Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т.
Т. 6: Край Озириса; Где мой дом?: Очерки (1920—1923); Горные вершины: Сборник статей; Белые зарницы: Мысли и впечатления.
М.: Книжный Клуб Книговек, 2010.
МЫСЛИ СЛОВАЦКОГО
правитьМы, русские, раньше, говоря о наших поэтах, наиболее сильных, почти неизменно сопоставляли два имени — Пушкин и Лермонтов. За последние лет двадцать пять к двум этим славным именам, в сопоставлении, присоединились, как равноправный, два благородных имени — имена, не менее лучезарные, чем те прежние звезды — Тютчев и Фет. Пушкин — Заря наша, Лермонтов — Комета, Тютчев — звездная Ночь, Фет — любовный Сад, звонкая от птичьих песен роща. Без этих четырех не быть нашему чувству светлым, тонким, утонченным, музыкальным. Они, как восток и запад, как север и юг, четыре угла нашего поэтического Эдема.
Иные певцы, старые и новые, нам дороги. Их перечислять, значит — называть драгоценные камни, и благовонные цветы, называть свирельников, трубачей, и играющих на могучем роге, и виртуозов скрипки. Но я говорю сейчас о краеугольном, и, так говоря, надо назвать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета.
Подобно этому, если мы будем говорить о польской поэзии, мы можем назвать много блестящих имен. Выспянский, Каспрович, Пшибышевский из позднейших — имена звучные. И найдутся у поляков имена, столь же драгоценные для них, как для нас имя Кольцова или Баратынского. Но, если говорить о краеугольном, мы должны назвать троезвездие — Мицкевич, Словацкий, Красинский.
Без «Дзядов» Мицкевича, «Лилли Венеды» и «Балладины» Словацкого, и «Небожественной Комедии» Красинского невозможно помыслить польскую душу. Без этих трех лучистых звезд нет сада с польскими цветами и мечтами.
Из трех гениальных польских поэтов мне более всего люб нежный, изысканный, проникновенный, и умно-язвительный, и несравненно-музыкальный Словацкий, воплотивший в своих драмах стрелометность и многогранность польской Души.
В своей книги «Три Драмы Словацкого», изданной М. и С. Собашниковыми в Москве, несколько лет тому назад, я дал русский перевод «Лилли Венеды», «Балладины», и «ГелионаЭолиона» (отрывки из «Самуэля Зборовского»), Есть другие переводы Словацкого, сделанные другими лицами. Но Словацкий не только драматург и не только лирик в прозе и стихах, равного которому в смысле певучести трудно найти среди самых больших Мировых поэтов. Он также и мыслитель в точном смысле этого слова, и его «Fragmenty Filozoficzne» и «Notatki i zapiski w raptularzu», — весьма примечательны. Привожу некоторые из этих философских отрывков и заметок, занесенных в дневник. Они не только определительны по отношению к польской душе и к гению Словацкого, но, будучи безукоризненно изящными по форме, хранят в себе и ценные мысли, подобно тому, как широкая волна океана не только звучит и переливается красками, но еще и выбрасывает, нам на радость, красноречивые диковинки из морских глубин.
Рим городом был до конца — каждая деревня сегодня может начать быть Польшей; что говорю… — человек один может это сделать… уж сделал.
Каждая революция, прежде чем выявиться в теле, должна наперед обнаружиться в духе. Итак, наибольшая перемена мира и деяние наибольшее должны быть предупреждены революцией людского ведения, установлением на достоверных законах — чувства людского, высвобождением и ведения и чувства из-под влияния мнения или инстинкта.
Из слов этих, что все через духа и для духа сотворено, — а ничего не существует для телесной цели, — выйдет будущий творческий Божий народ — вождь народов и законодатель.
Мысль эта есть дух — по ее следствиям узнаете ее — кто примет духа, будет расти, кто не примет, будет мельчать.
Не тяжесть греха, а недостаток полетного пламени любви удерживает тебя на земле с громадой тебе подобных.
Через чистоту добывается Божий огонь.
