Juvat integros accedere fontes. Lucret.
Часть первая (*).(*) Въ С. Петербургѣ недавно напечатана французская книга: Projet d’une Acadйmie Asiatique. Читатели Вѣстника Европы конечно останутся намъ благодарными за переводъ етаго сочиненія, въ которомъ они замѣтятъ многія важныя мысли, и которое представляетъ вниманію ихъ новый, со многихъ сторонъ привлекательный предметъ, изображенный перомъ искуснымъ. Пер.
Понятія объ исторіи человѣческаго образованія весьма перемѣнились въ концѣ XVIII вѣка: Востокъ единогласно наименованъ колыбелію общаго просвѣщенія. Причиною такого чрезвычайнаго переворота были успѣхи Англичанъ въ Индіи, открытіе священнаго языка Браминовъ и сочиненій Зороастра; критическое разсмотрѣніе книгъ библейскихъ учеными людьми Германіи, наконецъ учрежденіе Азіатскаго общества въ Калекутѣ, и теперь увѣрены мы совершенно, что Азія есть то средоточіе, изъ котораго истекло просвѣщеніе, разлившееся по всему земному кругу: сія прекрасная гипотеза, удивительно соотвѣтствующая преданіямъ священнымъ, должна почитаема быть неотвержимою.
Пройдите въ етомъ отношенія внимательнымъ взоромъ всю исторію, и вы увидите, что самыя разнородныя съ перваго взгляда части соединятся въ одну порядочную систему, составляющую обширное распространеніе одного и того же начала. Соедините открытія новыхъ съ познаніями древнихъ, и вы останетесь убѣжденными, что Азія есть главный источникъ образованія человѣческаго. Первые извѣстные намъ просвѣщенные народы отъ Востока заимствовали начальныя свои понятія, преобразованныя ими въ религіи, болѣе или менѣе сходныя; Греческіе мудрецы искали просвѣщенія въ Индіи. Поражены будучи величественною красотою ея природы, древностію ея мнѣній и зрѣлостію обычаевъ, отъ нее заимствовали они свои философическія системы, свои понятія о нравственности, объ установленіяхъ моральныхъ. Съ одной стороны Индія обогащаетъ ихъ мыслями философическими; съ другой Финикія и Египетъ, колоніи Востока, даютъ имъ своихъ символическихъ боговъ, которыхъ они преобразуютъ, принаравливаясъ къ обычаямъ и привычкамъ мѣстнымъ. Такъ Греческая философія и религія получили свое существованіе отъ мнѣній восточныхъ; a когда Римляне, наслѣдники и подражатели Грековъ, перенесли въ Италію сначала систему ихъ богопочтенія, потомъ и философическія ихъ понятія; тогда и мнѣнія восточныя съ могуществомъ Рима устремлялись на Западъ, и часто на пути своемъ встрѣчали они понятія уже утвержденныя, но имѣющія общее съ ними происхожденіе, и неизвѣстными для насъ произшествіями отдѣленныя отъ страны отеческой.
Таково было вообще нравственное вліяніе Востока на Европу.
И вліяніе политическое не менѣе обширно. Наименуемъ однаго Магомета, пророка, завоевателя, стихотворца, грозившаго низверженіемъ и древней Имперіи, уже готовой къ упадку, и новой религіи, возникшей на развалинахъ всѣхъ прочихъ. Ужасъ побѣдъ Магометовыхъ распространилъ во многихъ странахъ извѣстнаго тогда свѣта религію, созданную симъ необычайнымъ человѣкомъ. Главными слѣдствіями Магометанства для Европы были паденіе Константинова трона, крестовые походы и пребываніе Мавровъ въ Испаніи.
И если съ одной стороны Магометъ угрожалъ погибелію законамъ и свободѣ Европы; то съ другой онъ былъ могущественною, хотя постороннею, причиною тѣхъ чрезвычайныхъ перемѣнъ, которыя въ послѣдствіи ее преобразили. XV вѣкъ есть плодъ великихъ сихъ произшествій, и онъ же есть епоха новаго дѣятельнаго вліянія Востока на Западъ — вліянія мирнаго и вмѣстѣ побѣдоноснаго, вліянія, которое привело въ движеніе множество неизвѣстныхъ дотолѣ пружинъ, и сообщило идеямъ ту чрезвычайную стремительность, которая произвела и великихъ людей и дѣла великія. Открытіе мыса Доброй Надежды совершенно перемѣнило строеніе политическаго міра: обрѣтши дорогу въ Индію, мы познакомились съ тысячію новыхъ способовъ обогащенія и промышленности, и сіе важное открытіе весьма способствовало къ произведенію того блеска, въ которомъ представляется намъ XV столѣтіе.
Жители Востока, обезображенные установленіями варварскими, хотя новыми, сохранили, несмотря на то, нѣкоторыя черты древняго своего образа. Тотъ же климатъ производитъ и тѣ же склонности. И нынѣ, полагая благо верховное въ совершенной недѣятельности, имѣютъ они воображеніе чрезвычайно бѣглое и цвѣтущее. Арабъ пустынный, сидя подъ шатромъ своимъ, съ наслажденіемъ слушаетъ повѣствованія, сказочки; унылою пѣснію выражаетъ онъ горесть свою о потерѣ любимаго коня. Воспоминаніе о праотцахъ и древней ихъ славѣ повсюду ему сопутствуетъ; онъ въ мужествѣ подобенъ имъ, и только пересталъ быть завоевателемъ.
Персы уже не покланяются солнцу; но они ему обязаны пламеннымъ и сладострастнымъ характеромъ своей поезіи. Послѣдователи Зердуста (Зороастра) уже несуществуютъ; но памятникъ его мудрости въ нашихъ рукахъ, и сіе стихотворное богопочтеніе несовершенно еще погибло.
Китай, слишкомъ прославленный и слишкомъ униженный, представляющій нашимъ глазамъ разительное зрѣлище народа, покорившаго своихъ побѣдителей, остался неизмѣненнымъ среди разрушительнаго потока вѣковъ.
Но въ Индіи, особенно въ семъ древнемъ и таинственномъ отечествѣ образованія, находимъ мы первые младенческіе слѣды его при неоспоримыхъ доказательствахъ его величайшей зрѣлости. Религія, философія, законы, поезія, все представляется здѣсь въ образъ первоначальномъ, все представляетъ глазамъ наблюдателя остатки обширнаго развитія образованности, и наконецъ все можетъ способствовать ему къ усовершенствованію великой науки человѣка. Гордость Европы слишкомъ долго пренебрегала Азію; теперь настало время дать лучшее направленіе етой гордости, вопросить развалины, дабы открыть въ нихъ новыя причины славы, a можетъ быть и способы къ распространенію новаго блеска. Духъ изысканія былъ хорошо вознагражденъ за первыя усилія свои, и нѣтъ причины отчаяваться въ новыхъ побѣдахъ; сіе только изысканіе можетъ способствовать намъ положить на основаніяхъ твердыхъ общее начертаніе успѣховъ человѣческаго разума.
И Россія, въ сію минуту возрожденія наукъ восточныхъ, ужели одна останется позади всѣхъ другихъ народовъ Европы?
Россія, смежная съ Азіею, и владычествующая всѣмъ ея сѣверомъ, раздѣляетъ со всѣми другими націями то нравственное побужденіе, которымъ они: одушевляемы въ благородныхъ своихъ предпріятіяхъ; но сверхъ того она имѣетъ еще и побужденіе политическое, столь явственное, столь неоспоримое, что одного взгляда на карту довольно, дабы совершенно увѣриться въ истинѣ етаго мнѣнія. Россія, можно сказать, утверждена основаніемъ своимъ на Азіи. Сухая, необъятно обширная граница сливаетъ ее со всѣми народами Востока. Но можно ли повѣрить? Россія изъ всѣхъ Европейскихъ націй одна не обращала никакого вниманія на Азію[1]!
