В. В. Розанов
правитьНазад!!
(об абортах)
править
Выразили ли врачи-«гинекологи» и врачи-акушеры, как «господа», так и «госпожи» между ними, как на Пироговском съезде врачей в лето минувшего года, так и теперь, на съезде криминалистов, хотя малейшую тревогу и малейшую заботу о тех несчастных русских роженицах, что разрешаются от бремени на мостовых улиц и на панелях тротуаров, «потому что нет вакантных мест в родовспомогательных заведениях», придумали ли они «ответственность за недостаток одной лишней кровати» в подобных критических случаях, которые не столь уж часты, как частных ближайших к данному пункту родильных приютов, так и городских и государственных родовспомогательных заведений? Вообще, что они придумали и как позаботились о нормальных матерях-роженицах, о работницах, простолюдинках, мещанках? Ничего! Ровно ничего! Полное молчание, притом бесстыдное молчание, безжалостное, жестокое молчание! Да можно подобрать такие случаи жестокого и тупого отношения врачей к больным, — такую пригоршню «драгоценностей» в этой области, что у читателей «со стороны» волосы на голове дыбом встанут, от страха, от отвращения, от негодования. Всего месяца два назад мне было рассказано о случае (в Москве), когда над интеллигентною женщиною, больною раком желудка, была прочитана слушателям лекция, что «операция уже не может спасти больную», — прочитана вслух больной, тут же около лектора лежащей, — и затем у этой больной, которой производилось питание через серебряную трубку, была «вынута серебряная казенная трубка, потому что она стоит шесть рублей», и сама больная, «как безнадежная», была насильственно выписана, т. е. официально выброшена, из означенной, очевидно ученой, больницы, с «профессором-лектором». Этот случай беспримерной жестокости был передан мне членом московской судебной палаты Т.Д. Р., — случай недавний, года два назад, с его личною знакомою, так что передаваемое мною не есть «темный» или «невежественный слух», а реальный и вполне освещенный факт.
Плач и слезы.
И вдруг такое рвение: «аборт!». Пожалуйста, чтобы «он был „безнаказан“ для прибегающих к нему женщин» и, конечно, главным образом, «для врачей». Когда доктор Личкус (действительный статский советник, гинеколог и еврей) на Пироговском съезде читал о необходимости отменить «наказуемость аборта», то аудиторию переполнили молодые студентки женского медицинского института, т. е. будущие врачи-женщины, из евреек[1].
«Лечить» довольно трудно: «распознавай», «всматривайся», «выбирай метод лечения». Аборт ясен: кроме случаев роковой неверности руки, это 5-6 уколов иглой. И — кончено. «Лечение» простое, «ребенка нет», девица или вдова, которой случилось забеременеть, ликует и щедро расплачивается с «помогшей» женщиной-врачом или с любезным ученым-«гинекологом».
Лафа. Море разливанное. «Имей удовольствия», и «никакой расплаты».
Врачи-«гинекологи» (какое ученое, греческое название!!!), бросившиеся с криками — «ненаказуемость аборта!!!», не слышат в увлечении густого смеха за спиной своей.
«Это они кинулись за будущим гешефтом!» Лечить — трудно, хлопотно, долго. Они хлопочут за выделение из среды врачей целого сословия врачей-абортистов, врачей «похуже», которые и будут практиковать одну эту практику, набивать в ней одной руку, — без затруднения и науки или с наукою самою легкою и ремесленною, шаблонною, — но с обширнейшею практикой и превосходною в каждом случае платою! Они кинулись на богатство, на деньги, через голову науки, через голову какого бы то ни было человеколюбия. «Человеколюбие» у этих господ… Да какой неимущей матери, рожающей вот на панели, на мостовой или где-нибудь в «дамской уборной» вокзала, они подали торопливо и не торгуясь помощь?! Где их забота о матерях-роженицах, о законных женах законных мужей, чтобы организовать в городе так помощь, дабы ни одна из них и никогда не оставалась без врача около себя, чтобы ни одна не получила отказа в каком бы то ни было родильном доме, не в одном, так в другом, — не в другом, так в третьем, но именно — сейчас, не позже как через 60 минут после заявления «городовому на улице», что она «нуждается в помощи в родах». Ведь можно ежедневно сообщать по полиции о «вакантных кроватях» подобных заведений в Петербурге, Москве и везде; и «списки» давать «за обшлаг» шинели постовым городовым. Да вообще если я не так придумываю, — пусть придумают врачи. Ведь они «ученые» и не без всякого же дара организации, придумывания, изобретения. Не только у них «клистирная трубка» в руках, а и наука…
