Мудрец (Дорошевич)/ДО
| Мудрецъ : Эллинская сказка |
| Опубл.: «Русское слово», 1910, № 205, 5 сентября. Источникъ: Дорошевичъ В. М. На смѣхъ. — СПб.: М. Г. Корнфельда, 1912. — С. 51. |
Беотіецъ Акселосъ, эллинъ родомъ и варваръ душой, былъ по дѣламъ въ Аѳинахъ.
Осмотрѣлъ Акрополь.
— Акрополь, какъ Акрополь! Стоитъ высоко.
Былъ въ театрѣ Діониса.
— Театръ хорошій. Отдѣланъ бѣлымъ мраморомъ.
Слушалъ лучшихъ ораторовъ на агора:
— Говорятъ много.
И захотѣлъ побесѣдовать съ Сократомъ.
— Быть въ Аѳинахъ и не поговорить съ Сократомъ! На что же тогда человѣку данъ языкъ?
Прохожій аѳинянинъ указалъ ему подъ портикомъ Академіи задумчиво гулявшаго небольшого человѣка съ невзрачнымъ лицомъ:
— Это Сократъ.
— Такой великій мужъ могъ бы быть повыше ростомъ и повиднѣе. Впрочемъ, мудрецы объ этомъ не заботятся! — подумалъ беотіецъ.
Онъ пошелъ навстрѣчу Сократу и глубоко ему поклонился.
Сократъ учтиво отвѣтилъ на поклонъ и прошелъ мимо.
Беотіецъ опять забѣжалъ впередъ и поклонился.
Сократъ улыбнулся, поклонился и продолжалъ прогулку.
Тогда беотіецъ снова забѣжалъ впередъ и сказалъ:
— Привѣтъ тебѣ, мудрѣйшій изъ смертныхъ!
Сократъ остановился, засмѣялся глазами и сказалъ:
— Видѣлъ-ли ты всѣхъ людей на свѣтѣ?
— Н-нѣтъ!
— Разъ ты ихъ не видѣлъ, ты не могъ и говорить со всѣми людьми на свѣтѣ. Не такъ-ли?
— Совершенно вѣрно.
— Почему же, въ такомъ случаѣ, ты знаешь, что я умнѣе всѣхъ людей на свѣтѣ? Не осторожнѣй-ли было бы, съ твоей стороны, сказать: «Мнѣ кажется, что ты мудрѣйшій изъ людей»?
— Да, пожалуй, такъ было бы благоразумнѣе.
— Но разъ ты не знаешь, насколько умны другіе люди на свѣтѣ, такое мнѣніе твое ни на чемъ не основано. Не такъ-ли?
— Выходитъ, что такъ.
— Увѣряютъ въ чемъ-нибудь, не имѣя на то никакихъ основаній, или плуты, или глупцы. Не правда-ли?
— Д-да!
— Хотѣлъ-ли ты обмануть меня, говоря, что я мудрѣйшій изъ людей?
— Нѣтъ.
— Значитъ, ты не плутъ. Кто же ты въ такомъ случаѣ? Рѣши самъ!
«Однако!» — подумалъ беотіецъ и сказалъ:
— Чтожъ мнѣ было дѣлать, когда ты ничего не говоришь! На что роза, если она не пахнетъ, и мудрецъ, если онъ не говоритъ?
Сократъ улыбнулся.
— Прекрасно. Скажи: свойственно-ли коню ржать?
— Я думаю!
— А быку мычать?
— И еще какъ!
— Барану блеять?
— Ну, еще бы!
— Что же, конь безпрерывно ржетъ?
— Зачѣмъ же!
— И быкъ не мычитъ безпрерывно?
— Конечно, нѣтъ!
— Но, можетъ быть, безпрерывно блеетъ хоть баранъ?
— Тоже нѣтъ!
— Видалъ-ли ты, чтобъ конь заржалъ при видѣ коровы?
— Не бываетъ.
— Или быкъ замычалъ при видѣ овцы, или баранъ заблеялъ при видѣ лошади?
— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! — весело отвѣчалъ беотіецъ.
— Не ржетъ-ли конь при видѣ лошади?
— Разумѣется.
— А быкъ при видѣ коровы?
— Это всякому извѣстно.
— А баранъ не начинаетъ-ли блеять тогда, когда увидитъ овцу?
— Вѣрно.