Довольно самыхъ обыкновенныхъ понятій о политикѣ, чтобы замѣтить тѣ важныя выгоды, которыя могла бы получить Россія отъ основательнѣйшаго знакомства съ Азіею. Россія, имѣющая столь тѣсныя сношенія съ Турціею, Китаемъ, Персіею и Грузіею, пріобрѣла бы множество способовъ не только содѣйствовать распространенію общаго просвѣщенія, но и удовлетворить потребностямъ болѣе драгоцѣннымъ. И никогда выгода государственная не была въ такомъ согласіи съ важными видами образованія нравственнаго.
Время устремить и на Азію то благотворное покровительство, которое АЛЕКСАНДРЪ даетъ просвѣщенію и наукамъ; и съ етой стороны Россія, ставъ на ряду съ другими народами, легко бы могла превзойти ихъ тѣми способами, которыми она обладаетъ, и тѣми важными слѣдствіями, которыхъ мы можемъ при такихъ многочисленныхъ способахъ надѣяться. Для сего весьма было бы полезно заведеніе такой Академіи, которая могла бы служить посредницею между образованностію Европы и просвѣщеніемъ, скрывающимся въ нѣдрахъ Азіи, и которая соединяла бы въ себѣ все то, что можетъ имѣть нѣкоторое отношеніе къ познанію Востока. Академія, имѣющая предметомъ изученіе Азіатскихъ языковъ[2], въ которой критическій Европеецъ стоялъ бы на ряду съ Азіатскимъ Ламою, могла бы сдѣлать безсмертными благотвореніе Монарха и соотвѣтствовала бы намѣреніямъ Его своею пользою.
Но дабы яснѣе доказать необходимость подобнаго заведенія, представимъ въ немногихъ чертахъ тѣ главныя свѣденія, которыя приобрѣли мы отъ возрожденія словесности, и тѣ желанія, которыя остается еще по етой части исполнить.
Возобновленіе восточныхъ наукъ имѣло уже многія важныя слѣдствія.
Изученіе Библіи начато было по новому плану; оно составляло особенное занятіе ученыхъ людей Германіи со временъ реформаціи. Писатели, которые въ XVIII столѣтіи унизили почтенное имя Философіи, вооружались противъ Святаго Писанія всѣми софизмами діалектики ничтожной, но съ того времени, какъ ближе познакомились съ Востокомъ, люди основательнаго ума признали въ Библіи священный характеръ мудрости вдохновенной.
Книги Священныя разсматриваемы были съ трехъ различныхъ сторонъ: 1 е со стороны ѳеологическаго смысла; 2 е критически; 3 е въ смыслъ религіи; и всѣ сіи разсматриванія не только не уменьшили, но совершенно оправдали и возвысили наше почтеніе къ Книгамъ Священнымъ, которыя со многихъ сторонъ сдѣлались для насъ привлекательны.
Распространеніе свѣдѣній въ языкахъ Азіатскихъ должно низпровергнуть древнюю систему общей грамматики[3]. Философы утверждаютъ, что первое состояніе человѣка было такъ называемое состояніе чистой натуры, грубое, немногимъ отличное отъ состоянія животныхъ безсловесныхъ. Они утверждаютъ, что человѣкъ, увлекаемый своею необходимостію, и переходя отъ нужды простой къ понятіямъ болѣе сложнымъ, изобрѣлъ наконецъ слово и образовалъ для себя языкъ, соотвѣтствующій обширности его мыслей. Новые матеріалисты ужасно мучили умъ свой, дабы угадать, какими способами нашелъ человѣкъ искусство соединять понятіе со звукомъ. Одни заставляютъ его подражать крику животныхъ; другіе пѣнью птицъ; нѣкоторые объясняютъ задачу простымъ механизмомъ, и всѣ вообще истощаютъ свой умъ на построеніе системъ нелѣпыхъ, стыдяся признаться, что разрѣшеніе такого вопроса превосходитъ ихъ силы; и всѣ вообще хотятъ доказать намъ, что первая епоха исторіи человѣчества есть время грубости животной и мрака. Сіе доказательство почитаютъ они гибельнымъ для преданій священныхъ!
Таково главное правило, на которомъ основана общая грамматика. Но метафизика только предполагающая; произшествія (faits), какъ бы ни анатомировала она дѣйствіе человѣческой умственной силы, никогда не удовлетворитъ нашему разсудку. Разсудокъ здравый не можетъ не вооружиться противъ такой системы (въ одно время и романической и сухой), которая отвратительна для ума и ничего не представляетъ воображенію. Въ исторіи человѣка на каждомъ шагу открываются ему и признаки состоянія совершеннѣйшаго, и признанія упадка человѣческой натуры. На етой истинѣ основаны всѣ древнія мнѣнія, всѣ древнія преданія; ей не противорѣчатъ и сіи воспоминанія чудеснымъ образомъ сохранившіяся въ памятникахъ безчисленныхъ; воспоминанія, присвоенныя законодателями священными, преобразованныя моралистами, воспѣтыя стихотворцами, они представляютъ намъ въ то же время и доказательство историческое удивительнымъ образомъ связанное съ божественнымъ изобрѣтеніемъ слова.
Согласно съ сею прекрасною гипотезою, первыя понятія, данныя Божествомъ человѣку вмѣстѣ съ языкомъ, должны быть истинны, простыя, соотвѣтствующія первоначальной простотѣ человѣческаго общества. И весьма вѣроятно, что первыя дѣйствія человѣческаго ума имѣли предметомъ не гордыя открытія, но пріобрѣтенія относительныя и предвидѣнныя заранѣе. Золотой вѣкъ стихотворцевъ есть темное воспоминаніе объ етой епохѣ совершенства, которая съ помощію непрерывныхъ преданій достигла до поздняго времени свидѣтельствъ положительныхъ: и сіе первобытное время надлежитъ имѣновать епохою понятій первородныхъ — даръ столь же божественный какъ и самое слово, и въ немъ заключенный.
Сіи начальныя истины, вездѣ единообразныя, изглаживались по мѣрѣ той, какъ человѣчество удалялось отъ состоянія первобытнаго; онъ изчезли; и когда вдохновенные люди захотѣли возвратить уму человѣческому нравственность, болѣе его достойную, тогда почерпнули они въ преданіяхъ и писменныхъ и словесныхъ воспоминаніе о сихъ великихъ и вѣчныхъ истинахъ. Древнія ученія безъ изъятія всѣ основаны на которомъ нибудь изъ сихъ понятій первоначальныхъ.
Слѣдовательно Востокъ, отчизна человѣческаго рода, хранитель первобытныхъ его познаній, первой свидѣтель и его совершеннѣйшаго состоянія, и его печальнаго упадка, одинъ можетъ представить намъ древнѣйшіе памятники его исторіи. И на Востокѣ нашли мы тѣ доказательства, которыми уничтожаются системы философовъ новыхъ. Когда Англичане, овладѣвъ Индіею, завоевали и древній священный языкъ Браминовъ; тогда въ опроверженіе философическихъ романовъ представлена была одна самая простая истина, подтверждаемая наблюденіемъ и нынѣ отъ всѣхъ принятая — истина, что по мѣрѣ нашего приближенія къ источнику языковъ древнѣйшихъ, мы обрѣтаемъ и правила болѣе ясныя, и лучшую методу, и грамматическую систему, имѣющую все то совершенство, къ которому дано человѣку достигнуть. Трудно оспорить, Санскритскаго языка право первородства, но общее мнѣніе утверждаетъ, что етотъ прекрасный языкъ, при совершенной правильности и простотѣ въ формахъ, имѣетъ такое богатство выраженій, что можетъ по справедливости наименованъ быть первымъ между классическими діалектами.
Сія простая истина высшаго грамматическаго совершенства языковъ по мѣрѣ ихъ близости къ источнику общаго происхожденія языковъ, истина, столь тѣсно связанная съ преданіями священными, не разрушаетъ ли въ самомъ основаніи воздушныѳ замки новѣйшихъ матеріалистовъ? не укоряетъ ли она, что зданіе общей грамматики должно быть перестроено снова? И въ наше время для совершенія етаго важнаго подвига представляются новые дѣйствительнѣйшіе способы въ изученіи языковъ восточныхъ — одно оно можетъ быть твердымъ основаніемъ общей грамматики; одно оно можетъ ее защитить отъ вреднаго духа системы.