Я говорю тебе: вылечи в горбатом горбатость духа. Ибо если только тело выпрямишь на кресте и железном ложе — дух этот избавится от выпрямленных костей и другой раз уродится горбатым; а ты будешь врачом, подобным Аполлону, который из лука стрелял в головы Пифона и видел, как они снова нарождаются в большем количестве — пасти шипящей гадины. Тою гадиной перед тобою является природа. — Подобно этому скажу тебе: ежели ты судья — вылечи от убийственной жажды тех духов, которых за двери выталкиваешь, чтобы миру не вредили, ибо говорю тебе, что из-под гильотин летят эти клубки светов и солнц червонных — и разрываются на головах людей, уже занятых мыслью убийственной… толкая к преступлению Макбетов… в детях макбетовых родятся царями из татар — Иваны Грозные, из Иванов Грозных — якобинцы, что из внутренностей женских вырывают первые цветы и называют их цветами свободы.
С поля битв, где бились за свободу, тысячи возросших духов — смертью захваченных — шли снова облекаться в тело и с еще большим презрением к смерти работать для мысли народной… Там духи-рыцари, взаимно влюбленные, собрались в те стаи, которыми они и до сегодня прилетают на землю… Там духи поэтов создали те волшебные гирлянды, подобные ныне пролетающим лебедям, которые разом являются, и, как будто колядуя, посещают народы… в каждом пропоют что-нибудь из духовных тайн… в каждом постигнут духа и уродят ему будущее… Там духи измыслили потребность в памятниках… то-есть необходимость славы посмертной, которая иногда не есть глупость и людской недуг, как возглашают это с амвона священники… а была только предчувствием, в духе творящим, работой духа, который по смерти — возжажданным должен быть, чтобы вернулся для дополнения своей работы… и ныне будет с видением совершаема она через духов, исполняющих посланничество… Ибо если-б один из таких великих духов меча или богатырь слова, Цезарь, например, или Дант, появились одни среди людей, занятых иною мыслью — вместо награды за прошлую работу, должны были бы чувствовать себя в аду.
Поймите, что слово есть дух — и все стало через духа и для духа, и ничто не существует для телесной цели.
И вы — духи в духе слова и сыны в Сыне Божием.
И это есть вера ваша и святая мысль ваша, которая вас переменит и через вас новый мир создаст и новые века.
Наимудрейший ничего вам против этого и ничего сверх поведать не может — но в уразумении этих слов есть знание и огромность и страшная ясность видящей веры, которая из одного духа выводит все творение.
И в чувстве бессмертия духов наших, которые были и суть и будут, указует в нас лучистое царство Божие, к которому души наши ведет через духа святой отчизны, в конечной цели указуя победу духа над телом и смерть побежденную, и Шар Земной, лучистый в разлитьи лучей — через духа, что был альфой и будет омегой — началом и концом.
Заслуга ваша в будущем не есть ни обширность стран, которые вы завоевали, ни богатство, ни длительность существования между царствами — но дух, выработанный на земле, между духами народов наисвятейший и наичистейший, который способен был в святой страсти заняться пламенем восторга от моря до моря и единомысленно выбрать посреди своих наивысший дух царем своим и ему покориться, — через любовь избранный…
Красота есть все, что ангелизирует вещество. Согласно Платону, благо-красота была тогда в неспокойном тосковании душ, то-есть, была только подкрасотой, или pittoresque, живописностью, мглой, на которой знание живописует красоту правды.
Быть, это — ощущение того, что можно не быть.
Великий человек тот, который наиболее имеет прошлого, сознаваемого в духе, и наиболее будущего, сотворенного духом и уже в себе осуществленного… Данный миг есть как бы тело мотыльковое тех двух крыл… Психея.
Тот же самый дух в камне, в растении, в звере, в человеке.
Цель наша не есть только познание Бога, но и достижение Бога, через духо-вещество… и затем деяние духа.
Устроение духов, связь которых образует народ, как бы схоже с устроением растения… самые высокие ветви дают цвет и плод, — это духи, кончающие посланничество (гении).
Дух розы — красота для красоты.
Смерть великих людей — погребальные свечи.
О, как пусты те, что приходят с холодными сердцами на прение. Приходите на прение… а я хотел бы, чтобы внутренне вы возродились и в себе духом взнесенным все нашли… Ибо, когда вознес я дух, целый год каждая былинка, каждый слизняк океанский мне дело духовное рассказывали… Ангельская роскошь духа в чистом творчестве…
Стройте целый мир для духа… и себя построяйте сообразно с духом, и без всяких тайных связей и сговариваний встретитесь в одной мысли Божьей — подобные себе в мудрости, слитые сердцами, обладая спокойностью ангелов и взнесенностью над теми, в которых наивысшая сила есть бешенство и которые пред вами, Божьими, почувствуют себя укрощенными, как низшие перед вами звери… В спокойной силе и в любви к человечности, разлитой на людей, ищите опоры и права ваши берите рукою спокойной, хоть бы лежали они между тысячью молний.
