь их и отпустил; отпустил и наказал: «Вот тогда-то, смотрите, вы опять этим делом-то ко мне придите».
Вот, знашь, меж этим временем-то один из этих бар, очень дошлый[5], стал везде выспрашивать, кто что ему на это скажет? Уж он и к купцам-то, и к торгашам-то, и к нашему-то брату всяко прилаживался: охота, знашь, узнать как ни есть да отгануть царску-то загадку. Вот один горшеня, что, знашь, горшки продаёт, и выискался.
— Я, слышь, сумею отгануть эту загадку!
— Ну скажи, как?
— Нет, не скажу, а самому царю отгану.
Вот он всяко стал к нему прилаживаться: «Вот то и то тебе, братец, дам!» — и денег-то ему сулил, и всяку всячину ему представлял. Нету, горшеня[6] стоял в одном, да и полно: что самому царю, так отгану, беспременно отгану; опричь[7] — никому! Так с тем и отошёл от него барин, что ни в жисть, говорит, не скажу никому, опричь самого царя.
Вот как опять, знашь, сызнова собрались бары-то к царю и никто опять не отганул загадку-то, тут барин-от тот и сказал:
— Ваше-де царское величество! Я знаю одного горшеню; он, — говорит, — отганёт вам эту загадку.
Вот царь велел позвать горшеню. Вот этим делом-то пришёл горшеня к царю и говорит:
— Ваше царское величество! Лютей, — говорит, — и злоедливей всего на свете казна[8]. Она очень всем завидлива: из-за нее пуще[9] всего все, слышь, бранятся, дерутся, убивают до смерти друг дружку: в иную пору режут ножами, а не то так иным делом. Хоть, — говорит, — с голоду околевай, ступай по́ миру, проси милостыню, да того гляди — у нищего-то суму отымут, как мало-мальски побольше кусочков наберёшь, коим грехом ещё сдобненьких. Да что и говорить, ваше царское величество, из-за неё и вам, слышь, лихости[10] вволю[11] достается.
— Так, братец, так! — сказал царь. — Ты отганул, — говорит, — загадку; чем, слышь, мне тебя наградить?
— Ничего не надо, ваше царское величество!
— Хошь ли чего, крестьянин? Я тебе, слышь, дам.
— Не надо, — говорит горшеня, — а коли ваша царска милость будет — говорит, — сделай запрет продавать горшки вот на столько-то вёрст отсюдова: никто бы тут, опричь меня, не продавал их.
— Хорошо! — говорит царь, и указал сделать запрет продавать там горшки всем, опричь его. Горшеня вот как справен стал от горшков, что на диво!
А вот как царь, знашь, в прибыль ему сказал, чтоб никто к нему не являлся без горшка, то один из бар, скупой-перескупой, стал торговать у него горшок. Он говорит:
— Горшок стоит пятьдесят рублёв.
— Что ты, слышь, в уме ли? — говорит барин.
— В уме, — говорит горшеня.
— Ну, я в ином месте куплю, — говорит барин. После приходит:
— Ну, слышь, дай мне один горшок!
— Возьми, давай сто рублёв за него, — говорит горшеня.
— Как сто рублёв? С ума, что ли, — говорит, — сошёл?
— Сошёл али нет, а горшок стоит сто рублёв.
— Ах ты, проклятый! Оставайся со своим горшком! — и ушёл опять тот барин.
Уж думал он без горшка сходить к царю, да обдумался: «Нехорошо, слышь, я приду к нему один, без горшка». Сызнова воротился.
— Ну, — говорит, — давай горшок: вот тебе сто рублёв.
— Нет, он стоит теперь полторы сотни рублёв, — говорит горшеня.
— Ах ты, окаянный!
— Нет, я не окаянный, а меньше не возьму.
— Ну, продай мне весь завод: что возьмёшь за него?
— Ни за какие деньги не продам, а коли хошь — даром отдам тебе: довези меня, — говорит, — на себе верхом к царю.
Барин-то был очень скуп и оченно завидлив, согласился на это и повёз горшеню на себе верхом к царю. У горшени руки-то в глине, а ноги-то в лаптях торчали клином. Царь увидал, засмеялся:
— Ха-ха-ха!.. Ба! Да это ты! (узнал, слышь, барина-то, да и горшеню-то). Как так?
— Да вот то и то, — рассказал горшеня обо всём царю.
— Ну, братец, снимай, слышь, всё с себя и надевай на барина, а ты (барину-то сказал) скидай всё своё платье и отдай ему: он теперь будет барином на твоём месте в вотчине, а ты будь заместо его горшенею.
325[12]
Горшеня едет-дремлет с горшками. Догнал его государь Иван Васильевич.
— Мир по дороге!
Горшеня оглянулся.