Философическое разсматриваніе языковъ особенно важно и потому, что въ нихъ единственно находимъ историческіе памятники тѣхъ временъ, которыя предшествовали самой исторіи. Разсматривать языкъ народа значитъ разсматривать ходъ его мыслей. Чѣмъ болѣе совершенства имѣетъ языкъ, тѣмъ ближе къ образованности и тотъ народъ, который имъ владѣетъ. Анализъ языка знакомитъ насъ съ геніемъ націи, a сличеніе нѣсколькихъ языковъ открываетъ намъ не одну существующую между ними связь, но вмѣстѣ и то, въ которой епохѣ принадлежатъ нѣкоторыя понятія; родились ли онѣ въ самомъ языкѣ, или заимствованы отъ другаго, можетъ быть несуществующаго уже діалекта?
Исторія философическихъ идей, которую можно назвать древностями метафизики, должна быть преобразована съ возрожденіемъ наукъ восточныхъ. И древніе думали, что Азія есть отечество философіи. Взгляните на исторію философіи Греческой; вы увидите Пиѳагора, заимствующаго въ Индіи и на Востокѣ главныя свои мнѣнія, и на нихъ основывающаго Италійскую школу. Богъ, говоритъ Пиѳагоръ, есть тонкая матерія, еѳиръ, чистѣйшій огнь повсюду разлитый и все приводящій въ движеніе, слѣдовательно душа вселенной, Индѣйскій пантеизмъ, соединенный съ системой перехожденія, проповѣдуетъ такіе же точно догматы, отъ Востока заимствовалъ Пиѳагоръ и таинственное свое вдохновеніе, и правила умѣренности, и мысли о переселеніи душъ, и установленіе общественности имѣній. Философія числъ извѣстна была Китаю и Индіи гораздо прежде нежели Пиѳагору. Гераклидъ Ефесскій еще болѣе приближился къ идеямъ восточнымъ: онъ проповѣдывалъ, что огонь есть начало вещей. Ѳалесъ, учредитель Іонійской школы, посѣщалъ Египетъ и Азію, и въ нихъ почерпнулъ многія важныя свѣдѣнія. Въ его системѣ вода есть главная, всему основаніемъ служащая стихія. Способна будучи принимать безчисленныя формы, она составляетъ матерію самыхъ противуположныхъ между собою сущностей. Богъ употребилъ ее для сотворенія міра. Сіе разительное несходство между двумя древнѣйшими школами Греціи тѣмъ болѣе замѣчательно, что въ Индіи обожатели Хивы признаютъ началомъ вещей огонь, a почитатели Вистну воду.
Отъ Пиѳагора до Платона, ближайшаго изъ философовъ Греческихъ по мнѣніямъ Востока, всѣ почерпали въ одномъ и томъ же источникѣ, и однѣ и тѣ жѣ понятія переливаемы были въ разныя формы.
Послѣ Платона философія оставалась въ бездѣйствіи до основанія Александрійской школы, которая вдругъ пробудила понятія восточныя. Великая перемѣна произошла въ умахъ, и она произведена была именемъ Платона. Отъ сей Пиѳагоро-платонической школы родились и Гностики и Талмудъ и первая философія Христіанская.
По совершеніи двухъ мрачныхъ вѣковъ невѣжесгава философія возобновилась y Арабовъ, которые въ свою очередь по слѣдамъ Аристотеля и Платона хотѣли соединить ее съ исламизмомъ. Арабы перенесли Аристотелевы сочиненія въ Испанію; отселъ разпространились они по всему Западу; и Европа Востоку обязана была вѣкомъ схоластики, вѣкомъ слишкомъ униженнымъ, но знаемымъ слишкомъ мало и послужившимъ естественнымъ переходомъ отъ мрачности къ свѣту.
Таковое дѣйствіе на образованность нашу имѣла философія Азіатская. Но сколъ бы важно было для насъ точнѣйшее свѣдѣніе о собственной исторіи и собственномъ ходѣ етой философіи? Надобно думать, что система перехожденія, соединенная съ ученіемъ о переселеніи душъ, есть самая древняя изъ философическихъ систѳмъ Востока; она переродилась въ астрологію, наконецъ въ матеріализмъ, и ето перерожденіе было второю епохою философіи Индійской; съ другой стороны ученіе о двухъ началахъ — вѣроятно древнѣйшій отвѣтъ на задачу о произхожденіи зла — перемѣнилось въ послѣдствіи въ пантеизмъ.
И однимъ изъ самыхъ важныхъ послѣдствій предлагаемаго учрежденія Академіи восточной было обстоятельнѣйшіи разборъ философическихъ сочиненій Азіи. Ихъ переводомъ, сравненіемъ и приведеніемъ въ порядокъ была бы оказана чрезвычайная услуга словесности и философіи.
Если бы можно было распредѣлить системы на классы, сочиненія на школы, a всѣ преданія соединить въ одинъ составъ, если бы можно было послѣдовать за измѣненіями идей философическихъ, и обрѣсти невидимую нить, соединяющую ихъ: тогда необходимо приобрѣли бы мы тѣ нужные матеріалы, изъ которыхъ со временемъ составилась бы археологія метафизики.
Многіе въ наше время ограничиваютъ поезію предѣлами тѣсными, почитая предметъ ея маловажнымъ. Но поезія первыхъ народовъ должна быть разсматриваема какъ самое вѣрное изображеніе ихъ нравственной силы и отпечатокъ ихъ мыслей.
Въ поезіи восточныхъ народовъ съ перваго взгляда замѣчаемъ мы необыкновенную стремительность мыслей и пышное великолѣпіе выраженій, изумляющія разсудокъ; но дабы объяснить для себя причину такого отличія въ характерѣ ея, и дабы совершенно почувствовать всю важность сего разсматриванія, надлежитъ наполнену бытъ слѣдующими мыслями:
Восточная поезія и потому уже есть самая древняя, что она все описываетъ — таковъ характеръ поезіи первородной. Природа лежитъ предъ нею во всей еще своей свѣжести: она изображаетъ все, потому именно, что нѣтъ еще ничего опредѣленнаго; она распространяетъ подробности каждаго описанія; ибо каждая подробность есть приобрѣтеніе новое. И вотъ по чему привязывается она особенно къ гармоніи словъ, и вымышляетъ новые способы располагать ихъ разнообразно для произведенія разнообразнаго дѣйствія. И первоначальная сила человѣка явно обнаруживается въ етомъ обиліи выраженій, въ етомъ разнообразіи оборотовъ, показывающихъ нѣкоторымъ образомъ нетерпѣливое стремленіе воспользоваться чудеснымъ и откровеннымъ даромъ письменнаго языка. Все сказать и все изобразить есть принадлежность сына природы, свойство разсудка, не вышедшаго еще изъ младенчества. Такъ объясняется отличительной характеръ поезіи первородной, и то чудесное дѣйствіе, которое она въ началъ своемъ производила, дѣйствіе побуждаемое всѣми преданіями, изображенное во всѣхъ аллегоріяхъ. Никогда ни утомленныя наши органы, ни правила заранѣе нами положенныя, ни наши анализы и медоты не могутъ сдѣлать для насъ ощутительнымъ того впечатлѣнія, которое могущество краснорѣчиваго слова производило на душахъ еще новыхъ и удобно воспламеняемыхъ. И такъ надлежитъ дойти до источника сихъ понятій, дабы проникнуть ихъ истину и обнять ихъ въ связи надлежащей. Младенчество человѣческаго рода можетъ быть продолжалось гораздо болѣе, нежели какъ полагаютъ. Надлежало пройти вѣкамъ, дабы человѣкъ пришелъ въ состояніе постигнуть, сколь утомительно злоупотребленіе словъ и частое обращеніе на однѣ и тѣ же мысли. И поезія перестала существовать, или, справедливѣе, она совершенно перемѣнила характеръ съ той самой минуты, въ которую сдѣланы опыты заключить въ немногихъ словахъ идею. Отъ краткости слога недалеко до анализа; но анализъ, при всѣхъ чрезвычайныхъ выгодахъ, съ нимъ сопряженныхъ, сжимаетъ исображеніе въ предѣлахъ тѣснѣйшихъ? и аналитическая метода, которой наконецъ подчинили произведенія человѣческаго ума, была послѣднимъ дѣйствіемъ постепеннаго хода человѣческихъ мыслей. Изобрѣтенная во времена безсилія и пресыщенія, она похитила y поезіи ея владычество; и поезія, утративъ первенство между искусствами человѣческими, необходимо должна была утратить и нѣкоторую часть своей силы и нѣкоторую часть своей свободы.