— Однимъ словомъ, мы можемъ сказать, что конь ржетъ, быкъ мычитъ и баранъ блеетъ только тогда, когда видитъ себѣ подобныхъ?
— Почему-жъ не сказать? Можно сказать!
— И изъ того, что правилу этому одинаково подчиняются и конь, и быкъ, и баранъ, — не должны-ли мы заключить, что это законъ природы?
— По моему, должны.
— Скажи, мудрецъ станетъ-ли идти противъ законовъ природы?
— Не думаю!
— И отлично дѣлаешь. Теперь отвѣть мнѣ на одинъ вопросъ.
— Хоть на тысячу тысячъ!
— Не думаешь-ли ты, что мудрецу такъ же свойственно говорить мудрыя вещи, какъ коню ржать, быку мычать и барану блеять?
— Я такъ и думаю.
— Прекрасно! Если конь ржетъ, быкъ мычитъ, а баранъ блеетъ только при встрѣчѣ съ себѣ подобными, то, значитъ, и мудрецъ долженъ говорить только съ подобными себѣ. Какое же основаніе, другъ, я имѣлъ заговорить съ тобою?
И посмотрѣвъ на него съ любовью, Сократъ пошелъ дальше.
«Пусть меня разорветъ Церберъ! — воскликнулъ Акселосъ, — чтобы человѣка два раза подрядъ заставили самого себя назвать дуракомъ! Это можетъ случиться только съ беотійцемъ, да и то въ Аѳинахъ!»
Черезъ мгновеніе онъ, однако, подумалъ:
«А мудрость, оказывается, вовсе не такая трудная вещь!»
И чтобъ развлечься послѣ непріятнаго разговора, пошелъ къ гетерамъ.
Гетера Хризисъ лежала на окнѣ своего дома, съ накрашеннымъ лицомъ, — чего требовало ея занятіе, — и одѣтая въ роскошныя одежды, чего ея занятіе не требовало вовсе.
— Иди смѣлѣе, красавецъ! — крикнула она Акселосу, когда тотъ остановился у ея порога.
Беотіецъ хитро улыбнулся.
— За что тебѣ платятъ деньги? — спросилъ онъ.
Гетера изъ окна оглядѣла его съ удивленіемъ съ ногъ до головы.
— За то, что я женщина!
— Но не всѣмъ же женщинамъ платятъ деньги. Ты должна отвѣчать: за то, что я красива.
— Ну, за то, что я красива!
— Итакъ, въ любви платятъ за красоту?
— Платятъ и за красоту…
— Стой, стой! Не отвлекайся! Иначе ничего не выйдетъ. Ты согласна: за красоту?
— Пусть будетъ по твоему.
— Ты зовешь меня для любви?
— За чѣмъ же другимъ будетъ звать къ себѣ гетера?
— Отвѣчай: да или нѣтъ?
— Да, да, да!
— И такъ, какъ ты сама назвала меня красавцемъ, а въ любви платятъ за красоту, то, значитъ, ты зовешь меня за тѣмъ, чтобы платить мнѣ деньги!
Гетера расхохоталась такъ, что чуть не упала изъ окна.
Беотіецъ глядѣлъ на нее, счастливо улыбаясь.
— Ну, вотъ, видишь теперь сама, что ты или мошенница, или дура!
— Что?
Гетера вскочила.
— Въ Аѳинахъ оскорбляютъ женщину? И какую женщину?! Которая никому не доставила ничего, кромѣ удовольствія?! Слуги! Возьмите этого чужестранца, этого варвара, и киньте его куда-нибудь подальше отъ моего дома.
Два раба, нубійцы, съ мускулами, которые, какъ толстыя змѣи, перевились у нихъ на рукахъ, схватили беотійца, отнесли на ближайшій перекрестокъ и кинули, какъ юноши кидаютъ копье.
— Однако, философія до добра не доводитъ! — подумалъ Акселосъ, поднимаясь и потирая локти, колѣни и лицо.
И грустный пошелъ домой.
На слѣдующій день онъ услышалъ на площади, что Сократъ арестованъ, ночью его судили и присудили къ смерти.
— Все за его философію!
— Однако, я еще дешево отдѣлался! — подумалъ беотіецъ, вспоминая о вчерашнемъ происшествіи съ гетерой.
И поспѣшилъ уѣхать въ Ѳивы изъ города, гдѣ дѣлаются такія странныя вещи.