— Благодарим, просим со смиреньем.
— Знать, вздремал?
— Вздремал, великий государь! Не бойся того, кто песни поёт, а бойся того, кто дремлет.
— Экой ты смелый, горшеня! Люблю этаких. Ямщик, поезжай тише. А что, горшенюшка, давно ты этим ремеслом кормишься?
— Сызмолоду, да вот и середовой[13] стал.
— Кормишь детей?
— Кормлю, ваше царское величество! И не пашу, и не кошу, и не жну, и морозом не бьёт.
— Хорошо, горшеня, но всё-таки на свете не без худа.
— Да, ваше царское величество. На свете есть три худа.
— А какие три худа, горшенюшка?
— Первое худо: худой шабёр[14], а второе худо: худая жена, а третье худо: худой разум.
— А скажи мне, которое худо всех хуже?
— От худого шабра уйду, от худой жены тоже можно, как будет с детьми жить; а от худого разума не уйдёшь — всё с тобой.
— Так, верно, горшеня! Ты мозголов. Слушай! Ты для меня — а я для тебя. Прилетят гуси с Руси, пёрышки ощиплешь, а по-прави́льному покинешь!
— Годится, так покину — как придёт, а то и наголо.
— Ну, горшеня, постой на час! Я погляжу твою посуду.
Горшеня остановился, начал раскладывать товар. Государь стал глядеть, и показались ему три тарелочки глиняны.
— Ты наделаешь мне этаких?
— Сколько угодно вашему царскому величеству?
— Возов десяток надо.
— На много ли дашь время?
— Месяц.
— Можно и в две недели представить, и в город. Я для тебя, ты для меня.
— Спасибо, горшенюшка!
— А ты, государь, где будешь в то время, как я представлю товар в город?
— Буду в дому у купца в гостях.
Государь приехал в город и приказал, чтобы на всех угощениях не было посуды ни серебряной, ни оловянной, ни медной, ни деревянной, а была бы все глиняная.
Горшеня кончил заказ царский и привёз товар в город. Один боярин выехал на торжище к горшене и говорит ему:
— Бог за товаром, горшеня!
— Просим покорно.
— Продай мне весь товар.
— Нельзя, по заказу.
— А что тебе, ты бери деньги — не повинят из этого, коли не взял задатку под работу. Ну, что возьмёшь?
— А вот что: каждую посудину насыпать полну денег.
— Полно, горшенюшка, много!
— Ну, хорошо, одну насыпать, а две отдать — хочешь?
И сладили.
— Ты для меня, а я для тебя.
Насыпают да высыпают, сыпали, сыпали… денег не стало, а товару ещё много. Боярин, видя худо, съездил домой, привёз ещё денег. Опять сыплют да сыплют — товару всё много.
— Как быть, горшенюшка?
— Ну что, не жадал[15]? Нечего делать, я тебя уважу — только знаешь что: свези меня на себе до этого двора, отдам и товар и все деньги.
Боярин мялся, мялся — жаль и денег, жаль и себя; но делать нечего — сладили. Выпрягли лошадь — сел мужик, повёз боярин; в споре́ дело. Горшеня запел песню, боярин везёт да везёт.
— До коих же мест везти тебя?
— Вот до этого двора и до этого дому.
Весело поёт горшеня, против дому он высоко поднял. Государь услыхал, выбег на крыльцо — признал горшеню.
— Ба! Здравствуй, горшенюшка, с приездом!
— Благодарю, ваше царское величество.
— Да на чём ты едешь?
— На худом-то разуме, государь.
— Ну, мозголов, горшеня, умел товар продать! Боярин! Скидай строевую одежду и сапоги, а ты, горшеня, кафтан, и разувай лапти; ты их обувай, боярин, а ты, горшеня, надевай его строевую одежду. Умел товар продать! Не много послужил, да много услужил — а ты не умел владеть боярством. Ну, горшеня, прилетали гуси с Руси?
— Прилетали.
— Перышки ощипал, а по-прави́льному покинул?
— Нет, наголо, великий государь, — всего ощипал.
Примечания
- ↑ Записано в Чистопольском уезде Казанской губ.
- ↑ Бояр, господ.
- ↑ Загадал.
- ↑ Гадали.
- ↑ Дошлый — смышлёный, догадливый.
- ↑ Горшечник.
- ↑ Опричь — кроме.
- ↑ Деньги.
- ↑ Больше.
- ↑ Вреда.
- ↑ Много.
- ↑ Записано в Симбирской губ. Н. М. Языковым со слов крестьянина села Головина и первоначально напечатано в журнале «Москвитянин» (1842, № 1, с. 130—131).
- ↑ Середовой человек — человек средних лет, между 30 и 50 годами. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Сосед.
- ↑ Не ожидал.