Сіи предварительныя мысли доказываютъ намъ, что близкое знакомство съ поезіею Азіатскою со многихъ сторонъ представляется для насъ привлекательнымъ. Понятіе наше о поезіи Индійской весьма еще несовершенно. Драма Саконтала, нѣсколько отрывковъ, разсѣянныхъ въ Запискахъ общества Калекутскаго и въ нѣкоторыхъ другихъ сочиненіяхъ отдѣльныхъ — вотъ всѣ наши богатства; слѣдовательно мы еще не имѣемъ достаточныхъ способовъ для опредѣленія истиннаго характера Индійской поезіи, иногда простой и пріятной, иногда мистической и высокой. Фирдузы, Персидской Гомеръ, не переведенъ. Хафицъ, Анакреонъ Персіи, извѣстенъ по нѣкоторымъ только отрывкамъ; Арабскія сказки не всѣ еще напечатаны; съ поезіею Китайцевъ мы совершенно еще незнакомы. Можно сказать, что поле Восточной поезіи ожидаетъ еще трудолюбивой руки, которая обработавъ его показала бы намъ геній Востока во всемъ великолѣпіи, ему принадлежащемъ, и тѣмъ разширила бы сферу наукъ словесныхъ.
Наконецъ, между важнѣйшими предметами наукъ восточныхъ полагаемъ исторію и статистику Азіи. Дабы усовершнствовать и дополнить историческія наши сведенія, надлежитъ, руководствуясь новыми точнѣйшими наблюденіями, исправить и хронологію и географію Востока; собрать и лѣтописи и преданія тѣхъ народовъ, которые поперемѣнно или населяли его, или опустошали; опредѣлить различныя формы ихъ правленія, ихъ установленія гражданскія и священныя, ихъ успѣхи въ математическихъ наукахъ и земледѣліи, наконецъ, при всѣхъ историческихъ разысканіяхъ, никогда не терять изъ виду, что одна только Азія можетъ для насъ объяснить исторію переселенія народовъ, безъ которой и самая исторіч Европы не можетъ имѣть основанія твердаго, и которая по сіе время представляетъ намъ одинъ только мрачный систематической хаосъ.
И со стороны астрономіи много имѣютъ для васъ привлекательнаго науки восточныя: на Востокѣ была колыбель астрономіи. Первыя астрономическія наблюденія перешли изъ Индіи къ Халдеямъ, потомъ въ Египетъ и Персію, наконецъ къ Александрійскимъ Грекамъ, отъ которыхъ заимствованы были Арабами, перенесшими ихъ напослѣдокъ въ Европу. Бальи въ сочиненіи своемъ объ астрономіи Индѣйской полагаетъ, что первыя наблюденія Индійцевъ сдѣланы были еще за 3102 года до Р. X. И ученый Фреретъ также думаетъ (Hist de l’Acad. des Inscr. T, XVIII p. 48), что съ етой епохи надлежитъ начинать хронологію Индійцевъ. Миссіонеры утверждаютъ, что въ Индіи находились философы, которые солнце почитали средоточіемъ міра. По крайней мѣрѣ мы знаемъ навѣрное, что Mассуди, авторъ Арабскій XII вѣка, приписываетъ Брамѣ изобрѣтеніе Астрономіи, и что Птоломей заимствовалъ свой Алмагестъ y Индійцевъ. Гномонъ извѣстенъ былъ Браминамъ; и они имѣли методу для изчисленія затмѣній, по словамъ Бальи, весьма простую и искусную (Astron. Ind. p. 112—113). Въ собраніи записокъ Калькутскаго общества заключается множество драгоцѣнныхъ свѣдѣній объ Азіатской Астрономіи, подающихъ надежду къ новымъ, гораздо важнѣйшимъ открытіямъ.
И если справедливо, что мы наконецъ достигли до той епохи (уже извѣстной въ Исторіи просвѣщенія), епохи, въ которую человѣческій умъ, ступившій на крайнюю степень изобилія творческаго, и не могущій удовлетворить собственному своему стремленію, обращается на самаго себя, дабы, изчисливъ свои сокровища, приобрѣсть новыя силы; то неоспоримо, что возрожденію наукъ восточныхъ встрѣтились самыя счастливыя обстоятельства. Стремленіе живое и творческая сила, дѣятельная, быстрая, объемлющая тогда человѣческой умъ, не могутъ быть признаны отличительнымъ качествомъ нашего времени. Епоха безпокойной дѣятельности умовъ и общаго злоупотребленія мыслей заняла мѣсто славныхъ временъ и живости и блеска, когда геніи, являющіяся изрѣдка подобно пламенному метеору на сценъ міра, оставлялъ за собою обширныя струи свѣта; и когда нѣсколько избранныхъ умовъ заключали въ себѣ тѣ мысли и знанія въ цѣломъ, которыя нынѣ между большею частію людей разсѣяны. Сіи отдѣльные участки свѣта могутъ еще блистать въ маломъ кругъ; но они уже не соединяются въ одно свѣтозарное пламя. Творенія великаго духа, запечатлѣнныя силою и безсмертіемъ, должны были необходимо уступить разборчивости остроумія, тонкой, но также какъ и оно малозначущей. Въ исторіи встрѣчается намъ не одна подобная эпоха. Я укажу на Грецію. Она уже истощена была произведеніемъ великихъ людей, когда послѣдній изъ нихъ, Платонъ, внезапно сдѣлалъ въ умахъ чрезвычайную перемѣну. Давъ новое движеніе мыслямъ, раскрывши способность анализировать, представивши раздробленными тѣ предметы, въ которыхъ геній до того времени видѣлъ одно только цѣлое, открывшій многіе дотолѣ неизвѣстные источники свѣта, и наконецъ облекши собственныя мысли очаровательною одеждою воображенія стихотворнаго, онъ сдѣлался такъ сказать посредникомъ между временами генія и вѣкомъ ума. Послѣдователи Платона овладѣли всѣми предѣлами человѣческихъ знаній, и Школа его въ послѣдствіи принимала на себя множество образовъ разныхъ. Въ идеяхъ произошло всеобщее волненіе, и ето волненіе сходствовало весьма во многомъ съ тѣмъ, которое замѣчается въ наше время; разница однако та, что Платонизмъ, распространившись въ такое время, когда уже все приготовлено было къ перемѣнѣ всеобщей, когда устарѣвшія религіи и правила требовали преобразованія совершеннаго, необходимо долженъ былъ двинуться впередъ, дать направленіе ожидаемому перевороту, и устремиться не на разсматриваніе памятниковъ древнихъ, но на раскрытіе новыхъ идей и на послѣдствія ими производимыя. Мы, напротивъ, утомленные кровопролитіями, во имя человѣческаго ума учиненными, не можемъ и не должны ожидать никакого возобновляющаго ихъ потрясенія. И тѣ же причины; которыя направляли впередъ стремленія Платонизма (надобно замѣтить, что и нынѣшнія идеи болѣе или менѣе ими напитаны), побуждаютъ насъ обратить на древность тѣ знанія, которыми изобилуетъ теперь Европа. Науки восточныя были бы самымъ полезнымъ занятіемъ для безпокойной дѣятельности умовъ, и сверхъ того они оказали бы важную услугу Европѣ точнѣйшимъ опредѣленіемъ ея генеалогіи. Какъ безъ сомнѣнія! Короче познакомившись съ Азіею, найдемъ мы ту Аріаднину нить, которая будетъ для насъ служить руководствомъ въ лабиринтѣ ума человѣческаго; и безъ сомнѣнія откроется намъ множество источниковъ древнихъ, забытыхъ, засыпанныхъ развалинами, но источниковъ могущихъ возвратить намъ ту силу и свѣжесть, которыя предзнаменуютъ епохи, озаряемыя присутствіемъ творческаго генія.
