Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
НАПОЛЕОН БОРЕТСЯ ЗА МИР
правитьФранцузские выборы проходят довольно вяло. Экономический кризис во Франции углубляется и расширяется. Он с каждым днем все более и более дает себя чувствовать все более и более широким массам населения, но острота его еще не та, что в Америке, Англии и Германии. Поэтому он не вызвал еще того обострения классовой борьбы, которое приводит к кристаллизации двух крайних социальных флангов, ищущих выхода в двух противоположных направлениях и борющихся за решающие слои населения с величайшей страстностью. Между так называемыми правыми и левыми частями французской буржуазии различия незначительны. Победа так называемого «левого блока» не изменила бы французской политики ни в чем существенном. Это доказала победа «левого блока» в 1924 г. Он оказался неспособным провести хотя бы одну из тех реформ, которые значатся в программе буржуазного радикализма во Франции. Перед лицом мирового кризиса он был бы столь же беспомощным, как и английские консерваторы, немецкая народная партия и другие непосредственные представители финансового капитала. Лепет г. Кайо, несколько лет назад считавшегося великим человеком французского радикализма, показьгеает все убожество мысли так называемой «левой» французской буржуазии. Внутренние вопросы играют главную роль во французской предвыборной кампании. Но тот факт, что во время этой кампании г. Тардье бросается очертя голову в поезд и почти каждые несколько дней совершает путешествие из Парижа в Женеву и обратно, показывает, что независимо от настроения широких слоев буржуазии, мало интересующейся вопросами внешней политики, внешнеполитические противоречия не менее определяют перспективы дальнейшего развития положения во Франции, чем внутренние отношения.
Когда после обеда для 2 000 человек, на котором, по тщательному подсчету польского телеграфного агентства, было съедено 2 000 кур и 360 кило гусиной печенки и выпито 3 000 бутылок вина, — выборная кампания во Франции, как вцдим, началась очень вкусно, — г. Тардье выступил с «великой» речью 12 апреля в Женеве, то он выступил в качестве единственного реалистического «пацифиста». Защищая тяжелые орудия, крупные танки, бомбовозы, г. Тардье доказывал, что все это он делает во имя мира. Нет закона без жандарма, — кричал г. Тардье, апеллируя к чувству собственности мелкой буржуазии, которая не представляет себе мира без жандармов. — Если вы хотите иметь мир между народами, то на страже международных законов должен тоже стоять жандарм. А так как ему придется иметь дело не с похитителями куриц, а с целыми нациями, то ему нужны тяжелые танки, тяжелая артиллерия и бомбовозы. Пусть Лига наций возьмет на себя роль этого жандарма, тогда Франция откажется от собственного тяжелого вооружения и готова его передать Лиге наций. Франция — чемпион мира, но мира обеспеченного международной армией, находящейся в распоряжении Лиги наций и имеющей перевес в вооружениях над национальными армиями. Г-н Тардье с большим искусством разбивал попытки провести грань между нападением и обороной. Чтобы оборона была действительной, она должна поставить себе задачу сокрушить врага, и тогда ей нужны все средства, которыми обладает нападающий. А раз нельзя делать различия между средствами обороны и средствами нападения, то нельзя уничтожать тяжелые военные средства, надо их только интернационализировать. Франция — единственная страна, имеющая конкретную интернациональную программу, программу, гарантирующую проведение в жизнь международных договоров, без сохранения и соблюдения которых нет мира.
Искусная диалектика г. Тардье, позаимствовавшего многое у Клаузевица, имеет все же большие изъяны. Если трудно отделить средства нападения от средств обороны, если существует возможность, что некоторые страны, не считающиеся с решениями Лиги наций, могли бы тайком заводить у себя запрещенные тяжелые средства борьбы, — а это г. Тардье утверждал с известной долей правды, — то как быть с интернациональной армией? Ведь г. Тардье не предлагает собрать ее в Швейцарии с тяжелыми танками, бомбовозами и тяжелой артиллерией? Он хочет, чтобы она составлялась из определенных частей национальных армий. Где же гарантия, что в случае военной опасности какая либо страна не захочет использовать имеющиеся у нее «на хранении» средства независимо от Лиги наций, а может быть и вопреки Лиге наций? Мы не будем говорить, о чем г. Тардье умалчивает, о том, что трудно было бы передать на хранение Лиги наций наиболее агрессивные средства морской борьбы вроде дредноутов хотя бы по той причине, что их нельзя поместить ни в Женевском, ни в Боденском озерах. Дыра в диалектике г. Тардье показывает, что дело идет не о реальном политическом плане, а о политическом маневре, который должен, с одной стороны, доказать миролюбие Франции, а с другой — сохранить в ее руках громадные средства военного превосходства, и это превосходство должно послужить французскому империализму в качестве последнего аргумента. Французская дипломатия сердится, когда кто-нибудь говорит об опасности французского милитаризма.
