Мудрец (Дорошевич)
| Мудрец : Эллинская сказка |
| Из цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Русское слово», 1910, № 205, 5 сентября. Источник: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Мн.: Наука и техника, 1983.[1] |
Беотиец Акселос, эллин родом и варвар душой, был по делам в Афинах.
Осмотрел Акрополь.
— Акрополь как Акрополь! Стоит высоко.
Был в театре Диониса.
— Театр хороший. Отделан белым мрамором.
Слушал лучших ораторов на агора:
— Говорят много.
И захотел побеседовать с Сократом.
— Быть в Афинах и не поговорить с Сократом! На что же тогда человеку дан язык?
Прохожий афинянин указал ему под портиком Академии задумчиво гулявшего небольшого человека с невзрачным лицом:
— Это Сократ.
«Такой великий муж мог бы быть повыше ростом и повиднее. Впрочем, мудрецы об этом не заботятся!» — подумал беотиец.
Он пошёл навстречу Сократу и глубоко ему поклонился.
Сократ учтиво ответил на поклон и прошёл мимо.
Беотиец опять забежал вперёд и поклонился.
Сократ улыбнулся, поклонился и продолжал прогулку.
Тогда беотиец снова забежал вперёд и сказал:
— Привет тебе, мудрейший из смертных!
Сократ остановился, засмеялся глазами и сказал:
— Видел ли ты всех людей на свете?
— Н-нет!
— Раз ты их не видел, ты не мог и говорить со всеми людьми на свете. Не так ли?
— Совершенно верно.
— Почему же, в таком случае, ты знаешь, что я умнее всех людей на свете? Не осторожней ли было бы, с твоей стороны, сказать: «Мне кажется, что ты мудрейший из людей?»
— Да, пожалуй, так было бы благоразумнее.
— Но раз ты не знаешь, насколько умны другие люди на свете, такое мнение твоё ни на чём не основано. Не так ли?
— Выходит, что так.
— Уверяют в чём-нибудь, не имея на то никаких оснований, или плуты, или глупцы. Не правда ли?
— Д-да!
— Хотел ли ты обмануть меня, говоря, что я мудрейший из людей?
— Нет.
— Значит, ты не плут. Кто же ты в таком случае? Реши сам!
«Однако!» — подумал беотиец и сказал:
— Что ж мне было делать, когда ты ничего не говоришь! На что роза, если она не пахнет, и мудрец, если он не говорит?
Сократ улыбнулся.
— Прекрасно. Скажи: свойственно ли коню ржать?
— Я думаю!
— А быку мычать?
— И ещё как!
— Барану блеять?
— Ну, ещё бы!
— Что же, конь беспрерывно ржёт?
— Зачем же!
— И бык не мычит беспрерывно?
— Конечно, нет!
— Но, может быть, беспрерывно блеет хоть баран?
— Тоже нет!
— Видал ли ты, чтоб конь заржал при виде коровы?
— Не бывает.
— Или бык замычал при виде овцы, или баран заблеял при виде лошади?
— Нет, нет и нет! — весело отвечал беотиец.
— Не ржёт ли конь при виде лошади?
— Разумеется.
— А бык при виде коровы?
— Это всякому известно.
— А баран не начинает ли блеять тогда, когда увидит овцу?
— Верно.
— Одним словом, мы можем сказать, что конь ржёт, бык мычит и баран блеет только тогда, когда видит себе подобных?
— Почему ж не сказать? Можно сказать!
— И из того, что правилу этому одинаково подчиняются и конь, и бык, и баран, не должны ли мы заключить, что это закон природы?
— По-моему, должны.
— Скажи, мудрец станет ли идти против законов природы?
— Не думаю!
— И отлично делаешь. Теперь ответь мне на один вопрос.
— Хоть на тысячу тысяч!
— Не думаешь ли ты, что мудрецу так же свойственно говорить мудрые вещи, как коню ржать, быку мычать и барану блеять?
— Я так и думаю.
— Прекрасно! Если конь ржёт, бык мычит, а баран блеет только при встрече с себе подобными, то, значит, и мудрец должен говорить только с подобными себе. Какое же основание, друг, я имел заговорить с тобою?
И посмотрев на него с любовью, Сократ пошёл дальше.
— Пусть меня разорвёт Цербер! — воскликнул Акселос. — Чтобы человека два раза подряд заставили самого себя назвать дураком! Это может случиться только с беотийцем, да и то в Афинах!
Через мгновение он, однако, подумал:
«А мудрость, оказывается, вовсе не такая трудная вещь!»
И чтоб развлечься после неприятного разговора, пошёл к гетерам.
Гетера Хризис лежала на окне своего дома, с накрашенным лицом, — чего требовало её занятие, — и одетая в роскошные одежды, чего её занятие не требовало вовсе.
— Иди смелее, красавец! — крикнула она Акселосу, когда тот остановился у её порога.
Беотиец хитро улыбнулся.
— За что тебе платят деньги? — спросил он.
Гетера из окна оглядела его с удивлением с ног до головы.
— За то, что я женщина!