Не мѣсто здѣсь говорить о расположеніи Академіи Азіатской; сіе расположеніе можетъ быть сдѣлано тогда, когда опредѣлятся и обширность сего заведенія и тѣ способы, которые даны будутъ ему отъ правительства.
Но мы представимъ здѣсь общій планъ курса литтературы и языковъ Азіатскихъ.
Первая мысль, которая намъ встрѣчается, и которая должна служить основаніемъ всякому заведенію такого рода, есть та, что Филологія подраздѣляема на нѣсколько отраслей: етимологію, грамматику, критику.
Есть люди, которые соединяютъ въ себѣ противоположныя свойства грамматика и критика. Но Академія, имѣющая однимъ изъ главныхъ предметовъ своихъ филологію, не можетъ дойти до нѣкотораго совершенства, ежели сіи два класса не будутъ отдѣлены одинъ отъ другаго. И такъ Академія Азіятская должна заключать въ себѣ: во первыхъ, курсъ языковъ; во вторыхъ, курсъ литтературы, и для каждаго изъ сихъ курсовъ должны быть опредѣлены особенные учители.
Опытъ Калекутскаго общества служитъ подпорою етой системѣ, оно признается, что слишкомъ рано позволило себѣ заняться философическими разсужденіями и пространнымъ разборомъ нѣкоторыхъ истинъ отдѣльныхъ, Надобно рыться и потомъ уже строиться, и истинно важныхъ открытій можемъ мы ожидать только тогда, когда пріобрѣтемъ техническія свѣденія о востокѣ, болѣе основательныя и глубокія.
Литтература Азіатская раздѣлена на нѣсколько большихъ отраслей, изъ которыхъ каждая составляетъ одно особенное цѣлое.
Къ ней принадлежитъ и литтература Еврейская, которая отличается отъ прочихъ тѣмъ, что она уже не обѣщаетъ никакого новаго открытія. Единственный памятникъ ея: священныя книги.
Литтература Индійская есть самая древняя, самая привлекательная и менѣе другихъ извѣстная; она не имѣетъ никакого отношенія къ другимъ литтературамъ востока; она ближе всѣхъ прочихъ къ понятіямъ начальнымъ, и сохранила еще нѣкоторыя черты первобытнаго образованія вселенной. Издревле поезія и философія соединились въ Индіи для составленія той религіи, которой слѣды замѣчаемы нами во всѣхъ религіяхъ древняго міра. Одинъ изъ коренныхъ догматовъ етой религіи есть догматъ перехожденія (или изліянія всѣхъ вещей изъ Бога и ихъ обратное сліяніе съ существомъ его); a одинъ изъ коренныхъ символовъ: обожаніе свѣта, въ которомъ восточные народы видѣли три свойства: творческое, хранительное и разрушительное. И когда Азіатскія религіи почерпнули свои ученія въ источникѣ Индійскомъ, то коренное понятіе о символическомъ боготвореніи свѣта сохранилось неискаженнымъ среди безчисленнаго множества измѣненій. Индія представила въ трехъ лицахъ первыя три могущества натуры, и сіи три лица сутъ Брама, Вистну и Хива; въ Египтѣ именовали ихъ Озиридомъ, Горомъ, Тифономъ, и боги Орфеевы суть также не иное что какъ силы природы, получившія образъ вещественный. Когда онъ воспѣваетъ Пана, великое цѣлое, вѣчное Существо, мрачность, покрывающую кругъ земной, и сотвореніе свѣта, первый знакъ къ образованію міра, то Космогонія его совершенно сходствуетъ съ Индійскою и Египетскою. Система его понятій о богопочтеніи имѣетъ такое сродство съ понятіями сихъ двухъ народовъ и такое разнообразіе въ формахъ, что общее происхожденіе ихъ кажется несомнѣннымъ.
Еще до временъ Персидскаго Зердуста (Зороастра) Индіецъ Мону возобновилъ вѣру въ единаго Бога, Владыку вселенныя. Его сочиненія имѣютъ особенное сходство съ сочиненіями священнаго законодателя, и сіе сходство, неускользнувшее отъ вниманія Англійскихъ ученыхъ, ни мало не уменьшая почтенія нашего къ святому закону, напротивъ доказываетъ только то, что оба законодателя почерпали въ одномъ и томъ же общемъ источникѣ, открытомъ непосредственною волею Провидѣнія разуму человѣческому, и въ послѣдствіи времени, также по волъ Провидѣнія, для него истощившемся и имъ забытомъ.
Понятіе о Богъ единомъ, которое проповѣдывалъ Мону, и теперь еще соединено съ миѳологіею Индійцевъ, не смотря на ея противурѣчія и нелѣпости. Еще невозможно привести ету миѳологію въ систему, — предметъ сей предоставляется новой Академіи Азіатской.
Мы слишкомъ еще небогаты матеріалами, дабы обнять во всей обширности различныя части образованности Индійской, и самыя учебныя книги объ етомъ предметѣ еще несуществуютъ. Въ такомъ случаѣ правительству, споспѣшествующему наукамъ восточнымъ, необходимо нужно отнестись прямо къ обществу Калекутскому, и истребовать отъ него не только тѣ книги, которыя трудами его изданы и которыхъ полное собраніе едва ли найдется и въ самой Англіи, но вмѣстѣ съ ними и вѣрныя копіи съ манускриптовъ. A чтобы составить порядочный лексиконъ Самскритской, надлежало бы послать ученаго человѣка въ Парижъ для сдѣланія вѣрныхъ списковъ съ грамматикъ и лексиконовъ, означенныхъ въ каталогъ господина Лангля и въ предисловіи господина Шлегеля[4].
Но такимъ образомъ при началъ Академіи Азіатской было бы весьма трудно вдругъ распространить ученіе Самскритскаго языка. Мы думаемъ, что прежде всего надлежало бы познакомить воспитанниковъ съ буквами Девангаршскими и Бенгальскими и съ первыми правилами Бенгальской грамматики. Опыты сіи произвели бы въ нихъ охоту къ наукамъ Индійскимъ и поощрили бы ихъ посвятить онымъ свое прилѣжаніе, не смотря на малочисленность матеріаловъ, но питаясь ободрительною надеждою на будущія пособія. И въ етомъ намѣреніи господинъ Клапротъ сочинилъ планъ (табл. N. 1), могущій служить руководствомъ при настоящемъ положеніи наукъ Индійскихъ.
Китайская литтература, столь древняя и не столь привлекательная какъ Индійская, менѣе прочихъ подвержена была вліянію иностранцевъ. Вѣрныя лѣтописи Китайскія простираются за 2000 до Р. X. (преимущество, которымъ не могутъ хвалиться другіе народы), и въ сихъ-то лѣтописяхъ предпочтительно надлежитъ искать достовѣрныхъ свидѣтельствъ переселенія народовъ, котораго исторія безъ новыхъ объяснительныхъ трудовъ навсегда останется для насъ непонятною. И относительно къ философіи словесность Китайская можетъ быть весьма полезна; ибо Китайцы имѣютъ не только философію числъ, имъ въ особенности принадлежащую, но и систему Дуалкома, родившуюся въ VIII вѣкѣ, систему, о которой ничего не сказали намъ Іезуиты. И въ отношеніи къ исторіи естественной, и въ отношеніи къ математическимъ наукамъ ближайшее знакомство съ Китаемъ не менѣе было бы для насъ выгодно.
Трудность Китайскаго языка довольно извѣстна; мы не имѣемъ ни учителей, ни книгъ учебныхъ, и начинающій необходимо долженъ пройти черезъ лабиринтъ заблужденія прежде нежели будетъ ему возможно составить для себя грамматику и лексиконъ: сухая, утомительная работа, долженствующая продолжаться по крайней мѣрѣ четыре года. И такъ, дабы ученіе Китайскаго языка сдѣлать менѣе труднымъ, надлежало бы прежде всего издать лексиконъ: предпріятіе, могущее совершено быть только въ Россіи, ибо она имѣетъ и чрезвычайное множество матеріяловъ и свѣдущихъ переводчиковъ, каковы Гг. Липовцовъ, Каменской, Новоселовъ, Владыкинъ, и пр.