— Помилуйте, мы не стремимся ни к каким новым завоеваниям. С нас достаточно труда удерживать то, что завоевано французским оружием в великой империалистической войне. Нам не нужны новые колонии, в то время, когда наши еще пустуют. Франция защищает только мир, защищает мирные договоры.
В этих заявлениях есть зерно правды. Если бы Франция могла сохранить без войны то, что она завоевала, она была бы самой мирной державой. Французский мир, это — мир насытившегося завоевателя, но в том-то и трагедия французского империализма, что Франция не может без новой войны сохранить завоеванное.
Версальский мир оторвал от Германии богатые области; он разложил на атомы всю Юго-восточную Европу; он углубил экономический кризис, переживаемый Германией наравне со всем капиталистическим миром. Юго-восток Европы не может жить в состояний расчленения его хозяйства. Германия не хочет и не может примириться с Версальским миром, а на страже этого Версальского мира стоят, кроме Франции, Польша, Чехо-Словакия, Югославия, Румыния, связанные с Францией тем, что каждая из них возникла за счет других наций, тем, что каждая из них имеет поэтому врагов и ищет помощи у сильного союзника. И каждый из вассалов Франции, который должен быть ей в помощь, становится камнем, тянущим Францию в омут войны.
Франция накопила миллиарды на основе выжатых из Германии репараций, активного торгового баланса и своих доходов от туристов. Эти миллиарды требуют применения. Страны юго-восточной Европы и Польша, это — страны военной опасности. Французский рантье боится помещать туда свои капиталы. Бок-о-бок с Францией находится Германия, нуждающаяся в этих капиталах. Но нельзя усиливать Германию экономически, не усиливая ее этим политически. И французские капиталы боятся итти в Германию.
Опасность угрожает не только Версальскому миру. Она угрожает капиталам, накопленным Францией. Английский экономист Поль Айнциг в своей книге «За кулисами международных финансов» (Лондон, 1932 г.) показывает, как начали таять французские капиталы. Он указывает, что растет пассивность французского торгового баланса, что падает французский вывоз предметов роскоши, уменьшается, вследствие кризиса, поток туристов, привозящих свое золото во Францию. Он указывает на то, что Франция должна расходовать значительные средства, чтобы спасти своих вассалов от банкротства, и приходит к убеждению, что ликвидный капитал, накопленный Францией в размере около 8 млрд руб., начинает таять такими темпами, что к концу 1933 г. в руках Франции будет не больше каких-нибудь 5 млрд руб. Французские вооружения пожирают огромные суммы. Бюджетный дефицит заставит Францию нажать на налоговый пресс. Но забота о защите версальских завоеваний — не единственная забота французского империализма.
Он понимает великолепно, что дело не только в его борьбе с Германией, но и в положении, в котором он очутится в тот момент, когда гиганты мировой политики — Англия и Америка — вступят в бой, когда станет в порядок дня вопрос о новом переделе мира. Французский капитализм с его колониями, огромные пространства которых не заполнены человеческим трудом и капиталом, с его морскими базами, разбросанными по Атлантическому океану и в таких стратегических пунктах, как переходы из Индийского в Тихий океан, неминуемо станет центром притяжения для борющихся сторон. И Франция, снедаемая страхом за свои завоевания в Европе и в колониях, должна думать о том, в каком она очутится положении в случае новой мировой империалистической войны.
