Надсон, Семен Яковлевич — известный поэт. Родился в Петербурге 14 декабря 1862 года. Мать его происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых; отец, еврейского происхождения, был чиновником; человек даровитый и очень музыкальный, он умер, когда Н. было 2 года. Оставшаяся без всяких средств с двумя детьми вдова его сначала жила гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот брак был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое впечатление от тяжелых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего мать Н., вместе с детьми, поселилась в Петербурге у брата, но вскоре умерла. Оставшись на попечении дяди, с которым мало ладил, Н. в 1872 году отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2 кадетский корпус), где и окончил курс. Поступив в Павловское военное училище, он простудился на ученье. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казенный счет отправили в Тифлис, где он провел год. В 1882 году Н. выпущен подпоручиком в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте. Это был лучший период его жизни; светлое его настроение отразилось в одном из немногих, не отравленных тяжелым раздумьем стихотворении:
Сбылося все, о чем за школьными стенами
Мечтал я юношей, в грядущее смотря.
Быстро растущая литературная известность, живой нрав, остроумие, доброе сердце — все это располагало товарищей и знакомых к Н.; его окружали заботами и попечениями. Военная служба тем не менее очень тяготила Н., и он при первой возможности вышел в отставку (1884). Несколько месяцев он был секретарем редакции «Недели», но вскоре болезнь груди приняла такой оборот, что друзья поэта, при помощи Литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, потом в Ниццу. Ни теплый климат, ни две мучительные операции туберкулезной фистулы ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 года друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, он прожил еще около 1 1/2 лет, сначала в Подольской губернии, затем под Киевом и, наконец, в Ялте, где умер 19 января 1887 года. За это время популярность его все росла, вышедшее в 1885 году собрание стихотворений быстро разошлось, потребовалось второе и третье, Академия Наук присудила ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали его портрет, он получал множество сочувственных писем. Когда он в Киеве устроил вечер в пользу литературного фонда, его встретили бурной овацией, а после чтения вынесли на руках. Живя под Киевом и ища заработка, чтобы не нуждаться в помощи друзей и Литературного фонда, Н. стал писать литературные фельетоны в киевской газете «Заря». Это вовлекло его в полемику с критиком «Нового Времени», В. П. Бурениным, который в прозрачных намеках взвел на Н. обвинение в том, что болезнь его притворная и служит предлогом для вымаливания пособий. Умирающий поэт, глубоко пораженный этим обвинением, собирался ехать в Петербург и устроить суд чести, но не был допущен к тому друзьями. Через несколько времени нападки возобновились с новой силой; последний направленный против Н. фельетон «Нового Времени» пришел в Ялту уже после его смерти. Тело поэта было перевезено в Петербург и похоронено на Волковом кладбище. Через несколько лет, на собранные по подписке деньги, над могилой Н. поставлен памятник. — Н. начал писать очень рано; уже в 1878 году одно его стихотворение было напечатано в «Свете» Н. П. Вагнера; затем он помещал стихи в «Слове», «Устоях», «Мысли». В 1882 году с ним познакомился А. Н. Плещеев, чрезвычайно тепло отнесшийся к дебютанту и открывший ему дорогу в «Отечественные Записки». Помещенные здесь стихотворения Н. обратили на него всеобщее внимание. Интерес к поэзии Н. не ослабел до сих пор. Право собственности на сочинения Н., по его завещанию, принадлежит Литературному фонду, которому он, таким образом, сторицею заплатил за поддержку. Образованный путем продажи стихотворений Н. «надсоновский капитал» фонда составляет в настоящее время около 200 тысяч рублей. В течение 28 лет со времени его смерти стихотворения его выдержали 28 изданий (по 6000 экземпляров, а последние годы по 12000 экземпляров). Этот небывалый успех многие приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего поэта и как бы протесту против клеветы, отравившей ему последние дни жизни. Прошло, однако, много лет, невзгоды забыты, а успех стихотворений Н. остается прежний. Нужно, значит, искать его объяснения в самых стихах Н. В Н. отразилось то переходное настроение, которым характеризуется и деятельность лучшего представителя литературного поколения конца 1870-х и начала 80-х годов — Гаршина. Н. — олицетворение Рябинина в известном рассказе Гаршина: «Художники». Подобно Рябинину, он восклицает: «Но молчать, когда вокруг звучат рыданья и когда так жадно рвешься их унять, под грозой борьбы и пред лицом страданья… Брат, я не хочу, я не могу молчать». Было время, когда «поэзия несла с собою неведомые