Большимъ пособіемъ послужитъ и переводъ важнѣйшихъ сочиненій Китайскихъ съ оригинальнаго языка на Манджурской языкъ. Манджурскій не труденъ, и переводчики наши знаюстъ его совершенно. Онъ же имѣетъ буквы. Манджурская грамматика довольно правильная, и весьма во многомъ сходствуетъ съ грамматиками Европейскими. И такъ чтобы обнять словесность Китайскую во всѣхъ ея отрасляхъ; надлежитъ необходимо соединить ученіе обоихъ языковъ. Слѣдовательно Академія Азіатская, относительно къ етому предмету, прежде всего должна заняться не сочиненіемъ диссертацій ученыхъ, но просто переводомъ оригинальныхъ книгъ, которыя открыли бы свободнѣйшій доступъ къ литтературѣ Китайской.
Г. Клапротъ, доставившій намъ начертаніе словесности Китайской и Манджурской (N. II) и сверхъ того многія матеріалы дли послѣдней Части сего опыта, есть человѣкъ, имѣющій основательныя свѣденія въ языкахъ восточныхъ, особливо въ Китайскомъ, свѣденія соединенныя съ большою проницательностію. Онъ скоро издастъ каталогъ сочиненій Китайскихъ и Манджурскихъ, находящихся въ С. Петербургской Академіи Наукъ, каталогъ, могущій служить хорошимъ руководствомъ къ познанію китайской литтературы.
До временъ Магомета словесность Арабская и словесность Персидская имѣли характеръ особый и нынѣ еще замѣтный въ ихъ древнихъ стихотвореніяхъ. Исламизмъ, покоривши націи, совершенно одна отъ другой отличныя, произвелъ между ими нѣкоторое общее однообразіе, которое запечатлѣло и самую ихъ словесность. Система фатализма, погибельная для воображенія, уничтожаетъ и живость разсудка. Религія, показывающая въ верховномъ божествъ неумолимаго тирана, a любовь преображающая въ потребность чувственную, не можетъ благоприятна быть для поезіи. И въ самой вещи Магометанство не произвело ни одной превосходной книги. Фирдузіева поема Шахъ Намехъ принадлежитъ еще къ первой епохѣ; авторъ, по видимому обожатель огня, представляетъ Исламизмъ какъ нѣчто новое, и самъ остается при старой религіи. Мистическая секта суфисовъ первая сдѣлала опытъ соединить съ ученіемъ Магомета религію болѣе свободную, вышняго существа болѣе достойную. Основателямъ этой секты, въ началѣ именовавшимся Ухангисами, по видимому извѣстна была Индійская философія, Думаютъ также, что и Платонъ почерпнулъ нѣкоторыя понятія свои въ етомъ источникѣ теологіи возвышенной стихотворной. Особенно достойно замѣчанія то, что Хафицъ, Джелаледдинъ и Джами, славнѣйшіе Персидскіе сиихотворцы, принадлежали къ етой же сектѣ; толкователи Магометанскіе всячески мучили свой умъ, дабы найти въ сочиненіяхъ сихъ поетовъ нѣкоторые признаки истиннаго Исламизма. Весьма желательно, чтобы ученіе Персидскаго и Турецкаго языковъ между нами разпространилось. Сіи два языка объемлютъ всю Магометанскую литтературу; ибо всѣ почти сочиненія Арабскія переведены или на Персидскій или на Турецкій, a по свидѣтельству людей, свѣдущихъ въ наукахъ восточныхъ, весьма трудно выучиться основательно Арабскому языку, не проведя нѣсколько времени во внутренности Азіи.
Таблица N, III, также Г. Клапроптомъ сочиненная, представляетъ намъ общее начертаніе курсовъ литтературы Арабской, Персидской, Турецкой и Татарской.
Если поезія восточная почти не имѣла никакого вліянія на поезію древнихъ, то дѣйствіе ея на поезію народовъ новѣйшихъ тѣмъ ощутительнѣе и сильнѣе: словесность Еврейская соединена для нихъ весьма тѣсно съ священными понятіями религіи, и Моисея надлежитъ почитать основателемъ новой школы стихотворства, несходствующаго ни съ какимъ другимъ стихотворствомъ востока. Присвоивъ его понятія, мы необходимо должны были присвоить и тотъ наружный образъ, который даетъ онъ своимъ понятіямъ, и возвышенность гимновъ его вѣроятно произвела тотъ характеръ отвлеченности и глубокомыслія, которымъ отличается священная поезія новыхъ.
Сочиненія Моисея, книга Іова и Пѣсни Пророковъ суть памятники стихотворства, едва ли не превышающія своимъ величіемъ совершеннѣйшія произведенія древности.
Святой восторгъ живетъ на брегу Іордана!
Въ тѣни Едемскихъ рощь, на высотахъ Ливана.
Изъ всѣхъ писавшихъ о Еврейской поезіи, никьо не проникнулъ такъ глубоко въ духъ и не представилъ съ такимъ искусствомъ дѣйствія ея, какъ славный Гердеръ. Слогъ одушевленный, проницательность удивительная и воображеніе творческое, соединенное съ ученостію обширною — таковъ характеръ Гердера, особенно обнаруживающихся въ книгѣ его: Духъ Еврейской Поезіи (Geift Hebraischen Poesie).
Легко представить себѣ, сколь важно изученіе языка Еврейскаго даже въ простыхъ отношеніяхъ словесности, и литтература Еврейская должна служить основаніемъ всякой Азіатской Академіи, представляющей намъ ключь къ наукамъ Божественнымъ и человѣческимъ. Таблица N. IV сочинена Г. Докторомъ Фесслеромъ, который со множествомъ другихъ свѣдѣній соединяетъ и совершенное знанie литтературы Еврейской. Онъ сообщилъ намъ тотъ планъ, которому самъ нѣкогда слѣдовалъ въ преподаваніи уроковъ етой же самой словесности. Чтеніе Святаго писанія съ разборомъ и объясненіемъ есть главный предметъ въ курсъ Еврейскаго языка и должно непосредственно слѣдовать за грамматикою. Г. Фесслеръ распредѣляетъ его слѣдующимъ образомъ;
Историческомъ: изъ книги Бытія, Глава XXXVII, XXXIX до Главы L.
Моральномъ: всѣ книги Притчей.
Философическомъ: книги Еклезіаста.
Стихотворномъ: всѣ книги Іова, и
Лирическомъ: Пѣсни Моисеевы Второзаконія XXXII, Деворы Суд. V, Псальмы XLII — LXVIII — LXXXIV — ХССІѴ — СХХХѴII — СХХХІХ.
Къ етому чтенію необходимо нужно присоединить и Еврейскую археологію, заключающую въ себѣ изображеніе обычаевъ и обрядовъ Еврейскихъ, согласно съ закономъ Моисеевымъ, разборъ Еврейской поезіи и взглядъ на исторію книгъ священныхъ. Для тѣхъ, которые расположены будутъ заняться етою частію словесности древней, могутъ быть, весьма полезны слѣдующія сочиненія г. Доктора Фесслера: Еврейская Антологія и Institutiones linguarum orientalium. Wratislawiae 1787
Словесность Армянская и Грузинская достойны вниманія въ отношеніи историческомъ; ибо Грузинцы и Армяне имѣютъ собственныя лѣтописи, заключающія въ себѣ такія историческія извѣстія, которыхъ напрасно будемъ искать въ историкахъ Азіи, Греціи и Рима. Особенно лѣтопись Грузинская чрезвычайно любопытна. Въ началѣ послѣдняго вѣка она взята была изъ Мчетскаго и Гелатійскаго монастыря Вахтангомъ V, сыномъ Левана. Господинъ Клапротъ во время пребыванія своего въ Тифлисѣ велѣлъ перевести одинъ отрывокъ изъ этой лѣтописи, отрывокъ, дающій намъ очень выгодное понятіе объ историкахъ Грузіи. Армянская литтература такъ мало извѣстна, что мы не знаемъ еще и имени тѣхъ сочиненій, которыя къ ней относятся. Но для Россіи было бы особенно выгодно, познакомиться ближе съ сими двумя народами: она имѣетъ къ тому великое множество способовъ; сверхъ того многіе свѣдущіе Армяне и Грузинцы могли бы употреблены быть для преподаванія нужныхъ уроковъ въ обоихъ языкахъ.