Если она будет играть роль союзницы одного из воюющих лагерей, ей придется неминуемо стать разменной монетой по окончании войны. Все это скрыто от широких мелкобуржуазных масс, но глубоко беспокоит французскую дипломатию. Уже в момент великих побед, в момент, когда они закреплялись в Версале на бумаге мирного договора, Клемансо душили кошмары будущего. Он то мечтал о расчленении Германии, прислушиваясь к словам Фоша о необходимости завоевать левый берег Рейна, то бросался в объятия англичан и американцев, чтобы получить от них гарантию своих завоеваний. Он ее не получил. И вся послевоенная история Франции заполнена этим исканием гарантий завоеваний. Франция чувствует, что она одержала слишком большую победу, и пытается во что бы то ни стало добиться, чтобы Англия и Америка — бывшие ее, союзники в войне — обязались защищать ее вновь в случае опасности. Гарантия завоеваний Франции принимает в практике французской дипломатии различные формы. То речь шла об английских и американских пактах с Францией, то о протоколе, который обязал бы Лигу наций защищать Францию, — под Лигой наций понимались в первую очередь хотя бы английские обязательства защищать границы Франции, — то выдвигается единая международная армия, идея которой сводится все к тому же — заставлять другие державы оказывать вооруженную помощь Франции в случае выступления против нее какой-нибудь державы.
Наряду с созданием угрозы врагам Франции делаются попытки связать этих врагов по рукам и ногам. Бриан добивался создания пан-Европы, т. е. организации Европы на основе полной добровольной капитуляции Германии, за что Франция финансировала бы германскую промышленность. Когда эта затея обанкротилась, г. Тардье выдвинул проект придунайской федерации, означающий стремление французского империализма окружить Германию с юго-востока.
Среди всех этих кошмарных теней, пляшущих в бессонные ночи вокруг руководителей французской политики, немалую роль играет Советский союз. Казалось бы, что положение Польши, созданной отчасти на территории, принадлежащей ранее Германии, или на территории, имеющей огромное стратегическое значение для Германии, должно было заставить Францию влиять на Польшу в направлении ее сближения с СССР, в направлении обеспечения ее восточной границы, в случае столкновения с Германией. Но на путь этой политики Франция последовательно не стала. По убеждению французских империалистов, само существование Советского союза несовместимо с существованием Версальского договора. Французские дипломаты не повторяют слов Клемансо, что надо взять Москву и Ленинград, чтобы обеспечить мир, пришедший на смену мировой войне. Но они постоянно думают об этом. Советский союз показал народам, что борьбой можно завоевать независимость от французского империализма. Французская дипломатия боится Советского союза не только потому, что она дипломатия реакционной буржуазии, но и потому, что она дипломатия буржуазии, строящей свое господство на порабощении других народов, на насильнических мирных договорах, приговоренных историей к краху. Как Бисмарк дрожал при мысли о франко-русском союзе, так и теперь мысль о германо-русском союзе не дает спокойно спать французской дипломатии. Когда она хочет напугать строптивую Германию, она начинает играть в игру сближения с СССР, начинает вести переговоры о пакте о ненападении. В дальнейшем дело застревает. Основная линия французской дипломатии, это — линия вражды по отношению к Советскому союзу. Франция делает все, чтобы соседи Советского союза не сблизились бы с ним, не укрепили бы своих мирных отношений с ним.
Франция борется за мир, но за мир версальский. А так как фантастично, чтобы народ в 40 миллионов, не являющийся первым в промышленном смысле, господствовал над Европой, то эта борьба за Версальский мир является подготовкой к войне.
Противоречия теперешней французской политики очень напоминают положение, в котором находилась Франция начала XIX столетия. Английские историки, а вслед за ними немецкие, создали легенду о Наполеоне, как о гении войны с ненасытными завоевательными стремлениями. Сам Наполеон выступал с величайшей яростью против этого утверждения, указывая, что его всегда принуждали хвататься за оружие. История наполеоновской эпохи, изученная с экономической точки зрения, полностью подтверждает это утверждение Наполеона. От истории континентальной блокады Кизельбаха до истории континентальной блокады Тарле и Пецан накопился громадный материал, который позволяет оценить политику Наполеона, как политику, которая, по словам марксистского историка Франца Меринга, по крайней мере с 1804 г. стремилась к миру, но не его достигнуть. Франция наполеоновских времен накопила в борьбе с своими врагами столько завоеваний, что решался вопрос, кто будет гегемоном развивающейся капиталистической Европы — английский капитал или французский, взращенный на полях сражений наполеоновских войн. Французский капитализм хотел довольствоваться завоеваниями, но он должен был организовать блокаду Англии, он должен был организовать континентальную блокаду, направленную против Англии, которая разорвала его союз с Россией и толкнула его на авантюристический поход на Москву, надорвавший силы наполеоновской Франции. Вопрос не в том, хотел ли Наполеон после 1804 г, войны. Он хотел мира, но он хотел на основе сохранения своих завоеваний, которые не позволяли молодому промышленному капитализму. Англии, растущему на дрожжах индустриальной революции, экономически подчинить себе континент. Поэтому Наполеон был принужден итти дальше и дальше. Поэтому его стремление к миру не могло увенчаться успехом, поэтому он должен был заливать Европу кровью.