— Но не всем же женщинам платят деньги. Ты должна отвечать: за то, что я красива.
— Ну, за то, что я красива!
— Итак, в любви платят за красоту?
— Платят и за красоту…
— Стой, стой! Не отвлекайся! Иначе ничего не выйдет. Ты согласна: за красоту?
— Пусть будет по-твоему.
— Ты зовёшь меня для любви?
— За чем же другим будет звать к себе гетера?
— Отвечай: да или нет?
— Да, да, да!
— И так как ты сама назвала меня красавцем, а в любви платят за красоту, то, значит, ты зовёшь меня за тем, чтобы платить мне деньги!
Гетера расхохоталась так, что чуть не упала из окна.
Беотиец глядел на неё, счастливо улыбаясь.
— Ну, вот, видишь теперь сама, что ты или мошенница, или дура!
— Что?
Гетера вскочила.
— В Афинах оскорбляют женщину? И какую женщину?! Которая никому не доставила ничего, кроме удовольствия?! Слуги! Возьмите этого чужестранца, этого варвара, и киньте его куда-нибудь подальше от моего дома.
Два раба, нубийцы, с мускулами, которые, как толстые змеи, перевились у них на руках, схватили беотийца, отнесли на ближайший перекрёсток и кинули, как юноши кидают копьё.
— Однако философия до добра не доводит! — подумал Акселос, поднимаясь и потирая локти, колени и лицо.
И грустный пошёл домой.
На следующий день он услышал на площади, что Сократ арестован, ночью его судили и присудили к смерти.
— Всё за его философию!
— Однако я ещё дёшево отделался! — подумал беотиец, вспоминая о вчерашнем происшествии с гетерой.
И поспешил уехать в Фивы из города, где делаются такие странные вещи.
Друзья-фивяне собрались к нему в дом послушать чудес про Афины.
Он рассказывал им про величие Акрополя, мудрость ораторов и любезность афинских гетер.
— Но успел ли ты увидеть Сократа?
Акселос сделал печальное лицо.
— Друзья мои! Сократ беседовал со мною с последним перед тем, как его взяли, и прежде, чем умереть, пожелал научить меня своей мудрости!
Все глядели на него с благоговением.
— Ученик Сократа!
— Не знаю, как для кого, — но должен вам сказать, что мне это было совсем нетрудно. Я сразу понял всё.
— Сократ знал, кого избрать!
— Акселос! — стали его просить со всех сторон с горящими глазами. — Передай и нам мудрость Сократа! Поговори, как Сократ!
Акселос поднял палец:
— Т-с! Друзья мои! Вы знаете, что сталось с Сократом? Вы хотели бы и для меня того же?
И все в ужасе переглянулись:
— Он, воистину, мудр!
С тех пор Акселос говорил только самые обыкновенные вещи, но все смотрели на него с благоговением.
— Если бы он захотел заговорить, как Сократ! Но Эллада не для Сократов!
Слава о молчащем мудреце скоро распространилась по Фивам, по всей Беотии и по всей Греции.
Отовсюду приезжали люди взглянуть на великого молчащего фиванского мудреца.
Он молчал, глядя с улыбкой на посетителей, и самым настойчивым, молившим его о слове, хоть об одном только слове мудрости, говорил только:
— Вспомните участь Сократа!
Создалось обыкновение.
Всякий, кто где-нибудь слышал что-нибудь умное, думал:
«Это сказал, наверное, Акселос».
И вскоре Греция была полна изречениями молчащего мудреца.
Их собирали и переписывали и задорого продавали:
— Изречения фиванского мудреца.
Фивы им гордились.
И когда, спокойно достигнув глубокой старости, он умер, на его мавзолее написали:
великий мудрец,
ученик Сократа.По этой эпитафии он попал в Элизий.
Сам Минос, почтительно поднявшись, указал дорогу туда его тени.
Там, в аллее из мирт, освещённой бледным, словно лунным, светом, тень беотийца Акселоса увидела среди бродивших по две, по три тени одинокую тень маленького, невзрачного человека.
— Привет тому, кто был Сократом! — сказал Акселос.
— Привет и тебе, судя по месту, где ты находишься, тень мудреца! — ответил Сократ. — Голос твой напоминает мне землю, и мне кажется, что я встречался с тобою в Афинах.
— Ну, как же! Ты встретился со мной под портиком Академии. В тот самый день, когда тебя взяли по приказанию архонтов. Помнишь?
Тень Сократа слабо улыбнулась, как улыбаются тени.
— Я помню и то, и другое. Но как же попала ты сюда, заблудившаяся тень?
— По надгробной эпитафии мудреца.
— Как называется тот счастливый город, который считал тебя мудрецом?
— Фивы.
— Но что ж ты говорил, что тебя считали мудрецом?
— Я молчал.
— Всю жизнь?
— Всю жизнь.
— Тогда понятно всё! — сказала тень Сократа. — И дурак мудр, когда он молчит. Ты мудрый дурак!
И тень Акселоса гуляла по миртовым полям Элизия с полным правом.