Хотя Тибетъ и соединенъ посредствомъ Ламаизма съ Индіею и внутреннею Азіею, но онъ совершенно отдѣленъ отъ нихъ и языкомъ и словесностію, въ Европѣ почти неизвѣстными. Для Русскихъ весьма бы нетрудно было заняться литтературою Тибета, ибо они имѣютъ множество способовъ добывать и книги и рукописи Тибетскія, для объясненія и перевода которыхъ могутъ имѣть непосредственное сношеніе съ Ламами. Сверхъ того можно было бы выписать и литеры Тибетскія, вылитыя въ Лейпцигѣ Брейткопфомъ, a приступъ къ сей литтературѣ надлежало бы сдѣлать съ перевода и изданія маленькаго Тибето-Монгольскаго словаря, продающагося въ Кяхтѣ.
Тибетская азбука (alphabetum Tibe. tanum), изданная въ Римъ отцемъ Георги (1762), сочинена отцемъ Кассіаномъ Белижіатти. Издатель присоединилъ къ етой азбукѣ диссертацію собственнаго рукодѣлья: Qua de vario litterarum ac religionis nomine, gentis origine, moribus, superstitione, ac manichaeismo disseritur, tum Beausobrii calumniae in St. Augastinum, aliosque ecclesiae patres, refutantur." Ета диссертація, въ которой что слово, то нелѣпость, навлекла на отца Георга жестокую критику отца Павлина де С. Бартелеми, изданную подъ титуломъ: De veteribus Indis dissertatio. Romae 1795.
Сѣверные Азіатскія народы, которые не имѣютъ литтературы и почти незнакомы съ письменнымъ языкомъ, не менѣе заслуживаютъ наше вниманіе; и въ особенности потому что въ великой исторіи переселенія они конечно занимаютъ важное мѣсто. За неимѣніемъ свидѣтельствъ историческихъ мы должны пользоваться свидѣтельствами: языковъ, которыя въ етомъ отношеніи необходимо нужно подвергнуть критическому разбору; и Академія Азіатская, распредѣливъ Азіатскія языки на классы, но разпредѣливъ ихъ, не согласуясь съ обманчивыми гипотезами, a въ истинномъ философическомъ смыслъ, съ помощію проницательной критики и основательнаго сравненія нарѣчій, окажетъ значительную услугу наукамъ; но въ етомъ случаѣ особенно надлежитъ беречься ослѣпительныхъ заблужденіи этимологическихъ, къ которымъ, не смотря на поучительный примѣръ Курта де Жебеленя, еще многіе въ наше время наклонны. Этимологія, разсматриваемая какъ изученіе человѣческаго ума, должна присутствовать при изысканіяхъ историческихъ; но отдѣлившись отъ критики строгой, она или дѣлается безполезною и пустою, или можетъ завести въ заблужденія вредныя, которымъ привычка даетъ силу закона, и которыя на долгое время отклоняютъ искателя отъ вѣрной дороги къ открытіямъ.
Остается намъ пожелать, чтобы въ Россіи заведена была Азіатская Академія, которой расположеніе соотвѣтствовало бы важности ея цѣли, a средства величію Русской Имперіи. И если нашъ легкой Опытъ обратитъ вниманіе правительства на тотъ великой предметъ, которой мы съ нѣкоторыхъ сторонъ изобразить старались, то мы почтемъ намѣреніе наше исполненнымъ. Пускай искуснѣйшая рука дополнитъ и довершитъ представленное здѣсь въ однихъ только общихъ чертахъ. И титулъ и форма етаго сочиненія доказываютъ ясно, что оно должно быть просто начертаніемъ тѣхъ пріобрѣтеній, которыя уже сдѣланы, и тѣхъ приобрѣтеніи, которыя остается еще сдѣлать.
Примѣч. къ 1 §. Всякая академія восточная предполагаетъ уже приготовительное знаніе Греческаго и Латинскаго языковъ; ибо на сихъ двухъ языкахъ основаны всѣ возможныя свѣдѣнія. Мы увѣрены, что Греческій языкъ, который забытъ въ нашихъ новоучрежденныхъ гимназіяхъ, долженъ почитаемъ быть въ Россіи классическимъ. "Россія, писалъ въ 1768 году славный Гейне (смотри Геттингенскій журналъ) имѣетъ особенное преимущество предъ всѣми другими народами Европы. Греческая словесность можетъ служить основаніемъ ея собственной, и можетъ ей способствовать къ заведенію новой, ни съ какою другою несходствующей школы. Россія не должна подражать ни литтературѣ Нѣмецкой, ни французскому остроумію, ни учености Латинской. Основательное знаніе Греческаго языка откроетъ для Русскихъ неистощимый источникъ новыхъ идей и образовъ высокихъ. Исторія, философія и поезія могутъ заимстовать отъ него чистѣйшія и болѣе къ истиннымъ образцамъ приближенныя формы. Надобно замѣтить и то, что Греческой языкъ имѣетъ тѣсную связь съ религіею Русскихъ и языкомъ Славянскимъ, который по-видимому отъ него получилъ свое образованіе. Древнѣйшіе писатели Россіи были знакомы съ историками и географами Восточной Имперіи; a Византійская исторія по многимъ отношеніямъ должна быть важною для Рускихъ. Съ своей стороны прибавимъ только то, что ето желаніе славнаго археолога, къ несчастію, совсѣмъ не исполнено. Хотя любителямъ словесности изящной впрочемъ и извѣстно, что нѣкоторые частные люди, живущіе въ Москвѣ, загладили нѣсколько несправедливость общаго мнѣнія на счетъ словесности Греческой. Братья Зосимы, гораздо менѣе извѣстные въ Россіи, нежели въ другихъ странахъ Европы, напечатали своимъ иждивеніемъ множество Греческихъ книгъ, которыя состоятъ по большой части изъ авторовъ классическихъ и писателей новыхъ, необходимыхъ для изученія математики, физики и метафизики. Типографіи въ Парижѣ, Вѣнѣ, Лейпцигѣ, Венеціи и Москвѣ давно уже употребляются ими для сего предмета. Большая часть изъ напечатанныхъ Зосимами книгъ розданы безденежно молодымъ Грекамъ, учащимся въ разныхъ училищахъ Греческихъ. Между сочиненіями, изданными посредствомъ сихъ благородныхъ покровителей просвѣщенія, Европа особенно отличаетъ тѣ, которыя напечатаны въ Парижѣ съ нотами и объясненіями ученаго Корая; иаковы: Исократъ, Поліенъ, Елліанъ и Плутархъ, нынѣ издаваемый. Особенное вниманіе заслуживаютъ и книги, изданныя господиномъ Маттеемъ, Московскимъ Профессоромъ Греческаго языка. Онъ извлечены изъ драгоцѣнныхъ Греческихъ манускриптовъ, находящихся въ библіотекѣ Сѵнодальной; таковы Орибазій, отрывки изъ Руфа и Новый завѣтъ, напечатанныя на счетъ братьевъ Зосимовъ. Въ Сѵнодальной же библіотекѣ нашелъ господинъ Маттей и Гомеровъ Гимнъ Церерѣ, которымъ онъ обогатилъ словесность. Зой Павл. Зосима сверхъ того имѣетъ прекрасное и рѣдкое собраніе древнихъ медалей. Благородная польза, которую извлекаютъ они изъ своего богатства, и дѣятельное покровительство ихъ, объемлющее не одну Греческую словесность, но и занимающихся оною, даютъ имъ право на уваженіе просвѣщенной Европы; a страну, которую они признали своею отчизною, заставляетъ ими гордиться, и въ етомъ отношеніи они совершенно заслуживаютъ наименованіе Медицисовъ новой Греціи, данное имъ отъ Генерала Парда де Фигероя, который по чрезвычайнымъ знаніямъ своимъ способенъ лучше другихъ опредѣлить истинное достоинство братьевъ Зосимъ.
№ 1.
Индійская Литтература.
Курсъ языка.Опыты въ писаніи буквами Девангарійскими и Бенгалійскими.