Капиталистические враги империалистической Франции не стоят экономически выше, чем Франция. Но они сильнее ее. Америка сильнее Франции своей техникой, размерами и богатством. Англия в промышленном отношении сильнее Франции и не беднее ее накопленными ресурсами, несмотря на бешеный кризис, треплющий ее хозяйство. Германия сильнее Франции массами населения и промышленностью. Развитие рынков не идет в ногу с развитием производительных сил. Кто-то должен быть вытеснен.
Самая могущественная капиталистическая держава — САСШ — не имеет морских баз, необходимых для того, чтобы дать возможность развернуться своему флоту, а Франция их имеет. Это неминуемо приведет к новому переделу мира. Как будут тогда держаться народы, притесняемые Францией, как будет тогда держаться Италия, зарящаяся на французские колонии? Ответа на этот вопрос Франция не находит, и вся ее политика, это — стремление найти гарантию против неблагоприятного ответа, который может дать история.
Советский союз стоит в стороне от драки империалистических держав, он не связан ни с одной из них. Он не заключает договоров, направленных против интересов народных масс каких бы то ни было наций.
Но есть капиталистические державы, делающие все, что бы бросить на советскую землю факел войны и разрушить великую стройку, воздвигнутую народными массами Советского союза, и есть страны, не ставящие себе этих целей по крайней мере на данном отрезке времени, ищущие мира с Советским союзом. Само собою понятно, Советский союз не может не делать различия между капиталистическими странами именно на основе их отношения к нему. Всякая страна держит в своих собственных руках решение вопроса об отношении к ней Советского союза. Французский империализм ведет политику, которая не может кончиться ничем, кроме краха. Он сегодня в апогее своих сил, он может потрясти весь мир, как может его потрясти Япония. Он может ввергнуть весь мир в новую мировую войну, как может ее вызвать и Япония. Он может выиграть битву, но он не может выиграть войны против истории. И от французского империализма зависит, будет ли СССР заинтересован в том, чтобы помочь его гибели.
Наполеон относился с величайшим презрением к царской России, но ему пришлось в первый раз именно в сражении с ней у Прейсиш-Эйлау 8 февраля 1807 г. убедиться в громадной силе российского народа даже тогда, когда он был мобилизован царизмом. Ему пришлось в борьбе с самой варварской тогда нацией — с Россией — пережить Березину. Несмотря на царизм, даже под его железным игом народные массы России были громадной силой. Царизм исчез, революция расковала исполинские силы, таящиеся в народных массах бывшей царской империи.
Наполеоновская Франция представляла по сравнению с царской Россией прогресс, но борьба с громадными силами даже реакционной царской России сыграла немалую роль в разгроме Наполеона. Советский союз по сравнению с современной империалистической Францией объединяет силу нового общественного принципа и громадной массы. Верные сыновья Октябрьской революции развернут в случае нападения на Советский союз такую энергию, которая удивит весь мир во сто крат больше, чем во времена первой интервенции. Они будут черпать эту силу из завоеваний революции, из великих ее индустриальных достижений.
Французский империализм, играющий с вопросом о мире, делающий вопрос о мире игрушкой превратности меняющихся политических конъюнктур и предметом дипломатических маневров, совершает величайшую ошибку — ошибку недооценки сил противника. Объективно в его интересах, чтобы растущий советский гигант не ответил на слова Клемансо «Нет мира без уничтожения Москвы» словами «Нет мира без гибели французского империализма».
Все заявления французской дипломатии о ее мирных намерениях, все лихорадочные попытки французской дипломатии забаррикадироваться документами, которые должны быть основой французской гегемонии, это — постройка карточных домиков. Их разрушит вихрь истории, а Советский союз есть и будет, ибо он — организация десятков миллионов масс, сбросивших иго царизма и буржуазии, окрепших в гражданской борьбе за новый строй. Трудности Советского союза, это — трудности гиганта, выкорчевывающего старый мир и строящего новый. Затруднения Советского союза, это — затруднения великих работ; затруднения французского империализма, это — тупик, из которого французский империализм может пытаться найти выход при помощи динамита, но динамит этот взорвет тишину и спокойствие, обманчиво характеризующие теперешнее положение Франции.
Май 1932 г.