Хоть бы ты не хотела, душа, Бог исторгнет из тебя эту новую силу действенную… И от вольных давних ликов твоих отступить твоему духу не позволить… дальше пойдешь…
Земля — как великое построение духа Божия, который впервые добывает ее через скопление личного бессмертия.
Ветер научил я веденью слова — и солнцу повелел обнести его по миру.
Вот тебе цель последняя — работа духа, стремящаяся к просветлению воздуха целой земли. К этой цели идет твоя родина, все творчество духа святого к той цели идет — всмотрись же, вглядись в то солнце последнее…
Выдыхание растений, в которых дух отбывает вступительное посланничество, выобразовывая начатки ангельские, припоминается нам приятно, и зовем мы его благовонием. Выдыхание растений, в которых дух идет обратною дорогой, приближаясь к гнили, мы зовем вонью. Это есть припоминание духа нашего, есть единственная в своем роде врожденная мысль благоуханья. Отсюда — личное пристрастие к тому или иному запаху.
Пьянственность, так же как огонь, который есть свет, из духа добытый, под принуждением телесным, — такая пьянственность есть пыл духа, освобожденного, благодаря разыгравшейся крови.
Лучи человеческой мысли суть воздух для духов.
Кто был бы властен отвратить магнетический ток от какой-нибудь части мира, он создал бы голод, заразу и смерть.
Пред этим люди завладеют электрическою силой и будут владыками морей, сжигая корабли.
Зерно земли и каждый дух, как луч, — выше над землей взнесется мыслию и чувством, тем большим становится; когда же причастится Слова, святым становится и Сыном уж Божиим.
С той стороны смотреть на мир, с которой смотрит Бог, со стороны духа.
Фейерверк, музыка огневая.
Космогония — огонь на земле; природа его — очищающаяся по мере высокости. Итак, уже месяц есть бледное пламя, Меркурий — чище и живее, Венера — уже огонь живой, Солнце — совершенно чистое и вольное. Юпитер — сам через себя длящийся и спокойный, Сатурн — поглощенный звездами.
Поэты суть великие откапыватели слов духов — ибо хранят их нашептанные… и слова эти, в рифме примененные, имеют силу откровения, — они звенят каким-то тайным вспоминанием в каждом духе.
Вся сила Мицкевича — в этом откровении слов. Иногда художник, превращаясь в поэта, является в словах создателем откровения в краске… Музыкант, превращаясь в поэта, находит, полные откровения, выражения звуковые. После великого числа музыкантов, что ныне существуют, будет когда-нибудь великое число поэтических гармонистов, пишущих стихи только для звука — и пойдут выше…
Из прошлого мы имеем силлогистическое творчество, из будущего захватываем творчество догматическое.
Маргаритка — муравейник цветов.
Поэт, что написал хорошее произведение и беспокоится о нем, непохож на Божество, — ибо разве Бог, сотворивши солнце, послал бы ангела осведомиться, что, смотрят ли уже на него люди.
Дух в атоме один и страдает, как единица, — но он страдает также в целой громаде подобных духов, когда эта громада утеснена другой.
Есть духи, которые иногда идут против ветра, и пока борются, до тех пор в них сила. Самое страшное для них испытание — встреча с долго неиспытанным счастьем и отдыхом. — Часто тогда они сломаны.
Представить себе науки в очертании огромного существа, которое живое и постоянно вырабатывает себя в различных частях.
Когда Дант увидел созвездие Креста в южном полушарии, тогда еще неоткрытом, это было в нем припоминание какой-то прежней жизни.
Дух вывернут наоборот в дереве, голова которого — на земле, и в тварях он медленно возносил ее, пока не поставил ее сполна к небесам в человеке.
Казимир Великий такое царство оставил Ядвиге, что могла им управлять взглядом и улыбкой.
Преступники, через смертную казнь выгнанные за врата видимой жизни, возвращаются в мир еще более страшными преступниками.
Родиться в стране, где смотря на правление можно было бы любить Бога.
Монголы считают за грех: бросить нож в огонь, убить птицу, вылить молоко на землю.
Если у человека природа Саламандры, он одевается в огнистый плащ — воры, приманкой притянутые, крадут у него этот плащ и пылают в нем, — а он новый себе сделает.