Друзья-ѳивяне собрались къ нему въ домъ послушать чудесъ про Аѳины.
Онъ разсказывалъ имъ про величіе Акрополя, мудрость ораторовъ и любезность аѳинскихъ гетеръ.
— Но успѣлъ-ли ты увидѣть Сократа?
Акселосъ сдѣлалъ печальное лицо.
— Друзья мои! Сократъ бесѣдовалъ со мною съ послѣднимъ передъ тѣмъ, какъ его взяли, и прежде чѣмъ умереть, пожелалъ научить меня своей мудрости!
Всѣ глядѣли на него съ благоговѣніемъ.
— Ученикъ Сократа!
— Не знаю, какъ для кого, — но долженъ вамъ сказать, что мнѣ это было совсѣмъ нетрудно. Я сразу понялъ все.
— Сократъ зналъ, кого избрать!
— Акселосъ! — стали его просить со всѣхъ сторонъ, съ горящими глазами. — Передай и намъ мудрость Сократа! Поговори, какъ Сократъ!
Акселосъ поднялъ палецъ:
— Т-съ! Друзья мои! Вы знаете, что сталось съ Сократомъ? Вы хотѣли бы и для меня того же?
И всѣ въ ужасѣ переглянулись:
— Онъ, воистину, мудръ!
Съ тѣхъ поръ Акселосъ говорилъ только самыя обыкновенныя вещи, но всѣ смотрѣли на него съ благоговѣніемъ.
— Если бы онъ захотѣлъ заговорить, какъ Сократъ! Но Эллада не для Сократовъ!
Слава о молчащемъ мудрецѣ скоро распространилась по Ѳивамъ, по всей Беотіи и по всей Греціи.
Отовсюду пріѣзжали люди взглянуть на великаго молчащаго ѳиванскаго мудреца.
Онъ молчалъ, глядя съ улыбкой на посѣтителей, и самымъ настойчивымъ, молившимъ его о словѣ, хоть объ одномъ только словѣ мудрости, говорилъ только:
— Вспомните участь Сократа!
Создалось обыкновеніе.
Всякій, что гдѣ-нибудь слышалъ что-нибудь умное, думалъ:
— Это сказалъ, навѣрное, Акселосъ.
И вскорѣ Греція была полна изреченіями молчащаго мудреца.
Ихъ собирали и переписывали и за дорого продавали:
— Изреченія ѳиванскаго мудреца.
Ѳивы имъ гордились.
И когда, спокойно достигнувъ глубокой старости, онъ умеръ, — на его мавзолеѣ написали:
великій мудрецъ,
ученикъ Сократа.По этой эпитафіи онъ попалъ въ Элизій.
Самъ Миносъ, почтительно поднявшись, указалъ дорогу туда его тѣни.
Тамъ, въ аллеѣ изъ миртъ, освѣщенной блѣднымъ, словно луннымъ, свѣтомъ, тѣнь беотійца Акселоса увидѣла среди бродившихъ по двѣ, по три тѣни одинокую тѣнь маленькаго, невзрачнаго человѣка.
— Привѣтъ тому, кто былъ Сократомъ! — сказалъ Акселосъ.
— Привѣтъ и тебѣ, судя по мѣсту, гдѣ ты находишься, тѣнь мудреца! — отвѣтилъ Сократъ. — Голосъ твой напоминаетъ мнѣ землю, и мнѣ кажется, что я встрѣчался съ тобою въ Аѳинахъ.
— Ну, какъ же! Ты встрѣтился со мной подъ портикомъ Академіи. Въ тотъ самый день, когда тебя взяли по приказанію архонтовъ. Помнишь?
Тѣнь Сократа слабо улыбнулась, какъ улыбаются тѣни.
— Я помню и то, и другое. Но какъ же попала ты сюда, заблудившаяся тѣнь?
— По надгробной эпитафіи мудреца.
— Какъ называется тотъ счастливый городъ, который считалъ тебя мудрецомъ?
— Ѳивы.
— Но что-жъ ты говорилъ, что тебя считали мудрецомъ?
— Я молчалъ.
— Всю жизнь?
— Всю жизнь.
— Тогда понятно все! — сказала тѣнь Сократа, — и дуракъ мудръ, когда онъ молчитъ. Ты мудрый дуракъ!
И тѣнь Акселоса гуляла по миртовымъ полямъ Элизія съ полнымъ правомъ.