Самскритская Грамматика.
Произведеніе глаголовъ Самскритскихъ.
Гитопадеза, или басни Вистну-Сармы.
Магабгарата, поема на войну Курусовъ и Пандусовъ.
Философія и Религія.
Система почитателей Брамы.
Система Ламаизма и почитателей Будги.
Система почитателей Вистну.
Система почитателей Хивы.
Картина Литтературы Индійской.
Исторія и Географія Индостана.
Лексиконъ Самскритскій.
Грамматика Самскритская.
Переводъ Веды.
Переводъ Магабгараты.
Переводъ драмъ Калидаза и Джая-Девы.
Полный переводъ и изданіе текста Гунта-Говинды.
Опыты въ писаніи.
Санъ-дзу-гвиннъ (1).
Сіенъ-дзу-вунъ (2).
Замѣчанія Грамматическія.
Разговоры.
Чтеніе Кун-дзу (Конфуція).
Санъ-гуо-дши (3).
Выборъ изъ лѣтописей.
Грамматика Манджурская.
Разговоры изъ Синнъ-вунъ-ки-мунна (4).
Конфуцій на Манджурскомъ языкѣ.
Санъ гуо-дши (3).
Лѣтописи Манднжурскія.
Синнъ-ли-дщеннъ-и (5).
1. Картина Имперій Китайской и ее географіи
2. Исторія Китая, въ отношеніи къ переселеніямъ народовъ.
3. Разборъ религіи Конфуція, Лао-гіунна и Фое.
4. Исторія Китайской словесности по свидѣтельствамъ оригинальнымъ.
Китайскіе Лексиконы.
Переводъ и изданіе Зерцала языковъ Манджурскаго и Китайскаго, изданнаго по повелѣнію Императора Кіеннъ-Лунна.
Извлеченіе изъ лѣтописей Китайскихъ и Манджурскихъ. Собраніе извѣстій, относящихся къ Азіи, заимствованныхъ изъ лѣтописей и географіи Китайской.
Переводъ И-гвинна (6).
Переводъ сочиненій Лао-дзу (7).
Переводъ сочиненій Джу-гги (7).
Лексиконъ Литтературы и Исторіи, подобный Гербелотову.
(1) Саннъ дзу-гвиннъ) сочиненіе, расположенное на параграфы трехъ буквъ, содержащее въ себѣ краткое начертаніе всѣхъ тѣхъ наукъ, которыми занимаются въ Китаѣ.
(2) Сіеннъ-дзу-гунъ, енциклопедія; изъ тысячи буквъ состоящая.
(3) Санъ гуо-дши, Исторія трехъ царствъ Шу, Уен и У, которыя образованы были въ Китаѣ въ III вѣкѣ. Дшенъ-шеу, авторъ, жилъ почти въ тоже время. Ета Исторія славится прекраснымъ слогомъ. Манджурскій переводъ сдѣланъ въ XVII вѣкѣ.
(4) Синнъ-вунъ-ки-муннъ, Манджурская и Китайская грамматика, сдѣланная въ 1727. Въ ней кромѣ грамматическихъ правилъ находятся и очень хорошіе разговоры на обоихъ языкахъ.
(5) Синъ-ли-дщеннъ-и, Манджурское сочиненіе о философической системѣ династіи Суннъ, написанное въ 1718 по приказанію Императора Каннъ-гги.
(6) И-гвиннъ, первое изъ такъ называемыхъ классическихъ сочиненій, въ которомъ объяснены Гуа (символы) Фу-гги.
(7) Яао-дху и Дшу-гги, два Китайскіе философа; первый жилъ за 500 лѣтъ до Р. X., а послѣдній въ ХІІ вѣкѣ по Р. X.
|
|
|
| Начальныя правила Грамматики Арабской для всѣхъ начинающихъ. | |
| Грамматика Арабская съ примѣчаніями. | Персидская Грамматика.- |
| Выписки изъ Корана. | Гулистанъ Са’ди. |
| Гарири. | Емиръ Кгондъ. |
| Арабская Хрестоматія, соч. С. Саси. | Гафицъ. |
| Абулфеда. | Шахъ Намегъ, сочин. Фиргузія. |
Турецкая грамматика.
Гумайунъ Намегъ (1).
Турецкія лѣтописи.
Фадзули (2).
Бостани (2).
Грамматика Татарская.
Абулъ Гази Багадуръ Ханъ.
1. Географія Азіи вообще, и въ особенности Азіи Магометанской по плану Г. Валя (vorder und mittel-Asien).
2. Исторія династій Магометанскихъ въ Азіи, съ приложеніемъ къ ней картины Исламизма.
3. Исторія литтературы Арабской и Персидской до Магомета.
4. Исторія литтератауры Магометанской.
5. Статистика Персіи и Турціи.
Переводъ Арабскаго Лексикона, называемаго Камусъ.
Переводъ Персидскаго Лексикона Фергангъ Джигангуири.
Переводъ Турецкаго Лексикона. Ванъ-Кули.
Переводъ и изданіе исторической книги: Тарикъ Табари, соч. Абу Джіафаромъ.
Полной переводъ Арабской географіи Едризія и Ибнъ-Гаукаля.
Переводъ и изданіе Равдгатъ-ессъ-зафы Емиръ Кгояда.
Тарикъ Гоцидегъ Гамедъ-Улла Альказуинія
Переводъ лѣтописей Отмановъ
Переводъ Дербендъ-Намега.
Полный переводъ Абулгази Багадуръ-Хана.
Исторія народовъ Татарскихъ.
Полной переводъ Тысяча и одной ночи.
Переводъ поемъ Фирдузія, Гафица, Джаліевой поемы Юсуфъ-ва-зеликга и Нидзаміевой Хозрува-Ширинъ.
(1) Турецкій переводъ Пильпаевыхъ басенъ.
(2) Имена двухъ поетовъ Турецкихъ, изъ которыхъ первый есть сочинитель Китабъ-бенкъ-ва-бадега.
Литтература Еврейская.
Курсъ языка.Фатерова ручная книга Еврейскаго языка.
Грамматика Еврейская Фатерова.
Моисеевы книги съ комментаріемъ Фатера.
Книга Іова съ комментаріемъ Шультенса.
Соломоновы Притчи съ комментаріемъ Шультенса.
Simonis Lexicon manuale.
Cocceji Lexicon et commentarius sermonis Hebraici et Chaldeici, ed. Schulzii.
Schultensii Origines linguae Hebraicae.
Michaelis supplementa in omnia lexica Hebraica.
Hetzel histoire de langue Hebraique.
Библейская Географія (Hammelfelds biblische Geographie).
Древности Еврейскія (Warnekros Hebräische Alterthürner).
Исторія Еврейская (Bauers Geschlchte der hebräischen Nation).
Права Еврейскія (Spener de legibus Hebraerorum. D. Michaelis, Mosaisches Recht).
Поезія Еврейская (Herders Geift der Hebräischen Poesie, Lowth Preleetiones de Poésie Hebraeorum, cum epimetrio Michaelis)
Словесность Еврейская (Wolfii Bibliotheca Hebraica. Bartolocci Bibliotheca Rabbinica).
Кабалистическая философія Евреевъ.
- ↑ Труды Палласа, Георгія и Гильденштротта, принадлежащіе къ Царствованію Екатерины II, не были продолжаемы. Надобно замѣтить однако, что главною цѣлію сихъ ученыхъ мужей была Естественная исторія, и что они, ограничивъ себя одною Сибирью и землями ей сопредѣльными, не проникали во внутренность и въ южныя страны Азіи.
- ↑ Одна изъ самыхъ существенныхъ выгодъ Академіи Азіатской была бы образованіе переводчиковъ, необходимыхъ для насъ по сношеніямъ нашимъ съ Турціею, Персіею, Грузіею и Китаемъ.
- ↑ Подъ словомъ общая грамматика разумѣется здѣсь происхожденіе и образованіе языковъ.
- ↑ Catalogue des manustipts Samskrits de la bibliotheque imperiare par M M. A. Hamilton et Langles. Paris 1807. — Ueber die Sprache und Weisheit der Indier von Fr. Schlegel. Heidelberg 1808.