Да, обширнейшая и легкая практика, — и ничего более! Врачи, у которых как у сословия — сословная задача: охранять здоровье в стране и никак не способствовать его разрушению, — бросились не только к разрушению здоровья, но к детоубийству у легкомысленных матерей, у нечаянных матерей, у флиртующих девиц и вдов… Вот и все!! Ссылки на «ученые причины», на «социальные причины» — пусты. Они растяжимы, эти причины, — особенно «социальные» -то. В случаях «невозможности нормальных родов» и теперь прибегают к хирургической помощи, с гибелью плода, совершенно безнаказанно, — и нет родовспомогательного заведения, где не было бы инструмента для просверливания черепа плоду в случае невозможных родов или родов чрезмерно опасных (сам осматривал в Мариинском родовспомогательном заведении, где состоит теперь д-р Личкус директором, — этот инструмент; осматривал в директорство д-ра Шмидта, лет 17 назад). Вообще «сострадательные врачи», и особенно будущие «врачихи-женщины» (студентки), кидаются вовсе не на эти страдательные и тяжелые случаи рожениц, коих всегда будет немного, — а они, и особенно они, эти будущие повитухи, кидаются на богатство, на обширнейший класс «веселящегося Петербурга», «веселящейся Москвы», «веселящейся провинции», где им предстоит жатва, обширная и широкая. «Денежки! денежки! и веселись сколько угодно!» — вот бесстыдный крик, который подобал бы в Монте-Карло и вдруг раздался… на съезде криминалистов в Петербурге, на съезде врачей в Москве! «Веселитесь, бабеночки: зародыш ваш мы убьем», — «убьем, если будет безнаказанно», хотя и теперь, при наказуемости, мы все же потихоньку практикуем эту прибыльнейшую практику. Ведь практика-то практикуется уже и теперь, ведь есть специалисты этого, но потаенные, «под страхом уголовной ответственности». Эти-то преступники, в своем роде фальшивомонетчики медицинского мира, хотят выйти въявь, сбросить покров, и хотят этого для чрезвычайного расширения своей практики, прежде всего… «В темноте» всегда немного наработаешь; «в темноте» немногие приходят, приходят — тайно. Ну, а «при дневном свете» повалят валом. Да, вот сравнение: «при дневном свете» и охотников печатать кредитные билеты у себя дома и на ручном станке оказалось бы очень много. «И так легко. Все будем богаты». Отличная социология, господа врачи.
Но что отвратительно — это что они хныкают. Что они так «сострадают женщинам», «жертвам социальных условий». — «Помилуйте, у нее муж алкоголик»; «помилуйте, — мать бедна, нищая, не знает чем зарабатывать и на себя». Ах, врачишки, врачишки: да ведь не пойдете вы к бедной, к нищей, туда вас и плетью не загонишь. Да и нищая, бедная «побоится Бога» по-старому, не очень испугается «незаконных родов» (их почти половина всех, бывающих в Петербурге, по статистике) и преспокойно официально разродится «в казенке» (в казенном родовспомогательном заведении). Не эти гроши и пятаки вам нужны, а «радужные» кредитки от барышень, от барынек, от вдовушек, «не желающих себя связывать» одним мужем, постылым постоянным мужем, а предпочитающих «Ялту» и «Кисловодск»… «Пусть будет весело по всей России, как теперь бывает весело и приятно только в сезон купаний в Ялте и Кисловодске». Вот куда вы пробираетесь, недостойные ученики Галена и Гиппократа, постыдные современники таких великих и действительно гуманных биологов, как Пастер и Гельмгольц.
Отчаиваться не надо. Надо верить и, понятно, есть основание верить, что есть и «святой врач» на Руси, в бедности и невидности лечащий последнюю бедноту. Но не они ораторствуют на съездах. Они — лечат по глухой провинции. Они трудятся, «знаменитого имени» не имеют. И, может быть, лечат «не по-золотому», то есть уж не ахти-превосходно, но все же стараются. В этих скромных и честных врачах крики о «ненаказуемости аборта», конечно, вызывают омерзение, но они по скромности молчат. Как и вообще все скромное и рабочее на Руси — молчаливо. Есть «добродетели профессий» и есть «пороки профессий». На съезде криминалистов, как и минувший год на Пироговском съезде, буйно закричал жадный к золоту порок:
— Шире дорогу! Мы идем!
На что им нельзя не сказать скромно:
— Т… ш… ш… Назад!!.. Под сурдинку… «Кредитки домашним способом» всегда наказывались тюрьмой и будут наказываться. И от тюрьмы не избавит никого даже ученый диплом и «признанное общественное положение». О христианстве своем не распространяйтесь, о социологии тоже не распространяйтесь и о сострадании к несчастным женщинам не говорите. Хотите повыть — пойдите на паперть церкви, с нищенками и убогими. Там что-нибудь подадут. Но ничего вам «не подадут» ни на съезде криминалистов, ни на Пироговском съезде, кроме казенной квартиры в одном очень строгом здании.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1914. 23 февр. № 13632.
- ↑ Пишу по данным статьи М. О. Меньшикова: «Подгрызают корни».