чувства, гармонию небес и преданность мечте, и был закон ее — искусство для искусства и был завет ее — служенье красоте». Но «с первых же шагов с чела ее сорвали и растоптали в прах роскошные цветы — и темным облаком сомнений и печали покрылись девственно прекрасные черты». Отказавшись от поэзии наслаждения и безмятежного созерцания, Н., подобно гаршинскому Рябинину, не нашел своего назначения и в борьбе со злом. Он сам очень хорошо это сознает: «и посреди бойцов я не боец суровый, а только стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый». Далеко не соответствует поэтому общему характеру поэтической деятельности Н. представление о нем, как о поэте «гражданском» по преимуществу. «Гражданское» настроение Н., как и все вообще его настроения, было глубоко искреннее, но оно — только часть его творческих порывов и является как бы исполнением того, что он считал нравственной обязанностью каждого любящего родину человека и гражданина. По чисто литературным качествам своего таланта, он тяготел к лирическим порывам, чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических заметок, и из преобладающего тона стихотворений, которые он оставлял в своем портфеле и которые напечатаны только после его смерти. Особенно хороши в художественном отношении именно те стихотворения, в которых он больше поэт, чем гражданин: «На кладбище», «В глуши», прелестный «Отрывок из письма к М. В. Ватсон», грациозная пьеска «Закралась в угол мой тайком», «Сбылося все», «Снова лунная ночь», «Я пригляделся к ней», «Нет, муза, не зови», «Весной», «Умерла моя муза» (последнее стихотворение — одна из трогательнейших пьес русской поэзии, могущая стать рядом с стихотворением Никитина : «Вырыта заступом яма глубокая»). Уже в одном из ранних своих стихотворений «Поэт» Н. одновременно поклоняется двум идеалам поэзии — гражданскому и чисто художественному. В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе идет «мучительный спор» с сомнением в необходимости борьбы («Чуть останусь один»); рядом с верою в конечное торжество добра («Друг мой, брат мой», «Весенняя сказка») слагается горький вывод, «что в борьбе и смуте мирозданья цель одна — покой небытия» («Грядущее»), царит «мгла безнадежности в измученной груди» («Завеса сброшена») и крепнет сознание ничтожества усилий «пред льющейся века страдальческого кровью, пред вечным злом людским и вечною враждой» («Я не щадил себя»). Иногда в душе поэта возникает коллизия с стремлением к личному счастью. В одном из популярнейших своих стихотворений Н. говорит о том, что он «вчера еще рад был отречься от счастья» — но «сегодня весна, вся в цветах, и в его заглянула окно», и «безумно, мучительно хочется счастья, женской ласки, и слез, и любви без конца». В отсутствии у Н. прямолинейности нет, однако, ничего общего с неустойчивостью; его колебания, как и у Гаршина, объединены общим гуманным настроением, не надуманным, а глубоким. Идеал Н. — Христос: «мой Бог — Бог страждущих, Бог, обагренный кровью, Бог — человек и брат с небесною душой, и пред страданием и чистою любовью склоняюсь я с моей горячею мольбой». Определение своей поэзии сам Н. дал в стихотворении «Грезы»: «я плачу с плачущим, со страждущим страдаю и утомленному я руку подаю». В этих словах заключается и определение места, занимаемого Н. в истории русской поэзии. Родная дочь музы Некрасова, муза Н. имеет свои индивидуальные черты. Она более склонна к жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным и ярким художникам, Н. обладает тем не менее большими поэтическими достоинствами. У него очень музыкальный, иногда образный стих, задушевный тон, а главное — он владеет большою сжатостью. Любимым изречением его было правило: «чтобы словам было тесно, мыслям просторно». Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезывающихся в память. Стихи: «как мало прожито, как много пережито», «пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает», «облетели цветы, догорели огни» — стали крылатыми и вошли в обиход речи. Сильной стороной Н. является также полное отсутствие искусственной приподнятости и риторичности. Критические опыты Н., собранные в книжке «Литературные очерки» (Санкт-Петербург, 1888), не представляют ничего выдающегося. В 1912 году издан Литературным фондом сборник: «Проза, дневники, письма» Н. (с биографическими указаниями, Н. К. Пиксанова). — Ср. биографию Н., при стихотворениях (составлена М. В. Ватсон); Арсеньев, «Критические этюды»; Н. К. Михайловский, «Сочинения». т. VI; Ор. Миллер, в «Русской Старине» (1888); «Сборник статей, посвященных памяти Н.» (Санкт-Петербург, 1887); Н. А. Котляревский, «Поэзия гнева и скорби» (М., 1890); А. Царевский, «Н. и его поэзия мысли и печали» (Казань, 1890); П. Гриневич (П. Ф. Якубович), «Очерки русской поэзии» (Санкт-Петербург, 1904); М. Протопопов, «Критические статьи» (М., 1902); М. Меньшиков, «Критические очерки» (Санкт-Петербург, 1899).